Текст книги "Бомж вера"

Автор книги: Максим Окулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ой, не наступайте на больную мозоль! Уже три года как собираемся ремонт сделать, да то денег нет, то заняты, а тут вот я заболела. Ну, ничего, вот сделаем ремонт, и вас обязательно пригласим. Придете?

– Обязательно!

Юля явно устала, ее глаза слипались. Витя тоже это заметил и сделал мне знак выйти в коридор. Хозяин дома заботливо укрыл жену пледом и вышел из комнаты, прикрыв дверь в гостиную. Насти дома не было, она гостила у бабушки, а мы направились на кухню, где был сервирован шикарный стол.

– Не откажешь? – Витя показал рукой на аккуратно расставленные закуски: ярко зеленые, пупырчатые малосольные огурчики, с прилипшими ворсинками укропа, выглядывающие из-под белых колец свежего репчатого лука кусочки селедки, поблескивающие жирными боками, тонкие полупрозрачные кусочки сала, свежая зелень, тонкий лаваш и неровно нарезанные ломти Бородинского хлеба. Нос щекотал дивный аромат, исходивший от толстых ломтей буженины, нашпигованной морковью и чесночком. Но гвоздем композиции был запотевший графинчик водки и кувшин с морсом, по стенкам которого стекали капельки влаги. Я невольно сглотнул слюну и кивнул. Время приближалось к концу рабочего дня, а у меня с самого утра кроме чашки кофе в желудке ничего не было.

Витя радостно потер руки и разлил водку в крохотные стопки.

– Хотя, – спохватился хозяин, – ты же за рулем. Эх!

– Витя, брось! Давай! За здоровье Юленьки, замечательная она у тебя.

Минут через тридцать мы разобрались с закусками, и Витя поставил на стол блюдо с дымящимися пельменями, покрытыми блестящей пленочкой растопленного сливочного масла.

Водка в графине быстро убывала. Насытившись, мы сбавили темп поглощения закусок. Виктор, предварительно прикрыв в кухню дверь, начал разговор без ненужных вступлений и предварительных слов.

– Это два года назад случилось. Увлекся я женщиной. Мы работали вместе в одном НИИ. Увлекся… – Витя почесал редеющую макушку, – втюрился как мальчишка.

– Ты, втюрился? – Я был просто поражен. Не мог я представить, что этот сидящий передо мной ботан еще может и налево ходить. Но вслух сказал другое, – У тебя жена какая классная, дочка, да ты обалдел!

– Да уж… Жена-то у меня замечательная, только я… Козел! Понимаешь, самый настоящий козел. – Витя налил рюмку и тут же выпил. Даже не закусив, он продолжил, перейдя на шепот. – Понимаешь, она такая яркая, модная. Ну, искры из глаз, у меня крыша и уехала. Я завлабом был, а она пришла к нам – молодая аспирантка. Закрутило… Мы тогда эксперимент ставили, надо было выстроить картину отражения ионосферой коротких волн в течение суток. Я ж физик по специальности. Ночные эксперименты, она была моей помощницей…

– Вить, так ты на рабочем месте что-ли? Ну, это… – Мой собеседник молча кивнул, понурив голову. – Дела…

Теперь я налил себе рюмку и выпил.

– Юлька почти сразу обо всем догадалась. Молчала. Терпела. Только спать переместилась в гостиную. И такие взгляды иногда на меня бросала, у меня все внутри переворачивалось. Думал, все, приду на работу, выгоню аспирантку, все! А как приду, в глаза ей посмотрю, вся решимость куда-то исчезает. И все думал, ну ладно, завтра, а сегодня еще немного, еще немного этого лихого счастья.

– Лихого счастья, – повторил я, – хорошо сказал. Мне это знакомо. И чем дело кончилось?

– Юля заболела. Я пришел как-то домой, а она лежит… Лежит на спине в потолок смотрит. Я подошел, спрашиваю: «Юленька, что с тобой?». А она отвечает, тихо так: «Я устала, я дико устала, зачем ты меня мучаешь, Витенька? Я так больше не могу». Знаешь, я уткнулся ей в плечо и заплакал. Слов не было. Не было у меня никакого оправдания. А потом поликлиника, обследование, больница. Опухоль у нее ну… Там… По-женски, короче. Видишь, как получилось, гулял я, а заболела она.

Виктор встал и подошел к окну, он не хотел, чтобы я видел его слезы.

– Ну вот, – продолжил он, глядя в окно, – и началось лечение. Раньше я жил одной работой. Юлька меня от всего оберегала – и дом на ней, и Настенька, я и не думал, что это все так тяжело. Аспирантку я попробовал уволить, да она ведь не только со мной спала. Короче, уволили не ее, а меня. Просто вышибли пинком под зад, хорошо еще трудовую не испортили – по собственному желанию. Но я только обрадовался: хоть так, а проблема решилась. Господи! – Витя резко развернулся, сел на стул и, перегнувшись через стол, приблизился ко мне. Он опять говорил шепотом, – Толя, вот скажи мне, как так бывает: баба, которая казалась просто красавицей, о которой бредил ночами, которую боготворил, вдруг, в один миг начинает казаться гнусной стервой, просто отвратительной, надменной сукой! Ну как?

– Это жизнь, Витя. Вот такие штуки могут проделывать бабы с нами – мужиками. Странно, что ты это так поздно понял.

– Юлька у меня первая была. Ну первая женщина, мы еще со школы дружили, потом поженились, а тут…

– А сейчас как? Как у вас с Юлей?

– А что, не видно? – Витя улыбнулся. Улыбнулся первый раз за время всего разговора. – Она меня простила! Понимаешь, это святая женщина, я недостоин и мизинца на ее ноге!

– Здорово! – Я хлопнул Витю по плечу. – И не переживай. Забудь, как страшный сон. – За столом повисла пауза, Витя налил нам еще по одной. – Я тебе завидую, Витя. Давай выпьем за тебя, за твою семью.

Мы чокнулись и выпили. Неожиданно я почувствовал большое облегчение. Нет, не от водки. Просто… Я понял, что в своем горе не одинок, что другие люди тоже ошибаются, страдают, и что некоторым из них везет, и проблемы решаются. Вот бы и мне повезло. Вот бы и мне, как Вите… Какая-то смутная мысль еще мелькнула в голове, но я не смог ее ухватить.

– Толя, у тебя все будет хорошо, выздоровеет твой Пашка, мы их поженим еще! Пашку и мою Настеньку! – Мы оба рассмеялись. Нет, все же как хорошо было в этом доме, как хорошо…

На следующий день с утра я заехал в больницу. Пашке начали курс химиотерапии. Его постоянно тошнило, личико сына осунулось, вокруг глаз появились темные круги. Жена была чернее тучи. Она смотрела на меня так, будто я был виноват во всем, что случилось. Я оставил в палате пакет с продуктами, и пошел с Пашкой погулять.

– Па, а я умру? – Вопрос сына сразил меня наповал. Мы шли по зеленой аллее, и я рассказывал Пашкину любимую сказку про Колобка. Вопрос возник неожиданно.

– Пашуль, с чего ты это взял?

– А здесь в больнице многие умирают. Сначала попадают сюда, а потом умирают. Я маму вчера спросил, а она ничего мне не сказала. Может, ты знаешь?

– Сынок, мы все когда-нибудь умрем.

– Да? – Сын остановился и посмотрел на меня. Господи, как же он повзрослел! Пашкин взгляд обезоруживал, казалось, что он видел меня насквозь. – И ты умрешь, и мама?

– Конечно. Только обычно родители умирают раньше своих детей. Детки растут, а родители им помогают – учат, воспитывают, а потом уже детки ухаживают за папой и мамой, когда те становятся такими штаренькими, бесвувыми, – я согнулся в три погибели и зашепелявил. Пашка рассмеялся. – Вот и ты, Пашуль, пока умирать погоди, а то кто мне в старости стаканчик пива принесет?

– А мне тетя Надя сказала, что детки не умирают, а к Богу на небо уходят. Это правда?

– Наверно, правда. А кто эта тетя Надя?

– Это медсестра. Она мне уколы ставит, а я не боюсь! – Пашка опять посмотрел на меня, ожидая похвалы.

– Ты у меня молодчина! Настоящий мужик, да? – Сын закивал головой.

– И когда мне горькие лекарства дают, я не плачу, как другие детки. И когда меня тошнит, я бегу в туалет, чтобы кровать не испачкать, а то мама всегда ругается. Пап, а почему наша мама всегда на меня ругается? Других деток мамы любят, целуют, а наша мама ругается, по попе меня бьет.

– По попе? Это когда?

– Ну вчера. Меня вырвало… На кровать, а она меня по попе.

«Вот же сука!» – Подумал я, но вслух сказал.

– Пашенька, мама очень за тебя переживает, она просто устала. И ты постарайся ее не расстраивать, хорошо? Ты же мужчина!

Сын важно кивнул.

Мы вернулись в больницу. Я оставил Пашку в коридоре посмотреть мультики, а сам направился в палату. Людка лежала на кровати и листала журнал. Я молча вырвал его у нее из рук и швырнул в сторону. Людку схватил за халат, рывком поднял с кровати и впечатал в стену. Жена сильно ударилась затылком, но не проронила ни звука. В ее взгляде застыл ужас.

– Ты, падла, еще раз Пашку хоть пальцем тронешь, я тебя живую закопаю, ясно? – Жена, не мигая, смотрела на меня. – Я задал вопрос! – Говорил я тихо, почти шипел, – отвечай, сука! Тебе ясно?!

– Й-й-й-яс-с-сно… – Наконец выдавила она из себя.

Я вышел из палаты не попрощавшись.

В офисе, стоило мне переступить порог своего кабинета, зазвонил телефон. Это был Малыш.

– Толян, я зайду, разговор есть.

– Ага, и пушку не забудь… Козел, – добавил я, когда собеседник уже положил трубку.

Малыш вошел в кабинет и начал сразу с порога:

– Толян, прости. Прости, братан. Все на нервах. Все так совпало, не держи зла, нам надо быть вместе, вместе делать дело. Лады?

Я молчал. Любую обиду, нанесенную мне, я простил бы с легкостью, но когда задевали моих близких, моих любимых… Я молчал, а Малыш так и застыл посреди кабинета.

– Садись, Малыш, что у нас нового?

Крылов сел в кресло и закинул ногу на ногу.

– Плохо дело. С Володьки взяли подписку о невыезде, дело завели. Статья пока ерундовая, но кто его знает, что они дальше придумают. Завод соскочил. Пузыря закрыли, Сыромятников на свободе.

– Рад за него.

– Ты чё, серьезно?!

– Он нормальный мужик, Малыш. И, смотри, он победил. Молодец.

– Толян, ты обалдел совсем?! А мы? Мы же в заднице сидим!

– Так сами виноваты. Ладно, Малыш, что делать-то? Я с Пистоном встречался, но мне очень не понравился наш разговор. Такое чувство, что он ведет свою игру.

– Урод! Да я его сдам с потрохами, пусть только попробует!

– А себя тоже сдашь вместе с ним?

– В смысле?

– Ну что в смысле… Сдашь его, сдашь и себя, он же для нас дела делал. Потому он такой смелый.

– Да уж. Я об этом не подумал. Но, может, тебе показалось?

– Дай Бог.

– Ладно, подчищаем все хвосты. Посмотри бумаги, телефоны, адреса, чтобы ничего не осталось в офисе, в кабинете. Я уже проинструктировал сотрудников, но их пока не трогали.

– И ладно, глядишь, обойдется.

Не обошлось… На следующий день курьер привез мне повестку. Меня вызывали на допрос с Прокуратуру, где и выяснилось, что Пистон меня сдал. Через полгода я узнал, что ему пообещали свободу в обмен на эти показания. Уволенный же из Органов Пистон долго не горевал и смылся на свою кипрскую виллу – подальше от тех, кто мог от него потребовать заплатить по счетам.

Пашка угасал на глазах. Мы больше не гуляли. Сын похудел, у него выпали почти все волосы, улыбка, казалось, навсегда покинула до предела осунувшееся детское личико. Я еще несколько раз приезжал на набережную, беседовал с владельцами собак, рыбаками: все твердили одно – никого здесь не было. Я начал думать о том, что возможно повредился рассудком. Все это походило на мистику. Пашка, только сын помогал мне гнать прочь мысли о самоубийстве. Он был жив, и я должен жить ради него.

Через неделю взяли Вована. Его посадили в Бутырку. Малыш к тому времени ушел в запой. Еще через три дня на допрос вызвали меня. Подходя к кабинету следователя, я не был уверен, выйду ли отсюда без конвоя. На этот раз обошлось. В сложившейся ситуации мне трудно было что-либо инкриминировать. Следователь ходил вокруг, да около, пытаясь меня подловить, но я был воробей стреляный. На допросе я забывал все слова, кроме «да» и «нет». Я не пускался со следователем в разговоры, ничего не пояснял, не доказывал, а просто отвечал – тупо и односложно. Через пару часов уставший следак отпустил меня, зло бросив на стол подписанный пропуск на выход. На улице, по пути к машине, я услышал звонок мобильника. Звонил доктор с Каширки. Мое сердце замерло. Пашка! Меня уверили, что с сыном все в порядке, но попросили приехать в больницу.

– Анатолий, э-э-э-э-э…

– Можно просто по имени, – я сидел в кресле в кабинете главного врача. Доктор Полей устроился в кресле напротив. Пожилой еврей был абсолютно лыс, на длинном крючковатом носе повисли очки в черной роговой оправе.

– Хорошо. Так вот, ваша жена выписалась из больницы.

– В смысле?

– В прямом. Отказалась от лечения, забрала сына и ушла, оставив расписку.

– Аркадий Моисеевич, но лечение?

– Оно еще не закончено.

– А шансы есть?

– Ну… – Доктор замялся, – видите ли, не хочу вас обманывать, ваш случай тяжелый, но шансы остаются всегда, сами понимаете. Чудеса иногда случаются.

– Чудеса… Да, но как могла Людка, в смысле Людмила уйти?

– Сам не понимаю, она сказала что-то типа «мне все надоело, вы, ваша какая-то там больница, мы уезжаем». Собрала вещи и была такова.

– Понятно. Доктор, я могу вернуть сына в больницу?

– Конечно, Анатолий! И, мне кажется, это будет очень правильным решением. Нам надо закончить курс химиотерапии.

– А можно ли найти сиделку?

– То-есть?

– Ну, думаю, жена больше не сможет находиться здесь с ребенком, а у меня работа. Я готов заплатить.

– А, понимаю, что же я могу вам порекомендовать одну женщину. Аккуратная, любит детей, с медицинским образованием.

– Договорились. Когда привезти Пашку?

– Лучше сегодня. Мы итак пропустили один сеанс.

– До вечера.

Я пожал доктору руку и уже взялся за дверную ручку, как доктор окликнул меня.

– Да, Анатолий, если вашей жене понадобится хороший пластический хирург, могу дать телефончик.

– Что? – До меня не сразу дошел смысл сказанного, но стоило доктору улыбнуться, как я все понял.

– Нет, не беспокойтесь, я контролирую себя.

– Ну и хорошо.

Я шел по коридору и пытался воскресить в памяти мысль, которая мелькнула в связи с предпоследней фразой Аркадия Петровича.

«Пластический хирург… Вера… Шрамы на лице…», – что-то из давнего лихого прошлого рвалось наружу, но подсознание не хотело его оттуда выпускать. В конце концов я сдался.

Я не бил Людку. Я просто велел ей собираться и уматывать из моего дома. Она попыталась устроить скандал. Я ее не слушал. Просто вызвал такси, собрал пару чемоданов и выставил за дверь. Жену и чемоданы. Пашка ничего не слышал, он лежал наверху в нашей спальне.

Решив проблему с женой, я одел сына и отвез его в больницу. Домой я вернулся поздно вечером. Людка сидела на кухне. Стоило мне войти, как она бросилась в наступление.

– Семенов, ты не имеешь права меня выставлять за дверь! Я твоя жена и этот дом такой же мой как и твой. Я отсюда никуда не уйду!

– Тогда уйду я.

– Скатертью дорога!

Я собрал свои вещи и поехал обратно в Москву в нашу квартиру. Дома я оказался около полуночи. Перед тем, как напиться в полном одиночестве, я позвонил в банк и заблокировал кредитные карты жены. Они были прилинкованы к моему расчетному счету, так что мне не составило проблем это сделать. «Посмотрю, коза, как ты сейчас запоешь», – подумал я злорадно и с хрустом свинтил пробку с водочной бутылки.

Проснулся я от непонятного стука. Голова гудела с похмелья, и каждый удар отзывался в ней болью. Часы показывали 7 утра. Я отдернул портьеру. С черного низкого неба хлестал дождь и падали крупные белые градины. Из приоткрытого окна дул холодный ветер.

«Вот тебе и погодка в конце июня», – подумал я и отправился в ванную.

Через час дождь стих. Приведя себя в порядок и выпив чашку кофе, я вышел из дома. Сев в машину, я завел двигатель и задумался. Что делать? Куда ехать? Не найдя ответа, я выехал со двора и поехал по Комсомольскому проспекту в сторону центра. Этот храм, раскрашенный словно пряничный домик, появился впереди, как только я преодолел изгиб дороги после перекрестка с 1-й Фрунзенской улицей.

Я проезжал мимо этого храма бессчетное количество раз, но ни разу не был внутри. «А почему бы и нет?» Сказал внутренний голос, и на этот раз никто ему не ответил. Я развернулся под виадуком у Садового кольца, вернулся обратно и припарковал машину на улице Льва Толстого. На небе выглянуло солнце, словно подбадривая меня.

Войдя в храм, я встал в сторонке слева. Шла служба. В будний день было мало прихожан. Происходило какое-то торжественное действо. Священник стоял в центре перед Царскими вратами. Так их называл отец Василий. Перед священником была раскрыта большая книга. Евангелие. Я это тоже помнил со времен общения с попом Васей.

– И вот, некто, именем Закхей, – священник читал торжественно, отчетливо произнося каждое слово, – начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, кто Он, но не мог за народом, потому что мал был ростом, и, забежав вперед, взлез на смоковницу, чтобы увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нее. – Я беззвучно подошел поближе, чтобы было лучше слышно. – Иисус, когда пришел на это место, взглянув, увидел его и сказал ему: «Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме. И он поспешно сошел и принял Его с радостью. И все, видя то, начали роптать, и говорили, что Он зашел к грешному человеку; Закхей же, став, сказал Господу: Господи! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо. Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее»[1]1
  Евангелие от Луки, глава 19, стихи 2–10.


[Закрыть].

Сердце пропустило пару ударов, за грудиной больно кольнуло, я покачнулся, прижав правую руку к груди.

– Вам плохо? – Бабушка в темном переднике взяла меня под руку, заглядывая в глаза.

– Да… Что-то… Не знаю.

– Пойдем, пойдем, присядешь.

Я сел на скамейку, а бабушка продолжила протирать большой желтый подсвечник. Мне стало лучше, я встал и подошел к старушке.

– Простите, а что сейчас читал священник?

– Так Евангелие.

– Да, я понимаю, а где можно текст этот увидеть?

– Ну в Евангелии же! – Бабушка улыбнулась.

– А здесь есть?

– Еще бы! Еще бы в храме и Евангелия не было. Пойдем.

Мы подошли к свечному ящику, бабушка подняла прилавок, вошла внутрь и сняла с полки книгу. Через минуту она нашла нужную страницу.

– Вот, читай!

Я прочитал отрывок несколько раз. Мой разум будто взбесился. Мысли прыгали, скакали, сталкивались, разлетались. Я никак не мог понять смысл простых слов. По лицу катился пот. Закрыв книгу и даже не поблагодарив служащую в храме, я вышел на улицу, сел в машину и поехал. При выезде на Комсомольский проспект я чуть не столкнулся с троллейбусом. Через 100 метров машину крутануло на ровном сухом участке, но Крузер устоял. «Что со мной? Что происходит?» – мысли никак не могли успокоиться, а автомобиль, казалось, ехал сам.

– Толян, ну не надо, я все отдам, все верну, Толян умоляю, – молодой парень, владелец маленькой шашлычной в Парке Культуры стоял передо мной на коленях и молил о пощаде. Наша бригада предложила его кооперативу крышу, он должен был каждый месяц платить деньги, но парень стуканул в милицию. Ему не повезло, он попал как раз на того опера, которому мы платили деньги. Парня отвезли за город, и теперь я должен был решить его судьбу. Братаны предлагали его убить, но я его помиловал. Только отрезал правое ухо, на память, чтобы неповадно было впредь связываться с ментами.

Я выехал на Третье кольцо и поехал в сторону Кутузовского проспекта.

– Да ты на кого пасть раскрыл?! – Браток по кличке Джон грозно смотрит на меня. – Эта палатка наша, и мы будем ее доить, понял?!

– Джон, эта наша земля, и палатка эта наша. Ты подобрал пятак не своего огорода.

– Ну и чё ты мне сделаешь? Да я тебя на лоскуты порежу! – Словно по мановению волшебной палочки в руке у Джона появилась финка. Я же давно сжимал в руке рукоятку нагана, лежащего в кармане кожаной куртки.

Хлесткий выстрел распугал ворон, устроившихся в ветвях старой сосны. Джон схватился за живот. Его мутнеющий взгляд уперся мне в переносицу. Я прицелился. Казалось, сначала во лбу бандита появилась дырка, а уже потом хлопнул выстрел. Джон откинулся на спину. Дело было сделано.

Мысли мчались галопом. Я что-то бормотал словно в бреду. Поворот, светофор. Впереди Бережки, набережная, Вера, сидящая на своем месте на куче хлама под куском целлофана. Торможу, выхожу из машины, беру пустой ящик и сажусь рядом с бомжом.

– Ну здравствуй Толя, – Вера спросила это так буднично, будто мы виделись последний раз вчера. – Как поживаешь? – Глаза женщины были серьезны. Вообще в ее облике что-то изменилось, но я никак не мог понять что. Повисла длинная пауза, мысли, бурлящие в голове минуту назад, испарились. В ушах звенело, я просто сидел и смотрел Вере в глаза.

– Где ты была? Я искал тебя, – я, наконец, вышел из ступора.

В ответ молчание.

– Вера, ты слышишь меня?

– Слышу.

– Где ты была? Ты мне нужна, у меня беда.

– Я слушаю, Толенька.

Вера, у меня Пашка… Пашка умирает, понимаешь?!

– Понимаю. – Господи! Опять этот взгляд внутрь меня, в самую мою душу. – А что от меня тебе надо?

– Вера, что мне делать? Подскажи, научи! Я не могу так больше жить? Пашка, больница, следствие. М-м-м-м-м… – Я обхватил голову руками и прикрыл глаза.

– У тебя разве нет ответа? – Эти слова были произнесены почти шепотом, но я их расслышал.

– Что? Какого ответа? – Я посмотрел Вере в глаза, но та отвела взгляд в сторону, не проронив ни слова.

Медленно, очень медленно Вера сняла с головы платок, распустив длинные седые волосы. Она снова повернулась ко мне лицом и улыбнулась. И я ее узнал!

Вера… Вера Елкина.

– Верка, ты самая лучшая телка в этом борделе. Как же мне с тобой хорошо – я лежал в постели с красивой молодой девушкой. Вера укрыта по пояс простыней, а я лежу на боку, рассматривая ее лицо. – Такая красивая, юная, ласковая. Не была бы проституткой, женился бы на тебе, честное слово.

– Так заходи почаще, – улыбается Вера.

– Так куда от тебя денешься, волшебница.

– Людка, иди сюда! – Я грубо схватил Людмилу за руку и усадил в кресло. – У меня проблемы!

– Что случилось? И что за тон? – Девушка одновременно испугалась и разозлилась.

– Там проблемы, – Я опустил глаза вниз, посмотрев на свой живот, – понимаешь?

– Ты хочешь сказать, что… – Людмила осеклась. – Но…

– Что но? Я уже месяц ни с кем ничего, вот как с тобой познакомился, так и все.

– Но, Толенька, я правда здорова, ты что?! Как вообще ты можешь меня в этом подозревать?!

– Слушай, если я от тебя подцепил это, держись!

– Толя, это не я! Говорю тебе точно. Подожди, надо, во-первых, пойти к врачу, узнать что это, и врач скажет тебе, когда ты мог заразиться.

– К врачу пойдем вместе!

– Хорошо, Толенька, у меня есть знакомый венеролог.

– Ну что, Анатолий, у вас банальная гонорея. Ничего страшного. Попьете таблеточки, не попьете спиртного, и все дела.

– Доктор, но мне важно узнать, как это ко мне попало.

– Как ко всем, – доктор пошловато хмыкнул.

– Я понимаю, а Людмила? Она здорова?

– Вообще-то врачебная этика не позволяет мне распространяться на такие темы, но учитывая пикантность, так сказать, ситуации, я могу сказать. У Людмилы тоже положительная реакция на возбудителя болезни.

– Вот сука! – Я стукнул кулаком по столу.

– Но! – Поднял врач вверх указательный палец. – Она только заражена, но еще не больна.

– Это как?

– А так! Скорее всего она заразилась от вас.

– От меня?! А я от кого?

– Вам лучше знать.

– Но я уже месяц ни с кем никак.

– Правильно. Это и есть срок инкубационного периода.

– Какого периода?

– Тот срок, который проходит между заражением и проявлением симптомов болезни. То-есть вы заразились около месяца назад. Вспоминайте…

– Семенов, ты гад! Ты негодяй! Сам подцепил гадость от какой-то шлюхи, заразил меня, и на меня же набросился, чуть не убил! – Людмила была вне себя от ярости. – Видеть тебя не хочу, слышишь!?

– Люсен, ну прости, прости, прости… – Я целовал девушке коленки, присев около кресла. – Вот посмотри, что я тебе принес. – Я протянул маленькую бархатную коробочку.

Все еще дуясь, Людмила взяла коробку и открыла. Внутри было кольцо с внушительных размеров бриллиантом.

– Толянчик, дорогой! Только ты понимаешь натуру женщины! Какая прелесть! Все, мир!

– Ну что, Вера, пришел я проститься с тобой. – Я был не в себе. Час назад я уехал из ресторана, где мы сначала выпили водки, а потом нанюхались кокаина. В голове шумело, соображал я плохо. Жажда. Жажда мести накрыла меня бурной волной.

– А я думала все, пропал мой любимый. – Ничего не подозревающая Вера сидела на кровати в красивом ажурном боди.

– Чуть не пропал. По твоей милости! – Я подошел к кровати и, схватив Веру за волосы, стащил на пол. Мой кулак, описав дугу, расплющил нос жертвы. Вера не успела вскрикнуть, как второй удар разбил губы и сломал челюсть. – А теперь, сука, тебе чаевые, чтобы никого больше не заразила, тварь!

Блеснула опасная бритва. На белую простыню брызнула струйка крови.

– Вера, но… Как же, Вера, я не… – Я не знал, что мне говорить, что делать. Я уже давно вычеркнул из памяти тот случай, как и многие другие эпизоды своей жизни.

– Вера Елкина умерла, не переживай, – Вера говорили очень тихо, но я ее слышал прекрасно. – Она зарабатывала на лечение своего сына. Ему было три года, когда произошло это несчастье. Она думала, что цель оправдывает средства, и копила деньги на операцию. Сережа. Маленький Сереженька был для нее светом в окошке. Но она ошибалась. Есть границы, которые человек не должен переступать. Не должен и все! Что бы ни было! Вера получила свое. Конечно, это не она тебя заразила венерической болезнью. Вера была здорова, но вина ее была гораздо больше и она получила по заслугам.

– Подожди, Вера, как же ты была здорова, ведь врач сказал и…

– Толенька, я не Вера. Я просто помню эту девушку, и рассказываю тебе о ней. Когда это случилось, из борделя ее выкинули, даже не дали денег на операцию. Сереженька вскоре умер. Вера осталась одна. Вот…

– Вера, но как же? Я про болезнь, ведь это факт!

– Толенька, если не секрет, у тебя какая болезнь была?

– Гонорея.

– Хм, – Вера улыбнулась, – у мужчин симптомы болезни проявляются через 2–3 дня. Тебя заразила не Вера, а другая женщина.

– Людка? Так это она… И врач был ее знакомым! Ах, стерва! Но, получается, что я ни за что ни про что… Что я порезал тебе лицо из-за Людки?

Вера тихо засмеялась. Я с удивлением смотрел на нее. Что вообще происходит? Я не понимал.

– Толя, Толя. Ты такой большой, а такой глупый. Людка виновата… Ты хочешь сказать, что изрезать лицо молодой девушке из-за того, что она заразила венерическим заболеванием, это нормально? Она получила свое, и слава Богу. Она никого не винила, только себя. И ты свое уже получил, или получишь. Не беспокойся.

Эти слова будто огнем полоснули меня по сердцу.

– Как? То-есть, что значит получу?

– А все, Толенька, получают. Даже если не в этой жизни, то в будущей, что гораздо хуже. Лучше уж тут рассчитаться, уверяю тебя.

– Вера, прости меня! Прости! Я правда давно отошел от той жизни. Тогда время такое было, жизнь жестокая. Я был волком, и вел себя как волк. Но я готов помочь тебе, правда, я…

– Не надо, Толя, – Вера перебила меня на полуслове. – Веры нет, она умерла, а мне – грязной бомжихе, много не надо. Покушать раз в день, да от дождя и холода спрятаться. Езжай, Толя, езжай.

Я медленно поднялся и отправился к машине. На полпути остановился.

– Ты больше не исчезнешь отсюда? – Сказал я обернувшись.

– Иди Толя, не это важно для тебя.

– А что важно?

– Иди. Есть вещи, которые человек должен понять сам.

Через 15 минут я был в офисе. Наша фирма разваливалась на глазах. Люди увольнялись один за другим: никому не хотелось иметь дело с правоохранительными органами. Следователи наведывались в нашу контору все чаще и чаще. Находиться в офисе было невыносимо: тяжкая атмосфера угнетала. Казалось, что воздух стал плотнее, им было трудно дышать. Подписав необходимые бумаги и сделав несколько распоряжений, я поехал на Каширку. Вечером по дороге домой я остановился около церкви, куда заходил утром. Храм был открыт. Я купил Евангелие и поехал домой. Текст, который священник читал утром, завораживал и притягивал мое внимание. Я читал его раз за разом, стараясь найти отгадку. Я был уверен, что вся моя дальнейшая жизнь зависит от того, что я сделаю дальше, как поступлю.

Прошла неделя, Пашке стало хуже. Утром позвонил врач, попросил приехать. Я быстро собрался, по пути зашел в полюбившийся храм. Здесь мне было проще успокоиться, избавиться от тяжких мыслей. Я обычно покупал свечку и шел к иконе, на которой был изображен какой-то старичок. У него был удивительно добрый взгляд.

В больнице доктор сказал, что пришлось прекратить курс химиотерапии, у Пашки сдала печень. Раковые клетки сразу активизировались: куда ни кинь всюду клин. Так и не приняв окончательного решения, мы распрощались с доктором, а я поехал к Вере. На что я надеялся? Не знаю. Мне просто хотелось ее увидеть. С сильным душевным трепетом я подъезжал к набережной. Было больно и стыдно, кроме того, я боялся, вдруг ее там не будет.

Вера сидела на прежнем месте. Увидев меня, она даже не улыбнулась.

– Я могу присесть, Вера?

– Садись, коль приехал.

– Вера, Пашке стало хуже, я не знаю, что мне делать. Помоги, Вера, я знаю, я уверен, что ты можешь помочь!

– Бомж Вера крутому бизнесмену? – Женщина засмеялась.

– Вера, перестань! Мне не до смеха!

– Ха, ему не до смеха! А тому мальчишке, которого ты застрелил? Помнишь лотошника с Воробьевых гор? Ему было смешно? – Взгляд Веры стал грозным. Я поежился.

– Вера, но откуда… Откуда ты ЭТО можешь знать?

– А этого не было? Сколько человек ты убил, Толя, а скольких покалечил?

– Но Пашка тут причем? Причем, я тебя спрашиваю? Если твой Бог такой суровый, ну пусть прибьет меня!

– Балда ты, Толя. До седых волос дожил, а ума нет. Богу твои страдания не нужны, и дети болеют не за родителей, а потому, что болеют. Вот так бывает. Но ты сейчас на чудо надеешься, а чудо кто дает? От кого чуда ждешь? От Бога?

Я лишь кивнул.

– Но ты ведь всю жизнь против Бога жил, против Его заповедей, а теперь решил от Него чудо получить. Это нормально?

– Но что мне делать?

– А ты не знаешь? – Взгляд Веры опять проник до самого дна моей души, я поежился. – Не знаешь разве, Толя?

Я вспомнил разговор с Витей. У него тоже случилось чудо, и он тоже был виноват, но он исправил ситуацию, он стал чист перед женой.

– Да, я готов! Я отдам тебе все, слышишь, и даже больше! Что ты хочешь? Квартиру, машину? Пластического хирурга? Счет в банке? У тебя все будет, бери, только Пашку отдайте! Слышите?! – Я готов был снова, как тогда, много лет назад растерзать эту женщину. На меня нахлынула почти неконтролируемая злоба. – Назови цену! У каждой вещи есть цена?

– Цена? Интересно… А за сколько сейчас можно воскресить человека, а? Ты Сереженьку тоже вернешь? Сколько стоят слезы несчастной веры Елкиной? Сколько стоит жизнь того убитого тобой паренька? Во сколько ты оценишь слезы его матери, которая лишилась единственного сына? Сколько, Толя?! А во сколько ты оцениваешь жизнь своего сына, а? Своего любимого Пашку во сколько ты оценишь?