Текст книги "История с благополучным концом"
Автор книги: Максуд Ибрагимбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Сидящий напротив Рауф не успел даже удивиться, как она, резко вскочив с места, оказалась в коридоре, где Ариф, стоя у раскрытого окна, любовался пейзажем и, дотянувшись до плеча мужа, потребовала, чтобы тот не высовывался.
Ариф подвинулся и предложил ей встать рядом. Но когда она тем же тоном повторила свое требование, он перестал улыбаться и вежливо, но твердо попросил оставить его в покое.
– Слушай, убери голову, – и не подумав отойти, сказала она. – Я тебе советую!
Это был прекрасный совет, в этом спустя минуту убедились все, кроме Арифа, сразу же потерявшего сознание после того, как о его голову вдребезги разбилась половина небольшого арбуза, выброшенного кем-то из окна соседнего вагона.
Его перенесли в купе и уложили на полку, где благодаря заботе друзей и жены он постепенно пришел в себя.
Столкновение с арбузом для здоровья Арифа последствий не имело, если не считать, что в результате он полностью вышел из-под безраздельного влияния единственного друга своей юности Рауфа и, начиная с того дня, не сделал в жизни ни одного шага, не посоветовавшись предварительно с дальновидной Симой.
В дальнейшем выяснилось, что Сима и Рауф никакой радости при встречах не испытывают, и приятели это почувствовали: получилось как-то само собой, что постепенно они перестали бывать друг у друга.
Последний раз они виделись года два назад, встретились случайно после долгого перерыва на улице, перед юридической консультацией, из которой выходил, направляясь к ожидавшей его машине Ариф. Рауф чуть было не прошел мимо, не сразу узнав в степенном седовласом человеке своего бывшего приятеля, но через несколько шагов спохватился и, обернувшись, окликнул его по имени, когда тот, уже сев рядом с водителем, собирался захлопнуть дверцу. Ариф неторопливо обернулся, и Рауф с удовольствием отметил, что на его крупном лице с высоким лбом сразу же возникло выражение неуверенности. Оно держалось совсем недолго – из машины Ариф вышел с приветливой улыбкой, но Рауф, пожимая ему руку, знал, что за независимым тоном и уверенным взглядом Арифа, за блестящими стеклами, в самой глубине темно-карих глаз прячется многолетняя привычная робость, которая, несмотря на все усилия преуспевающего человека, отлично понимающего бессмысленность теперешнего ее появления, останется в нем надолго.
Встрече он обрадовался, и Рауфу это понравилось. Беседуя, Рауф чувствовал, что .дела его бывшего приятеля идут хорошо и, чтобы дать тому возможность продемонстрировать это, спросил, кем он сейчас работает. Кивнув на одноэтажное здание юридической консультации с внушительной черной вывеской, расписанной золотыми буквами, где на протяжении тридцати лет проходила его адвокатская деятельность, Ариф сообщил, что на днях его назначили заведующим. Держался Ариф очень скромно, но на всякий случай, чтобы тот все-таки не забывал, с кем он разговаривает, Рауф снисходительно усмехнулся и изобразил на лице сочувствие, когда бывший друг назвал сумму своего месячного заработка, состоящую из довольно-таки высокой зарплаты и адвокатского гонорара.
После той, встречи прошло два года, и за это время об Арифе он вспомнил в первый раз сегодня, благодаря Халиде и сразу же решил, что именно Ариф самый подходящий юрист для неофициальной консультации перед встречей с Аскеровым.
В большой приемной, светлой комнате с лепным потолком и высокими венецианскими окнами, сплошь увитыми плющом, за столом сидела юная секретарша и читала газету, которую она сразу же отложила, когда вошел Рауф.
Разговаривала она, приветливо улыбаясь, но Рауфа в кабинет на деловое и одновременно дружеское свидание согласилась пропустить не раньше, чем минут через десять – пятнадцать.
– У него много народу? – спросил Рауф.
– Никого, но в это время он бывает занят. Я его даже по телефону ни с кем не соединяю. Он скоро освободится. Садитесь, пожалуйста. Куда же вы?
Если бы Рауф застал Арифа в кабинете нагишом, то, наверное, удивился бы меньше. Сидя за массивным старинным столом, заведующий консультацией ел.
Приход Рауфа его как будто не смутил, оставаясь на месте и продолжая жевать, он кивнул всего один раз, но так искусно, что сумел остановить взволнованную секретаршу и одновременно сдержанно поприветствовать некстати явившегося посетителя.
Истолковав это движение как приглашение к столу, Рауф уселся поудобнее напротив Арифа и только тогда заметил некоторые изменения, происшедшие за то время, что они не виделись. Ариф сильно похудел, под тусклыми глазами появились темные мешки, а бледная кожа обвисла на скулах наподобие плавников. Унылая трапеза состояла из аккуратно разложенных на трех тарелочках тончайших ломтиков черного хлеба, голландского сыра и салата из овощей во впервые увиденном Рауфом сочетании мелко нарезанной моркови, помидоров и отварной свеклы.
– А я-то думал, что он запирается в служебном кабинете! Всякие приятные мысли в голову полезли, – сказал Рауф.
К шутке Ариф отнесся положительно, продолжая тщательно разжевывать бутерброд, он улыбнулся, показав ряд белоснежных зубов, что навело Рауфа, еще не забывшего, как тот улыбался раньше, на мысль об их сравнительно недавнем происхождении.
– Думаю, заперся человек в служебном кабинете, ест лососину, в крайнем случае, осетрину на вертеле, запивает хорошим коньяком, а рядом на тахте курочка-секретарша. Кстати вкус у тебя отличный, как ее зовут?
Ответа не последовало, мгновенно проглотив еду, Ариф испуганно посмотрел на дверь.
– С ума сошел? Она нам в дочери годится!
– Так удочери, – не вступая в спор, сказал Рауф. – Даже лучше... А с чего это тебя на морковку потянуло?
– Диета, – неохотно объяснил Ариф. – Каждые полтора-два часа я обязательно должен что-то проглотить, кусочек, но должен. – Он кивнул на еду: – Что-нибудь вроде этого, одним словом, диабет у меня.
– Никакого диабета у тебя нет, – энергично запротестовал Рауф, которому всегда становилось неприятно при известии о любой серьезной болезни людей своего возраста. – Ты меня послушай. Первым делом начни как следует питаться и перестань принимать лекарства, и все будет в порядке. А врачей не слушай. Знаешь, что они с отцом Назима Гиясбейли сделали? Он такой же был доверчивый, как и ты, что давали – не глядя совал в рот, и еще уколы делал, пока однажды у себя в парадном не свалился без сознания. Выяснилось, что его чуть на тот свет не отправили усиленным лечением диабета, которого у него никогда не было.
– Погоди, погоди, – сказал Ариф. – Но мне кажется, отец Назима умер.
– Не от диабета же. Спокойно скончался спустя три года после того случая от сердечного приступа, – не растерялся Рауф. – Я тебе серьезно говорю, брось заниматься чепухой, диета ни одного человека еще до добра не довела.
– Анализы, – сказал Ариф. Он положил на тарелку вилку и нож и отодвинул ее от себя. – Со мной все ясно. Поговорим о тебе.
– За этим я и пришел, – усмехнулся Рауф. – Мне нужно посоветоваться по поводу небольшого дельца. У вас здесь как полагается – гонорар заранее вносить или в конце?
– На работе осложнения?
– Стоп, – перебил его Рауф. – Знаю, сейчас начнется – "я тебе еще тогда говорил". Успокойся, на работе все нормально И нормально будет всегда.
– Я бы за будущее не стал ручаться, – серьезно сказал Ариф. – Время сейчас очень сложное...
– Подожди, подожди, – поморщился Рауф. – Так мы ни до чего не договоримся, а времени у меня мало. Через полтора часа я должен быть у Аскерова.
Рассказ Рауфа Ариф выслушал внимательно, ни разу не перебивая, и еще некоторое время сидел молча.
– А для чего тебе понадобился рог? – спросил Ариф. От квалифицированного юриста Рауф надеялся услышать вопрос поумнее.
– Скажем, для коллекции. Ты можешь себе представить, что я собираю рога?
– Какие?
– Всяких животных, домашних, хищных... Какое это имеет значение?
– По-моему, у хищников рогов не бывает, – подумав, сказал Ариф. – Когда идешь к следователю, все имеет значение. Тебя кто допрашивал? Аскеров? Худой, маленький?
– Да. Аскеров, – сухо ответил Рауф, которому очень не понравилось слово "допрашивал". – Пойми, ничего серьезного нет, ты же меня знаешь. Я во всех своих делах заранее устраиваю все так, чтобы избежать случайностей. Просто мне хотелось кое-что с тобой уточнить.
– Он очень въедливый, – Ариф задумчиво поглаживал поседевшие усы. – Это я к тому, что зря ты ему соврал. Врать нельзя в том смысле, что это невыгодно. Видишь, он тебя во второй раз вызвал. Значит, у него какие-то факты появились. Теперь он от тебя не отстанет.
– Да ладно меня пугать, – рассердился Рауф. – Ну, соврал! Я и это предвидел, может быть, даже хорошо, в случае чего, скажу, что соврал по неопытности.
– Не стал бы он тебя вызывать...
– А теперь расскажу ему все, как было, и дело с концом! Я с тобой об этом и хочу посоветоваться. Значит, так: взлома не было – раз! Носорог совсем старый, песок из него сыплется – два! Знаешь, сколько лет носороги живут? Пятнадцать! А этому уже шестнадцать исполнилось. Даже если бы я его убил, особого вреда не было бы. И потом для нового зоопарка сразу двух молодых носорогов выписали. Ружье у меня законное, на мое имя – три! Судимостей не имею, приводов тоже – четыре! Я же все обдумал, все предусмотрел! Ну что мне могут сделать? Вот посмотришь, в самом крайнем случае оштрафуют!
– Могут и осудить условно на год-два, – сказал Ариф. – Не так все просто, дорогой мой.
– Согласен, – кивнул Рауф, чтобы не спорить. – Я все равно в выигрыше. Ты посоветуй, что можно сделать, чтобы у меня хлопот было поменьше.
– Вообще-то я впервые с таким делом сталкиваюсь, – признался Ариф. Посмотрим, что ты натворил... Без билета ночью проник на территорию зоопарка и без разрешения присвоил часть тела животного, то есть имущества, находящегося на балансе государственного учреждения.
– А где можно купить ночью билет в зоопарк? – возмутился Рауф. – Насчет билета ты брось!
– Прежде всего в данном случае захотят выяснить, с какой целью подследственный совершил, действие...
– Сам ты подследственный. Я тебе сказал, с какой целью.
– Коллекционирование? Ничего хорошего. Это почти такая же цель, как обогащение. От ответственности не освобождает. Вот если бы ты сумел доказать, что это была вынужденная самооборона, вызванная нападением опасного зверя.
– Ладно, – поглядев на часы, сказал Рауф. До встречи со следователем времени было много, и он решил поехать в парикмахерскую. – Я позвоню. Привет от меня Симе. Только я тебя прошу, с ней по поводу этого дела не советуйся.
– Как хочешь, – пожал плечами Ариф. – Но она сумела бы что-нибудь придумать. Ты знаешь, я иногда поражаюсь...
Не дослушав, Рауф встал и, обойдя стол, взъерошил ему волосы. Он уже понял, что толку от этой встречи никакого нет, но о своем приходе не пожалел, потому что после долгого перерыва ему было приятно в кабинете Арифа почувствовать, что, как бы вокруг него не менялся мир, в их отношениях ничего не изменилось – он, как и прежде, несмотря на все успехи Арифа, был первым.
– До свидания. На днях позвоню!
– Подожди, – с недовольным видом приглаживая волосы, сказал Ариф. – Мне вот что сейчас пришло в голову: а может быть, Аскеров вызывает тебя в этот раз вовсе не по зоопарку, а по другому делу. Я знаю, тебе это не нравится, но ты все-таки подумай, не связан ли сегодняшний вызов с твоей работой.
– Там все в порядке, – с трудом скрыв раздражение, повторил Рауф. – Я отвечаю за любой подписанный мною документ.
– Документы – это документы, а дела часто идут сами по себе, – веско произнес Ариф. – Ты-то сам цену всем этим документам знаешь? Одно связано с другим и всего предусмотреть невозможно. Это я к тому, что где-то, даже не в Баку, а в каком-нибудь другом городе сейчас всплыло дело, связанное с твоим управлением, а тебе о нем неизвестно.
– Можешь не беспокоиться, – уже в дверях сказал Рауф. – У нас все делается надежно, гарантия сто процентов.
– Многие так думали, – пробурчал под нос Ариф. – Не ты первый, не ты последний!
Рауфу эти слова не понравились, и он вернулся. Во-первых, ему показалось, что продиктованы они не только заботой о нем скорее, своим последним замечанием Ариф попытался намекнуть на не совсем устойчивое положение Рауфа в обществе, во-вторых, Рауф очень дорожил своей репутацией солидного делового человека и не терпел, когда в этом сомневались.
– Ты так говоришь о моей работе, будто подозреваешь меня в каких-то противозаконных поступках, – сказал Рауф, заодно обращаясь и к жене со всеми ее родственниками. – Пусть я буду последним сукиным сыном, если хоть один раз за всю свою жизнь попросил у кого-нибудь взятку или причинил ущерб государству.
– То есть ты живешь на зарплату, – с готовностью закончил за него Ариф. Пожалуйста, я рад за тебя.
– Зарплата здесь ни при чем, – с презрительной усмешкой отклонил предложенный компромисс Рауф. – Я тебе все-таки скажу, каким способом зарабатываю деньги, и вот увидишь, ты согласишься, что обвинить меня в чем-то невозможно. В чем заключается моя работа? Главным образом, в распределении сырья, первичного производственного продукта. Я это, сырье в глаза не вижу, руками до него ни разу не дотронулся, кто-то его перевозит, кто-то его получает. Мне только известно, что от получения в срок этого дефицитного сырья зависит выполнение плана предприятия. Ясно тебе?
– Чего уж неясного? Сырье дефицитное, а предприятий, наверное, несколько, и от тебя зависит, кому оно достанется полностью, а кому нет.
– А чего в этом плохого?.. Я тебя не боюсь и скрывать мне нечего. Честно говорю, ни разу в жизни я ни у кого еще ни копейки не попросил и уж тем более не потребовал.
– Сами приносят?
– Сами, – подтвердил Рауф. – Приносят неделю спустя или месяц. Уговаривают взять. Если очень просят, беру, не заглядывая в конверт, кладу в карман.
– А бывает, – глубокомысленно приподняв брови, спросил Ариф, – что сырья хватает всем?
– Сплошь и рядом, еще остается в резерве до следующего квартала, усмехнулся Рауф. – Тогда все получают свой лимит полностью... А как иначе?! Я же не враг производству, И мне польза, тогда уже все являются благодарить.
– А они знают, что сырья хватило на всех?
– Сообщать им об этом никто не обязан, – сухо сказал Рауф. – В мои служебные обязанности это не входят. Ну? Так его что, взятка или благодарность?
– Напрасно ты мне об этом рассказал, я не должен знать о таких делах. Все-таки я государственный человек и нахожусь сейчас на службе.
Жалкую уловку приятеля Рауф отгадал сразу.
– Ты пытаешься увильнуть, – объяснил он Арифу. – Скажи мне, как юрист, есть ли риск в том, что я делаю?
– Все равно это преступление!
– Погоди, погоди, – отмахнулся Рауф, – мы же о другом говорили... Могу я попасться на этом или нет?
– Если узнают.
– От кого? – запальчиво перебил Рауф. – Ты мне теорию не разводи. Сообщить о том, что я тебе сейчас рассказал, могут два человека – я или тот, кто принес деньги. А мы оба больше всего заинтересованы, чтобы никто на свете об этом не узнал. Так или не так?
– Так-то так, – сказал Ариф, – но существуют неписаные законы, вследствие которых за любое преступление человек рано или поздно несет наказание. Помню, мы с Симой ...
– Тебе образование вредит – с подчеркнутым сожалением объявил Рауф. – Если бы ты был прав, половина всего человечества сидела бы сейчас под замком. Ты хоть раз встретил того, кто жил бы сугубо по законам? Если встретишь, позвони мне, я его фамилию запишу на память. Только зря не трудись – все люди шустрят, кто как может, ты уж мне поверь.
– Положим, не все, – с достоинством произнес Ариф.
– Например, ты? – ухмыльнулся Рауф,
– Хотя бы.
– Да ладно притворяться, посторонних-то здесь нет. Вспомни, как ты женился. По закону должен был ждать месяц после подачи заявления в загс? А через сколько дней вас зарегистрировали? Через день или два?
– Это не может считаться преступлением, – покраснев, сказал Ариф. – При необходимости это нарушение можно объяснить исключительными обстоятельствами. У нас совпадало время отпуска, кроме того...
– Правильно, – великодушно согласился Рауф. Глядя на несчастное лицо Арифа, он слегка пожалел о сказанном. – Извини, но когда речь заходит о нас самих, это называется исключением, а как обо мне – преступлением.
– Нас самих? – повторил Ариф. – Интересно. С кем это ты меня объединил?
– Вообще, – и Рауф нерешительно посмотрел на приятеля. – У меня к тебе просьба. Очень серьезная. Выполнишь?
Пожатием плеч и хмурым взглядом Ариф дал понять, что заранее ничего определенного обещать не может, но Рауфа это не смутило.
– Я тебя прошу, постарайся, чтобы никто не пронюхал о ваших отношениях. Понимаю, исключительные обстоятельства и все такое, но могут и осудить.
– Ты о чем? – с искренним недоумением спросил Ариф. Перед тем как нанести завершающий удар, Рауф сделал паузу, чтобы полнее насладиться замешательством своей жертвы.
– О вас двоих – о тебе и твоей курочке. Так вот. Молчание – наилучший ответ. Теперь я за тебя спокоен. Но ты молодец, даже я побоялся бы взять в секретарши такую красавицу. Все, все, ни слова больше! Ухожу. Жди моего звонка!
Несмотря на приподнятое настроение, вполне естественное для человека, успешно отстоявшего свое достоинство от вздорных подозрений, юридическую консультацию Рауф покинул с ощущением обиды. Он уже не раз задавался вопросом, что бы о нем подумали все эти, неизвестно за что осуждающие его люди, вроде Арифа, – тесть, их друзья и несколько его собственных завистливых приятелей, если бы он, уподобившись некоторым, бросил на произвол судьбы семью или, обнаружив неспособность к добыванию средств, сел бы на шею тестю. В глазах Рауфа отношение к нему выглядело особенно несправедливым еще и потому, что родители жены неизменно проявляли терпение и чрезмерную широту взглядов во всех остальных случаях.
Рауф не раз наблюдал, как они обхаживают своего бывшего родственника Гариба Меликзаде, которого из-за хронического пьянства и кочевого образа жизни бросила жена, являющаяся, кстати, родной сестрой тещи. Каждый его приход из геологической партии они встречали так непритворно приветливо, будто забыли, что с уходом жены оборвалось единственное звено, скреплявшее их родственную связь с Гарибом. Причем, если первая часть этих регулярных встреч с посторонним, по сути, человеком проходила почти благопристойно, хоть и в странных для нормальных людей разговорах с вытаскиванием из карманов грязных камней, которые затем передавались для ощупывания по кругу всем членам семьи, включая Кямиля и собственных детей Рауфа, все больше попадавших под влияние Кямиля, то вторая часть вызывала омерзение. По прошествии часа, от силы двух, Гариб, быстро пройдя через обязательную стадию музицирования, в виде удручающего слух распевания любимой песни, надирался до состояния беспамятства и оставался ночевать в кабинете, куда в' остальное время даже близкие люди не входили без разрешения хозяина. Когда Рауф пожелал узнать о причинах столь беспринципного потакания порочным наклонностям, тесть, снисходительно улыбнувшись, стал объяснять, что Гариб – очень талантливый специалист, но его способностям мешают раскрыться серьезные препятствия, от чего, будучи слабохарактерным, он мучается и, следовательно, нуждается в постоянной поддержке друзей, которым повезло в жизни чуть больше. Ехидный старик так ловко повернул дело, что в результате опустившийся несчастный тип стал выглядеть чуть ли не приятным и нужным людям, особенно по сравнению с другими особами, активно жизнеспособными и смышлеными в практических делах, но при этом лишенными потребности в ценностях нематериального свойства, столь же необходимых для здоровья человеческой души, сколь вода и удобрения прихотливому растению, расцветающему лишь в непременных условиях заботливого ухода. Если тесть хотел его задеть, то это получилось, и в душе Рауфа, самочувствие, которой его самого устраивало вполне, а частенько даже и радовало, ко многим и ссохшимся от долготерпения обидам тогда добавилась свежая, но жаждущая удовлетворения не менее сильно, чем любая из предшествующих.
Но в деловых кругах Рауф не зря считался сильным человеком – благодаря цепкому упорству и быстрой реакции он даже в борьбе с таким серьезным противником, как тесть, за вычетом болезненных, но безвредных ударов по самолюбию, до сих пор не понес сколько-нибудь существенных потерь. Проигрывая в начале, он впоследствии не раз добивался хотя и мелких, но все же замеченных окружающими успехов. В последние же годы сил у тестя поубавилось, жить стало значительно легче. Вдобавок Рауфу вспомнилось замечательное средство, доставшееся ему по иронии судьбы именно благодаря тестю, и прилив оптимизма выразился в приятной улыбке мужчины, изящно подрулившего к дверям лучшей парикмахерской города.
Агасафа не было. На его месте незнакомый мастер мыл посетителю голову. Со стопкой салфеток в руках подошел Автандил и поздоровавшись, сообщил, что Агасаф заболел.
– Я решил, что перепутал смену, – сказал Рауф. – А что с ним? Простудился?
– Нет. Он приходил позавчера. Руки у него дрожат, то есть пальцы, а в остальном вроде здоров. А вы просто так заглянули? – тактично, не предлагая впрямую своих услуг, спросил Автандил.
– Да нет, не просто так. – Рауф посмотрел на Автандила с легким сомнением и в раздумье потер подбородок. – Хотелось привести себя в порядок перед важным свиданием. – Все же решившись, он с неловкостью летчика-испытателя, вынужденного пересесть за штурвал "кукурузника", опустился в кресло. – А с чего это у него пальцы стали дрожать? Сильно?
– Нормально. Как у всех стариков, – не спрашивая, Автандил сделал два горячих компресса, первый до того, как намылил лицо, и второй – поумереннее, расплавивший на лице взбитую пену, чем сразу расположил к себе Рауфа. – Агасаф ведь болеть, совсем не привык. Столько лет, слава богу, держался не хуже молодых! Вот и объявил сразу, что не может работать.
– Это ничего, – сказал Рауф. – Я думал что-нибудь серьезное. Через недельку заявится.
– Хорошо бы... Но вообще он такой человек, что своих решений не меняет. Мы его все уговаривали, даже заведующий, ничего не вышло. Выхожу, говорит, на пенсию, и все тут! Мол, он свои руки знает, если уж они начали дрожать, то до могилы не остановятся. Выхожу, говорит, на пенсию, и все тут.
– Как на пенсию? – изумился Рауф. – Агасаф?
– Да, – скорбно потупив глаза, вздохнул Автандил. – Это для всех для нас, то есть для всех парикмахеров, большой удар.
–Заведующий два дня места себе найти не может. Он при мне из-за него звонил в собес, договаривался насчет персональной пенсии. Ему полагается. Оказывается, у него орден "Знак Почета" и две Почетные грамоты Верховного Совета. А я и не знал.
– Да нет, чепуха все это. Я с ним поговорю, – не слушая, проворчал Рауф. Ты мне потом дай его домашний телефон.
– Обязательно, – сказал Автандил– В эту субботу мы всем коллективом устраиваем для него прощальный вечер в ресторане "Гюлистан". Профком выделил деньги на памятный подарок. Профком профкомом, но каждый мастер от себя тоже внесет долю. Подарок вручим в конце вечера. Вообще "Гюлистан" – хорошее место, девочки там очень приятно танцуют, то есть варьете, и архитектура мне нравится, очень современная, вписывается в пейзаж. Вы, если захотите, тоже приходите, в субботу в девять часов.
– Спасибо. Вряд ли сумею... Я в ресторанах почти не бываю. Раз или два в год на официальный банкет или прием идти приходится. Но так, чтобы специально, да еще в субботу вечером, никогда. Если захочется вкусно поесть, еду за город.
– Наверно, из-за служебного положения? – с пониманием спросил Автандил. Вообще я тоже замечал последнее время: солидные люди, то есть ответственные, в ресторане редко встречаются.
– Не рекомендуется, – не вдаваясь в подробности, сказал Рауф. – Сколько каждый из вас внес на подарок?
– Мастера по двадцать рублей, а ученики по пять, – с гордостью ответил Автандил. – С учеников мы сперва не хотели брать денег, но они обиделись, пришлось взять, Агасафа у нас все очень любят.
– Молодцы, – похвалил Рауф. – В ресторан я не пойду, но Аг.асафу обязательно позвоню и встречусь с ним.
Автандил одобрительно улыбнулся и, вымыв руки, приступил к массажу. Рауф вдруг с удивлением обнаружил, что нынешнее посещение парикмахерской, вопреки ожиданию, пока не принесло ему ни малейших огорчений, а в самом конце, после энергичного массажа и тонизирующего ледяного компресса, положенного на вымытую, гладковыбритую кожу, он был вынужден мысленно дать высокую оценку всей работе в целом.
Автандил сказал, что перед уходом Агасаф оставил ему одеколон, принадлежащий Рауфу, и вытащил из шкафа темно-коричневый с золотом флакон. Вовремя вспомнив о предстоящей встрече со следователем, Рауф попросил на этот раз заменить "Балафрэ" менее пахучей "Свежестью". Унести одеколон он отказался, и это было признаком того, что услугами молодого парикмахера он собирается пользоваться и дальше.
Расплатившись, Рауф дополнительно вручил Автандилу и свой личный вклад в фонд будущего подарка. Для Агасафа он не пожалел бы и больше, но чрезмерная щедрость могла задеть самолюбие парикмахеров, и он ограничился двадцатью пятью рублями. Погруженный в сочувственные думы об Агасафе, он вышел на улицу, где под действием влажной жары, пропитанной густым запахом отцветающей акации, лицо его сразу же покрылось потом, а сознанием с изощренной непоследовательностью завладело воспоминание об аромате, заключенном в баллоне на дне ямы. Ему очень захотелось заехать по пути в гараж и хоть один раз вдохнуть всей грудью, чтобы снова погрузиться в сияющие беспредельностью странные мысли и снова испытать при этом беспричинную нежность и радость предстоящего праздника. Но глянув на часы, Рауф нашел в себе силы отказаться от немедленного своего намерения и поехал в прокуратуру.
До встречи с Аскеровым оставалось пятнадцать минут.
У следователя кто-то был. Из-за двери невнятно доносились мужские голоса, слова разобрать было нельзя, но Рауф на всякий случай отошел подальше, чтобы со стороны не показалось, что он подслушивает. Спустя несколько минут дверь открылась, сперва вышел толстый сердитый подполковник с папкой в руках, а за ним майор, тоже сердитый, но худой и без папки. Задержавшись на пороге, он обернулся к собеседнику в комнате и что-то сказал, и это сказанное, по мнению Рауфа, явственно услышавшего слово "зоопарк", имело отношение к нему.
Подполковник свободной рукой вынул из кармана носовой платок и, прижав его всей пятерней к багровому лицу, отер пот, а затем для охлаждения помахал перед собой папкой.
– Без магнитофона я с ним больше разговаривать не буду, – начал было подполковник, но сразу же замолчал, потому, что майор, взяв его под локоть, глазами показал на Рауфа.
Они прошли совсем близко, и Рауф слышал, как подполковник еле слышно выругался сквозь зубы.
Когда Рауф просунул голову в дверь, следователь, открыв оба окна, проветривал комнату. С Рауфом он поздоровался приветливо и, продолжая обеими руками поправлять зацепившуюся штору, кивком пригласил сесть. Рауфу хотелось предложить свою помощь, но прежде чем он решил, стоит ли это делать, в том смысле, что не оценит ли Аскеров желание одного достойного, мужчины оказать услугу другому, во всех отношениях равному ему гражданину, как попытку подследственного подольститься к следователю, штора плавно скользнула вдоль стеклянной стены и Аскеров, пройдя мимо своего кресла, уселся напротив Рауфа за продолговатым столом для посетителей
– Дышать нечем, – сказал он Рауфу, – а попросишь не курить, двойной вред все равно курят, но еще и обижаются. Трудная жизнь пошла. Я вам скажу по секрету, между нами, позавчера в Орджоникидзевском районе ограбили квартиру очень уважаемого человека. Фамилию я не называю, это не полагается, но вы поверите, человек очень известный на весь город. А расследовать, то есть установить личность преступников и задержать, кому поручили? Правильно. Конечно, Аскерову! И еще два угона машин, одна из них государственная. И еще одно дело, тоже неприятное, с нанесением телесных повреждений средней тяжести во время традиционного банкета выпускников института 1970 года в ресторане "Москва", тоже ведь ЧП, – он жалобно посмотрел на Рауфа, и тот поспешил ответить взглядом, полным понимания и сочувствия. – Почему я вам обо всем этом рассказываю? Тоже скажу откровенно. После того, как мы познакомились, я внимательно и подробно изучил все обстоятельства, и мне стало обидно. Думаю, неужели я этому человеку сделал что-то плохое и теперь он мне мстит? Знаете, вообще так бывает, обидел когда-нибудь человека, а сам этого не заметил. Ответьте мне так же откровенно – вы лично против меня что-нибудь имеете? Аскеров впился взглядом
в сбитого с толку Рауфа
– Да нет, – пролепетал тот, – по-моему, мы раньше и не встречались.
– Тогда почему же вы вместо того, чтобы помочь, создаете мне трудную жизнь. И себе тоже. Ничего нет лучше, чем чистосердечное признание. Особенно для человека, совершившего преступление впервые. А вы что делаете? Вместо того, чтобы тихо мирно во всем признаться, заставляете меня бросить самые важные дела, проделать адскую работу, снова опросить всех очевидцев, показания, которых позволяют мне утверждать, что виновником ущерба, нанесенного зоопарку, являетесь именно вы. А ведь вы могли мне сами сказать об этом, честное слово, солидные люди должны доверять друг другу. Чувствовалось, что Аскеров искренне расстроен. Махнув рукой, он встал из-за стола, надо стакан минеральной воды, предложил его Рауфу и, только вторично получив отказ, залпом выпил его до дна.
Этот уставший, измученный делами человек совсем не напоминал Рауфу коварную лису, а как раз наоборот, производил впечатление куда более приятное, чем его бывший школьный приятель адвокат Ариф Муса-заде.
– Прошлый раз я вел себя неправильно. Надо было сразу рассказать все, как было. Не поверите, растерялся, а какое это преступление? Если бы я государству урон причинил или людям.
– А я что говорю, – с готовностью подхватил Аскеров. – Вас ведь ни в ограблении банка, ни в вооруженном нападении никто не обвиняет. А такое, с кем не случается. Мой кабинет такие дела повидал, что ваше, по сравнению с ними, чай с сахаром, – мешай и пей... Вы даже не представляете, как мне сейчас приятно. Я всегда говорил, что нормальные люди могут понять друг друга, разговаривая, он вынул из ящика несколько пронумерованных листов и протянул Рауфу. – Хотите – напишите все сами, а если трудно, ваши показания могу записать я
– Почему же трудно? – обиделся Рауф. – Ничего трудного.
– Я в том смысле, – объяснил Аскеров, когда Рауф приступил к делу, – что мне это легче, опыта ведь у меня больше, – он взглянул через плечо, – почерк у вас отличный. Пишите, пожалуйста, все как было, чем подробнее, тем лучше. А я с вашего разрешения похожу в коридоре, хочется немного ноги размять, – Перед тем, как закрыть за собой дверь, Аскеров извиняющимся голосом добавил: Последняя просьба, постарайтесь, пожалуйста, без помарок и исправлений.
