Текст книги "Чернокнижник"
Автор книги: Максим Войлошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 15. Рудники
Однако воспоминания пора было заканчивать – впереди саксонская граница.
Ее знаменовали красные мундиры у полосатых шлагбаумов. Курфюрст саксонский Фридрих-Август имел и звание польского короля, что делало Саксонию влиятельным германским государством. Претензии же его на польский трон Россия только что успешно поддержала вооруженной силой и поэтому числилась ближайшей союзницей.
Саксония – развитая страна: здесь со времен Средневековья процветали горное дело, металлургия. Не так давно появилась и фарфоровая мануфактура в Мейсене – первая в Европе.
Лодья направлялся во Фрейберг, старейший центр саксонского горного промысла, расположенный недалеко от столичного Дрездена… Отсюда родом был Циммерман, знаменитый строитель металлургических заводов в России во времена Петра Великого. Фрейберг в несколько раз превосходил размерами и населением университетский Марбург.
Вот и город открылся, лежащий у северного подножия Эрцгебирге – Рудных гор. На самой возвышенной точке города поднималась величественная церковь, носившая имя Святого Петра, с высокой колокольней, украшенной так называемым горным колоколом. Ниже хорошо был виден замок, построенный в конце XVI века курфюрстом Августом.
В XII веке маркграф Оттон переселил сюда горных рабочих из южного Гарца – в этих горах находится и знаменитое сборище европейских ведьм, лысая вершина Брокен – и основал город. С тех пор тут разрабатывали серебряные копи, одни из первых в Центральной Европе, где добывали еще и свинец и цинк.
Эти края осеняло древнее колдовство. Рассказывали горняки, что духи лесов вместе с истребленными на крепи деревьями переселились в штольни и шахты и обратились в злобных кобольдов, обитателей выработок. А главой их стал вредоносный карлик Никкель.
Лодья знал, что штольни, пронизавшие интрузивный рудный купол Фрейберга, были лишь центром гораздо более обширного округа, ибо в конце XV – начале XVI века открыли и начали разрабатывать серебряные жилы в близлежащих районах Рудных гор. Там, вблизи имперской богемской границы, возникли новые рудничные города Саксонского герцогства – Шнееберг, Аннаберг, Мариенберг. В этих городах витало древнее колдовство, не имеющее никакого отношения к козням деревенских колдуний. Ведь Саксония в ту пору была монетным двором всей Европы. И даже с открытием серебра в Новом Свете она продолжала оставаться важным источником звонкой монеты. А волшебная сила серебра гораздо мощнее колдовства волчьих ягод, и ни распятие, ни чеснок ей не помеха…
Конечным пунктом путешествия Гавриила была затерявшаяся в переплетениях старинных улочек Фрейберга химическая лаборатория горного советника Иоганна Фридриха Генкеля.
– Господин Лодья! Опаздываете! Еще вчера должны были приехать!
Господин Иоганн Генкель, около шестидесяти лет, был коренастый, узкогубый, аккуратно одетый. Бывший доктор, заинтересовавшийся естественными науками и в конце концов ставший уважаемым горным советником Саксонии. Он был чужд магии и верил только в химическую науку, которая должна была вывести его к звездам. Для этого он создал свою химическую лабораторию. К нему-то и прибыл Лодья, чтобы пройти у него курс практической химии и ознакомиться с горным делом и промышленностью Саксонии. Горный советник был достаточно любезен, пригласив нового ученика отобедать.
– Сейчас Россия расправила крылья. Недавно помогла нашему государю занять принадлежащий ему по праву наследия польский трон, затем вместе с Австрийской империей побила турок. И великой нации нужна соответствующая промышленность, рудники, заводы, мануфактуры.
На самом деле, Генкель лукавил, после блестящих побед Миниха и Ласси, вторгавшихся в Крым и в Молдавию, России пришлось довольствоваться возвратом Азова, завоеванного, а затем потерянного еще при Петре I. Стараниями французов, поддерживавших турок, Россия почти не получила выгод.
– Я понимаю, что на вас возлагаются определенные надежды. В России сейчас промышленность находится в зачаточном состоянии, не хватает и сырья. У вас мало серебра, почти нет золота. Но, уверяю вас, с развитием науки обнаруживаются все новые подземные кладовые! Серебряные руды в знаменитом руднике Шнееберг начали разрабатывать всего двести пятьдесят лет тому назад, в Аннаберге и того позднее, хотя горные выработки в тех краях появились на три века ранее. Просто не умели еще взять этой руды, выработать из нее металл. Так что не теряйте надежды. Вы сыграете свою роль в сем деле, если будете усидчивы и старательны!
– Какие задания вы мне поручите? – поинтересовался Лодья. – С чего начнется учение?
– С практики, молодой человек. Надо научиться определять наличие руд, опытные штейгеры покажут вам признаки. Завтра нас ждут в здешнем руднике, потом поедем в Шнееберг, Аннаберг. Благоприятную летнюю погоду используем для ознакомительных экскурсий, зимой засядете за камерную науку.
Поехали в Шнееберг, до которого было около шестидесяти верст на юго-запад, хотя Аннаберг находился ближе. Городок Шнееберг, поднимавшийся в гору, имел столько же примерно населения, как Марбург. На этом месторождении падение гнейсовых рудных жил было более пологое, чем во Фрейберге, хотя вмещающими породами были те же известняки, конгломераты и сланцы.
«Как будто участки одного пласта, изогнутого под разными углами», – размышлял Гавриил, на полвека предвосхищая появление теории рудных полей.
Войдя в шнеебергскую штольню, Лодья как будто ощутил присутствие некоей дремлющей мощной силы. «Что это?» – спросил он себя.
– Вскоре после начала разработки тут был найден самый большой серебряный самородок в мире, двадцати тонн весом, – рассказывал между тем горный советник сопровождавшим его в поездке ученикам, – но в то же время иногда в здешней руде бывает полно вредоносных примесей. Они ухудшают плавкость, и старые горняки, считая их враждебными происками дьяволовых отродий, прозвали эти примеси в честь нечисти: «никкелем» и «коббольдом».
– А что это за черные камни? – поинтересовался Лодья лежавшими там и тут массивными кусками черной руды, некоторые из них были покрыты радужными пятнами.
– Пехбленде! Бесполезный балласт! – брезгливо отмахнулся Генкель.
Гавриил приложил ладонь к одному такому камню, и ему показалось, что он ощутил исходящие изнутри странные тепло и энергию – в нем и была та дремлющая сила, которую он почувствовал при входе.
– Этот камень наполнен какой-то скованной, дремлющей мощью, я чувствую это! – сказал он.
– Не надо фантазировать! – назидательно заметил в ответ горный советник.
До открытия урана оставалось еще полвека.
Через несколько шагов Лодья заметил на стенках рудника оранжевые и лимонные пятна.
– Реальгар и аурипигмент, – тут же указал на них ученикам горный советник. – Кто ожидает наследства от родственника, возьмите на заметку! Из этих минералов можно добыть мышьяк. Шучу!
Ученики зашушукались.
Все уже выходили из рудника, когда из темного угла раздался противный писклявый голос, говоривший, разумеется, по-немецки и принадлежавший, должно быть, кому-то очень небольшому:
– Господина Лодью приглашают на будущий год на весенний праздник, в ночь на первое мая – красную ночь календаря! Вам надлежит обдумать те вопросы, которые вы захотите там задать.
– Лодья будет! – отвечал студент.
Так получилось, что никто другой этого разговора не услышал. Потому что просто и не мог услышать.
По возвращении во Фрейберг они вплотную занялись химией, благо, лаборатория Генкеля была наилучшей в Саксонии.
Глава 16. Фарфор
– Черт возьми, доннерветтер! Господин Лодья, что вы себе позволяете!
Закашлявшись, горный советник распахнул окно лаборатории и, вытирая слезящиеся от белого вонючего дыма глаза, выбежал в соседнюю комнату. За ним последовал, тоже кашляя, его ученик.
– Вы что же это делаете, негодяй! Вы что, не знаете, что когда плавили серебряную или медную руду с высоким содержанием мышьяка, от ядовитого дыма погибали рабочие! Вы хотите и меня отправить за ними следом вместе с моими домашними?
– Уверяю вас, господин Генкель, у меня не было никакого умысла против вас! Аурипигмента взято в процесс совсем немного! Но вы представляете, как изменилось бы поле битвы, ежели можно было бы применять этот дым в нужное время и потребных количествах?!
Глаза Лодьи горели огнем азарта. Горный советник не замедлил проявить эрудицию и возразил ему:
– Я вам скажу, молодой человек, что китайцы применяют глиняные гранаты с подобным содержимым в абордажных схватках, очищая удушающим дымом палубы атакуемых судов. Однако на больших площадях применение сего средства невозможно, так как затруднительно доставить столько сырья и разом поджечь его по всему фронту, да и дым немедля развеет ветром, и к тому же от него наверняка пострадают войска, сами его и применившие. Вы видите, что сам Господь не дозволяет применить такое бесчеловечное орудие убийства на поле брани путем своих природных законов.
– И все-таки не мешало бы испробовать… – негромко заметил Лодья, оставшись при своем мнении.
– Немедля все убрать! И еще, не вас ли я видел вчера вечером пьяным, в праздной толпе, и делающим мне рожи? – возмущенно продолжил речь горный советник.
– Нет никакой уверенности, что это мог быть я! – отвечал Гавриил совершенно хладнокровно.
– Габриэль, ваше поведение возмутительно! Я буду писать секретарю вашей академии!
Топнув ногой, Генкель удалился. Отношения с педантичным химиком не ладились.
Выйдя из проветренной и небрежно прибранной лаборатории, Лодья зашагал в кабачок, где его ожидал товарищ по учебе, о котором не было еще возможности рассказать.
Звали его Дмитрий Вертоградов, это был восторженный тщедушный молодой человек двадцати лет, попович из бедного прихода, невероятно талантливый и несколько не от мира сего. Увы, приобретенная в студенческие времена привычка к кабацким посиделкам впоследствии печально отразилась на его судьбе.
Сейчас он удрученно свесил светловолосую голову на локти, положенные на стол.
– Отчего кручинишься, собрат? – спросил его, подходя и подзывая кельнера, Лодья.
– Понимаешь, Гаврюша, мне надобно вызнать секрет фарфора, такое у меня порученье.
– Ну, так мы же с Генкелем в Мейсен ездили, на фарфоровую мануфактуру. Все производство нам показали, двойной обжиг, роспись…
– А вот шихту, из которой фарфор делают, в секрете держат. Ее изобрел алхимик Иоганн Бетгер при Августе Сильном. За это король из подвалов Мейсенского замка, где находилась лаборатория, перевел его в покои на верхнем ярусе замковой башни, стоящей над Эльбой. Там он и живет последнюю четверть века в холе и достатке, почти безвылазно, под неусыпным караулом[9]9
На самом деле Иоганн Фридрих Бетгер умер в 1719 году, возможно, отравленный саксонским королем Августом II Сильным, который держал его в заточении, пока не был изобретен знаменитый саксонский фарфор.
[Закрыть].
– Он мог бы раскрыть тайну?
– Да. Но как туда попасть? За двадцать лет только один раз король Август втихомолку сбыл секрет фарфора итальянцам за громадные деньги, когда ему очень нужны были наличные, и везде распустил слух о том, что секрет выкраден. Фарфор – один из главных государственных секретов Саксонии.
– Я подумаю, смогу ли тебе помочь…
– Да, ты хороший химик, Гаврюша, может быть, нам вместе удастся посредством опытов подобрать рецептуру?
– Может быть, – усмехнулся Лодья, лелея совсем иной замысел.
Они с удовольствием выпили пенного пива из больших стеклянных кружек. Гавриил с детской непосредственностью любовался, подставив кружку солнечному лучу, игрой золотистого хмельного напитка в прозрачном сосуде. Стекло его очень интересовало, и немало времени он посвятил изучению его свойств в физической лаборатории у Вольфа. И здесь он уже посетил стекольную фабрику и постарался досконально разобраться в процессе изготовления хрупкого материала. Особенно привлекала его работа над окрашиванием стекла в разные цвета, и он дотошно выспрашивал мастеров о составе красителей.
Выбрав ближайшее новолуние, Лодья под благовидным предлогом уехал с утра в город Мейсен, лежащий в сорока верстах на северо-восток от Фрейберга, и всего в двадцати пяти от саксонской столицы – Дрездена.
Мейсен возник как город пятьсот с лишним лет тому назад, вырос на берегу Эльбы из старого королевского замка, возведенного в конце первого тысячелетия. В XV веке ему пришлось побывать в роли первой столицы саксонских курфюрстов, однако затем княжий престол был перенесен в Дрезден. В Мейсене же с той поры остался первый в Германии королевский дворец – замок Альбрехтсбург, величественное пятиэтажное строение из светлого камня с красными черепичными крышами и с круглой башней, поднимающейся со стороны реки.
Лодья приехал под вечер и успел прогуляться вдоль городской стены над Эльбой, любуясь темным силуэтом готического собора, вздымающегося над громадой королевского замка, и слушая стихающие крики и смех прачек на реке. Стемнело.
Ночь была безлунной, но подходы к замку, где уже три десятилетия располагалась фарфоровая мануфактура, снабжавшая весь цивилизованный мир своей изысканной продукцией, украшенной саксонскими скрещенными голубыми мечами, ярко освещались факелами и жаровнями и бдительно охранялись перекликавшимися часовыми в красных мундирах.
По самому краю света и тьмы, по этой колеблющейся под влиянием то раздуваемого, то затухающего пламени границе промелькнула какая-то тень. Затем она переместилась за спинами часовых на темную сторону башни, смутным пятном передвигаясь по ней вверх и иногда выдавая себя негромким скрежетом кости по камню, впрочем, остававшимся незамеченным курившими свои трубки часовыми.
В это время Иоганн Бетгер, которому исполнилось около шестидесяти, высоколобый, даже скорее с нависающим лбом, сидел в кресле в своем кабинете, заставленном книжными шкафами, и читал интересную книгу о неорганических красителях, написанную каким-то венецианцем. Кабинет был расположен, как и все его апартаменты, на верхнем, пятом, этаже башни. Поэтому скрип открывающегося окна был неожиданным для старика, ведь он только что закрыл его, избегая вечерней прохлады. Он поднял голову и близоруко прищурился. От окна отделилась темная фигура, и старый некромант содрогнулся от ужаса – он подумал, что настал час расплаты. Когда пришелец вышел на свет, от сердца хозяина немного отлегло – он оказался обыкновенным человеком высокого роста, светловолосым, хотя и невесть как попавшим на верх отвесной башни. Рука алхимика потянулась было к звонку, но в это время пришелец нарушил тишину, и рука замерла в воздухе.
– Господин Бетгер, только насущная необходимость заставила меня отвлечь вас от размышлений, – заговорил неизвестный негромко, с малозаметным чужеземным акцентом. – Однако вы должны полнейшим образом ответить на мои вопросы, иначе неминуема беда…
– Что вы хотите от меня? – почти прошептал Бетгер.
– Вы должны рассказать все, что вам известно о созданном вами фарфоровом производстве. Я знаю химию, и если вы попробуете обвести меня вокруг пальца, я это пойму сразу. Расплата неизбежна.
– Но я старик, и моя память совсем плоха… Все записи хранятся внизу, в лаборатории… – алхимик едва успел это вымолвить, прежде чем его взгляд натолкнулся на бездонные синие глаза визитера, и сердце его внезапно содрогнулось от непонятного ужаса.
Он тотчас переменил решение и покорно принялся излагать все, что знал, и это продолжалось долго. Пришелец иногда делал записи грифелем на бумаге, как видно, не во всем надеясь на память. После нескольких часов беседы, поблагодарив ученого в учтивых выражениях, незнакомец повернулся и проворно вылез в окно. Послышался слабый скрежет по камню, говоривший о том, что он воспользовался кошками, применяемыми горцами для лазания по скалам. Бетгер быстро подхромал к окну и выглянул. Никого не было видно – визитер, вероятно, в совершенстве знакомый с техникой скалолазания, исчез. Казавшиеся крошечными часовые внизу как ни в чем не бывало продолжали свой обход…
На самом деле Иоганн Фридрих Бетгер умер в 1719 году, возможно, отравленный саксонским королем Августом II Сильным, который держал его в заточении, пока не был изобретен знаменитый саксонский фарфор.
Глава 17. Брокен
Итак, новый студент Генкеля вовсе не был услужлив, как надлежало славянину, чье имя в европейском языке обозначало раба, – славе, слэйв, скьяво – и не питал склонности к тихим кабинетным занятиям и усидчивой отработке навыков. В холодное время года они посетили несколько металлоплавильных заводов, и это заинтересовало его больше всего. Он самостоятельно повторил экскурсии, пропадая на заводах целыми днями – так его влекли к себе пышущие пламенем и кипящие расплавленным металлом металлургические печи. Казалось, ему нравилось наблюдать, как неподатливый металл благодаря огню покорно принимает предначертанную человеком форму. Он дотошно вникал во все особенности выплавки свинца, меди и стали.
И сам огонь словно манил его. Он мог часами смотреть на бушующее пламя – так иногда хищный зверь, замерев, наблюдает за игрой костра, разожженного молнией…
Кроме того, как уже заметил горный советник, Лодье доставляло удовольствие производить химические опыты, сопровождаемые бурными реакциями – взрывами, выделением огня и густого дыма, а также резких запахов. Казалось, обоняние играло важную роль в его исследованиях. Он с величайшей охотой пользовался великолепной химической лабораторией своего учителя. Яркое разноцветное пламя, фосфорическое свечение, ослепительные искры со вспышками – вот что привлекало его. Его забавляло изменять цвет и температуру огня путем добавления солей и подбором состава топлива. Особенный же интерес Лодья проявил к тем химическим процессам, которых его учитель не хотел касаться, так как они были связаны с реакцией соединений ядовитого мышьяка, сопровождавшейся выделением в больших количествах белого зловонного дыма и образованием смертельно опасных веществ.
Разумеется, горный советник не разделял его оптимизма и весьма порицал нового студента в письмах в Российскую академию.
Но весной, в конце апреля, произошло событие, которое нарушило сложившуюся традицию.
– Эй, Гаврила! Пляши – тебе письмо! Наверное, от симпатичной полонезки!
Соученик Вертоградов теперь вечно пребывал в приподнятом настроении, после того, как Гавриил снабдил его всесторонними сведениями о секретной технологии изготовления фарфора, что называется, из первых уст. Именно тогда зародилась в нем поначалу безобидная, но в конце – роковая страсть к вину. Страсть человека, наделенного талантом и воображением, но не имеющего той внутренней крепости и мощи, какой обладал его старший товарищ.
Лодья поднялся со стула и, выхватив конверт из руки Дмитрия, поспешно вскрыл его и впился взглядом в лист бумаги. Письмо было из Варшавы, однако совсем не от дамы, а от русского посла при дворе Августа III, курляндца графа Густава фон Кейзерлинга. Лодью не удивило письмо высокопоставленного вельможи, играющего немалую роль при дворе и недолгое время являвшегося даже президентом Русской академии, адресованное к незнатному студенту. Такие письма были и ранее, и всегда они побуждали его к важным шагам и решительным поступкам, многие из которых навсегда оставались тайной. Но то, что для письма от этого адресата избрана простая оказия, говорило о великой поспешности отправителя. Обычно подобные письма приходили непоименованными и гораздо более прихотливыми путями, нежели сейчас. Это настораживало Лодью. И вправду, на этот раз граф сообщал своему корреспонденту, что кабинет-министр Волынский попал в опалу, в начале апреля был арестован, и ничем хорошим для него эта история не кончится. Потому что следствие ведут тот же безжалостный начальник Тайной канцелярии Ушаков и угодливый генерал-прокурор Трубецкой, что год назад уже отправили на плаху троих Долгоруких, и исход этого дела тоже не вызывает сомнений. Служилый немецкий аристократ не стал бы бросать слов на ветер, и было о чем задуматься.
А произошло вот что. Заняв место покойного Ягужинского при содействии Бирона, Волынский решил, что тем же манером и он сможет крутить курляндцем и через него царицей, как это делал покойник. Он задабривал своего благодетеля, добиваясь для него разных пышных игрушек: усыновление его настоящим французским герцогом Бироном, затем избрание Бирона курляндским герцогом, наконец, отыскание жены сыну фаворита среди княжеских династий Германии. Все это должно было умиротворить и сделать сговорчивым милого друга престарелой царицы к тому времени, когда ее наконец не станет и начнется дележ власти. Но этим, наоборот, только разжигались истинно немецкие аппетиты остзейца, и он стал уже подумывать о регентстве. Его вместе с канцлером Остерманом насторожили упорные попытки Волынского реформировать закоснелое управление, к чему склонялись и фельдмаршал Миних с другими армейцами, недовольные тем, что на переговорах в Белграде сторонники союза с Австрией уничтожили все итоги затяжной и тяжелой войны с турками.
К тому же появилось подозрение и насчет цесаревны Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, и предыдущей императрицы Екатерины. Военных немцев побаивались трогать, но с гражданскими русскими решено было не миндальничать… Их схватили и жестоко пытали. По всему было видно, что их ждет скорый суд и казнь. Суровая опала, вероятно, не миновала бы и питомцев Волынского, насчет которых имел он какие-то подозрительные далеко идущие планы.
Был конец апреля. Лодья пришел к горному советнику, поднял шляпу, сказал «прощайте» и уехал из Фрейберга. Навсегда.
* * *
Гора Брокен представляет собой исполинский гранитный купол, вздымающийся над пеленой елового леса на высоту более четырех тысяч футов, или шестисот саженей над уровнем моря. Это самый высокий массив древнего Гарца, находящийся в его северной половине. Гора господствует надо всем окружающим пространством. Она постоянно покрыта снегами и туманами, точно вестница далекого сурового Севера, и в этом тумане, кажется, таятся неведомые и пугающие силы, давно забытые в других краях земли. И во всей христианской Европе она имеет славу как место главного сборища ведьм и прочей нечисти.
Вершина ее, большую часть года окутанная туманом, совершенно лысая, и одни говорят – из-за того, что климат наверху такой же, как в суровой Исландии, где не растут леса. Другие же – оттого, что это ведьмы расчистили себе место для ежегодных плясок, празднеств и увеселений, происходящих в ночь на первое мая, или Вальпургиеву ночь, каковое празднество древние кельты именовали Белтайн, и когда, по преданию, был зачат британский король Артур за тысячу с лишним лет до описываемых событий.
Брокен находился немногим более чем в двухстах верстах от Фрейберга по прямой дороге через города Лейпциг и Галле.
Одинокий путник шел по лесистому склону. Дикие горы, казалось, разрушенные гневом небес, простирались вокруг, насколько хватало взгляда. Вершину впереди, куда он направлялся, покрывало темное облако, там посверкивали вспышки молний, долетал рокот грома. Но высокий широкоплечий путник не сбавлял хода. Ураганный порыв снес его шляпу и разметал светлые волосы, но он продолжал упрямо подниматься, и казалось, что чем выше он взбирается, тем, вопреки здравому смыслу, двигается все быстрее.
Предания окрестных земель повествовали о том, как тысячу лет тому назад язычники-саксы, скрываясь на этих высотах от христианских воинов Карла Великого, поклонялись своим древним богам: Балдру, Остере, Фрейе, Вотану, Тору и Саксноту, прародителю саксов. Что они оставили алтари из наваленных камней. И что их тени охраняют этот мрачный край от чужаков.
Но гость, идущий издалека, знал, что давшая свое имя этой ночи святая Вальбурга, ровесница тех темных и кровавых лет, британская монахиня, прославившаяся тем, что усмирила море, плывя в Германию, была лишь христианским воплощением древней морской богини Нехалении, чье имя упомянуто еще в анналах римлян. И что гораздо более древние силы опекают это место.
Меж тем тьма сгущалась, и вот путник взошел туда, где нависала зловещая туча. Молнии блистали вокруг него, одна ударила совсем рядом, на секунду ослепив, приподняв его волосы таинственной энергией и заставив искры пробегать меж них. Кусочки раскаленных камней прожгли его намоченную дождем одежду, она задымилась в нескольких местах. Но он даже не замедлил хода, словно знал, что небесный огонь не повредит ему. И вот, когда ночь окончательно вступила в свои права, он наконец оказался выше тучи, и молнии блистали под его ногами. Деревья разом расступились, будто отбежали назад. Перед ним простиралась обширная ровная площадка, посреди которой вулканом пылал огромный костер, то и дело вспыхивавший колдовскими зелеными и синими снопами искр. Вокруг костра весело плясала длинная вереница людей, и, перекрывая доносящиеся точно сквозь вату раскаты грома, звучала странная, какая-то визгливая и завораживающая музыка.
Путешественник в опаленном молниями мокром платье, разорвав круг пляшущих, большей частью женщин, подошел к костру, чтобы немного просушиться. Рядом с ним у огня очутились как мужчины и женщины обычного вида, так и весьма необычные, и было не понять – искусные ли это маски или подлинные причуды природы и плоти. Никто не поторопился выказать чужаку гостеприимство, но и неприятия не выразили. Однако пришельцу этого было недостаточно. Поворачиваясь к огню то одним боком, то другим, он немного просох и подошел ближе туда, где находилось подобие алтаря и толпились, как видно, избранные гости.
– Господин Лодья, если не ошибаюсь? – вдруг раздался громкий властный голос. – Подойдите поближе.
Путник тотчас это исполнил.
