Текст книги "Внук Донского"

Автор книги: Максимилиан Раин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Эй, там…, неси чего-нибудь на зуб бросить. Жрать хочу, как стадо крокодилов, – вякнул я звонким мальчишеским дискантом.

Только успел подняться и похрустеть суставчиками, как ворвались гриди и попытались скрутить.

– Да вы что, ослобы, делаете? Сына княжеского не узнаёте? – заорал я.

– Прости, княжич. Не признаша тя в порти войной. Мниша, лихоимец в палаты проник, – попытался объясниться старший группы.

Бойцы сконфуженно исчезли, но через какое-то время вновь материализовалась женская особь.

– Государь тя лицезрети хоче, княжич.

– Дай хоть корочку хлеба…, три корочки, – задумчиво попросил её.

– Воля тея, господине, – поклонилась женщина.

И ведь реально принесла три корочки ржаного хлеба. Могла бы сообразить чего-то более стоящее, пирожок там, курячью ножку. Ну, да ладно. Засунул в рот пресловутые корочки и бодро потопал на рандеву с батей.

Из палат дьяки меня направили во двор, а оттуда в конюшню. Отец решил сделать перерыв между бесконечными приёмами, переговорами, докладами и отчётами и заодно проинспектировать своих разномастных жеребцов. Во все времена люди обеспеченные, состоятельные заводили у себя нечто такое, чем можно похвастаться перед другими, кинуть, так сказать, понты. В моё время это был парк автотачек крутых марок, в это время – породистые лошадки. Богатырская фигура князя Звенигородского и Галицкого располагалась ко мне боком. Мельком он взглянул на меня и снова отвернулся к скотинкам.

– Пошто монастырь сей любимы покинул и в мирскую скверну злопакостну низвергся? – спросил он неприязненно после длительного периода молчания.

– Здравствуй на многие лета, княже славный, – бодро провякал я для начала разговора.

– И те не хворати, – буркнул отец.

Чего злобствовать? Блудный сын ведь в родительские объятья вернулся. Положено принимающей стороне испытать радость и срочно заколоть откормленного телёнка, если следовать церковной притче.

– Ты разве не рад меня видеть, отец? – осторожно поинтересовался я.

– Радостью моя душа исполнится, аще узрею пред ся сына сваго, – услышал в ответ.

Вот тебе на! Видимо проклятый старец успел начирикать правителю свои гипотезы. Сейчас князь позовёт свою охрану, и… прощай карьера принца Галицкого.

– Знай, отец, что я не в монастыре пребывал, а в кремеле, в узилище вонючем. Боярин Единец со своими людьми меня похитили, пытали и требовали, чтобы я признал себя холопом, честь княжескую поруша. С трудом великим удалось от них сбежать, переодевшись в воинскую одежду и с помощью одного честного человека, – проговорил я пересохшим от волнения горлом.

Отец резво повернулся ко мне всем своим внушительным корпусом и зловеще хмыкнул:

– Ай, блядишь, Дмитрие.

Вместо ответа снял рубаху и обнажив спину со свежими ещё следами порки.

– Мнилось, иже похотел ты схоронитися у старца Паисия от мя и детелей державных. Либо захворал прежней скорбией, – растерянно пробормотал отец, осторожно обнимая меня.

– А разве отец Паисий ничего тебе про меня не говорил?

– Хвор он был зельно. Молитвами нашими днесь токмо в здравие взошед.

Значит, с этой стороны ничего мне пока не угрожало. Если весы Фортуны качнулись в мою сторону, не мешало бы разобраться с подлецом Кирияком.

– Отец, ты покараешь лиходеев, меня жестоко мучивших?

– Лично доводство содею, – пообещал он, – Токмо не верится ми, что сей разумливый муж противу нас с тей крамолы творил. В заслугах велиех боярин Кирияк для порядия государева.

Отец смотрел так, будто надеялся, что я вдруг признаюсь, что сам себя избил плетью, мух отгоняя.

– В сём ряде без спеху требно вся деяти, – помыслив, постановил он, – Пойди, сыне, и обрядись сподобно сей вятшести. Лекаря те прислати?

Почувствовав, что князь намерен завершить разговор, решился высказать самое важное:

– Отец мой, если меня любишь, прикажи освободить гудцов Рака Мирона и Зайца Треню. Эти молодые люди за меня заступались, когда Единец со своими подельниками на меня напали. Лиходеев, меня жестоко мучивших в узилище, покарай.

– Обещай ми понове сыном послушливым быти и согласием обречь ся на женитьбу с Марией Ярославной, княжной Боровска, то исполню тею просьбу, – неожиданно выставил отец встречное условие.

Баш на баш, значит? Ну, ладно. Соглашусь. Свадьба всё равно ведь не состоится. Машке суждено быть государыней московской. Я то знаю историю, в отличие от грозного батяни.

– Воля твоя, батюшка, – притворно вздохнул я, сдерживая радость, – Будет, как ты повелишь.

Отец от избытка чувств устроил мне костодробительный обниманс и крепкогубный целованс. Я был не против малость потерпеть.

А жизнь то налаживается! Вернулись мои слуги – Ждан и Устин. Помогли мне приодеться в приличествующее по статусу шмотьё. Душевно так старались, будто сильно соскучились. На мне теперь красовались расшитая золотыми узорами по краям белая шёлковая рубаха, штаны синие из тафты, сапоги сафьяновые, опять же синие, кафтан красные с золотыми завитками. Пришёл лекарь Саид, и пришлось снова раздеваться. Попользовал он меня мазями и притирками, подрихтовал раскуроченную морду. Такой слой грима навощил, что я сам себя перестал узнавать в зеркале. Зато позорные отметины стали едва заметны.

Будто приняв зов моего, обиженного тремя корочками, желудка прибыл теремной дьяк и позвал на трапезу. Там застал весь ближний совет, включая боярина Единца и старшину княжеских гридей. За трапезным столом сидел только князь. Все остальные с испуганными лицами ютились на пристенных лавках, а главный гридь, бояре Семён и Кирияк так вовсе стояли на вытяжку перед государём с потерянным выражением на своих косматых лицах. Отец кивком указал мне на место подле себя. Бояре привстали и отвесили мне полупоклон.

Разговор происходил на повышенных тонах и касался произошедших прошлой ночью загадочных событий во дворце. Никто точно не знал, что именно тогда произошло. Бояре выдавали сведения, один другого нелепее от разных очевидцев. Одни говорили, что на дворец напала целая толпа татей. Они избили охранявших ворота гридей и ворвались на женскую половину. Там сильничали жинок служивых всю ночь. Кладовые с запасами ценного заграничного вина разорили. К Евпраксии тоже залезли, бзыри злопакостны, и само собой оприходовали её. Странно всё как-то. Может быть, после меня ещё какая-то сексуально озабоченная толпа прорвалась во дворец.

Другие рассказывали про явление чёрта "рогами бодлива, ногами колотлива, из ноздрей смрад извергаще". Эта нечисть всех воев во дворе играючи раскидала и пошла охотить прислужниц и прочих жинок. Чего он несёт? Какой такой смрад у меня в ноздрях обнаружился? Догадался, что речь шла именно о моём шумном возвращении с гулянки. Нашли чёрта. И когда это я успел за ночь такую ораву женщин оприходовать и винные подвалы разорить? Что за подлые поклёпы? Обидно даже!

– Праздник велий православны в предверьи, а у мя в хоромах черти резвятся. Кое тея радение, Семён Фёдорович? А ты, Демид, обленился неизреченно. Гриди службу не лещат. Погнать их вся со двора требно. Не купчишке никчёмна служат – самому князю Галицкому. Деи мя народ почитати стане, аще всяк шиши в терем княжески вламываются, яко на постоялы двор? – орал, багровея на глазах, князь, – А ты, Кирияк Михеич, пошто за шишами не взираешь? Развёл их в Галиче, аки блох на паршивой собаке. Аще помале порядие не сладится в моих владениях, сгоню с места бесчестно.

Преподлая мразь Единец меня видимо не узнал. Посматривал равнодушно, как удав, перекусивший кроликом. Грим ли так меня преобразил, или притворялся искусно. Однако, Жеховской посматривал на меня с опаской. Отец не стал акцентировать внимание бояр на моих приключениях. Пусть разбирается тишком, если ему так будет удобней. В итоге прогремевшей грозы пострадал больше всего старшина гридей Демид:

– Гридей дворцовых со старшиной всех купно со двора гнати и новых наяти наместо.

Боярин Единец за нерадение был оштрафован на десятую долю своих прежних пожалований в пользу княжеской казны. Боярин Морозов отделался лишь лёгким испугом. Наоравшись до хрипоты, отец предложил собравшимся подсаживаться к столу. Ближники оживились и присоединились к княжеской трапезе.

Обед получился весьма не плох, хоть и рыбный изрядно по постному варианту. Рыба почему-то раньше считалась постной едой. Уха выдалась наваристой, как и каша, где было перемешано крупа, белое рыбье мяско и какая-та ботва. Пирожки-пряженцы тоже не минула рыбная тема. Осталось надеяться, что напитки не окажутся из чего-то рыбного. Проголодавшиеся вельможи не разговаривали, усиленно работая жевательными мышцами. После прогремевшего над их головами княжеского разноса, желание что-либо обсуждать у всех пропало.

Обычный хлебный квасок поставил приятную освежающую точку, но отец не собирался никого оставлять в покое. После почивания полуденного решено было назначить думу боярскую.

– Посол от поставленника московского, боярина Всеволожа прибыл, – прояснил ситуацию правитель, видя приунывшие лица своих сподвижников, – Выход ордынский требует немедля.

Поблагодарив правителя за трапезу и отвесив ему положенные поклоны, ближники оставили отцовы палаты. Я намеревался выйти со всеми, но отец меня остановил.

– Сказывай ми толково обо всех напастях, с тей содеяху на толице быва, – потребовал он.

Я стал излагать свою горестную историю с того момента, как после встречи с отцом Паисием решил прогуляться по галичским окрестностям, как познакомился с гудцами и как на меня напали стражники, возглавляемые боярином Кириаком. Тут я слегка приврал для пользы дела, поведав, что боярин знал о том, кто я есть. Рассказал, как князь Жеховской отказал мне в помощи, не признав во мне княжича. Описал свои мытарства в застенках кремеля. В подробности своего побега решил отца не посвящать, хотя он по идее должен знать о подземных ходах. Описал только момент фекальной атаки на стражников с участием Фоки, свои безупречные скоростные данные и спуск со стены под покровом темноты с помощью случайно найденной верёвки. Правитель особенно заинтересовался личностью моего сообщника. Я постарался расписать действия Фоки в самых героические тонах, но нарвался на скептический взгляд отца.

– Мнил сего израдника нечестива в коросте сколии ядяша, – недобро усмехнулся отец.

– Что он такого ужасного совершил? – естественно заинтересовался.

– О сем те рано ведати, – проворчал он и высказался в таком ключе, будто я сам в большей мере во всём случившемся виноват, – Неразумие тея позволило лиху быти. Татей мнозе на дорогах и улицах. Яко детищ возгривый дее. Вдруголядь гридей кликай на гульбу, аще похоче понову. Добре, поди почивати, Митрейка, понеже требен ми буде на думе.

10

Куда спать? Сердце чуть ли не выпрыгивало из груди от буйной радости. Хотелось обнять все встреченных по пути холопов, которые сгибались в три погибели при моём приближении, и прочую чиновную челядь, тоже склоняющуюся, хоть и не так низко. Я весело кивал им всем в ответ. Остановился на открытой галерее, чем-то напоминающем венецианские террасы. Лёгкий ветерок приятно касался лица, донося сладковатые запахи горелой травы. Мысленно напомнил себе события этого дня. Начиналось всё жутким кошмаром, а заканчивается исполнением всех моих пожеланий. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Я снова вернул себе расположение князя и статус принца при минимальных издержках. Понадеемся, что морозовский бастард не сильно повлияет на наши взаимоотношения.

Тенью подскользнул ко мне узкобородый клерк и вкрадчивым голосом поведал о желании князя Жеховского встретиться со мной наедине. Я злобно мявкнул, что очень занят. Около моих палат попался, может быть и случайно, умнолицый боярин. Ого, да на меня охота среди высоких особ началась! Подошёл ко мне с улыбкой, с достоинством поклонился и произнёс:

– Государь к те благоволит, драгий княжич!

Не стал оспаривать это утверждение. Далее последовал ничего не значащий трёп про моё здоровье, о книгах, из которых можно напитаться великой мудростью и прославиться в деяниях державных. Я вежливо поддерживал беседу, ожидая существенной её части. Наконец, она была явлена:

– Княже наш, Юрие Дмитриевич, вельми зол на боярина Единца. Пособи свержити его и воздвижити на сие место дьяка Варфоломея Коломнина.

Пообещал боярину Чешку сделать всё, что в моих силах.

В прогулке и беседах незаметно пролетел "тихий час". Специально посланный за мной дьяк провёл на отцову половину. Князь сидел за столом с заспанным видом и в нижней порти. Кажется, такое бельё в старину срачицей называли. Кивнул мне, попивая из кружки напиток и почёсываясь. Княжьи холопы сноровисто одели его в свежее белье, и мы пошли в главный терем. Не знаю, как отцу, но меня начало раздражать это бесконечное падение на колени холопов по пути следования. Да еще головой в землю грязную упирались. Их во дворце было полно, как зёрен в огурцах.

Прошли переходами в гардеробную с множеством сундуков и шкафов. Зашедшие вслед за нами бородатые холопы принялись напяливать на нас тяжелые облачения. Я начал было протестовать, но отец сурово взглянул на меня и промолвил:

– Ты в простых рубахах на державном месте сидеть собрался?

Пока одевались, я напомнил государю о своём желании поквитаться с Единцом и предложил варианты его замены на посту главы тайных дел. Отец похмыкал неопределённо, повернулся ко мне в сверкающем золотым и серебряным узорочье на лазурном бархате ферязи и произнес:

– Яко в стольну палату заидем, по деснице от мя садися вскрай с княже Жеховским.

– А с этим псом я на одной поляне облегчаться не сяду, – запальчиво воскликнул я.

Государь скосил на меня свои шальные глаза, наливаясь кровью, но сдержался и миролюбиво произнёс:

– Вем тею тугу и сам доводство содею. Княже Борис в детелях велих хвачен. Мастроте ратна казан. Советами добры обилен. Опора есть ми средь боярства.

– А сына твоего обрёк на погибель, – возразил я.

Ответа не последовало.

– Почему ты его князем называешь? – высказал, больше чтобы разогнать тягостное молчание, – Боярин Иван Всеволож тоже рюриковой крови через ветвь смоленских князей и владения обширные имеет. Однако, никто его на Москве этим высоким титулом не величает. Боярским чином довольствуется.

– Ишь, кой у мя разумник сыскался, – хмыкнул отец, – Добре, пореку те о моем рачении к Борису Васильевичу. Истинно, иже из Константиновичей он, кои володели Галичем ране до нас, и коих изгнаша оттоле при отиче моем. Ушед княже бывый Галицки с семьёй в Новугород и ставша онде бояры архиерейны. Прошед лета, унук изгнанника Борис пошед на Москву и ста боярин при государе Василие Дмитриевиче. Познамишася с ним в походе на Булгары под моим старшеством. В брани оной ярой мастроты ратны разумейны ял. Десницей моей бысть он. С тей поры содружны мы сташа. Последи нижегородска похода порекша с ним, иже он перешед в Звениград на служение, аще признаю его да отроды его в чине княжием, да в грамоте докончальной начертаю с сынами сеими равным братом, да в грамоте духовной равно помяну. Шерт ми даша с братом сеим младшим Иваном. Дал Борису Васильевичу в кормление Галицки удел ноли, а брату его – Вяцку землю, с поречением Галицкими и Вяцкими князями. Поскору Иван помре, сыну борисову старшому Димитрию тую Вятку переятиху.

С успением государя и брата маво Василия Дмитриевича починелася котора с сыном его, отроком Василеем. Галич ста моим столом. Княже Борис без зазору место уступил ми, шерту верен. Жеховску волость заместо поятил. Условишася, князем Галицким токмо ми порекатися, а он ныне есть боярин Галицки да князь Жеховской.

– Ладно. Освободи только моих людей, о которых я тебя просил, и милуйся дальше со своими ближниками, сколько твоей душе будет угодно, – покладисто высказался я.

– Потолкуем таже, мужи думны ждут, – резюмировал государь и подозвал путного дьяка, велев ему поставить в тронном зале отдельный стулец для княжича.

Сводчатые палаты тронного зала были расписаны особо красочно, словно картинная галерея, зверями сказочными и вьющимися цветами. На возвышении громоздилось массивное кресло из дерева темных пород с бархатной зелёной подушечкой под задницу. Вдоль стен и окон по периметру лепились обычные лавки, на которых уже сидели бородатые мужики, разряженные как попугаи в своих одеяниях.

Отдельно слева от трона на лавочке восседал сухенький Паисий со своим суровым лицом. Я немного труханул. Показалось, что сейчас старец при виде меня как вскочит, как наставит грозно свой перст и проверещит в мой адрес истошным голосом какие-нибудь проклятия, яростно топоча ногами. На самом деле на меня он даже не взглянул, погружённый в свои думы. Справа на такой же лавочке расположился князь Жеховской. Ещё раз поразился сходством с экранным викингом. У входа в зал располагалась пара маленьких столиков, похожих на конторки, за которыми стояли дьяки.

Когда мы с отцом, величественно вышагивая, вышли из дверей, бояре неторопливо с достоинством встали и поклонились. Игумен склонился, не поднимаясь, опираясь на тэобразный посох. Отец сел в креслице на возвышении, а я на выторгованный стулец между троном и лавочкой викинга, сопровождаемый его внимательным взглядом из-под густых бровей. Пока я опускал на сидение свой тощий задок, подскочил мальчик и резво подложил туда маленькую подушечку. Сливки галичского высшего общества бесцеремонно пялились на меня, не скрывая своих эмоций на лицах. В основном преобладал обыкновенный интерес, но были и откровенно недоброжелательные взгляды. Дворецкий поднялся и провозгласил:

– Государь наш, княже Юрие Дмитриевич. Дума, тею звана, собралась вся.

– С Божьей пособем починем, – ответствовал князь, оглядывая собравшихся. Служки внесли и поставили посередине тронного зала поставец с иконами, зажгли свечи. Все встали, в том числе и сам правитель. Отец Паисий лично провёл службу во благое течение дел. Вопреки моим опасениям, песнопения быстро завершились.

У князя со старцем завязалось обсуждение какого-то удивительного события, произошедшего в Галиче недавно. Якобы очередной ангел спустился с небес и чего-то там такое необычное натворил. Чем больше прислушивался, тем больше покрывался пупырышечными мурашками. Так это же я своим божественным дыханием отроковицу оживил поцелуем в уста. Правда, трудно теперь сказать, насколько моё дыханием было божественным, без отсутствия средств гигиены ротовой полости.

Упс, кажется пресловутая бабочка Бредбери подпала под мою вездесущую лапу. Батя естественно вспомнит о дурацких пророчествах Паисия и тут же полезет на Москву при невыгодных обстоятельствах. Что из этого получится, остаётся только гадать. Старец тоже был не в восторге от происков божественных сил и активно выражал сомнения в истинности произошедшего знамения, советуя не торопиться принимать окончательные решения. Он недавно приступил к исполнению своих религиозных обязанностей после организованной мной болезни и ещё не разобрался во многих делах.

Наговорившись со старцем, князь повернул ко мне своё лицо и велел подняться со своей скамейки. Я в недоумении исполнил его приказание.

– Советочи мои драгие, примайте маво сына Димитрия постольником моим, – проникновенным басом представил он меня боярам.

Ответом было дружное молчание погрузившихся в шок собравшихся бородачей.

– Государь наш, Димитрие неразумен паки для детелей державных по младоумию, – рискнул первым возразить боярин Морозов.

Гул большинства боярских голосов свидетельствовал в пользу мнения дворецкого:

– В скорби головной пребывах, ажно вящим детельником явлен…

– Желудёв снидать повелит…

– Библы злопакостны чтит…

– Важнолетия дожидатися требно…

– Помяните пращура маво Александра Невского, кой в лета малыя в Новуграде вящим князем сел. А отрок Василей деи годами зрел, восшед на Московское княжение? – возвысил голос князь, – Димитрие к державным детелям похотой воспылал. Помале обручен буде с княжной млада Боровской Марьей Ярославной. Пред ликом Всевышнего воззрелым мужем явне.

– В деяниях достославна князя Невска измлада проявлена бысть мудрость и отвага от духа свята. Ибо молитвами неустанны Христа сладчайша восславих и возлюблях. Посему воззрел ране и княжение отичем доверено было. На сем посту деяния вящи сотворены им беша, – возразил тихим голосом старец Паисий, – Димитрие же в почитании канонов христиански несть усерден, речьми дерзок, неслушен. Духом благостным, святым несть преисполнен. Аще детелю вящу сладит, тако и бывать ему постольничим. Сяк мой глагол.

Помрачневший князь с мнением церковного иерарха не согласился:

– Деи несть промысел божески сына маво к жизни воскресех, святый отче? Разумом он ладен и речами быстр. Вровень с мужами вящи, достойны.

И, обращаясь ко всем присутствующим, добавил:

– Порядите сами, бояре мои, иже деяти ми.

Хотя кто-то и высказывался в защиту меня, но этих мнений оказалось явно недостаточным. Моё постольничество к моему же облегчению благополучно захирело. Одновременно обсуждали мою предстоящую женитьбу. Было решено отрядить послом в Серпухов к правившей обширным наследием своего достойнейшего мужа престарелой княгине Елене Ольгердовне боярина Патрикея Коняву. Единственный, оставшийся в живых после страшного мора наследник мужского пола – внук Василий Ярославич – был ещё сильно молод, чтобы заниматься государственными делами.

Далее с подачи боярина Морозова, ведущего себя как полноправный спикер, дума перешла к общим вопросам. Пожелало выступить сразу несколько участников думы. Начались долгие и скучные обсуждения хозяйственных тем. Заслушивались дьяки, читающие свитки с докладами тиунов и волостелей, решались споры между владельцами поместий, принимались решения по татьбе в различных местах государства. Владельцы поместий всерьёз опасались, что смерды не смогут выплатить аренду и взбунтуются. Просили князя хотя бы на год снизить денежный выход в казну.

Князь прервал боярское нытьё величественным движением руки и подозвал спикера. Морозов в свою очередь подозвал думного дьяка и шепнул ему что-то на ухо. Дьяк стремительно исчез за дверями зала и через минуту вернулся, торжественно провозгласив:

– Киличей поставленника велика князя Московска боярина Ивана Дмитриевича Всеволожа к князю велику Звенигородску и Галицку Юрию Димитриевичу.

В зал энергичной походкой вошёл моложавый мужчина в богатом узорчатом малахае, с еле заметной растительностью на скуластом, азиатском лице. Склонившись перед троном, он протянул свиток. Подошедший думный дьяк забрал послание из рук посла и передал князю. Мельком взглянув в развёрнутую бумагу, государь обратился к послу:

– Сказывай, муж московски, с чем пожаловал в град славны Галич.

Последовало витиеватое изложение сути привезённого документа со всеми возможными пожеланиями и любезностями. Если отбросить всё лишнее, то в нём боярин Всеволож, оставленный на управление всеми делами московского княжества, пенял князю Юрию, что тот порушил крестное целование и не исполнил должный выход ордынский с уделов своих в должный срок. Скоро новый выход надобно де готовить, а старого всё ещё нет. Временщик московский желал знать, когда князь Звенигородский исполнит предначертанное в докончальной грамоте и назначит точную дату посылки в Москву денежного сбора.

Князь, выслушав посла, велел вернуть ему грамоту на том основании, что в ней не указано должного к нему почтения.

– Нелеть ми, старейшему среди сынов димитревых, простым титлом наречатися. Буде верно чертана сия грамота, восприму ея. До той годины она для нас незрима, – высказал он свой вердикт огорчённому послу.

– Сие порушение порядия, к брани меж государями ведущее! – воскликнул он.

– Коли нет порядия царёва, то буде по ми, – внушительно поставил точку отец.

– Так то ты, княже Звенигородски, благодаришь государя велия за спасение града тваго в позапрошлогодье от потока татарския? – с трудом нашёлся что сказать посол.

– Князю старейшему лишче ми требно быти летами, – резко ответил князь и знаком велел завершать аудиенцию.

– Иже поречете, бояре, советочи мои? – произнёс он приунывшим боярам, когда посол удалился, – Сами зрите, иже нелеть снижать выходы. Державе нашей ноли оскуда прииде. Аки повысить их не пришлось.

Боярин Единец неожиданно сообщил, что в Чухломе смерды избили и поглумились над волостелем – родственником боярина Морозова. Местная дружина оказалась не способной справиться с народным бунтом из-за малочисленности. Позднее я узнал, что вокруг этого города многие сёла и деревни принадлежали конкурирующим между собой княжьим любимцам – Морозову и Жеховскому. Да и сам город фактически являлся яблоком раздора между ними. Взяв себе в прямое подчинение Галичский удел, князь Юрий хотел отдать князю Борису обширную Жеховскую волость в удел вместе с городом Чухлома в качестве столицы. Стараниями боярина Семёна этот замысел тогда не осуществился.

По побагровевшему лицу отца было понятно, что эта крайне неприятная весть застала его врасплох. Бояре тоже не на шутку разволновались. Шумно пообсуждав возникшую проблему, они предложили послать карательный отряд против крамольников. Государь предложил тысяцкому обдумать этот вопрос и с напряжением в голосе обратился к боярину Единцу:

– Коими речениями по разбойному ряду в моём княжестве ты мя удивишь паки, боярин Кирияк?

– Ежедневно татьбу малу правим, драгий княже. Деяний мнозе паче, же ты, государь, прежде не требовал речений по сему. Позволь дьякам указать, яко роспись сготовить для тя, – высказался побледневший уродец своим хрипучим голосом.

– Фокий Плесня истекал из тваго узелия? – поинтересовался князь, заметно закипая.

– Правда тея, княже милостивый. Прости, не рёк о сем, – заметно перепугался уродец, – Имат бысть тем же днем.

Люди с садистскими наклонностями часто оказываются конченными трусами и лгунами. Лишний раз убедился в этом.

– Один он стёк, али кой с ним был паки? – продолжил напирать князь, с трудом сдерживая гнев на нерадивого служаку.

– Холоп унотый с ним стёк, речаху ся Макашкой, такожде имат, – последовал неуверенный ответ.

Отец недоумённо воззрился на меня, я в свою очередь на него.

– Дабы сих сидельцев к ми в палаты прилещити. Самолично доводство содею, – постановил князь.

– Государь мой благолепый! – хрипло вскричал Кирияк, – Израдник Фокий помре надысь от язвий. А уноты холоп сечен бысть зельно. В беспамятстве он есть нынче.

Отец выразительно взглянул на меня и кивком головы разрешил Единцу сесть. Уродец торопливо исполнил правителю поклон и с облегчением сел на своё место.

Неожиданно и не только для меня правитель предложил назначить руководителем карательной экспедиции меня и ободряюще подмигнул мне. Ожидаемо возразил князь Жеховской:

– Сыне мой середни Семён есть летами зрел, телом порны и в детелях ратных вельми сведущ. Кланяюсь те, княже наш, с просьбой наречь сего мужа воеводою рати на Чухлому. Пращур наш Александр поне младым рати водил, таланты ял се Божеские. Ато княжич Димитрие в играх отроческих ратной мастроте казатися, же несть на воях живых.

– Аще княжич на воеводстве явле сеи доблести и разумения, то и постольником наречь его буде вместно? – вопросил князь.

Дума между тем без порешила назначить меня воеводой. Эти бородатые гады саботаж против меня устроили, явный. Эх, засасывала всё больше меня государственная рутина.

Мохнобровый викинг не сдавался:

– В Чухломе несть обыдена крамола. Подсылы московски воду мутят онже. Будем сиждети сиднем, не токмо в Чухломе полыхнёт. Везде недород хлеба яша. Требно хитренно да мастротно сию тугу порешить, зане люди ведают токмо крепость державну и правдость.

– Знамо нам тея хитренность, Борис Васильевич, егда позапрошлым летом от намёта татарския нас не уберёг. Еретики из Новугорода приидяху, сеют смуту в Чухломе. Стригольниками ся рекоша. Митрополит Фотий наказывал строго всяк правоверным государям сих прелестников дьяволевых в темницы без раздумий влещивати, – горячился боярин Морозов, – Не задавим сию новгородску заразу в Чухломе, расползётся она по всей державе нашей.

– Кои стригольники те мерещутся, Семён Фёдорович? Давно их повывели в Новуграде да во Пскове, – рычал ему в ответ Жеховской, – А намёт татарски тей друже Кирияк не упредил. Куповаша князя Булгарска московцы, дабы те зоряша наши грады и веси, тощиша мощу державы нашей. Ныне московцы сеяша раздоры меж галичан, жогша веси в порубежье, гостей торговы подговариваша не ехати с хлебом в Галич. Боярин Всеволож хоче нас гладом уморити и тем на колени ставити. Без брани не разумею исход сего ряда.

– Нам с Москвой полюбие держати понуждено и порядие в державе блюсти, – настаивал дворецкий, – Замятнёй понове ордынцы воспользуются, литвины прииде, княжата на нас полезут. Вся токмо нашим разором закончится.

– Распрю порешить благодушно мочно, – стал на сторону Морозова боярин Чешок, – С боярином Всеволожем боле не мню рядитися. К митрополиту Фотею ехати нать, егда он из Литвы вернётся. На нас он добро взирае. Сладились ведь в позапрошлолетье с выгодой нашей.

Незаметно дума переключилась на внешние дела. По этим вопросам спикерство незаметно перехватил боярин Данила Чешок. У него в руках оказалось письмо, прибывшее голубиной почтой из столицы литовского княжества от одного из его соглядатаев. Думный дьяк зачитал послание:

– Во граде вся людие ждут приезда киличеев имперски с коронами для Витовта и его жены Юлианы. Грядут праздненства долгие да послабы урочны. Зрел надысь княже унота Московска Василея. С рыцарьми иноземны в игрищах тешася и горожан задираша. Мнозе в сей град вятшего люда со вся света пришед да ждеша коронацию. Возы со снедью непреемным током овамо леща…

Однако, заседание сильно затянулось. За окнами рдел закат. Мне поднадоело тут торчать и отсиживать костлявый зад. Почему бы иногда не делать небольшие перекуры, хотя бы для разминания мышц, отвечающих за сидение? Курение бы сейчас оказалось великим благом. Пусть не табак. Курили же наши далёкие предки какие-нибудь травы? Должны курить.

Дьяк наконец-то закончил чтение, откланявшись. Бояре стали высказываться по поводу услышанного, порой перебивая друг друга. Неожиданно для себя обнаружил, что сформировались две почти равные по численности партии. Одни советовали князю как можно скорее перейти под руку сильной Литвы, выговорив себе особые права по примеру вассалов в имперских землях. Это позволило бы защититься от притязаний Москвы, татарских набегов и ордынской дани. Ха, а вассальные выплаты литовцам станут чем-то лучше? Другие порицали первых за желание подпасть под владычество латынян и хотели сохранения статус-кво с зависимостью от Орды, обосновывая такую позицию тем, что татарове на веру нашу исконную, православную не покушаются. Пролитовскую позицию защищал боярин Морозов, а ему противостоял игумен Паисий и естественно князь Жеховской.