Текст книги "Датское и нормандское завоевания Англии в XI веке"

Автор книги: Максим Горелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Империя Кнута: экономическое и культурное развитие

Выше мы называли Англию своего рода «метрополией» в Империи Кнута. Рассмотрим на конкретных примерах, в чем это выражалось, чтобы выяснить, какое влияние оказывали друг на друга Англия и скандинавские владения Кнута в экономических и культурных делах, коль скоро о военно-политических все уже было изложено выше.

Вхождение Англии в Империю Кнута способствовало значительному оживлению англо-скандинавских торгово-экономических связей. Несмотря на аморфность, непрочность раннесредневековых государственных образований такого рода, объединение разных территорий под одной властью имело положительный эффект для этих связей. Кроме того, следует вспомнить, что вся северная «циркумбалтийская» цивилизация(к которой можно в данном случае причислить и страны, омываемые Северным морем) держалась на морской торговле, которую в рассматриваемую эпоху прочно захватили в свои руки норманны, сменив в VIII–IX вв. прежних монополистов в этой области – фризов. Торговые, военные и колонизационные экспедиции викингов создали комплексную сеть межрегиональных связей от Исландии и Гренландии до Волги, Каспийского и Черного морей, служивших путями не только перемещения товаров, но и самих людей, их материальной и духовной культуры[230]230
  Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. С. 100.


[Закрыть].

Археологические находки свидетельствуют о крайней интенсивности торговых связей в рамках самой Империи Кнута и с ее ближайшими соседями, особенно с мелкими государствами норманнов на побережье Ирландии и на островах Ирландского и Северного морей. Расцвет ряда английских городов, особенно на западном побережье страны, обязан своей причиной именно торговле с этими образованиями. Аналогично, «внутриимперская» торговля весьма способствовала росту и процветанию других морских портов Англии, особенно Йорка, превратившегося в крупнейший город с населением до 30 тыс. (!) чел. Клады монет английской чеканки, относящихся к эпохе Кнута, обнаружены во многих местах Скандинавии, Дании и других стран Европы, в том числе Руси, что свидетельствует об оживленном торговом обмене Англии со странами бассейна Северного и Балтийского морей[231]231
  Fisher D. The Anglo-Saxon age с 400–1042. P. 329–330; Sawyer P. From Roman Britain to Norman England. P. 204, 253.


[Закрыть].

Особенно интересен тот факт, что Кнут ввел в Дании английскую монетную систему, правда, различавшуюся на востоке и западе страны, в отличие от самой Англии. В Дании начали чеканить монету по английским образцам, и именно такие монеты в изобилии встречаются в кладах данного периода[232]232
  Jonsson K. Cnut's coinage // The reign ot Cnut… P. 195, 223, 230; Hill D. An urban policy for Cnut? // The reign of Cnut… P. 105.


[Закрыть]. Кроме того, при Кнуте было осуществлено новое административное деление Дании на «херреды» – территориальные единицы, в которых современные исследователи видят прямое копирование англосаксонских сотен[233]233
  Hitt D. Op. cit. P. 104; Lawson M. Op. cit. P. 14.


[Закрыть].

Важнейшим фактором культурного обмена Англии со скандинавскими владениями Кнута стала организация церковной жизни в Дании и Норвегии. Христианство в Англии имело уже 500-летнюю традицию, тогда как скандинавские страны были крещены совсем недавно, в значительной степени – насильственно, сверху, и новая религия с соответствующими ритуалами и организацией отнюдь не полностью прижилась там. Борьба королей-христианизаторов с языческой оппозицией продолжалась, причем исход этой борьбы зачастую зависел целиком от личности короля и его политики в этой области. Кроме того, в скандинавских странах не хватало подготовленных кадров для занятия церковных должностей, поскольку отсутствовали сами центры христианской учености – монастыри с вековыми традициями. В этих условиях Кнуту ничего не оставалось, кроме как «играть в эту игру на английском поле, английскими игроками и по английским правилам», по выражению Лоусона[234]234
  Lawson М. Op. cit. Р. 130.


[Закрыть]. Ведь в Англии эти проблемы были решены уже несколько столетий назад. При Кнуте входит в обычай практика назначения на церковные должности в Данию священников из Англии, реже – норвежцев, но получивших образование и возведенных в сан тоже в Англии[235]235
  Lund N. Op. cit. Р. 40–41.


[Закрыть]. Так, англосаксы Бернард, Гербранд и Регинберт получили места епископов Сконе, Зеландии и Фюна соответственно[236]236
  Adam von Bremen. P. 115.


[Закрыть]. Впрочем, приглашение священнослужителей из Англии практиковалось еще в правление Свейна Вилобородого: Адам Бременский упоминает о некоем Одинкаре, датчанине, посвященном в сан в Англии и ставшим одним из церковных иерархов у себя на родине[237]237
  Ibid. P. 97.


[Закрыть]. Но массовый характер это явление приобрело именно при Кнуте. Вместе с английским духовенством в скандинавские земли проникали английское церковное наследие, традиции. Все это вызывало, кстати, крайнее неудовольствие со стороны архиепископов гамбургско-бременских, ведших миссионерскую деятельность в Дании со времен конунга Годфрида (начало IX в.) и уже привыкших к своей монополии в этом деле. Кроме того, «конкуренция» со стороны английской церкви влекла за собой уход Дании из сферы влияния германских императоров, проводниками которого являлись гамбургские архиепископы. Эта скрытая напряженность порой прорывалась наружу, доходя до таких эксцессов, как, например, захват епископа Гербранда в заложники людьми гамбургского архиепископа. Впрочем, инцидент вскоре был исчерпан, а линия Кнута осталась прежней[238]238
  Ibid. P. 116; Lund N. Op. cit. P. 40.


[Закрыть]. Д. Фишер отмечает значительный вклад англосаксонских служителей церкви в христианизацию скандинавских владений Кнута[239]239
  Fisher D. Op. cit. P. 328.


[Закрыть].

Исходя из рассмотренных выше реалий, можно говорить о том, что внутренняя политика Кнута была направлена на превращение Англии в политический, культурный и религиозный центр его обширной державы, на стимуляцию процессов этнокультурной ассимиляции между скандинавами и англосаксами, на формирование естественным путем смешанной англо-датской элиты, преданной новому монарху (или, по крайней мере, должной быть таковой). Процессы эти пошли действительно плодотворно; исследования в области локальной истории, топонимики свидетельствуют об интенсивной англо-скандинавской ассимиляции в царствование Кнута на самых различных социальных уровнях. У пришлых скандинавов вошло в обычай давать своим детям англосаксонские имена, что, бесспорно, было прямым следствием смешанных браков: так, например, один из сподвижников Кнута Тофи Гордый назвал сына Этельстаном[240]240
  Ibid. Р. 319–320; Lawson М. Op. cit. Р. 167.


[Закрыть]. Таким образом, даже высшая скандинавская элита была открытой для подобных союзов. Сам Кнут помимо официальной супруги Эммы имел (еще с 1014 г.) «гражданскую» жену – англичанку Эльфгифу, дочь эрла Нортгемптонского, родившую Кнуту двоих детей и впоследствии даже уполномоченную управлять в качестве регентши при сыне Свейне норвежскими владениями Кнута[241]241
  Fisher D. Op. cit. Р. 319–320.


[Закрыть].

Процесс англо-скандинавской ассимиляции облегчался тем, что в XI в. норманны в большинстве своем уже не были язычниками, как во времена их первых завоеваний в Англии в IX в. Если, повествуя о событиях IХ–Х вв., англосаксонские хронисты постоянно называют скандинавов «язычниками», то в рассматриваемый здесь период этот эпитет уже практически не встречается. Хотя, как отмечает Лоусон, в войсках Свейна Вилобородого и Кнута, завоевавших Англию, было, вероятно, немало людей, придерживавшихся старой веры своих предков[242]242
  Lawson М. Op. cit. P. 130.


[Закрыть], после взятия Кнутом курса на приоритет христианских ценностей в качестве идеологического фундамента, скрепляющего его полиэтничную империю, конфессиональные противоречия между скандинавами и англосаксами окончательно ушли в прошлое. Немаловажен и тот факт, что викинги, осевшие в Англии (и в других христианских странах) ранее, в IX–X вв., быстро христианизировались[243]243
  Fisher D. Op. cit. P. 321; Sawyer P. Kings & Vikings. P. 137.


[Закрыть], поэтому, вероятно, к началу завоевания Англии Свейном и Кнутом английское Денло давно уже было христианским по своему вероисповеданию.

Все это, конечно, не означает, что этнические различия между англосаксами и поселявшимися в стране скандинавами стерлись абсолютно. Так, например, повествуя о восшествии на престол Хардакнута (сына Кнута) в 1040 г., Уильям Малмсберийский указывает, что его «согласно выбрали англы и даны»[244]244
  William of Malmesbury. Gesla regum Anglorum. Vol. 1. P. 319.


[Закрыть]. Этнокультурные особенности и традиции сохранялись у скандинавов в Англии, вероятно, еще на протяжении жизни многих поколений, к чему располагала статичность средневекового общества. Об этом можно говорить и на основании данных по Руси, где подобные особенности у потомков поселенцев-норманнов оставались вплоть до XIV в.[245]245
  Мельникова Е.Л. Тени забытых предков // Родина. № 10. 1997. С. 19.


[Закрыть] Однако проблема собственно межэтнического противостояния исчезла. Выражаясь попросту, англосаксам и скандинавам нечего было делить, живя в одном государстве, с одинаковыми правами, ценностями и укладом жизни. Хотя сама Империя Кнута распалась вскоре после его смерти, а в Англии в 1042 г. снова пришла к власти уэссекская династия в лице Эдуарда Исповедника, именно в Англии этническая политика Кнута достигла наиболее видимого успеха. Последующий период английской истории перед нормандским завоеванием (1042–1066) характеризовался распрями между локальными аристократическими группировками во главе с крупными эрлами, которые включали в свой состав и англосаксов, и скандинавов, и англо-данов, а также появлением нового – нормандского – фактора в политической истории страны, но никак не англо-скандинавской враждой. Напротив, правомерно говорить о постепенном складывании англо-скандинавского этнокультурного поля, в результате чего скандинавы стали сперва этнографической группой, а затем – составным элементом складывающейся английской народности. Однако, этот процесс был осложнен нормандским завоеванием, которому посвящен следующий большой раздел данной работы. Что же касается пребывания Англии в составе Империи Кнута в качестве центра этой империи, то в заключение можно сказать, что подобная роль Англии была определена самим ее уровнем социально-экономического и культурного развития, наиболее высоким среди стран северо-западного региона Европы.

Датское завоевание и царствование Кнута в отзывах современников

В заключение данного раздела коснемся темы восприятия современниками и более поздними авторами событий, связанных с датским завоеванием и правлением Кнута Великого. С сожалением приходится констатировать, что, в отличие от нормандского завоевания, отзывов современников по поводу этих событий сохранилось не в пример меньше, притом довольно однообразных и скупых на информацию. Связано это, очевидно, с тем, что, как уже говорилось, потрясения, вызванные нормандским завоеванием, заслонили собой для авторов второй половины XI–XII в. более ранние события; а ведь большая часть источников по ним, включая скандинавские саги, датируются этим, а то и более поздним временем. Что же до англосаксонских хроник, то их информация крайне лаконична и лишена аналитического характера. Поэтому при желании выяснить непосредственное отношение современников к датскому завоеванию, Кнуту, и т. д., чаще всего приходится довольствоваться пушкинской строчкой «народ безмолвствует» и полагаться на косвенную информацию, что и было проделано выше.

Отзывы и оценки средневековых авторов относятся в основном к личности Кнута как монарха. Поскольку практически все эти авторы являлись духовными лицами, внимание они заостряли преимущественно на его образе «христианнейшего короля», оказавшего массу благодеяний церкви и прославившегося своим благочестием. Флоренс Вустерский, Уильям Малмсберийский, Адам Бременский, безымянный автор «Похвалы королеве Эмме» практически в один голос говорят о его покровительстве церкви, строительстве им монастырей и храмов, участии Кнута в религиозных церемониях, поездке в Рим. Автор «Похвалы королеве Эмме» называет его защитником вдов, сирых и убогих, утверждает, что Кнут искоренял дурные законы и насаждал справедливые[246]246
  EER. Р. 37.


[Закрыть]. Титмар Мерзебургский, упоминая о разгроме Кнутом пиратской эскадры викингов у берегов Англии в 1018 г., восторженно замечает: «Тот, кто прежде был вместе с отцом (Свейном Вилобородым. – М.Г.) захватчиком и разорителем страны, теперь стал ее единственным защитником»[247]247
  Thietmar of Merseburg // EHD. Р. 321.


[Закрыть]. Между прочим, Уильям Малмсберийский противопоставляет Свейна и Кнута; если первый, по его мнению, был не столько законным королем завоеванной страны, сколько «жестоким тираном», смерть которого была божьей милостью, то второй, наоборот, являлся образцом мудрого, справедливого государя, старавшегося во всем уравнивать англосаксов и датчан; последним, по словам Уильяма Малмсберийского, Кнут даже «меньше доверял власти», чем англосаксам[248]248
  William оf Malmesbury. Р. 306.


[Закрыть]. Автор «Похвалы королеве Эмме» также подчеркивает, что Кнут всячески заботился о поддержании мира, правопорядка и спокойствия в пределах своей державы[249]249
  EER. Р. 37.


[Закрыть], что было весьма насущной проблемой в условиях богатого бесконечными войнами и насилием Средневековья, особенно если вспомнить бурный период английской истории от первых набегов норманнов до воцарения Кнута.

На основании всего этого можно заключить, что правление Кнута Великого характеризовалось относительным спокойствием, внутренней стабильностью и процветанием. Роль «отца нации», по всей видимости, вполне удалась Кнуту, а от личности монарха в государствах раннего Средневековья (да и не только) зависело, как уже говорилось, весьма многое. Нельзя не заметить, что в царствование Кнута сколько-нибудь явные внутриполитические конфликты отсутствовали, чего нельзя сказать о правлении другого завоевателя Англии – Вильгельма Нормандского, о котором и пойдет речь далее.

Глава II.
Политическая история нормандского завоевания Англии

Особенности внутренней и внешней политики Англии накануне нормандского завоевания

Какова была политическая ситуация в регионе, ставшая фоном для нормандского завоевания? Как уже отмечалось выше, Английское королевство в середине XI в. после частых смен правящей верхушки и периода датского завоевания (Империя Кнута), было в известной степени формальной категорией. Нахождение в эпицентре бурных этнополитических процессов Северо-Западной Европы отнюдь не способствовало укреплению единого английского государства, а, наоборот, вело к политической раздробленности, именуемой в западной историографии удачным термином «регионализм». Власть короля на местах была тем слабее, чем дальше эти места находились от Лондона или Винчестера[250]250
  Le Patourel J. The Norman Empire. P. 59–60.


[Закрыть]. Если X в. характеризовался централизаторскими усилиями Уэссекса, то теперь, после распада Империи Кнута, у англосаксов практически отсутствовало государственное единство, не говоря уж о национальном[251]251
  Douglas D.C. The age of the Normans. P. 23.


[Закрыть]. «Регионализм» не возник случайно и вдруг; он подкреплялся теми самыми существенными культурными и социально-экономическими различиями в уровне развития областей, о которых говорилось выше. На юге Англии шло интенсивное развитие феодальных отношений на базе мелкопоместного землевладения, причем уровень развития этих отношений здесь не уступал континентальному «эталону», разве что система вассалитета не была так четко структурирована, как по ту сторону Ла-Манша. Английский феодал – тэн – держал землю от короля, служил в ополчении (фирде), платил налоги и в целом мало отличался от своего европейского собрата в классическом виде времен Карла Великого. При этом англосаксонскому феодализму были чужды такие пороки феодализма континентального, как, например, право частной войны (оформленное юридически), принцип «вассал моего вассала – не мой вассал», подрывающий военно-политическое единство правящей элиты. Таким образом, уэссекский феодализм был не менее высокоразвитым, чем континентальный; разве что самобытность англосаксонской культуры придавала ему своеобразный местный колорит[252]252
  Adam R. A conquest оf England Р. 23, 75; Stenton F.M. William the Conqueror & the rule of Normans. P. 13.


[Закрыть].

Однако, что касается других областей Англии, там ситуация была иной. В бывшей Области Датского права (значительная часть Мерсии, Нортумбрия, Восточная Англия) социально-экономический уклад определялся преобладанием свободного крестьянства с неотчуждаемыми земельными участками. Как отмечает Стентон, если на Юге почти каждая деревня имела своего лорда, то на Севере и в Восточной Англии для крестьян не было господина рангом меньше короля, эрла или архиепископа[253]253
  Stenton F.V. Op. cit. P.13.


[Закрыть]. Вместо служилых феодалов южного типа здесь тон в политической жизни задавала местная родовая знать, патриархальная аристократия, мало чем обязанная королю и всегда обладавшая известной степенью независимости. Отсутствие права феодальной войны здесь с успехом восполнялось многовековой практикой междоусобиц, которые Дуглас называет традицией «злого и варварского прошлого»[254]254
  Douglas D.C. Op. cit. P. 25.


[Закрыть]. Во главе местных группировок знати стояли эрлы. Если обратиться к континентальной иерархии, то эрлство (earldom) – это аналог европейского маркграфства; изначально они создавались королевской властью на постоянно меняющихся границах Англии в эпоху ее объединения в IX–X вв.[255]255
  Часто в границах прежних варварских королевств эпохи гептархии. В этом – один из источников сепаратизма.


[Закрыть] Поскольку королям было логичнее опираться на местную знать в вопросах защиты границ, эрлства обладали известной самостоятельностью в военно-административных вопросах, которые надо было решать оперативно, на местах. Но со временем эта самостоятельность превратила эрлства в почти независимые территориально-политические образования, лишь формально подчинявшиеся королю и ведшие подчас борьбу за престол, как и в царствование Эдуарда Исповедника. Так, сын Годвина – фаворита Кнута – Гарольд, будущий герой событий 1066 и король, был эрлом Уэссекса. После распада Империи Кнута эрлства были уже не пограничными форпостами, а скорее наследственными владениями аристократических фамилий, проталкивавших в междоусобной борьбе интересы, естественно, местных группировок знати. Порядок передачи эрлской власти не был регламентирован: в XI в. мы видим и ее наследование, и назначение эрлов королем, и выборы их местной элитой (при формальном окончательном утверждении королем). В целом, похожий пример в Европе дает Австрия, превратившаяся из маркграфства в независимое герцогство. Впрочем, некоторые эрлства сохраняли свой пограничный характер (например, Нортумбрия). Но тенденция к их окончательному превращению в «удельные княжества», не подчиняющиеся центру, но влияющие на центр, усилилась. Почти каждый эрл имел свой двор, уитенагемот и другие атрибуты монарха. (Непосредственное же управление на местах осуществлялось через развитую систему местного самоуправления, мало нуждавшуюся во вмешательстве сверху, из центра). В борьбе за власть эрлы не брезговали помощью иноземных наемников и пиратов – викингов, фламандцев – разорявших страну[256]256
  Stenton F.M. Op. cit. Р. 17–18.


[Закрыть].

В этнокультурном плане население бывшей Области Датского права тяготело к языку, обычаям и нравам своих предков-викингов. Именно население этих районов – Йоркшира, Восточной Англии, и т. д. – активно поддерживало все крупные операции скандинавов, начиная с борьбы против Уэссекса в середине X в. и кончая датскими рейдами против нормандцев уже в 1069–1075 (см. далее). И в культурном плане, и в политических пристрастиях земли бывшего Денло были ориентированы больше на Скандинавию, чем на Уэссекс, что было результатом обширных процессов колонизации и взаимной англоскандинавской ассимиляции IX–XI вв. Типичный пример – все та же Нортумбрия, яркий образец «регионализма», в XI в. представлявшая собой, по сути, независимое герцогство, разделенное к тому же на датский[257]257
  Имеется в виду этническая принадлежность йоркширцев, а не государственное подданство.


[Закрыть] Йоркшир (Дейру) и англскую Берницию; каждая из этих частей имела свою правящую династию и столицу (Йорк и Бамбург), и объединил их лишь в 1042–1043 гг. Йоркский эрл Сивард, убив эрла Берниции Эдвульфа[258]258
  Kapelle W. Op. cit. Р. 10–13, 26.


[Закрыть]. Таким образом, местная политическая жизнь замыкалась сугубо на местных же проблемах: тут были свои правители, свои войны, своя борьба за власть, и т. д. И все это не имело почти никакого отношения к столице Англии или к королевской власти, признаваемой лишь номинально, и к общегосударственным делам вообще. Центр оказывал здесь минимальное влияние. В целом, характеризуя феномен «регионализма», обособленности крупных областей Англии от центра и друг от друга до нормандского завоевания, Стентон считает, что архаичному социально-экономическому укладу на местах соответствовали архаичные, варварские формы государственности[259]259
  Stenton F.M. Op. cit. Р. 17–18.


[Закрыть]. Можно несколько подкорректировать эту характерную для «англо-норманистов» точку зрения, верную по содержанию, но грубую по форме: для Стентона и других континентальный (а еще уже – французский) феодализм виделся идеалом исторического прогресса в Средние века, а все иные варианты – «отклонением от нормы». Мы не разделяем эту точку зрения, поскольку в отставании от лидера прогресса нет ничего постыдного – все не могут развиваться одинаково, – а самобытность вовсе не означает что-то плохое, особенно если учесть тот факт, что англосаксонская культура, в высшей степени самобытная, была в чем-то и выше континентальной[260]260
  См.: Barlow F. The effects of the Norman Conquest // The Norman Conquest, its setting & impact. P. 35; Stenton F.M. Anglo-Saxon England. P. 678.


[Закрыть]. Другое дело, что англосаксонская государственность была менее развитой, чем в той же феодальной Нормандии; но такая самобытность, патриархальность выглядела вполне нормально в контексте германской Северной Европы, «мира викингов», к которому Англия, по большому счету, и принадлежала до 1066 г. Все характерные черты исторического бытия этого германского мира прослеживались и в англосаксонской Англии: крепость патриархальных отношений, преобладание свободного крестьянства, позднее развитие государственности и феодализма в его «французском» виде (да и то преимущественно в Уэссексе, наиболее близком по многим чертам развития к континентальным государствам). Таким образом, политическая жизнь донормандской Англии текла в своем обычном русле, как и 5 веков до того; ослабление центральной власти было лишь обычным колебанием исторического маятника, за которым могло последовать ее усиление, как уже было в X в. Что касается «мира викингов», то еще Грин подчеркивал, что те же датчане (количественно преобладавшие в скандинавской экспансии в Англию) являли собой как бы «вчерашний день» самих англосаксов, будучи выходцами даже с одной с ними прародины; схожие язык, нравы, культура, обычаи – все это сделало процесс взаимной ассимиляции быстрым и особенно прочным, означая для Англии скорее смену династий, чем уклада жизни[261]261
  Грин Дж. Р. Краткая история английского народа. С. 61.


[Закрыть]. В предыдущих главах нашей работы мы выяснили, что англо-скандинавские межэтнические отношения далеко не ограничивались схемой «завоеватели – завоеванные».

Какова была этнополитическая картина региона в целом накануне нормандского завоевания? Без ее рассмотрения нельзя обойтись, поскольку соседи Англии принимали самое непосредственное участие и в событиях 1066–1074 гг., и не только в них. Выше уже говорилось о тенденциях английской внешней политики того времени; рассмотрим их поподробнее.

Если история датского завоевания Англии в первой половине XI в., увенчавшаяся образованием Империи Кнута, была освещена выше достаточно подробно, то борьба с кельтами в этот период почти не рассматривалась, тогда как кельтский фактор в английской внешней политике был немаловажен на протяжении всего Средневековья. Впрочем, что касается, например, Ирландии, то в XI в. проблемы на этом направлении исходили не от кельтов, а от викингов, преимущественно норвежского происхождения, плотно заселивших в IX–X вв. восточное побережье острова и создавших там ряд городов-государств, крупнейшим из которых был Дублин; в X в. дублинские конунги даже воцарились в Йорке, сменив датскую династию[262]262
  Stafford Р. Unification & conquest… Р. 121.


[Закрыть]. На протяжении XI в. редкая война и регионе обходилась без участия ирландских викингов, охотно шедших в наемники.

Что касается весьма размытой северной границы Англии, где располагалась полунезависимая Нортумбрия, то там с 70-х гг. X в. наблюдался рост и усиление королевства скоттов (будущей Шотландии), сложившегося к середине IX в. Ядром королевства скоттов в XI в. стал Лотиан – область на юго-востоке Шотландии от реки Твид до Эдинбургского залива, завоеванная скоттами в 940–960-х гг.[263]263
  Le Patourel J. Op. cit. P. 57; Kapetle W. Op. cit. P. 10; Stafford P. Op. cit. P. 123; Chibnall M. Anglo-Norman England. P. 49.


[Закрыть] В юго-западной же Шотландии – в Гэллоуэе продолжило доминировать древнее королевство бриттов Стратклайд, в начале X в. оттеснившее англов Нортумбрии с западного побережья и захватившее Камберленд (Камбрию)[264]264
  Стратклайд часто именуют в литературе «Камбрией», что не вполне верно, так как Камбрия – южная часть Стратклайда – не входила в его историческое ядро, а была завоевана и позже снова утеряна.


[Закрыть] и большую часть нынешнего Ланкашира. Теперь граница с Нортумбрией проходила по Пеннинским горам; одновременно остаток побережья Ланкашира был занят ирландскими викингами, к тому времени настолько смешавшимися с самими ирландцами, что, например, Кэпелл выделяет их в особый народ – «гальвежцев» («Galwegians»)[265]265
  Kapetle W. Op. cit. Р. 10, 34–35; Adam R. Op. cit. P. 63.


[Закрыть]. И Стратклайд, и «гальвежцы» первоначально выступали и против англосаксов, и против скоттов, но в XI в. наметилась тенденция к их сближению с королевством скоттов, особенно ввиду стратегических успехов Йоркского эрла Сиварда, объединителя Нортумбрии, отбившего Камбрию у стратклайдских бриттов[266]266
  Kapelle W. Op. cit. Р. 35, 44.


[Закрыть]. В этих условиях Стратклайд после гибели короля Оуэна Лысого в битве при Карэме в 1018 г. формально признал вассальную зависимость от королей скоттов, хотя на деле эти два кельтских государства выступали скорее как военно-политические партнеры против англосаксов[267]267
  Le Patourel J. Op. cit. P. 58; Stafford P. Op. cit. P. 121.


[Закрыть].

Сами скотты на протяжении всего XI в. имели крайне напряженные отношения с Нортумбрией. Поскольку в последней ситуация осложнялась упомянутым междоусобным соперничеством эрлских домов Йорка и Бамбурга, скотты неоднократно чинили успешные и разрушительные набеги, нанося поражения северянам (1018, 1040, 1046 гг. и т. д.). Ситуация изменилась в правление Сиварда (1033–1055 гг., эрл всей Нортумбрии с 1043 г.), наголову разбившего короля скоттов Макбета в 1054 г. объединенными силами северян. Проиграв войну, Макбет вскоре (в 1058 г.) был убит своим соперником, занявшим шотландский престол под именем Малькольма Кэнмора[268]268
  Kapelle W. Op. cit. P. 46–47; Douglas D.C. Op. cit. P. 40–45.


[Закрыть]. Позже, в годы нормандского завоевания Англии, Малькольм стал весьма значительной фигурой в местном политическом раскладе, покровительствуя англосаксонскому сопротивлению и эмиграции. Помимо этих соседей Англии, картину на Севере дополняли небольшие государства викингов на Гебридских, Оркнейских и Шетландских островах. Эти образования охотно участвовали во всякого рода пиратских набегах и авантюрах, в том числе в 1066–1074 гг.[269]269
  Stafford P. Op. cit. P. 124; Stenton F.M. Op. cit. P. 176.


[Закрыть]

Не менее пеструю панораму представлял собой бриттский Уэльс – вторая крупная и враждебная англосаксам кельтская окраина, не прекращавшая борьбу за независимость с момента англосаксонского завоевания Британии. Формально Уэльс признал вассальную зависимость от уэссекских королей в середине IX в., но реально власть последних, и без того слабая на местах, не простиралась дальше укрепленных линий Уота и Оффы, худо-бедно защищавших Центральную Англию от набегов уэльских бриттов по линии р. Северн – Шрусбери – Честер. Эрлство Мерсия, в середине XI в. управлявшееся домом Леофрика, было изначально ориентировано именно на борьбу с Уэльсом. Сам Уэльс в XI в. представлял собой конгломерат княжеств, боровшихся друг с другом, из которых сильнейшими были Гвинедд (Северный Уэльс) и Поуис (Средний Уэльс); далее, на юго-западе располагался Дифед (Дайфед), на юге – Морганнуг, Гвент, Кередигион (совр. Кардиган), и др. К описываемому времени, впрочем, прежние исторические области Уэльса уже были объединены в 4 королевства или княжества – Гвинедд, Поуис, Дехеубарт и Морганнуг. Подъем уэльских княжеств в XI в. связан с именем Гриффита ап-Ллевелина, короля Гвинедда с 1039 г.[270]270
  Le Patourel J. Op. cit. P. 57; Stafford P. Op. cit. P. 120.


[Закрыть]

Сразу же по восшествии на престол Гриффит автоматически становился и королем Поуиса, так как эти две области к тому времени управлялись одним монархом, а к 1055 г., покорив Морганнуг, стал, фактически, первым правителем объединенного Уэльса. Англосаксы испытали на себе силу Гриффита, когда он дважды, в 1039 и 1052 гг. разбил мерсийцев и помогавших им нормандских колонистов (под Уэлшпулом и Леоминстером); наконец, в 1055 г. Гриффит при поддержке ирландских викингов и изгнанного эрла Мерсии Эльфгара разрушил г. Херефорд. Кстати, Эльфгар вынашивал планы едва ли не завоевания Англии с помощью новых «союзников» – типичный пример «регионалистских» амбиций и устремлений местных англосаксонских элит (впрочем, ограничилось все женитьбой Гриффита на дочери Эльфгара Эдите.)[271]271
  Stafford P. Op. cit. P. 120; Adam R. Op. cit. P. 67–71; Chibnall M. Op. cit. P. 69–71.


[Закрыть] Чем больше росли силы Уэльса, тем беспокойнее становилась западная граница Англии, грозящая стать таким же «плавающим» рубежом, как и северная.

Наконец, на юго-западе, в Корнуолле, остатки бриттского населения не имели своей государственности уже несколько веков после их покорения английскими королями, и потому не представляли серьезной угрозы для Англии.