Текст книги "Солнце для всех"

Автор книги: Марек Лавринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

На привыкшую к элегантности супругу Помяновича квартира произвела удручающее впечатление. Сам Помянович тоже помрачнел, сел за стол и уставился на скатерть. Здебского не беспокоило молчание гостей. Он открыл дверцу стенки и достал бутылку водки, а его супруга в то же мгновение внесла в комнату миску с сосисками в томатном соусе. Все это так поразило пани Помянович, что ей ужасно эахотелось чудом оказаться где-нибудь в другом месте, хоть на Северном полюсе.

Но чуда не произошло. Здебский налил водки в подозрительно большие рюмки и воскликнул:

– До дна, дорогие мои! За «Трансатлантик»!

И вдруг заместитель главного редактора национальной ежедневной газеты забыл о своем статусе и вновь почувствовал себя Юреком Помяновичем, молодым, бодрым и полным надежд. Он поднял рюмку, изо всех сил чокнулся с поэтом и радостно влил в себя содержимое. И поэт, и его супруга последовали примеру, только пани ведущая положила руку на налитую до краев рюмку и тоном, не допускающим возражений, сказала:

– Я за рулем.

Этого было достаточно, чтобы Здебский оставил ее в покое.

То был самый ужасный вечер за всю богатую впечатлениями жизнь Анны Помянович. Ее муж, которого она считала человеком солидным и культурным, ни с того ни с сего стал пить водку стаканами, брататься с какими-то подозрительными людьми и даже (так ей показалось) оказывать знаки внимания пани Здебской, которая была очень хороша собой, несмотря на скромную одежду и переполнявшую ее печаль. Около двух ночи заместитель главного редактора отворил окно и крикнул в темноту, окутавшую Сталевую улицу:

– Да здравствует поэзия!!!

Анна начала осматриваться в поисках места, куда могла бы спрятаться на случай скандала. Однако – чудо! – возглас редактора остался без эха. Это подзадорило Помяновича. Он изрядно высунулся из окна и хриплым тенорком затянул:

 
Мой «Трансатлантик», развивайся!
Мой «Трансатлантик», где ж ты, где?
Уже на свалке,
Мой «Трансатлантик»,
Или бог знает где?
 

Испустив последнюю трель, заместитель главного редактора не выдержал, упал в объятия Здебского и разразился рыданиями. Его уложили на топчане рядом с котом и напоили крепким кофе, чтобы успокоился. Придя же наконец в себя, он потащил поэта в кухню и затеял важный разговор.

– Послушай, Юлек, – сказал он. – Я хочу тебе как-нибудь помочь. Ты ведь пропадаешь.

– Точно. Пропадаю, – признался Здебский.

– Приходи ко мне в газету. Официально я не смогу, официально мы с тобой не знакомы, но неофициально, может быть, что-нибудь получится.

– И что я там буду делать? – иронично усмехнулся Здебский. – Заведовать отделом культуры?

– Нет, ты сам знаешь, что это невозможно. Устроишься в отдел городских новостей.

– И что я должен буду делать?

– Ну, например, попадет кто-нибудь под трамвай, напишешь шесть строк. Убьют кого-нибудь – напишешь четверостишие. И так потихоньку у тебя наберется приличное количество стихотворений.

– Не сердись, Юрек, но мне это не очень интересно, – мягко ответил Здебский. – Но я ценю твое доброе ко мне отношение.

– Это же только для начала, Юлек. Потом мы тебя в другое место пристроим. Помнишь Юрчака? Он тебя всегда любил, а теперь он занимает очень высокий пост, очень. Постепенно убедим товарищей в том, что ты наш.

– Проблема в том, что я не ваш, – сказал Здебский.

– А чей же?

– Тех, других. А если серьезно, то я сам по себе. Помянович взял рюмку.

– Скажи мне одну вещь, – тихо сказал он. – Только честно. Как по-твоему: я порядочный человек?

– Ну… раз сидишь здесь… – сказал Здебский. – Это свидетельствует о том, что в тебе… осталась некоторая порядочность, только…

– Только что?

– Я бы так сказал: ты порядочный человек в неприличной ситуации.

– Это хорошо?

– Может, и хорошо, только кому, черт побери, нужна твоя порядочность?

Помянович задумался.

– Мы пойдем, Юлек, – наконец сказал он. – Ане завтра рано надо быть в студии.

Он встал и направился к двери.

Пять минут спустя чета Помяновичей осторожно спускалась по лестнице. Когда они оказались во дворе, заместитель главного редактора остановился.

– Там живет мой друг, – он указал на освещенное окно на третьем этаже. – Мой единственный друг.

– Люди так не живут, – сказала его жена. – Это не люди.

– А кто? – удивился Помянович.

– Никто.

Через мгновение красная «ауди» неслась по Сталевой улице в сторону центра.

В последующие дни и недели Помянович ждал Здебского, хотя и понимал, что Юлек не придет.

Через месяц он перестал ждать, но стал подумывать о том, что неплохо было бы навестить старого друга. Он чувствовал, что не сказал ему что-то важное. К сожалению, жена Помяновича твердо заявила, что ее теперь никакими коврижками не затащишь на Сталевую. Это немного охладило его пыл, но он привык в жизни доводить все дела до конца.

Он уже собирался пойти к другу, как вдруг заболел главный редактор газеты, и Помянович должен был исполнять его обязанности. Работы было невпроворот, какие уж там визиты.

Незаметно пролетело полгода. Помяновича это неприятно поразило. Немного глупо молчать полгода, а потом вдруг заявиться без повода. Раздумья на эту тему заняли у него еще три месяца, а потом и вовсе расхотелось идти к Здебскому. Так друзья расстались навсегда.

На протяжении последующих лет Помяновича преследовал странный рок. Он все время был заместителем и никак не мог стать главным редактором. Ему не раз обещали повышение, уверяли в поддержке, убеждали, что вот-вот, уже скоро – через месяц, полгода, но всегда случался какой-то непредсказуемый поворот, появлялось иное решение, возникала неожиданная директива сверху, назначался кто-нибудь со стороны, и Помянович оставался заместителем. Жена уговаривала его перестать со всеми раскланиваться, пойти в центральный комитет и стукнуть кулаком по столу. Помянович обещал стукнуть, еще как стукнуть, только надо было сначала поразмыслить, как бы это сделать, чтобы достичь цели, поскольку совершать такой поступок без достижения результата не имеет смысла. Жена ворчала, что он растяпа и болван, и будь он таким, как мужья ее подруг с телевидения, то давно бы уже являлся главным редактором. На что Помянович хлопал дверью, бежал в Лазенки, нервно шагал по аллеям и убеждал себя, что он должен наконец стукнуть кулаком, потому что не стукнет в такой ситуации только безумец.

Проходила неделя за неделей, месяц за месяцем. Но в тот момент, когда Помянович уже собирался стукнуть кулаком, в Польше вдруг рухнул коммунизм, а вскоре после этого перестали существовать не только центральный комитет, но и Польская объединенная рабочая партия.

Трудно в это поверить, но Помянович обрадовался. Он не стал вступать в новую партию, которая образовалась на месте старой. Сидел дома и смотрел телевизор.

Он не мог поверить своим глазам. В Польше вдруг появилось множество порядочных людей. Помяновичу всем сердцем хотелось к ним присоединиться, брать с них пример, попрощаться со всем, что было прежде, и просто жить как порядочный человек. Может, даже отыскать Здебского и снова организовать газету «Трансатлантик». Захваченный этой мыслью, он отправился в штаб-квартиру самой приличной из всех новых политических партий. В комнате, увешанной плакатами с портретами самых влиятельных деятелей движения, его принял очень культурный мужчина средних лет, а узнав, что Помянович хочет вступить в ряды их партии, попросил его сесть и написать заявление и краткую автобиографию. Помянович написал все, ничего не упустив. Мужчина взял его биографию, внимательно прочитал и глубоко задумался.

– Да… – сказал он. – Ситуация несколько неловкая.

– Почему? – удивился Помянович.

– Я не понимаю, почему вы хотите вступить в нашу партию, а не в коммунистическую?

– Хочу быть порядочным человеком.

– Гм… прекрасная мысль… Только, знаете, в нашей партии состоят люди, которые являются порядочными, а не те, которые собираются ими стать.

– А желания недостаточно?

– Боюсь, что нет. Я верю в искренность ваших намерений, но прошу понять меня правильно – мы живем во времена острых политических столкновений.

– Поэтому я и хотел бы сделать выбор.

– Превосходно, время требует определиться с выбором. Однако дело в том, что не только человек выбирает партию, но и партия выбирает своих членов.

– Я не подхожу?

– Вы правильно уловили мою мысль. Но прошу вас не огорчаться. Ваша порядочность имеет декларативный характер, она ценна идеями, которые близки одному из нобелевских лауреатов. Вы порядочный человек.

– Понимаю, – сказал Помянович и встал.

– Надеюсь, несмотря на наш разговор, вы останетесь нашим избирателем. А может, как-нибудь потом, когда эмоции, захватившие нас сейчас, не будут иметь значения, мы снова встретимся.

– Наверняка встретимся. – Помянович душевно, крепко пожал руку порядочного человека и едва не выскочил из комнаты.

Он чувствовал себя обиженным, как ребенок, не нашедший под елкой игрушки. Идя по улице, чуть не плакал.

С того дня он впал в состояние оцепенения. Ходил на работу, делал, что следовало, но во время горячих редакционных споров сидел в углу и молчал.

– Заместитель боится, – секретничал курьер с машинисткой. – Я бы на его месте тоже испугался.

В газете появился новый главный редактор, и Помянович перестал быть заместителем. Какое-то время он работал простым журналистом, но при первой же возможности был уволен. Теперь она жили на зарплату Ани, которая отчаянно боролась за место на телевидении. Помяновича охватила апатия. Он сидел и часами слушал музыку. С Анной они почти не разговаривали.

Однажды жена решила прервать молчание. Поставила на стол бутылку хорошего коньяка, а когда они выпили, сказала необыкновенно тепло и сердечно:

– Я хочу с тобой развестись, Юрек.

– Почему? – удивился Помянович.

– По многим причинам. Во-первых, ты все время молчишь, мы перестали общаться. О других вещах мне даже не хочется говорить.

– Это правда, – согласился Помянович.

– Во-вторых, ты стар для меня. Ты тянешь меня ко дну, а я еще молода и прекрасна и хочу жить.

– Правда, – снова сказал Помянович. – Я для тебя стар.

– В-третьих, ты стал для меня обузой, я не могу тебя тянуть.

– Да, я обуза, – признал Помянович.

– И наконец – самое главное. Я тебя уже давно не люблю.

– И я тебя не люблю, – Помянович улыбнулся, сам не зная чему.

– Значит, ты согласен, Юрек, что ситуация требует радикальных изменений?

– Согласен.

– Я не воспользуюсь твоей депрессией. Оставляю тебе квартиру, забираю «ауди». Ты не против?

– Не против.

– Прекрасно. Желаю тебе всего самого наилучшего.

Очаровательная женщина, которой он так гордился, приблизилась к нему и в последний раз поцеловала.

Полчаса спустя набитый чемоданами красный автомобиль навсегда покинул стоянку во дворе.

Согласно неписаным правилам Помянович должен был впасть в запой. Ничего подобного. Он покупал себе молоко и булки, сидел дома и слушал музыку. Когда же банковский счет, когда-то весьма внушительный, иссяк, бывшему редактору пришлось что-то решать со своей жизнью. Первый человек, о котором он вспомнил, был Юрчак.

Найти его оказалось не так-то просто. Центральный комитет, в котором до недавнего времени покровитель Помяновича занимал высокий пост, не существовал уже несколько месяцев. В квартире Юрчака жили какие-то незнакомые люди. В недавнем прошлом влиятельный товарищ пропал, как камень в воду канул, не оставив следов. В конце концов, после двухнедельного хождения по друзьям редактор узнал, что Юрчак стал председателем частной фирмы «Бизекс». Чем именно занималась контора, осталось для него загадкой.

Достаточно было одного звонка, чтобы озабоченный Помянович оказался в просторном кабинете пана председателя. Помещение было неприглядным, но Юрчак восседал за своим старым столом из ЦК, в кресле из того же ЦК, а на полу лежал знакомый ковер. Увидев Помяновича, Юрчак встал и радостно его приветствовал.

– Тебя удивила обстановка? – Он обвел рукой кабинет. – Да, как видишь, я сентиментален. Впрочем, это мне обошлось в сущий пустяк – заплатил одному охраннику, чтобы он на пять минут прикинулся слепым и глухим. Ну, а что у тебя? Садись и рассказывай обо всем по порядку.

И Помянович стал рассказывать.

Юрчак слушал его с огромным вниманием.

– Почему, черт побери, ты не пришел раньше? – удивился он. – Нас здесь целая куча, мы что-нибудь для тебя бы придумали.

– Не хотелось.

– Эх! Эта твоя дурацкая порядочность, – рассердился Юрчак. – Ну, и что теперь, порядочный идиот?

– Не знаю.

– Займись каким-нибудь бизнесом. Ты что предпочитаешь: арматуру или текстиль?

– Я бы хотел работать в газете.

– С этим сложнее. Постой-ка… нет, оттуда нас попросили. Подожди… черт, у меня есть только место главного редактора в «Рыболове».

– Пусть будет «Рыболов».

Так Юрек Помянович наконец стал главным редактором. Он писал о рыбах, читал о рыбах, обедал и ужинал в рыбных ресторанах и, хотя в это трудно поверить, чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.

А в это время его старые друзья по партии воплощали в жизнь девиз из эпохи Эдварда Герека: становились все могущественнее и жили все лучше. Однажды им снова потребовался Помянович. Его вызвали в срочном порядке. Он сел в случайно купленную десятилетнюю малолитражку и поехал на встречу с Юрчаком.

Тот был одет необыкновенно элегантно: настоящий английский костюм, со вкусом подобранный французский галстук и итальянские туфли в тон. Носки у него, кажется, были польские, зато на пальце сверкал огромный перстень – наверняка из самого лучшего российского золота.

– Значит, так, Юрек… – сказал Юрчак, когда они уселись в новенькие кожаные кресла и закурили сигары, лежавшие в красивой коробке на огромном письменном столе красного дерева. – Скажем, от перрона номер один, – а мы находимся именно там, – вот-вот отправится поезд-экспресс. Ты в него сядешь?

Помянович не понял, о чем идет речь, но сразу же кивнул:

– Сяду.

– И даже не спрашиваешь, куда он идет?

– А зачем? Мне нечего терять.

– Умно, – похвалил его Юрчак. – Так вот, Здись Мончинский баллотируется на пост президента.

Тогда Помянович все понял. Мончинский был лидером новой партии, которая образовалась на месте старой. Естественно, он был опытным политиком. Но главное – давно, еще в студенческие времена, Юрчак был связан с Мончинским.

– Нужно организовать предвыборный штаб, – продолжал Юрчак. – Я сразу вспомнил о тебе.

– Обо мне? – удивился Помянович.

– Видишь ли, это дело серьезное. Наши, ясное дело, будут голосовать за Здися. Но этого недостаточно. За него должны голосовать даже те, кто нас не любит.

– Как же этого достичь?

– А это уже твое дело. Ты не совсем такой, как мы. Где-то в глубине твоей души кроется эта дурацкая порядочность. Лучше тебя никто не придумает, как убедить тебе подобных – порядочных или делающих вид, тех мечущихся, которые сами не знают, чего хотят.

– Думаешь, у меня получится?

– Ты будешь не один. Вы сможете. Акцент сделаем на здравый смысл. Если люди сами не знают, чего хотят, то почему бы им, к примеру, не голосовать за Здися?

– Почему бы и нет? – согласился Помянович.

– Ну, тогда по рукам. Завтра передашь «Рыболова» заместителю, а послезавтра приступишь к новой работе.

– У тебя?

– Нет, дорогой. Я тоже сматываю удочки. У нас с тобой теперь новый адрес: Братская улица, дом шесть.

Двадцатого декабря Помянович приступил к выполнению новых служебных обязанностей, а двадцать четвертого случайно увидел по телевизору Яна и сразу понял, что этот человек ему пригодится. Ян стал его первой и, может быть, лучшей идеей предвыборной кампании.

Глава седьмая
КАНДИДАТ

В среду после обеда, точно, как обещал, Помянович приехал в отделение 3 «Б».

Поздоровавшись с Яном, он стремительно вошел в кабинет доцента Красуцкого и через мгновение вышел с картонным пакетом в руках.

– У меня все готово! – крикнул он издалека. – Пан Ян, идите за своими вещами.

– У меня нет никаких вещей, – смутился Ян.

– Ой, простите, я об этом не подумал, – сказал Помянович. – Мы сейчас же это исправим.

В коридоре стало многолюдно, все больные хотели попрощаться с Яном и увидеть, как он выйдет через дверь навстречу светлому будущему. Ян обнял Пианиста, пани Зосю, пана Поняка, пана Яворского, всех медсестер, а потом долго сжимал ладонь Профессора, который что-то шептал ему на ухо. Наконец из своего кабинета вышел доцент Красуцкий и крепко обнял Яна.

– Да… – сказал он странным, взволнованным голосом. – Так будет лучше, намного лучше, я в этом глубоко убежден…

И так же быстро, как появился, он ушел.

Дверь отделения 3 «Б» распахнулась, и Ян с Помяновичем прошли в нее, словно через триумфальную арку, спустились по уже знакомой нам лестнице и сели в новый «ауди» Помяновича, на сей раз серебристый.

Помянович предусмотрительно заехал с Яном в торговый центр, прежде чем отвезти его на квартиру. Почти два часа они покупали вещи, необходимые Яну для представления его Здисю (как ласково называл Мончинского Помянович). Затем все еще фонтанирующий энергией редактор и совершенно замученный походом по магазинам Ян отправились на улицу Кручей, к дому двадцать один, и вскоре оказались у двери квартиры на втором этаже.

Помянович достал из кармана ключ, открыл дверь и вежливо пропустил Яна вперед.

Квартира показалась Яну прекрасной. Две небольшие комнаты были обставлены старинной, элегантной мебелью. Занавески переливались в лучах солнца.

Помянович показал своему подопечному квартиру, объяснил, как пользоваться телевизором и другой техникой. Потом он достал из пакета серый конверт, а из него новенький паспорт с фотографией Яна, его именем и фамилией. Ян с интересом стал перелистывать паспорт, но Помянович не дал ему слишком долго его разглядывать. Он достал из пакета другой, меньший конверт, в котором многообещающе шелестели сложенные по номиналу банкноты.

– Это для начала, – сказал он. – Распишитесь здесь, пожалуйста.

И впервые в своей новой жизни Ян написал на лежащей перед ним квитанции: «Ян Август».

После этого редактор вручил Яну свою визитную карточку с многочисленными телефонами, по которым тот мог звонить в случае необходимости.

– А теперь мне пора, – попрощался он. – Приду завтра в половине девятого, и приступим к работе. До свидания.

Ян остался один. Он стоял посередине комнаты и не знал, что делать. Достаточно нажать на ручку, и дверь откроется. Едва ему пришла в голову эта мысль, он уже стоял возле двери. Ян быстро сбежал по лестнице и оказался на шумной улице Кручей.

«Улица Кручей, двадцать один, – сказал он про себя. – Я не забуду. Улица Кручей, двадцать один».

Чтобы не потеряться, он решил, что пойдет налево, а потом той же дорогой вернется обратно.

На улице было много людей. Ян робко смешался с толпой, но то и дело останавливался у красочных витрин магазинов и рассматривал выставленные в них товары. Как же прекрасен был этот новый, полный необыкновенных возможностей мир! Кругом все торопятся, а сколько здесь сверкающих автомобилей! Яну хотелось кричать от радости, от того, что он просто может идти по улице, медленно или быстро, или свернуть в переулок, может делать то, что хочет, в кармане его новых модных брюк тихо позвякивают ключи от квартиры, а в элегантном кожаном бумажнике лежит его собственный паспорт. Ян Август остановился и стал еще более внимательно рассматривать витрины. Он решил, что должен непременно что-нибудь купить на память об этом особенном дне.

Но что? Может быть, стильную трубку? Но зачем ему трубка? А если понтон защитного цвета?.. Нет, к чему понтон в новой квартире. Может, велосипед… нет, приятнее ходить пешком. Наконец в витрине, наверное, восемнадцатого магазина он увидел невысокого роста мужчину с бородкой, который склонился над часами с кукушкой. Яну тотчас же захотелось иметь такие часы. Он вбежал в магазин и уже через мгновение вышел с упакованными в цветную бумагу часами. Он был безмерно счастлив.

На тротуаре стало еще многолюднее. Протискиваясь через толпу, Ян дошел до пересечения с широкой перегруженной улицей. Машины стояли в огромном заторе, а рыжий потный полицейский носился прямо среди них и отчаянно размахивал руками, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Автомобили резко газовали, пытаясь выбраться из пробки, но уже через секунду со скрежетом тормозили. Некоторые водители не выдерживали, зло сигналили, полицейский пытался перекричать царящий кругом шум. Через заставленный машинами пешеходный переход пыталась пробраться хрупкая старушка с сеткой картофеля. В воздухе висел запах гари, посреди улицы с трудом продвигались вперед беспрестанно сигналящие трамваи. Толпа выплескивалась на проезжую часть и в панике шарахалась на тротуар. Полицейский перестал кричать, достал свисток и громко засвистел, но это лишь усугубило хаос. На тротуаре около Яна притормозил большой синий автомобиль, из которого выскочили несколько полицейских в белых фуражках и бросились на помощь коллеге.

Ян вдруг почувствовал усталость. Он повернул обратно и, пробираясь через толпу наступающих людей, направился к своему дому. На Новогродской стало немного свободнее. Ян заметил каменную лавку и присел, чтобы слегка передохнуть. На дымящемся перекрестке, должно быть, что-то случилось – мимо пронеслась карета «скорой помощи» с включенной сиреной, а следом за ней покрашенная в веселый красный цвет пожарная машина. Ян встал и пошел дальше.

Как приятно вернуться домой. Наступает вечер, улицы пустеют, яркими огнями переливаются магазинные вывески, в витринах грустно улыбаются манекены. Ян смотрел на все это из окна своей квартиры как на фильм. А за его спиной кукушка, выскакивавшая из часов, напоминала ему о быстротечности и бесповоротности всего на свете. Но Ян не обращал внимания на монотонные монологи кукушки. Он сел в кресло и прошептал:

– Да здравствует будущее. Да здравствует будущее.

И не заметил, как заснул.

* * *

На следующий день ровно в восемь его разбудил телефонный звонок Помяновича. Редактор сообщил, что должен кое с кем встретиться, и, следовательно, он будет у Яна около девяти. Ян очень обрадовался. Он принял душ, сделал себе завтрак, а потом с кружкой кофе снова уселся у окна. Он смотрел на улицу до тех пор, пока не раздался звонок в дверь. Приехал Помянович.

Редактор работал с самого утра, поэтому он с благодарностью согласился выпить кофе, удобно уселся в кресле и вытянул ноги, насколько это было возможно. Какое-то время он молчал, а потом приступил к объяснениям, какой ему видится роль Яна в предвыборной кампании.

– Начнем с самого простого, но принципиального вопроса, – сказал он. – Кто такой Здислав Мончинский?

– Кажется, председатель какой-то партии.

– Правильно, но речь не об этом, дорогой пан Ян. Скажу больше, это нам знать вовсе не обязательно.

– Почему?

– А с какой радости люди должны голосовать за председателя какой-то партии?

– Верно, – согласился Ян. – Не должны.

– Значит, мы это отбросим. Предположим, что он не является лидером партии.

– Кто же он тогда?

– Вот в этом-то весь вопрос. И я постараюсь вам на него ответить. Здись – друг.

– Чей?

– Ваш.

Ян очень удивился. Он не знал, что у него есть друг, тем более такой, как Здись.

– Он и вправду мой друг?

– Конечно. И что, вы рады?

– Очень рад.

– Вы любите Здися?

– Очень люблю.

– Вот об этом и речь. А теперь подойдите сюда. – Помянович подвел Яна к окну. – Видите всех тех людей на улице?

– Вижу.

– Здись и их друг тоже.

Ян, пораженный, смотрел на улицу.

– Всех?

– Всех до одного.

– Много же у него друзей. – Ян был удивлен и чуть-чуть разочарован.

– Больше, чем вы можете представить, – сказал Помянович. – Но к сожалению, эти люди не знают, что Здись их друг.

– Как же так?

– Это нормально. Вы ведь тоже не знали.

– Действительно.

– Теперь подытожим. Наша работа, дорогой пан Ян, будет заключаться в том, чтобы донести до общественности две вещи. Во-первых: Здись – ваш друг. И во-вторых: да здравствует будущее! Что вы на это скажете?

– Ну… Мне нравится.

– Прекрасно. – Помянович взглянул на часы. – Завтра я ненадолго уеду, прошу вас меня дождаться. Скоро настанут великие дни, дорогой пан Ян, воистину великие.

И с этими словами он ушел.

Ян еще долго стоял у окна и наблюдал за людьми, идущими по улице Кручей. Он был глубоко тронут. Предчувствие его не обмануло, хотя в отделении 3 «Б» никто не знал о том, что вот-вот наступят великие дни, важные события, и он, Ян Август, будет принимать в этом самое непосредственное участие. Разве это не замечательно? Целый день он фантазировал, что будет, когда наконец настанут эти дни, и пришел в такое возбуждение, что смог уснуть лишь около трех утра.

Примерно в половине одиннадцатого утра Яна разбудил звонок в дверь. Он поспешно надел халат и побежал открывать. За дверью стоял незнакомый старичок в длинном плаще и с зонтом под мышкой, несмотря на солнечный день.

– Я Голембиовский, – представился он. – Еварист Голембиовский.

Фамилия ничего не говорила Яну, поэтому он продолжал недоуменно смотреть на старика.

– Разве Помянович не предупредил вас? – спросил Голембиовский.

– К сожалению, нет.

– Что за неорганизованный человек. Но вы все-таки позволите мне войти?

– Конечно, пожалуйста.

Голембиовский повесил на вешалку свой плащ и зонт, вошел в комнату, неодобрительно взглянул на неубранную постель, потом тяжело упал в кресло и недовольно уставился в окно.

– Может, кофе? – спросил Ян, торопливо застилая постель.

– Может быть, – пробурчал старик.

Ароматный горячий напиток немного поправил самочувствие Голембиовского. Он принял кокетливо-поэтическую позу и осведомился:

– Вы действительно не помните ни одной из моих ролей?

– Мне очень жаль, но у меня амнезия, – сказал Ян.

– Ах вот оно что, – обрадовался старичок. – Амнезия! Я об этом не подумал. Это все объясняет.

Ян смотрел на гостя со все большим интересом.

– Вы должны кое-что знать, дорогой пан Ян… ничего, что я так вас называю?

– Прекрасно.

– Так вот, вы должны знать, что я актер. Без ложной скромности скажу – известный актер, а когда-то был очень знаменит.

– Очень приятно.

– Сейчас, надо признать, я играю немного, амплуа ограничилось ролями стариков. Что поделаешь… биология… но когда-то я играл любовников. – Голембиовский улыбнулся, вспоминая давние, прекрасные времена. – К сожалению, ролей стариков в литературе и драматургии ничтожно мало, поэтому я занялся другими делами. Одно из таких дел привело меня к вам.

– Какое же у вас ко мне дело?

– Я должен научить вас говорить.

– Простите, – уточнил Ян. – Но я умею говорить.

– Это вам только кажется. Конечно, в быту вы можете найти общий язык с окружающими людьми, но помимо, простите, болтовни существуют публичные выступления, о чем вы, как я подозреваю, не имеете ни малейшего представления.

– Не имею, – признал Ян.

– Тогда начнем с азов. Скажите мне: что такое слово?

– Слово… – повторил Ян. – Слово оно и есть слово…

– А вот и нет, мой дорогой. Ничего подобного. Вы знаете, как начинается Евангелие от Иоанна?

Ян начал что-то мямлить о том, что ему жаль, но в связи с амнезией и так далее…

– Я так и знал, – обрадовался Голембиовский. – Тогда слушайте. – И, подняв палец, начал цитировать: – «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Что скажете?

Ян молчал.

– Обращаю ваше внимание на то, что «Слово» в этом фрагменте всегда пишется с большой буквы. Лишь два слова написаны здесь с большой буквы: «Слово» и «Бог».

– Простите, – сказал Ян. – Боюсь, для меня это слишком сложно.

– Но вы уяснили, что слово может быть необыкновенным, осмелюсь сказать, – божественным.

– Уяснил.

– Замечательно. Тогда представьте себе зал на двадцать – тридцать тысяч мест. На сцене на небольшом возвышении стоит человек, который должен говорить для десятков тысяч людей. За его спиной расположен большой экран, на котором проецируется его сильно увеличенное изображение. Задача оратора сделать так, чтобы собравшиеся в зале люди думали, чувствовали, делали то, что ему вздумается. Что ему может помочь?

– Слова, да?

– Вот именно, дорогой пан Ян.

– Он должен сказать много важных слов.

– Какой же вы наивный. Напротив. Он должен говорить общие, ничего не значащие слова.

– Как это?

– Видите ли, если говорить по существу, то у части слушателей наши идеи вызывают протест. Приведу пример. Предположим, я говорю: «Только у идиотов бывает амнезия». Я вижу, что вы нахмурились и стали негативно ко мне относиться. Вот так, сам не зная почему, я потерял часть электората. А теперь скажу следующее: «Верю, что завтра будет прекрасная погода». Что вы об этом думаете?

– Звучит очень приятно. Но ведь завтра может пойти дождь.

– Поэтому-то я и употребил одно очень важное слово: «верю». Это мне позволительно. А теперь я повторюсь. Верю, что завтра будет прекрасная погода. О чем я сказал?

– О погоде.

– Точно. А сейчас я произнесу это иначе.

Голембиовский поднял руку и глубоким, хорошо поставленным голосом воскликнул:

– Я верю, что завтра будет прекрасная погода… Завтра солнце будет светить для нас всех.

У Яна по коже пробежали мурашки.

– О чем я говорил? – улыбаясь, спросил актер.

– Не знаю…

– О погоде?

– Нет… пожалуй, нет… Вы говорили о… будущем…

– О каком будущем?

– О прекрасном…

– Вы хотите, чтобы у вас было прекрасное будущее?

– Очень.

– И кто вам его обеспечит?

– Вы!

– Нет, здесь вы слегка преувеличили. Я лишь старый опытный учитель ораторского мастерства и жестикуляции. Прекрасное будущее даст нам всем Здись. Но разве важно, кто это будет? Подумайте.

– Наверное, не важно. Лишь бы оно было.

– Вот мы и пришли к концу урока. А теперь домашнее задание. После моего ухода прошу вас встать перед зеркалом и повторять, пока сами себя не убедите: «Я верю, что завтра будет прекрасная погода. Завтра солнце будет светить для нас всех». А я завтра зайду и проверю, есть ли прогресс.

Актер надел плащ, взял зонт и с огромным достоинством удалился. Он удивительно быстро сбежал по лестнице и решительно вышел на проезжую часть, чтобы поймать такси. Таксист, пожилой, аккуратный человек, сначала хотел обругать рискового клиента, но, увидев его отражение в переднем зеркале, онемел.

– Неужели это вы, маэстро? – несмело спросил он.

– Да. Это действительно я, – ответил Голембиовский.

– Над чем вы сейчас работаете?

– Да… есть над чем еще поработать… К примеру, «Король Лир»…

– Прекрасная роль, – согласился таксист.

– Великолепная… Жаль только, что она не оставляет ни капли надежды…

Актер закутался в плащ и стал смотреть в окошко, по которому стекали первые капли дождя.

Предвыборная кампания потихоньку сдвинулась с места, Ян больше не гулял по городу. Утром приходил Помянович и объяснял, что он должен говорить, Днем прибегал Голембиовский, никогда не расстававшийся с зонтом, и терпеливо учил его говорить.