Текст книги "Бомж вера"

Автор книги: Максим Окулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Что-то серьезное?

– Ну так. Выскочил на разделительную – у нас на Кутузовском, а навстречу другой крутой. Два джипа лоб в лоб, хорошо скорость небольшая. Подушки сделали свое дело. Но у Вована, по ходу, сотрясение. Так что больницы не миновать. Ехать надо тебе. – Малыш был серьезен как никогда. – В этой сделке мы никак не можем облажаться, слишком все серьезно.

– Малыш, но почему я? Я же не в теме? Вы с Вованом дело крутили, я только Пистона взял на себя.

– Толян, не строй из себя восьмиклассницу, ладно? Мы бабки делим на троих? – Я кивнул, – Поровну? – Возразить мне было нечего. – Мы там такой сценарий разыгрываем, что мне лучше не появляться. Пока не появляться. Больше ехать некому.

Тяжко вздохнув, я раскрошил в пепельнице оставшуюся половину сигареты.

– Вот и хорошо, – Малыш верно расценил мое молчание. – Там дел то на пару часов. Тебе нужно просто проконтролировать, чтобы все прошло по сценарию, а потом поговорить с директором. Конечно, Вован у нас главный спец по разводу лохов, но что теперь поделаешь, ты-то тоже не лыком шит. А еще надо передать парочку конвертов – люди же не за просто так работают, сам понимаешь.

Через час я сидел в прокурорском микроавтобусе, припарковавшемся недалеко от здания завода, и проводил совещание со следователями. Мы повторили последовательность действий. Мне доложили, что группа ОМОНа уже на месте, ждет приказа. Сыромятников, как обычно, с восьми утра на месте.

– Трудоголик, блин. Сутками торчит на заводе, а толку нет. – Я постарался пошутить, чтобы скрыть охватившую меня нервозность.

– Так завод ему достался в таком состоянии, что… – Следователь Ковригин недавно получил от меня увесистый конверт и пребывал в прекрасном расположении духа. – А директор наш, понимаешь, еще и о рабочих заботится. У него тут прям коммунизм – премии, дотации, питание. Чудик, короче.

– Да уж, баран среди волков, – подытожил я.

– Угу, вот мы его сейчас и подстрижем, – Ковригин зашелся противным визгливым смехом.

– Все, пора, – прервал я следователя.

Вчера на совместном совещании с Малышом и Смирновым я был поражен, с какой наглостью планировалось провести операцию. Все было шито белыми нитками. На мои недоумения подельники лишь посмеивались, они были уверены в непробиваемости своей позиции, в весомости и значимости покровителей.

Тяжело вздохнув, я отдал приказ о начале операции. Судебные приставы в сопровождении бойцов ОМОНа вошли в здание. Несколько минут понадобилось на нейтрализацию охраны. Горе-чоповцев вывели на улицу и уложили на асфальт лицом вниз. Места прежних охранников заняли сотрудники ЧОПа, специализирующегося на рейдерских захватах. Ребята знали свое дело: первым делом они перекрыли подход к административному зданию и, тем самым, отсекли рабочих от руководства. Параллельно были заблокированы входы и выходы из цехов: люди не смогут собраться вместе.

Я вошел в приемную Сыромятникова. Пожилая секретарша была белее накрахмаленной салфетки, покрывавшей поднос с прохладительными напитками. Судебный пристав и новый директор завода уже ожидали меня. Мы вошли в кабинет, и я прикрыл за собой дверь.

Директор сидел за своим столом и молча смотрел на нас. Его, конечно, уже предупредили, что происходит на заводе. Я отдал должное самообладанию хозяина кабинета. Сыромятникову было под шестьдесят. Среднего роста, подтянутый, седые волосы коротко подстрижены. Рубашка, вельветовый пиджак, галстук отсутствует. Видимо, директор не любил официоза и уж точно не любил понтов. Обстановка его кабинета, как и одежда, была простой, но добротной: все надежно, функционально, без излишеств. Я сразу проникся уважением к этому человеку: передо мной был трудяга, который не за страх, а за совесть занимался трудной и опасной работой.

Представитель власти – такой же гнилой и мерзкий, как и сама власть, приступил к исполнению своих обязанностей. Сыромятников ознакомился с решением суда, сделал пару глотков воды из хрустального стакана и, почему-то глядя на меня, сказал:

– И что теперь?

– Теперь вы свободны, Валерий Федорович, – судебный пристав старался выглядеть важным и неподкупным, – ваше место займет новый директор. Вот. Геннадий Петрович Акшенцев, – показал он рукой на пухлого круглого человечка по кличке Пузырь. Пузырь был известен в криминальном мире своей способностью исполнять весьма деликатные поручения. Талант Акшенцева заключался в том, что он не боялся ни власти, ни бандитов. И еще. Он умел держать язык за зубами.

– Как угодно, – Сыромятников поднялся с директорского кресла, но я жестом остановил его.

– Валерий Федорович, я попрошу вас остаться. А Геннадий Петрович пока поработает в кабинете вашего зама. У нас есть еще одно дело. – Наступала самая противная фаза всей операции. Как же гнусно было у меня на душе.

– Ну что же, моя миссия окончена, – засуетился пристав, – всего хорошего.

Я молча кивнул. Когда за приставом и Пузырем закрылась дверь, в кабинете повисла гнетущая тишина. Первым не выдержал Сыромятников.

– Простите, а с кем имею честь?

– Ну, скажем, я консультант нового директора. Меня зовут Анатолий.

– А по отчеству?

– Пустое.

– И чего мы ждем?

– Второго акта.

– Вот как? Подождем.

Директор по-прежнему выглядел спокойным. Я в очередной раз позавидовал его выдержке. Дверь кабинета распахнулась, внутрь вошли прокурорские работники. Они без промедления начали свое дело. Постановление об обыске, понятые. Пистолет нашли сразу. Один из прежних охранников подбросил его в шкаф для бумаг.

– Это ваше оружие? – Спросил следователь.

– Впервые вижу, – ответил Сыромятников.

– А как вы думаете, откуда оно в вашем кабинете?

– Не имею представления. Хотя… Думаю, что Анатолий, – директор кивнул в мою сторону, – должен знать об этом больше меня.

– Понятно, – следователь криво ухмыльнулся, и продолжил составлять протокол.

Когда формальности были закончены, все покинули кабинет, оставив меня наедине с Сыромятниковым.

– Вот так, Валерий Федорович, – я без проволочек перешел к делу. – Теперь можно и поговорить. Надеюсь, дальнейшие ваши перспективы вам понятны. Теперь вы не имеете к заводу никакого отношения. Ваше предприятие со всеми активами в ближайшее время будет несколько раз перепродано, а сами вы отправитель в СИЗО. Ствол, который только что у вас изъяли, засветился в парочке заказных убийств. Так что, думаю, вы проведете за решеткой как минимум год – пока будет идти следствие. И то, это только в том случае, если суд вас оправдает или даст условный срок. Если нет, то отправитесь в зону лет на несколько. Как?

– Весело. – Сыромятников отхлебнул воды. Рука, держащая стакан, предательски дрогнула. – Сам факт этого разговора говорит о том, что может быть и по-другому. Я жду. Жду вашего предложения.

– Приятно иметь дело с умным человеком. – Директор нравился мне все больше. – Нам нужен пионерский лагерь. Быстро и тихо. И нам не нужны тяжбы, всякая волокита, да и лично против вас я ничего не имею. Задним числом мы оформляем передачу интересующего нас объекта в качестве компенсации за долги, а все состряпанные сегодня бумажки спускаем в унитаз. Ваш завод остается с вами и вашими рабочими, которых, как мне рассказали, вы очень любите и цените. И главное, вы остаетесь на свободе с любимой женой – кажется Катериной? – Директор кивнул. – Вот с Катериной. Будете ездить, как и прежде, на дачу, на рыбалку с Завидово, в уютный домик в Крыму.

– А вы неплохо осведомлены обо мне, – Сыромятников был удивлен.

– Поверьте, мы люди серьезные, и играем по-серьезному.

– Вижу. Мне надо подумать.

– Думайте.

– Я могу остаться один?

– Нет, простите, – я улыбнулся. – У вас 15 минут. Прокурорское время стоит слишком дорого.

Директор ухмыльнулся и, подперев подбородок руками, углубился в свои мысли. Я встал и подошел к окну. Во дворе заводе назревал скандал: рабочие из двух цехов пытались прорваться через заслон охранников и омоновцев. Вояки с трудом сдерживали напор. Паре десятков человек уже удалось прорваться, и они осаждали вход в здание дирекции. «Только этого не хватало», – подумал я и набрал номер омоновского начальника. Майор успокоил меня, что контроль над ситуацией в ближайшее время будет восстановлен – на подходе подкрепление. «Кретины! Еще не хватало тут стрельбу устроить. Не дай Бог пресса заявится!»

– Ну, Валерий Федорович, что вы решили? У нас мало времени. Похоже, ваши рабочие решили вас освободить.

– Господи, только не это! – Сыромятников подбежал к окну, а потом бросился обратно к столу, снимая трубку телефона.

Я опередил его, вырвав трубку из рук.

– Не надо, Валерий Федорович, вам никто не поможет. Мы справимся.

– Справятся они! Козлы! Они там сейчас стрелять начнут, а у меня люди, у них семьи, дети! Что вы творите! Уроды!

– Сядьте! – Рявкнул я. – Сядьте, или я вынужден буду выйти из рамок корректного поведения.

– Скажите пожалуйста, какая речь! – Директор сел за стол, – ты быдло! Быдлом был, быдло есть, быдлом и останешься! Такая мразь, как ты не может ничего строить, не может созидать, а может только отнимать и разрушать! Я не боюсь вас! Я ничего вам не отдам! Пусть это будет стоить мне жизни!

– А про свою семью вы подумали? Про жену Екатерину. Про взрослую дочь Светлану?

– Ах ты подонок! – Сыромятников вскочил из-за стола и бросился на меня с кулаками. Я сбил его с ног точным ударом в челюсть и, заломив руку, ткнул физиономией в пол.

– Ко мне! – Громко крикнул я.

В кабинет ворвались охранники, скрутили директора и надели на него наручники.

– Мы не договорились, увозите его. Придется работать по второму варианту. – Следователь кивнул, а я вышел из кабинета.

Я начал приходить в себя только в салоне любимого Крузера. Это была моя территория, я заблокировал двери и уткнулся лбом в руль. Как же гадко было на душе. Как же противно! Пятерых рабочих отправили в больницу, один был в тяжелом состоянии – сильное сотрясение и травма внутренних органов.

– Козлы, уроды! Мясники! И прав! Прав Сыромятников! Я такой же козел, такой же урод! – Я почти кричал. – Зачем же я в это ввязался!? Зачем!?

В тот момент я ненавидел своих компаньонов, будто они были во всем виноваты, но дело есть дело. Я набрал номер Малыша.

– Да, Толян, что у тебя.

– Он отказался, работаем по второму варианту. Клиента увезли в «Матросскую Тишину», на заводе была небольшая заваруха, пятеро рабочих в больнице, но прессы пока нет.

– Да и хрен с ними, с рабочими. А вот с прессой это здорово. Шумиха нам не нужна. Поздравляю, Толян. Хорошая работа. Оставайся там до вечера. Потом приезжай, выпьем по стаканчику!

– ОК. – Да, я понимал, что на заводе еще много чего может произойти, контроль необходим. – Как там Вован?

– Нормально. Врачи, как обычно, перестраховываются, до завтра понаблюдают, утром отпустят.

– Хорошо, до завтра.

Только я отключил телефон, как он ожил вновь. Звонила Людка.

– Вот только тебя не хватало, дура! – Буркнул я, – Да, слушаю!

– Семенов, у нас проблемы. – Находясь в скверном расположении духа, я не обратил внимания на тревогу в голосе жены.

– Что, трусы в фитнесе сперли?

– У Пашки подозрение на лейкемию. Анализы очень плохие. Выписали направление на Каширку…

– Что? Как… Лейкемия это что? При чем тут Каширка?

– Это рак крови. Это может быть неизлечимо… – Жена заплакала.

– Ты… Ты погоди, не плачь. Ты… Я сейчас приеду.

Ночью мы уложили Пашку в свою кровать. Во сне сын стонал и метался между мной и Людкой. Жена мерно посапывала, а я лежал на боку с открытыми глазами и гладил Пашину влажную головку. «Все не так, почему все не так?» – Вертелись навязчивые мысли. – «Что теперь будет с сыном? Неизвестность. Как же страшна неизвестность…»

Мы выехали рано утром, чтобы успеть на прием к врачу. Очередь, томительное ожидание, гнетущая атмосфера человеческого горя, безысходности и страданий. Осмотр, анализы, утешительные слова «быть может все в порядке, это еще не факт, всякое бывает…». Но я по глазам видел, что врачу УЖЕ все понятно. Он просто хочет быть абсолютно уверен, прежде сообщит нам страшный диагноз. Осталось подождать пару дней, пока будут готовы анализы. Как прожить эти дни? Мне хотелось вернуть время назад. Хоть чуть-чуть назад, и остановить. Пашка, тогда Пашка был здоров, и это было счастье. Да, в конце концов Людка не в счет, на нее можно было просто не обращать внимание, а сын для меня был светом в окошке. Я жил ради него.

Мы сели в машину. Тишина. Я еще не успел завести двигатель, как услышал назойливый звук. Телефон. Моя мобила, переведенная в режим виброзвонков, скромно подрагивала в открытом автомобильном бардачке.

– Алло?

– Толян, ну ты, блин, офигел совсем! Что за дела?! Что случилось?! – Малыш был не на шутку взволнован.

– Все нормально. Что у вас? – Говорить не хотелось. Я мечтал об одном, чтобы все меня оставили в покое.

– Ты куда пропал?! Я тебе звонил весь вечер и все утро! Ты хоть понимаешь, какое дело мы затеяли, ты что творишь?!

– Малыш, прости, но не до тебя сейчас. У Пашки… У Пашки, похоже, рак.

В трубке повисла пауза.

– Толян, я сочувствую, – компаньон немного смягчился, – но дело тоже… Ну… Короче, ты приедешь?

– А надо?

– Нет, ты еще спрашиваешь! Мы только-только кашу заварили!

– Хорошо, сейчас своих домой отвезу и вернусь в Москву. – Я выключил телефон и завел двигатель.

– У него сын умирает, а он все о работе думает, – Людкин тон стал особенно ядовитым.

– В репу дать? – Тихо спросил я.

Жена не ответила.

«Вот такая Толя, у тебя классная житуха», – подумал я, трогая машину с места.

«Зачем это все? Зачем?! Офис, бизнес, бабки, тачки, шмотки? Пашка, любимый Пашка может умереть. Господи! За что?! – О! Ты теперь и про Бога вспомнил. А вчера чем занимался? – Да иди ты!» – Мысли, мысли вертелись в голове, и не было сил остановить этот бесконечный диалог. Лифт плавно поднимал меня на наш восьмой этаж. В офисе что-то незримо изменилось. Появилось нечто незримое – напряженное, опасное. Сотрудники стали сосредоточеннее, девушки серьезнее. Я сразу прошел в кабинет к Малышу. Володька был там.

– Здорово, братаны! – Бодро сказал я с порога. – Что у нас новенького? Вован, ты как?

– Привет, нормалек, только башка раскалывается.

– Привет, Толян, садись. – Малыш был хмур.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Компаньоны смотрели на меня, и взгляды эти мне очень не понравились.

– Что молчим? – Мне стало не по себе.

– Ты вчера облажался, Толян, – начал Малыш.

– А что случилось?

– После того, как ты уехал с завода, – Малыш нахмурился еще сильнее, – туда приехали журналисты. А ОМОН и прокурорские уже слиняли. Наши ЧОПовцы свое дело сделали – на завод журналюг не пустили, так те у выхода обосновались, стали работяг расспрашивать. ЧОПовцы попытались их прогнать, сработали грубовато, камеру разбили. Короче, скандал теперь.

– Малыш, ну ты дал! ЧОПовцы облажались, а я виноват!

– А что с них взять?! – Крылов сорвался, я и не припомню, когда последний раз видел его таким злым. – Это люди специфические, их основная работа – ломать носы и челюсти. А вот наша работа думать, понимаешь? Думать, принимать решение и контролировать ситуацию.

– Малыш, не заводись. Я же тебе рассказал, какое известие вчера получил.

– Толян, я все понимаю, но…

– Да ни фига ты не понимаешь! – Наконец сорвался и я. – У тебя ни жены, ни детей, а одни только шлюхи!

– Мои шлюхи ничуть не хуже твоей! И если бы твоя была нормальной матерью, то ты смог бы нормально работать!

И опять тишина. Эта плотная, сгустившаяся, взрывоопасная тишина. Я сжал кулаки и медленно поднялся с кресла. Резко зазвонил мой мобильник. Он и спас ситуацию, я уже был готов дать Крылову в зубы. Звонил Виктор.

– Да, Витя, слушаю, – прижав трубку к уху, я вышел в приемную.

– Анатолий, вы… То-есть, ты. Толя, ты не представляешь, что для меня сделал. Юлю прооперировали. Все в порядке, она уже пошла на поправку.

– Рад за тебя, Витя. Хорошо, что хоть у кого-то все хорошо.

– Анатолий, у вас неприятности? Что-то случилось?

– Да уж, случилось, – я вышел в коридор, – сын у меня заболел, да на фирме творится не знамо что.

– А что с сыном?

– Подозрения на лейкемию.

Трубка молчала, но странное дело, я чувствовал, что этот мало знакомый мне человек искренне переживает. И это молчание было лучше любых слов.

– Толя, держись. – Виктор говорил очень тихо. – Может быть нужна моя помощь? Ну я не знаю, съездить куда-нибудь, с ребенком посидеть, привезти, отвезти.

– Витя, спасибо. Спасибо за поддержку. Извини, я сейчас занят. Очень рад за тебя и жену. Обнимай ее и Настеньку целуй – забавная она у тебя.

– Толя, все будет хорошо, вот увидишь!

– Посмотрим. – Я вернулся в кабинет Малыша.

– Толян, ты это… Я ерунду сказал. Прости, братан.

– Бывает. – Я уже успокоился.

– Забыли?

– Проехали.

– Короче, Толян, такое дело, к разговору подключился Володька. – Нету толка базарить о том, кто прав, а кто виноват, но попадалово у нас конкретное. По-тихому все обстряпать не удалось. О нашем деле доложили московскому прокурору. Он взял дело под свой контроль.

– А он что не берет? – Резонно возразил я.

– Толян, а ты прикинь, сколько он может запросить! – Малыш опять начинал горячиться.

– Так, братва, ша! – Смирнов никак не хотел расставаться с прежней лексикой, которую приходилось использовать в начале наших славных дел. – К нему еще подходы надо найти, а за это время мы сами можем оказаться под прицелом. – Я инстинктивно поежился. – В общем думаем, размышляем, мозгуем: у кого какие каналы остались, кто куда и где может подмазать, надавить. И, Толян, тебе бы с Пистоном еще разок встретиться.

При мысли о Пистоне меня передернуло.

– Если он захочет встречаться. Ты же знаешь эту гниду: чуть жареным запахнет, он в отпуске – в своем домике на Кипре, или в больнице с давлением. Ладно попробую.

Я встал и направился к двери.

– Толян, это, – окликнул меня Малыш. – Тебе, может, помощь нужна?

– Доктор, бабки, еще чего? – Добавил Володька.

– Спасибо, братаны, пока ничего не надо.

Через два дня были готовы анализы. Подтвердились худшие опасения. У Пашки была лейкемия. Болезнь развивалась стремительно. Сынок уже мало вставал с кровати, все больше лежал. У него была сильная слабость, приходилось несколько раз в день менять белье и простыню. Через неделю была назначена дата госпитализации. Людка ходила хмурая, мы почти не разговаривали. В нашем доме, где и счастья-то не было давно, теперь поселилось горе.

На работе дела шли под откос. Над нами нависли тучи. У Сыромятникова неожиданно оказались очень крутые покровители. Делом заинтересовались в Генпрокуратуре России. Недавно к новому номинальному директору завода приходил следователь прокуратуры. Шутки закончились. У Малыша тоже не все ладилось с продажей пионерского лагеря. Проблемы с оформлением документов. Впрочем, я бы не удивился, если эти проблемы были вызваны звонком «сверху». У меня были гадкие предчувствия, я все чаще вспоминал о Вере, пока, наконец, не решился ее навестить. Это произошло как раз накануне госпитализации Пашки. Людка была хмурая и неразговорчивая, я не лез к ней, понимая, что для матери это очень тяжело. У самого на душе было противно – хуже некуда.

– Не, ну почему я должна ложиться в эту долбаную больницу? – Людку прорвало, а я не сразу понял смысл сказанного.

– Чего? В смысле?

– Ну чего, чего! Ты прикинь, больница, вонища, сиди там как в тюрьме.

– Люда, ты ничего не забыла? У нас сын болен! Очень серьезно болен! Ты о чем вообще думаешь?

– Не тебе же в больнице торчать! Ты хоть представляешь, какая там еда будет?

– Да ты свихнулась совсем! – Я не выдержал, подскочил к жене, схватил ее за плечи и как следует встряхнул, – я вам с Пашкой отдельную палату оплатил – телевизор, холодильник, туалет, душ. И вообще, хоть в сарае жить, лишь бы ребенок выздоровел.

– Ну да, меня в сарай, а ты тут шлюх в дом таскать будешь. Хорошо устроился!

– Какая же ты сука! – Я схватил со стола сигареты и выбежал на улицу. Больше разговаривать с женой было невозможно, не ровен час опять врезал бы ей по физиономии. Вот тогда-то, немного успокоившись после пары затяжек, я и принял решение поехать к Вере.

Вечером Людка пошла спать в гостевую комнату. «Мне надо выспаться, а Пашка лягается ногами во сне», – такой был ее комментарий. Я долго гладил взъерошенную головку сына, постанывающего во сне, и думал. Мысли были одна тяжелее другой – больной Пашка, проблемы на работе, Людка… У нее, кажется, опять кто-то появился: в очередной раз я заметил перемены в своей благоверной – блеск в глазах, новые духи, частые уединения для разговора по телефону. Нет, не то чтобы я ревновал. Ревновать имеет смысл, когда любишь, когда боишься потерять. При мыслях о жене и ее личной жизни появлялось такое гаденькое чувство. Ощущение грязи, нечистоты, отвратительного запаха. Похожее чувство появлялось у меня при встрече с Пистоном. Я, кстати, виделся с ним накануне, и мне очень не понравился тон беседы. Мне показалось, что давний знакомый ведет двойную игру.

– Ох… – Прошептал я вслух. – Господи, спаси и сохрани!

Утром я отвез сына с женой на Каширку. Людка за всю дорогу не проронила ни слова.

«Ну как же, если у нее новый хахаль, то ей теперь не до больницы и не до сына. Сука!» – при этих мыслях руки впивались в руль мертвой хваткой.

«Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет…» – ожил мобильник аккордами известного советского шлягера. Звонил кто-то из компаньонов. Так и есть – Володька: на экране телефона появилась его физиономия.

– Да, Вован, слушаю.

– Толян, у нас проблемы. Ты скоро будешь в офисе?

– Что случилось?

– Не по телефону. Тут следак приехал из прокуратуры, больше ничего не скажу, приезжай.

– Мне тут в одно место надо заскочить, дело очень срочное.

– Толян, какое дело?! Ты обалдел? У тебя 15 минут!

Такой тон разговора мне совсем не понравился.

– Вовик, ты забыл, с кем говоришь, я не твоя секретарша Аллочка! – Я прекрасно знал, как Володька ненавидит это имя «Вовик», и сказал специально, чтобы уколоть. Мой визави отключился.

– Ну и ладно, командир нашелся, начальник елки-палки!

Я уже съехал с Третьего кольца, выехал на набережную. Вот и знакомая площадка, которая была абсолютно пуста. Ни Веры, ни матраса, тюков и полиэтилена. Все чисто подметено. Я облокотился о перила парапета и уставился в черную водную рябь. Что делать? Я ожидал чего угодно, но только не этого. Вера всегда была здесь, когда я нуждался в разговоре с ней.

По набережной шли два милиционера. Я подошел к ним и предъявил удостоверение помощника депутата Госдумы. Стражи порядка подтянулись и уставились на меня вопросительными взорами.

– Ребята, тут такое дело, вот на этой площадке бомжиха жила. Тетка с жуткими шрамами на лице. Она тут вечно лежала на тюках, от дождя пряталась под большим куском полиэтилена.

Милиционеры смотрели на меня с нескрываемым удивлением.

– Она у вас что-то сперла? – первым ожил сержант. Оно и понятно – старший по званию.

– Да нет! Какая разница? Нужна она мне, а проблем никаких. Неужели не видели?

– В том-то и дело, что нет, – в разговор вступил рядовой. – Мы тут часто ходим, не было никого.

– Да как же?! Я с начала мая ее тут наблюдаю, всегда, когда еду по набережной.

– А, может, перепутали чего? – Сержант выглядел озабоченным, – не было здесь никого, мы бы знали.

– Так, ребята, вы можете бояться, что я бучу подниму, что, типа, вы плохо работаете, что бомжа вовремя не убрали с улицы. Поверьте, мне этого не надо. Мне нужна эта тетка. Нужна и все, долго объяснять зачем!

– Да мы верим! Но не было тут никого! – Нет, парни говорили правду. Но как это могло быть?

По набережной не спеша шла старушка с маленькой собачкой на поводке. Я наспех попрощался с милиционерами и подошел к пожилой женщине.

– Бабуль, добрый день! – Старушка молча кивнула и уставилась на меня подозрительным взглядом. – Тут такое дело. Вот на этом месте бомжиха жила. Женщина немолодая, лицо у нее все в шрамах. Не видели? Не знаете где она?

– Сынок, так не было здеся никого. – Голос у моей собеседницы был низкий, скрипучий. Желтоватого оттенка сморщенная кожа на худом лице выдавала заядлую курильщицу. – Я тут почитай кажный день хожу, никого не было!

– Бабуль, ну как же?! – Я не мог поверить своим ушам, – Я тут с ней не один раз встречался, разговаривали мы, вот здесь, прямо на этом месте!

– Сынок, ты чтой-то перепутал. Это бывает, может, выпил, может еще чего. – Бабушка дернула за поводок и поспешила через дорогу, пока горел зеленый свет на пешеходном переходе.

– Что же это такое?! – Сказал я сам себе. – Как же?! Я ничего не перепутал! Вот здесь же она была! Вера! Вера! – закричал я в голос, и парочка влюбленных, прогуливающихся рядом, с удивлением посмотрели на меня.

«Вера, Вера, куда же ты пропала, куда? Пропала тогда, когда нужна мне как никогда! – Хм… Но ты же ее не слушал, а как приперло, что ты решил у нее спросить? Тебе захотелось излить душу, выговориться, получить совет и… опять сделать все по-своему?» Это был мучительный диалог меня с самим собой. И ответить было нечего. Впереди замаячило здание нашего офиса. Вот еще одна проблема сейчас навалится на мою голову.

«Господи, помоги мне, помоги, если Ты есть! – О! Теперь и о Боге вспомнил, орел!» – В такие моменты я готов был прибить сам себя.

Поднявшись на восьмой этаж, я направился сразу к Володьке. Секретарша, увидев меня, сделала круглые глаза и замахала руками, чтобы я немедленно уходил. Я вышел в коридор и набрал номер Малыша.

– Что с Вованом? Я на месте, куда мне идти? – Сказал я, услышав сухое «да».

– Спускайся вниз в нашу кафешку, жду тебя. – Малыш отключился.

Крылов сидел за столиком и пил свой любимый капучино. Я сел напротив. Малыш даже не взглянул на меня, проигнорировав протянутую для пожатия руку. Я лишь хмыкнул и жестом отогнал подошедшего официанта.

– Толян, ты что творишь? – Крылов первым не выдержал тягостной паузы.

– Не понял? Какие предъявы?

– Тебе Вован звонил час назад, ты где болтаешься? Ты знаешь, что у нас творится?

– Во-первых, я не болтаюсь, а делами занимаюсь, а во-вторых, я готов выслушать, что же у нас произошло.

– А у нас, мать твою, следак из генпрокуратуры! – На крик Малыша обернулись несколько посетителей кафе. – Пузырь нас сдал с потрохами, урод! Прикинь?! Он всегда держался, а тут обделался по полной. Круто прокурорские его пуганули. Короче, он Володьку засветил, тот сейчас вертится – хорошо еще пока в своем кабинете.

– Тише, тише, не надо вести себя подобно климактерической бабе. Причем здесь Вован? И что, Генпрокуратура уже подключилась по полной?

– Да, по полной. Сыромятников решил идти до конца, козел!

– Да Сыромятников-то как раз молодец, он свое защищает. Кичи вон не побоялся, а козлы мы. И я вас предупреждал.

– Да заткнись ты! Без тебя тошно, святоша! Если бы ты сразу все сделал нормально, если бы пресса не стала вонять, если бы…

– Малыш, хватит! – прервал я собеседника, – ты прекрасно понимаешь, что я здесь не при чем. Проблема в том, что у Сыромятникова оказались очень серьезные покровители, о которых Вован не удосужился узнать. И еще. Ты сам никак не можешь продать этот злополучный пионерлагерь.

– О как классно всех развел, а ты, значит, весь в белом! – Малышу нечего было мне возразить.

– А у меня сын смертельно болен. Не забыл?

– Ой, да иди ты нафиг со своим… – Какое-то бранное слово застряло во рту Малыша, но мне хватило и услышанного. Обеими руками я схватил компаньона за лацканы пиджака и рывком притянул к себе. Пустая кофейная чашка упала на пол и разбилась. Холодный ствол Беретты 9-го калибра дулом уперся мне в лоб. Пистолеты были самыми любимыми игрушками Малыша после машин. Немногочисленные посетители кафе в мгновение ока выскочили вон, официанты тоже разбежались: мы остались в кафе одни.

– Ну и сука же ты, Крылов! Этого я тебе никогда не прощу! – Я отпустил пиджак компаньона, медленно поднялся и вышел на улицу.

Что было делать дальше? Я сел за руль и поехал, куда глаза глядят. Я действительно не думал, куда ехать, но подсознание упрямо, раз за разом выводило меня на Бережковскую набережную. Чуда не случилось. Полукруглый пятачок асфальта был пуст, ни единого намека на недавнее присутствие человека.

В кармане пиджака беззвучно задрожал мобильник. На табло высветился номер и имя «Витя Ботан». Первым желанием было сбросить звонок, но я все же ответил.

– Слушаю. – Наверное, тон получился не слишком приветливым.

– Анатолий, я не вовремя, мне перезвонить? – Виктор будто извинялся.

– Нет, Вить, говори.

– Как ваши… То-есть твои дела?

– Плохо, Витя. – Я только сейчас осознал, что этот самый ботан единственный в мире человек, с которым я могу говорить откровенно, который может меня выслушать и искренне посочувствовать. – На работе следователи душу мотают, жена с Пашкой на Каширке – госпитализировали. На душе погано, компаньоны мои полное говно.

Сказав это, я весь внутренне сжался: очень не хотелось слышать банальных слов типа «все образуется», «все наладится», «не переживай» и т. п. И я их не услышал. Пауза в трубке оказалась лучше любых слов.

– Анатолий, я хотел вас с женой познакомить. Она уже дома, правда пока слаба и не выходит на улицу. И я подумал… Если бы ты смог приехать к нам, мы бы и поговорили? А?

«А почему бы и нет», – подумал я.

– Приеду с радостью, когда?

– Да хоть сейчас, – Витя словно почувствовал мое настроение. Да, мне надо было выговориться, мне нужна была поддержка и сочувствие.

– Диктуй адрес, еду.

Через час я сидел в малогабаритной трехкомнатной квартирке в стандартной панельной девятиэтажке. Обычная советская квартира: пол покрыт паркетной доской, на стенах обои, классическая «стенка», торшер, мягкая мебель. Стандартное жилище среднестатистического советского гражданина конца семидесятых. Но странное дело, в моем шикарном доме, где все было сделано по евростандартам, было холодно и неуютно, а здесь – тепло. Мне было хорошо в этом доме. Витина жена оказалась почти такой, как я ее и представлял: невысокого роста, длинные волосы собраны в пучок, правда лицо осунулось из-за болезни. Карие глаза как будто искрились.

– Анатолий, подойдите, пожалуйста, ко мне, я пока почти не встаю, – Юля лежала на диване, накрытая тонким пледом.

Я присел на край дивана, и мягкая рука легла мне на плечо, потянув вниз. Я наклонился. Юля поцеловала меня в щеку. Из ее глаз выступили две слезинки.

– Спасибо вам, Толя, от всего сердца спасибо. Я еще поживу, я еще побуду здесь рядом с Настенькой и рядом с Витей.

На моих глазах тоже навернулись слезы. Я смутился и, резко встав, подошел к окну.

– Пустое, Юля, я рад, что смог вам помочь, – я быстро справился с собой и снова присел на диван. – Все у вас будет хорошо. И дом у вас замечательный.