Текст книги "Сверстники"

Автор книги: Марджори Ролингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава двадцать шестая

Корова отелилась за неделю до рождества. Она принесла тёлочку, и по этому случаю на Острове Бэкстеров царило веселье. Тёлочка займет место той, что зарезали волки. Трикси была уже не молода, и не мешало поскорее вырастить ей смену. Кроме как о рождестве, в доме почти ни о чём больше не разговаривали. Теперь можно было всем семейством отправиться в Волюзию на сочельник и рождество, так как лучшего доильщика, чем молочный телёнок, нельзя было и желать.

Матушка Бэкстер испекла фруктовый пирог в самой большой форме, какая у неё была. Джоди помогал лущить для него орехи. Пекли его целый день. Три дня вся жизнь в доме была сосредоточена вокруг пирога: день ушёл на его приготовление, день на выпечку и ещё день на любование. Джоди никогда не видал такого огромного пирога. А мать прямо-таки распирало от гордости.

– Я не часто хожу на общинные празднества, но уж если иду, то не с пустыми руками, – сказала она.

Пенни преподнёс ей подарок – ткань из шерсти альпака – вечером того дня, когда пирог был готов. Она посмотрела на мужа, посмотрела на ткань и залилась слезами. Она опустилась на стул, накрыла передником голову и качалась взад и вперёд, как в большом горе. Джоди встревожился. Должно быть, она разочарована. Пенни подошёл и положил руку ей на голову.

– Я не делаю тебе таких подарков всё время не оттого, что не хочу, – сказал он.

Джоди понял, что мать довольна. Она вытерла глаза, собрала ткань у себя на коленях и долго сидела, время от времени поглаживая её.

– Ну, а теперь мне надо пошевеливаться, чтобы управиться в срок с шитьем, – сказала она.

Трое суток она работала день и ночь с радостно сияющими глазами. Пенни помогал ей при примерке. Он покорно стоял на коленях с полным ртом булавок и то подбирал, то выпускал ткань, как она велела. Джоди и Флажок наблюдали как зачарованные. Платье было сшито и повешено под простыню, чтобы не пылилось.

За четыре дня до рождества заглянул Бык. Он был настроен дружелюбно, и Пенни решил, что неприязнь со стороны Форрестеров ему просто померещилась. Топтыга снова наведался на Остров Форрестеров и задрал в ближнем хэммоке их хряка на двести пятьдесят фунтов весом. Хряк был убит Топтыгой в драке и не для еды. По словам Быка, он отчаянно защищался. Вся земля была изрыта на несколько ярдов вокруг. Один из клыков хряка был сломан, другой обмотан чёрной шерстью Топтыги.

– Вот когда бы его нагнать, – сказал Бык. – Он, должно, ранен.

Сами они обнаружили убитого хряка лишь через день после происшествия. Преследовать Топтыгу было уже поздно. Пенни поблагодарил Быка за известие.

– Я хочу оставить капкан на скотном дворе так просто, чтобы только отпугнуть его, – оказал Пенни. – Мы все отправляемся на праздники в Волюзию. – Он помолчал в нерешительности. – Вы поедете?

Бык тоже помолчал.

– Нет, пожалуй. Мы не очень-то любим возжаться с этими волюзийскими фетюками. Весело будет, только ежели мы напьёмся, а тогда Лем наверняка затеет драку с кем-нибудь из дружков Оливера. Нет. Пожалуй, мы пропьём рождество у себя дома. Или, может, в Форт-Гейтс.

Пенни облегченно вздохнул. Он легко мог представить себе тревогу жителей Волюзии, в случае если бы Форрестеры ввалились на их чинное богобоязненное собрание.

Он смазал свой самый большой медвежий капкан. Этот охотничий снаряд был шести футов в ширину и весил, по его словам, без малого шесть стоунов[2]2
  Стоун – мера веса, равная 6,34 кг.


[Закрыть]. Он намеревался закрыть корову с телёнком в хлеву, забаррикадировать дверь и поставить перед ней капкан. Если бы Топтыге вздумалось в их отсутствие устроить себе рождественский обед из новорожденной тёлки, ему пришлось бы сперва взяться за калкан. День прошёл в хлопотах. Джоди, в который уже раз, протёр ожерелье из семян эритрины. Ему хотелось, чтобы мать надела его к своему чёрному платью из ткани альпака. А вот для Пенни у него ничего не было. Он весь извелся, не зная, что придумать, и в конце концов пошёл днём в низину, где рос трубчатый камыш, срезал камышину и сделал из неё мундштук для трубки, а из стержня кукурузного початка вырезал чашечку и насадил её на мундштук. Пенни говорил ему, что индейцы, когда-то жившие в здешних местах, делали себе трубки из тростника, и он всё время собирался сделать себе такую же. Для Флажка Джоди решительно ничего не мог придумать и в конце концов рассудил, что оленёнок будет доволен, если ему дадут лишний кусок кукурузного хлеба.

В тот вечер Пенни не лёг спать в одно время с Джоди, а ещё долго стучал, скрёб и что-то приколачивал, занятый каким-то таинственным делом, несомненно имеющим касательство к рождеству. Остающиеся до праздника три дня казались целым месяцем.

Никто, даже собаки, не услышали ночью ни звука. Когда Пенни отправился утром на скотный двор доить Трикси, а затем зашёл в стойло к телёнку, чтобы выпустить его к матери, телёнка в стойле не оказалось. Пенни подумал было, что телёнок сбросил перекладины. Они были в целости. Он вышел на мягкий песок скотного двора и посмотрел на следы. Неумолимо прямой, как стрела, перечеркивал путаницу коровьих, лошадиных и человеческих следов след старого Топтыги. Пенни пришёл с новостью в дом. Он был бледен от гнева и огорчения.

– Хватит с меня, – сказал он. – Я намерен нагнать эту тварь, пусть даже для этого придётся идти до самого Джексонвилла. На этот раз либо я, либо он.

Ни минуты не медля, он принялся смазывать ружьё и снаряжать патроны. Работал он быстро, ожесточённо.

– Положи мне в сумку хлеба и картошки, Ора.

– Мне можно с тобой, па? – робко спросил Джоди.

– Ежели не будешь отставать и ныть. А выбьешься из сил, останешься лежать там, где упал, или один вернёшься домой. Я не остановлюсь до самой темноты.

– Флажка лучше запереть или пусть идёт с нами?

– Мне совершенно наплевать, кто со мной идет. Только не ждите от меня пощады, ежели идти станет трудно.

Он пошёл в коптильню, нарезал из хвоста аллигатора полос мяса на корм собакам и был готов. Он тяжело протопал по двору к хлеву, где начинался след. Он свистнул собак и указал Джулии на след. Она взлаяла и была такова, Джоди в паническом страхе смотрел им вслед. Его ружьё не было заряжено, на нём не было башмаков, он не мог вспомнить, где оставил куртку. По виду отцовской спины он понял, что просить его подождать бесполезно. Он заметался по дому, собирая свои пожитки. Он крикнул матери, чтобы и ему положила в котомку хлеба и картошки.

– Похоже, дело идёт к развязке, – сказала она. – Отец теперь от этого медведя не отцепится. Уж я-то его знаю.

Джоди позвал Флажка и со всех ног припустил за отцом. Тот шёл быстро. Старая Джулия радовалась свежему следу. Её голос, её весёлый хвост, её лёгкая побежка ясно говорили о том, что это самое любимое её занятие. Флажок взбрыкнул и побежал с ней бок о бок.

– Он не стал бы так резвиться, вырасти старый Топтыга у него под носом, – мрачно заметил Пенни.

Пройдя с милю в западном направлении, они наткнулись на останки телёнка. Старый медведь, вероятно, не в состоянии охотиться из-за ран, нанесённых ему хряком Форрестеров, плотно поел. Туша была старательно прикрыта мусором.

– Должно, он залёг где-нибудь неподалеку и собирается вернуться, – сказал Пенни.

Но медведь не соблюдал никаких правил. След тянулся дальше и дальше. Он проходил неподалеку от Острова Форрестеров, поворачивал на северо-восток и по окраине Прерии Гопкинса уходит на север. Ветер был с юго-запада, сильный, и Пенни сказал, что Топтыга почти наверняка где-то недалеко впереди и что он учуял их.

Их поступь была так стремительна, а пройденное расстояние так велико, что ближе к полудню Пенни всё же был вынужден остановиться передохнуть. Собаки готовы были идти дальше, но их тяжело вздымающиеся бока и свисающие языки говорили о том, что и они заморились. Пенни выбрал для отдыха возвышенный островок живых дубов близ прозрачного прудка в прерии, чтобы собаки могли напиться. Он лёг на спину на припёке и лежал молча. Глаза его были закрыты. Джоди лёг рядом с ним. Собаки опустились плашмя на живот. Флажок неутомимо скакал по всему островку. Джоди наблюдал за отцом. Никогда ещё они не ходили так упорно и быстро. Куда девалась радость гоньбы, беспечная борьба человеческого ума с быстротой и хитростью животного. Тут была только ненависть, жажда мщения, и в них не было никакой отрады.

Пенни открыл глаза, перевалился на бок, развязал свою охотничью сумку и достал завтрак. Джоди достал свой. Они ели молча. Преснушки и холодный печёный сладкий картофель были почти лишены всякого вкуса. Пенни бросил собакам несколько полосок мяса аллигатора. Они ели его с удовольствием. Им было всё равно, вышел ли Пенни на обычную охоту или охотится с отчаянным намерением. Дичь всегда есть дичь, и резкий пахучий след, и добрая драка в конце. Пенни выпрямился, вскочил на ноги.

– Ладно. Пора идти дальше.

Отдых был краток. Башмаки гирями висели на ногах Джоди. След вёл в заросли, затем выходил обратно в Прерию Гопкинса. Топтыга пытался оторваться от собак. Он по-прежнему чуял их запах. Дважды за вторую половину дня Пенни был вынужден останавливаться, чтобы перевести дух. Он был вне себя от ярости.

– Прах меня разбери, было же время, когда я мог идти и идти без передышки, – оказал он.

И всё же каждый раз, как он вновь трогался в путь, его шаг был так скор, что Джоди еле поспевал за ним. Но он не смел и заикнуться об усталости. Один только Флажок резвился и забавлялся. Этот долгий поход был всего-навсего как увеселительная прогулка для его длинных ног. След доходил почти до самого озера Джордж, резко поворачивал обратно на юг, потом снова на восток и пропадал в сумраке болота. Солнце садилось, и видимость в тени зарослей была ограничена.

– Так-так… – сказал Пенни. – Он хочет снова вернуться к телёнку и покормиться. Ну, а мы пойдём домой и одурачим его.

Обратное расстояние до Острова Бэкстеров было невелико, но Джоди казалось, что ему ни за что не осилить его. На любой другой охоте он мог бы сказать об этом, и Пенни терпеливо дожидался бы его. Но сейчас отец двигался по направлению к дому так же упорно и непреклонно, как и покидая его. Они добрались домой уже затемно, но Пенни, не отдыхая, погрузил большой медвежий капкан на салазки, впряг в них Цезаря и повёз капкан к тому месту, где лежали останки телёнка. Он позволил Джоди сесть на салазки, а сам шёл рядом с Цезарем, ведя его в поводу. Джоди с облегчением вытянул натруженные ноги. Флажок потерял интерес к охоте и болтался возле кухонной двери.

– Ты не устал, па? – спросил Джоди.

– Я не устаю, когда я так взбешен.

Джоди светил ему пучком горящих лучин, пока он кольями, чтобы не оставлять запаха, поднимал искромсанную тушу, заряжал капкан и сосновым суком наскребал на него листья и всякий сор. На обратном пути Пенни сел на салазки и, бросив поводья, предоставил Цезарю идти, как ему вздумается. Он поставил лошадь в хлев, и они вошли в дом. Горячий ужин ждал их на столе, он поел наскоро и сразу улёгся в кровать.

– Ора, ты не разотрёшь мне спину пантерьим жиром?

Она пришла и поработала над ним своими большими сильными руками. Он покряхтывал от блаженства. Джоди стоял и смотрел на них. Пенни перевернулся на спину и со вздохом уронил голову на подушку.

– Ну как, мальчуган?

– Мне стало хорошо после того, как я поел.

– Гм… Ребячья сила прибывает и убывает от желудка… Ора!

– Да?

– Приготовь мне завтрак ещё до рассвета.

Он закрыл глаза и заснул. Джоди лёг в постель и с минуту лежал, ощущая боль во всём теле, затем тоже забылся сном.

Он проспал первые звуки утра и проснулся с тяжёлой головой. Он потянулся. Всё его тело занемело. С кухни слышался голос отца. По-видимому, Пенни был полон всё той же мрачной решимости, что и вчера, и даже не подумал разбудить его. Он встал, натянул штаны и рубаху и, всё ещё впросонках, вышел на кухню с башмаками в руках. Нечёсаные волосы лезли ему в глаза.

– Здорово, приятель, – сказал Пенни. – Готов продолжать?

Он кивнул.

– Вот это характер.

Он ещё не проснулся как следует, и есть ему не хотелось. Он тёр глаза и лениво ковырялся в тарелке.

– А не слишком рано проверять капкан? – спросил он.

– К тому времени, когда мы туда доберёмся, будет в самый раз. Я хочу посторожить в засаде, на случай, ежели он почует неладное и будет только ходить вокруг да нюхать.

Пенни поднялся и вдруг припал на мгновение всем телом к столу. Его губы искривились усмешкой.

– Всё бы хорошо, – сказал он, – ежели б только спина у меня не разламывалась надвое.

Утро было мрачное, очень холодное. Из шерстяной ткани, что Бык привёз из Джексонвилла, матушка Бэкстер сшила обоим охотничьи куртки и штаны. Их жалко было надевать, такие они были нарядные, но, медленно шагая сосняком, Пенни и Джоди пожалели, что не надели их. Собаки, ещё не проспавшиеся и вялые, охотно шли у ноги. Пенни послюнявил и поднял палец, пытаясь уловить хоть малейшее движение воздуха. Но воздух был неподвижен, и Пенни прямиком направился к капкану. Он был установлен на довольно открытом месте, и Пенни остановился, не доходя до него ярдов ста. Позади на востоке занимался рассвет. Пенни легонько шлёпнул собак, и они легли. Джоди цепенел от холода. Пенни трясся в своей тонкой одежде и поношенной куртке. В каждом пне, за каждым деревом Джоди мерещился старый Топтыга. Бесконечно медленно всходило солнце.

– Ежели он попался, он, должно быть, мёртв, я ничего не слышу, – прошептал Пенни.

Они крадучись двинулись вперёд, держа ружья наготове. Капкан был в том же положении, в каком они оставили его накануне. Было ещё так темно, что нельзя было как следует рассмотреть следы и определить, как вёл себя осторожный зверь, – приближался ли он к капкану и, заподозрив неладное, ушёл. Они прислонили ружья к дереву и стали махать руками и притопывать на месте, чтобы согреться.

– Ежели он тут был, – сказал Пенни, – то он сейчас где-нибудь неподалеку. Джулия мигом поднимет его.

Свет утра, не несущий с собой тепла, растекался по чаще. Пенни прошёл к капкану и низко склонился к земле. Джулия молча нюхала следы.

– Прах меня разбери, – сказал Пенни. – Прах меня разбери!

Даже Джоди и тот мог видеть, что никаких других следов, кроме вчерашних, возле капкана не было.

– Он не подходил сюда, – сказал Пенни. – Чтобы спастись, он не соблюдает никаких правил.

Он выпрямился, позвал собак и повернул домой.

– Так или иначе, – сказал он, – мы знаем, откуда он ушёл вчера.

Он заговорил снова, лишь когда они достигли дома. Он прошёл в свою комнату и стал натягивать поверх тонкой одежды свой новый шерстяной охотничий костюм. Он крикнул жене на кухню:

– Мать, собери мне муки, грудинки, соли, кофе и вообще все, что у тебя есть готового. Сложи всё в мою котомку. И ещё обожги мне побольше тряпок для трута.

Джоди ходил за ним по пятам.

– Мне тоже надеть мой новый костюм?

Матушка Бэкстер подошла к двери с котомкой. Пенни приостановился с одеванием.

– Я охотно возьму тебя с собой, сын. Пойми только одно и хорошо запомни: мы идём не развлекаться охотой. Нас ждёт стужа, быть может, трудные переходы и ночёвки под открытым небом. Я не намерен возвращаться домой до тех пор, пока не достану этого медведя. У тебя ещё не пропала охота идти?

– Нет.

– Тогда собирайся.

Матушка Бэкстер взглянула на своё прикрытое простыней новое платье.

– Вы не придёте ночевать?

– Скорее всего, так. Он выиграл у меня целую ночь. А может, и целую неделю.

Она сглотнула.

– Эзра, – робко сказала она, – ведь завтра сочельник.

– Ничего не могу поделать. Есть свежий след, и я иду по нему.

Он встал закрепить подтяжки и заметил несчастное выражение глаз жены. Он поджал губы.

– Завтра сочельник, говоришь? Вот что, мать. Ты не побоишься днём доехать в повозке до реки?

– Нет, днём не побоюсь.

– Тогда, ежели мы не вернёмся завтра вовремя, запрягай и поезжай. Ежели будет хоть малейшая возможность, мы придём прямо на праздники. Перед отъездом подои корову и, ежели мы не объявимся, возвращайся наутро для дойки. Больше я ничего не могу сделать.

Со слезами на глазах, но не сказав больше ни слова, она пошла наполнять котомку. Воспользовавшись минутой, когда она отлучилась в коптильню за мясом, Джоди тайком отсыпал кварту муки из бочонка и спрятал её для Флажка в свою новую котомку из шкурок детёнышей пантеры. Матушка Бэкстер вернулась с мясом и кончила укладку. Джоди стоял в нерешительности. Он так много ожидал от рождественского праздника на реке, и вот теперь он не попадет на него. Мать будет рада, если он останется с ней, и его поступок будет расценен как благородный и даже бескорыстный. Пенни закинул за плечо котомку, взял ружьё, и Джоди вдруг понял, что не останется ни за какие празднества на свете. Ведь они собрались убить Топтыгу. Он закинул свою собственную котомку на своё тёплое, в шерсти, плечо, взял своё ружьё и с лёгким сердцем вышел вслед за отцом. Они пошли прямо на север, чтобы продолжить преследование с того места, где прервали его вчера. Джоди весело насвистывал.

– Охота – мужское дело, правда, па? Даже на рождество.

– Охота – мужское дело.

След был ещё достаточно свеж, и Джулия легко, без заминки, взяла его. От того места, где они оставили его, он лишь непродолжительно тянулся на восток, затем круто поворачивал на север.

– Хорошо, что мы не пошли за ним вчера вечером, – сказал Пенни. – Он направлялся в другие округа.

След снова повернул на запад, к Прерии Гопкинса, и ушёл в сырое болото. Идти по нему стало трудно. Джулия с плеском бежала по воде. Время от времени она лакала её, словно пытаясь определить её запах. Вот она снова с отсутствующим выражением в глазах уткнулась носом в тростник, решая про себя, с какой стороны по нему прошёлся вонючий мех. Затем снова пустилась по следу. Временами она совершенно теряла его. В таких случаях Пенни отступал назад, наискосок, выбирался на твёрдую почву и шёл по кромке болота, высматривая место, где выходят из болота огромные комковатые следы. Если он обнаруживал их раньше Джулии, он подзывал её к себе охотничьим рожком и показывал ей:

– Вот где он прошёл, родимая. Вот тут! Взять его!

Рвун поспевал за Пенни на своих коротких ногах. Флажок поспевал повсюду.

– Флажок нам не помеха, па? – с тревогой спросил Джоди.

– Нисколько. Ежели медведь учует его, он не обратит на него внимания, разве что повернётся и дунет прямо к нему.

Несмотря на свирепый настрой Пенни, охота начала принимать свой прежний радостный колорит. Денёк выпал свежий и ясный. Пенни хлопнул Джоди по спине.

– Это будет получше всяких там рождественских кукол, правда?

– Ещё бы.

Холодный полдник был вкуснее иных горячих обедов. Они сидели, ели и отдыхали под славным горячим солнцем. Они расстегнули куртки. Когда они снова тронулись в путь, котомки за плечами поначалу казались им тяжёлыми, но они скоро опять привыкли к ним. На некоторое время у них создалось впечатление, что Топтыга намеревался, дав широкий круг, вернуться обратно к Острову Форрестеров или Острову Бэкстеров либо идти дальше прямо через заросли к новым местам кормёжки на реке Оклавохо.

– Ежели Форрестеров хряк и подранил его, – оказал Пенни, – похоже, ему на это наплевать.

Вопреки всякой логике, в середине дня огромные отпечатки медвежьих лап повернули назад, в болото на востоке. Идти стало тяжело.

– Это напоминает мне прошлую весну, как мы с тобой гнались за ним по болоту у Можжевелового Ключа, – сказал Пенни.

Под вечер они оказались неподалеку от низовий Солёных Ключей. Внезапно Джулия подала голос.

– Это на него похоже – залечь в таком месте!

Джулия кинулась вперёд. Пенни побежал за ней.

– Она подняла его!

Впереди послышался треск, словно буря прошлась по гущине зарослей.

– Возьми его, родимая! Держи его! Ату! Взять его! Ату!

Медведь двигался с невероятной быстротой. Он с треском ломился сквозь чащи, замедлявшие продвижение собак. Он был как пароход на реке, и густая непролазь колючих кустов, лиан и стволов упавших деревьев была под ним всё равно что текучая вода. Пенни и Джоди вспотели. Джулия вновь подала голос. На этот раз в нём звучали ноты отчаяния. Она не поспевала за медведем. Болото стало до того топким и сырым, что их башмаки целиком погружались в жидкую грязь, и им приходилось дюйм за дюймом выдираться из неё, не имея под ногами никакой опоры, кроме плетей смилакса. Тут росли кипарисы; их острые угловатые корни были скользки и коварны. Джоди увяз по бёдра. Пенни обернулся и подал ему руку. Флажок описал дугу влево, ища места повыше. Пенни остановился перевести дух. Его грудь тяжко вздымалась.

– Похоже, он уйдёт от нас, – задыхаясь, проговорил он.

Когда одышка немного прошла, он снова двинулся вперёд. Джоди отстал, но, выбравшись в хэммок, на островок низкой субтропической растительности, пошёл быстрее и догнал отца. Тут росли лавр, ясень и пальмы. Идти через хэммоки было всё равно что перебираться по камням через ручей. Вода между ними была прозрачно-коричневая. Джулия впереди лаяла на длинной высокой ноте.

– Держи его, родимая! Держи!

Чащоба впереди переходила в поросшее травой пространство. В просвете завиднелась грозная фигура Топтыги. Он мчался, точно чёрный вихрь. Вот в ярде позади него показалась Джулия. Перед ними мерцала быстрая вода реки Солёных Ключей. Медведь с плеском бултыхнулся в поток и поплыл к противоположному берегу. Пенни поднял ружьё и выстрелил два раза подряд. Джулия, проскользив на брюхе к самой воде, села на задние лапы, высоко задрала нос и завыла тоскливо с горя и разочарования. Топтыга уже карабкался на противоположный берег. Пенни и Джоди выломились из чащи на низкий сырой берег. Черный округлый крестец мелькнул перед их глазами. Пенни выхватил из рук Джоди ружьё и выстрелил. Медведь подпрыгнул.

– Я попал в него! – крикнул Пенни.

Топтыга продолжал бежать всё вперёд и вперёд. С минуту было слышно, как он с треском ломился сквозь чащу, затем всё затихло. Пенни отчаянно толкал собак в воду. Они ни в какую не хотели плыть через широкий поток. Он всплеснул руками, опустился на корточки прямо в жидкую грязь и горестно замотал головой. Джулия поднялась, понюхала отпечатки медвежьих лап у кромки воды, затем села и возобновила свой плач, словно и не прерывала его. Джоди всего трясло. Он полагал, что охота окончена. И на этот раз Топтыга ушёл от них.

Он очень удивился, когда Пенни встал, отёр пот с лица, перезарядил оба ружья и двинулся на северо-запад по открытому берегу реки. Он решил, что отец знает менее запутанный путь, которым можно вернуться домой. Однако Пенни продолжал идти вдоль реки и после того, как по левую руку потянулись редкие сосновые леса. Джоди не осмеливался приставать к нему с вопросами. Флажок исчез, и он ужасно боялся за него. Но хныкать было нельзя, ни за себя, ни за оленёнка, – таков был уговор. Узкая спина Пенни сутулилась от усталости и разочарования, но вид у неё был непреклонный. Джоди оставалось только следовать за ним. Он намял себе ноги, они ныли. Старая шомполка тяжело давила плечо.

– Помнится, её дом был где-то здесь… – сказал Пенни, больше самому себе, чем сыну.

Берег потока начал повышаться. Сосны и дубы высились на фоне заката. Они подошли к высокой круче, вздымавшейся над потоком. На верху её стояла хижина, внизу было расчищенное поле. Пенни поднялся по извилистой тропинке и взошёл на крыльцо. Дверь была заперта, и не видно было дымка из печной трубы. Окон у хижины не было. Их заменяли квадратные проемы с деревянными ставнями. Ставни были плотно прикрыты. Пенни обогнул хижину. Один ставень сзади был приоткрыт. Пенни заглянул внутрь.

– Её нет, но мы всё равно войдем.

– Мы пойдём отсюда вечером домой? – с надеждой спросил Джоди.

Пенни повернулся и посмотрел на него:

– Домой? Я же сказал тебе, что намерен разделаться с этим медведем. Ты можешь идти домой…

Он никогда не видел отца таким холодным и неумолимым. Собаки, тяжело дыша, легли на песок возле хижины. Пенни подошёл к поленнице и наколол дров. Набрав охапку, он швырнул её внутрь хижины через открытый проем. Затем влез туда сам и открыл кухонную дверь изнутри. Джоди вернулся к поленнице, нащепал смолистых лучин и, войдя в хижину, положил их на пол. Возле открытого очага частью стояли, частью висели на вращающихся кронштейнах котелки и форма для выпечки хлеба.

Пенни развёл огонь и повесил над ним мелкий котелок. Затем развязал на полу котомку, достал кусок свиного сала и ломтиками нарезал его в котелок. Сало начало потихоньку скворчать. Пенни вышел наружу к колодцу и достал на вороте ведро воды. С полки на кухне он взял замызганный кофейник, заварил в нём кофе и поставил его поближе к жару. В заимствованной сковороде замешал кукурузный хлеб и положил прогреваться к огню две холодные картофелины. Когда сало растопилось, он вылил в него тесто, дождался, пока лепёшка затвердеет и подрумянится, и, отвернув кронштейн от самого жара, оставил хлеб доходить. Тем временем вскипел кофе. Он отодвинул его от огня, достал из расшатанного кухонного шкафа тарелки и чашки и поставил их на голый сосновый стол.

– Пристраивайся, – оказал он. – Всё готово.

Он ел быстро и жадно. Остатки кукурузного хлеба он вынес во двор собакам и бросил им ещё по две полоски мяса аллигатора. Джоди было холодно, и не от одной только резкости вечера. Невыносимо было, что отец так молчалив. Он ел с ним всё равно как с чужим. Пенни согрел воды в котелке, в котором готовил, перемыл тарелки и чашки, убрал их в шкаф и подмёл пол. Затем вышел наружу, набрал с дуба несколько охапок мха и сделал собакам ложе под укрытым от ветра углом дома. Спускалась ночь, тихая и очень холодная. Он натаскал из лесу целых древесных стволов и два из них положил концами в очаг; их надо было время от времени проталкивать вперёд. Он набил трубку, раскурил её и лёг на пол возле огня, подложив себе под голову скатанную котомку.

– Лучше всего и тебе сделать то же самое, мальчуган, – добрым голосом сказал он. – Рано утром нам выступать.

Теперь он был больше похож на себя, и Джоди осмелился задать несколько вопросов:

– Па, ты думаешь, Топтыга пройдёт здесь обратно?

– Кто угодно, только не он. Или, во всяком разе, не так скоро, чтобы я стал его дожидаться. Я почти уверен, что ранил его. Я пройду к Солёным Ключам и, обогнувши верховья, перейду на ту сторону реки. А там – вниз по берегу вплоть до того места, где он бросился сегодня в чащу.

– Ведь это здорово далеко…

– Изрядно.

– Па…

– Ну?

– Как по-твоему, с Флажком ничего не стряслось?

– Ты не забыл, что я тебе сказал, когда позволил взять его с собой?

– Не забыл. Я только…

Пенни смягчился:

– Он не заблудился, ежели об этом твоя печаль. Оленя нельзя потерять в лесу. Он объявится сам, ежели только не вздумает одичать.

– Он не одичает, па. Никогда.

– В таком раннем возрасте – пожалуй. Скорее всего, в эту минуту он изводит нашу мать. Спи.

– А чей это дом, па?

– До сих пор принадлежал одной вдовой женщине. Я тут давно не бывал.

– А она не заругается, что мы пришли сюда?

– Ежели это та самая женщина – не заругается. Было время, я ухаживал за ней, до того как женился на твоей матери. Спи.

– Па…

– Это твой последний вопрос, дальше я просто угощаю тебя метлой. А если вопрос будет неразумный, то и за него угощу.

Он колебался. Он хотел спросить, не думает ли отец, что они смогут поспеть завтра вечером на рождественские праздники. Он рассудил, что вопрос неразумен. Преследование Топтыги может стать делом всей жизни. Он вернулся мыслями к Флажку. Ему воображалось, что Флажок заблудился, голоден, что его преследует пантера. Без Флажка было так одиноко. Он спросил себя, тревожилась ли о нём когда-нибудь так его мать, и решил, что, наверное, нет. Он заснул с какой-то печалью.

Утром его разбудил стук колёс во дворе. Собаки залаяли, им ответила чужая собака. Он сел на полу. Пенни, уже вскочив на ноги, тряс головой впросонках. Они проспали. Вокруг хижины, розовый, разгорался рассвет. Огонь распался на пепел и угольки, и только обугленные концы двух древесных стволов торчали над очагом. Воздух был ледяной. Пар от дыхания повисал в нём морозными облачками. Они промёрзли до мозга костей. Пенни подошёл к кухонной двери и открыл её. Послышались шаги, и в хижину вошла женщина средних лет, а следом за нею юноша.

– Господи боже!.. – проговорила она.

– Ну что же, Нелли, – сказал Пенни. – Похоже, тебе просто не суждено от меня отделаться.

– Эзра Бэкстер!.. Ты мог бы и подождать, пока тебя пригласят.

Он широко улыбнулся ей:

– Знакомься, вот мой сын Джоди.

Она мельком взглянула на него. Это была миловидная женщина, пухленькая и розовощекая.

– Он чуточку похож на тебя. А это мой племянник, Аза Ревелс.

– Уж не сын ли Мэтта Ревелса? Ей-богу! Ну, мальчуган, я знал тебя ещё тогда, когда ты был не больше осы-землеройки.

Они обменялись рукопожатием. Юноша был застенчив.

– Ну, а теперь, мистер Бэкстер, вспомнивши про вежливость и всё такое, расскажите же мне, как сталось, что вы так свободно распоряжаетесь в моём доме?

Она сказала это весёлым тоном. Джоди она понравилась. Женщины делятся на породы, как собаки, подумал он. Она была одной породы с бабушкой Хутто, из тех, с которыми мужчинам легко. И ещё, две женщины могут произносить одни и те же слова, но смысл этих слов будет не один и тот же, подобно тому как лай одной собаки может быть угрожающим, а лай другой – дружелюбным.

– Сейчас, вот только разворошу огонь, – сказал Пенни. – Тут не то что говорить, а самый дух в груди замораживает.

Он склонился над очагом. Аза вышел во двор за дровами. Джоди пошёл помочь ему. Джулия и Рвун с поднятыми хвостами ходили вокруг чужой собаки.

– Ваши собаки до смерти испугали нас с тетушкой Нелли, – сказал Аза.

Джоди не смог придумать ничего подходящего в ответ и поспешил с дровами в дом.

– Ежели ты ещё никогда не была ангелом, посланным мне с неба, Нелли, то этой ночью ты стала им, – говорил Пенни. – Мы с Джоди два дня подряд гоняем большого разлапого медведя. Он всё драл у меня скотину, и вот моё терпение лопнуло…

– Медведя без пальца на передней лапе? – прервала она. – Прошлый год он оставил меня без свиней.

– Ну да, мы идём по его следам от самого дома, и в болоте южнее низовий реки мы подняли его. Будь я к нему ярдов на десять поближе, я бы достал его. Я выстрелил по нему три раза, но он был слишком далеко. Последним выстрелом я ранил его. Он переплыл через реку, а мои собаки не захотели лезть в воду. Ах, Нелли, никогда я не был так близок к отчаянью с тех самых пор, как ты сказала мне, что Фред хочет составить тебе компанию на всю жизнь.

Она засмеялась:

– А ну тебя! Ты сам-то никогда не собирался.

– Теперь поздно объясняться… Так вот, я подумал, что ежели ты не вышла снова замуж и не уехала, твой дом должен быть где-то здесь. И я знал, что ты не откажешься приютить меня под своим кровом. Когда сегодня ночью я укладывался спать, я сказал: «Господи, благослови маленькую Нелли Джинрайт».