Текст книги "Бомж вера"

Автор книги: Максим Окулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Да не злись ты! – Вера говорила тихо, примирительным тоном. – Сам подумай, не часто мне попадаются собеседники. Просто ты подтвердил мою догадку, что вышел сам из братков. Толян, Вован, Димон… – И опять этот взгляд, пробирающий до костей.

– Что?! Что ты сказала?! – Я подскочил к бомжихе, но та не испугалась. На меня смотрели все те же умные, быть может слегка ироничные глаза.

Через секунду я пришел в себя и, усмотрев в сторонке пустой деревянный ящик, поставил его рядышком с бомжихой и присел.

– Толян, Вован и Димон – это верхушка нашей бригады. Это было давно. И… мне кажется знакомым твой голос. Кто ты?

– Бомж Вера. – Она говорила все так же тихо, а взгляд стал задумчивым. – Это совпадение, Толенька. Твое имя ты сам мне назвал, а Вован и Димон – одни из самых распространенных имен. Разве не так?

– Толенька… Так называла меня мама. Давно это было…

– А жена что же?

– А жена… – я досадливо крякнул. – Мы встречались с тобой раньше?

– Нет, – Вера улыбнулась.

– Кто ты? Расскажи о себе. Кто твои знакомые. Ну, те, которые антиквариат собирали.

– Та женщина умерла, и рассказывать о ней нечего. А перед тобой бомж Вера. Летом живу здесь, зимой – в подвале.

– Тебе негде жить?

– Почему негде? – Ее удивление было искренним. – Говорю же, летом здесь, зимой – в подвале.

– Но у людей обычно есть дом.

– И это главное?

– А разве нет?

– Хм. Допустим, есть дом, а в нем что?

Удивительно, но она повторяла мои недавние мысли.

– Ты хочешь сказать, что тебе вот здесь – на вонючем асфальте – лучше, чем мне?

– Это твои слова, Толенька. Но, думаю, ты прав. По крайней мере, я счастлива.

– Счастлива?! Ты?! Под дождем, на ветру, ни поесть, ни посс… Короче, ничего!

– Почему? Сегодня ты меня накормил – я и счастлива. Много ли надо человеку? Зато я не гоняюсь за людьми на автомобиле и не желаю им смерти. – Взгляд! Господи! Опять этот проникающий в душу взгляд.

– Ты, кстати, не спросила, что с тем ботаном.

– С ним все в порядке. Я по тебе вижу.

– По мне? И что у меня такого?

– Глаза. Льдинки уплыли.

– Какие льдинки?! Что ты несешь?! – Я опять начал «закипать».

– Я бомж – мне простительно, – в Вериной улыбке сквозила легкая ирония. – Что у тебя с женой, Толенька?

– Да ничего хорошего. Я ей сегодня в зубы дал.

– Ох…

– Осуждаешь? Она меня козлом назвала. Я не могу терпеть таких слов. Пусть учится базар фильтровать!

Вера молчала. Это безмолвие было слишком тягостным для меня.

– Что? Что ты молчишь? Я не прав?

– Ты сам прекрасно знаешь ответ. Нет?

Я опустил голову вниз и задумался. Она права. Странная женщина – внешне самый обычный бомж, но откуда столько опыта и мудрости?

– Что мне делать?

– У тебя дети есть?

– Да, сын Пашка, три годика.

– Тогда спасай семью, Толенька. Или хочешь оставить сына без отца? Сам-то ты сможешь жить без Пашки?

– Нет! – Сама мысль потерять сына была для меня ужасной. – Сын останется со мной, а эту стерву я просто выкину из дома!

– Интересная мысль, а, главное, оригинальная. – Вера почти смеялась. – Знаешь, сколько мужиков думают так же как ты? И, знаешь, чем это заканчивается? Заканчивается все милой судьей. У нас же большинство судей – женщины. И эта судья из принципа не отдаст тебе ребенка. И денег твоих не возьмет.

– Но что мне делать? Людка просто невыносима!

– Ты ее любил, когда женился?

– Безумно.

– И что? По-твоему она за несколько лет стала другой? Так не бывает. Скорее всего, раньше ты замечал в ней все хорошее, а на плохое закрывал глаза, а теперь наоборот. Попробуй посмотреть на нее трезво, отбросив злобу и обиды. И не забывай, ты мужик, а она, – Вера вздохнула – баба. Как угодить женщине, надо рассказывать?

– Не надо, я поехал.

Я сильно устал. Безумный день. Вера… Разговаривать с ней мучительно! То, что она говорит, очень сложно принять, но это правда, не согласиться с которой невозможно!

Я притормозил в начале Брянской улицы, рядом Киевский вокзал. Зачем я сюда приехал? А, ну да! Цветочный рынок! Пока я думал о своем, «автопилот» сделал свое дело. Ну что же… Мириться, так мириться.

Дома Людка немного «подулась» для порядка, но потом лед растаял. Цветы и новые сережки с брюликами загладили тяжелые воспоминания об утреннем скандале. Мы уложили Пашку, поужинали и отправились в спальню. Жена в этот раз была такой же изобретательной, как в самом начале нашей совместной жизни.

Мы лежали в кровати, наслаждаясь блаженной опустошенностью. Я закурил, выпуская к потолку ровные колечки дыма.

– Люсён, мне давно не было так хорошо с тобой, – я прижал жену к груди.

– И даже с новой любовницей бомжихой? – Жена рассмеялась.

– Да ну тебя! – Я говорил шутливым тоном, не хотелось портить такой дивный вечер.

– Ладно, ладно! Уж и пошутить нельзя. – Людка легла на бок и стала ноготком указательного пальца выписывать на моей груди невидимые узоры. – Толянчик, мне тоже было очень хорошо.

В комнате повисла напряженная пауза, жена явно хотела что-то сказать. «Не надо, ну не надо, не надо все портить!» – мысленно умолял я.

– Толянчик, слушай, тут одна знакомая по фитнесу уезжает за кордон насовсем, предлагает своего водилу. Может посмотришь?

Я молча встал, натянул трусы и отправился в гостевую комнату.

Спать не хотелось, я достал папку, которую передал мне Малыш, и пробежал глазами текст на трех страницах. Хм… Очень необычное предложение. Додумаю завтра, по пути на работу, решил я и отвернулся к стене.

Утром Людка приготовила завтрак. Видимо, поняла, что ночью явно перегнула палку. Я буркнул что-то нечленораздельное, напоминающее «доброе утро» и уселся за стол. В памяти всплыло предложение Крылова.

– Люд, тут Малыш предлагает подзаработать.

– Много? – Деньги интересовали жену больше всего на свете, так что ее глазки оживились.

– Шесть миллионов на нас троих.

– Долларов?!

– Ну не рублей же.

– Обалдеть! Криминал?

– Не совсем. Так сказать, честное рейдерство.

– Это чё, с компьютерами что ли?

Да… Жене было сложно похвастаться эрудицией.

– По компьютерам у нас хакеры специализируются, а рейдеры – это полузаконный отъем собственности – главным образом недвижимости.

– Круто! Так чего думать? Два «мулика»! – Людка закатила глаза.

– Да, предложение заманчивое, только…

– Да что только?! За такие баки можно и душу продать!

– Ты хоть знаешь, где душа у тебя? Откуда доставать будешь, чтобы продать?

– Ага, типа самый умный! – Людка уселась за стол и нервно отхлебнула кофе. Я сел напротив с чашкой чаю.

Да, предложение Малыша было заманчивым, но.

– Толян, не будь гадом, расскажи! – Что и говорить, любопытство моей благоверной, особенно если речь шла о больших деньгах, могло пересилить все что угодно.

– Там такая тема. Малыш хочет отобрать пионерский лагерь, принадлежащий одному заводику. Предприятие на ладан дышит, сами эксплуатировать загородную недвижимость не могут, вот и отдали каким-то попам, которые там устроили дом для сирот. Ну, типа, сами отремонтировали, заселили бездомных детей и там воспитывают. Бумаги у головной конторы – завода, значит – в жутком состоянии, директор просто лох, а попы и того чище – там нарушение на нарушении. Малыш говорит, что взять этот кусочек легче чем подобрать кошелек на улице.

– И что ты думаешь?

– Да фиг его знает! Дети… Мы же, если пионерлагерь этот возьмем себе, попов и беспризорников выгоним, понимаешь?

– Ясно дело, дык чего они примазались?! Нормальное дело! Чужая собственность, а они! – Меня всегда поражала рассудительность жены. Если надо, она смогла бы оправдать самого Чикатило!

– Людка, ты меня слышишь? Дети на улице окажутся!

– Угу, а ты два мулика получишь. И чё?

– Ох… – Я встал из-за за стола и пошел одеваться.

Уже на полпути к Москве я вспомнил о Вере. Я забыл захватить ей еду.

– И ладно, – пробормотал я, – все одно некогда, да и забот хватает.

Проезжая мимо пристанища бомжихи, я невольно притормозил. Вера полусидела на своих матрацах, укрывшись пленкой. Кажется, она выхватила взглядом мой автомобиль из потока машин. «Ну и хрен с тобой!» – зло подумал я. – «В конце концов, я ничего никому не должен!»

Перед обедом в кабинет зашел Крылов.

– Ну чего, Толян, бумаги мои посмотрел?

– Угу. Посмотрел и не могу сказать, что счастлив.

– Бабок мало? – Малыш явно издевался. – Впрочем, я, кажется, догадываюсь.

– Да? – Я искренне удивился. – И о чем же?

– Деток стало жалко?

Ничего себе! Вот это проницательность. Видимо мое удивление отразилось на лице. Малыш ухмыльнулся.

– Вот видишь, я угадал. Это не первый раз, когда из твоей башки вылазят непонятные тараканы. Помнишь того барыгу, который хлебушек пек в церковном здании? Ну, столовая у них там была или еще фиг знает что? – Я кивнул. – Там реальная тема была. Он, блин, товара продавал в месяц на кругленькую сумму, но ты встал за него горой. Он, видите ли, батюшке помог – церковь восстановил. А мы кусок потеряли.

– Может и хорошо?

– Хорошо, что потеряли?

– Да. Есть куски, которыми подавиться можно. Хорошо ли с Богом играть?

– Да где ты Бога у этих попов видел? Сами все жирные, хари лоснятся, половина пидеров, половина педофилов.

– Малыш, ты где об этом прочитал? В «Коммерсанте» или в «Ведомостях»? – Теперь ухмылялся я, – Или на старости лет начал «Московский комсомолец» читать? Это зря! Вышли мы уже из комсомольского возраста, да и лапша на ушах может дорогой гардероб обкапать.

– Толян, хватить борзеть! Мне нужен этот объект. Это будет проба пера. Если пойдет, то рейдерство станет новым направлением нашего бизнеса.

– Понятно. Перед тем, как бить взрослых дядей, решил на детишках потренироваться.

– Я к Вовану пойду. Если он меня поддержит, то ты, либо подчинишься, либо… – На меня смотрели холодные серые глаза. Никогда давний друг не позволял себе разговаривать со мной в таком тоне. Малыш вышел, громко хлопнув дверью. Дела… Через час позвонил Володька.

– Толян, нам бы посовещаться?

– О пионерлагере?

– Ага.

– Зачем? Ты поддерживаешь Малыша?

– Да, обеими руками.

– Понял. И совещаться нечего. Я приму решение, как мне быть, и вам сообщу.

– Толян, давай не по телефону, а? Сядем, водочки накатим…

– Я за рулем! – Трубка с треском упала на телефонный аппарат. – Вот тебе и поворот…

Через пару секунд, словно ругаясь за такое обращение, телефон зазвонил требовательно и резко.

– Да! – Почти крикнул я в трубку.

– Ой, Анатолий Евгеньевич, я, наверное, не вовремя, – звонила главный бухгалтер Тынянская.

– Нет, все в порядке, – я постарался обуздать навалившееся раздражение. – Что у вас?

– Тут договорчик прислали по поводу Котовой.

– Какой Котовой?

– Ну из больницы, сказали вы в курсе. Оплата операции.

– А-а-а-а… Да-да… И что?

– Можно принести вам на подпись?

– А какая там сумма?

– 485 тысяч рублей.

Я лишь присвистнул в ответ. Ни фига себе попал! Робин Гуд, блин! Да пошли они все!

– Положи пока под сукно, я подумаю.

– Хорошо, только муж ее покоя не дает, звонит, спрашивает, очень переживает.

– Так пошли его! – Я в очередной раз испытал прочность заморского аппарата.

Нет, вот люди! У меня что, других дел нет?! Хотя… Я же сам ему обещал. Обещал! Ботан, он и есть ботан.

Задрожал в кармане мобильник, включенный на вибровызов. Так и есть! Теперь он мне звонит! Достал! Я сбросил вызов, приготовившись ответить на повторный звонок отборной матерщиной. Но телефон вздрогнул два раза, сообщив о приеме sms-сообщения.

«Анатолий, что с нашим договором? Поймите меня правильно, я очень переживаю, я могу на вас надеяться?»

– Переживает он! – Я разговаривал вслух сам с собой. – Надежда юношей питает! – Я рассмеялся. Но веселье длилось не долго. Усталость… Какая-то внутренняя истощенность навалилась чугунной плитой. Что я делаю, для чего живу, что у меня в семье? Витя… За что я зол на него? Он ведь несчастный человек. Несчастный? Нет! Он-то как рас счастливый, только горе у него. А я могу помочь. И что для меня эти полмиллиона рублей? Раньше такую сумму я мог проиграть в казино за один вечер. Через пару часов ко мне приедут люди для подписания контракта. Только по одной этой сделке месяца через три я получу раз в десять больше, чем надо Виктору.

Я снял трубку телефона и набрал номер Тынянской.

– Света, оформи платежку по договору на оплату операции Котовой. И принеси мне завтра на подпись вместе с договором.

– Сделаю, Анатолий Евгеньевич.

– Да, и еще, набери его номер.

– Кого?

– Ну Вити! Виктора Котова, и скажи, что все в порядке. Да, и скажи еще, что я сегодня очень занят, а то он мне на мобильный звонит.

– Сделаю, Анатолий Евгеньевич.

Стало немного легче. Но в груди все равно зудело. Этот пионерлагерь, будь он неладен! Мне в этой сделке даже не столько важны деньги, сколько уважение давних друзей-партнеров. Подобные разногласия случались у нас нечасто. А может ну его? Пусть Малыш проворачивает эту сделку, что здесь уж такого криминального?

Странно, но при одной мысли о том, чтобы согласиться на эту сделку, я сразу вспоминал глаза Веры. Бомжиха, кто ты? Что такого особенного было в ее взгляде? Какой-то холодок пробирал до костей. Взгляд. Где-то я уже встречал такой. Точно! Тот поп, хлебный заводик которого я крышевал бесплатно. Как же его звали? Отец Василий.

Поп Василий был очень необычным человеком. Это первый священник, который встретился на моем жизненном пути. Я зашел в храм поставить свечку накануне одной очень важной разборки. Стрелку забили в глухом месте, я все продумал: мы должны были начать стрельбу первыми, так наши шансы многократно повышались. Эта бригада давно стояла у нас на пути, пора было решить вопрос раз и навсегда. Войдя в храм, я ощутил нечто похожее на неуверенность – чувство, почти забытое уверенным в себе «братком» – хозяином человеческих судеб.

– Какая тут свечка самая большая? – Нагло спросил я у бабульки за «ящиком». Служба, видимо, закончилась, мы были в храме вдвоем.

– Вот энта, милок. – Старушка протянула длинную восковую свечу.

– На, держи, сдачи не надо, оставь на храм, – я гордо протянул пятидесятидолларовую купюру.

– Спаси тебя, Господь, Милок, ой спаси Господь!

– Куда поставить-то лучше?

– А чего беспокоит, милок?

– Живым бы остаться сегодня, вот что беспокоит.

– Ой, Господи помилуй, Господи помилуй, – старческие глаза искренне округлились от ужаса. – Иди вон туды, святителю, значить, Николе ставь. – Скрюченный палец указывал на большую икону, висевшую на стене слева от иконостаса.

Я подошел к иконе и вгляделся в лик человека, изображенного на ней. Мурашки побежали по моей спине. Такого проникновенного и одновременно грозного взгляда я еще не встречал. Я инстинктивно опустил глаза, что не случалось со мной даже на допросах у зверских следаков.

– Ну, а чего уж сделаешь? Ладно, ты не серчай, – бубнил я шепотом. Рука, державшая свечу, подрагивала, огонек долго не хотел загораться.

– Бывает, что и не работает, имей в виду, – неожиданно раздалось за спиной. Я вздрогнул и обернулся.

Священник был неказист: ниже среднего роста, тощий, с узким лицом и жиденькой рыжей бороденкой. Во всем его облике большими были только глаза – круглые, карие. Эти глаза смотрели на меня тогда почти также, как смотрела бомжиха.

– Чё? – Опешил я.

– Не работает, говорю, бывает. Поставит «браток» свечку, а потом хоронить привозят.

– А чё работает?

– А ни чё! – В тон мне ответил батюшка. – Человеком надо быть, тогда и жить будешь.

– Ага, – я вздрогнул – горячая восковая капля упала на руку. – Так, эта… Не надо чтоль ставить… Ну, свечку-то?

– Ну почему не надо. Ставь, конечно, и святому молись, проси его, только и сам не плошай. И сколько кинул с барского плеча?

– Чего?

– Денег сколько дал за свечку?

– Полтинник грина.

– О! Щедро. И, думаешь, Богу твой полтинник так нужен? – В глазах священника заплясали озорные искорки. Я вспомнил взгляд любимой учительницы – Розы Семеновны. Она преподавала русский язык и литературу.

– А чё, вам он не нужен, – так и повелось потом у нас с отцом Василием: он обращался ко мне на ты, а я же не мог ему тыкать. В то время, наверное, этот священник был единственным человеком, к которому я обращался на вы.

– Мне-то нужен, понятно. Вон в храме полно работы.

– Ну вот, а чё тогда…

– Чё, чё… За полтинник спасибо, но для Бога не это самое важное, не это Ему нужно от тебя.

– А чего нужно? Я могу и больше дать.

– Сердце Ему твое нужно, понимаешь? Любовь, как любовь к Отцу.

– Ну так я Его и не видел никогда.

– Но сюда пришел? Ты же не в музей пришел и не в картинную галерею, просить дух Гитлера или Сталина о помощи, так?

– Так.

– Значит, понимаешь, что есть Он? И не просто есть, а и помочь может?

– Ну да, и братаны говорят.

– Вот и слушайся Его, не как зверь, а как человек.

– Ага, понятно, попробую. – Я поставил свечу, развернулся и зашагал к выходу, вздохнув с облегчением, уж больно неуютно было под этими взглядами – попа и святого с иконы.

– Поблагодарить не забудь!

– Чё? – Я обернулся.

– Поблагодарить, говорю, не забудь, если жив останешься, – священник смотрел на меня с грустью, – как имя твое?

– Толян.

– Иди с Богом, Анатолий.

В тот раз все обошлось. Я убедил братанов, что не стоит устраивать мочилово. Мы вполне можем договориться и принести друг другу пользу. Так и вышло. Только через месяц я появился в храме отца Василия. Он узнал меня сразу.

– Здравствуй Анатолий! Рад тебя видеть. Что, послушался, видать?

– Кого? – Я опять растерялся. Батя говорил простые слова, но я никак не мог сразу понять смысл сказанного.

– Бога, Кого еще.

– А он мне, типа, чё-то говорил?

– А как же. Ты же в храм пришел, свечку поставил, помолился… Ладно, проехали. Ты по делу?

Поразительно! Мне часто казалось, что поп Василий читает мысли людей. Да, я пришел к нему по непростому делу. Наши решили наехать на одного барыгу, который обосновался на территории храма. Тогда мне удалось ситуацию разрулить, хлебопека оставили в покое.

Я частенько заезжал в тот храм, пока поп Василий не умер от инфаркта. Молодой был – слегка за сорок. Мне его очень не хватало. А сейчас Вера… Ее взгляд…

На следующее утро я привычно притормозил на Бережковской набережной. Вера стояла у парапета и смотрела на Новодевичий монастырь.

– Привет аборигенам, – я подошел к Вере и протянул плошку с пельменями. – На, поешь, пока теплые.

– Вот спасибо. Давно мечтала о пельмешках. – Бомжиха села по-турецки и стала с аппетитом есть. – Форма странная, самолепные что-ли?

– Ага.

– Жена лепила?

– Жена… Сам я, для Пашки. Он у меня их очень любит. Я иногда в воскресенье засяду на пол дня – тесто сделаю, фарш накручу и леплю. Люблю это занятие – успокаивает. А жену готовить не заставишь. Она на меня как на придурка смотрит. Говорит, в ресторан заедь, да купи. Оно, понятно, в ресторане тоже пельмени хорошие, но не свои.

– Ух ты! Выходит, ты, Толенька, готовить умеешь?

– Да нет. Так, кое что. Вот пельмени – мое любимое, коронное блюдо.

– Что есть, то есть! Вкуснотища! – Закончив с пельменями, Вера через край плошки допила остатки бульона с растопленным сливочным маслом и блаженно прикрыла глаза. – Ой, спасибо! Ой, утешил! Давно так вкусно не ела.

– На здоровье. – Я аккуратно присел рядом, подстелив на матрац газету.

– Что? Проблемы у головорезушки? – Вера серьезно смотрела мне в глаза.

– Да как тебе сказать… – Я поведал вкратце историю с пионерским лагерем. – Вот, теперь думаю.

– А что тут думать? Я так понимаю, у тебя ответ уже готов. Разве нет?

– Нет. С чего ты взяла?

– Разве? – Бомжиха прищурилась от яркого солнца, выглянувшего из-за туч. – У тебя разве есть сомнения, что дело это нехорошее? Что не стоит отбирать этот пионерский лагерь?

– Да, в общем… Нет, но…

– Это понятно! Про «но» понятно! Разве бывает без «но» что-то в нашей жизни!? – Вера рассмеялась. Смех у нее был заразительный – звонкий, радостный, я тоже улыбнулся.

– Дело не только во мне. Мои компаньоны все могут решить без меня. Так что…

– А тебе какое дело? Ты же можешь остаться в стороне? Пусть они проворачивают дело и делят прибыль – им же больше достанется.

– Оно конечно так, но два лимона… Сколько на них можно…

– Телок снять, да по ресторанам погулять! Понимаю. – Опять этот пронзительный взгляд.

– Зачем ты так? Я вон лечение Витиной жены оплатил, например. А с этих денег можно солидную сумму на благотворительность выделить, на детские дома, там, приюты.

Вера неожиданно взорвалась громким смехом. Она повалилась на грязные тюки и хохотала в голос. Смех прекратился так же неожиданно, как и начался, дама опять смотрела на меня серьезным немигающим взглядом.

– Ты меня уморить решил, Толенька? Какие там юмористы теперь в моде? Ты решил их всех переплюнуть?

– Слушай, кончай пургу нести! – Я начал заводиться.

– Пургу ты несешь, милый. Ты решил одних детей на улицу выгнать, бабками затариться, а другим детям немного крошек со стола стряхнуть? Орел!

– Да пошла ты!

Крузер завелся не сразу, словно обиделся на то, что я сильно хлопнул дверью. Да, я был зол. Оставшуюся дорогу до офиса я проехал подобно лыжнику на крутом склоне.

– Меня нет! Ни для кого! – Зло бросил я секретарше и закрыл дверь в кабинет на ключ. Рука, державшая сигарету, подрагивала. «Мерзкая бомжиха, да кто ты такая, чтобы меня учить?! Дура, уродина!» – да, я был в ярости. И причина была банальна, я не мог найти слабину в позиции Веры. Она, несомненно, была права. Мне не надо было ввязываться в это дело. Тогда – много лет назад – я сам уговорил братанов не трогать заводик при храме, вот и сегодня ситуация похожая, и не зря, кстати, Малыш вспомнил тот случай. Только сегодня мне врядли удастся их уговорить. Что же делать? Все же Вера права, мутное это дело, ну его, пусть братаны сами все прокрутят и бабки поделят, решено!

– Милиция! Немедленно открыть дверь! Будем стрелять! – В дверь кабинета забарабанили. Я узнал голос Смирнова, но сердце все же екнуло.

– Блин, ну кто так шутит? – Я открыл дверь и впустил Володьку с Малышом.

– Чё, зассал?! – Малыш держал в руках литровую бутылку виски. – Наш доблестный Толян, понимаешь, испужался! Ладно, давай стаканы, сейчас Наташка закусь принесет.

– Придурки, что с вас взять, – я достал три широких стакана с толстым дном и поставил на журнальный столик. Малыш только успел налить по первой, как в комнату вошла секретарша Наталья с внушительных размеров подносом в руках. Она молча накрыла на стол и испарилась.

– Ну, за наши успехи! – Малыш весь светился от радости, и я, кажется, подозревал, по какому поводу весь этот банкет. – Вздрогнули!

Я пригубил виски и положил в рот кусочек вяленого хамона.

– Братаны, если вы пришли по поводу пионерского лагеря, то я уже принял решение. Я пас. Вы сможете крутануть дело сами, и прибыль делите тоже между собой.

– Толян, погоди! Не торопись! – Малыш налил еще по одной. – У меня тост за наше братство. Мы вместе уже почти двадцать лет. Это срок. Сколько пуль вокруг просвистело, сколько приговоров не зачитано в суде, сколько бабок срублено – и все это вместе! За нас, братаны! До дна!

Я опрокинул в рот содержимое стакана. Удовольствия никакого – пить не хотелось. Обжигающий комок прокатился по пищеводу и упал в практически пустой желудок. Тепло в желудке, превратившись в легкую ватность, поднялось выше и дошло до головы. Мне не хотелось ни думать, ни говорить.

– Толян, такое дело, – слово взял Смирнов. – У тебя классные завязки в прокуратуре и СКП Западного округа, а именно там находится наш сладкий заводик. Ты понимаешь, что это судьба?! У нас все есть – необходимая информация, деньги, юристы, карманный судья, но без прокурорских не обойтись.

– И еще, Толян, – Малыш взял бутылку и налил по третьей, – мы поточнее проконсультировались относительно стоимости земли и недвижимости в том районе. Минимально мы заработаем по 3 лимона.

– Заработаем… – Я провел ладонью по гладко выбритому подбородку, – откуда ты знаешь, какие у директора заводика связи?

– Мы все проверили – лох в чистом виде, – Смирнов, как всегда, говорил уверенным тоном, не терпящим возражений.

– Знаешь, то, что у человека нет официальной крыши, еще не значит, что у него нет крутых друзей.

– Да ладно, Толян, не паникуй, все будет тип-топ!

– Мы были вместе, и должны остаться вместе. – Подал голос Малыш. – Ну? – Поднял он бокал, – работаем?

– Работаем, – я сдался. В конце концов, я не собираюсь никого убивать, а жизнь такова, какова она есть, и больше ни какова! Пусть попы в церкви служат, а заводу надо получше собственность беречь.

– Вау! Толян, молодец! – Димка с Володей бросились обниматься, – мы в тебя верили, ты не мог подвести! Все, сегодня гуляем, а завтра начинаем дело!

На следующий день я ехал на работу через ненавистное мне ТТК, только чтобы не проезжать по Бережковской набережной. Я понимал, что посмотреть в глаза Вере будет непросто. «Да и фиг с ней! Вот тоже наваждение, прямо! Грязная бомжиха будет мне указывать как жить и что делать!» – Так просто и по-деловому я договорился со своей совестью.

Утром мы втроем с Володей и Малышом провели совещание, выработали план действий и уже вечером закутанный в хрустящую от крахмала простыню я сидел в мягком кожаном кресле в отдельных апартаментах элитной сауны, а попросту шикарного борделя. Напротив восседал Марк Матвеевич по кличке «Пистон» – заместитель прокурора округа. В бассейне плескались три проститутки, оглашая помещение пьяными визгами.

С Марком Матвеевичем мы познакомились в лихие девяностые, он тогда был следователем Прокуратуры и за деньги помогал нам прессовать строптивых бизнесменов. Собственно, сегодня я пришел просить его о похожих услугах.

– Эх, Толян, как я рад тебя видеть! Куда девалась наша молодость? Ты помнишь, сколько вечеров мы провели вот в таких бордельерчиках! Скольких шлюх оприходовали! И ведь сил на всех хватало! – «Пистон» засмеялся, прикрыв маленькие поросячьи глазки, и вся его 120-килограммовая туша живо отозвалась, подрагивая подобно подтаявшему студню. – Уф, да… – Марк Матвеевич пригубил пива и вытер вспотевшую лысину. Глядя на этого пятидесятилетнего мужчину, создавалось впечатление, что волосы, покинув голову, равномерно переместились ниже, обильно покрыв грудь, спину, руки и ноги. – Ну что, Толян? Опять за старое? Опять друг «Пистон» понадобился?

– Как тебе сказать, Матвеич, не то чтобы за старое. Конечно, за барыгами мы уже не бегаем. Дела сейчас посерьезнее, ну и должность у тебя тоже…

– И должность у меня, и гонорары, – «Пистон» алчно подмигнул, – а девочки все такие же! Лапочки! – Громко крикнул Марк, – папочка соскучился!

«Когда же ты угомонишься?!» – Чтобы скрыть брезгливость на лице, я сделал вид, что вытираю простыней пот со лба. Да, в свое время мне нравилось вот так проводить время, но сегодня тошнит от самого факта пребывания в борделе. Тошно и брезгливо, кажется, что все здесь пропитано пороком и всевозможными человеческими выделениями. Две «девочки» бросились к Матвеичу, а одна приблизилась ко мне, но я отрицательно махнул головой, показав пальцем на зама прокурора.

– Толян, ты чего?! Отстрелялся уже, или ориентацию сменил? – Опять «Пистон» зашелся громким хохотом. – Или, типа, верный муж?

– Нет настроения, Матвеич. Да и другие бабы меня сегодня привлекают.

– Другие? Да ты чего?! Задница она задница и есть!

Я опять прикрыл лицо простыней.

– Матвеич, пусть девочки еще порезвятся в бассейне, а я тебе о деле расскажу.

– Ну, давайте рыбки, поплавайте пока, я позову, – «Пистон» смачно шлепнул одну из «девочек» по голой попе, – ух, хороша, зараза!

– Так вот. Здесь пакет документов по интересующему нас предприятию, – я положил на стол пластиковую папку. – Крыши у них нет, акционировались не так давно, короче лохи в чистом виде. Наша цель директор, он же основной акционер. Он должен уступить загородный пионерский лагерь.

– Только лагерь? А почему весь завод к рукам не прибрать?

– Там есть ряд сложностей – долго объяснять. Нас интересует только лагерь. И схема наших действий будет зависеть от сговорчивости директора. Если он окажется благоразумным, то отдаст то, что нам надо, и останется при своем заводе. Потом кто-нибудь другой отберет, – я мрачно ухмыльнулся. – Если нет, придется забирать все, но это для нас менее удобный вариант.

– Слушай, Толян, я все же не пойму, как пионерский лагерь может быть дороже завода?

– Там земли вот столько, а рядом находится населенный пункт с таким названием, – я написал две строчки на белой бумажной салфетке и подвинул ее поближе к собеседнику. Матвеич, прищурившись, прочитал и присвистнул.

– Да уж… Теперь понятно. И как будем действовать?

– Как раньше. Надо закрыть директора, завести дело, а потом дать понять, что быстрое возвращение домой под крылышко к любимой супруге зависит исключительно от него самого. Параллельно мы оформим документы по некоторым долгам завода. По этим бумагам и можно будет официально забрать пионерлагерь.

– Понятно. Что-нибудь подбросим?

– Ага. У тебя ствол паленый есть?

– Найдем.

– Стало быть, договорились?

– Да. И мой гонорар. – «Пистон» написал на салфетке несколько цифр и развернул листок. Я посмотрел и молча кивнул. – Это аванс. После завершения дела – столько же. – Я вздохнул и снова кивнул. Матвеич никогда не отличался умеренностью по отношению к деньгам, но и дело свое знал туго.

Неделя пролетела в обычных хлопотах: у меня появилось несколько новых клиентов по покупке металла – договора, экспертизы, документы, юристы, переводы денег, обналичка, взятки, откаты – все как у любого российского бизнесмена. О пионерском лагере я старался не думать, а по пути на работу объезжал Бережковскую набережную. Я решил забыть Веру, просто вычеркнуть ее из памяти, слишком неуютным был ее взгляд, и слишком глубоко проникали ее слова, застревая колючими ежами где-то в районе грудины. Они больно ворочались, вновь и вновь возвращая в голову грустные мысли.

Пашка болел уже третью неделю. Два дня назад отпраздновали его четвертый день рождения. Я мечтал закатить пир в ресторане, чтобы было много клоунов и массовиков-затейников, но пришлось гулять дома. Этот год сын часто болел: ангина сменялась гриппом, а простуда, бронхитом. «Дети всегда болеют», – успокаивала меня Людка.

Неделя… Неделя тишины и покоя перед бурей, ураганом, который смел мою прежнюю жизнь, не оставив камня на камне…

– Толян разговор есть, – Малыш сидел в кресле напротив моего рабочего стола. Его тон не предвещал ничего хорошего.

– Давай, – я отложил папку с документами, достал сигарету и закурил.

– Через два часа будут брать Сыромятникова. – Я кивнул. Вчера Смирнов собрал нас у себя и сообщил, что операция готова, и начнется она сегодня с ареста директора завода. Володька лично должен был контролировать действия ОМОНа, милиции и прокурорских. – Придется ехать тебе.

– Что за новость? Почему мне?

– Вован в аварию попал. Только что мне позвонил.