Текст книги "Акт возмездия"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Идея подрыва Драгомиловского рынка младшими братьями была воспринята на ура. К тому же Илья рассказал, что серьезность данной операции будет обеспечиваться помощью от абсолютно мифического «всероссийского центра белого сопротивления». Что ни говори, а для любого партизана и подпольщика лишнее доказательство того, что он ведет свою борьбу не один, что где-то есть бьющиеся на его стороне могущественные силы, всегда хорошая, ободряющая новость. А тут шутка ли, товарищи по оружию присылают им целый грузовик самого настоящего гексогена добытого где-то на промышленных складах. Это ли не повод для радостного восторга? Это ли не доказательство того, что их борьба вовсе не безнадежна и даже может быть уже близка к победе?

Правда и тут не все сошло гладко. Слегка подпортил общий ажиотаж штатный сапер Братства.

– Так что, они привезут сюда чистый гексоген? – голос 34-ого так и сочился удивленным недоверием.

– Самый чистый, какой только может быть в природе, – заверил его Мещеряков.

– В мешках, на грузовике?

– А что такого, чеченцы же так, дома в Москве подрывали…

– Чеченцы подрывали дома аммиачной селитрой, это репортеры потом переврали, – упрямо тряхнул головой Веня. – А чистый гексоген сто раз детонирует по дороге, если его попробовать в кузове грузовика везти… Они что там, совсем дикие? Элементарную химию в школе не учили?

Илья скривился, как от зубной боли. И в самом деле химия, пороха и прочие ВВ никогда не были его сильной стороной. Ну не давались ему по жизни сложные, многосуставчатые, будто сороконожки формулы, не любил он их, не любил и не понимал… И вот сейчас досадные пробелы в образовании вполне могли выйти боком, заронив в юные головы "братьев" совершенно ненужные подозрения. На самом деле про гексоген ему сказал Железяка, пояснив, что под видом настоящей взрывчатки оперативники ФСБ подгонят им "Газель" с мешками сахара. Гексоген вроде как по виду похож на самый обычный плохо очищенный сахар, да и кто реально станет вскрывать те мешки? Мещеряков в подробности и не вдавался: гексоген, так гексоген… Ему-то что? А теперь вон оно как выходит… Однако отвечать что-то чертову вундеркинду необходимо. Иначе ведь и вправду полезет проверять доставленный товар, и не запретишь… А к чему такая проверка может в итоге привести не хочется думать даже гипотетически…

– Ну, я не специалист, конечно… Но, наверное, это какой-то не совсем чистый гексоген, с флегматизаторами там, или что в таких случаях полагается?

– А, ну тогда понятно, значит не чистый гексоген, а, наверное, какой-нибудь циклотол…

– Вот-вот, это я просто не точно выразился, там спецы так и говорили – циклотол, теперь я вспомнил, – с облегчением подхватил Илья.

– Ну, так это вовсе другое дело, – широко улыбнулся подрывник. – Там того гескогена процентов шестьдесят не больше, а остальное обычный тротил, ингибиторы и флегматизаторы… Такой, конечно, сам по себе от детонации не рванет. Еще придется что-нибудь инициирующее подложить для гарантии.

А вот это было и вовсе в цвет. Железяка настаивал на том, чтобы хоть малое количество взрывчатки, но обязательно собственноручно изготовил кто-то из группы. Это было необходимо, чтобы надежнее пришпилить ребят к планируемому уголовному делу. Все-таки одно нелегальное изготовление вполне тянуло на самостоятельную статью, причем на статью не из легких. Мещеряков уже продумывал как бы замотивировать распоряжение на дополнительную подготовку взрывчатки, так пока и не прейдя к окончательному решению, а тут 34-ый сам шел в ловушку. Оставалось только с ним согласиться.

– А ты как? Сможешь что-нибудь подобное изготовить в домашних условиях?

– Обижаете, Учитель… – Веня довольно ухмыльнулся. – Сделаем в лучшем виде, только посмотреть надо, как там приезжее "говно" расфасовано…

А вот это было уже хуже, показывать знающему пиротехнику вблизи подмененный сахаром гексоген не рекомендовалось.

– Да чего там смотреть? Обычные полиэтиленовые мешки по пятьдесят килограмм из-под реального сахара…

– Пятьдесят это не слабо… И сколько мешков?

– Пять штук заряженных и пять натуральных для камуфляжа…

– Двести пятьдесят килограмм циклотола? Да это полгорода снести можно! Куда столько на какой-то сраный рынок?

Мещеряков мысленно выматерил так бездарно спланировавшего техническую часть операции Железяку.

– Считаешь можно обойтись меньшим количеством? Если уверен, давай пару мешков отложим про запас, пригодится потом…

– Это, смотря как рвать будем… – задумчиво почесал лоб Веня. – Если правильно заряды заложить, то и одного мешка за глаза хватит. Только кто ж нам даст шпуры в стенах бурить?

– Вот и я о том…

– Ладно, шеф, я задачу понял… Сделаю на всякий случай пять инициирующих зарядов, грамм по триста каждый. По одному заряду в каждый мешок, нормально должно выйти. Азид свинца, я думаю, подойдет… Детонирует как миленький… Или все же лучше гремучую ртуть?

– Сдаюсь, – картинно задрал руки вверх Илья. – Избавь меня от научных подробностей. Просто сделай такое, чтобы гарантированно рвануло.

– Можете не сомневаться, Учитель, – расплылся в улыбке Веня. – Сделаем, не впервой…

Участковый инспектор милиции, к своему несчастью обслуживавший участок на котором проживал Варяг, изначально был против этой затеи. Дурная она была какая-то, не сулящая прибыли, и при этом чреватая вовсе даже непредсказуемыми последствиями. Однако ссориться с операми не хотелось, они ребята резкие, не вполне адекватные с точки зрения обычного маленького человечка и весьма даже злопамятные, так что нежелание помочь в «пустяшном» якобы деле, вполне может вылиться потом в крупные неприятности. А неприятностей участковый инспектор не любил, а в особенности не любил те из них, что возникали по служебной линии. Таким образом, натурально выходило, что предложение опера было из серии тех, которые просто невозможно отклонить. Причем сам опер тоже это отлично понимал. Так что все эти мыслишки по поводу того, что, мол, мог и не соглашаться, это лишь самоуспокоение и утеха для реально задетого самолюбия. Однако, как сладко иногда вот так вот помяться перед зеркалом, рассуждая сам с собою, что вечно, мол, подводит по жизни доброта и желание бескорыстно помочь ближнему. Не хотел ведь вот, а из-за отзывчивости своей все равно делаю…

– Да, Василий Кирилыч, попадешь ты с этими лоботрясами под монастырь. Как пить дать, попадешь, – сообщил инспектор своему отражению в зеркале, осуждающе покачав головой.

Отражение послушно отзеркалило укоризненный жест, вернув его инспектору. Так себе было отражение, надо сказать, не особенно хорошо выгядящее, помятое какое-то, обрюзгшее, нескладное… С красными от недосыпа свинячьими глазками… Да и не удивительно, с такой работой как у милицейского участкового инспектора на Бреда Пита походить не будешь… Вообще на человека похожим быть перестанешь, скорее уж на ломовую лошадь… Эх, жизнь, жестянка…

С опером договорились встретиться прямо у подъезда, благо подозреваемый жил прямо тут же, никуда ходить, а тем паче ездить не надо. И то хорошо, в такое утро каждое лишнее движение уже головная боль. Участковый, кряхтя и отдуваясь, влез в форменный китель. Уже несколько лет он из экономии не получал на складе новую форму, надеясь потом выбить из вещевиков ее стоимость деньгами. В принципе, стараниями жены Василия Кирилловича, китель и впрямь до сих пор смотрелся весьма прилично. Не как новый, конечно, но и без явных изъянов и огрехов. Вот только благодаря ей же, сам участковый инспектор за несколько лет изрядно раздобрел, набрав пяток килограммов лишнего веса, потому втискивался в форменную одежку с трудом. Эх, хорошо операм, ходят себе в гражданке и в ус не дуют, а тут вползай в это произведение модельного искусства… Он уже и впрямь подумал было плюнуть на неудобную форменку, и даже потянулся за висящей на спинке стула клетчатой рубашкой, но вовремя опомнился. Сегодня в обычной одежке идти было никак нельзя. Весь "психологический момент", как мудрено выраздился опер, их полулегальной операции строился как раз на инстинктивном почтении нашего человека к милицейской форме. Ведь, строго говоря, никаких законных оснований врываться спозаранку в квартиру к Лебедевым у них не было. Так что рассчитывать они могли лишь на магию форменного мундира и милицейских корочек. Магию, надо сказать, в последнее время изрядно подрастерявшую свою прежнюю силу. Еще раз придирчиво оглядев в зеркале свое отражение и сожалеющее вздохнув бросившимся в глаза капитанским звездам, Василий Кириллович потянулся за валяющейся тут же на банкетке портупеей с потертой коричневой кобурой. Вместо пистолета в кобуре лежала шариковая ручка.

По-правде говоря, именно ее, а отнюдь не закрепленный за капитаном табельный ПМ с полным основанием можно было назвать его личным оружием. Вопреки героическим фильмам и книгам участковый инспектор гораздо чаще занимается снятием нудных объяснений с перебравших алкашей и не поделивших какую-то мелочь соседей, чем преследует со стволом наголо мафиози и бандитов. Ну а в деле составления административных протоколов ручка всяко много полезнее, чем пистолет. На самом деле, именно сегодня ствол может и не помешал бы, придавая владельцу лишней солидности. Вот только оформить участковому инспектору постоянное ношение табельного оружия практически нереально, а получить его в оружейке можно только с санкции начальства для участия в конкретной операции. Василий Кириллович уже и не помнил, когда последний раз держал в руках собственный пистолет. Лет пять, наверное, назад, когда вдруг весь отдел заставили сдавать в тире нормативы по стрельбе… Вспомнив о тех стрельбах, участковый горестно вздохнул, сдача на "удовлетворительно" обошлась ему тогда в две бутылки марочного армянского коньяка… Воспоминание, понятное дело, улучшению настроения не способствовало.

А из подъезда Василий Кириллович вышел даже более несчастным, чем был, когда проснулся, хотя и сам считал, что такое вряд ли возможно. Ко всем неприятностям сегодняшнего утра добавился еще и зашатавшийся каблук на ботинке. Ну вот, не зря говорят, что беда одна не приходит. Еще вчера, когда договаривался с опером, участковый чувствовал неладное. И вот на тебе, три года исправно служили ботинки. Три года! И вот именно сегодня такое расстройство. Еще и соседский котяра наглого черного цвета шмыгнул в подъезде прямо из-под ног. И хотя капитан успел быстро взяться двумя пальцами за пуговицу на мундире и даже суеверно поплевал через плечо три положенных раза, подспудно он понимал, что все происходящее отнюдь не случайно, и похоже ничего хорошего в адресе их с Блиновым не ждет.

А вот, кстати, и он сам, легок на помине. Уже мнется под дверями, смоля дешевую сигаретку и улыбаясь во все тридцать два зуба.

– Опа-на! Здорово, Кирилыч! Чего у тебя такой вид похоронный? Или не рад литруху на халяву срубить?

Радостно-возбужденный вид опера, едва ли не подпрыгивающего на месте от нетерпения, раздражал, потому наскоро пожав протянутую ладонь, Василий Кириллович тут же взял быка за рога.

– Чего-то не вижу я только обещанного литра? А? За пазуху что ли спрятал? Так доставай, не стесняйся!

– Кирилыч, ну ты чего? – развел руками опер, удивленно кругля глаза. – Не с собой же мне на боевую операцию водяру тащить? Получишь, не сомневайся! Все будет в лучшем виде!

– Ага, – разом поскучнел участковый. – Дождешься от тебя потом…

– Да ты чего?! Когда я своих обманывал?! Сказал, будет, значит, будет! Уже даже закуплено все, в сейфе дожидается, в отделе! Ну, бодрее взгляд! Нас ждут великие дела и большая пьянка!

– Трендюли от начальства нас ждут, вот что… – угрюмо прогудел участковый, неприязненно отворачиваясь от возбужденного Блинова.

– Брось, Кирилыч, все путем! – Блинов приобняв участкового за плечи несколько раз дружески его встряхнул. – Нам с тобой еще премию выпишут! В размере трех окладов! Вот увидишь!

– Ага, выпишут, – ворчливо осек разошедшегося опера Василий Кириллович, высвобождаясь из его объятий. – Клистир на полведра скипидара, с патефонными иголками, выпишут… Ладно, пошли, что ли… Чего сиськи мять?

– А то! Конечно, пошли! Я только тебя и жду!

И улыбающийся до ушей, нервно-возбужденный опер сам подтолкнул участкового к подъездной двери. Василий Кириллович, тяжело вздохнув, сделал первый шаг в дышащее знакомым жилым теплом нутро подъезда.

Варяг проснулся разом, мгновенно выпав из непрочной паутины сна и тотчас же полностью осознав себя и все окружающее. Так, одномоментно переходя от сна к яви, просыпаются большие хищные звери. В коридоре слышались голоса. Чужие, незнакомые… И что настораживало больше всего, голоса мужские, властные, резкие, с отчетливо проскальзывающими металлическими нотками. Кто это там у нас? Он прислушался, стараясь уловить о чем идет речь, но стены старого, еще сталинской постройки дома отличались неслабой звукоизоляцией, даже внутри квартиры. Разобрать удалось лишь отдельные слова, но они объяснили все остальное: «старший оперуполномоченный», «уголовный розыск» и наконец его собственные фамилия, имя и отчество… Выходит пришли за ним… Скосив глаза он глянул на большие красные цифры электронных часов. Шесть часов, тридцать две минуты… Ну да, вполне разумно, взять его тепленьким, прямо в постели, пока еще не отошел от сна и не готов к активному сопротивлению. Только это вы хрен угадали, господа! Что ж, значит, где-то наследил. Нашли, вычислили… Не такие дураки оказались, как он всегда о них думал. Но просто найти мало, нужно еще суметь взять.

Стараясь не шуметь, он вскочил с постели и заметался по комнате, лихорадочно натягивая на себя разбросанную с вечера одежду. Черт, вчера поздно вернулся и даже не подумал все аккуратно разложить и повесить. Просто устал, замотался, как собака, а теперь вот, пожалуйста, ничего не найти… Голоса приближались, становились отчетливее. В жесткие, рубленные мужские вплетался тихий и мелодичный женский, встревоженный, вопрошающий… Это говорила его мать, видимо, сейчас незваные гости как раз объясняли, что ее сын опасный преступник, а она все никак не могла в это поверить. Эх, мама, мама… Сердце на миг кольнуло невыносимой животной тоской, до боли захотелось проснуться еще раз. Проснуться так, чтобы все сделанное и прожитое до этого оказалось бы дурным сном, просто предрассветным кошмаром, до жути реальным, но пропадающим с первыми лучами солнца, тающим под ними, испаряющимся без следа.

Варяг несколько раз до боли в суставах пальцев сжал и разжал кулаки, давя в зародыше накатившую слабость. Сейчас не время для сентиментальности и жалостливых фантазий. Сейчас надо спасаться от ареста. Благо квартира не высоко, всего-то второй этаж, даже с учетом старой планировки дома – не смертельно. А если выйдет, можно попробовать спуститься по водосточной трубе. Вот только нужно как-то задержать этих. Интересно, сколько их там?

Аккуратно надавив на совсем неприметный выступ внизу подоконника, Варяг легко снял дощечку, закрывавшую выдолбленный в толстом брусе тайник и, засунув руку в открывшийся паз, извлек на свет пистолет. "Макар" привычно лег в ладонь, патрон уже был загнан в патронник, а еще восемь его собратьев удобно устроились в магазине. Второй обоймы не было, жаль, конечно, но в свое время не обзавелся, так что еще полтора десятка патронов россыпью Варяг просто сгреб горстью и сунул в карман джинсовки. Пистолет вселял уверенность, успокаивал… Может все еще и обойдется, может удастся отбиться и уйти… Да и погибнуть в бою намного лучше, чем сгнить в тюрьме или быть зарезанным, как баран на бойне. Аккуратно отодвинув занавеску, так, чтобы не заметили наблюдатели снаружи, Варяг осмотрел тихую утреннюю улицу. Никого… Только припаркованные на ночь машины… Может в одной из них как раз и затаилась группа захвата? Не могли же они настолько лопухнуться, что не поставили никого с этой стороны… Или могли? Да ладно, чего теперь гадать? Других вариантов все равно нет, так что попробуем выжать максимум из этого.

Шпингалеты на рамах поддались легко. В лицо пахнуло свежим ветерком, принесшим с собой особые бывающие только утром запахи ночной росы и свежести нового дня. В коридоре под чьими-то грузными шагами скрипнули доски. Совсем рядом, уже под дверью. Черт, чуть-чуть не успел… Что ж, вы сами этого хотели! Главное, чтобы мать не пошла с ними… Вернее впереди их… Главное не зацепить ее… Но уж на то чтобы не прикрываться пожилой женщиной у них смелости хватит… Или нет? Ладно, если что успею крикнуть ей, чтобы падала на пол…

Варяг развернулся лицом к входной двери, поднял пистолет на уровень глаз, тщательно прицелившись в середину дверного проема, и мягким движением большого пальца бесшумно сбросил предохранитель. Хорошо, что патрон уже в патроннике, не надо передергивать затвор. Мушка чуть-чуть гуляла в прорези прицельной планки, но в целом держала цель. Пистолет сидел в руке как влитой. Никакой дрожи и лишнего волнения, все как на тренировке в тире. Корпус максимально развернут в одной плоскости с линией прицеливания, левая рука заложена за спину. Дыхание спокойное и ровное. Указательный палец почти выбрал спуск. Ну что? Я готов, заходите…

С хозяйкой квартиры перепуганной неожиданным визитом представителей власти, зябко кутающейся в старый потертый халат женщиной неопределенного возраста, особенно не говорили. Во-первых, сами толком не знали, чтобы такого ей сказать, во-вторых, торопились, а в-третьих, что немаловажно, она особенно и не настаивала на каких-либо разъяснениях прав незваных гостей, полностью загипнотизированная уверенным видом опера и милицейской формой соседа – участкового. Отделались в итоге какими-то формальными общими фразами, и те произносил Василий Кириллович, все же чувствовавший себя весьма неудобно и от того мявшийся и путавшийся в мудреных оборотах официальной речи. Блинов же, едва оказавшись в прихожей, бесцеремонно оттер плечом женщину в сторону, протискиваясь в коридор. Лишь уточнил, уже полуобернувшись назад:

– Сын у себя?

– Да, спит… – растеряно улыбнулась женщина, инстинктивно кивая головой в глубь квартиры.

Этого весьма смутного указания направления дальнейшего движения для Блинова оказалось вполне достаточно. Что-то невнятное пробурчав в ответ, опер широким шагом двинулся вперед, напрочь проигнорировав запоздалый вопрос:

– А в чем собственно дело?

Отвечать на него пришлось не обладавшему оперским нахальством участковому, которому женщина решительно заступила путь. Василий Кириллович попытался было как-то обойти соседку, но был остановлен и даже требовательно схвачен за лацкан мундира.

– Что-то случилось? Он что-то натворил? – и молящий взгляд испуганных глаз.

Участковый устало вздохнул. Как все это было обыденно и знакомо… Сколько раз он уже слышал эти слова, видел точно такие же взгляды… Действительно, в чем бы виновен человек ни был, что бы не наворотил, ломая свою и чужие жизни, все равно всегда находились люди – родители, жены, дети, которые верили ему, а не неопровержимым уликам. Те, что до последнего настаивали на волшебной формуле: "он этого сделать не мог". И плевать, что следствием сто раз доказано, что мог, да еще как. Плевать на чистосердечное признание самого виновного. Они все равно будут стоять на своем. До конца не поверят самым бесспорным фактам. Так и будут твердить: "Оговорили, запугали, заставили…" Потому что, каким бы чудовищем на самом деле человек ни был, все равно всегда найдется тот, для кого вовсе он никакое не чудовище, а совсем даже наоборот самый лучший, добрый, а то и любимый на свете. И попробуй такого в чем-то переубеди, да он тебя даже слушать не станет. Участковый, тоже с огромным удовольствием не общался бы никогда ни с родственниками преступников, ни с их друзьями, не спорил бы с ними, ни в чем бы их не убеждал, но, к сожалению, такого рода общение было неотъемлемой частью его работы. И сейчас, похоже, наступал как раз тот самый неприятный момент, когда матери следует сообщить, что сын, которого она растила, холила и лелеяла, на самом деле самый настоящий преступник.

– Ничего не случилось. Все хорошо. Просто проверяем оперативную информацию, поступившую о вашем сыне. Просто нужно с ним поговорить… Вот и все…

Участковый попытался увильнуть, отделаться несколькими общими фразами, оттянуть неизбежное, вывернувшись хотя бы сейчас, хоть ненадолго. Но обмануть мужчине женщину вообще не просто, слишком развито у женского пола особое внечувственное, интуитивное восприятие. А уж коли речь идет о матери, пытающейся предотвратить опасность грозящую ее ребенку… Тут и вовсе никаких шансов. На самом деле подспудно она уже все поняла, оценив и охотничий азарт, мельком блеснувший в глазах того, широкоплечего, что был в гражданке, его нервную дрожь и нетерпение, и виноватое потерянное лицо соседа, вынужденного выполнять не самую приятную для него обязанность… Все оценила и поняла… Просто еще надеялась на что-то, гнала от себя мысль о пришедшей в дом беде, старалась уверить саму себя, что это ошибка. Потому и держалась сейчас цепко за милицейский мундир, потому и заглядывала в глаза просительно… Ну давай же, давай, скажи, что вы просто ошиблись адресом, или не адресом, но все равно ошиблись, что ничего страшного не произошло… Скажи, ну пожалуйста…

Но участковый молчал, лишь отводил в сторону взгляд, стараясь глядеть куда угодно, только не ей в глаза, наливался виноватой краской и тяжело вздыхал. А тот второй, был уже около Сережиной двери, уже тянул на себя ручку… Она слышала, как пискляво визжат давно требующие смазки дверные петли…

А потом что-то грохнуло… Грохнуло так оглушительно, что у нее зазвенело в ушах… И еще… И еще раз…

– Ох, еб!

Участковый стремительно присел на корточки, беспомощно прикрывая голову руками. Лицо его разом побелело, став рыхлым и неприятным, как брюхо дохлой рыбины, глаза вывалились из орбит.

Саму ее видимо оглушило этим грохотом. Она совсем не понимала, что происходит, с удивлением глядя то на смертельно напуганного соседа, то на почему-то отлетевшего от двери к стене оперативника. Тот не был испуган, наоборот, на лице его отчего-то отражалась обида, по-детски горькая и безутешная, обида и удивление, как у ребенка, которого вдруг обманули, или наказали несправедливо за то, в чем он и вовсе виноват не был. А еще там была боль. Такая боль, что этот большой, сильный человек не мог сам стоять на ногах и медленно сползал по стене, опускаясь на пол, все ниже и ниже… Казалось ноги сами подламываются под тяжестью его тела…

– Андрюха! Андрюху убили!

Крик участкового долетел до нее издалека, будто сквозь заткнувшую уши вату. Какого Андрюху? Почему убили? Кто? И лишь потом она заметила набухающие темно-багровым пятна на груди оперативника. Справа и слева… Еще одно темнело на животе, расплывалось по светлой рубашке густой неопрятной кляксой… Тяжело пахнуло из коридора непонятной гарью и еще чем-то приторно-сладковатым, тошнотным, будто бы от парного мяса… "Так ведь это же кровь…", – поняла она. Кровь…

– Сереженька! Сережа!

Скорчившийся на полу участковый попытался поймать ее за ногу, но пальцы лишь только скользнули по разметавшейся поле халата. Она даже не заметила того, что ее пытались удержать, и в одну секунду оказалась на пороге комнаты сына. В лицо ударило сгоревшей химической кислятиной и одновременно, как ни странно, легкой струей бодрящей утренней прохлады. Мать замерла в дверях. Комната была пуста, лишь шевелилась под ветром небрежно отброшенная от окна штора, открывающая настежь распахнутые рамы.

Земля ударила по ногам неожиданно жестко, левое колено пронзило мгновенной болью, словно невидимый враг вогнал в ногу раскаленную иглу, прошедшую мгновенно от ступни до коленной чашечки. Варяг заученно перекатился через плечо, гася инерцию, высоковато все же оказалось. Пружинисто подскочив на ноги, он вскинул пистолет, готовый стрелять, готовый к бою… Однако улица так и оставалась молчаливой и пустынной. Никто не спешил выскакивать из засады и бросаться на него, не слышны были зычные армейские команды и топот подкованных ботинок по асфальту. Неужели они так лопухнулись, что никого не оставили наблюдать за окнами? Или затаившийся в засаде спецназ просто выжидает момента для атаки? Видят, что он вооружен и не хотят лишних жертв… Варяг огляделся, настороженно поводя пистолетом из стороны в сторону. Улица по-прежнему казалась совершенно мертвой: ряды застывших вдоль тротуара машин, редкие чахлые деревца… Никого… Ничего… Недоверчиво помотав головой он опустил руку сжимающую пистолет и шагнул назад, прижимаясь к стене дома.

Шагнул и тут же вскрикнул от прострелившей колено боли, яркой вспышкой ударившей прямо в мозг, на мгновенье ослепившей, лишившей координации. Вот, мать их, не везет, так не везет! Как минимум вывих, а может быть и перелом. Нога наливалась пульсирующей дурной кровью, распухала, опираться на нее даже слегка не получалось. Закусив губу, он попытался шагнуть еще раз и, вскрикнув, свалился на асфальт, колено предательски подломилось под его весом. От злости и бессилья на глаза навернулись слезы. Хрипло матерясь и тихонько подвывая от невыносимой боли, Варяг попробовал ползти. Получалось плохо… Но все же ему удалось сдвинуться с места. А это было главным. Сейчас нужно было оказаться как можно дальше от дома. Все остальное не имело значение. Все другие проблемы он решит потом. Плевать на боль в ноге, плевать на то, что нет с собой ни денег, ни документов. Все это поправимо, лишь бы успеть выбраться за периметр кольца ментовской облавы, что вот-вот сомкнется вокруг района. Пусть ползком, на четвереньках, по-собачьи, но выбраться. Забиться в любую нору, в любую щель, переждать. Просто переждать лихорадку поиска по горячим следам. А там все отнимем. Там будет время разобраться, что делать. А сейчас ползти! Ползти! Пусть из прокушенной насквозь губы, заливая горько-соленой влагой подбородок, хлещет кровь, пусть слепящая боль сверлом вгрызается в мозг. Главное ползти! Ползти!

Пассажирская «газель» с синими ментовскими номерами и такого же цвета полосой вдоль кузова, завернула в неприметный переулок. Командир группы СОБРа, капитан с добрым прозвищем Андерсен, полученным за любовь к красочным описаниям подвигов своей команды, встряхнулся на переднем сиденье и с подозрением покосился на водителя.

– Ничего не перепутал, служивый? Точно нам сюда? А то будет как в прошлый раз…

– Сюда, сюда, командир. Вон и табличка на доме. Правильно едем, не волнуйся. А что было в прошлый раз?

– В прошлый раз? Ты не знаешь, что было в прошлый раз? – следы дремоты как ветром сдуло с оживившегося лица Андерсена. – А я тебе расскажу! Как раз времени хватит, пока доедем…

– Нет! – с запоздалым раскаянием взвыл водитель. – Не надо, командир, я все уже вспомнил! Не надо…

– Молчать, когда разговариваешь со старшим по званию и должности, – в шутливом приступе гнева сдвигая брови к переносице, гаркнул Андерсен. – Если хотите со мной разговаривать, то молчите!

Водитель с видом полной покорности судьбе молитвенно сложил руки на груди, впрочем, тут же вернув левую обратно на баранку. Сзади издевательски заржали сразу в несколько глоток.

– Так вот, – ничуть не смущаясь реакцией подчиненных, начал рассказ командир. – Едем этак мы в прошлый раз, аккурат на этой самой "газельке" на захват. А тут прямо во дворе дома, в который ехали, черная кошка. Шасть из-под колес и в сторону. Ну, думаю…

Что подумал по поводу нарушавшей правила дорожного движения кошки черной масти командир группы, никому узнать не удалось, потому как именно в тот момент, когда он собирался поведать об этом миру, водитель, совершил отчаянную попытку отвертеться от выслушивания в очередной раз давно набившего оскомину рассказа.

– Гля, командир! В тот раз кошка была, а сейчас вон какой-то хрон после гульки домой ползет на четвереньках! Это ж тоже примета какая-то, да? Когда пьяного встречаешь?

– Где?

– Да вон прямо по газону раскорячился! Видать так штормит, что на ногах держаться уже никак не выходит!

Андерсен глянул в указанном направлении. Действительно на газоне приобняв рукой ствол дерева силился подняться хотя бы на колено молодой парень в перемазанной грязью одежде. Картина и впрямь показалась забавной. Но только на первый взгляд. Лишь мельком глянув в ту сторону, капитан почувствовал, как неровно бухнуло под легким броником сердце, и невольно напряглись, наливаясь напитанной адреналином кровью мышцы. Тело, приобретшее в свое время бесценный опыт выживания в сотнях экстремальных ситуаций, реагировало на угрозу гораздо быстрее, чем медлительный ум успевал ее распознать.

– Тормози! – рявкнул Андерсен опешившему водиле, передергивая автоматный затвор.

И лишь когда "газель" взбрыкнув от неожиданности задом и заюзив колесами по земле замерла, он понял, что же так не понравилось ему в загулявшем ханыге. Откуда вдруг так явственно дохнуло опасностью и смертью, выбрасывая мозг в боевой режим, заставляя вновь почувствовать себя на войне.

Алкоголик при более внимательном рассмотрении оказался вовсе не похож на типичного утреннего путешественника на четвереньках от приютившего на ночь бара, до далекого дома. Движения его, конечно, выглядели со стороны рванными и расфокусированными, как у изрядно подгулявшего индивидуума, но так казалось только на первый взгляд. Опытным глазом Андерсен распознал, что кажущаяся неловкость вызвана перебитой ногой, которую "гуляка" вынужден волочить за собой, не в силах на нее опереться. А если учесть этот факт, то и все остальные казавшиеся столь комичными подергивания и рывки, окажутся вполне оправданными и вовсе не смешными. Совершенно не смешными. Потому что в правой руке у неизвестного "алкоголика" оказался зажат пистолет Макарова. Да, не больше, не меньше…

Фигня, конечно, по-сравнению с "ксюшей" в руках соборовца, особенно учитывая дистанцию метров в двадцать. Но при некоторой сноровке и опыте стрельбы на этой дальности можно и из "макарки" в человеке таких дырок понаделать, что никакой хирург не заштопает. Был еще вариант, наиболее, кстати вероятный, что у человечка в руках вовсе даже не боевой пистолет, а его резинострельный, пневматический, или даже газовый клон. Развелось в последнее время пугачей, для лохов, желающих продемонстрировать окружающим мужскую крутизну. Однако в таком направлении натасканный на кровь мозг собровца не думал сейчас совершенно. Если пистолет в последствие окажется безобидной пшикалкой, тем лучше, но настраивать себя на такой исход, не убедившись предварительно в своей правоте, может только конченный олигофрен. Нет уж, пока сам не подержал пистоль в руках, будем считать, что он полноценный боевой, и действовать соответственно.