Текст книги "Зов пустоты"

Автор книги: Максим Шаттам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Он совершенно овеществил женщин. Они стали одноразовыми.

Среди теней, заполонивших разум Лудивины, вдруг показался лучик света. Всего один лучик, сиявший, словно маяк в ночи.

«Фантазии сильнее, чем наслаждение. Он фрустрирован. Он разочарован, разгневан. Вот почему он быстро убивает. После первого раза он продержался восемь месяцев, потому что все прошло хуже, чем он себе представлял. Когда его желания стали слишком навязчивыми, он вновь взялся за дело, но на этот раз все прошло еще менее удачно, и он впал в ярость. Он бил вторую жертву снова и снова, стремясь выместить на ней всю свою фрустрацию…»

После этого он продержался еще почти два года и взялся за мужчину – Лорана Брака.

«Нет, обычно им руководит сексуальное желание, – повторяла себе она, – а Брака он не насиловал. В этот раз им руководило что-то еще».

К тому же два года ожидания – долгий срок для извращенца, настроенного так решительно. Обычно все происходит иначе: преступники подобного рода со временем набираются уверенности в себе и все охотнее идут на поводу у собственных фантазий, все чаще и чаще переходят к действию…

«Может, те два года он провел в тюрьме? С Лораном Браком?»

Это казалось возможным. К тому же метод преступника был столь точным, столь отработанным, что Лудивина ни на миг не сомневалась: он не менял его, совершая другие преступления. Его не поймали в связи с гибелью двух девушек, так что у него не было ни единой причины изобретать иной метод работы. Столь уникальный почерк уже сам по себе казался воплощением фантазий, частью личности преступника, изменить его было бы нелегко. Нет, других преступлений, помимо этих трех, он не совершал.

«Если только полицейские не сочли другие его преступления суицидом: в таком случае они могли закрыть дело, не обратив внимания на следы сексуального насилия, могли отказаться от проверки фактов, дальнейшего расследования…»

Лудивина сделала заметку о том, что нужно составить список всех случаев самоубийства на железной дороге, тщательно исследовать обстоятельства каждого, разузнать подробности.

И все же она так и не понимала, почему преступник убил мужчину, действуя по той же, явно очень личной, схеме, но исключив из нее элемент сексуального насилия – притом что как раз он и играл ключевую роль для динамики его преступлений.

Может, Марк Таллек прав? Может, это убийство совершила исламистская сеть?

«Нет, этот человек слишком сосредоточен на самом себе, он убивает в одиночку. Он делает это ради себя, ради собственного удовольствия, ради удовлетворения своих нужд, он не может делиться всем этим с другими».

А может, это заказное убийство?

Лудивина вздохнула. Серийный убийца становится наемником? Безумная идея.

«Так бывает только в кино. Настоящий извращенец удовлетворяет только свои, глубоко запрятанные, сокровенные желания, он раб собственной ненормальности, совершенно неспособный использовать ее ради оказания услуг или ради денег!»

Полная нелепица. Как раз поэтому она совершенно не могла смотреть «Правосудие Декстера» и другие подобные сериалы. Во всей этой насквозь голливудской продукции не было ничего правдивого: лишь полное непонимание психологических механизмов, превращающих человека в убийцу.

«Но почему же он сменил метод? Почему убил Лорана Брака? Он хотел убить именно его, или Брак просто попался под руку?»

Лудивина решила отвлечься и принялась ходить по своей просторной гостиной. Огонь в камине уже догорал, и она пошевелила угли кочергой, пытаясь его оживить. Ее лицо осветилось красным светом, в зрачках отразились язычки пламени.

«Он помешан на чистоте».

Сам по себе этот элемент мог бы указать на вполне конкретный тип извращенцев, но Лудивина не могла не принимать в расчет все остальные детали. Особенно ногти и волосы.

Во всех трех случаях преступник тщательно вычистил ногти жертв, даже порезал одной из женщин палец; после этого он наклеил поверх ногти разного вида, от разных людей. Он старательно впутал в волосы жертв аккуратно срезанные пряди волос, принадлежавших другим людям. Возможно, Сеньон не был так уж далек от истины, когда сказал в шутку, что убийца Лорана Брака рылся в мусорных баках возле парикмахерских и маникюрных салонов.

В горле первой жертвы обнаружили жевательную резинку со следами ДНК, но не жертвы, а кого-то еще: Лудивина была готова поспорить, что это ДНК какого-то случайного прохожего, по несчастью выбросившего жвачку как раз там, где ее смог затем подобрать убийца.

«Он любит запутывать следы. Отсюда и железнодорожные пути. Потому что тела будут повреждены еще сильнее, потому что в этом месте полным-полно мусора, потому что полицейские соберут там сотни, если не тысячи образцов и получат столько же результатов анализа ДНК».

У Лудивины в голове начала складываться общая картина.

«Он не моет их перед тем, как убить. Ему плевать. Он делает это потом, только для того, чтобы стереть любые свои следы. Их чистота его не волнует, он просто не хочет оставить зацепок, которые могли бы привести к нему. Ради этого он даже наполняет влагалище и прямую кишку дезинфицирующим средством и трет…»

Чудовище.

Постепенно, снова и снова читая подробные отчеты, Лудивина начала делать выводы. Чем больше она читала, тем больше ей бросалось в глаза очевидное. К этому у нее был талант. Великий криминалист Ришар Микелис, взявший ее под свое крыло, мог ею гордиться. Она много работала и усвоила огромный объем теоретических знаний. Она усвоила четкую схему. Ее сильной стороной была способность методично ее применять: она не просто чувствовала факты, не просто понимала смысл действий или верно интерпретировала каждый жест. Она умела примерить на себя шкуру всякого безумца, понять его, восстановить руководившую им внутреннюю, неадекватную логику по следам, которые тот оставлял после себя, на своих жертвах: она знала, как заставить говорить эти следы, эти отчеты и фотографии…

Дождь за окном стих, но Лудивина не заметила ни этого, ни того, что ее босые ступни заледенели от ходьбы по холодному паркету.

Электронные часы на модеме показывали полночь. Следователь все еще была на ногах: она стояла лицом к стене гостиной, покрытой заметками, чувствуя, что «убийца с железной дороги» – так она его теперь называла – где-то совсем рядом, что он у нее прямо перед глазами, что его имя записано черным по белому в одной из папок в полицейских архивах.

И вдруг, словно развернув к себе лист бумаги и рассмотрев прежде искаженный, недоступный глазу рисунок, Лудивина увидела собранные ими данные под иным углом – и все поняла.

16

Как сохранить спокойствие в полнейшей пустоте, не имея ни единого ориентира?

Лудивина без конца задавала себе этот вопрос, стараясь не утратить ясности мыслей, не сдаться на волю страха, не впустить внутрь себя безжалостные щупальца ужаса, лишающие всякого разума, всякой способности мыслить и действовать.

Ей казалось, что она плывет в темноте, что ее тянут ко дну часы, проведенные в полном одиночестве, в холоде, в неудобной позе, безо всякого представления о времени, лишь с одной, все более неотвязной мыслью – о том, как ее мучат жажда и голод.

Ночная бабочка не случайно сгорает заживо у раскаленной лампочки. Она горит потому, что слишком долго летала вокруг, словно загипнотизированная, зачарованная очевидной опасностью. Лудивина стала этой бабочкой. Она слишком приблизилась. Но ее привлек не свет, ее притянула тьма. А он не смог этого вытерпеть. Потому что теперь у нее больше не было сомнений в том, что ее похитил именно он. Именно он сейчас ждал где-то над ее головой. Теперь Лудивина была в этом уверена.

Все началось вечером в пятницу, у железнодорожных путей, с трупа Лорана Брака.

Как и когда все закончится?

«Стоп. Это мне не поможет. Только полезные мысли. Все обдумать. Все вспомнить. Проанализировать. Понять. Сделать выводы».

Лудивина знала, что убийца с железной дороги не держит при себе жертву слишком долго. Откровенно говоря, она сама не понимала, почему она до сих пор жива. Почему он ее еще не изнасиловал.

Она сжала кулаки: боль из стянутых запястий разлилась по рукам до самых плеч. Хомуты были затянуты очень сильно и глубоко впились в кожу.

Вот и еще одно доказательство, хомуты.

Лудивина постаралась отогнать подальше вставшие у нее перед глазами изображения женщин, задушенных тонкими полосками пластмассы.

«Только полезные мысли!»

Кто он такой? Что у него за фантазии, потребности, что за жизненный опыт? Какой психологический путь ему довелось пройти, чтобы впервые перейти к действию? Во что он превратился теперь? Лудивина должна была сосредоточиться на чем-то способном подпитать надежду, что таяла с каждой секундой, должна была удержать тьму как можно дальше от своей души. Ей нужно было найти брешь, пусть даже крошечную, хоть какой-то просвет, сквозь который она сумела бы пробраться в его голову, чтобы он хоть на миг перестал видеть в ней сопротивляющийся ему инструмент, чтобы он увидел в ней человека.

«Его эмпатия отделена от внешнего мира слишком толстой стеной: она в неприступном бункере. Не стоит разыгрывать эту карту. У меня ничего не выйдет, он никогда не увидит во мне женщину, живое существо, для этого нужно гораздо больше времени, такой вариант точно не годится!»

Оставался единственный способ: стать зеркалом. Понять его так хорошо, чтобы он остановил занесенную над ней руку, чтобы услышал ее. Ее слова должны быть крайне точными, должны сразу попасть точно в цель. Она должна рассказать ему о нем. Ничто не сделает ее женщиной, достойной его уважения; но она может стать его отражением, фрагментом его сознания, погребенного глубоко под слоями страданий, равнодушия, эгоизма. Извращенец вроде него не станет слушать никого, кроме самого себя.

«Да, именно так. Для этого мне нужно найти ошибку в его рассуждениях, разбить его броню насильника и убийцы, проникнуть внутрь его самого».

От последних слов ее бросило в дрожь.

Она отказывалась верить, что все закончится вот так, – после всего, что она пережила, с чем столкнулась, в момент, когда она только начала вновь чувствовать себя женщиной, а не закрытой раковиной. Нет, этого не может быть.

Но Лудивина знала, что ей не хватает деталей. Она могла сколько угодно вспоминать все подробности расследования, но так и не видела ни единой лазейки, которую могла бы использовать.

«Время, еще немного времени, вот и все, о чем я прошу».

Начать расследование сначала. Наверняка там было больше, чем ей запомнилось. Что она упускает?

Ее охватило отчаяние. Лудивина привыкла к скорости расследований, ей хорошо было знакомо ужасное ощущение того, что каждый проходящий день – это день, дарованный преступнику для того, чтобы он продолжал свои дела, что каждая новая неделя расследования – возможно, последняя неделя жизни мужчины или женщины, которых преступник выберет в качестве жертвы. Но на сей раз жертвой была она сама. Она одновременно играла на всех досках – от этой мысли у нее опускались руки. Сколько у нее времени? Несколько часов? Пара минут?

Она медленно выдохнула, прикрыв глаза. Тьма во тьме. Все тело ныло, ягодицы болели от того, что она уже давно не двигалась, запястья горели, в горле словно пересыпался песок.

Едва она решила вновь сосредоточиться на расследовании, как раздался звук, от которого все в ней замерло. Где-то наверху, за перегородкой, кто-то скребся.

Может, она здесь не одна? Может, есть и другая жертва?

Надежда тут же угасла, когда вдали, словно за толстой стеной, раздался приглушенный голос:

– Я… тебя… чувствую…

Это точно мужчина. Казалось, что он далеко, но Лудивина совершенно не обольщалась: она понимала, кто это, знала, что он обращается к ней, а точнее, говорит с ней, демонстрирует ей свое возбуждение.

Он снова поскребся и добавил, на этот раз громче:

– Ты больше никогда не будешь одна… ты и я… я наполню тебя… а потом ты станешь… моей…

Он говорил высоким голосом, тщательно выговаривая каждый слог, и от этого его слова звучали еще страшнее.

У Лудивины участилось дыхание. По телу разлился гнев, она сжала кулаки. Если бы только он ее не связал…

– Ты должна созреть… И мои чресла тебя взорвут…

Лудивина сжала зубы и, то ли от гнева, то ли от отчаяния, несколько раз ударила затылком о камень у себя за спиной.

Ей нужно было придумать способ овладеть собой, прямо сейчас, сию же минуту.

17

Шум от проходившего неподалеку и совершенно невидимого отсюда шоссе А115 совершенно не соответствовал мирному сельскому пейзажу, посреди которого, на обочине небольшой дороги, затерянной к северо-западу от Парижа, стояла «Ауди ТТ РС»: невспаханные поля, покрытые лесом холмы. Островок деревенской жизни в сорока минутах от столицы.

Рядом с Лудивиной, прислонившейся к машине, затормозил седан с затемненными стеклами. За рулем сидел Марк Таллек. Опустив стекло, он сразу, даже не поздоровавшись, спросил:

– Что за история с идентификацией?

– Вы все еще доверяете моему инстинкту? Я уверена, что убийца уже есть в наших базах данных. Изложу вкратце. К своим жертвам он относится как к вещам. Это предметы, которыми он пользуется ради собственного удовольствия. Его не возбуждает даже само убийство: вот почему он использует хомуты. Я не удивлюсь, если он вообще не наблюдает за их агонией. Это преступник, действующий исключительно ради извращенного сексуального удовольствия, но не получающий того наслаждения, которое он себе представлял.

– То есть импотент?

– Не совсем. Мне кажется, его фантазии на него очень сильно давят, но в момент, когда он оказывается наедине с жертвой, реальные ощущения недотягивают до тех, о которых он мечтал, не соответствуют его ожиданиям, приложенным усилиям. Вот почему он избил вторую жертву: он был слишком фрустрирован после долгих месяцев, на протяжении которых он представлял себе, как все будет. В то же время его навязчивое стремление их вымыть никуда не девается. Он действует крайне тщательно. Даже слишком тщательно. Он моет их в хлорке, моет даже… самые интимные части тела… чистит им ногти, наклеивает чужие ногти, смешивает с их волосами пряди чужих волос… это уже немалый труд, но потом он еще и бросает их под поезд… смешивает их с лежащим на насыпи мусором… Иными словами, на то, чтобы замести собственные следы, он тратит куда больше сил, чем на само похищение.

– Он сумасшедший, я давно это понял, спасибо.

– Да, но он делает все это не просто так. Нет, его действия – результат опыта, плод длительных размышлений.

Марк Таллек сдвинул на нос солнцезащитные очки и приготовился слушать дальше.

– Он уже нам попадался! – подвела итог Лудивина, словно это было совершенно очевидно. – Это насильник, которого уже ловили, возможно, находили по образцам ДНК и по свидетельствам жертвы, может быть, даже нескольких жертв. Он уже отсидел срок, но это его не успокоило. Подобные извращенцы в тюрьме не меняются, заключение лишь разжигает их фантазии. Собственно, в тюрьме он и разработал план действий. На этот раз он не попадется, потому что не оставит ни следов, ни свидетелей. Он одержим мыслью о том, чтобы скрыть собственные следы, потому что в прошлом неаккуратность дорого ему обошлась!

Марк кивнул:

– Ясно. До этого момента мне все понятно.

– Итак, его имя уже есть в наших базах. Я попросила Гильема найти всех насильников в возрасте до сорока пяти лет, вышедших из заключения за год до первого преступления. Я думаю, что желания, которые им владеют, слишком сильны, и он не мог контролировать их на протяжении десятилетий, а почти сразу же перешел к действию. Даже если он отсидел лет десять, ему должно быть не больше сорока. Потом мы посмотрим, кто из этих насильников теперь живет в Иль-де-Франс и кто из них примерно подходит под параметры нашего преступника. Я возьмусь за это, как только смогу.

Марк указал на Сеньона, скрючившегося на пассажирском сиденье:

– Но что мы все здесь сейчас делаем?

Лудивина обернулась к невысокому, покрытому лесом холму, к которому вела грунтовая дорога.

– Первое убийство всегда наиболее красноречиво. Убийца не выбирает первую жертву случайно. Надеюсь, мы сумеем узнать что-нибудь, что поможет нам лучше его понять. Первая девушка жила вон там, на холме Монтарси, в цыганском таборе.

Марк Таллек недовольно скривился:

– Эти люди не станут разговаривать с полицейскими.

– Поэтому мы и пойдем туда сами, без подкрепления. Я решила не вызывать полицию, и, если вы не против, разговаривать тоже буду я. Вы с Сеньоном просто побудете там, на всякий случай…

Спустя десять минут «Ауди» добралась по тряской, разбитой колее до прогалины на вершине холма. Вдоль обеих обочин дороги, лишь слегка прикрытые колючим кустарником и опавшими листьями, лежали кучи мусора, какие-то пакеты, старые электроприборы, сломанная мебель, детали машин.

Впереди показалось несколько крошечных, построенных из подручного материала хижин. Большинство оконных рам было заклеено газетными листами, трубы, сделанные из обрезков вентиляционных коробов, выплевывали в мрачное утреннее небо серый дым. Между хибарами на ветру сохло цветное белье.

Вокруг ни единой души.

Лудивина затормозила у въезда в поселение и, едва Сеньон попытался распрямиться, знаком попросила его подождать в машине. Марк Таллек остановил свою машину прямо за «Ауди» и остался сидеть в ней, пока Лудивина одна пошла вперед.

Между домами и деревьями петляла пыльная тропка. Лудивине не верилось, что здесь живет больше ста человек, в том числе и дети.

Прямо перед ней ударился о землю мяч, отскочил к самой машине. Из ниоткуда молча появились трое детей, уставились на нее, а потом вдруг заметили спортивный автомобиль. Тут любопытство взяло верх над осторожностью, и они кинулись прямо к «Ауди», не выпуская при этом из виду стоящих чуть поодаль темнокожего гиганта и белого парня в военной парке.

Лудивина повернулась, собираясь продолжить разведку, и оказалась прямо перед мужчиной небольшого роста, со впалыми щеками, загорелым лицом, седыми усами и мрачным взглядом. Он тоже появился словно из ниоткуда и теперь фактически преградил ей путь.

– Что вам нужно? – спросил он тихим, резким голосом, с сильным восточным акцентом.

Во рту у него сверкали золотые зубы.

Понимая, что ее гражданская одежда может ввести его в заблуждение, Лудивина вытащила из кармана удостоверение.

– Я не собираюсь вам досаждать. Я хочу вам помочь.

Мужчина отступил на шаг назад, не сводя с нее враждебного взгляда.

– Никаких проблем, тут все спокойно.

– Я пришла по поводу Джорджианы Нистор.

Глаза ее собеседника на миг словно озарились.

– Вы поймали ублюдка?

– Нет. Я как раз хотела задать вам несколько во…

– Мы уже все сказали.

– Я знаю, вы говорили с моими коллегами из РОСП Версаля, но я из другого отдела. Понимаете? Я хотела бы вас…

Мужчина свирепо замотал головой и указал на машины:

– Нет, нет, все уже сказали, уезжайте.

– Я…

– Хватит! – гаркнул он. – Оставьте нас в покое!

– Жик! – раздался где-то поблизости женский голос.

У входа в крошечную, чудом не падающую хижину, с куском синего брезента вместо крыши, показалась крупная женщина. Она решительно обратилась к мужчине на языке, которого Лудивина не знала: тот разразился бранью, плюнул на землю и ушел.

– Спасибо, мадам, – начала Лудивина, подходя к ней.

Перед ней стояла женщина неопределенного возраста: возможно, ей было всего лет сорок, но выглядела она гораздо старше. Маленького роста, с длинными, тщательно расчесанными, густыми иссиня-черными волосами, она куталась в заношенный халат, явно надетый поверх какой-то еще одежды.

– Жикайо не любит полицейских. У него два сына, у обоих проблемы с законом…

У нее тоже был сильный акцент, но она свободно объяснялась по-французски.

– Мне очень жаль. Я пришла по поводу Джорджианы Нистор.

– Я слышала. Это хорошая девушка, я хочу помочь.

– Наверняка вы были с ней знакомы, – сказала Лудивина, чувствуя себя довольно глупо.

Она огляделась и отметила про себя, что поселение уходило в лес куда глубже, чем она предполагала. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись хижины. Некоторые жались к деревьям, другие были сколочены из деревянных поддонов, обитых сверху листами железа, третьи, большего размера, казались куда более прочными и долговечными… Между грудами коробок и разбитых деревянных ящиков стояли тележки из супермаркета, набитые тряпьем и деталями машин. Возле бочки, в которой горел костер, грелись какие-то подростки, осторожно поглядывавшие в сторону Лудивины. За длинным столом на самодельных лавках сидело несколько человек, изучавших ее без единой капли добродушия во взгляде.

– Все здесь знают Джорджиану.

– Вы ее родственница?

– Я тетя.

В надежде на то, что в более интимной обстановке женщина скорее раскроется, Лудивина указала на дверь постройки, служившей ей домом:

– Можно войти?

Женщина спокойно покачала головой.

– Лучше здесь. Что вы хотите услышать?

Лудивина немного смутилась из-за отказа, но постаралась собраться с мыслями, сконцентрироваться на расследовании.

– Тот, кто причинил зло Джорджиане, снова сделал то же самое. С другой девушкой. Вы знали?

Женщина от изумления разинула рот, в котором не хватало нескольких зубов, прикрыла его ладонью.

– Мне очень жаль, но я должна была вам об этом сказать, – продолжила Лудивина. – Боюсь, Джорджиана была его первой жертвой. Возможно, он какое-то время наблюдал за ней, прежде чем перейти к делу. Вы не знаете, она часто отсюда выходила?

– Да, почти каждый день.

– Куда она ходила?

– По-разному. Сержи, Париж, к шоссе в Эраньи.

– Она… работала?

Женщина кивнула, и Лудивина задумалась, просила ли Джорджиана милостыню или порой занималась еще чем-нибудь. Правда, она не осмелилась сразу спросить о проституции, не желая разозлить ту, как ей сразу же стало ясно, редкую цыганку, которая согласилась с ней поговорить. Не сейчас, может, в конце разговора.

– Она не упоминала никакого мужчину перед тем, как исчезла?

– А в чем дело?

Теперь цыганка смотрела на нее с подозрением. Лудивина решила раскрыть все карты:

– Возможно, убийца общался с ней, прежде чем напал на нее. Я не уверена, но такая вероятность существует.

– Он знает Джорджиану?

Следователь с досадой кивнула:

– Может быть. Но не поймите меня неправильно: я не говорю, что это кто-то из табора. Я никого не обвиняю.

В глубине души Лудивина была уверена в этом с того момента, как здесь оказалась: у убийцы была машина, было место, где он мог спокойно насиловать и мучить своих жертв. В тесноте табора такое было просто невозможно, к тому же у его обитателей отчаянно не хватало средств к существованию: нет, никто здесь не мог позволить себе автомобиль, ни у кого не было спокойного места вдали отсюда, где он мог бы мыть в хлорке трупы. Это точно не цыгане.

Заметив, что ее собеседница чем-то озадачена, Лудивина настойчиво спросила:

– Вам что-то пришло в голову?

Цыганка заколебалась. Она кратко взглянула на наблюдавших за ними людей у стола и тихо ответила:

– Мирко.

– Простите, что?

– Поговорите с Мирко.

– Кто это? Мои коллеги из РОСП с ним говорили?

– Нет. Но Мирко с тех пор стал ненормальным.

Лудивина запомнила имя.

– Где я могу найти этого Мирко?

Женщина неуверенно указала ей куда-то в глубь поселения.

Это будет совсем не просто, подумала следователь. Тут пять или шесть десятков домов и раза в два больше жителей, плохо говорящих на французском, совершенно не расположенных к общению с той, кого они считают грязной полицейской ищейкой, явившейся, чтобы мешать им жить обычной жизнью.

– Вы поможете мне его найти? – спросила она.

При этих словах один из парней, окруживших бочку с костром, обратился к женщине по-румынски и жестом велел ей идти в дом. Лудивина оказалась как бы между ними, двинулась к парню, довольно крепкому на вид.

Лудивина долгое время занималась единоборствами и знала, что при необходимости сможет дать ему отпор, но надеялась, что до этого не дойдет. К бочке подходило все больше и больше людей: все хотели узнать, в чем дело. «Удар ножом – дело нехитрое и быстрое…»

На ней не было бронежилета, лишь табельный пистолет на боку. Она сделала глубокий вдох:

– Чем быстрее я получу то, что мне нужно, тем быстрее уеду отсюда, – сказала она громко и четко, надеясь, что ее слова услышит как можно больше людей. – Я не сделаю вам ничего дурного, я приехала из-за Джорджианы. Я надеюсь, что с вашей помощью сумею найти ее убийцу.

– Другие мусора тоже так говорили. Мы ждем уже почти три года! – крикнул какой-то парень.

– Раз я здесь, значит, мы все еще работаем над этим делом. Но мне нужна ваша помощь. Прошу вас, ради Джорджианы, выслушайте меня, поговорите со мной.

На многих лицах осталось все то же недоверчивое выражение, и Лудивина осознала, что даже время не поможет ей внушить им доверие, заставить их ей открыться. В то же время она заметила, что несколько человек от ее слов явно засомневались, дрогнули. Она решила сыграть на этом:

– Возможно, кто-то из вас что-то видел. Возможно, вы обладаете какой-то информацией, совершенно невинной на первый взгляд, но она может нам помочь. Вы хотите, чтобы тот, кто убил Джорджиану, остался безнаказанным? Разве вы не хотите увидеть его в суде, а потом в тюрьме? Поговорите со мной не ради того, чтобы помочь полиции или жандармерии. Сделайте это в память о Джорджиане.

При этих словах один из стоявших поблизости стариков бросил ей:

– Мирко Матеско.

– Вонючий старикан! – тут же ответил ему один из молодых парней.

Какой-то крепкий с виду мужчина резко вытянул руку и, обругав, влепил ему всей ладонью по затылку. Не нужно было знать румынский, чтобы понять, что речь идет об уважении к старшим.

– Где мне найти этого Мирко? – спросила Лудивина.

– Он ни при чем, – настойчиво сообщил ей другой парень.

Но старик свистнул в его сторону, призывая замолчать.

– Еще не хватало вмешивать сюда гаджо, – возмутился парень.

Разговор становился все более громким и страстным, несколько человек встали с мест, двинулись друг к другу.

Старик не сводил усталого взгляда с Лудивины. Он наклонил голову и глазами указал ей в конец поселения. Следователь тут же сорвалась с места, проскользнула между двух хлипких заборчиков, двинулась в заросли кустарника.

Лудивина поняла, что Мирко, скорее всего, тоже подросток: слишком рьяно его защищали представители младшего поколения, вероятнее всего друзья. Поскольку ей нельзя было зайти ни в одну из крошечных хижин, она надеялась, что этот самый Мирко сейчас на улице. Большинство цыган явно жило на улице, и это было вполне объяснимо. У домов кричали и смеялись дети. Женщины болтали, стирая белье в тазах. Плакали младенцы. Воздух наполнялся запахами густо приправленных чем-то острым блюд, к ним время от времени примешивался более резкий запах бензина, горевшего в длинном стальном желобе. Под ногами Лудивины путались коты и собаки, так что она порой едва не падала. Пока она пробиралась по поселению, цыгане бросали на нее удивленные взгляды, что-то говорили ей вслед. Им не так уж часто встречалась здесь красивая блондинка, с решительным видом осматривавшая все вокруг.