Текст книги "Я есть Любовь!"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Мама смотрит на меня и улыбается. Она говорит, что я похож на бравого оловянного солдатика. Мне очень идут китель, сапожки и фуражка с лирой. Мои одноклассники остаются в пансионе по ночам. Я приходящий, поэтому вечерами ухожу домой.

Мне не нравится учиться. В школе не понимают и не любят меня. Однокашники подшучивают надо мной, а учителя ругают.

– Вы снова посадили кляксу! – учитель больно бьет меня указкой по спине. – У вас весь лист в кляксах. Впервые вижу такого бестолкового ученика!

Мне хочется сказать ему, что кто-то поломал мое перо, и оно теперь брызгает чернилами. Но я молчу. Как только учитель отворачивается, в меня летят смешки и скомканная бумага.

– Вы решили задачу и сомневаетесь в ответе? Арифметика – наука точная. Тут либо ответ верен, либо нет. И гадание не поможет! Садитесь! Единица! – от голоса учителя меня пробирает дрожь. Я простоял у доски весь урок, но так и не смог решить задачи.

Мне не нравятся занятия. Я люблю сказки и истории о мифических существах. Я люблю разглядывать картинки в книжках. Люблю гулять по зимнему саду и трогать руками огромные листья экзотических деревьев. Люблю вдыхать ароматы диковинных цветов. Мне не нравится писать, не нравится решать глупые задачки с яблоками. Моя голова не запоминает стихов. А возле доски я чувствую себя беззащитным.

На переменах я стараюсь уходить в дальний угол и смотреть в окно. Стоит мне выйти в коридор, как в меня тут же летит жеваная бумага из трубочек. Меня толкают и ставят подножки. Несколько раз я падал, под громкий гогот однокашников, когда мне под колени прилетал чей-то портфель.

На занятиях в танцклассе все становится по-другому…

– Это не jeté, господин Розай! Это черт знает что, только не jeté! Ваца, покажите господину Розаю jeté!

Я киваю своему учителю, выхожу на середину танцкласса, ставлю руки полукругом, разбегаюсь, отталкиваюсь ногами от пола и… взлетаю!

Это самое несравненное чувство. Чувство полета души. Чувство, когда сердце замирает, а потом трепещет в груди от восторга. Ты двигаешься в танце, и он заполняет тебя целиком. И уже нет ничего на свете, даже тебя. Только танец!

Через год все стало еще хуже. Меня взяли на полный пансион. Мне досталась самая неудобная кровать в общей спальне и колченогая тумбочка. И я остался совсем один.

Мне так хочется быть с мамой и Броней. Так хочется услышать ласковое слово, увидеть улыбку сестрицы и почувствовать мягкие мамины руки на своих волосах. Поэтому я часто плачу по ночам, уткнувшись в подушку лицом.

Я в аду одиночества. Я просыпаюсь от того, что мне в кровать льют воду, и я до утра сушу мокрые простыни и одеяло своим телом. Я просыпаюсь с непристойным рисунком мужского члена у себя на лбу, а потом несколько минут тру лоб мочалкой в душевой, обливаясь слезами.

– Эй, япончик! – окликает меня на перемене Розай. Это он придумал мне это обидное прозвище из-за моих раскосых глаз. Он станет никчемным танцором, ибо ленится и не любит танец. Он имеет злой и склочный характер. Все обиды и издевательства, которые я терплю, дело его рук. – Ты у нас прыгун? А слабо перепрыгнуть через пюпитр?

Я смотрю на пюпитр, стоящий посреди зала. Нет! Слишком высоко. Не смогу.

– А ты не дрейфь! Мы его опустим немного, – отвечает он, подмигивая еще трем ученикам. – Так что? Сделаешь?

Я соглашаюсь. Он подходит к пюпитру и опускает подставку ниже. Я пячусь назад и готовлюсь к прыжку. В этот момент сбоку от меня что-то грохочет. Я поворачиваюсь и вижу, как один из учеников поднимает перевернутую табуретку.

– Ну, давай! Покажи нам jeté! – подбадривает меня Розай.

Я делаю несколько больших шагов, отталкиваюсь от пола ногами и… спотыкаюсь и больно бьюсь животом о пюпитр.

Сначала меня окутывает темнота. Потом я вижу яркие разноцветные всполохи и небо… Оно снова качает меня на своих волнах, а рядом со мной мой ангел…

Я вижу плачущую маму и перепуганные глазки сестрицы. Вижу директора школы, который отчитывает одноклассников за их проступок. Вижу себя, лежащего на больничной койке.

Я говорю ангелу, что хочу обратно. Хочу, чтобы мама не плакала, а Броня не боялась. Хочу научиться танцам и выступать в балете. Хочу жить! Он улыбается мне и кивает.

Второе рождение не так болезненно. Реальность опускается на меня головной болью и усталостью. Я знаю, почему мама так испугана. Она боится, что я стану таким, как Стасик. Она рада, что этого не случилось и я не изменился.

Но это не так. Я изменился. Я понял, что не такой, как все. Что я избран Богом. Что я – божий человек!

========== Глава 6 ==========

Я люблю сидеть в саду. Люблю, когда дует легкий ветерок. Люблю греться в теплых солнечных лучах. Моя душа просыпается и взмывает в небо вместе со стайкой птиц. Я люблю весну. Я ее чувствую.

Я сижу в удобном плетеном кресле. Подле меня жена и доктор Френкель. Я не хочу разговаривать. Я прикрываю глаза и наблюдаю за ними сквозь полуопущенные веки. Они думают, что я сплю, поэтому говорят полушепотом.

– Мне не нравится состояние вашего мужа, – говорит Френкель. – Он все больше погружается в себя.

– Вы же доктор! – отвечает жена. – Вы должны найти способ помочь ему.

– Увы, дорогая Ромола! Шизофрения не лечится, но можно поддерживать его в более или менее нормальном состоянии. Для этого нужны лекарства и его желание жить, – отвечает доктор.

– Что нужно сделать, чтобы он не замыкался? – я слышу в голосе жены волнение. Я не верю ей. Она не понимает, что со мной. Доктор понимает, потому что любит.

– Боюсь, вам не понравится, что я предложу. Но… – доктор явно мешкает. – Сергей Павлович просил навестить вашего мужа. Сейчас он в Монте Карло, но через неделю будет здесь.

– Только через мой труп! – жена вскакивает с места и начинает нервно ходить взад-вперед. Меня раздражает это. Она похожа на курицу. Кудахчет и хлопает крыльями. Глупая птица! – Вы хотите, чтобы этот монстр приехал сюда? Вы же знаете, что я с трудом вырвала Ваца из его лап. Мало того, что он обобрал его и не платил за выступления, так он еще удовлетворял свою похоть с моим несчастным мужем!

Монстр? Как она может называть ЕГО монстром? ОН не обирал меня! Просто мне ничего не было нужно. У меня было все, что необходимо для жизни. ОН одевал меня, кормил, мы жили в дорогих гостиницах. ОН возил меня на отдых. Водил по музеям. И похоти не было. Были жаркие ночи. Были тихие вечера у камина. Были апельсины и засахаренные лепестки роз. ОН всегда понимал меня. ОН принимал меня таким, каким меня создал Бог. А она… она не спасла меня. Она разлучила меня с НИМ, а потом родила Киру и Тому. Если бы не моя любовь к ним…

– Дорогая, вам не следует волноваться! – прерывает мои мысли Френкель. – Давайте лучше спросим у вашего мужа, хочет ли он этой встречи. Я считаю, что она его встряхнет.

– Ваца – сущее дитя, дорогой доктор, – отвечает жена и берет со стола шляпку и зонтик от солнца. – Он сам не знает, что для него лучше. Так что здесь только я могу принимать решения!

– Позвольте не согласиться с вами, Ромола, – доктор качает головой. – Ваш муж имеет право голоса.

– Давайте больше не возвращаться к этой теме, – холодно говорит жена и надевает шляпку. Курица! Особенно в этом нелепом головном уборе! – Мне нужно ехать с Кирой на занятия. Обещайте, что не будете обсуждать это с Вацей без меня.

Как только она скрывается из вида, я открываю глаза. Доктор сидит справа от меня, задумчиво перебирая пальцами бородку.

– Друг мой, вы проснулись? Как кстати! – он поворачивается ко мне и улыбается. – Как насчет того, чтобы вместе повспоминать о вашем детстве?

Я разочарован. Я думал, что он спросит меня про НЕГО. Тогда я бы сказал ему, что хочу! Хочу снова увидеться с НИМ! Но Френкель не собирается об этом говорить. Наверное, он тоже боится моей жены. Я отвечаю, что не хочу сегодня рассказывать, но он настаивает.

– И все же… В прошлый раз вы говорили, что вам не нравилось в школе. Но ведь вы как-то учились там десять лет? Неужели у вас не было друзей? Не было веселья? Вы никогда не проказничали?

***

Мама ошиблась. После травмы я изменился. В моей душе затаилась злоба. Я стал затевать драки каждый раз, когда меня задирали. Удивительно, но мои враги после этого от меня отстали. Я стал как все. И я стал им неинтересен.

У меня даже появился друг. Николя не был хорошим учеником, но он не был и отстающим. Из него вышел бы неплохой танцор, если бы не природная лень. Зато в его голове было много интересных идей. Мы делали рогатки и стреляли во дворе школы щепками.

Стрелок из меня был не ахти. Мои пульки часто попадали не по деревьям, а в окна подсобных помещений. Как только к нам выбегали сторож или прачка, Николя волшебным образом исчезал. Все нагоняи доставались мне. Мама плакала и платила очередные двадцать пять рублей за разбитое стекло.

Иногда я убегал с Николя за пределы школы. Он был приходящим, поэтому мог выходить за ворота. Я пролезал через дыру в заборе и ждал его за углом. Мы шли в наше укромное место – в дом на углу одной из улиц. Там по лестнице мы забирались на чердак, а оттуда на крышу.

Николя был фантазером, и я с удовольствием слушал его истории о том, как они с отцом охотились на львов или как он поймал огромную рыбу на речке. Я знал, что он выдумывает, но не говорил ему про это.

Иногда мы играли с дворовыми мальчиками. Оказалось, что кроме мирных девчачьих игр, в которые мы играли с Броней, были игры веселые и озорные. Мы играли в догонялки и лапту. Кидали монетки о стену. Забирались на крышу и устраивали соревнования, кто дальше плюнет.

И снова за мои отлучки из школы доставалось только мне. После моего очередного побега директор школы вызвал маму к себе и сказал, что за дурное поведение вынужден отчислить меня из школы. Мама долго плакала и умоляла его оставить меня, но директор был непреклонен. Тогда за меня вступился мой преподаватель классического танца Обухов. Михаил Константинович просил за меня у директора, ибо видел мое блестящее будущее.

Но один случай особенно запомнился мне.

Нас часто возили в театр. Мне нравились эти поездки. Я с восторгом слушал Шаляпина и смотрел на блистательный танец Кшесинской. Я представлял, что когда-нибудь и я буду дышать воздухом театра, пропитанным пылью кулис и запахом влажных досок сцены.

В один из дней нас рассадили в три кареты, по пять человек в каждую, и мы отправились в театр. По пути от нечего делать решено было пострелять из окна по фонарям из рогаток. Как всегда, лучшим стрелком оказался Николя. Две его пульки достигли цели. Проезжая по одной из улиц, мы устроили обстрел столба с афишами. И вот тут и случился конфуз. Одна из щепок попала в цилиндр прохожего и сбила его с головы.

Прохожим оказался какой-то важный чиновник. Он тут же остановил нашу карету и позвал городового. Каким образом остальным ученикам удалось избавиться от рогаток, я не знаю. В результате в происшествии обвинили меня.

На этот раз директор настоял на моем отчислении. Мама просила своих знакомых помочь восстановить меня в школе. И меня восстановили. Но я снова сделался приходящим. У меня отобрали мою новую форму и дали чьи-то обноски.

Странно, но после этого случая ученики стали меня уважать. Я чувствовал себя святым, пострадавшим за чужие грехи. Старый китель казался мне робой мученика, а фуражка без лиры – терновым венком.

Через месяц меня полностью восстановили в школе. Я стал серьезней относиться к занятиям и очень старался учиться. Казалось, что все наладилось, но… я чувствовал, что потерял себя.  И только занятия хореографией напоминали мне о моем даре. О том, что я человек божий.

Когда я занимался в танцевальном классе или участвовал в постановках, моя душа наполнялась светом, и он выплескивался из меня. Он заполнял мои мысли. Он рвался наружу, заставляя меня прыгать и замирать в воздухе. И в эти минуты я снова чувствовал ненависть своих одноклассников и снова становился иным…

========== Глава 7 ==========

Перед моими глазами в воздухе витает силуэт. Он легкий и прозрачный. Нежная кожа. Напряженные мышцы. Стопы вытянуты, словно в прыжке. Я не могу понять, женский или мужской образ вижу. Он меня манит. Тянет ко мне руки. Ласкает улыбкой.

Я расстегиваю рубашку, и моя рука скользит вниз. От груди до паха. Видение раздвигает ноги и призывно выгибается. Мне хорошо. Мое сердце толкается в груди. Моя рука нервно движется по напряженному члену. Я глубоко вдыхаю и…

– Ох, простите ради бога! – это голос доктора Френкеля, но я уже не могу остановиться и бурно изливаюсь себе на живот.

Ко мне возвращаются мысли, я поворачиваю голову к двери. Она закрыта, и в комнате никого нет.

Часом позже мы с доктором сидим в небольшой столовой и пьем чай.

– Простите меня, друг мой, – вздыхает доктор. – Я совсем забыл, что у вас есть личное пространство.

Я вижу, что он смущен. Я вовсе не стесняюсь. Ведь ничего плохого я не делал. Я говорю ему об этом, и он кивает. Он понимает меня.

– Простите за нескромный вопрос, мой друг. Вы часто занимаетесь мастурбацией? – спрашивает он и снова достает свой блокнот.

Я отвечаю, что сейчас реже. У меня не всегда есть на это силы. Но мне нравится это делать.

– Это лекарства так действуют на вас. Увы, они не только успокаивают, но и уменьшают ваше либидо, – доктор что-то записывает в блокноте. Мне скучна эта тема, поэтому я отворачиваюсь к окну. За ним серый, совсем не весенний дождь. Мимо дома пробегают две девушки, укрывшись одним зонтом. Из остановившегося авто выходит высокий мужчина и запахивает ворот пиджака. Ветер рвет из его рук зонт. Тот выгибается в обратную сторону и ощетинивается переломанными спицами.

– Скажите мне, а с Ромолой у вас все хорошо? – спрашивает меня доктор.

Я отвечаю ему, что люблю жену. Она заботится обо мне и кормит овощами. Но она ест мясо, и это мне в ней не нравится. Я не ем мясо, поэтому во мне нет злости. Есть только любовь. А она злится и много думает. Это все из-за того, что она ест мясо.

– Я не об этом, друг мой! Желаете ли вы ее как женщину?

Я в замешательстве. Говорить о том, как я удовлетворяю себя, – это одно. Но говорить о том, что мы делаем с женой наедине… Хотя в чем есть разница? Когда я с женой, то у меня перед глазами все те же воздушные образы. Прозрачные. Манящие. Бесполые.

– То есть в вас не осталось страсти к жене? Вы уж простите, что расспрашиваю о таких интимных вещах. Просто как семейный врач я хочу услышать и вашу точку зрения на эту проблему, – объясняет Френкель.

Я люблю жену. Но люблю не физически, а чувственно. Не телом, а душой. Поэтому физическая близость мне с ней не нужна.

– А Сергея Павловича? Вы любили его? – Френкель откашливается и смотрит в сторону гостиной. Я знаю, что жена там и она слушает наш разговор. Она не любит ЕГО. Она считает ЕГО вором и распутником. Она обвиняет ЕГО в том, что я заболел. Но это неправда! Если бы ОН был рядом…

– Простите, друг мой! Вы не хотите про это говорить? – Френкель отвлекает меня от мыслей и это раздражает. Я говорю ему, что устал и хочу к себе в комнату. – Примите лекарства и отдохните. Я понял, что вы не хотите говорить на интимные темы, и более, обещаю, поднимать их не буду.

Я снова в своей комнате. Мое кресло стоит возле окна, и я снова смотрю на дождь.

***

В Питере часто идут дожди. Особенно обидно, когда это выходной. Или когда нас отпускают по домам в честь праздника. В такую погоду в пансионе нечем заняться. Остается только листать книги и делать зарисовки в тетради.

– А на меня вчера на репетиции так Лика посмотрела! У меня даже в трико все свело. Хорошо еще, что я танцевал не с ней, а с Бебякиной, – слышу я шепот с дальних рядов кроватей.

– Ну ты нашел в кого влюбиться, – отвечает второй мальчик. – Лика самая красивая в этом классе. Я давеча танцевал с ней, так у нее такая осиная талия и кожа на шее нежная и пахнет медом.

– А мне Лидочка Самохина снова свидание назначила, – вступает в разговор еще один ученик. – Мы с ней целовались в прошлый раз, и она мне позволила груди пощупать.

– И как это? – оживились два других.

– О-о-о… – томно тянет юный герой-любовник. – Они такие маленькие, теплые и нежные. И сосочки торчат, словно две бусинки.

Я вижу, как рука одного из мальчиков скользит в штаны. Двое других мальчиков тоже начинают ярить члены.

– Продолжай, – тихо говорит первый.

– Завтра попробую улизнуть после уроков и снова с Лидочкой встретиться. Хочу под юбку к ней рукой залезть. Я слышал от старшеклассников, что это просто райские сады.

Их глаза горят огнем. Их щеки и уши раскраснелись. Их шепот прерывается из-за неровного дыхания. Я знаю, что они сейчас делают. Я тоже люблю ласкать себя. Мне это нравится. Но я не люблю делать это как они. Я люблю быть только с собой.

Я встаю и выхожу из комнаты. В туалете пусто. Холодная стена обжигает мою спину, но мне уже все равно. Сейчас я представляю Лизу. Она неприметна среди подруг, но мне нравится. У нее красивая длинная шея. Когда я танцую с ней, мне хочется укусить ее шею или провести языком по нежной коже. Еще хочется целоваться, и мои губы начинают гореть огнем.

Я ласкаю свой член и вижу губы Лизы. Она чуть приоткрывает ротик. Розовый язычок игриво мелькает между беленьких зубок. Я начинаю быстрее наяривать свой член. Я чувствую, как он напрягается и сильными точками выплескивает из себя мутную вязкую жидкость. Я выхожу из кабинки и подхожу к раковине. Мое внимание привлекает отражение в зеркале.

Мои глаза блестят. На щеках яркий румянец. Губы искусаны. Ворот пижамы чуть распахнут. У меня красивая длинная шея. Я провожу рукой по ней и спускаюсь к ключицам. По телу снова разливается сладкое желание. Я расстегиваю пуговицы дальше и обнажаю грудь. Пальцы перебираются на темный ореол вокруг сосков, и я вздрагиваю, чувствуя легкое покалывание возбуждения.

Я снова ухожу в кабинку. Теперь я не вижу Лизу. Я наслаждаюсь собой. Я чувствую, как нежна и мягка моя кожа. Вижу, как нервно подрагивает и напрягается живот. Как поджимаются от удовольствия мои яйца, когда я ласкаю их рукой. Мой член… Я чувствую каждый его бугорок. Каждую вену. Я провожу по мягкой коже головки подушечками пальцев, и они становятся мокрыми. Я подношу пальцы к носу, вдыхаю свой запах и слизываю прозрачную жидкость. Меня возбуждает этот вкус, и я снова начинаю ласкать свой член.

Когда я возвращаюсь в дортуар, все уже увлеченно обсуждают последний увиденный ими спектакль. Все тускло и обыденно. За окном все так же моросит холодный дождь. Все так же под крышей завывает ветер. Странно. Всего несколько минут назад я испытывал неземное удовольствие и вокруг меня были яркие цвета. Тепло моей кожи под руками. Громкие толчки крови в висках. А сейчас снова дождь и уныние…

========== Глава 8 ==========

Мне стало лучше. Так считает доктор Френкель, поэтому мне отменили часть лекарств. Жена не доверяет мне. Она не понимает и не любит меня, поэтому не привозит сюда девочек. Я скучаю по Кире. Она наполняет мою душу радостью. Сейчас она у Эмилии. Я боюсь, что та снова нашептывает Кире о том, что я опасен. Я прошу жену привезти Киру и Тому домой. Она говорит, что сейчас мне нужен покой, а с детьми его не будет.

Мне стали разрешать выходить на задний двор и сидеть в беседке. Иногда ко мне присоединяется доктор Френкель. Мне нравится с ним говорить. Он всегда меня внимательно слушает и не перебивает. Он знает, что я не болен. Френкель записывает то, что я говорю, чтобы потом всем это показать.

– Скажите, что для вас есть танец? – спрашивает меня доктор.

Мне трудно объяснить, ибо танец – это выражение чувств. Чувства нельзя описать словами. Их можно спеть, станцевать, нарисовать. Мне всегда было трудно объясняться словами. Но как только я начинал танцевать, чувства переполняли меня, и все становилось понятным.

– Вы можете рассказать, как впервые попали на сцену? – спрашивает Френкель.

***

Сцена… Она манила меня своим ярким светом и сочными красками. Шуршанием балетных тапочек по полу. Запахом влажного дерева. Писком скрипок в оркестровой яме.

Впервые я попал туда, будучи еще школьником. Нам поручали небольшие роли в массовках. Это были оловянные солдатики, мышки и ангелочки. Я чувствовал себя пчелой в небольшом улье. Я делал все то же, что делали другие мальчики. Я быстро запоминал движения и танцевал, но танцевал, не думая и ничего не чувствуя.

Одним из летних дней нас собрали в большом танцклассе. Наш учитель объявил нам:

– Сегодня особенно постарайтесь исполнить все движения очень четко. Михаил Михайлович, новый балетмейстер Мариинки, хочет выбрать несколько учеников для своей следующей постановки.

Мальчики волнуются. Я не волнуюсь. Мне даже не нужно зеркало, чтобы правильно исполнить па. Я точно знаю, как выгляжу со стороны. Поэтому мне нечего волноваться.

Михаил Михайлович достаточно молод. Вместе с ним в класс заходит женщина удивительной красоты. Наш учитель Михаил Константинович идет навстречу гостям, широко расставив руки.

– Миша, Томочка! Рад видеть! Присаживайтесь!

Мальчики переминаются с ноги на ногу посреди класса и тихо перешептываются. Я тоже узнал Карсавину – приму Мариинского. Я видел ее в нескольких постановках. Она мила и легка. И улыбка у нее очень добрая…

– Приготовились! – кричит нам Обухов и садится на стул рядом с гостями.

Играет музыка, и мы начинаем танцевать небольшой танец, поставленный Михаилом Константиновичем. Ничего особенного. Несколько arabesque. Короткое chassé. Saut de basque. Еще несколько простеньких поз и движений. И самое сложное: grand jeté.

Я танцую, как всегда. Не задумываюсь о том, что делаю и как выгляжу. Все движения у меня в голове. Я просто передаю команды телу, и оно их исполняет.

Мы снова стоим посреди зада и переводим дыхание после танца. Фокин что-то тихо говорит Карсавиной, и та кивает и дарит мне ослепительную улыбку. Я смущаюсь и опускаю глаза.

– Мальчики, свободны, – кивает всем Обухов. – Ваца, останьтесь!

Мое сердце замирает. Я остаюсь в зале вместе с балетмейстером, примой и моим учителем. Они что-то обсуждают между собой, не глядя на меня. Я почему-то решаю, что меня хотят отчислить, потому что я маленький и не такой красивый, как другие мальчики. Минуты тянутся безумно долго. Я так измучен неизвестностью, что готов закричать им, чтобы перестали издеваться и просто выгнали меня!

– Ваца, господин Фокин хочет еще раз увидеть ваш grand jeté. И сделайте еще серию прыжков. Любых. На ваш выбор, – говорит мне Обухов.

Аккомпаниатор играет мне веселую мелодию, и я начинаю исполнять какой-то немыслимый танец, состоящий практически из одних прыжков.

– Невероятно! – восклицает Фокин и движением руки останавливает меня. – Скажите, голубчик, как вам удаются такие удивительные прыжки?

Я пожимаю плечами. Я действительно не знаю, откуда берется эта сила, которая удерживает меня в воздухе дольше остальных. Нужно просто подпрыгнуть, зависнуть и приземлиться, отвечаю ему я.

– Вы тоже видели это, Мишенька? – говорит Карсавина. – Все мальчики уже приземлились, а этот все еще был в воздухе! Удивительная прыгучесть. Я еще такого не видела.

– Пожалуй, для этого молодого человека я напишу небольшую сольную партию, – улыбается ей Фокин.

И мне дали роль маленького фавна. И на этот раз я не был пчелой. Я солировал. И пусть моя партия длилась около минуты и состояла из простых движений, я был доволен. Я чувствовал себя молодым фавном. Веселым и счастливым. Я радовался жизни и прыгал от этой радости.

От того, что я получил роль, меня возненавидели еще больше. Нет, меня не толкали и не обижали, как раньше. Со мной общались. Мне улыбались. Со мной все были ласковы, но я кожей чувствовал их ненависть. Она сочилась из их глаз. Она ядом лилась из их ртов. Они не понимали и не любили меня.

Зато Лизонька вдруг подобрела ко мне. Она сама стала назначать мне свидания. Говорить нам было не о чем, и мы яростно тискались под лестницей и целовались до опухших губ. Потом я бежал в душевую или в туалетную комнату и наяривал свой член. В таких случаях я мог выпустить из себя сперму до пяти раз. После этого меня отпускало, и я возвращался в дортуар и без сил падал на кровать.

– Я тебе друг, Ваца? – спрашивает меня Николя. Я уверенно киваю. – Вот поэтому хочу предупредить тебя. Я пару раз встретился с Софочкой. Она учится вместе с подругой твоей Лизы, Катей Масловой. Так вот, Катя сказала моей Софочке, что слышала, как Лиза говорила со своей сестрой о тебе. Она говорила, что встречается с тобой только потому, что тебе уже дали сольную партию и скоро ты будешь известным танцором. Она будет с тобою встречаться, чтобы потом удачно выйти за тебя замуж, когда ты станешь знаменитым. А так ты ничего особого не представляешь. Ты скучный, и еще они смеялись над твоим членом.

Я был убит и раздавлен. К Лизоньке я испытывал очень нежные чувства, как к первой женщине, которой коснулся. Я был влюблен и окрылен этой влюбленностью. Я писал ей записки о том, что свои выступления посвящаю ей, ибо знал, что она будет их смотреть. Я мечтал свить семейное гнездышко и даже сказал про это маме и Броне. Мама только покачала головой и сказала, что мне рано думать о женитьбе.

Броня отвела меня в сторонку и долго расспрашивала о наших отношениях с Лизонькой. Я сказал, что люблю ее и что хочу быть с ней.

И что теперь? Я для нее не красив, у меня небольшой член, но в перспективе я могу быть полезен. И только…

Увы, она не поняла и не приняла моей любви. Она не смогла разделить со мной тех чувств, что я дарил ей. К тому же обсуждать подробности наших встреч и смеяться над небольшим размером моего члена было подло.

Я был унижен. Я Пьеро. Грустный Пьеро, которого не любят и предали.

========== Глава 9 ==========

Мне намного лучше. Без лекарств я не чувствую сонливости. Я не люблю лекарства. Я люблю людей и природу, поэтому постоянно прошу жену, чтобы мы переехали в деревню. Она нервничает и злится. Я пытаюсь объяснить ей, что в деревне у нас все станет хорошо. Я буду следить за огородом, а она сядет у окна и будет любоваться природой. И кушать мы будем овощи. Мясо есть нехороший продукт. От него в голове появляются грязные мысли и похоть. Я вчера съел кусок мяса, ибо мне так захотелось. Потом я весь вечер домогался своей жены.

Последнее время меня обуревают желания. Я прошу жену спать со мной, но она не хочет. Говорит, что я еще болен. Это неправда! Она просто не хочет спать со мной и ищет повод. Я показываю ей развратные карточки, чтобы возбудить ее, но она все одно отказывает мне и уходит спать в другую комнату.

– Вы расстроены, друг мой? – доктор Френкель садится подле меня на скамейке и открывает свой блокнот. – Расскажите мне, в чем проблема?

Я смущаюсь и молчу. Я не могу обсуждать такие вещи с доктором, хотя знаю, что он хороший человек и понимает меня. Я тоже хороший человек. Я не развратный, потому обсуждать этого я не хочу.

– Скажите, а вам одинаково нравятся мужчины и женщины? – спрашивает Френкель. – Или этот вопрос тоже нехороший для вас?

Мне нравятся женщины, но я их боюсь. Боюсь, что они будут насмехаться надо мной за мой малый размер. Боюсь, что не поймут и не примут моей любви, как те кокотки с улицы Сен-Дени. Они пугались меня и думали, что я развратный и плохой человек.

– Как давно вы пытались найти любовь у проституток? – спрашивает доктор.

Тогда я был уже женат, но мне не хватало жены, поэтому я ходил к кокоткам.

– А мужчины? Вы хотели мужчину? – снова интересуется доктор.

Мне не нравится такой вопрос, и я просто умолкаю и смотрю в сторону. Мне стыдно ответить, что мне нравятся мужчины. Это есть неестественно и развратно, а я человек хороший. Я решаюсь на хитрость. Я делаю вид, что не понял вопроса и начинаю говорить ему о своих воспоминаниях.

***

Выступая в театре вместе с ведущими танцорами труппы, я стал замечать к себе интерес женского пола. Мне улыбались и подмигивали балерины из кордебалета. На репетициях в школе девочки с интересом разглядывали мое складное тело. Мне это нравилось, но я боялся сближения. Я по несколько раз на дню наяривал свой член в туалете. Сначала на воспоминания о сладких поцелуях Лизы, потом на картинки из журналов, что давали мне одноклассники. Но все чаще я ярился на себя.

Мне нравилось все: мягкость моей кожи, рельеф мышц на животе, мой собственный запах и вкус. И сам вид налитого желанием члена меня возбуждал. Я нежил его рукой, касаясь пальцами бархатной и мокрой кожицы головки. Я ласкал свои яйца и гладил ладонью крепкий ствол. Я смотрел на свое отражение в зеркале и ловил в нем жадный до ласки взгляд.

Вскоре мне стало казаться, что моя внешность меняется от того, что я часто ярусь. Я испугался, что и другие заметят эти изменения и поймут отчего они произошли. Я решил отвлечься от этого занятия и полностью отдаться танцу.

Приближался день выпуска. Я так увлеченно работал, что забыл обо всем: о ненависти однокашников, о неприятностях с Лизой, даже о маме и Броне я на время забыл. И мой труд был вознагражден…

Я стоял на сцене, с трудом переводя дыхание. Еще минуту назад я танцевал. Я взлетал вверх в прыжках и кружился, выплескивая свои чувства и эмоции на строгих зрителей в зале.

После концерта все участники выпускного вечера собрались за кулисами, обсуждая выступление и ожидая Обухова.

– Ну-с, дорогие мои, все молодцы! Была пара ошибок с вашей стороны, но в общем все выступления прошли хорошо, – говорит Михаил Константинович. – А вам, Ваца, надо бы быть аккуратней! Вы чуть не повредили себе руку…

– Дорогой мой Михаил Константинович, – раздается голос позади меня, и тут же по кучке учеников идет шепот: «Кшесинская!», – вы несправедливы к этому милому молодому человеку! – прима-балерина подходит к нам ближе, и Обухов расплывается в улыбке. На Матильду нельзя смотреть, не улыбаясь. Эта маленькая плотно сбитая женщина просто излучает из себя тепло и свет.

– Совершенно с вами согласен, – к нам подходит Фокин. – Я считаю, что та техника, которую он нам показал, отличается от классической, но она как раз подходит под новые веяния в балете. Мужские партии давно пора ставить наравне с женскими.

– Ох уж эти новаторские идеи, господин Фокин, – смеется Обухов. – Мужской танец не может сравняться по значимости с женским!

– А вот это мы с вашим учеником и проверим, – Матильда дарит мне улыбку. – Я хочу видеть вас, молодой человек, своим партнером в танце, и начнем, пожалуй, с Красного Села, – говорит она и, тихо шурша платьем, удаляется по коридору в сторону гримерок.

Неожиданно для себя я обзавелся великой партнершей и сильным покровителем. Я танцевал с Кшесинской главные партии и был в восхищении от ее техники. Она же, в свою очередь, дала мне пропуск в высший свет балетного мира.