Текст книги "Зов пустоты"

Автор книги: Максим Шаттам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

10

Дождь медленно затушевывал сад за стеклянной дверью, ткал серую завесу между Лудивиной и внешним миром. Девушка непрерывно меряла шагами свою просторную гостиную. Она заварила себе чай с имбирем и расставила по всей комнате зажженные свечи, чтобы вдохнуть в нее жизнь, противопоставить хоть что-то потокам воды, обрушившимся на ее окна. Неохотно попереключала телеканалы, а затем передумала и включила музыку. Нежный голос Дайаны Кролл согрел ей душу, и Лудивина, сама не зная как, вдруг оказалась перед просторным книжным шкафом. Она рассеянно водила пальцами по корешкам книг, словно надписи на них были сделаны шрифтом Брайля. Поплотнее закутавшись в наброшенный на плечи шерстяной плед, Лудивина склонилась над полкой, где стояла ее коллекция старых комиксов про Тентена – в детстве она ими увлекалась, – и задумалась, не развлечет ли ее небольшое путешествие в прошлое, в детские годы, но тут же поняла, что ей этого совсем не хочется.

Ей было скучно. Она не могла ни на миг забыть о работе, не могла отдаться простым радостям жизни. Никаких срочных дел в рамках расследования у нее было, и потому ей пришлось смириться с тем, что воскресенье она проведет дома – вдали от работы, от своего трупа, от разгадки.

В субботу они с Сеньоном побывали у вдовы Лорана Брака в маленькой трехкомнатной квартирке, расположенной в унылом спальном районе Корбей-Эсона. Лудивина решила, что сама сообщит женщине о смерти мужа, предоставив Сеньону осматриваться в плохо убранной гостиной. Вдова много плакала, даже слишком много, и вслед за ней заплакал и ее сын, годовалый малыш, который до этого носился по комнате, преследуя темнокожего гиганта, пока тот медленно ходил от книжных полок к буфету, рассматривая редкие фотографии. Будь Сеньон хоть трижды жандармом, он все равно казался мальчику подозрительным. Сеньон предложил приглядеть за малышом и под этим предлогом исчез из гостиной, чтобы заглянуть в другие комнаты.

Немного успокоившись, жена погибшего – ее звали Малика, одежда оставляла открытыми только ее глаза и кисти рук – согласилась ответить на вопросы Лудивины. Та тут же предложила женщине позвонить родне, попросить их приехать, побыть с ней, но вдова отказалась. А жаль: работать в присутствии родственников следователю сложнее, поскольку все вокруг пытаются защитить свидетеля, но зато правду о подозреваемом уже не так легко скрыть, потому что все слушают, что говорит главный свидетель, и добавляют к его рассказу что-то свое.

Малика отвечала на вопросы очень медленно. Она подтвердила, что муж не поддерживал никаких преступных связей, что пребывание в тюрьме его изменило, что он стал ответственным отцом семейства. Они познакомились, когда он только вышел на свободу: их представил общий друг, это была любовь с первого взгляда, они сразу поженились, вскоре родился ребенок. Лоран потерял слишком много времени, потратил драгоценные годы, разрушая себя преступной деятельностью, и хотел наверстать упущенное. Малика едва сдерживала слезы в течение всего допроса, который Лудивина постаралась провести с особой деликатностью, которой требовала ситуация.

Лоран Брак работал в фирме, продававшей кондиционеры: он их устанавливал. Он нашел эту работу по знакомству, пройдя соответствующее обучение, на которое он поступил сразу после выхода из тюрьмы. Малика уверяла, что он был трудяга, уходил рано утром, никогда не жаловался на сверхурочную работу, поскольку она приносила лишние деньги – это им было на руку, ведь Малика не работала, занимаясь ребенком.

Она едва не вышла из себя, когда Лудивина спросила, встречался ли ее муж или поддерживал отношения с людьми, связанными с оборотом наркотиков. Нет, Лоран не знал даже тех, кто работал в их пригороде. Он вообще почти ни с кем не общался, понимая, что дурное окружение рано или поздно приведет его обратно в тюрьму. Он разорвал все связи с прежними друзьями, хотя те и сочли его дураком и эгоистом. Он стал хорошим, честным человеком, прекрасным мужем, прекрасным отцом, образцовым мусульманином. Отбывая свой последний срок, Лоран принял ислам. Вера дала ему твердость, которой ему не хватало, рамки, которые не сумели установить для него родители. Но прежде всего она открыла ему истинное значение его существования, истинную суть нравственности, и он уже не мог их игнорировать. Отныне он сам отвечал за свои поступки – не перед обществом, которое презирал за то, что оно никогда ничего для него не делало, но перед самим Богом: а перед Ним он обязан был быть хорошим человеком.

Лудивине непросто было проявлять ожидаемое сочувствие, не теряя при этом необходимой дистанции и успевая набирать на ноутбуке, который она держала на коленях, отчет об услышанном. Вдобавок ко всему, ей приходилось вежливо заполнять паузы в разговоре, возникавшие, когда крошечный портативный принтер выплевывал листы, которые вдова должна была подписывать.

Внимательно вслушиваясь в стенания вдовы, Лудивина размышляла, не ведет ли этот путь в тупик. Лоран Брак действительно изменился, вера – и любовь, правда в меньшей степени, – сделали его другим человеком. И все же, когда они с Сеньоном вышли из квартиры и он спросил, что она обо всем этом думает, Лудивина целых три этажа не знала, что ему ответить. Все было слишком гладко. Весь рассказ Малики – она ни разу не сбилась, все аккуратно описала, несмотря на слезы и переживания, – казался заранее подготовленным, заученным. Сеньон согласился. Квартира показалась ему фасадом, за которым явно что-то пряталось. Слишком много религиозных символов: на книжной полке – Коран, на стенах под стеклом – стихи Корана, записанные каллиграфическим письмом, а каждая подушка, каждый лоскуток окрашен в зеленый цвет Корана. Да, Лоран Брак уверовал в Аллаха, но обстановка в его квартире была слишком навязчивой. Все в его доме походило на декорации к хорошо отрепетированной пьесе, которую готовились сыграть, как только полицейские переступят порог дома.

Лоран Брак что-то скрывал.

Но Лудивина не понимала, была ли его жена соучастницей или же ей просто вешали лапшу на уши. Сеньон рассмеялся и напомнил коллеге, что в этой семье хозяйством занималась как раз жена и что жены довольно часто прикрывают мужей. Если за фасадом мирного, вновь обращенного мусульманина Лоран Брак скрывал какую-то преступную деятельность, его жена не могла об этом не знать – не при наличии таких декораций.

Теперь следователям предстояло изучить доходы семьи Брак, просмотреть распечатки звонков обоих супругов, узнать, где они были в течение всего дня и вечером в пятницу, составить примерный распорядок дня убитого, поговорить с его работодателем, составить список его друзей, проверить, действительно ли он посещал мечеть, опросить персонал тюрьмы, где он сидел, узнать о его поведении в заключении и так далее. Заниматься этим в праздники было непросто, так что Лудивина отправила Сеньона и Гильема домой, к женам, до понедельника. Они заслужили небольшой отдых.

В субботу вечером Лудивина засела в кинозале с ведерком попкорна и посмотрела подряд два фильма, чтобы развеяться.

Но воскресенье тянулось без конца, наполненное скукой, пропитанное раздражением, которое Лудивина испытывала из-за того, что не могла продвинуться в работе. Жаль, но даже у истины и правосудия имелись рабочие и выходные дни.

Когда закончился дождь, девушка натянула спортивную одежду и отправилась на более чем часовую пробежку по промокшему асфальту. Горячая ванна после пробежки помогла ей наконец-то расслабиться. День она завершила, читая в постели роман Алессандро Барикко о человеке, писавшем море… морской водой. Неплохой сюжет.

Утро понедельника Лудивина встретила в конференц-зале ОР, где неоновые лампы пытались дополнить сероватый свет, с трудом пробивавшийся сквозь затянутое облаками небо. Напротив Лудивины сидели Сеньон и Гильем. Вошла Магали Капэль, привлекательная брюнетка с длинной челкой, в обтягивающих джинсах, за ней – ее команда, Бен и Франк: первый – лет сорока, лысый, с вечной сигаретой во рту, второй – лет пятидесяти, с военной выправкой, с коротким ежиком волос и идеально ровной щеткой усов.

Полковник Жиан закрыл дверь, и совещание началось. Изящный, спортивного вида полковник был крайне требователен как к себе, так и к подчиненным. Он потер ладони и предоставил слово Лудивине, предложив ей кратко описать события, произошедшие во время ее дежурства, и рассказать о новом расследовании. Когда она закончила, полковник спросил:

– Что у вас с педофилом из Дравея?

Речь шла об основном деле, которым занималась команда Лудивины до того, как они нашли труп на железнодорожных путях.

– Гильем готовит ловушку. Он притворился двенадцатилетней девочкой и переписывается с ним на форуме, – ответил Сеньон, который вел это дело. – Тип торопится, хочет с ней встретиться, говорит, чтобы она соврала и прогуляла школу, даже научил ее как. Они договорились о встрече утром в пятницу, собираются «развлечься».

– Прекрасно. Капэль, что у вас?

– Все то же групповое изнасилование двух подростков, полковник. И еще поджог склада шмоток в Мо.

– Дело двигается?

– По поджогу есть новый свидетель, его надо допросить, но, если тут дело срочное, я передам свое расследование в Отдел по вопросам причинения вреда имуществу. Людо согласится, мы вместе работаем над этим делом с самого начала, хотя я и взяла его себе из-за нелегальной работницы, которая получила серьезные ожоги. А вот с изнасилованием дело застопорилось, они все отрицают, девочки не сразу пошли в полицию, так что никаких биологических материалов нам не собрать. Иными словами, будет непросто. Мы еще раз опросим всех по кругу, посмотрим, не удастся ли кого-нибудь расколоть.

Жиан выслушал отчет о педофилии, групповом изнасиловании, поджоге и даже убийстве, не шелохнувшись, не поведя и бровью. Он кивнул, явно испытывая гордость за своих ребят:

– Продолжайте работу. Мы снова все обсудим в середине недели. Дабо, поскорее заканчивайте с педофилом и полностью займитесь на убийством на железной дороге. Ванкер, это дело ведете вы.

– Да, полковник, – отозвалась Лудивина.

– Если понадобятся дополнительные силы, я проверю, как идут дела у группы Капэль, а еще попробую освободить для вас Ива и его ребят. Но это может и не получиться.

– Думаю, мы и втроем справимся, полковник, – успокоила его Лудивина. – Ив собирает сведения об обороте наркотиков в районе, где жил Лоран Брак, он нам обо всем доложит. Если мне понадобится помощь, я вам сообщу.

В дверь постучали, в зал заглянула секретарша ОР:

– Полковник, вам звонят из Леваллуа, говорят, дело срочное.

На этом собрание завершилось, и все разошлись.

Войдя в кабинет, Лудивина собралась было сесть на свое место, но заметила новую игрушку из киндер-сюрприза: та стояла ниже остальных на полке книжного шкафа. Лудивина развернулась к Сеньону и Гильему:

– Кто из вас двоих? Я должна знать, мне это страшно бесит!

Сеньон поднял руки перед собой в знак того, что он не при чем.

– Мы все время были с тобой с тех пор, как пришли, – заметил Гильем.

Лудивина направилась было в коридор – она собиралась ворваться в соседний кабинет и наброситься на Магали и ее соратников, – но наткнулась на чье-то крепкое тело и отлетела назад. Сильная ладонь удержала ее за руку, не дала упасть.

В дверях – против света, спиной к окну – стоял мужчина. Сначала Лудивина заметила лишь нависшую над ней тень, потом различила искусно взъерошенные волосы, квадратный подбородок, широкие плечи. И тут же до нее долетел его необузданный запах. Не пошлый одеколон, а сложная смесь ароматов, одновременно сильная и изысканная.

– Вы, должно быть, лейтенант Ванкер, – послышался хрипловатый, но от этого не менее приятный голос.

– Да, да, – пробормотала она, отступая назад и освобождаясь от хватки, не давшей ей упасть, – а вы кто?

Обычно жандармов всегда предупреждали, что в связи с тем или иным делом, которое расследует ОР, в казарму кто-то придет. Никто не разгуливал по этажам вот так, без разрешения и объявления. К тому же, чтобы добраться до их кабинета, нужно было миновать несколько электронных дверей. Этот человек был явно не со стороны.

– Марк Таллек.

Все собравшиеся в замешательстве рассматривали друг друга. Незнакомцу было лет тридцать: темно-каштановые волосы, нарочито небрежная прическа и легкая небритость, тонкий нос, а над ним внимательные глаза. Одет он был в поношенную парку цвета хаки, рубашку со стоячим воротничком и джинсы, которые сидели на нем как влитые. Он напоминал манекенщика, рекламирующего одежду какой-нибудь известной марки, с той лишь разницей, что не был явно красив – но очень харизматичен. От так и разил обаянием. Животным, но тщательно контролируемым обаянием.

– Вас не предупредили? – спросил он.

– Еще нет… Чем мы можем помочь?

Легкая улыбка придала лицу Марка Таллека почти дружелюбный вид:

– Все немного не так.

Он запустил руку во внутренний карман парки, вытащил черный кожаный бумажник и раскрыл его на официальном удостоверении.

– ГУВБ[12]12
  Главное управление внутренней безопасности, одна из спецслужб Франции. – Прим. автора.


[Закрыть]. Это я могу вам помочь в деле Лорана Брака.

11

Сеньон скрестил руки на широкой груди, Гильем поудобнее устроился в кресле, а их начальница отошла от двери в свой угол, подальше от вновь прибывшего.

Лудивина переваривала услышанное. ГУВБ: это сокращение всегда вызывало у нее тревогу. Символ мрачного произвола правосудия. Малопонятная организация, которая использует в работе одному богу известно какие методы и о которой ходят самые невероятные слухи. Спецслужба.

– Меня никто ни о чем не предупреждал, – в конце концов выдавила Лудивина, взяв себя в руки, но так и не понимая, что ее больше поразило – присутствие в ее кабинете сотрудника спецслужбы или его ошеломляющее обаяние.

– Мое начальство сегодня утром сообщило обо мне полковнику Жиану. Позвоните ему.

– Откуда вы знаете, что мы занимаемся Лораном Браком? – спросил Гильем.

– Мы за ним наблюдали.

В комнате воцарилось молчание, лишь далекий телефонный звонок где-то в соседнем кабинете свидетельствовал, что время все еще идет.

– Вы следили за ним, когда его убили? – нарушила молчание Лудивина.

Марк Таллек подтолкнул дверь, чтобы она закрылась, и, сунув руки в карманы парки, встал посреди кабинета.

– Вы уверены, что это убийство? Вы отмели версию о самоубийстве?

Лудивина скривилась, нервно постукивая коротко остриженными ногтями по краю своего стола. В конце концов она кивнула:

– Господин Таллек…

– Марк, называйте меня Марк.

– Вы вот так заявляетесь к нам и спрашиваете, как продвигается наше текущее расследование. Никаких формальностей, никаких объяснений. Извините, но мы вряд ли сможем вам чем-то помочь.

Марк Таллек резко перевел взгляд со стены, которую внимательно изучал, на следователя. В его глазах было что-то странное, сбивающее с толка, но что именно – свет ли, сила или резкость – девушка никак не могла понять.

Зазвонил телефон, стоявший на столе Лудивины. При каждом новом звонке она лишь изумленно моргала, так что в конце концов Марку Таллеку пришлось жестом призвал ее ответить. Полковник Жиан кратко и властно сообщил ей, что с минуты на минуту к ним явится некий Марк Таллек, его следует учтиво встретить и во всем слушаться. Лудивине в порыве заносчивости захотелось спросить: «И повиноваться?», но она сдержалась – все-таки разговаривала с начальником – и промолчала. ГУНЖ[13]13
  Генеральное управление национальной жандармерии.


[Закрыть] и Леваллуа, где располагалось ГУВБ, просили полного сотрудничества; по тону полковника Лудивина поняла, что на самом деле они не просили, а требовали. О расследовании предупредили даже БЖБТ, Бюро жандармерии по борьбе с терроризмом. Когда Лудивина повесила трубку, Марк Таллек сделал глубокий вдох и его замкнутое лицо вдруг осветила вежливая улыбка.

– Мне жаль, что все происходит без соблюдения формальностей, на скорую руку, но этого требует ситуация. Начну сначала: меня зовут Марк.

На этот раз он протянул руку всем следователям, Лудивине – в последнюю очередь.

– Почему ГУВБ интересуется Лораном Браком? – спросила она безо всяких приветствий.

Марк кивнул.

– Отлично, давайте я все объясню. Мы держим его под наблюдением всего несколько месяцев. Брак какое-то время сидел в тюрьме «Френ». Там он обратился в ислам, причем выбрал не привычную, толерантную его версию, но самую радикальную его ветвь. Вы знакомы с этой темой?

Лудивина, а следом за ней Сеньон, покачали головами.

– Если коротко, – продолжил Марк Таллек, – то ваххабиты – это мусульмане-сунниты, фундаменталисты, стремящиеся вернуться к первоначальной версии ислама, к «жесткому» исламу, как мы могли бы сказать с позиции наших, западных представлений о мире. Ваххабиты – по большей части квиетисты, они строги, несгибаемы и, скажем так, архаичны, но при этом совершенно не симпатизируют движениям, проповедующим насилие. Нас же интересуют те, кто заигрывает с политикой. Такие люди могут со временем стать радикальными ваххабитами – революционерами, исламистами или, как мы их называем, террористами. Во французских тюрьмах много ваххабитов, их строгое учение пользуется там большой популярностью. Оно создает рамки, устанавливает правила и предлагает четкое видение мира всем тем, кто ничего подобного никогда не имел. Такой подход структурирует, вселяет в человека уверенность в себе, направляет его. Наша задача – понять, какой именно тип фундаментализма человек впоследствии будет исповедовать. Если мы имеем дело с квиетистами, – а таких большинство, – то обычно мы просто приглядываем за вновь обращенными. Да, эти люди действительно суровы, но они «воспитаны» в ненависти к революционному ваххабизму, который выбирает неверный путь активного действия. А вот если, напротив, заключенный исповедует более политизированный вариант ваххабизма, порой даже исламизм, то мы берем его под пристальное наблюдение. Проблема, понятно, состоит в том, что самые радикальные исламисты обычно в ожидании своего часа скрываются под маской квиетистов.

– Разве фундаментализм у нас вообще не запрещен? – удивился Гильем.

– Не совсем. На первом месте у нас свобода слова и вероисповедания. До тех пор пока слово не становится инструментом для призывов к ненависти или насилию. Насколько мне известно, католики-фундаменталисты, выступающие против абортов и равноправия сексуальных меньшинств, за то, чтобы женщины знали свое место, а люди считались потомками не обезьян, а Адама и Евы, тоже не запрещены. Во Франции примерно пять процентов от всех мест отправления исламского культа считаются имеющими отношение к ваххабизму – а это совсем немного.

– А сколько всего у нас мечетей? От чего отсчитывать эти пять процентов?

– Мечетей, или домов молитвы, во Франции порядка двух с половиной тысяч. Сравните примерно с пятьюдесятью тысячами католических церквей и соборов, и вы сразу поймете, как легко одернуть тех, кто болтает, что устои религии во Франции сильно пошатнулись.

– И при чем же здесь Лоран Брак? – вмешалась Лудивина.

– Классическая тюремная история. Вербовщики от ваххабитов очень хитры. Обычно они отбирают самых уязвимых, одиночек и устраивают своей мишени какие-нибудь неприятности. Когда парень доходит до точки, они приходят к нему, словно добрые самаритяне, берут его под крыло, успокаивают, начинают оберегать, а заодно промывать ему мозги. Постепенно он становится одним из них. Несколько лет в тюрьме длятся вечно, если вы постоянно чувствуете угрозу – и днем, и ночью. Без защитника, без семьи самые слабые не выдерживают. Но братья-ваххабиты оказываются рядом, поддерживают, помогают им стать такими же, как они, обрести силу в религии. Их мишень – парни без внутреннего стержня, часто выросшие без отца, те, кому не на кого равняться, у кого нет ни единого ориентира и представлений о границах дозволенного, кто не видит никакого смысла в жизни. Братья-ваххабиты показывают им, что ислам может дать им все – и путь, по которому им следует идти, и рамки, которые следует соблюдать, – нужно лишь верить и действовать, а все пробелы заполнит религия. Человек принимает ислам, потому что наконец-то чувствует, что живет, что обрел свое место, что весь мир вокруг него четко выстраивается в соответствии с его новой верой. А когда он выходит на свободу, все продолжается! Ему находят работу, а если он не женат, то и жену, и парню кажется, что у него наконец есть семья, есть кодекс поведения и цель в жизни, а государство ничего для него не делало и лишь пыталось сломать. Вот так.

– Как вы вышли на Брака? – спросил Сеньон.

– Сопоставили факты. Его имя было в списке заключенных, которых посещал один известный имам – а мы за ним приглядывали. Правда, Брак был всего лишь рыбкой в океане, так что мы решили пока оставить его в покое. Но три месяца назад мы вышли на человека, который из-за границы вел жесточайшую пропаганду ислама в интернете. Отследив комментарии к его видеороликам, мы вышли на Лорана Брака под псевдонимом. В итоге у нас на руках оказался недавно обращенный мусульманин скорее радикального толка, который ходит к имаму, известному своими не самыми сдержанными высказываниями, и постит одобрительные комментарии к роликам вербовщика-ваххабита, близкого к радикальным исламистам. Для нас это означало, что он перешел на другую сторону. Поэтому мы решили за ним следить.

– Физически? – поинтересовался Гильем.

Марк покачал головой:

– Нет, для этого у нас нет человеческих ресурсов. Дела под грифом S у нас заведены больше чем на двадцать тысяч человек, из них больше половины имеют связи с радикальным исламом. Мы не можем приставить целую команду к каждому подозреваемому, ведь нам от них просто некуда деваться. Для постоянного наблюдения за одним подозреваемым требуется около двадцати человек – вот и считайте. В случае с Лораном Браком мы вели базовое наблюдение: отслеживали его цифровой след, то есть точечно проверяли звонки, поглядывали за его поведением в интернете, проверяли, посещает ли он сайты радикальной направленности, смотрели, что он там пишет, что ему нравится, время от времени вели полевые наблюдения, выясняли, как он связан с другими опасными людьми, составили даже общий портрет его окружения и определили его место среди известной нам части ваххабитской вселенной. (Слишком сильно, да?) В общем, его имя есть у нас в базах данных: если оно выскакивает, мы начинаем беспокоиться, а если все тихо, то просто время от времени проверяем, как у него дела. Это лучшее, на что мы способны, учитывая наши средства.

– То есть вы не знаете, где Брак был в четверг и пятницу на прошлой неделе? – подвела итог Лудивина.

– Я могу проверить его звонки, но вы наверняка уже сами это делаете.

– Опять звонки… – разочарованно выдохнул Гильем.

– Хорошо, значит, Лоран Брак есть в ваших базах, – продолжила Лудивина. – Но как вы так быстро вышли на нас?

– За последние два дня вы связались с кучей людей, вы перерыли все возможные базы, так что, можно сказать, у нас сработал сигнал тревоги. Поэтому я здесь. А теперь я задам главный вопрос: его убили?

– Расследование еще идет, – уклончиво ответила Лудивина, которой никак не удавалось расслабиться в присутствии Марка.

Она ненавидела, когда в ее работу вмешиваются извне, особенно не предупреждая об этом заранее. В таких случаях ей казалось, что за ней самой следят.

Марк Таллек кивнул со скептическим видом.

– Послушайте, меньше всего мне хочется быть балластом, который повесили вам на шею. Давайте начистоту: это ваше расследование, и музыку заказываете вы. Я здесь для того, чтобы с вашей помощью понять, что случилось с Браком. Как только я пойму, что все это никак не связано с работой нашей службы, я исчезну, и вы обо мне больше не услышите. Годится?

– Хотите сказать, это не просто визит вежливости? Вы остаетесь здесь, с нами? – изумился Сеньон.

Таллек обнажил зубы в хищной улыбке.

– И буду рядом днем и ночью, – ответил он. – Я ваш новый любимый коллега.

– Мне с самого утра все твердят про Леваллуа. Там располагается ГУВБ? Если ваше начальство договорилось с моим, я могу лишь подчиниться, – подытожила Лудивина. – С другой стороны, вы и сами заметили, у нас тут тесно, свободного стола нет, так что вам придется самому искать себе рабочее место.

Улыбка Марка Таллека из циничной стала просто приятной.

– Я умею быть незаметным.

Лудивина не была в этом уверена.

Ей не нравилось, когда ее к чему-то принуждали, но еще больше она ненавидела, когда ее считали дурой. Неужели ГУВБ всегда отправляет своих агентов на место событий, как только исчезает один из парней, на которого заведено дело под грифом S? Можно следить за расследованием со стороны, можно требовать подробные отчеты, но Лудивина чувствовала, что тут есть еще что-то, о чем ей не говорят. Спецслужбы, религиозный фанатизм, темные места – поводов для беспокойства было множество.

Это дело пахло все хуже.