Текст книги "Битва за небо"

Автор книги: Максим Сабайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

В тренировочном зале она встретила разминающегося Пашку и четверых младших учеников, пытающихся соорудить свои первые, самые примитивные Воздушные Ловушки, больше всего похожие на рукотворные сквозняки.

– Доброе утро! – поприветствовал ее старший ученик, подтягиваясь на левой руке. Правая рука раскручивала вольт, хаотично меняла позиции, периодически рассекая накатывающее волнами Намерение. – Хорошие новости!

– И тебе доброго, – кивнула Ксения, еще не решившая, стоит ли ей доставать из-за пояса вольт.

Поликарп Матвеевич говорил ей, что, пока энергетический баланс организма не придет в норму, о психотехнических приемах можно позабыть, но так хотелось швырнуть в Пашку стремительной Воздушной Ловушкой и посмотреть, сумеет ли он отразить нападение. Фехтовать без чтения Намерений, легких фантомов и тому подобных вещей Ксения не любила. Что ни говори, а боевые искусства на материальном плане – занятие мужское. Это мужчинам испокон веков было интересно рубить друг друга на куски, бросать в бой многотысячные армии, отправляться в боевые походы и возвращаться из них под конвоем, как это случилось с Наполеоном.

Совсем иное дело – психотехнические хитрости. Ксения подозревала, что умение читать человеческие Намерения встречается у большинства женщин, даже у тех, кто с треском провалил тест Яблочкова – не сумел усилием воли погасить электрическую лампу.

– Сегодня сэнсэй получил письмо из Департамента психотехники. – Видя, что девушка не спешит его расспрашивать, Пашка решил поделиться новостями самостоятельно.

– Откуда узнал? – удивилась Ксения.

Она жила в этом доме меньше недели, но порядки в школе уже успела изучить. Архипов обо всех новостях из внешнего мира сообщал сразу после завтрака, пока все сидели за общим столом.

– В обеденном зале нашел сургучную крошку, – признался Пашка. – Под стулом сэнсэя. Следовательно, ранним утром, пока мы спали, почтальон доставил ему официальное письмо. Сэнсэй вскрыл его тут же, не заходя в кабинет. Следовательно, отправитель ему известен и новости обещали быть хорошими. После плохих новостей Поликарп Матвеевич обычно приходит сюда и отводит душу вон на той макиваре. Я внимательно осмотрел ее и никаких свежих следов не нашел. Памятуя о том, что давеча сэнсэй упоминал о Департаменте психотехники и необходимости официально оформить тебя в школе, можно сделать соответствующие выводы. Дедукция!

Уличная дверь тихо скрипнула, впустив внутрь порцию холодного зимнего воздуха и одетого в легкий тренировочный костюм Бориса. Сохранять тепло ученику помогала сложная система Воздушных Ловушек – личное изобретение и гордость. У психотехнической шубы имелся один недостаток – Воздушные Ловушки повреждались, когда какой-нибудь обладатель меча или вольта проходил мимо. Задетые металлическими предметами элементы невидимой шубы девольтировались, растворялись в пространстве легкими воздушными потоками, а теряющая энергетическую сбалансированность шуба распадалась на составляющие, порождая самый настоящий вихрь. Предыдущим вечером поврежденная шуба разметала только что сложенную Афанасием поленницу, два дня назад только сэнсэй, мгновенно нейтрализовавший воздушные потоки, предотвратил вылет стекол из окон мансарды.

– Прежде чем входить, сними верхнюю одежду, – бросил Борису подтягивающийся Пашка.

Младшие ученики в нерешительности замерли. Возможностей справиться с Ловушками такой мощности у них пока не имелось.

– А я и входить не буду, – ответил ему Борис. – Сэнсэй поручил мне передать сообщение для Ксении. Профессор Воронин приехал, через полчаса Поликарп Матвеевич ждет тебя в своем кабинете.

«Чудесный и удивительный день, – подумала Ксения. – Волшебный и настоящий».

Дверь за Борисом плавно закрылась. Отсутствие скрипа показалось девушке подозрительным, и она прислушалась к происходящему на улице. Впрочем, особо прислушиваться не пришлось. Завывания внезапно возникшего ветра и тягостные стоны могли означать только одно – великолепная шуба вновь распалась на составляющие.

От соприкосновения клинков родились и моментально угасли крохотные яркие искорки. Отбитый Дмитрием сюрикен изменил направление полета, царапнул по манжете и улетел в коридор. Два сюрикена столкнулись в воздухе, последний разорвал черный костюм незнакомца и отскочил от ребра. Сознание Дмитрия зафиксировало это, просчитало шансы на победу и огорчилось, узнав, что их мало. Незнакомец был профессионалом – мастером, если не гроссмейстером. Исходящее от него Намерение представало перед Дмитрием дождем мелких осколков. Время от времени в этом дожде всплывали четкие образы, но Дмитрий уже догадался, что это обманные фантомы, и не обращал на них внимания.

Второй удар удалось отразить чудом. Противник попытался силой пробить защиту. Третий удар! Четвертый! С каждым отраженным ударом Дмитрия отбрасывало назад – сначала в коридор, затем к лестнице, ведущей наверх, к каютам первого класса.

Темп атак полностью исключал использование психотехнических приемов. Времени хватало только на то, чтобы понять: до лестницы осталось восемь шагов. Пять. Три…

На лестнице Дмитрия ждала смерть. Он уже знал, как именно встретит смерть, – этот образ в Намерениях незнакомца не дробился на куски, лишь, по мере того как тот изучал возможности Дмитрия, становился ярче и четче.

«Глупая и нелепая смерть», – думалось Дмитрию. Мысли приходили и уходили, совершенно неподконтрольно, легко и свободно. Сознание странным образом расщепилось: пока одна часть отчаянно боролась за жизнь, другая впала в созерцательное состояние, практически смирилась с неизбежностью и теперь наслаждалась неожиданной свободой.

Шаг назад. Предпоследний шаг. Человек в черном слегка снизил скорость атак – то ли нанесенная сюрикеном рана доставляла ему беспокойство, то ли просто решил, что противник не стоит таких усилий. Лишние секунды жизни… лишние? Ничуть! Дмитрий заставил тело забыть об усталости, о нехватке воздуха, одежде, которая не была приспособлена для фехтования. Шансом следовало воспользоваться, контратаковать, искать слабые места, верить в чудо или помощь со стороны. Есть же на «Ломоносове» еще «психи», дежурная смена, служба газового контроля, наконец…

Серия выпадов, совершенно безумная, не предусматривающая никакой защиты в конце последнего приема, заставила незнакомца отступить на шаг. Спокойно отступить, расчетливо. Незнакомец знал, чем завершается эта серия, и теперь терпеливо ждал момента, когда можно будет отрубить голову своему сопернику.

Сюрикен прилетел неожиданно. Тонкая металлическая пластина в виде шестилучевой звезды возникла в пространстве боя, когда задыхающийся Дмитрий бездарно смазывал последний выпад в серии. Вылетев из-за правого плеча человека в черном, сюрикен беспрепятственно преодолел расстояние между сражающимися.

Субъективное время Дмитрия растянуло отрезок в половину объективной секунды до целой минуты, не меньше. Незнакомец, уже замахнувшийся для завершающего удара, покачнулся и замер в нелепой позе. Он тоже наблюдал за полетом сюрикена – удивленно, с какой-то неясной обидой. Судя по волне исходивших от него Намерений, растяжение времени коснулось и его.

«И ни отбить, ни увернуться», – с тоской подумал Дмитрий, когда шестиконечная звезда распорола нагрудный карман пиджака, лежавший в кармане платок, еще какие-то вещи…

Точно в сердце. Меткое попадание, из числа таких, после которых за человеком прочно закрепляется репутация мастера. «Как же так получилось», – думал Дмитрий, позволяя инерции увлечь себя в сторону, вслед за мечом. Медленно увлечь, запоздало.

Незнакомец тоже стал крениться вперед, разворачиваться лицом к новой опасности и падать на пол. По мере того как он разворачивался, становилось ясно, что это не боевой прием, а самое настоящее бесконтрольное падение.

Сжатая пружина времени распрямилась, вызывая тошноту и головокружение. Дмитрий больно ударился головой о перила, локтем об одну из ступеней, скатился на пол и едва не вывихнул запястье в попытке удержать меч.

Человек в черном свалился рядом, его катана в последний раз лязгнула по мечу «психа» и замерла. Исходившие от незнакомца волны Намерений как-то незаметно спутались, затихли и слились с корабельным фоном.

– Как-то это не похоже на классическую смерть, – прохрипел Дмитрий, подползая к стене, возле которой еще сохранилась газовая лампа.

Сюрикен во что-то воткнулся и не пожелал высвобождаться, пока его не расшатали из стороны в сторону. Во внутреннем кармане, нервно улыбаясь спасению от смерти, Дмитрий нащупал пухлый бумажник с ассигнациями, распоротый практически полностью, до отдела с монетами.

– Дмитрий Никанорович… то есть, я хотел сказать, Тихон Андреевич, простите, пожалуйста, – раздался из темноты срывающийся голос юного подмастерья. – Я не хотел в вас попасть, я даже прицелился как следует, но эти звездочки… они были деформированы и полетели по какой-то совершенно дикой траектории, все три. Простите меня, пожалуйста…

Новости в «Мнимую единицу» приходили отовсюду. Километры пневматических труб, зачастую вплетенные в посторонние коммуникационные системы, ежедневно доставляли Артуру сотни шифровок. Большую часть Артур скармливал электрическому шкафу и даже не интересовался содержимым присланного. Шкаф удовлетворенно гудел, внутри него щелкали реле, на лицевой стороне дружелюбно горели зеленые лампочки. В такие моменты Артур сидел в кресле-качалке, перечитывал Кэрролла и следил за тем, чтобы из шкафа не пахло паленым. Участие человека в функционировании «Мнимой единицы» сводилось к контролю за исправностью этого автомата. Редкие моменты, когда приходилось самостоятельно принимать решение, Артур воспринимал как наказание за грех изобретательства. Электрический шкаф не обладал интуицией и не умел принимать решения при существенной нехватке информации по вопросу. В остальных вопросах его выводам можно было доверять. Обладая правом задать любой вопрос любому британскому полководцу, экономисту, политику или академику, ящик нисколько не стеснялся это право использовать – успевай только заправлять ленту в шифровальный механизм и отсылать ее в неведомые дали по пневмопочте.

Тихий звон колокольчика оповестил Артура о том, что засунутая полчаса назад лента полностью расшифрована и текст сообщения касается «Посейдона».

На этот раз ответа Мерлина пришлось ждать около пяти минут.

– Разбудил? – высказал свою догадку Артур. Вообще-то на не относящиеся к делу темы разговаривать было запрещено, но, во-первых, все равно никто их разговоры не прослушивает – уж слишком они секретные, а во-вторых, как не проникнуться симпатией к такому же узнику, как ты сам? И пусть ты – инженер, а он психотехнический гроссмейстер класса «Архимаг», общего все равно оказывается больше. Парадоксально, но факт.

– Почти угадал, – хмыкнул в ответ Мерлин. – Я разговаривал со своими агентами. У меня есть для тебя интересные новости.

– Разговаривал с агентами? Но режим секретности…

– Не лично, – перебил Мерлин. – Во сне. Есть такая психотехническая практика, из колумбийской системы. Ты входишь в транс и общаешься с другими людьми. Масса дополнительных условий, ограничений и неприятных побочных эффектов. Тебе бы не понравилось.

– Не понравилось бы, – согласился Артур и даже зачем-то кивнул.

Нет, он ничуть не сомневался, что Мерлин способен дотянуться своими силами до «Мнимой единицы», но вот только по инструкции делать этого не разрешалось ни при каких обстоятельствах. Даже эфемерное присутствие гроссмейстера могло превратить всю электромеханику объекта в бесполезный хлам. Артур и так замечал, что количество неполадок в автомате после продолжительных разговоров с Мерлином резко увеличивается.

– Итак, – перехватил инициативу «псих». – Твой дорогой Никола Тесла, а вместе с ним и наш объект «Посейдон» ускользнули от бомбардировки эскадры Риковера. Как они при этом ухитрились еще потопить два японских корабля – не представляю. Могу сказать только, что это было эффектно. До того эффектно, что стоило бы радоваться происходящему, если бы при этом, в нарушение принятых нами конвенций, не были обстреляны и шлюпки с эвакуирующимися японскими экипажами. К счастью, технические характеристики «Посейдона» настолько превосходят воображение наших противников, что мысль о субмарине с такой автономией пока что не приходит в их головы. Только это спасает нас от обвинений в военных преступлениях.

Артур содрогнулся. Несколько лет назад, когда членом испанского правительства пришла в головы замечательная мысль по образу и подобию Британии вернуть себе утраченные американские колонии, никто и не думал, во что это может вылиться. Обвинение Испании в массовых нарушениях международных норм ведения боевых действий всколыхнуло весь мир. Такого экономического кризиса Испания не знала со времен золотых галеонов. Боевые действия захлебнулись из-за народных волнений дома и катастрофического падения курса испанского реала на всех мировых биржах.

– Японцы пытаются воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы оказывать давление на Россию, – заметил инженер. – Я получил сведения о том, что во Владивосток направлена специальная дипломатическая миссия. Стоит тихоокеанской администрации пойти хотя бы на незначительные уступки – это будет воспринято как повод усилить давление, обращаясь непосредственно к Александру Пятому.

– Если бы «Посейдон» не нарушал конвенций, у него оставалась бы возможность выходить на бой против японцев под британским флагом, – заметил Мерлин. – Так что нам в какой-то степени остается только радоваться подобному обороту событий. У нас появилась возможность перевести взаимодействие с «Посейдоном» в легальное русло. Я рекомендую дипломатическому корпусу империи официально осудить действия неизвестного пирата и намекнуть на его японское происхождение.

– Японское? – удивился Артур. Идея с дипломатами приходила и ему, но без таких коварных деталей.

– Разумеется японское, – подтвердил Мерлин. – В ответ Японии придется открыто заявить о потопленных броненосцах и попытаться выставить ответственной за все Российскую империю. Подобный шаг будет расценен как недружелюбный, что подтолкнет Россию к нам. Кроме того, у нас появится возможность создать трехстороннюю комиссию по расследованию этого вопроса, и все поиски «Посейдона» станут вестись под наблюдением наших специалистов. А уж они не допустят утечки лишней информации.

– Схема прикрытия прежняя? – кисло улыбнулся инженер, вспоминая немногочисленные случаи масштабной утечки передовой технической информации.

В голосе Мерлина слышалась нескрываемая ирония.

– Прежняя. Вариант «Безумный изобретатель».

IV

Прибывший на место происшествия следователь был хмур. Присутствовавший при осмотре Николай тщетно пытался понять, что именно является причиной подобного настроя – обеспечивающий повышенную секретность эскорт военных психотехников, смерти известных и богатых людей или то, что убийца оказался иностранцем.

– Американец, прости его господи, – констатировал доктор, осмотрев покойного. – Из восточных районов материка, может быть даже из самой Калифорнии.

Услышав подобную характеристику, Дмитрий поморщился. Многие фельетонисты сравнивали Северную Америку с Вавилоном. Такое же столпотворение, утверждали они, умопомрачительная мешанина из языков, обычаев и законов, в которой растворяется все разумное и уместное. Даже попытки нового строительства вавилонской башни видели газетчики в заокеанских сообщениях о новых небоскребах Нью-Йорка.

В замечаниях фельетонистов имелось рациональное зерно, как обычно присыпанное сверху цветастыми фразами и дурацкими метафорами. В Северной Америке можно было встретить кого угодно. Посмотри на Аляску – наткнешься на алеутов, на представителей едва ли не всех национальностей, обитающих в Российском государстве, на сбежавших от британского владычества республиканцев, в конце концов. А рядом с Аляской и вовсе смешение народов – Канада. Десятки уцелевших индейских племен – обладателей интересных, но совершенно непонятных белому человеку психотехнических талантов, французы, полный набор представителей народов, населяющих Британскую империю, негры, китайцы, покинувшие родину после японской оккупации…

По сравнению с этими районами центральные районы Северной Америки выглядели однородно населенными. На Атлантическом побережье – законопослушные британские подданные, на Тихоокеанском – мятежная Калифорния, жалкие остатки несостоявшегося величия Соединенных Штатов Америки, предпочитающие британскому завоеванию тихое увядание в качестве протектората Страны восходящего солнца. В центральные районы материка регулярно уезжали охочие до сенсаций репортеры. Там велась странная британо-японская война и царила обывательская анархия, при которой население слушалось (или не слушалось – по своему усмотрению) местных шерифов, не платило никому налогов и считало своим долгом хоть раз в жизни набить морду приезжему. На фоне всех этих разборок относительно спокойным и стабильным считался только Техас, давным-давно объявивший о своем нейтралитете и теперь безуспешно пытающийся стать американским вариантом Швейцарии. Так что национальность убитого скорее делала расследование еще более запутанным, нежели хоть что-то проясняла.

– Ниндзя? – предположил Дмитрий, вспоминая слухи, ходящие по тихоокеанской администрации.

Приметы совпадали: черный костюм, катана, сюрикены. Боевая психотехника и безжалостность. В Европе об этих наемных убийцах знали только по редким журналистским статьям, в которых вранья было не в пример больше, чем правды. Поверить в их сверхъестественные способности мог только доверчивый читатель… или тот, кому довелось выжить после встречи с одним из ниндзя.

– Американский, – усмехнулся доктор. – Дешевка. Их можно встретить по всему миру. За деньги готовы на все. По-моему, даже на суицид. Кто-то очень сильно невзлюбил вас, Тихон Андреевич.

– Полтора миллиона долларов или около того, – заметил следователь. – Средняя стоимость заказного убийства за границей. Это около двух тысяч рублей по последнему курсу. Так что вы, батенька, поосторожнее там, на Востоке. После первой неудачи заказчик, как правило, нанимает действительно качественных профессионалов, иногда даже японских. И тогда уже все. Снимай мерку, полезай в гроб и гадай, кто поспеет раньше – убийца или священник.

Дмитрий осторожно посмотрел на Николая. Юноша стоял возле двери, эту стойку Поликарп Матвеевич считал подходящей для общественных мест. Показная расслабленность, подчеркнутая безобидность сочеталась с повышенной концентрацией внимания. Дмитрий чувствовал, как Николай осматривает каждый уголок, каждый предмет. Сначала визуально, затем психотехнически. Тщательно до одурения. Интересно, зачем ему держать в памяти весь этот кровавый коллаж?

– Записей об этом человеке в полицейском управлении Москвы не имеется, – заявил следователь, вставая на колени перед диваном. – У меня фотографическая память на лица, картотеку помню наизусть, сводки просматриваю раз в неделю. Так что и тут тупик. Паспорт на имя Полиграфа Полиграфовича, поддельный. Качественная одесская подделка, только вот и это не след.

Под диваном обнаружились газовая зажигалка, десяток крапленых карт и чей-то монокль.

– Заказные убийства, – продолжал следователь. – Это бич эпохи. В былые годы люди не доверяли реализовывать свои агрессивные желания другому. Терпи или делай сам. Эх, зря все-таки в Европе дуэли запретили. Мелкий с тех пор народ пошел, с гнильцой.

– А в этой самой Америке дуэли до сих пор распространены, – возразил доктор, отвлекаясь от записи в блокнот причин смерти бармена. – И народ там ничуть не лучше нашего. Не в дуэлях дело и не в рыцарских кодексах. Грязь внутренняя происходит от грязи внешней. И наоборот. Посмотрите на то, как чадит труба какого-нибудь завода – она производит не только товары, но и злых людей. Люди дышат грязью, пьют грязь, видят вокруг тоже грязь. Так откуда взяться чистым нравам?

Дмитрий вспомнил серые контуры московских домов, горожан, предпочитающих одежду темных цветов, усталые лица шереметьевских грузчиков, загружавших «Ломоносова» углем в дорогу.

– Изнутри, – буркнул следователь, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли. – Нравственная чистота всегда берется изнутри. Потому как наружная нравственность это лицемерие и обман. Вот посмотрим на нашу знаменитость…

Кивок в сторону носилок, на которых лежало тело погибшего банкира.

– Его дважды называли самым честным человеком города, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом и в тысяча девятьсот восемьдесят девятом годах. Газетчики превозносили его на все лады, вкладчики гордились тем, что теперь их деньги в надежных руках. И что же мы находим у покойного в карманах? Две колоды крапленых карт! Покойный не любил проигрывать, а тот, кто мухлюет в игре, нечист на руку и в жизни. Вот вам и наружная нравственность.

«Не буду спорить, – подумал Дмитрий. – Начнешь спорить – обязательно скажешь или глупость, или гадость. Так уж повелось в наших спорах. На стороне добра выступает глупость, а зло подпитывается от правды. Люди…»

Дмитрий полагал себя мизантропом. Вдали от западной цивилизации, от театров, выставок и прочей общественной жизни умеренная мизантропия выглядела благородно. В Петербурге мизантропии был нанесен культурный удар, в Москве – удар этический. Считать себя человеком нормальным, добрым, качественным – не каким-то там человекоподобным – и при этом не любить людей оказалось невозможно. Грязь вокруг и нравственность изнутри. И следователь, и сопровождавший его доктор, так похожие вместе на персонажей Артура Конан-Дойла, были правы.

Дмитрий посмотрел на прислушавшегося к разговору Николая. Юноша слушал и не слышал того, что сумел услышать он, взрослый психотехник, страдающий от мизантропии. Стоило взглянуть на людей, на незнакомых, субъективно безымянных людей и спросить себя – правда ли, человечество можно любить? Заслуживает ли оно любви каждого из нас, или же только всепрощающий и всевидящий Господь способен глядеть на него без отвращения?

«Проверю, – подумал Дмитрий. – Обязательно проверю. На первой же остановке после Москвы».

Так получилось, что Ксения была уже знакома с профессором Ворониным. Сергей Владимирович присутствовал в школе, когда она приходила в сознание после трехсуточного обморока, внимательно следил за состоянием защитных восковых свеч в ее комнате, тщательно вглядывался в висевшее возле входа зеркало и вообще – постоянно смотрел куда-то не туда. Даже когда его взгляд вроде бы пересекался с чужим, нельзя было с уверенностью сказать, что именно видит в этот момент Воронин – настоящее или же один из вариантов будущего. Чувство это для человека непривычного, а тем более для незнакомого с Мастерством было не из приятных. Наверное, потому Сергей Владимирович предпочитал повсюду носить темные очки, которые надевал при первых признаках дискомфорта у собеседника.

– Я смотрю, ты уже оправилась от того прискорбного случая, – заметил Воронин, стоило Ксении появиться на пороге кабинета сэнсэя.

Когда профессор успел рассмотреть румянец на ее лице и горящие от предвкушения чего-то хорошего глаза, девушка не знала. Футуроскопия. Заманчивая, коварная психотехническая дисциплина. Лежащая на грани между настоящим и всем остальным.

– Мы хотели тебя поздравить, – поспешно произнес Поликарп Матвеевич. Он явно не хотел, чтобы хорошую новость между делом сообщил Воронин. По мнению сэнсэя, хорошие новости были достойны торжественного окружения, отдающего театральностью и сопровождаемого положительными эмоциями. – Сегодня пришло разрешение обучать тебя здесь. Отныне ты – ученица мариенбургской частной школы психотехники. Ура!

С речью Поликарп Матвеевич постарался на славу. Он как будто и не повышал голоса, но последние фразы прозвучали как-то весомо, а заключительное «ура» даже сопровождалось трехкратным эхом.

– Мне поручено обучать тебя футуроскопии, – воспользовался драматической паузой сэнсэя профессор Воронин. – Я надеюсь, что в будущем ты станешь одним из мастеров этого редкого искусства. А пока буду регулярно, дважды в неделю, приходить к Поликарпу Матвеевичу в гости или – а это случится не раньше весны – стану приглашать тебя в Университет. У меня там оборудован неплохой тренировочный кабинет.

Собственный учитель футуроскопии! О такой роскоши Ксения не смела даже мечтать. Пределом ее желаний было разрешение посещать лекции Воронина по этому предмету, пускай в составе целой группы или даже потока. Искусство футуроскопии действительно считалось одним из самых редких. В приграничном городке, где Ксения провела все свое детство, не проживало ни одного мастера или подмастерья футуроскопии. Первый ее сэнсэй рассылал письма по соседним населенным пунктам, но способных заглядывать в будущее «психов» не встречали и там. Бабка Прасковья шестидесяти двух лет от роду в расчет не принималась. Прасковья никогда не обучалась психотехнике. Контролировать свои провидческие способности она научилась только в сорок шесть лет, после того как поняла, что после обильного принятия внутрь ядреного сибирского самогона изо рта исторгается не полный бред, а точные предсказания, перемежаемые жалобами на погоду и родственников.

Выбор между Прасковьей и лицензированным преподавателем Государственного Университета психотехники родители сделали мгновенно.

– Как осень наступит, так сразу и поедешь! – хлопнул ладонью по столу отец, и на этом все сомнения в семье пресеклись на корню.

Планы нарушило кошмарное нападение на гарнизон. Сколько еще она будет вспоминать тот день? Всю жизнь? И что страшнее – помнить или обрести успокоение в забвении?

– Собственно говоря, – донесся до Ксении голос Воронина, – самое первое занятие мне бы хотелось провести с тобой прямо сейчас. Ты не возражаешь?

Положительно, сегодняшний день по концентрации чудес на единицу времени выходил на первое место. В ежегодном зачете, а может, и в многолетнем.

– Я пока пройду в тренировочный зал. – Еще до того, как девушка смогла подобрать слова, Поликарп Матвеевич встал из-за стола. – А то эти ученики снова придумают очередную фуфайку из воздуха…

– Садись, – попросил Сергей Владимирович и даже пододвинул Ксении только что оставленный сэнсэем стул. – Для начала нам надо серьезно поговорить.

Письмо догнало меня в Перми. Поскольку «Михайло Ломоносов» стал местом преступления, нам с Тихоном Андреевичем пришлось пересесть на «Владимира Вернадского», более скоростного, но менее комфортного. Впрочем, после того происшествия меня в кают-компанию можно было затащить только силком. Образ погибшего бармена преследовал меня во снах. Если бы моим соседом по-прежнему оставался впавший в запой, вечно храпящий во сне сибирский промышленник, шокотерапия от моих ночных вскрикиваний могла бы ему помочь. Неоднократно я просыпался оттого, что мой собственный крик оказывался слишком громким для дальнейшего сна. Кульминацией ночных кошмаров стало письмо Поликарпа Матвеевича.

«Дорогой мой ученик, – писал сэнсэй. – Ты, верно, пытаешься догадаться, отчего мне вздумалось отправлять письмо тебе вслед, практически сразу после твоего отлета. На самом деле я тоже не вполне понимаю причины своего поступка. Однако постараюсь быть последовательным и рассказать всю историю от начала и до конца, насколько она мне известна.

Ты, конечно же, помнишь, что Ксения попалась в ловушку футуроскопии, впала в бессознательное состояние на трое суток и только счастливый случай помог привести ее в чувство. Это та отправная точка, с которой я начну рассказ.

Во вторник ты ушел в Университет оформлять сертификат психотехника, а мы, проведя облегченную тренировку на воздухе, стали тебя ждать. Ксения в это время спала у себя в комнате, уже нормальным здоровым сном, которым спят для восстановления затраченных во время болезни сил. Я находился в своей спальне, через стенку от нее. Именно тогда мне удалось услышать, как, пребывая во власти какого-то кошмара, Ксения выкрикивает слова. Не просто одиночные слова, а целые фразы, на первый взгляд бессмысленные и бессвязные. После пробуждения она не помнила, чтобы ей снились какие-либо сны. С человеком такое случается довольно часто, но не тогда, когда снится кошмар. От кошмаров людям свойственно просыпаться, особенно если перед этим они кричат.

Последующие дни, когда ты собирался в дорогу, кошмары продолжались. К тому моменту Ксения уже набралась сил, чтобы выходить наружу, а потому сны приходили к ней только по ночам. Сны и слова. Я, на всякий случай, стал вести записи. Главным образом для того, чтобы впоследствии обсудить их содержание с Ворониным.

В ночь, предшествовавшую твоему отлету, эти записи пополнились твоим именем. Ксения неоднократно повторяла его, как в составе фраз, так и отдельно, через небольшие паузы. Тогда я отнес причину этого феномена к царившему в школе ажиотажу. На следующую ночь кошмары стали сильней. Фактически они шли без перерыва с полуночи до четырех часов утра. Все это время Ксения металась в бреду, кричала, но не просыпалась. Именно тогда я понял, что ее кошмары – не последствия шока, а результат какого-то подсознательного футуроскопического процесса.

Собрав воедино все записи, я могу сделать вывод, что фокусом неосознанной футуроскопии стал ты. Отчего получилось именно так, а не иначе, возможно, скажет профессор Воронин. Я пока его не спрашивал, но сегодня же обязательно спрошу.

Может показаться странным, что я рассказал тебе эту историю, заинтриговал, но не дождался сегодняшнего вечера и отправил письмо раньше времени. Надеюсь, что тебе действительно сейчас непонятно, отчего я так поступил.

Дело в том, что я опасаюсь за твое будущее. За то будущее, которое состоится в реальности, а не в футуроскопическом видении. Потому я, на правах твоего учителя, беру на себя ответственность за некоторый фрагмент твоего будущего. Данное письмо уже фактом своего существования обязано изменить ход времени, превращая ночные кошмары Ксении в обычные дурные сны. Все, что требуется от тебя, – дочитать письмо до конца. В каких бы обстоятельствах тебе ни пришлось бы это делать – обязательно дочитай. Больше я не прошу тебя ни о чем.

Тебе известно, что дар футуроскопии представляет опасность не только для своего обладателя, но и для тех людей, которых этот обладатель знает. Я могу ошибаться, и увиденное Ксенией будущее не имеет к тебе прямого отношения. Сейчас это не важно. Всегда полезнее перестраховаться, нежели потратить остаток жизни, кусая локти от досады.

Помимо тебя в кошмарах фигурировал какой-то Тихон или Дмитрий. Если в твоем нынешнем окружении есть люди с такими именами, будь настороже. Они на твоей стороне, но само их существование говорит о том, что опасность реальна и близка.