Текст книги "Африканский вояж"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Девятнадцать минут, командир, – ответил на незаданный вопрос, глянувший на часы Самурай. – Очень быстро идут. Если ничего не придумать скоро они нас достанут.

Что последует за этим «достанут» объяснять никому было не нужно. Пленных в таких ситуациях берут редко, а учитывая то, что на группе достаточно крови преследователей, то судьба все же попавших в плен будет гораздо более незавидной, чем судьба погибших.

Кекс

Молодой посеченный пулями и осколками ельник перед «положаем» наполнился грохотом автоматных очередей. Под покровом вязких предрассветных сумерек мусульмане подошли совсем близко, практически на гранатный бросок. Да видно сдали под конец нервы, или от такого необычного везения заподозрили коварную ловушку. Запросто могли всех вырезать втихую, но все же предпочли открыть кинжальный огонь с пары десятков метров. А это уже совсем другая песня. Хлопнуло несколько гранатных разрывов, истошно взвизгнув осколками. Опять повезло – гранаты скатились дальше по склону и не причинили никому вреда.

Кекс, еще плохо соображающий спросонья, вылетел из бункера и плюхнулся в маленький окопчик вырытый чуть правее. Над головой зло взыкнули запоздавшие пули. Он тут же стегнул длинной очередью по ельнику, вовсе не надеясь в кого-нибудь попасть, а просто обозначая для «турок» присутствие защитников позиции. Здесь мы, здесь, теперь так просто не возьмешь! В колышущемся в десятке метров от окопа зеленом море разглядеть противника практически невозможно. Поэтому били пока просто наудачу, скорее давя на психику, заставляя прижиматься к спасительной земле, не давая подняться для последнего решительного броска. Слева послышалась автоматная перебранка, еще кто-то из добровольцев вступил в бой. Из самого бункера длинной очередью рокотнул пулемет, старый добрый МГ-42. Ветеран Второй Мировой до сих пор в строю и исправно продолжает сеять смерть. Из-за бревенчатой стены бункера как чертик из табакерки вынырнул Малой, в руках эргэдешка, замах и гостинец улетел в сторону атакующих, а сам доброволец также стремительно исчез, нырнув под прикрытие толстых бревенчатых венцов. Граната рванула где-то в глубине ельника, но ни стонов, ни криков не слышно, видимо на этот раз никого не задело.

Мусульмане упорно продолжали расстреливать позицию, судя по интенсивности огня в зарослях их человек двадцать – тридцать. Добровольцев на «положае» лишь пятеро, и «муслики» об этом прекрасно знают. До ближайших сербских позиций метров двести, но оттуда разве что помогут огнем, да и то сомнительно, уж больно неудобный угол. На реальную помощь надеяться можно только когда рассветет, такие уж у этой войны правила, ночью каждый сам за себя. Никто не полезет в темноте на выручку по заминированной местности, рискуя угодить в засаду. И отступать тоже некуда, позади длинный крутой склон, если собьют с позиции, потом перестреляют на нем сверху как в тире.

Первоначальный шок от внезапного нападения прошел. Кекс расстрелял магазин в белый свет как в копеечку и, справившись с дрожью в руках, пристегнул следующий. Постепенно вернулась способность к здравому мышлению. Все прежние действия предпринимались просто на инстинкте: выскочить из ставшего ловушкой бункера, найти укрытие и стрелять, стрелять, чтобы успеть убить хоть кого-нибудь. Человек впервые попавший в подобную переделку, как правило, впадает в ступор, он либо в полном оцепенении ничего не делает, либо наоборот начинает лихорадочно действовать, правда действия эти, суетливые и непродуманные, скорее ведут к гибели, чем к спасению. Иное дело – опытный воин, ему даже не надо задумываться, за него думают наработанные ранее в подобных ситуациях рефлексы. Намертво въевшийся в плоть и кровь алгоритм выполнен, теперь следовало спокойно оценить положение. Так, потихоньку осмотримся. Мусульмане, нарвавшись на отпор, подозрительно притихли. Тренированное ухо без труда определяет, что теперь по позиции работают не больше десятка стволов. А где же остальные? Подбираются ближе? Обходят? Так и есть, вот справа послышался громкий звяк пустых консервных банок, не подвела нехитрая полевая сигнализация. Похоже «муслик» качественно запутался в сложных петлях навязанных на прошлой неделе добровольцами. Это надо же было так забренчать, что даже забитые грохотом пальбы барабанные перепонки различили звук. А ну, где ты там, почитатель Аллаха? Пора на встречу с гуриями! Глаза до рези вглядываются в еловые заросли. Мушка автомата чутко ощупывает кусты и гнутые низкие елки. Ага, есть! Резко мотнулись из стороны в сторону еловые лапы, и в просвете на секунду мелькнула согнутая в три погибели быстрая фигура в черном комбинезоне. Ого, кто к нам пожаловал! Черные комбезы носит мусульманский спецназ "Черные ласточки", парни умелые и упорные в бою. Но этой «ласточке» сегодня определенно не повезло, чуть продвинувшись вперед «муслик» идеально «садится» на мушку, и палец Кекса плавно выжимает спусковой крючок. Короткая очередь патрона на три, еще одна чуть вперед по ходу движения и одна слегка назад, на всякий случай. «Турок» после первых выстрелов в его сторону рывком исчезает в зарослях. Попал или нет, не ясно, но больше подозрительных шевелений не наблюдается.

Постепенно огонь по фронту слабеет, похоже отходят, да и правильно, вот-вот рассветет, не совсем же они дураки, чтобы атаковать в лоб при свете дня. Но тут Малой высунувшись из-за бункера и набрав побольше воздуха в легкие во весь голос орет:

– Аллах – овечий выпердыш! Живео Србия!

В ответ примолкшие было заросли, взрываются яростным ревом и автоматными очередями. Несколько трассеров огненными клубками проносятся прямо над головой наглого добровольца. Возьми стрелки прицел чуть пониже, и не кричать бы мелкому одесситу больше никогда в этой жизни. Малой стремглав скатывается назад, и Кекс краем глаза замечает, как он ошалело вертит лопоухой башкой сидя у входа в бункер. По ельнику гигантской косой проходится длинная очередь пулемета, в воздух взлетает хвоя и мелкие ветки. Пулеметчик Ганс – обрусевший поволжский немец, свое дело знает туго, и наверняка успел засечь позиции паливших трассерами «мусликов».

Кекса неприятно поразила близость противника. Никуда они отходить не собирались, наоборот подползли еще ближе. Отложив в сторону автомат, он подтянул ближе к себе подрывную машинку. Две неизвестно какими правдами и неправдами добытые монки дремлют под маскировочными сетями на краю ельника прямо на пути к «положаю». Если «турки» все же решатся на последний бросок, то этот серьезный аргумент поможет их остановить, или, по крайней мере, изрядно проредить их ряды. Главное сохранять хладнокровье и тиснуть кнопку в нужный момент, чтобы использовать "секретное оружие" по максимуму. Любовно погладив подрывную машинку, Кекс вытянул из ножен на поясе устрашающего вида кинжал и воткнул его рядом с бруствером, чтобы был под рукой, на случай рукопашной. И уж на самый крайний, необратимый случай у Кекса был припасен еще один сюрприз для «друзей» с той стороны – ребристая граната Ф-1 в кармане самодельной разгрузки, «самоликвидатор» со специально сшитой и накинутой на чеку петлей. Так что даже раненый, обессилевший от потери крови, он сможет привести в действие эту дверцу в лучший мир, достаточно чтобы слушалась хотя бы одна рука. Вот пожалуй и все. Теперь он полностью готов к встрече гостей.

И гости не заставили себя долго ждать. Разъяренные издевкой Малого «турки» все же решились на штурм. Черные фигуры замелькали в ельнике, практически не прячась, в полный рост, беспорядочным, но плотным огнем вжимая защитников «положая» в землю. Захлебываясь злостью, взревел пулемет, и трое или четверо нападавших, будто сломавшись в поясе, покатились обратно в заросли. Но остальных это не остановило. Кекс, закусив губу, дважды, для верности, надавил кнопку подрывной машинки. От близкого грохота заложило уши. Смертоносный веер осколков смял, исковеркал и разбросал в разные стороны еще несколько набегающих черных фигур. Но хлынувших волной «турок» уже было не сдержать еще секунда и все вокруг смешалось. Треск автоматных очередей, хлопки гранат, яростные вопли, призывы к Аллаху и просто отчаянная русская матерщина причудливой какофонией взлетели к небу.

Прямо перед окопчиком Кекса мелькнул затянутый в черное силуэт. Полновесная очередь поперек груди отшвырнула его в сторону, и тут автомат, как-то жалобно по-человечески всхлипнув, отказался стрелять. "Перекосило патрон!" – молнией пронеслось в мозгу. Кекс попытался ударом ноги выбить заклинившую затворную раму, но с первого раза не получилось, а на окопчик уже набегал другой «турок». Время будто замедлило свой ход и доброволец ясно, как на качественном цифровом снимке рассмотрел врага. «Муслик» был без головного убора, пшеничного цвета волосы стянуты зеленой лентой, полные ярости глаза с маленькими черными точками зрачков казалось, пронзали насквозь, раня острым стальным блеском, на распяленных в зверином оскале губах хлопьями пена смертельного бешенства. Стоп-кадр продолжался доли секунды – бесконечное мгновенье вечности, но эти белые от злобы глаза в которых хохотала сама смерть, накрепко отпечатались в памяти добровольца и впоследствии долго преследовали его в ночных кошмарах. С тонким, каким-то заячьим взвизгом, Кекс отбросил автомат, ставший бесполезной железкой, и, схватившись за нож, кошкой взлетел на бруствер. Несмотря на всю стремительность этого порыва, он уже понял, что безнадежно не успевает. Автомат «турка» расцвел огненными лепестками, потянувшись к его груди строчкой раскаленного свинца. Уши оглушил немыслимый грохот, это ломалась, рушилась на куски вселенная, и во всем мире оставался лишь один звук, дребезжащий рокот автоматной очереди. "Почему я слышу выстрелы? Своей пули не услышишь! Ведь он стрелял в упор и не мог промахнуться!" Тем не менее, звук не исчезал, а наоборот нарастал, становясь выше и громче. Он уже не напоминал собой выстрелы. Кекс дернулся всем телом, пытаясь как-то съежиться, спрятаться, уйти от пуль. И с криком открыл глаза. Прямо перед его лицом на тумбочке рядом с кроватью разрывался от злости, оглашая комнату заливистыми трелями, телефон. Правая рука еще несколько раз судорожно сжалась в поисках рукояти ножа, потом медленно потянулась к трубке, подняла ее, и секунду подержав, шлепнула обратно на рычаги.

Голова раскалывалась, окружающая реальность воспринималась с трудом. Наконец он окончательно осознал, что все только что происшедшее лишь дурной сон. Привычная до последней пылинки знакомая изрядно захламленная комната в коммуналке с беспощадной определенностью подтверждала что он дома, а не там в Боснии. А все сейчас виденное просто навеянный жестоким похмельем кошмар, пришедший совсем из другого мира, о реальности которого свидетельствовал только грубый узловатый шрам на левом плече, в том самом месте, где когда-то пуля босняка, разорвав мышцу, ушла в серое предрассветное небо, нависшее над чужой страной.

Вместе с возвращением реальности пришла и мелкая похмельная дрожь, в пересохшем рту остро запахло кошачьей мочой, а в плавающем в звенящем от тупой ноющей боли черепе тумане проявились обрывочные воспоминания о вчерашней одинокой пьянке. Сделав над собой нечеловеческое усилие, Кекс отклеил непослушное ватное тело от кровати и зашаркал, подволакивая ноги к стоящему в углу холодильнику. Иногда с утра там удавалось найти бутылку-другую пивка, правда, в последнее время такое случалось все реже. Вслед ему вновь настойчиво зазвонил телефон.

– Кто бы ты ни был, пошел ты на хер! – патетически протянув в сторону нахального аппарата руку, провозгласил Кекс.

Правда голос слегка подвел, прозвучал хриплым карканьем, видимо поэтому телефон на обращение не отреагировал и продолжал трезвонить вовсю. Не обращая больше на него внимания Кекс, переполняемый надеждами на скорое избавление от мук, распахнул дверцу холодильника и внимательно изучил содержимое его нутра. Не поверив себе с первого раза, он произвел еще один более тщательный осмотр, и все только ради того, чтобы лишний раз убедиться, что судьба – курва, а земное счастье столь же переменчиво, как и быстротечно. Пива в холодильнике не было. Издав тихий разочарованный стон, Кекс поплелся обратно к кровати, по пути еще раз поднял и тут же опустил телефонную трубку. Это принесло лишь минутную передышку – аппарат тут же зазвонил вновь. Несколько секунд Кекс с ненавистью рассматривал его борясь с искушением просто взять и трахнуть надоедливую сволочь о стену, про возможность просто выдернуть из сети штекер, затуманенный остаточными парами алкоголя мозг даже не подумал. Наконец придя к выводу, что не плохо было бы лично высказать столь настойчивому звонарю все, что он о нем думает, Кекс потянул трубку к уху и раздраженно буркнул в мембрану:

– Ну?!

– Здрав будь, боярин! Как жизнь, как дела? – жизнерадостно откликнулись с другого конца телефонного провода.

И от звука этого бодрого голоса у Кекса сами собой подкосились колени. На секунду он вновь выпал из реальности, не понимая, кто он и где находится, вдруг кисло пахнуло пороховой гарью, а в ушах, внезапно оглохших, поплыл шелест смертовиц колышущихся под порывами ветра на стенах домов окраины Сараево.

– Эй! – забеспокоился собеседник. – Ты куда пропал? Не узнал что ли? Это я – Бес.

– Узнал, – с усилием выдохнул Кекс, пытаясь вновь сфокусироваться на реалиях своего привычного тесного мирка, из которого его сегодня уже второй раз безжалостно выдергивали.

– А раз узнал, то отвечай честно и прямо. Боевого друга в гости примешь, или как?

– Куда, примешь? – Кекс все еще не мог сосредоточиться, и смысл сказанного доходил до него с трудом.

– Понятно. Случай тяжелый, но излечимый. У тебя на сегодня какие планы? Дело есть, хочу подъехать к тебе поговорить?

– Да нет никаких планов, подъезжай…

– Отлично. Значит, через часок подскочу. Жди. Кстати и пива по дороге возьму, по-моему, тебе не помешает.

Кекс еще долго сидел на разворошенной постели, уныло глядя на гудящую в руке телефонную трубку. Конечно, не узнать Беса было довольно сложно, особенно ему. Ведь это именно Бес шесть лет назад выпустил ту пулю, что спасла жизнь добровольца по прозвищу Кекс, отправив в "поля вечной охоты" стрелявшего в него мусульманина. Вот уж, что называется сон в руку. Беспокойно заныл шрам на плече. Не к добру это все, что за дела такие вдруг появились у Беса, что вспомнил давнего товарища? Ну как бы там ни было, следовало собраться и хоть немного привести в порядок свою берлогу перед прибытием гостя.

С усилием поднявшись, Кекс огляделся по сторонам. Надо признаться, зрелище открылось неприглядное и удручающее. Комната пребывала в беспорядке и изрядном запустении. На обеденном столе в углу горкой высились шкурки от колбасы, хлебные корки и огрызки огурцов. Венчал натюрморт замызганный граненный стакан – молчаливый свидетель вчерашней одинокой пьянки. У ножки примостилась пустая бутылка из-под водки. Остальное убранство тоже не отличалось чистотой и упорядоченностью – рваные давно не стираные шторы на единственном окне, гора картин в аляповатых рамках ворохом сваленных в углу, разбросанные тут и там краски, кисти и различные приспособления для рисования и посреди комнаты колченогий мольберт с очередной работой художника. На холсте закрепленном на мольберте, изображенная в классическом готическом стиле демонического вида морда, парящая в голубом покрытом веселыми белыми облаками небе, опускала к покалеченному артиллерийским огнем городу на земле тонкий раздвоенный как у змеи язык. И по этому языку стройными рядами прямо в оскаленную пасть поднимались одетые в камуфляжную форму фигурки с оружием в руках. Темно-красными буквами, с которых каплями стекала кровь, поперек яркого неба тянулась надпись: "Наемники не умирают! Они отходят в ад для перегруппировки". Вид такого произведения искусства, несомненно насторожил бы любого психотерапевта. Однако в этой грязной замусоренной комнате оно смотрелось совершенно органично. Гораздо больше с интерьером диссонировал темного дерева антикварный столик, стоящий у окна. На лакированной поверхности замерли две черные витые свечи в массивном металлическом подсвечнике в окружении странного расклада непривычных для русского человека карт Таро.

Кекс горестно вздохнул, осознав масштабы необходимой уборки, и пнул под кровать кучку грязных носков и трусов совсем не озонировавшую и без того затхлую атмосферу. После непродолжительной борьбы с собой он решил, что наведение хотя бы косметического порядка в таком состоянии как сейчас вещь абсолютно нереальная. В конце концов, Бес, как и он сам, совсем не так давно обитал в местах и вовсе не походивших на человеческое жилье, а скорее на звериное логово. Утвердившись в принятом решении, Кекс подошел к длинному и узкому зеркалу, висевшему на стене, с отвращением вгляделся в стеклянную глубину амальгамы. Из зеркала на него смотрело весьма жалкое патлатое существо с неаккуратно подстриженной бородой и жирными засаленными волосами, свисающими на лицо длинными неопрятными сосульками. Под покрытыми красными прожилками больными глазами залегли огромные черные мешки, лицо было одутловатым и отливало нездоровой синевой. "Да, укатали сивку крутые горки", – печально подумал Кекс, качая головой. Только тело пока еще оставалось крепким и жилистым, покрытым жгутами тренированных мышц, но, скорее всего, это не надолго. Он скорчил зеркальному двойнику рожу и тут же скривился от очередного приступа головной боли. Ладно, хватит собой любоваться, если навести порядок в комнате не под силу, надо хотя бы пойти умыться, а то Бес испугается такого зрелища и удерет вместе с обещанным пивом. Он невольно улыбнулся пришедшей в голову мысли, вряд ли на этом свете, а возможно и на том, имелось что-то или кто-то способные напугать Беса. По крайней мере, так было раньше, там, в другом мире, в аномальном измерении которое по нелепой ошибке носит человеческое название – Босния. Хотя как знать, в то время и сам он был молодым, лихим и отчаянным, а водка пилась тогда с радости, или с горя, а не как сейчас, заливая ежедневный кошмар, вновь всплывающий из глубин памяти.

Не озаботившись тем, чтобы хоть во что-то одеться, Кекс как был, в развевающихся семейных трусах протопал в ванную. Толкнув когда-то белую, а теперь покрытую серыми потеками грязную дверь, он нос к носу столкнулся с абсолютно голой соседкой. Та, ничуть не смутившись, встряхнула обвисшей бледной грудью покрытой голубой сеткой вен и кокетливо заулыбалась. Опять не заперла двери, старая потаскуха! Сказать, что встреча была полной неожиданностью нельзя, соседка давно пыталась заарканить угрюмого холостяка и вдвое увеличить таким образом размер жилплощади на которой обитала с дочерью-подростком, вечно размалеванным как портовая шлюха лохматым существом с прокуренным голосом и манерами вогнавшими бы в краску даже прожженного сутенера с Тверской. По какой-то неведомой Кексу причине, соседка полагала свое обрюзгшее тело идеалом женской красоты и вполне серьезно считала, что стоит лишь его обнажить и любой мужчина тут же упадет к ее ногам. Устало оглядев (в который раз!) соседкины прелести, отметив про себя покрытые жесткими черными волосами ляжки, отвратительные жировые складки внизу живота, и едва сдержав неожиданный приступ тошноты, Кекс с тяжелым вздохом двинулся обратно на свою безопасную территорию.

– У-у, траханный импотент, – уловил он за спиной злобное шипение обманутой в лучших чувствах женщины.

Повторить поход в ванную он рискнул лишь после того, как соседка грузно прошлепала босыми ногами мимо его двери по коридору в свою комнату.

Бес ворвался в квартиру настоящим ураганом, дорого и элегантно одетый, благоухающий тонким французским парфюмом, он выглядел здесь существом из совершенно другого радостного и светлого мира. И даже угрюмая соседская девка, которой он мимоходом послал исполненный истинного шарма воздушный поцелуй, проводив его удивленным взглядом, выдала краткую, но емкую характеристику: «Во клёвый чувак! Такому бы и посреди улицы дала!», не сопроводив свои слова, против обыкновения, привычными матерными эпитетами.

– Ну, зови к столу, хозяин! – весело подмигнул Бес несколько оторопевшему от такого напора Кексу, кивая в сторону соседней комнаты. – Можем, кстати и дам пригласить!

– Нет уж! Эти всем подряд дамы, мне уже давно поперек горла! Обойдемся, как-нибудь, да и не люблю я общественных туалетов, куда каждый кому не лень может зайти отлить. Понимаешь о чем я?

– Бесспорно, бесспорно. Хозяин – барин, так даже лучше будет. Разговор у нас с тобой долгий, для чужих ушей мало предназначенный.

Кекс заворожено следил за тем, как растет на столе гора пакетов со всякой снедью к пиву, и даже непроизвольно сглотнул слюну при виде небольшого, на пять литров бочонка извлеченного из объемистой сумки гостя.

– Мочу из ларьков пусть пьют бюджетники и прочие лохи, а мы с тобой заслужили настоящий «Будвайзер».

До сих пор страдавший от жестокого похмелья Кекс жадно схватил наполненный прохладной влагой бокал, и даже не сдувая высокой пенной шапки, приник к нему пересохшими губами. Пиво тугим освежающим комком прокатилось по горлу и тяжело провалилось в желудок, растекаясь по всему измученному организму. Вскоре в раскалывавшейся голове плеснула теплая ласковая волна, смывая и боль, и похмельную тяжесть.

– Ффух, – облегченно выдохнул Кекс. – Хорошо-то как! Будто ангел босиком по душе пробежался.

Бес с довольной улыбкой наблюдал за товарищем, к своему бокалу он еще даже не притронулся.

Потекла неспешная степенная беседа ни о чем. Вспоминали общих знакомых, спокойно не горячась понапрасну, обсудили политические и спортивные новости.

– Интересная картина получилась, – кивнув в сторону мольберта, заметил Бес. – Со смыслом. Сам рисовал?

– Да какая там картина! Так, мазня! – смущенный похвалой Кекс поспешил развернуть мольберт обратной стороной к столу.

– А там в углу еще живопись?

– Там еще худшая мазня. Голые бабы и парусники в море. Специально на продажу.

– О, брат, так ты художник! – деланно удивился Бес, разумеется он отлично знал о роде теперешних занятий старого друга, но обстоятельства требовали пока скрывать эту осведомленность. – Ну и как, пользуются спросом нынче голые красотки?

– На жизнь хватает, – пожал плечами Кекс. – Вот только опротивело уже до тошноты. Хочется рисовать свое, то что волнует, будоражит кровь. Но такое ощущение, что это никому не нужно и не интересно! Вот голая телка или яхта на закате, это да, это они понимают и покупают! Обыватели!

– Да уж, наемников уходящих в ад, у тебя, конечно, вряд ли купят…

– Да что наемники! Что угодно, мало-мальски заставляющее думать, рождающее какие-то чувства, уже им не нужно! Как же, оно ведь тревожит, заставляет вспоминать, что в жизни существуют не только деньги и удовольствия на них покупаемые! Они не хотят этого знать! Тупые мещане! Почему? Почему они стали такими, Бес?! Ведь было же все иначе? В жизни был смысл, были цели…

– Да, когда-то были цели, – меланхолически прихлебывая пиво, согласился Бес. – А теперь все больше мишени.

– Что? Какие мишени? – удивленно прервал свою обличительную тираду Кекс, вопросительно взглянув на бывшего однополчанина.

– Такие как в тире, только живые в основном, – спокойно пояснил Бес, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Ты хочешь сказать, что ты… Ты…

– Вольный стрелок. Знаешь, плохих людей наказал, хорошим помог, комиссионные в карман и гуляй рванина.

– Так ты за этим ко мне?

– Ну вроде того. Есть одно дело, в Африке, довольно прибыльное. Хочу тебе предложить присоединиться.

Кекс опустил глаза и надолго задумался. Бес продолжал неспешно прихлебывать из своего бокала, исподтишка наблюдая за художником, но не пытаясь прервать его раздумий.

– Нет, Бес, я больше не хочу, – глухо промолвил Кекс, так и не подняв головы, больше всего на свете ему сейчас не хотелось встречаться с все понимающим насмешливым взглядом однополчанина. – Мне хватило в прошлый раз на всю оставшуюся жизнь. Я больше не могу, не хочу этого! Меня до сих пор мучают кошмары! Меня выворачивает наизнанку, когда случайно натыкаюсь в газетах на статьи о Боснии! Извини, я ничем не смогу тебе помочь.

– Что ж, насильно мил не будешь. Если тебе нравится, то и дальше рисуй для зажранного быдла голые сиськи. Тоскуй, мучайся, спивайся. Каждый волен выбирать сам. Но на всякий случай вот тебе моя визитка, не потеряй. Если вдруг передумаешь, позвони, только не тяни – я подожду одну неделю. Потом будет поздно. Ну а теперь мне пора, провожать не надо.

– Извини меня, Бес, – Кекс все же нашел в себе силы поднять голову, но смотрел все равно куда-то мимо, пряча глаза. – И еще… Не приходи больше сюда, ладно? И не звони…

– Обещаю, – серьезно ответил уже стоявший у двери Бес. – Ты сам ко мне придешь. Я верю в это, ты не сможешь вот так…

И он медленно обвел рукой убогую комнатушку.

В прихожей он нос к носу столкнулся с соседкой Кекса и ее дочкой, обе были наряжены как на праздник и размалеваны не хуже клоунов в цирке. "Специально дожидались", – безошибочно определил Бес.

– Оревуар, милые дамы. Счастлив был с вами познакомиться.

– Пока-пока, папик. Заглядывай, коль охота будет – пупками потремся. Такому сладкому во все дырки дам, – пискнула соседкина дочка и тут же словила от матери подзатыльник, что ее впрочем, не слишком расстроило.

Бес остановился и внимательно посмотрел на это годившееся ему в дочери существо.

– Знаете, юная леди, наиболее сексуальной частью женского тела я считаю мозги – извращенец, что делать… Так вот, дам, наделенных этой особенностью в последнее время все меньше, так что если она вдруг имеется в наличии у Вас, то я готов достать Вам с неба звезду и прочие глупости. Вот только придется изрядно потрудиться, чтобы доказать мне наличие у Вас способности мыслить. За сим разрешите откланяться. Простите, руки целовать сегодня не буду, ибо это явный перебор.

Ответом ему был недоуменный взгляд девственно пустых синих глаз, щелчок надутого пузыря жвачки и запоздалое, обращенное к матери:

– Чиво-чиво, он мне сказал?

– Не обращай внимания, дочка. У-у, траханный импотент!

После ухода Беса художник еще долго цедил пиво, задумчиво глядя куда-то вдаль. Потом тщательно убрал со стола и даже помыл посуду. Закурил и, выдавив на палитру краски, подошел к незаконченной картине. Он работал, не замечая течения времени, полностью поглощенный процессом творения, не нуждаясь ни в пище, ни в отдыхе, даже сигареты были забыты. Когда Кекс наконец оторвался от своего шедевра, в окно уже вовсю заглядывала бледная луна, а темное вечернее небо усыпали звезды. Еще раз окинув взглядом свою работу, художник удовлетворенно кивнул. На полотне произошли заметные изменения – на заднем плане, частично заслоненное демонической мордой, появилось лицо человека средних лет в черном берете с двуглавым орлом. Если бы женщины из соседней комнаты увидели это лицо, то без колебаний опознали бы странного утреннего гостя, произведшего на них весьма сильное впечатление. Вот только заходивший с утра человек был весел и шутлив, постоянно лукаво улыбался, на холсте же четкие, как выбитые на медали, черты выглядели холодно и сурово, а в слегка прищуренных глазах плясал опасный угрожающий огонек. Что ж, именно таким запомнил Кекс своего бывшего командира.

Художник распахнул окно и, наслаждаясь струящейся с улицы вечерней прохладой, закурил, с ногами забравшись на подоконник. Внизу равнодушный к молекулам-людям мегаполис продолжал жить своей обычной жизнью: гудящей стаей неслись в разные стороны машины, переливался всеми цветами радуги неон реклам, где-то далеко выли сирены. Кекс смотрел на ночной город, а перед глазами против воли вставал совсем другой, далекий, оставшийся в другом мире и в другой жизни. В той жизни, в которую ему предлагали вернуться.

– Ляксей Петрович, чайку выпить со мной не желаете? Там, чай, кофе, потанцуем, полежим. И-ик…

Стук в дверь и пьяный, и от того более противный, чем обычно, соседкин голос прервал очарование ночи. Кекс лишь досадливо дернул головой и промолчал, надеясь, что она уймется сама.

– Ляксей Петрович, ну пригласите… И-ик… даму в гости… Как это? Во! Пупками потереться…

Нет, так больше невозможно! Захваченный порывом звенящей холодной ярости, Кекс спрыгнул с подоконника, быстрыми шагами пересек комнату и резко распахнул дверь.

– У-у, импотент… – привычно завела соседка.

И осеклась, когда жесткая рука с силой схватила ее за горло, а большой палец уверенно нащупал яремную ямку. Несколько секунд он с наслаждением наблюдал, как мутная дымка опьянения уходит из блеклых, в застывших потеках туши глаз, и зрачки расширяются, наполняясь осознанием смертельного ужаса. Потом заговорил, чужим металлическим голосом, тихо и размеренно, будто заколачивая молотом бетонные сваи:

– Сейчас ты пойдешь к себе. И больше никогда не подойдешь к этой двери. Вести себя будешь тихо и спокойно. Прекратишь меня доставать. То же скажешь дочке, и проследишь, чтобы она тебя послушалась. Ты поняла меня? Или ударить тебя?

Соседка быстро и мелко закивала.

– Тогда иди.

Тиски на горле разжались, и женщина все еще потрясенно кивая, попятилась к своей комнате, не отрывая глаз от жуткого незнакомца, все эти годы бывшего ее соседом. Наконец хлопнула дверь, и художник остался один. Какое-то время он тупо смотрел перед собой, потом вернулся к себе, и только там, надежно отсеченный родными стенами от остального мира, тихонько завыл, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. "Господи, что это было? Кто это был? Ведь я не такой, я не мог этого сделать… Это не я… Неужели прав был Бес, и все возвращается?"

С силой проведя ладонями по лицу, будто стирая опутавшую его липкую паутину, он подошел к столику с картами. Аккуратно зажег черные свечи и потушил в комнате свет. Заплясали по стенам причудливые тени. Взяв в руки карты, он долго перебирал их, что-то тихо нашептывая, отобрал из колоды два десятка карт, отображающих Великие арканы, потом начал долгий и сложный расклад. Окажись сейчас в комнате человек понимающий в гадании по Таро, он конечно узнал бы его. Кекс раскладывал так называемую «Альтернативу», гадание могущее подсказать, как сделать правильный выбор между простым спокойным вариантом развития событий и вариантом нетривиальным, авантюрным, предрекая к чему приведет тот или иной поворот дальнейшей жизни. Гадание с участием лишь Великих арканов, должно было подчеркнуть серьезность предстоящего решения и обеспечить наибольшую точность предсказания. Нельзя сказать, что Кекс был настолько суеверен, что прибегал к Таро во всех спорных случаях, но в моменты, когда чашы его личных внутренних весов останавливались в шатком равновесии не склоняясь ни к «за», ни к «против», даже такая маленькая гирька, как результат полночного гадания могла перевесить в ту или иную сторону. Хотя в глубине души художник и не слишком верил в магическую силу купленных из любопытства карт, скорее уж это просто было данью давней склонности ко всему таинственному и мистическому.