Текст книги "Сверстники"

Автор книги: Марджори Ролингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава двадцать пятая

Ноябрь перешёл в декабрь неприметно, внове был лишь высокий печальный крик древесных уток в полёте. Они оставили свои гнездовья в хэммоках и летали теперь с озера на мочажины и обратно. Джоди дивился, почему одни птицы кричат в полёте, другие нет. Журавли издают свой ржавый зов только в движении. Ястреба пронзительно кричат с вышины, а на дереве сидят молча и неподвижно. Белоклювые дятлы в полёте шумны, а прилепившись к коре, издают лишь глухой звук долбежки. Перепела подают голос только с земли, а краснокрылы кричат только из тростника. А вот пересмешники поют и болтают днём и ночью, и в полёте, и сидя на изгороди или в кустах лаконоса.

Кроншнепы прилетали на юг. Они каждую зиму прибывали из Джорджии. Старые птицы – белые, с длинными изогнутыми клювами. Молодые, весеннего вывода, – серо-коричневые. Молодые кроншнепы очень вкусны. Когда свежего мяса было мало, а бельчатина приедалась, Пенни и Джоди выезжали на Цезаре в Прерию Кефали и набивали с полдюжины кроншнепов. Матушка Бэкстер жарила их, как индейку, и Пенни утверждал, что на вкус они даже нежнее.

Бык Форрестер продал медвежат в Джексонвилле по хорошей цене. Он привёз Бэкстэрам все предметы, значившиеся в списке матушки Бэкстер, и ещё мешочек серебра и меди в придачу. Отношения между Форрестерами и Бэкстерами после наскока Лема на Пенни были натянутыми, и, рассчитавшись, эти большие черноволосые люди тотчас уехали.

– Похоже, Лем убедил остальных в том, будто я в самом деле хотел надуть их с оленем, – сказал Пенни. – Ну да придёт срок, мы всё поставим на своё место.

– А по мне, хоть бы и вовсе не иметь с ними никаких дел, – сказала матушка Бэкстер.

– Мать, не забывай, как Бык помог нам, когда меня укусила змея.

– Я не забыла. Но этот Лем – сущая змея. Бросается на тебя, только заслышит шорох листьев.

Тем не менее Бык заглянул к ним однажды и сказал, что, по его мнению, они разделались со всеми волками. Они убили одного возле загона для скота, поймали капканами ещё трёх и с тех пор не видели их следов. А вот медведи беспокоили их постоянно. Самым беспокойным был старый Топтыга: в своих разбойничьих набегах он доходил до реки Сент-Джонс на востоке и озера Джампер на западе. Но чаще всего он любил наведываться в их загон для скота. Он примечал, откуда дует ветер, и, обходя капканы и собак, проскальзывал в загон и задирал телёнка, когда только ему вздумается. В те ночи, когда Форрестеры не ложились спать, карауля его, он не появлялся.

– Оно, конечно, карауль ты его, не карауль – один чёрт, но я всё же подумал, что не худо будет дать вам знать, – сказал Бык.

– Наш скотный двор у самого дома, так что, может, мне удастся поймать Топтыгу за его штучками, – сказал Пенни. – Спасибо, что предупредил. Я вот что хотел сказать тебе, Бык. Надеюсь, для тебя-то всё ясно с тем оленем, из-за которого Лем так раздурился.

– Чего там, – уклончиво ответил Бык. – Что значит один олень? Ну ладно, бывайте здоровы.

Пенни покачал головой и вернулся к своей работе. Его тревожило, что у него нет дружеских отношений с его единственными соседями в маленьком мире зарослей.

Работа была лёгкая, и Джоди проводил с Флажком долгие часы. Оленёнок быстро подрастал. У него были длинные стройные ноги. В один прекрасный день Джоди обнаружил, что светлые пятна на его шкурке – эмблема оленьего младенчества – исчезли. Джоди тотчас принялся ощупывать его гладкую твёрдую голову, ища признаки рогов. Пенни увидел его за этим занятием и невольно рассмеялся.

– Ты ждешь чудес, сын. Головешка-то у него будет тупая, ровно пенек, до самого лета. Пока ему не сравняется год, никаких рогов ему не положено. Ну, а там уж прорежутся этакие маленькие острые рожки.

Джоди ощущал довольство, наполнявшее всего его существо теплом и каким-то ленивым удивлением. Даже отступничество Оливера и отчужденность Форрестеров казались теперь чем-то таким далеким, что почти не трогали его. Чуть ли не каждый день он, захватив ружьё и охотничью сумку, отправлялся с Флажком в леса. Мерилендские дубы из красных стали густо-коричневыми. Каждое утро выпадали заморозки, и заросли поблескивали, словно роща рождественских елок. Это напоминало о том, что рождество не за горами.

– Мы побездельничаем до рождества и отправимся на рождественские гулянья в Волюзию, – сказал Пенни. – А после этого снова возьмёмся за дела.

В сосновом лесу за провалом Джоди нашёл местечко, поросшее эритриной, и набрал полные карманы ярко-красных, твёрдых, как камень, похожих на бобы семян. Из корзинки с шитьем он стащил большую иглу с крепкой ниткой и брал её с собой повсюду в свои похождения. Усевшись где-нибудь на солнышке под деревом, он терпеливо нанизывал бобы, по нескольку штук в день, делая ожерелье в подарок матери. Бобы нанизывались неровно, но, в общем, выходило неплохо. Закончив ожерелье, он таскал его в кармане, и от соседства с хлебными крошками, беличьими хвостами и прочими подобными предметами оно приобрело замусоленный вид. Тогда он отмыл его в провале и запрятал на балке в своей спальне.

В прошлом году у них не было ничего особенного на рождество, если не считать дикой индюшки к обеду, так как не было денег. В нынешнем году у них были деньги, вырученные от продажи медвежат. Пенни отложил часть для покупки хлопковых семян и сказал, что остаток можно истратить на рождество.

– Если мы собираемся отправиться на гулянья, – сказала матушка Бэкстер, – то я хочу перед тем съездить в Волюзию за покупками. Мне надо четыре ярда ткани из шерсти альпака, чтобы по-людски встретить рождество.

– Я знаю, о чём ты думаешь, жена, – сказал Пенни. – Я не хочу спорить, потому как всё моё – твоё, но, сдается мне, четыре ярда тебе хватит только на пару штанов.

– Если хочешь знать, я собираюсь перешить моё свадебное платье. По длине оно мне хорошо, я не росла ни вверх, ни вниз, а только вширь. Вот я и хочу вставить кусок спереди, чтобы оно сошлось на мне.

Пенни похлопал её по широкой спине.

– Ну, не горячись. Добрая жена вроде тебя заслуживает куска ткани для переделки своего свадебного платья.

– Тебе всё бы зубоскалить надо мной, – сказала она, смягчившись. – Я никогда ничего не прошу, и ты так к этому привык, что уж и не ждешь, чтобы я запросила.

– Я понимаю. Разве меня не мучит, что ты живёшь кругом в нехватках? Я бы не пожалел для тебя рулон шёлка, а бог даст, будет у тебя когда-нибудь колодец при доме, и тебе не придётся больше стирать в провале.

– Я собиралась в Волюзию завтра, – сказала она.

– Дай нам с Джоди поохотиться денёк-другой, может, мы захватим в лавку мяса и шкур, и ты сможешь тогда купить что душе угодно.

Первый день охоты ничего не принес.

– Когда не ищешь оленей, – сказал Пенни, – их полно кругом. А начнешь на них охотиться, так можно подумать, в город попал.

На этой охоте произошёл смутивший всех эпизод. К югу от участка Пенни пытался заставить собак пойти по следу не то маленького, годовалого оленя, не то рослого оленёнка. Собаки отказались взять след, и Пенни сделал то, чего не делал уже многие годы: сломал хворостину и отстегал Джулию за упрямство. Она жалобно тявкала и скулила, но след так и не взяла. Загадка разъяснилась в конце дня. В самый разгар охоты, как он имел обыкновение делать, появился Флажок. Пенни невольно вскрикнул, затем нагнулся к земле и сличил его след со следом, который отказались взять собаки. Следы совпадали. Старая Джулия узнала младшего Бэкстера либо по отпечаткам копыт, либо по запаху.

– Это научит меня смирению, – сказал Пенни. – Собака, а, можно сказать, знает, кто твой родственник.

Джоди ликовал. Он был глубоко благодарен старой собаке. Ему очень не хотелось бы, чтобы Флажок был напуган погоней.

Второй день охоты был с прибытком. Они нашли оленей, кормившихся на болоте, и Пенни свалил крупного быка. В уголке прерии, с трёх сторон окружённом лесом, он выследил и поднял ещё одного, поменьше. Он дал Джоди выстрелить первым и, после того как тот промахнулся, подстрелил его. Они охотились пешком: найти дичь в эти дни можно было только путём медленного выслеживания или совсем случайно. Пенни пошёл за лошадью и повозкой. Когда он вернулся, с ним был Флажок.

– Твой баловень любит охоту не меньше собак, – сказал он.

На пути домой Пенни показал место, где кормились медведи. Они объедали ягоды с пальм сереноа.

– Это очищает и подкрепляет их. Они идут на зимнюю лёжку жирные, словно масло. Похоже, в этом году мы будем спасаться медвежатиной, другой свежатины будет мало.

– А кто ещё ест эти ягоды, па?

– Ещё их любят олени. А ещё, с позволения сказать, если наполнить ими большую бутыль, залить их кубинским ромом и дать постоять месяцев пять, получится такой напиток, от которого даже наша мать запоет аллилуйю, если только ты сможешь заставить её выпить.

На местах повыше, там, где начинали расти пальмы, смешиваясь затем с мерилендским дубом, Пенни показал узкие следы, уходившие в норы сухопутных черепах. Это были следы гремучих змей. Они уже приготовились к зимней спячке, но в тёплые погожие дни выползали на несколько часов погреться на солнце возле нор. Казалось, будто все невидимые обитатели зарослей зримо проходят перед глазами Пенни.

Дома Джоди помог отцу освежевать оленей и разделать шкуры и окорока – те части туши, которые только и можно было продать. Наутро Пенни сказал:

– Нам надо договориться, останемся ли мы на ночь у матушки Хутто или вернёмся домой. Если мы заночуем, Джоди должен остаться здесь, доить Трикси, кормить собак и кур.

– Трикси сейчас почти пустая, па, – сказал Джоди. – А корму ей мы можем оставить. Разреши мне тоже поехать, па, и давайте останемся на ночь у бабушки Хутто, ладно?

– Ты хочешь остаться там на ночь? – спросил Пенни у жены.

– Нет. У нас с ней никогда не было особенной любви.

– Тогда не останемся. Можешь поехать с нами, Джоди, но чтоб никаких упрашиваний остаться, после того как мы туда приедем.

– А что мне делать с Флажком? Можно, он пойдёт с нами? Тогда бабушка Хутто сможет его увидеть.

– Опять этот оленёнок, чтоб ему пусто было! – взорвалась матушка Бэкстер. – Никогда ещё у нас не было такой мороки, даже с тобой!

– Тогда я просто останусь с ним тут, – сказал Джоди обиженно.

– Привяжи оленёнка и забудь про него, сын, – сказал Пенни. – Он не собака и не ребёнок, хоть ты и нянчишься с ним совсем как с ребёнком. Ты не можешь носить его повсюду, словно девочка куклу.

Джоди нехотя привязал Флажка в сарае и пошёл переодеваться. Пенни надел чёрный суконный костюм с севшими рукавами и чёрную фетровую шляпу. Тараканы проели дыру в её полях, но как-никак это была всё же шляпа. Другой у него не было, если не считать шерстяной охотничьей шапочки да шляпы из пальмовых листьев для работы в поле. Джоди был во всём своём лучшем – грубые башмаки, штаны из домотканой материи, большая шляпа из проволочной травы и новое чёрное пальто из ткани альпака, перевязанное красной лентой. Матушка Бэкстер нарядилась в новое платье, сшитое из бумажной материи в бело-голубую клетку, привезенной из Джексонвилла. Голубой цвет был несколько темнее, чем ей хотелось, но узор был прелестен. На голову она надела голубой чепец от солнца, но захватила с собой и чёрный чепец с оборками, чтобы надеть его, когда они подъедут к деревне.

Ехать в повозке по трясучей песчаной дороге было приятно. Джоди сидел на дне кузова, прислонясь спиной к козлам, и с интересом наблюдал, как заросли убегают назад. Это давало более осязаемое ощущение движения, чем если бы ты сидел лицом вперёд. Думать было особенно не о чём, и он предался размышлениям о бабушке Хутто. Она удивится, узнав, что он сердится на Оливера. Но тут ему стало как-то неловко. Ведь его-то отношение к ней нисколько не изменилось. Может, всё-таки лучше будет не говорить ей, что у них с Оливером всё кончено. Да, он будет добр к ней и сохранит благородное молчание. Он вежливо справится у ней о здоровье Оливера, окончательно решил он.

Пенни вёз оленину и шкуры в мешках. Матушка Бэкстер везла корзину яиц и кружок масла, предназначенные в обмен на товары в лавке, и ещё корзину с гостинцами матушке Хутто: кварту сиропа из тростника нового урожая, четверть бушеля сладкого картофеля и лопатку приправленной сахаром ветчины бэкстеровского копчения. Она не пошла бы с пустыми руками даже в дом врага.

Пенни стал громко кричать, призывая паром с восточного берега. Его крик отдавался эхом вниз по реке. На противоположном берегу показался мальчик. Он медленно направил к ним паром. На мгновение Джоди показалось, что мальчику можно позавидовать: он толкает паром через реку туда и обратно. Но потом ему пришло в голову, что в такой жизни нет нисколько свободы. Для этого мальчика не существует ни охоты, ни прогулок в заросли, ни Флажка. Как хорошо, что он не сын паромщика. Он поздоровался о мальчиком снисходительно. Мальчик был безобразен и застенчив. Низко опустив голову, он помог ввести Цезаря на паром. Джоди было любопытно знать, как он живёт.

– У тебя есть ружьё? – спросил он.

Мальчик отрицательно мотнул головой и приковался взглядом к восточному берегу реки. Джоди с тоской вспомнил о Сенокрыле. С первой минуты их встреч Сенокрыл беседовал с ним. Он махнул на мальчика рукой – ничего с него не возьмешь.

Матушка Бэкстер жаждала поскорее покончить с покупками и отправиться в гости. Они проехали короткое расстояние от реки до лавки и выложили на прилавок свой товар, Бойлс не торопился приступать к торговле. Он жаждал новостей из зарослей. То, что рассказывали Форрестеры о положении дел после наводнения, было слишком невероятно. Несколько охотников из Волюзии, побывавших на другом берегу реки, утверждали, что дичь там теперь почти невозможно найти. Медведи беспокоили скот в приречье, чего не случалось вот уже много лет. Он хотел услышать от Пенни подтверждение толкам.

– Всё верно, от слова до слова, – сказал Пенни.

Он опёрся о прилавок, приготовляясь к беседе.

– Знаете, я не могу долго оставаться на ногах, – сказала матушка Бэкстер. – Если вы, мужчины, столкуетесь о цене, я сделаю закупки и пойду к миссис Хутто. А вы тогда можете разговаривать хоть целый день.

Бойлс проворно взвесил оленину. Она была теперь редка, и он легко мог продать её по хорошей цене. Окорок-другой у него обычно забирал проходящий пароход – оленина была в новинку пассажирам-англичанам и жителям северных штатов. Он тщательно осмотрел шкуры и остался доволен их состоянием. У него уже был на них заказ, и он мог заплатить по пять долларов за каждую. Это было больше, чем Бэкстеры ожидали. Матушка Бэкстер с довольным видом обратилась к прилавку с мануфактурой. Она вдруг стала высокомерна и желала покупать только самое лучшее. У Бойлса кончился запас коричневой ткани из шерсти альпака. Но он может заказать со следующим пароходом, сказал он. Она отрицательно качнула головой. Слишком далеко посылать за ней сюда с Острова Бэкстеров.

– Почему бы вам не взять на платье вот этой чёрной альпака?

Она пощупала её пальцами.

– Слов нет, хороша. Сколько вы сказали? А…

Она отвернулась. Она снова замкнулась в своей гордыне.

– Я сказала – коричневой, значит, коричневой, – холодно проговорила она.

Затем она купила пряностей и изюму для рождественского пирога и сказала:

– Джоди, сходи посмотри, не сорвался ли наш Цезарь с привязи.

Опасение такого рода было настолько нелепо, что у него глаза полезли на лоб. Пенни подмигнул ему. Он быстро повернулся, чтобы она не заметила его улыбки. Ясное дело, она готовит ему сюрприз к рождеству. Вот отец, тот придумал бы что-нибудь получше, чтобы отослать его. Он вышел из лавки и посмотрел на мальчика-паромщика. Тот сидел, изучая собственные колени. Джоди стал подбирать кусочки известняка и бросать их в ствол дуба при дороге. Мальчик наблюдал за ним исподтишка, потом, не говоря ни слова, подошёл, остановился у него за спиной и тоже стал бросать в дуб кусочки известняка. Состязание продолжалось в полном молчании. Через некоторое время, решив, что мать, наверное, управилась с покупками, Джоди бегом вернулся в лавку.

– Ты пойдёшь со мной или останешься с отцом? – спросила у него мать.

Он не знал, что ответить. Бабушка Хутто, как только он переступит порог её дома, выставит на стол пирожное или домашнее печенье. С другой стороны, сколько бы он ни слушал разговоров отца с людьми, ему всё было мало. Сомнение разрешил лавочник, протянувший ему лакричный корень. На какое-то время это удержит в согласии его душу и тело.

– Мы с отцом придём после, – надменно произнёс он.

Матушка Бэкстер вышла. Пенни, нахмурившись, глядел ей вслед. Бойлс с довольным видом поглаживал мех на оленьих шкурах.

– Я хотел взять за шкуры наличными, – сказал Пенни. – Но ежели вы продадите мне отрез на платье этой чёрной альпака, я не возражаю.

– Ни для кого другого я бы этого не сделал, – неохотно сказал Бойлс. – Да уж ладно, вы давно связаны со мной торговыми делами.

– Вы бы лучше отрезали и завернули кусок, пока я не передумал.

– Вы хотите сказать: пока я не передумал, – кисло отозвался Бойлс.

Ножницы с треском вспороли ткань.

– Ещё дайте мне шёлковых ниток под цвет и картонку вон тех стеклянных пуговиц.

– Это не включалось в сделку.

– Я заплачу наличными… И положите альпака в коробку, вдруг сегодня вечером будет дождь.

– Ну, а теперь, когда вы меня так надули, – добродушно сказал Бойлс, – расскажите мне, где можно подстрелить дикую индюшку к рождественскому обеду.

– Могу только сказать вам, где я сам собираюсь добыть себе индюшку. Их сейчас страшно мало. Чума здорово выкосила их. Так вот, переправьтесь через реку примерно в том месте, где в неё впадает Семимильный Приток. Знаете тот кипарисовый лес на болоте, там ещё есть два или три больших кедра, ну, прямо к юго-западу от ручья? Так вот, значит, как доберётесь туда…

Завязывался добрый мужской разговор. Джоди присел на ящик из-под печенья и стал слушать. Других покупателей в заведении не было. Бойлс вышел из-за прилавка и придвинул к огромной железной печке стул для себя и старое кожаное кресло-качалку для Пенни. Они достали трубки, и Пенни отсыпал Бойлсу своего табака.

– Табачок-самосад – что может быть лучше, – сказал Бойлс. – Засейте мне делянку будущей весной. Я заплачу не хуже любого другого. Так, значит, к юго-западу от ручья? Ну, а дальше?

Джоди жевал лакричный корень. Густой чёрный сок наполнял его рот, а беседа мужчин утоляла голод иного рода, там, за сводом черепа. Пенни рассказывал о наводнении в зарослях, рассказывал об охоте на волков и медведей, а также о том, как его укусила гремучая змея, – Форрестерам в голову не пришло об этом упомянуть. Джоди заново переживал прошедшее лето, и в пересказе Пенни всё выходило лучше, чем было на самом деле. Бойлс был зачарован не меньше Джоди и сидел, подавшись вперёд, позабыв о зажженной трубке. Когда вошёл покупатель, Бойлс нехотя покинул своё место у печки.

– Мать ушла час или два тому назад, сын, – сказал Пенни. – Беги-ка ты лучше к бабушке Хутто. Скажи им, я сейчас приду.

Джоди вышел из лавки.

Опрятный двор бабушки Хутто только ещё оправлялся от наводнения. Река в этом месте вышла из берегов, и её сад с осенними цветами был смыт. Повсюду виднелось необыкновенно много всякого мусора. Посаженные заново растения хорошо принялись, но цвели только кустарники возле самого дома. Бабушка Хутто была в доме с его матерью. Ступив на крыльцо, он услышал их голоса, а заглянув в окно, увидел пляшущее в очаге пламя. Бабушка Хутто увидела его и вышла на порог.

Её объятия были сердечны, но несколько сдержанны. Бэкстеры-мужчины были тут более желанны без матушки Бэкстер. Блюда с домашним печеньем нигде не было видно, однако с кухни шёл запах приготовляемой пищи. Бабушка Хутто снова села и продолжала разговаривать с матерью с тем терпением, когда невольно поджимаются губы. Мать вела себя не лучше. Она критически оглядела на хозяйке белый передник с оборками.

– Где бы я ни была, утром я всегда люблю одеваться просто, – сказала она.

– А я помирать буду, так непременно чтоб на мне была оборка, – колко ответила бабушка Хутто. – Мужчины любят, когда женщина одета нарядно.

– Когда меня воспитывали, считалось неприличным, чтобы женщина одевалась для того, чтобы угождать мужчинам. Ну что ж, нам простым людям, суждено ходить бедными по этой земле, а уж оборки мы будем носить в раю.

Бабушка Хутто быстро-быстро качалась в кресле-качалке.

– Ну а я вовсе и не стремлюсь попасть в рай, – заявила она.

– Похоже, вам это и не угрожает, – ввернула матушка Бэкстер.

Бабушка Хутто сердито хлопнула своими чёрными глазами.

– Бабушка, а почему тебе не хочется попасть в рай? – спросил Джоди.

– Перво-наперво из-за компании, которую там придётся водить.

Матушка Бэкстер игнорировала выпад.

– Затем – из-за музыки. Там, говорят, не играют ни на чем другом, кроме как на арфах. Ну, а я люблю только флейту, виолончель да губную гармошку. Если ваши проповедники не поручатся за такую музыку, тогда спасибо – не надо мне этой прогулки.

Матушка Бэкстер глядела туча тучей.

– И ещё из-за еды. Даже сам господь бог любит запах жаркóго перед своим лицом. А если верить проповедникам, в раю кормят только молоком да мёдом. Ну, а я терпеть не могу молока и мёда, у меня от них живот болит. – Она с довольным видом разглаживала передник. – По-моему, рай – это одно только мечтание людей о том, чего у них не было на земле. А у меня было почти всё, чего может желать женщина. Может, потому-то он мне и неинтересен.

– Как и то, что Оливер убежал с этой желтоволосой вертихвосткой, – ввернула матушка Бэкстер.

Кресло-качалка бабушки Хутто прямо-таки отбивало по полу какой-то мотив.

– Оливер прямодушен и хорош собой, и женщины всегда бегали и будут бегать за ним. Ну, а что до Твинк, то её нельзя за это винить. Никогда-то она ничего хорошего в жизни не видела, а тут Оливер приголубил её. Отчего же ей не побежать за ним? Она сирота, бедняжка. – Матушка Хутто расправила оборки. – Сирота, выданная на милость христиан.

Джоди ерзал на стуле. Всегда уютный дом матушки Хутто теперь казался ему остывшим, словно все двери были растворены настежь. Чего ещё от них ждать, подумал он. Женщины хороши, пока готовят вкусные вещи. В остальное время от них одни неприятности. На крыльце послышались шаги Пенни. Джоди с облегчением вздохнул. Быть может, отец сумеет их развести. Пенни вошёл в комнату, потер у огня руки.

– Ну не красота ли? – сказал он. – Две мои самые любимые женщины ждут меня у очага.

– Всё бы хорошо, Эзра, если б только эти две женщины так же любили друг друга, – сказала матушка Хутто.

– Я знаю, что вы не ладите между собой, – сказал он. – Хотите знать почему? Вы ревнуете меня, матушка, потому что я живу с Орой. А ты, Ора, ревнуешь меня потому, что в тебе нет обходительности матушки Хутто. Женщине, чтобы быть обходительной – я не говорю: красивой, – надо войти в возраст. Когда Ора войдёт немножко в возраст, может, и она станет обходительной.

Перед лицом такого добродушия было просто невозможно ссориться. Обе женщины рассмеялись и взяли себя в руки.

– Я хочу знать, приглашают ли Бэкстеров «есть тук земли»[1]1
  Библейское выражение; здесь в смысле: «есть дары (плоды) земли». Тук – устарелое слово, означающее жир. (Прим. перев.).


[Закрыть], или им придётся возвратиться домой к холодному кукурузному хлебу?

– Ты же знаешь, что вы здесь всегда желанные гости, и днём и ночью. Большое вам спасибо за оленину. Единственное, чего бы я ещё хотела, – чтоб Оливер ел её с нами.

– Что о нём слышно? Нас очень обидело, что он не зашёл к нам перед выходом в море.

– Он ещё долго оправлялся после драки. А потом пришла весть, что его ждут к себе на одном корабле в Бостоне.

– А во Флориде, случайно, не было девушки, которая тоже ждала его к себе?

Все рассмеялись, не исключая и Джоди. В доме матушки Хутто снова стало тепло. Обед прошёл сердечно.

– Мы решили встречать рождество у вас, – сказала матушка Бэкстер. – Прошлый год мы не могли, не хотели ехать с пустыми руками. Как по-вашему, если я внесу свою долю фруктовым пирогом и сластями из сахарного сиропа, этого хватит?

– Лучше и не может быть. Что, если вы заночуете у меня, а рождество пойдём справлять вместе?

– Очень хорошо, – сказал Пенни. – Насчет мяса можете положиться на меня. Индюшку я раздобуду, пусть даже мне пришлось бы самому её высидеть.

– А как же быть с коровой, с собаками и курами? – спросила матушка Бэкстер. – Рождество или не рождество, а ведь нельзя же уйти всем и бросить их одних?

– Собакам и курам можно оставить корма. Не помрут же они с голоду за один день. Ну, а с коровой я вот что надумал: она ведь должна отелиться, и мы попросту подпустим к ней телёнка, чтобы сосал молоко.

– И отдадим его медведю или пантере, чтоб им пусто было!

– Я слажу в хлеву загон, так что никто их не побеспокоит. Конечно, если ты хочешь остаться дома сторожить скотину – оставайся, ну, а я намерен как следует справить рождество.

– Я тоже, – сказал Джоди.

– Я против них всё равно что кролик против двух диких кошек, – пожаловалась матушка Бэкстер хозяйке.

– А мне казалось, это мы с Джоди как два кролика против одной дикой кошки, – сказал Пенни.

– Вы резво скачете и всегда выигрываете, – сказала матушка Бэкстер, но не могла удержаться от смеха.

Было решено, что они зайдут за матушкой Хутто, чтобы вместе отправиться на празднование рождества в общине, а затем вернутся к ней и проведут у неё ночь и следующий день. Джоди ликовал. Но тут его радость омрачила мысль о Флажке.

– Ну, а я не могу прийти, вот и все, – вырвалось у него. – Я должен оставаться дома.

– Что это на тебя нашло, сын? – спросил Пенни.

Матушка Бэкстер повернулась к хозяйке:

– Это всё оленёнок, будь он неладен. Глаз с него не сводит. Отродясь не видала, чтоб ребятёнок был так помешан на животинке и всё время возился с ней. Сам будет ходить голодный, а её накормит, спит с ней, разговаривает с ней, точно с человеком… Ну да, я слышала, там, в сарае. Ни о чём другом не думает, кроме как об этом шкодливом оленёнке.

– Ора, не шпыняй мальчика так, будто он прокаженный, – мягко сказал Пенни.

– А почему бы не взять оленёнка с собой? – спросила бабушка Хутто.

Джоди бросился обнимать её:

– Бабушка, тебе понравится Флажок. Он такой умный, что его можно учить, как собаку.

– Разумеется, понравится. Он поладит с Пушком?

– Он любит собак. С нашими он играет. Когда они идут на охоту, он убегает в другую сторону, а потом встречается с ними. Медвежью охоту он любит не меньше собак.

Он так и сыпал похвалами Флажку. Пенни со смехом остановил его:

– Ты расскажешь ей сейчас всё, и она уже не сможет найти в нём ничего хорошего. А тогда, смотри, она разглядит в нём и что-нибудь дурное.

– В нём нет ничего дурного! – с жаром возразил он.

– Ну да, а скакать по столам, сшибать крышки с банок, бодаться из-за картошки и прочее – это что? Уж сколько он проказит, столько десять сорванцов не напроказят! – сказала матушка Бэкстер.

Она ушла в сад смотреть цветы. Пенни отошёл с матушкой Хутто в сторонку.

– Я беспокоился за Оливера, – сказал он. – Эти здоровенные задиры не заставили его уехать раньше времени?

– Это я заставила его уехать. Я так устала от его тайных хождений к этой девчонке. Я сказала ему: «Оливер, – сказала я, – уезжал бы ты лучше обратно к морю, такой ты мне нисколько ни в радость, ни в утешение».

– Вы знаете, Лем Форрестер рвёт и мечет. Если он заявится сюда пьяный, помните: в нём не остается ничего человеческого, когда он не в духе. Послабляйте ему как только можете.

– Нет уж, тратить времени на пустые разговоры с ним я не буду. Нет нужды говорить вам об этом, вы слишком хорошо меня знаете. Вы знаете, я сделана из китового уса и адского огня.

– И китовый ус не стал чуточку мягче?

– Стал, да огонь-то горяч, как прежде.

– Я уверен, что вы сумеете поставить на место любого мужчину, но Лем не такой, как все.

Джоди весь ушёл в слух. Вот он снова у бабушки Хутто, и Оливер снова стал для него реальностью. Как бы там ни было, приятно узнать, что она тоже потеряла с Оливером всякое терпение. Он выкажет ему своё неудовольствие, когда они встретятся вновь, но всё же простит его. А Твинк он никогда не простит.

Наконец Бэкстеры собрали свои корзины, сумки и покупки. Джоди пытался отгадать, в каком мешке лежит рождественский подарок, приготовленный для него матерью, но все мешки были одинаковы на вид. У него мелькнула тревожная мысль, что мать и вправду отсылала его из лавки проверить, не сорвался ли с привязи старый Цезарь, и ничего не купила для него. Всю дорогу домой он пытал её на этот счет.

– От меня узнаешь столько же, сколько вот от этого колеса, – отвечала она.

Он истолковал её уклончивость как верный признак того, что у неё что-то есть для него.