Текст книги "Конан Дойл"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Максим Чертанов
Конан Дойл

Предисловие
ЧТО И ОТКУДА МЫ ЗНАЕМ О ЖИЗНИ АРТУРА КОНАН ДОЙЛА

Любая биография – это вымысел, который тем не менее должен быть увязан с документальными данными.

Дональд Рейфилд. Жизнь Антона Чехова

Подробных и вразумительных биографических книг о Конан Дойле не так уж много; при его популярности их могло бы быть значительно больше. Одна из причин заключается в том, что до самого последнего времени большая часть его архивов (переписка, дневниковые записи, черновики) была недоступна для исследователей; новые значительные работы появлялись по мере того, как приоткрывался архив.

После смерти писателя в 1930 году весь его архив находился у вдовы; после ее смерти в 1940-м документы перешли во владение сына Адриана, который не пожелал предоставить их для широкого доступа; единственным источником для биографов могли служить мемуары самого Дойла, опубликованные при его жизни, в 1924-м. Первую значительную биографическую работу о писателе издал Джон Ламонд [1]1
  Lamond J. Arthur Conan Doyle: A Memoir. London, 1931.


[Закрыть]; книга была в основном посвящена деятельности Дойла как пропагандиста спиритизма и не стала популярной у широкой публики. В 1943 году популярное жизнеописание Дойла опубликовал Хескетт Пирсон [2]2
  Pearson H. Conan Doyle: His Life and Art. London, 1943.


[Закрыть], специализировавшийся на биографиях известных людей. Эта книга, написанная в несколько снисходительном тоне, вызвала недовольство у Адриана Дойла, и тот вскоре опубликовал свою версию биографии отца [3]3
  Conan Doyle A. The True Conan Doyle. London, 1945.


[Закрыть]– довольно тенденциозную и малоинформативную. Адриан также оказал помощь в написании биографической работы известному детективному писателю Джону Диксону Карру [4]4
  Dickson Carr J. The Life of Sir Arthur Conan Doyle. London, 1949.


[Закрыть], предоставив в его распоряжение часть семейных архивов. Именно на книге Карра (и, разумеется, на мемуарах самого Дойла) базировались все последующие биографии вплоть до конца ХХ века.

Адриан умер в 1970 году, и архив унаследовала его вдова Анна Андерсон, которая скончалась в 1992-м. После этого между оставшимися в живых родственниками Конан Дойла начались длительные и запутанные тяжбы из-за наследства. В 1997-м умерла младшая дочь писателя Джин, завещавшая свою часть архива библиотеке Британского музея. Это открыло новые возможности для биографов. Мартин Бут в 1997 году издал книгу «Доктор и детектив: биография сэра Артура Конан Дойла» [5]5
  Booth M. The Doctor and the Detective: A Biography of Sir Arthur Conan Doyle. London, 1997.


[Закрыть]: это очень серьезная исследовательская работа, хоть и перегруженная второстепенной информацией. В 1999-м вышла одна из наиболее популярных современных биографий Дойла – «Рассказчик историй» Дэниела Стэшовера [6]6
  Stashower D. Teller of Tales: The Life of Arthur Conan Doyle. New York, 1999.


[Закрыть]; книга очень доброжелательная и, подобно работе Карра, старательно обходящая острые углы.

В 2004-м другие наследники Дойла (потомки вдовы Адриана) выставили имеющиеся у них документы на аукцион «Кристи», в ходе которого основную часть документов также приобрела библиотека Британского музея. В результате этого в 2007-м были опубликованы сразу две книги: «Артур Конан Дойл: жизнь в письмах» Стэшовера, Лилленберга и Чарлза Фоли [7]7
  Lellenberg J., Stashower D., Foley C. Arthur Conan Doyle: A Life in Letters. London, 2007.


[Закрыть]и «Конан Дойл: человек, создавший Шерлока Холмса» Эндрю Лайсетта [8]8
  Lycett A. The Man Who Created Sherlock Holmes: The Life and Times of Sir Arthur Conan Doyle. London, 2007.


[Закрыть]. Первая из них представляет собой сборник писем с комментариями, вторая – биографический текст, автор которого сделал основной упор на внутренний мир своего героя и в итоге изрядно перенасытил книгу психологической символикой и физиологическими подробностями.

Казалось бы, точка в деле поставлена – но рецензенты по-прежнему пишут, что всеобъемлющей и всесторонней биографии Конан Дойла до сих пор нет. Во-первых, многие документы, как предполагается, недоступны по сей день либо уничтожены. Во-вторых, вновь открывшиеся архивы пролили не так много нового света на жизнь писателя, как того ожидали исследователи и читатели. В переписке он был весьма сдержан, о своем внутреннем мире писал мало; те стороны его жизни и жизни его семьи, которые представляли загадку для исследователей, так загадкой и остались: скелеты (если они были) предпочитают прятаться по своим шкафам. Но англоязычный мир по крайней мере узнал что-то новое; на русский же язык до сих пор переведены только старые биографические работы Пирсона и Карра, да и то с купюрами. Русскоязычной биографии Дойла вообще никогда не существовало: есть только отдельные статьи.

Автор данной работы ни в малейшей степени не пытался пересказывать новые биографические книги о Дойле и просит прощения у читателя, который на это рассчитывал. Эти книги рано или поздно будут переведены. Автор пытался сделать совсем другое: во-первых, написать биографию Конан Дойла «с русским акцентом», а во-вторых, увидеть жизнь героя глазами не профессионального исследователя, каковым автор отнюдь не является, но простодушного рассказчика – такого же простодушного, как доктор Уотсон, питающего столь же простодушное пристрастие к словечку «мы» («мы с читателем») и простодушно старающегося руководствоваться словами своего героя: «Каждая книга – это мумифицированная душа, сохраняющаяся от забвения в саване из навощенной холстины, выделанной кожи и печатной краски. Под переплетом каждой правдивой книги заключена концентрированная суть человека. Личности писателей стали легкими, тела их превратились в прах, а в вашем распоряжении – их истинный дух».

Если перечитывание книги не доставляет удовольствия, то и читать ее ни к чему.

Оскар Уайльд

Часть первая
ДОКТОР УОТСОН (1859—1890)

Глава первая
ЗА ВОЛШЕБНОЙ ДВЕРЬЮ

Один из самых злоязыких людей, когда-либо живших на свете, Владимир Набоков, ни в грош не ставивший Достоевского, Камю и Томаса Манна, называвший Драйзера и Голсуорси «неимоверными посредственностями», всегда проявлял снисходительность и даже нежность, когда речь шла о писателях его детства. Правда, признаваясь в интервью Альфреду Эппелю, что когда-то одним из его самых любимых авторов был Конан Дойл, он добавлял, что со временем очарование его книг поблекло. Детское – детям. Но чуть не в каждой второй книге взрослого Набокова мы можем разглядеть острый профиль Шерлока Холмса, выглядывающий из-под строчки или упрятанный в какую-нибудь анаграмму. Так поблекло ли очарование для Набокова, для интеллектуала Умберто Эко, написавшего роман о Вильгельме Баскервильском, для Станислава Лема – или что-то от этого волшебного сияния осталось навсегда?

В своей книге мемуаров «Воспоминания и приключения» («Memories and Adventures» [9]9
  Цитируется в переводе М. Кореневой и М. Ремизовой. (Здесь и далее – примечания автора.)


[Закрыть], на которую нам предстоит ссылаться постоянно, Артур Конан Дойл не без тщеславия заметил, что мог бы проследить родовое древо своих предков за пятьсот лет. Однако на страницах книги он не сделал этого, справедливо полагая, что не всякому читателю такой экскурс может быть интересен. Да и не всегда можно доверять этим деревьям: нынче любой из нас может, обратившись к специалисту и уплатив требуемую сумму, получить такое хоть за тысячу лет. Не стоит думать, что людям XIX века в своих семейных хрониках никогда не случалось немножко подтасовывать факты. Во всяком случае, в «Английском биографическом словаре» Дойлы пятисотлетней давности не упоминаются, а первым представителем рода, попавшим на страницы справочника, был дед писателя – Джон Дойл, сын дублинского ирландца, ярого католика, когда-то владевшего поместьями, но во времена Реформации изгнанного, как многие паписты, со своих земель и вынужденного заняться коммерцией.

Отец Джона Дойла торговал тканями (шелком и льном), а сам Джон уже ничем не торговал. Когда ему исполнилось двадцать, он уехал из Ирландии в Лондон и стал профессиональным художником – даже, можно сказать, двумя художниками одновременно. Под собственным именем он писал вполне традиционные картины, которые выставлялись в художественных галереях и пользовались умеренным успехом, а другая его ипостась под псевдонимом «Х. Б.» избрала довольно редкое амплуа – карикатуру. Как и сейчас, карикатуристы изображали тогда разного рода знаменитостей, в основном – политических деятелей; разница лишь в том, что в те годы, к которым относится расцвет творчества Джона Дойла – вторая четверть XIX века, – в газетах карикатуры не помещали; их литографировали на отдельных листах и продавали в книжных лавках. Спрос на подобный жанр был весьма велик, а за рисунками загадочного «Х. Б.» выстраивались настоящие очереди. Так что денег Джон Дойл зарабатывал немало.

И Артур Конан Дойл, и его сын Адриан пишут о том, что их предок был в своей работе намного утонченнее других популярных карикатуристов, сводивших весь юмор к утрированию физических черт изображаемого лица, тогда как Джон Дойл первым внес остроумие в сюжеты. Серьезная живопись, ценимая лишь знатоками – и юмористические рисунки, которые сметают с прилавков: повторение этой двойственности можно увидеть в жизни внука, которого немного раздражала баснословная популярность написанных им детективных рассказов в сравнении с остальной его прозой; однако нет никаких данных о том, что Джона Дойла бешеный успех его карикатур хоть чуточку огорчал. Это был уравновешенный человек с большим чувством юмора, высокий красавец, отличавшийся великолепной осанкой, «настоящий джентльмен», числивший среди своих знакомых королеву Викторию и принца Уэльского и близко друживший со многими выдающимися людьми того времени (Теккереем и Диккенсом, к примеру: они-то, конечно, знали тайну «Х. Б.»).

Джон Дойл женился на девушке по имени Марианна Конан, которая, если верить генеалогическим изысканиям ее брата Майкла (он еще сыграет немалую роль в жизни Артура Конан Дойла), тоже происходила из очень древнего рода: Конаны приходились родней герцогам Бретани, а одного из них, Артура Конана (обратим внимание на имя), даже увековечил Шекспир в хронике «Король Иоанн»; этого несчастного Иоанн Безземельный приказал ослепить, дабы тот не претендовал на престол. Отец Марианны и Майкла был ирландцем, как и отец Джона Дойла, и тоже торговал тканями. Майкл Конан, как и Джон Дойл, прекрасно рисовал. Он был художественным критиком и почти всю жизнь прожил в Париже. Марианна умерла задолго до рождения Артура Конан Дойла, но в его работах она вместе с Майклом обретет жизнь вечную: мы ведь помним, не правда ли, что бабушка Шерлока Холмса была сестрой французского художника Верньо?

У Джона и Марианны было семеро детей: пять сыновей и две дочери. Один сын и одна дочь умерли еще детьми. Все выжившие сыновья унаследовали художественный талант отца (о дочери, Аннет, в этом отношении ничего не известно; основным ее увлечением была музыка). Старший, Джеймс, писал исторические хроники и сам делал к ним иллюстрации. Второй, Ричард, в наибольшей степени пошел по стопам отца: он иллюстрировал «Панч», первый английский сатирический журнал, существующий и поныне, а также книги самых значительных писателей того времени. Третий, Генри, стал художественным критиком, а впоследствии – директором Национальной галереи живописи в Дублине. Все эти трое были преуспевающими людьми и, как сказали бы мы сейчас, полностью реализовались в жизни.

Лишь судьба младшего, Чарлза Алтамонта, родившегося в 1832 году, сложилась, мягко говоря, не так удачно. Он, как и все Дойлы, великолепно рисовал; своей профессией выбрал архитектуру, получил соответствующее образование, но в Лондоне для него подходящей должности не нашлось, и в 1849-м, совсем мальчишкой, он принял должность в Эдинбурге, в Государственной палате по промышленности. Среди биографов, как ни странно, до сих пор нет единства относительно того, как же точно называлась эта должность – то «геодезист», то «архитектор», то «инженер», то «заместитель главы управления», – но все сходятся на том, что это была работа клерка.

Такое «распределение молодого специалиста» уже само по себе считалось неудачей – лондонцы, как и москвичи, любой другой город воспринимали как жуткую дыру, а на севере, в Эдинбурге, по их мнению, чуть ли не волки по улицам расхаживали, – но, с другой стороны, город всегда славился своей архитектурой, и в XIX веке в нем очень много строили. Чарлз надеялся, что будет проектировать здания – пусть не такие, как королевская резиденция Холируд, где Мария Стюарт венчалась с лордом Дарнли, но уж, по крайней мере, больницы, банки, жилые дома. Однако обязанности, которые ему поручили, были далеки от творческих: не столько архитектура, сколько бухгалтерия. И все-таки место было само по себе перспективное, можно сделать хорошую карьеру – только имей терпение.

Так что в первые годы Чарлз был настроен оптимистично, и Эдинбург, где всё, как принято говорить, «дышало историей», ему нравился: романтическая натура всегда отыщет очарование в глуши. Эндрю Лайсетт в своей книге о Конан Дойле называет Эдинбург призрачным, странным, почти зловещим местом, городом контрастов: изысканнейшая архитектура – и непролазная грязь и вонь на улицах. Конечно же он не был такой уж глушью, как казалось старшим братьям Чарлза, однако с интеллектуальной и светской жизнью там дела обстояли – по сравнению с Лондоном – не ахти как. Эдинбург подарил миру множество великих людей, но, как правило, жить там они почему-то не оставались, а стремились в Лондон – тенденция, знакомая и нам. Для Чарлза так и не нашлось подходящего круга общения – возможно, это его в конце концов и сгубило. «Он обладал живым и игривым остроумием, а также замечательно утонченной душой, дававшей ему достаточно нравственного мужества, чтобы встать и покинуть любое общество, где велся разговор в грубой манере», – напишет Конан Дойл об отце: надо полагать, вставать и уходить тому приходилось нередко. И еще в Эдинбурге очень, очень много пили – большое искушение даже для утонченных людей...

Ирландцы в Шотландии, естественно, тянулись друг к другу; по рекомендации местного священника Чарлз поселился в доме своей соотечественницы Кэтрин Фоли, вдовы, проживавшей со своими двумя дочерьми; ее отец был торговцем, как и предки Чарлза, а покойный муж преподавал в медицинском колледже. Кэтрин овдовела рано. Она заведовала курсами подготовки гувернанток и считалась женщиной бедной, но тем не менее отправила свою двенадцатилетнюю дочь Мэри Джозефин Элизабет получать образование во Францию (про их капиталистическую бедность мы еще поговорим); в 1855-м, окончив колледж, Мэри вернулась к матери. Чарлз Дойл мельком видел ее перед отъездом; теперь ей исполнилось семнадцать лет. Они полюбили друг друга и летом того же года поженились. Вторая жена Артура Конан Дойла Джин впоследствии скажет о свекрови, что та была «сильной, доминирующей личностью под покровом самой обаятельной женственности», а Чарлз был красив, добр и – к сожалению – весьма мягкотел и легкомыслен. Нетрудно догадаться, кто у кого оказался под каблуком.

Мэри была миниатюрной изящной женщиной, до старости моложавой (когда Артуру Конан Дойлу будет двадцать два года, кондуктор в поезде ошибочно примет его мать за жену), с необычным и даже экстравагантным характером: она была, как мы бы выразились, «зациклена» на своих чрезвычайно аристократических предках, с которыми предки Чарлза не могли идти ни в какое сравнение (биографы считают, что претензии Мэри Фоли на древность ее рода были совершенно безосновательны). В автобиографическом романе «Письма Старка Монро» («The Stark Munro Letters») Конан Дойл писал о матери своего героя: «По прямой линии Пекенгэмы (она урожденная Пекенгэм) считают в числе своих предков нескольких выдающихся людей, а по боковым, – о, по боковым линиям нет, кажется, монарха в Европе, который не был бы с нами в родстве... „Ты в очень близком родстве с Перси, а в жилах Салтайров тоже есть кровь Перси. Правда, они только младшая линия, а мы в родстве с старшей; но из-за этого мы не станем отвергать родство“, – она бросила меня в пот, намекнув, что может легко уладить дело, написав леди Салтайр и выяснив наши отношения. Несколько раз в течение вечера я слышал, как она снисходительно бормотала, что Салтайры только младшая линия». Дойл замечал также, что, когда ему случалось каким-либо поступком заслужить одобрение матери, она говорила, что сын пошел в ее благородную родню; если же ему случалось свернуть с прямой дорожки, это, конечно, было дурное влияние отцовой ветви.

Молодая семья провела медовый месяц в отеле, потом несколько раз переезжала с одной квартиры на другую. Во всех биографиях Конан Дойла мы читаем, что его семья, когда он был ребенком, была оченьбедна – встречается даже слово «нищенство». Поскольку в дальнейшем речь о бедности, богатстве, доходах и расходах будет заходить довольно часто, давайте сразу попробуем разобраться с материальным положением Дойлов. Итак, Чарлз был служащим, и его жалованье составляло 220 фунтов в год в начале карьеры (к концу ее оно увеличится очень незначительно – до 240). Один тогдашний фунт стерлингов можно приравнять – разумеется, приблизительно и грубо – к современным ста долларам США. Получается, что годовой доход молодой семьи (у Мэри за душой практически ничего не было) был около 22 тысяч долларов, то есть примерно 1800 долларов в месяц – не так плохо для семьи из двух человек. Квалифицированный рабочий или ремесленник получал тогда в два с половиной раза меньше. За свои «жалкие жилища» из пяти-шести комнат Дойлы платили значительно меньше, чем платим мы, снимая однокомнатную квартиру на окраине Москвы. Были, конечно, у викторианцев такие расходы, каких большинство из нас не знает – покупать уголь и дрова, платить прислуге. К тому же детей у Дойлов будет восемь (две девочки умрут в младенчестве). И все же до настоящей нищеты супругам было далеко. В доме всегда были хорошая мебель, картины, прислуга. В сравнении с диккенсовскими бедняками или с Акакием Акакиевичем, годами зарабатывавшим на новую шинель, фигуры Чарлза и Мэри Дойл, страдавших оттого, что они не могут принять гостей, как подобает благородным джентльменам и леди, могут вызвать у нас скорее усмешку, чем жалость.

Предполагалось, что Чарлз будет быстро продвигаться по службе, но этого не случилось, хотя он – во всяком случае, поначалу – относился к своим обязанностям с огромным рвением, хватаясь за любую работу, в том числе и выходившую за рамки его служебных обязанностей; для карьеры, как известно, не так важно много работать, как в нужное время говорить нужным людям нужные слова, а к этому он оказался решительно неспособен. Тем не менее он совсем неплохо зарекомендовал себя именно в качестве архитектора, разработав ряд впечатляющих проектов, среди которых были фонтан во дворе замка Холируд и витражи для собора в Глазго – чем не сбывшаяся мечта? Но более важным в его жизни стало другое занятие – живопись (похоже, это фамильная черта Дойлов: делать одну работу для денег, а другую для души). Он писал оригинальные акварели, изображавшие готические пейзажи и сказочных животных. В том же духе, кстати, работал и Ричард Дойл, чьей визитной карточкой были прелестные эльфы, танцующие на обложке «Панча», только картины Чарлза были более причудливы, более фантастичны и в них при всей солнечной яркости красок с самого начала ощущалось что-то трагическое – про обоих мы бы сейчас сказали, что они творили в жанре фэнтези.

Однако и как художник Дойл не смог добиться успеха. Вся беда в том, что он был слишком талантлив, при этом – дьявольски горд, да еще и слабохарактерен. Сочетание фатальное для человека, который хочет не просто заниматься искусством, но получить признание и зарабатывать деньги; такой может продвинуться лишь в том случае, если очень повезет или если он получит хорошую протекцию. Не совсем ясно, почему отец и старшие братья не смогли оказать ему такую протекцию. Они предлагали ему перевестись в Лондон, но опять же на чиновничьи должности, а этого он не хотел; неужели не нашлось бы для него хоть какого-нибудь места, предполагавшего творческую работу? Возможно, причиной столь слабого участия родственников в судьбе Чарлза было то, что он очень рано пристрастился к спиртному. Как пишет Конан Дойл об отце, судьба поместила этого «человека с чувствительной душой в условия, которым ни возраст его, ни натура не готовы были противостоять».

Грубоватые и прозаические шотландцы мечтательного очарования картин Чарлза по достоинству не ценили (хотя в подарок принимали охотно); он пытался «пристроить» их в Лондоне, но каждый раз терпел поражение, а горе заливал выпивкой. Время от времени он получал от лондонских издателей заказы на иллюстрации к книгам, обычно детским. В общей сложности он проиллюстрировал 17 изданий. Иллюстрации приносили Чарлзу дополнительно около 50 фунтов в год (между прочим, он еще и подрабатывал в качестве художника по уголовным делам для полиции Эдинбурга); это было неплохим подспорьем, особенно в начале семейной жизни, и другой человек, вероятно, был бы горд тем, что его проектные работы и иллюстрации востребованы, и не желал ничего лучшего. Но Чарлз, рассчитывавший на быстрое и громкое признание его таланта и ревниво сравнивавший свою карьеру с куда более блестящей карьерой старших братьев, был сильно разочарован. Уже скоро – когда один за другим начнут появляться дети и в бюджете семьи образуется куча дыр, а до всемирной славы будет все так же далеко, – он сломается.

Но пока что всё достаточно радужно: отец семейства еще надеется сделать карьеру, семейство живет на Пикарди-плейс, 11 (это окраина, но квартиры там считаются вполне приличными). Мэри Энн Конан (домашнее имя – Аннет), родившейся в 1856-м, уже три года, а 22 мая 1859 года на свет появляется первый сын (за год до него родилась и почти сразу умерла еще одна девочка). Он родился крупным и здоровым, каким останется на всю жизнь. Его назвали Артур Игнатиус Конан. Крестным отцом ребенка стал его парижский двоюродный дед Майкл Конан, любитель генеалогии, и, похоже, одно из имен новорожденному (как и его сестре) было дано не только в честь крестного, но и в память о том самом бедняге Артуре Конане, которого упоминал Шекспир. Впоследствии, уже став писателем, Артур Дойл превратит одно из своих имен в часть фамилии.

Время шло, дети росли, родилась и через полтора года умерла еще одна дочка, с Пикарди-плейс переехали на другую квартиру, а карьера Чарлза не продвигалась. Он уже ни дня не мог обходиться без спиртного. У него начала развиваться депрессия и, что еще хуже, – случались припадки буйства, во время которых он мог причинить вред себе и окружающим. Не нужно представлять его злобным, заросшим бородою безумцем с дикими глазами: все, кто видел Чарлза Дойла в те годы, характеризовали его как деликатного, тихого человека, оригинального и остроумного собеседника. Современные исследователи, изучавшие жизнь Чарлза, пишут о нем с жалостью и сочувствием, как о натуре непонятной, трагической, несчастной. Все верно – с точки зрения мужчин. Но женщины, наверное, лучше поймут, что такое муж-алкоголик и как тишайший человек внезапно превращается в зверя. Воспитанием детей занималась мать – ни биографы Артура Конан Дойла, ни он сам не упоминают о каком-либо интересе Чарлза к своим детям и о его влиянии на них. И хозяйство и воспитание – все полностью легло на плечи Мэри Дойл. «Самой причудливой смесью домохозяйки и леди» назвал Конан Дойл свою мать в «Письмах Старка Монро»; там же он вспоминал ее «с ложкой, помешивающей овсянку, в одной руке, и „Revue des deux Mondes“ [10]10
  «Revue des deux Mondes» («Обозрение двух миров») – журнал на французском языке, выводящий с 1829 года и освещающий новости французской культуры для читателей в Англии и США.


[Закрыть]в другой».

В книге «Истинный Конан Дойл», написанной Адрианом Дойлом о своем отце, мы видим «мальчика, с нежнейшего возраста погруженного в рыцарскую науку XV века, растущего в лоне семьи, для которой родовая гордость имела бесконечно большее значение, чем неудобства, вызванные сравнительной бедностью окружающей обстановки». Почти все биографы Конан Дойла подробно описывают «средневековую» атмосферу, что царила в доме и определила впоследствии круг интересов нашего героя: «Руководимый матерью мальчик стал знатоком геральдики и почитателем древностей. Когда к нему в руки попали школьные учебники, сыгравшие весьма второстепенную роль в его образовании, он уже с головой ушел во все хитросплетения своей родословной, со всеми младшими ветвями рода и брачными узами за шесть предшествовавших столетий, и, что самое главное, как верное мерило земных ценностей ему был привит незыблемый и неумолимый кодекс древнего рыцарства...»

Безусловно, Мэри пыталась привить детям (особенно сыновьям) свое увлечение генеалогией и геральдикой и свою гордость предками – а чем еще ей было гордиться, бедной, разве что мужем, не сделавшим карьеры, пьющим и поднимающим руку на нее и детей? Однако любопытно, что в главе «Воспоминаний и приключений», посвященной ранним годам Артура Дойла, этот средневековый колорит как-то не чувствуется: «О своем детстве я мало что могу сказать, за исключением того, что дома мы вели спартанский образ жизни, а в эдинбургской школе, где наше юное существование отравлял размахивающий ремнем учитель старой закалки, было и того хуже». Трудно сказать, занимался ли этот злодей Свирс рукоприкладством в отношении учащегося Дойла просто так, без малейших оснований, или на то все же были какие-то причины. Не исключено, что были, так как сразу вслед за учителем и полученными от него колотушками идут воспоминания о драках с соседскими детьми: сплошь разбитые головы и коленки. Дрался этот ребенок беспрестанно, если верить мемуарам, а не верить им трудно, ибо в них почти семидесятилетний автор с документальной точностью запечатлел все свои наиболее значительные шишки и «фонари» под глазом. «Товарищи мои были грубыми мальчишками, и сам я стал таким же». Ни о каком Средневековье, ни о каких рыцарях и гербах в этой главе – ни слова. То есть читаться-то лекции по геральдике читались, но вряд ли их воздействие на мальчишку было таким уж сильным, и при всей любви к матери Артур Конан Дойл во многих своих текстах будет подтрунивать над ее увлечением.

А теперь насчет «мальчика, растущего в лоне семьи». Сам Дойл – и вслед за ним его «классические» биографы – умолчал об одном важном обстоятельстве, но современным исследователям оно хорошо известно. Дело в том, что в лоне семьи маленький Артур жил только до четырех лет. В 1863 году (по некоторым источникам – в начале 1864-го) Мэри Дойл попросила свою знакомую Мэри Бартон взять мальчика к себе. В доме Мэри Артур прожил четыре года; он и в школу начал ходить, когда жил там. Такое поразительное решение матери было вызвано жестокостью, которую Чарлз Дойл проявлял по отношению к своей семье и особенно к сыну – жестокостью, по-видимому, далеко выходящей за рамки обычной викторианской грубости, раз уж мать решилась отдать ребенка в чужую семью. Не исключено, что даже жизни малыша угрожала опасность – или, во всяком случае, мать так считала (не забудем, что совсем недавно умерла ее двухлетняя дочь).

Лучшего выбора, чем семья Бартонов, Мэри Дойл вряд ли могла сделать. Мэри Бартон была чрезвычайно образованным человеком и выдающимся общественным деятелем. Она стала первой женщиной – членом совета директоров эдинбургского института Хэриота-Уатта, входившего в восьмерку старейших учебных заведений Великобритании (сейчас он имеет статус университета). В 1869-м, еще до вступления в эту должность, Мэри возглавила кампанию за прием в институт девушек на одинаковых условиях с юношами (закон о равном праве женщин и мужчин на получение высшего образования был принят в Шотландии лишь в 1889-м). Она также добилась открытия вечернего отделения для работающей молодежи и из своих личных средств учредила стипендии для лучших студентов-вечерников – разумеется, независимо от пола. Убежденная феминистка, Мэри Бартон выступала за равенство во всем: мальчиков, по ее мнению, необходимо было обучать вязанию, шитью и кулинарии в той же степени, что и девочек. Когда мы далее будем говорить об отношении взрослого Конан Дойла к «женскому вопросу», нужно все время помнить о Мэри Бартон – иначе многое в его позиции (заинтересованной и довольно противоречивой) будет нам непонятно. А что касается уроков штопки, они сильно пригодятся Артуру, когда он начнет жить один и по бедности – уже настоящей бедности – на некоторое время станет сам себе домохозяйкой.

Дом, где жила Мэри Бартон, назывался Либертон-Бэнк-хауз; несколько лет тому назад печать широко освещала конфликт, возникший вокруг этого дома – на его месте собирались открыть очередной «Макдоналдс». К жизни самого Конан Дойла эта история вроде бы отношения не имеет, но упомянуть о ней нужно: дело в том, что многочисленным домам, где будет жить наш герой, вообще катастрофически не везло. Дом, в котором он родился, давно снесли; на месте следующего жилья семьи Дойлов функционирует общественный туалет; другие дома также перешли в чужие руки. И это притом что по всему миру открывались и продолжают открываться новые музеи, посвященные Конан Дойлу. Либертон-Бэнк-хауз пока что удалось отстоять...

Мэри Бартон постоянно навещал ее живший неподалеку брат, Джон Хилл Бартон, человек тоже весьма выдающийся, у которого была одна общая черта с Чарлзом Дойлом: его профессия не вполне совпадала с его призванием. Юрист по образованию, он служил секретарем тюремного совета, но страстью его были литература и история. Своими трудами по истории Шотландии он заслужил титул королевского историографа. Посещая сестру, он много возился с Артуром. Его сын Уильям был тремя годами старше Артура Дойла и, насколько позволяла разница в возрасте, казавшаяся в ту пору громадной, подружился с ним. Интересная деталь: если Артур Дойл, сын инженера, станет писателем, то сын писателя Уильям Бартон сделается инженером, причем известным на весь мир: ему суждено жить в Японии и возводить небоскребы. Друзья детства будут поддерживать переписку и много лет спустя: Дойл посвятит Уильяму свой первый роман и у него же будет консультироваться, когда придет пора писать рассказ «Палец инженера».

Нет, конечно же Мэри Дойл сына не бросила. И он бывал регулярно дома (Чарлз тогда еще ходил ежедневно на службу), и она приходила в Либертон-Бэнк-хауз. Они постоянно бывали вместе, но не меньше времени и внимания Артуру уделяли Мэри Бартон и ее брат. Некоторые исследователи считают, что своим интересом к истории и литературе он обязан не столько матери, сколько семье Бартонов, – и, учитывая его тогдашний возраст, от четырех до восьми, самый восприимчивый, пожалуй, с этим есть смысл согласиться. Но сам Дойл, высказавший в своих мемуарах тысячу благодарностей разным людям, когда-либо ему помогавшим и оказавшим на него влияние, ни единым словечком не обмолвился о существовании женщины, которая отчасти заменила ему мать. Ведь иначе ему пришлось бы объяснять, кто она такая и почему он жил не со своей семьей, – а скелеты из своего семейного шкафа Дойл прятал чрезвычайно тщательно.

Обе Мэри читали очень много и приучили к этому занятию Артура; он читал книги по своему выбору, поначалу гораздо больше интересуясь тиграми, львами и индейцами, снимающими с белых скальпы, нежели английской историей; лишь лет с десяти любимым его автором стал Вальтер Скотт. Так что не совсем уж не от мира сего была Мэри Дойл, и не стоит преувеличивать «средневековость» полученного Артуром воспитания и напрямую выводить из него будущие исторические романы. Мэри Дойл и Мэри Бартон учили Артура не бить тех, кто слабей, а, напротив, вступаться, если их бьют другие, и никогда не обижать девочек; очень жаль, если это – принципы Средневековья. Во всяком случае, помешан на генеалогии Артур Конан Дойл никогда не будет и предпочтет не чваниться заслугами предков, а обрести собственные.