Текст книги "История с благополучным концом"
Автор книги: Максуд Ибрагимбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Ибрагимбеков Максуд
История с благополучным концом
Магсуд Ибрагимбеков
ИСТОРИЯ С БЛАГОПОЛУЧНЫМ КОНЦОМ
Всякое сходство персонажей с реальными лицами является абсолютно случайным.
Автор
С наступлением весны в парикмахерской заговорили о женщинах.
– Самое главное в них походка, – энергично массируя лицо клиента, сказал молодой парикмахер Автандил своему соседу Агасафу, который в это время брил Рауфа.– А у нее, – он кивнул на дамский салон, – такая походка, что с ума сойти можно. Каждую неделю приходит. Все бросаю, иду смотреть.
–Она и сегодня приходила! – уверенно сказал массируемый.
– Полчаса как ушла. А вы откуда знаете?
– Догадался, – сердито ответил клиент. – Уже третий раз одеколоном на меня брызгаешь. Думаешь, Приятно?
– Походка, конечно, нужная вещь, – сказал после ухода нервного посетителя Агасаф, высокий худой старик, пользующийся по ряду причин большим авторитетом у сослуживцев, – но все зависит от той, кто ходит. Есть такие женщины, что если даже они летать будут или, например, ползать, мне не понравятся. Главное дело не в походке. Ты еще молодой, не понимаешь – у каждого человека свой вкус – одному брюнетка нравится вместе с ее любой походкой, другому блондинка, одному полная, другому худая. Верно говорю?
Автандил нехотя кивнул, спорить с Агасафом было не принято. Несмотря на свои семьдесят лет, Агасаф до сих пор считался лучшим мастером и стричься к нему приезжали, предварительно заняв очередь по телефону. О том, как начиналась его блестящая карьера, знали все – это произошло в 1943 году и совпало с приездом генерала де Голля. Во время двухдневного пребывания в Баку будущему маршалу и президенту в числе прочих дел нужно было и бриться, и это ответственное задание по стечению многих, на первый взгляд, казалось бы, несочетаемых обстоятельств доверили талантливому, но малоизвестному в то время парикмахеру, который вернулся в родной город, сильно хромая после госпиталя, на месяц раньше своего высокопоставленного клиента.
Рауфу об этом было рассказано недавно после тридцатилетнего их знакомства, на протяжении которого Рауф каждые десять дней появлялся в парикмахерской по улице Хагани. И хотя в довольно-таки нудном изложении Агасафа, почти после каждой фразы многозначительно поджимавшего губы, описание двухкратного исторического бритья заняло больше часа, Рауф, который знал, что эта высокая честь оказывалась до него очень немногим, самым уважаемым клиентам, остался доволен. А в тот день, когда Агасаф намыливал ему щеки и во всеуслышание пожаловался Автандилу, что жесткостью волоса при нежной коже Рауф напоминает ему покойного президента, он испытал приятное волнение и с тех пор уверился, что Агасаф – человек проницательный и доброжелательный.
Агасаф попросил его высказать свое мнение, и Рауф снисходительно улыбнулся, ему показалось забавным принять участие в дискуссии этих двух чистейшей воды теоретиков, какими он представлял себе Агасафа и Автандила.
– Я с тобой не совсем согласен. Что значит худые или полные? Настоящему мужчине должны нравиться женщины всех типов. Блондинки, брюнетки, полные и худые. Один раз всего живем, надо все испытать, – он вдруг всмотрелся в зеркало и озабоченно потер лоб, положив этим конец спору.
– Рано тебе морщинами обзаводиться, – тщательно обследовав участок кожи, вызвавший беспокойство Рауфа, сказал Агасаф. – Эта складка появляется, когда ты начинаешь хмуриться.
Агасаф кончил сметать с пиджака несуществующие волоски и Рауф нехотя встал из уютного кресла. В вестибюле он задержался перед большим зеркалом и, не без удовольствия полюбовавшись отражением мужчины цветущего вида в модном костюме, пригладил седеющие усы и вышел на улицу. Ехать было рано, и он еще несколько минут постоял у машины, с легкой грустью вспоминая, как в молодости прохаживался вечерами по этой улице Низами, которая в то время была главным местом для гуляния. Почти каждый вечер, не сговариваясь, все собирались на углу у кинотеатра "Вэтэн" и начинали неторопливое шествие по привычному маршруту. Мимо здания банка и клуба моряков до Приморского бульвара и обратно. В те годы Рауф был человеком заметным. Он никогда не претендовал на главенство, но его сила и признанная храбрость вызывали уважение у сверстников, а благодаря веселому нраву и безотказной готовности не упустить малейшей возможности повеселиться, он всегда находился в центре постоянно обновляющейся группы приятелей.
Нравился он и девушкам. Время от времени получая в полную собственность самые разные – от миниатюрных и трепетно подрагивающих до темно-рубиновых, размеренно колышущихся всей своей блестящей литой массой, – женские сердца и получалось это без малейших усилий, почти с первого взгляда. В отличие от других ребят, старающихся на всех стадиях завязавшегося знакомства казаться в девичьих глазах людьми совершенно необычными, он свободно обходился без их испытанных приемов, то есть не писал трогательных писем, не придумывал героических историй со своим участием, никогда не сочинял стихов и даже не вел с целью обольщения долгих телефонных разговоров – сообразил, что если собеседница не видит рядом стройного мускулистого тела, увенчанного крупной головой с модной в те годы густой гривой, и лица с гладкой кожей, на котором очень удачно расположились блестящие черные глаза и свежие губы под ухоженными шелковистыми усиками, то бесплотный голос по каким-то причинам на нее производит впечатление невыгодное или же не действует вовсе.
Еще раз вздохнув о быстро пролетавшей молодости, Рауф сел в машину и поехал к новому зданию медицинского института, где у него в половине шестого было назначено свидание с приятным человеком по имени Аида.
Вот уже год, как она выкраивала для него из своего времени, чрезвычайно перегруженного аспирантурой и каждодневными заботами семейной жизни, несколько часов в неделю. Во избежание нежелательной встречи с мужем, легко впадающим, по словам Аиды, в буйные припадки беспричинной ревности, осторожный Рауф никогда не появлялся у ее дома.
Подарок – завернутые вместе серебряный браслет и духи – он положил на переднее сиденье, рядом с собой, так как считал, что от подарков, сделанных в первую минуту, гораздо больше пользы, чем от вручаемых в конце встречи, когда никакими дарами невозможно повлиять на уже минувшие события.
Он прождал минут десять, когда из института вышла группа студентов. Высокая привлекательная девушка отделилась от них, перебежала улицу и, оглядевшись по сторонам, проворно юркнула в машину.
– Куда едем? – с размаху поцеловав Рауфа в щеку, спросила она. – Опять в микрорайон?
– Приятель уехал в отпуск, ключ оставил мне. Три комнаты – в самом центре.
– Для чего нам сразу три? – усмехнулась Аида. – Это мне? Спасибо! – она развернула сверток и примерила браслет – Красивый. Спасибо. Скажу, подарили в институте за примерное поведение. Слушай, я сегодня обязательно должна быть дома не позже половины девятого. Ты не сердишься?
– Тогда я успею заехать за семьей к тестю, – сказал он, наблюдая сбоку, как Аида, повернув к себе зеркальце заднего обзора, доводит посредством помады и карандаша до умопомрачительного совершенства свою внешность.
– У тебя жена ревнивая?
– Можно сказать, нет. Утихомирилась. А раньше житья не было. Три раза из дому уходила. Вообще-то она смирная, это родители ее подзуживали. Особенно тесть. Сейчас тоже потише стал.
– А чем он занимается?
– В академии работает. Ученый, почти академик и так далее. Только толку от всего этого мало, – разговор о тесте сразу испортил ему настроение. – Любой другой человек с его способностями многого добился бы. А этот только и знает людей поучать. И самое главное, все его большим умником считают. Только не пойму, за что? А ты чего оглядываешься?
– Показалось, что у киоска муж стоит, – нервно хихикнула в ответ Аида. Стоит и смотрит на нас.
– А может, это и на самом деле был он? – как можно небрежней спросил Рауф. Мужа Анды он видел однажды из машины, когда тот под руку с женой выходил из института. Это был здоровенный верзила, которого из-за умения играть в гандбол оставили после окончания института в аспирантуре.
– Да нет, мне показалось... Я же тебе говорила, по субботам у него вечерние занятия, – думая о своем, рассеянно сказала она. – Знала бы, что такой ненормальный, никогда бы за него не вышла.
– Среди мужей иногда попадаются очень странные люди, – глубокомысленно заметил Рауф.
"Что правда, то правда, – в тот же вечер, глядя на трясущиеся руки тестя, подумал Рауф, – старость не радость". Недавно ему самому перевалило за пятьдесят, и он все чаще стал задумываться о будущем собственного организма. На здоровье пока не жаловался, но на внешности, несмотря на тщательный уход и любовное отношение к себе, вредное воздействие времени, по его мнению, все же сказывалось.
Наконец, тесть отыскал место, которое собирался прочитать своим слушателям – жене, дочери и зятю, и, держа книгу перед собой на вытянутых руках, – очками он старался не пользоваться, и это тоже раздражало Рауфа – обвел присутствующих заблестевшими от предвкушаемого удовольствия глазами.
"Похож на мышь, сожравшую сторублевку, такой же довольный вид". Рауф нетерпеливо поерзал, но, вспомнив о предстоящем важном разговоре, остался сидеть на месте.
– Здесь собраны дошедшие до нас рецепты лекарств, снадобий древних врачей, алхимиков и знахарей Европы, Азии, Африки и даже древних ацтеков и майя. Я кое-что прочту вам.
Тесть принялся читать рецепт древнего алхимика. Читал он медленно, часто останавливаясь для того, чтобы объяснить встречающиеся в тексте незнакомые слова. Диляфруз-ханум и Халида слушали внимательно. Рауф, и сам неплохо умеющий, не прибегая к алхимии, превращать в золото и другие ценности некоторые предметы, тоже изображал внимание, а про себя в это время обдумывал, как лучше подступиться к старику с предложением обменять квартиры.
– А вот интереснейшая вещь, – провозгласил тесть, – эликсир молодости. Человек становится моложе лет на двадцать-тридцать. Современной медицине такое пока еще не по плечу!
– Если есть рецепт, давайте, у меня во 2-й аптеке знакомый, – усмехнулся Рауф и подмигнул Халиде. Его всегда радовало, если удавалось удачно сострить. – Вне очереди приготовит вам лекарство, станете опять студентом.
– В аптеке? – тесть неприятно хихикнул. – Не думаю. чтобы где-нибудь приняли такой заказ, слишком необычные ингредиенты: тмин, сорванный на кладбище с первым криком петуха, весенний эстрагон, растертый с мускатным орехом в пчелином меде...
– Ну и, наверное, кусочек копыта дьявола или волоски с его хвоста... закончила теща, вспомнив предыдущий рецепт приворотного снадобья.
– Дьявол здесь не упоминается, – ответил тесть, еще раз сверившись с книгой, – хотя состав все равно довольно-таки сложный.
– А что такое эстрагон? – заинтересовалась Халида. – Ты мне как-то говорил, но я забыла.
– Это латинское название тархуна.
– Так его же на базаре продают? Неужели наш обычный тархун? – удивился Рауф.
– Ну да. Тмин тоже у нас растет, на побережье под Баку
часто встречается.
– На побережье-то он растет, а вот на кладбище вряд ли, – заявил Рауф, испытывающий постоянное недоверие к печатному слову. – Вот и написано – ищите на кладбище! Знают, что писать.
– Кажется, тут не в тмине проблема, – рассеянно сказал тесть, переворачивая страницу. – Самое главное указано в конце и, хотя это не копыто дьявола.., – он замолчал и обвел взглядом заинтересованные лица.
– Наверное, тоже дефицит, – подумал вслух Рауф. – Иначе давно уж все перепечатали бы этот рецепт и побежали омолаживаться. Ни одного старика не осталось бы.
– Возможно, – согласился тесть, – но здесь указано, что этим снадобьем пользовались вполне реальные исторические лица – Рамзес II, Ассурбанипал, Карл Великий... "И возгорелся огонь в очах их, обрели мощь десницы и чресла". Сообщение далеко не научное, несколько рекламного свойства, – усмехнулся тесть, – но вообще, насколько я помню, все эти исторические лица действительно прожили долгую жизнь, до конца дней своих были не по возрасту энергичны и при этом молодо выглядели.
– На то они и цари, – глубокомысленно изрек Рауф. – Во все времена так было и будет, а тут попробуй... Вы не дочитали. Чего там еще требуется?
– Рог носорога. Нужно его мелко растолочь в час Быка и смешать с эстрагоном, тмином, мускатным орехом и медом. Да, еще нужна золотая монета весом в 4 золотника. Проще простого.
– Час Быка, это как же понять? Одну минуту – Рауф вытащил записную книжку и приготовился записать. – На работе расскажу, – объяснил он, – ребята любят такие вещи. – Об услышанном он никому говорить не собирался, а сказал так потому, что привык на всякий случай объяснять свои поступки.
– Час Быка – это два часа ночи.
– Тмин летом расцветает, значит, – время указано какое – нормальное или летнее?
– По-моему, летнее, – улыбнулся тесть, – Вот тебе книга, возьми и перепиши.
– Вы лучше своими словами, – попросил Рауф. – А то там выражения какие-то странные – чресла, десницы. Значит так, до тархуна я вроде записал правильно...
– Ну и рог носорога. Здесь указано, что его надо мелко растолочь...
– Интересно попробовать, а вдруг и на самом деле во всем этом есть смысл, – когда подали чай, вдруг сказала Дилафруз-ханум.
– Ты всегда верила в чудеса, – сказал тесть.
– Стала верить после того, как у меня на глазах совершилось волшебство. Это было в конце войны, я работала в госпитале и впервые увидела пенициллин. Одна единственная инъекция возвращала жизнь обреченным, буквально на глазах люди избавлялись от болезней, на лечение которых уходили годы. "Живая вода" и только! Вам сейчас трудно представить, но это было настоящее чудо... Я бы дорого отдала за то, чтобы узнать, действительно ли существует способ вернуть человеку молодость! Может, с этим рецептом стоит обратиться в институт геронтолоогии. Не знаю, как тебе, но мне очень захотелось попробовать.
"Вы только посмотрите на эту старую овцу, – подумал Рауф, старательно давя в чае ломтик лимона, – помолодеть ей захотелось. Только этого мне не хватало".
– Кажется, я зря отказался весной от поездки в Африку, – улыбнулся тесть. – Упустил шанс обрести вторую молодость.
– Ты же говорил, что путевка очень дорого стоит, – напомнила жена. – Всего три страны и такие безумные деньги.
– Всего! А страны какие – остров Мадагаскар, Танзания,
Кения. С посещением заповедников Серёнгети, Нгоронгоро...
Представляете?
Разговор о зарубежных путевках Рауф не стал поощрять.
– Во-первых, весной вы этого рецепта не знали, – сказал он. – И потом, кто бы вам разрешил убить носорога, там в Африке теперь все очень поумнели, в газетах каждый день об этом пишут.
– Я же пошутил, – примирительно ответил тесть. – Да и стрелять в носорога я бы не стал, если бы даже у меня была лицензия.
– А его едят?
– Не знаю, – тесть с интересом взглянул на Рауфа. – Вполне возможно, что мясо у него съедобное. А почему вы спросили?
– Просто любопытно, – сказал Рауф. Он был доволен, что ему удалось задать трудный вопрос. – Какая-то польза должна быть от этого зверя?
Обернувшись, тесть посмотрел на стенные часы. Это означало, что время послеобеденного сна близится, и Рауф взглядом поторопил жену. Но она, не обратив на это внимания, помогала матери убирать со стола.
Теперь, когда перед ним открылась сияющая перспектива второй молодости, проблема обмена стала казаться мелкой, и разговор он завел больше из воспитательных соображений – для жены, с которой перед приходом сюда договорился, что обменяться квартирами предложит она.
Тесть слушал его, не перебивая, и не сразу ответил, когда Рауф закончил описание несложной и обоюдовыгодной операции квартирного обмена. Сидел молча и рассеянно листал книгу.
– Вот, – сказал он. – Тоже интересная вещь. Можно научиться понимать язык животных. На мой взгляд, полезное снадобье. Прочитать?
Рауф с досадой мотнул головой':
– Тут важное дело, решается, можно сказать, судьба ваших внуков, а вы отвлекаетесь. Кому это нужно – разговаривать с животными!
–Здесь не указан способ, как с ними разговаривать, – поправил его тесть. – Очевидно, это невозможно и с помощью магии. Животных можно только понять.
– Очень странно, – вмешалась теша. – Для чего понадобился такой обмен? У вас тоже неплохая квартира, правда, она не в центре, но вы сами всегда говорите, что там замечательный воздух. Переезжать на старости лет очень сложно, я представляю, как придется перевозить всю мебель, одних книг две тысячи томов, мы здесь прожили тридцать лет, лучшие годы наши прошли в этих стенах. – Голос ее дрогнул и она замолчала, остановив на муже затуманившийся лаской взгляд, от которого Рауфа, считавшего всякое проявление нежности в возрасте тещи неприличным, передернуло.
– Вы меня не поняли, – терпеливо объяснил он. – Мы только оформим обмен, понимаете, оформим его. Юридически обменяемся квартирами, а на самом деле нет. Каждый где жил, там и останется. Только мы, – он кивнул на жену, неподвижно уставившуюся в стенку, – с двумя младшими будем прописаны здесь, а вы – у нас. И Руфатик там будет прописан. Слава богу, ему исполнилось шестнадцать, паспорт человек получил! Вы же сами его поздравили.
– Тогда в чем же смысл? – удивилась теща.
– "Ибо сказано, глубокий смысл познается не сразу", – процитировал тесть и засмеялся. – Совпадение! – Он повернулся к жене. – Рауф же объяснил – пока все останется по-прежнему, а потом он с семьей переселится сюда, а Руфатик останется в их квартире.
– Это когда же потом? – заинтересованно спросила Диляфруэ-ханум.
Тесть поднял голову и с улыбкой оглядел жену.
– А еще жалуешься, что постарела. Какой была в юности любопытной, такой и осталась. Сложная юридическая операция, а ты хочешь сразу в ней разобраться, обернувшись, он еще раз взглянул на стенные часы, это означало, что время непременного послеобеденного сна наступило окончательно, подошел к побледневшей дочери и непонятно почему погладил ее по голове. – Ты только не нервничай. Все уладится.
Проходя мимо, он кивнул на прощание Рауфу и скрылся в спальне. Рауф внимательно оглядел книгу, раскрыл потертый кожаный переплет и задумчиво полистал ветхие пергаментные страницы. Текст оказался для нормального человека непонятным, и, хотя в этот момент Рауф даже отдаленно не мог представить, какие изменения произведет в его жизни эта книга, он на всякий случай отнес ее в книжный шкаф и запрятал от постороннего глаза на верхний ряд – ему не хотелось, чтобы ее увидел кто-то еще. Унести книгу с собой он побоялся. Несмотря на свой, в целом добродушный, нрав, старик свирепел, когда дело касалось книг. То, что тесть не ответил на его предложение, Рауфа не беспокоило. В отношениях с женой и ее родителями он рано или поздно своего добивался. Первое время после женитьбы, когда родители жены были еще молоды и полны энергии, на это у него уходило много усилий, но теперь, спустя тридцать лет, все его желания легко преодолевали любое сопротивление.
"Конечно, человек он ученый и все такое, но к жизни не приспособленный, я бы на его месте!" Вспомнив слова о многочисленных званиях и степенях тестя, Рауф сокрушенно вздохнул, и этот вздох не остался незамеченным, сидящая напротив жена оценила его как осуждение своего пассивного, если не откровенно предательского по отношению к мужу, поведения.
Вид насупленной жены отвлекал от главного. И он, для того чтобы лучше сосредоточиться, прошел в кабинет тестя. Эта комната ему нравилась больше других в квартире, и, закрыв за собой дверь, он мысленно приступил к уточнению некоторых деталей плана, в главных чертах уже сложившегося в его голове. Из кабинета виднелось голубое море с белыми кораблями, расцвеченными флагами по случаю Первого мая. Через раскрытое окно вперемежку с возбужденным щебетом птиц доносился шелест молодой листвы, и это означало, что следует торопиться весна уже наступила. Он вернулся в гостиную, где жена с тещей кормили вернувшихся из кино детей и, с трудом дождавшись, когда они кончат есть, объявил сразу же погрустневшей семье, что пора домой.
В передней они встретились с родственниками. Пришел племянник тестя Кямиль с женой. Дядю своего он навещал каждую субботу, хотя необходимости в этом, по мнению Рауфа, не было никакой, так как последние три года после окончания Кямилем аспирантуры оба они работали в одном институте и, провожая дядю с работы до дому, почти каждый день Кямиль виделся с нежно любимой теткой. К их совместному пребыванию в одном научном учреждении Рауф относился отрицательно, но с его мнением ни тесть, ни Кямиль не посчитались. Больше того, Кямиль работал на одном этаже с тестем, что, по мнению Рауфа, усиливало удар, наносимый терпению общественности. И хотя за три года в их адрес ни разу не выдвигалось обвинения в семейственности и даже в патронировании, дальновидный Рауф знал, что рано, или поздно кое-кому придется искать себе другое место, и от всей души, в глубине которой затаилась неприязнь к самоуверенному юнцу, желал, чтобы это случилось прежде, чем тот защитит диссертацию.
– Привет энергичным коммерсантам? – провозгласил Кямиль и, не заметив протянутой руки Рауфа, похлопал его по животу. – Специально отращиваешь?
Минара, жена Кямиля, высокая стройная женщина и привлекательная настолько, что каждый раз, увидев ее, Рауф начинал испытывать сладостное томление, с трудом сдержала смех.
"Смейся, смейся, – глядя на ее улыбающиеся губы, подумал он, – вполне может быть, что в ближайшее время я стану моложавей твоего голодранца мужа, который каждые полмесяца в командировке из-за своей несчастной диссертации, и тогда посмотрим, кто из нас троих посмеется".
– Я как раз сегодня вспоминал о тебе, – добродушно сказал Рауф, которому вдруг захотелось извлечь хоть какую-то пользу из неприятной встречи. – Мне нужен твой совет. Подскажи, каким образом можно вступить в Общество охотников.
– И рыболовов, – машинально добавил Кямиль, он и впрямь был удивлен. –Ты сам хочешь вступить?
– Ну да, – подтвердил Рауф. – Стану я за другого просить.
– Ты же всю жизнь терпеть не мог охоту и вообще природу. И вдруг решил стать охотником. По-моему, мы с тобой разок ездили поохотиться. В Ленкорани, кажется?
– Да разве это охота была, – возмутился Рауф, вспомнив, как лет десять назад он побывал с тестем и Кямилем в Кызыл-Агачском заповеднике. От поездки у него остались самые неприятные воспоминания. Со стороны это действительно напоминало охоту. Тесть и Кямиль с близкого расстояния почти в упор стреляли в непуганых зверей из автоматических пятизарядных ружей. Раненые маралы и джейраны, пробежав несколько десятков метров, медленно опускались на землю и дальше в сонном оцепенении не обращали внимания на людей, которые, сделав на их шкуре специальной краской метку, заклеивали неглубокую ранку от пули-ампулы лейкопластырем. Это продолжалось целый день. Пообедали наспех бутербродами, а когда Рауф, собрав под палящим зноем хворост для костра, собрался было зарезать на шашлык маленького, чуть побольше ягненка, марала, Кямиль и тесть набросились на него с такой яростью, словно он собирался воткнуть нож в их любимого деда – астматика Газанфара. Обиженный Рауф немедленно ушел бы, до автостоянки было от силы километров пять, но дорогу, вернее тропу, дважды пересекали заросли камыша и он побоялся заблудиться. Сидя на бетонной трубе, приготовленной для будущего газопровода, перед кучей хвороста, он скорбно удивлялся, как это из-за явно недорогого животного так легко расстались с человеческим обликом Кямиль с тестем, и одновременно обдумывал варианты будущего возмездия в нормальных городских условиях, когда из-за деревьев на поляну выскочил здоровенный кабан. По сравнению с другими обитателями известного в стране заповедника – оленями, фламинго и даже шакалами, – Рауфу он показался чересчур диким и неопрятным. Его массивная туша, поросшая редкой черной щетиной, до мутных, излившихся кровью глазок была в бурых пятнах высохшей грязи; еще более неприятно выглядели огромные желтые клыки, круто загнутые кверху острыми концами. Свирепо хрюкнув, кабан ни с того ни с сего вдруг ринулся на Рауфа. Нескольких секунд, оставшихся до начала единоборства, оказалось достаточно проницательному Рауфу, чтобы разгадать намерения коварного зверя и благоразумно отказаться от поединка. По сравнению со стремительно скачущим кабаном, он выглядел резвой полевой мышью, когда, соскользнув с трубы, несколькими ритмичными скачками достиг начала ее и юркнул в спасительную дыру. В соответствии с расчетами Рауфа кабан за ним не полез, некоторое время, удивленно хрипя и фыркая, он разглядывал ускользающие в глубь будущего газопровода пятки, а затем остановился, ноги у него подкосились, и он свалился на бок под усыпляющим действием недавнего выстрела.
Кямиль начал хохотать с того момента, как увидел высунувшуюся из трубы голову Рауфа. Прибежал запыхавшийся тесть, в то время он еще был в состоянии бегать. Старик был страшно взволнован. Пока он собственноручно помогал Рауфу обмести налипшую повсюду паутину и расспрашивал, как тот себя чувствует, Кямиль продолжал .смеяться. Воспоминания об этом дурацком смехе до сих пор вызывали у Рауфа не меньшее отвращение, чем хрюканье и сопение кабана.
– Что нужно для того, чтобы вступить в это общество?
– Заявление, наверное, фотография, справки какие-нибудь. Ведь сам я вступил давно, когда еще был в армии, а там правила, по-моему, другие. Но я узнаю. Не пойму только, для чего тебе это понадобилось. Неужели в самом деле потянуло к охотничьей жизни?
"Так я тебе все и выложил", – усмехнулся про себя Рауф. Он внимательно посмотрел вслед Минаре, которой надоело стоять в передней, и она прошла в гостиную. – Удивляйся, удивляйся, – слегка повысив голос, сказал он, ему хотелось, чтобы это услышала Минара. – Думаешь, Рауф – простой человек, ничем, кроме семьи не интересуется? Когда-нибудь поймешь, как ты во мне ошибался.
Все было продумано замечательно – она обернулась и окинула Рауфа задумчивым взглядом, и все в нем возликовало.
– Во-первых: я никогда не думал, что ты так уж интересуешься семьей, а во-вторых... – вместо того, чтобы прекратить затянувшийся разговор и попрощаться с двоюродной сестрой и ее детьми, Кямиль, как всегда, полез с ненужными объяснениями. Но Рауф не дал ему договорить.
– Если ты такой умный, иди свою диссертацию защити. Четвертый год возишься. До свидания, – громко захохотав в знак того, что последнее слово осталось за ним, он вышел из подъезда.
В общество он вступил через месяц, и в тот же день, предъявив в охотничьем магазине новенькое членское удостоверение, купил ружье. Не отходя от прилавка, Рауф внимательно проверил сделанную продавцом отметку и прошел к заведующему, который заверил паспорт подписью и печатью магазина. Теперь, когда ни один из его многочисленных недоброжелателей и завистников ни при каких обстоятельствах не мог обвинить его в незаконном владении огнестрельным оружием, Рауф забрал свою покупку, которой была отведена одна из важных ролей в успешном выполнении тщательно продуманного им плана, и положил в багажник. Дома он никому ружья показывать не стал, как было – в брезентовом футляре – спрятал его за вешалку.
В дни, когда созревает тмин, Рауф стал почти ежедневно после работы уезжать за город. К этому времени он уже знал наперечет все апшеронские кладбища, где росли пахучие, в половину человеческого роста кусты, напоминающие пляжные зонты на макете морского курорта. Раньше всех поспел тмин на пиршагинском кладбище. Наклонившись, Рауф внимательно осмотрел ближайшую верхушку – зерна потемнели и легко вылущивались из сморщившегося за последние сутки абажура.
Несмотря на легкую озабоченность, связанную с предстоящими делами, настроение у Рауфа в это утро было прекрасное. Он сидел и наслаждался душистой, пронизанной почтительным вниманием атмосферой парикмахерской, а тем временем Агасаф под монотонный стрекот ножниц рассказывал ему городские новости, заслуживающие внимания солидного человека.
– На днях ты мне понадобишься, – улучив минуту, сказал Рауф, осторожно шевеля губами в мыльной пене. – Небольшая прогулка за город.
Приглашение Агасафу явно пришлось по душе, но ответил он не сразу, вначале как бы прикинув в уме, есть ли у него такая возможность.
– Ладно. Только имей в виду – выходной у меня в среду.
– Очень хорошо, завтра и поедем.
– Так завтра же вторник.
– Это будет ночная прогулка. Утром выспишься. Поедем в Шувеляны.
– Ты понимаешь, я же должен объяснить дома, зачем ухожу на всю ночь, – уже сообразив, что его приглашают не на пикник, промямлил Агасаф.
– Скажешь, что твой друг Рауф попросил тебя помочь в одном научном опыте.
– В Шувелянах? Там что, академию наук открыли? – хмыкнул Агасаф. – Моя старуха родом из тех мест. Ей только скажи такое! Она-то хорошо знает, что, кроме милиции, там никакого научного учреждения нет.
– Ты мне должен помочь в серьезном деле, которое займет всего-навсего часа три. Из города выедем в начале второго...
– А в Шувелянах что будем делать? – перебил Агасаф.
– Я и не знал, что ты такой любопытный, – с неудовольствием сказал Рауф. А ну-ка, убери бритву. Убери, говорю, бритву от лица.
– Зачем?
– На всякий случай, – проворчал Рауф. Во избежание случайностей во время поездки он решил кое-что сообщить Агасафу заранее. – Мы поедем на кладбище. Да-да, ничего удивительного. Всего на три часа. Ты там даже из машины не выйдешь. Ну как?
– Шутишь? – с надеждой спросил Агасаф.
– Это тебе с непривычки кажется странным, – объяснил Агасафу Рауф. – Когда приедем, ты все поймешь. Ничего страшного.
– Может быть, вместо меня...
– Конечно, – подхватил Рауф, – вместо тебя многие согласились бы поехать, но они мне не нужны. Ты мой друг, ты единственный человек, кому я доверяю, и поэтому я обратился к тебе, – после этих слов у Рауфа несколько испортилось настроение, потому что совершенно случайно он вспомнил при этом свою жену, которая вбила себе в голову и несколько раз высказывала вслух, что у Рауфа, кроме Арифа, который тоже куда-то давно исчез, не было и нет настоящих друзей.
– Я же еще не отказал, – примирительным тоном сказал Агасаф. – Напрасно ты обижаешься. Но подумать я должен. Что ни говори, а кладбище ночью – место, наверное, не самое приятное.
...Было всего два часа ночи, когда она подъехали к шувелянскому кладбищу. Светать начинало около шести, но рисковать из-за какой-нибудь случайности, например, преждевременного крика страдающего бессонницей петуха, Рауф не собирался – он приехал сюда для того, чтобы начать сбор тмина с первым петушиным криком, и ему была необходима уверенность, что крик этот и в самом деле первый.
