Текст книги "Внук Донского"

Автор книги: Максимилиан Раин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Отец, отпусти меня в монастырь. Очень нужно, – попросил князя.

Отец помрачнел ещё больше и высказался:

– Аще похочешь монастырского благолепия, то добре, езжай. Буде там, елико похочешь.

Он встал и, не прощаясь, вышел из трапезной.

Слуги мои дрыхли, как сурки, но меня почуяли и повскакивали, как дрессированные собачки. Услужливо раздели и уложили почивать. Что за порядки! Штаны и сам могу с себя снять. Голова просто пухла от всего случившегося. Сил на разбор полётов не оставалось.

5

Утром меня разбудила мамка с вечно приклеенной приторной улыбкой и пригласила на заутрене. Хотя, какое еще утро. Даже не рассвело. Холопы неслышно появились из людской и сноровисто напялили на моё сонное тельце что-то типа рясы из серой мешковины. Слабость почти прошла. Даже какой-то прилив сил в суставах ощущался. Меня проводили в молельную комнату. Отец уже стоял на коленях перед киотой с многочисленными образами святых и распятием. Я приземлился возле него и изобразил молитвенное раскаяние, прерываемое зевотным выворачиванием челюстей. Появившийся неслышно седоватый поп начал речитативом распевать молитвы, мы с отцом повторяли слова следом. Обнаружил за собой интересную способность. Поп изрекал слова на греческом, но я всё прекрасно понимал. Интересно, а ещё какие языки я могу тут знать?

Закончив свои дела, священник незаметно покинул молельню. Отец не спешил подниматься с колен, шепча под нос малопонятные слова. Я терпеливо дожидался окончания молитвенного рвения отца, слабо соображая в этих ритуалах. Замучился стоять на коленях. Больно всё-таки. Наконец отец встал и молча, даже не глядя в мою сторону, вышел.

Завтраки в этом времени не подают, но можно потребовать чего-нибудь вчерашнего, или кисломолочного. Я и потребовал. Привык, панимаш, к трёхразовому питанию. И растущий организм надобно растить, килоджоули накапливать. Время то здесь лихое, рыцарское. Право силы много чего значит. А ещё требуется исполнять множество всяких обыденных действий и умений, к которым привыкают с детства. Среди них очень значимо умение управляться с конём. Мне ещё никогда не доводилось ездить верхом. Эх, тяжело же придётся вписываться в средневековые реалии. Пришлось просить у дьяков для себя какой-нибудь возок, оправдываясь плохим пока ещё самочувствием.

В дверь просунулась чернявая морда Ждана, сообщившая, что возок для меня приготовлен. Очень кстати он меня предупредил, что к отцу Паисию вятшие люди в скромных одеждах приходят. Старец не любит напускную роскошь. Пришлось соображать, во что одеться. Холопы притащили неизвестно чью простую рубаху и порты. Вместо сапог на ногах оказались кожаные чоботы, очень напоминавшие мокасины. Рыжую голову украсил неопределенного цвета суконный колпак.

Холопов решил не брать с собой. Захотелось прогуляться после посещения монастыря по окрестностям Галича в образе простолюдина, присмотреться к обычной жизни средневековых русичей. Сопровождать мой возок с впряжённой парой понурых лошадёнок были отряжены двое оружных всадников из числа княжьих гридей.

Успенский монастырь находился от городских стен примерно в трёх километрах. Я с любопытством оглядывал открывающиеся передо мной виды. Княжий терем занимал место в южной, самой высокой части города. От площади перед дворцом дорога, брусчатая стволами деревьев, круто спускалась в нижнюю часть города. Мы проехали в сторону северо-западных ворот практически через весь город. Богатые терема бояр и служилых людей внутри крепости сменялись свежесрубленными избами мастеровых людей на посаде. Кое-где попадались обгорелые остовы зданий. Пожары были часты в то время. В воздухе ощущался этот тревожный запах. Где-то горело. Город сам весь располагался на высоченном холме, называемом в народе Балчуг. Встречавшиеся по пути люди не выглядели бедно. По всей видимости, экономика княжества находилось в умелых руках.

За деревянные ворота монастыря въезжать было не принято, даже князьям. Я оставил провожатых, которые по моему повелению тут же развернулись и ускакали обратно с возком, и потопал пешком в обитель. Некоторые деревянные строения были повреждены огнём и даже порушены. Тыновая стена ещё не везде была восстановлена. Скорее всего, я наблюдал последствия набега орд султана Махмуд-Ходжи совместно с эмиром Булгарским Алибеем, случившееся два года назад. У входа в свежеструганное здание барачного типа встретил монахов и попросил проводить к отцу Паисию. Шли по тёмным, запутанным коридорам, пока не достигли игуменских палат.

Ожидал встретить уютного сухощавого старичка в скуфеечке с приветливым взглядом. За столом у раскрытого окна и вправду сидел и читал книгу худенький старец, только взгляд у него был отнюдь не ласков. Может быть, так казалось из-за маленьких, как бусинки, глаз. Увидев меня, он оценивающе вперился в меня своими бусинками и произнёс:

– Вельми рад, драгий мой отроче Димитрие, яко избех хворости суровыя и, восстах, поспешил к старику трухляву.

Я провел ритуал подхода с целованием рук и ответил:

– Здрав будь, отче святой! Хочу с тобой о многом поговорить.

– Глаголи, аще речь возвернулась, – пошутил и сам себе хохотнул старец.

– Какой сегодня месяц и день по счёту, запамятовал.

– Есень зачалася, ревун. Сей дён мученику Мамонтию, его родичам мученикам Феодоту и Руфине посвящён, благий мой отрок, – проговорил Паисий и вознёс руку для крестного знамения.

Только хотел разозлиться… Откуда мне знать дни почитания всяких там Федотов с Мамонтиями? Чтобы их вертело носорогом. Как вдруг, откуда-то из неведомых глубин памяти всплыла дата – второе сентября по Юлианскому календарю.

Старикан на меня воззрился и изрёк:

– В поминании святых ты не усерден и другим яко стал? Людие сказывают, иже ты речьми изменился и на отича сваво родша глаголы греховны кропишь.

– Не помню такого за собой. В беспамятстве был, наверно, – попытался миролюбиво оправдаться.

– И рекл, яко с дальних пределов прииде, – продолжал нагнетать старец.

Меня это понемногу начинало раздражать. Чего этот преподобный вздумал цепляться к словам болезного мальца? Нечем больше себя развлечь?

– За советом я к тебе приехал, отче, а ты глумишься над хворым, – строго высказал старику.

Тот даже задохнулся от возмущения. Видать, ещё никогда ему я так не перечил.

– Рех те надысь о бесах, плоть хворну насыщах. Гордость в те выспрелася не по летам. Чаю, лихое во многости в тя налезло. Посечь тя понове требно. Поди к отичу спекулатору и передай ему от мя обыденно тя наказать. Рудь дурная выйде, и ум к благости обрящется.

Теперь моя очередь пришла возмутиться. Вот оно, тёмное средневековье во всей своей красе. Меня, такого хрупкого и беззащитного мышонка, бить вознамерились. С трудом поборол гнев и попросил миролюбиво:

– Не надо меня сечь. Я же княжий сын.

– А ране не перечил, благолепно лещах послушество, – укоризненно высказался старец. Пожевав губами, изрёк, – Старец покойны Савва Сторожевски предрекал, аще без усердия в молении быти, то душа с отрочества паршой греховы разитеся и в силки к диаволю верзитеся. Требно понове изуведети кои интродукции над те злодеяны.

Делать нечего. Поплелся вслед за старцем в храм. Будем надеяться, что процедуры останутся в рамках приличий. Зря я с ним схлестнулся. И так уже много недругов завёл, не успев нормальным образом здесь акклиматизироваться.

В храме мы прикладывались к образам, брызгались святой водой, читали молитвы нараспев. Проверив какие-то там свои гипотезы, старец повел меня обратно в свой кабинет, запер дверь и принялся долго рассматривать в глаза. Мне эта игра в гляделки страшно раздражала, но я героически держался.

– Взор тей иной. Несть Димитрие пред ми. Сие червь в теим чреве сидит злокозны. Молися, раб Божий незнамы. Послушание те нарекаю. Покаянный канон ежечасно чти и аскезу благодатну пред почиванием еженощно примай во спасение. Сорока денми тя облещиваю. Ступай в сею келию, отроче. Несть те воли се ныне. Государю пошлю весть, иже неси сыне его, но отроче сторонни.

Я не совсем понял последние выражения старика, пока передо мной не выросли два дюжих амбала. Поговорил, что уксуса напился. Чего только Димон находил раньше в общении с этим старцем? Эх, знать бы заранее, что здесь происходило, не влип бы по самое небалуйся. Нет, меня совершено не прельщала перспектива торчать здесь сорок дней с садомазо программой и с возможной перспективой попасть на костёр. И чтобы я позволил себя кому-либо пороть?

Меня вели куда-то по длинным запутанным коридорам деревянных строений. Боевые монахи, успокоенные моей худобой и покладистостью, ослабили захват. На одном из поворотов я с силой лягнул ногой в сокровенности левого амбала и сделал так, чтобы он повалился на другого. Ого, и в этом времени тоже применяют ядрёные словечки. Я рванул с места во все лопатки.

Весь взбудораженный произошедшими со мной событиями, мчался на выход из святых хором, уворачиваясь от воняющих чем-то смрадным идущих навстречу монахов. На очередном повороте влетел в объёмистый живот здоровенного бородача.

– Камо рыщешь борзо, лепы мой отроче Димитрие, ног под сей не чуя? – не обидевшись, поприветствовал он меня.

Я промямлил извинения и приготовился бежать дальше.

– Вонифатий я, княжич. Смиренны хранитель библей. Негли запамятовал? – огорчился монах.

Хотелось поскорей покинуть этот вонючий рассадник мракобесия, но и пообщаться с библиотекарем не помешало бы. Надо бы всё же понять, кем был мой Димасик, чтобы синхронизировать своё с ним поведение. Плясать, так сказать, от определённой печки. Оказалось, что отрок проводил с отцом Вонифатием много времени, обсуждая устройство мира, биографии святых и разных великих деятелей. Не таким уж дурачком был мой предшественник, как считали окружающие, если вопросами мироздания задавался.

Оглянулся назад. Преследователи, кажется, отстали. Мы с Вонифатием вместе устремились в библиотеку. В просторном зале деревянного строения работало за конторками и бродило несколько служек. Кто это придумал располагать книги в пожароопасном месте? Не сказать, что количество фолиантов впечатляло, но для своего времени это было что-то необычное. Кроме наиболее часто встречающихся пергаментных книг, здесь хранились также скрученные в тубы папирусные экземпляры и бумажные либеры из имперских земель.

– Отец Вонифатий, могу я с тобой наедине поговорить? – обратился я к благожелательному мужчине.

Монах моментально среагировал и молча направился в уединённый кабинет, скорее, келью. Аскетичную обстановку создавали там только три элемента: ложе, маленький стол, киота с иконами в углу и висячий шкаф, который представлял собой скопище полок, набитых книгами. На столе скучал кувшин с чем-то жидким внутри. Всё это как-то не соответствовало округло-жизнерадостному облику хозяина. Вонифатий усадил меня на ложе рядом с собой и нетерпеливо спросил:

– Иже ты, Димитрие, хотел ми поведати отай?

– Спросить хочу, отче, каким я был раньше? Сам же знаешь, что болел я тяжко. Многое из памяти ушло, а спросить у других боязно. Безумным снова посчитают. О матери и братьях моих расскажи. О ссоре отца с сыновьями. В общем, всё важное о моей семье.

Говорил с библиотекарем долго. Он на всякий случай решил мне описать общую ситуацию с княжествами и с Русью всей. Чувствовалось, что ему нравилось говорить на разные исторические темы.

Мой род проистекал от той ветви Рюриковичей, которая прославила себя ратными подвигами Александра Невского и радениями Ивана Калиты. Натикало моему телу тринадцать с лихвой лет. Скоро четырнадцать где-то в конце октября предстояло праздновать. По матери Анастасии я из смоленского княжеского дома происходил. Она уже восемь лет как умерла. Братья старшие Василий и тоже Димитрий от отца отвернулись и сидят по своим уделам в Рузе и в Вышгороде. Теперь эти двое поддерживали отцова врага – отрока Василия Московского, перейдя к нему вассалами со всеми своими землями.

По наущению своей матери, вдовицы Софьи сей отрок трон великого княжения захватил, старину порушив. А по тому праву не он, а его дядя, то есть мой отец, должен на великом княжении сидеть. Батя в Орду ехать хочет к царю Мехмету. Надеется отсудить исконные права у племяша.

Этот момент для меня был не совсем понятен. По истории обычно наследовал трон старший сын. И князь Василий был в своем праве, как старший сын умершего князя Василия II Дмитриевича. Однако на Руси с рюриковых времен существовал иной порядок наследования – "по старшинству". Так называемое лествичное право. Старшим в роде признавался не сын государя, а самый старший по возрасту родственник, обычно следующий брат. И так далее, до тех пор, пока старший сын умершего старшего брата не превзойдет возрастом всех остальных. Когда уходили на тот свет все братья колена, трон обычно занимал представитель старшей ветви. На новом колене наследование протекало только внутри своего куста. Линии двоюродных братьев практически выключались из наследования. Так возникали рода "молодших братьев", "княжат". Это право позволяло избежать случаев, когда на троне оказывались малолетние недоумки, или недееспособные по болезни лица. Женщинам даже мечтать не стоило оказаться в этом списке. С другой стороны, какой родитель не захочет потрафить своему отпрыску, передав трон напрямую вопреки исконному порядку. Привычный по истории и устоявшийся в более позднем времени порядок престолонаследования назывался салическим правом.

Если бы восторжествовало право "по старшинству" и мой отец занял престол великого княжества Владимирского и Московского, то наследовал бы ему следующий по старшинству брат Андрей Можайский, а тому – последний оставшийся в живых брат Константин Углицкий. И только после него нынешний правитель Василий III. Если у него не будет детей, а братья его уже все померли в младенчестве, то тогда только подгребался к московскому престолу куст нашего отца, начиная со старшего брата Василия Юрьевича. То есть, мне особо и не на что рассчитывать, кроме как на какие-то небольшие уделы по праву принца крови. Вот такие крокодилы, однако!

В позднейших летописях, написанных по заказу московских правителей, князь Юрий Дмитриевич порицался как смутьян и злодей, развязавший многолетнюю кровавую братоубийственную войну. В реальности смутьянами были именно малолетний Василий и вся, правившая за его спиной, клика бояр с матерью во главе. Как известно, историю составляют победители. И ложь с истиной часто менялись местами.

Чего еще интересного сообщил мне библиотекарь? Есть ещё один брат самый старший, по имени Иван. Я про него уже знал. Ушёл в монахи, как только достиг совершеннолетия. Правда, в древней Руси это понятие определялось не годами, а началом роста волос на лице. Обычно такое происходило в пятнадцать-шестнадцать лет, но могло и раньше произойти. В схиме он наречён был Игнатием. В миру ему было бы очень трудно выжить с болезнью, по всем симптомам похожей на дцп.

Ордынцы ныне мало беспокоят набегами, только данью тяготят. Последнее нашествие на Галич и соседнюю Кострому состоялось два года назад, и то не самими ордынцами, а булгарами, во вражде с ними состоявшими. В Золотой Орде полным ходом идёт замятня. Всё больше царевичей, прямых потомков Чингизхана, заявляют себя ханами, борясь за трон и раздробляя страну. Если бы Русь сейчас сумела объединиться, то уже была в силах избавиться от своего зависимого состояния.

А еще сушь, глад, мор и даже трус нашу землю постоянно посещают. При рождении Василия, прозванного впоследствии Тёмным, произошло сильное землетрясение. Москву и окрестности трясло, как никогда ранее. А ещё солнце глаз чёрный показало. Сведущие люди пророчили несчастья бесчисленные для земли русской от этого ребёнка. Историки неверно переводят значение прозвища, намекая на ослепление князя Василия. В реальности оно появилось раньше и описывало "темноту" качеств личности человека, что и подтвердилось впоследствии. Слава Христу, что спаслись в нашей семье от недавнего морового поветрия, а в ветви Владимира Храброго Серпуховского и князей Тверских, да Ярославских много представителей полегло.

Лето нынешнее выдалось очень жарким, засушливым. Как и предыдущие два года. Горели леса и болота. Урожай зерновых не уродился. Теперь понятно, почему всё время чувствовался запах гари.

Рассказал библиотекарь и о тех событиях, которые предшествовали моему появлению здесь. Сызмальства Димон отличался кротким нравом, но был здоров телом и вполне разумен для своих лет. Детским забавам с ровесниками предпочитал книги и тихие беседы с насельцами Сторожевского монастыря близ Звенигорода, затем здешнего, Успенского. В десятилетнем возрасте меня хотели женить на Рязанской княжне Феодоре Васильевне. Пришлось обмануть отца, прикинувшись душевнобольным. Это что же получается – я сам себя ославил? Хотелось бы мне тогда посмотреть на себя со стороны.

Случилось эта катавасия перед самым набегом ордынцев на Галич. Город они не взяли, только пограбили окрестности. Слабо укреплённый Успенский монастырь татары взяли приступом и сожгли. Княжич храбро сражался с неприятелем, наравне со зрелыми мужчинами-чернецами, и был захвачен в полон в числе многих насельников. Посланные вдогонку московские воеводы отбили полон. Княжича привезли жестоко избитого, в беспамятстве. Люди говорили, что он заступался за насилуемых девушек и сам угодил под плеть конвоиров. Со временем оклемался, но с той поры перестал разговаривать.

Малец зажил тихой и спокойной жизнью в монастыре. Послушничал, как все ходил на службы, читал свои книги. Все вокруг, включая отца, посчитали его не пригодным для державных дел. Он и сам желал остаться в монастыре навсегда.

Однажды его не застали как обычно не вечерней службе. Служка поспешил в его келью и обнаружил тельце княжича, лежащее на полу. Он был без сознания. Как немного разбирающийся в медицине, отец Вонифатий по некоторым признакам предположил, что Дима был отравлен. Подтвердить или опровергнуть этот диагноз мог только личный княжеский лекарь Саид. Послали послушника конного в княжеский дворец с печальным известием, а Димона приготовили для соборования. Государь бросил все дела и примчался в монастырские палаты сам, с врачом-булгарином. Княжича била сильная лихорадка. Из груди вырывались хрипы. Все ожидали неизбежного конца. Вдруг, вопреки прогнозам и, возможно, чьим-то пожеланиям, малец резко пошёл на поправку.

Поблагодарив от души толстого и улыбчивого монаха за обстоятельный рассказ, я стал собираться на выход. Обрисовал ему примерное содержание разговора с игуменом. Вонифатий тут же организовал мне рясу чернеца. Теперь на выход. Сюда я больше не ездок. Осторожно выбрался на крыльцо. Краем глаза заметил вооружённых монахов, тренирующихся в глубине двора. Шаолинь отдыхает. Оказывается, при монастырях существовали свои собственные воинские подразделения, не подчинённые князю. Своего рода "гвардейцы кардинала". Церковь, как один из самых крупных феодалов государства, нуждалась в силовой поддержке. У каждого боярина во дворах имелся свой небольшой отрядик. Тут же целое войско содержалось. Интересно только, почему эти бычары монастырь свой не спасли от разорения два года назад?

Внезапно остановился, размышляя, куда же мне теперь деваться. Старец Паисий неизбежно настучит правителю, что я вовсе не его сын, а некий вселившийся в него демон. Авторитета у этого святоши вполне достанет убедить князя сделать из своего сынульки жаркое. Теперь же оставалось свалить как можно дальше от злобного церковника и обширного папашки, устроившись каким-нибудь неприметным ратником в той же Москве, или в Новгороде. Но, самым лучшим вариантом посчитал ликвидировать сам источник опасности.

Убивать старичков было не в моих традициях. В арсенале моих наработанных спецсредств имелся один приём, позволяющий сделать человека овощем на некоторое ограниченное время. Эта временность охватывала период от пары суток до целого месяца в зависимости от качества удара по определённой части черепной коробки. Риск был, что старец получит полноценный инсульт и даже отправится на приём к своему небесному боссу. Капнет ещё немного в переполненную грехами мою душу. Сокрушусь тогда стаканчиком медовухи. Приняв решение, повернул в обратном направлении.

В одинаковой одежде среди шныряющих туда-сюда чернецов я был абсолютно незаметен. Глубоко насаженный на голову капюшон, скрывал мою наглорыжесть. Старца в кабинете уже не было. Нашёл его в глубине храма, погружённого в святые молитвы. Никого поблизости не наблюдалось. Монахи не рисковали нарушать уединенье своего духовного лидера. Я рысьим шагом приблизился к нему сзади и с учётом детского тела нанёс выверенный удар по затылку. Лёгкие мощи святого отца мягко повалились на дубовый пол. Оглянулся на всякий случай. Никого не пришлось присоединять к лежащему телу. Теперь полным ходом к выходу.

Прошёл к воротам, опасливо озираясь на стражу. Те равнодушно проводили меня глазами. С трудом сдерживал себя, чтобы не припуститься бежать прочь. Вот я и за пределами монастыря. Прошёлся ещё какое-то время неторопливо и не выдержал, побежал.