Текст книги "Марк Твен"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

Предположительно в этот период он взялся за автобиографический роман «Индиантаун» («Indiantown»), от которого сохранились лишь небольшие фрагменты: маленький городок типа Ганнибала, персонажи, напоминающие Клеменсов, философ-самоучка Годкин, похожий на Макфарлейна, у которого учился жизни юный Сэм. В центре – супружеская пара Гридли: идеальная Сьюзен перевоспитывает неотесанного Дэвида; если видеть в них супругов Клеменс, то это единственный случай, когда Твен позволил себе что-то вроде критики в адрес жены. Дэвид обожает Сьюзен, считает ее верхом совершенства и благодарен за то, что она заставила окружающих и его самого «взглянуть на себя по-новому», но она чрезмерно вмешивается в его работу, и иногда ему кажется, что он играет навязанную роль, – как «простая кухонная мебель, которую перенесли в гостиную и замаскировали роскошной позолотой». (Возможно, автор был раздражен запретом жены на публикацию «Человека».)

В санатории было мило, но скучно, отец и старшая дочь рвались в город. 1 октября семья уехала: Джин сможет продолжать лечение в лондонском филиале. Сняли квартиру на Веллингтон-корт, рядом с клиникой. Там Твен написал задуманный десять лет назад рассказ «Смертельный диск» («The Death Disk»; опубликован в «Харперс мэгэзин» в 1901 году), основанный на реальном эпизоде: в 1649 году в Уэльсе Кромвель обвинил в измене трех офицеров, казнить хотел одного, тянуть жребий поручили ребенку, не знавшему имен жертв. Твен заострил ситуацию: девочка приговорила собственного отца, но Кромвель помиловал его. Начал очередную историю о «параллельной жизни» и двойниках под названием «Кто из них?» («Which Was It?»): белый мужчина уходит в «грезу», там теряет семью, деньги, совершает убийство, в котором обвиняют негра, герой не в силах ни признаться, ни покончить с собой. (Историю недописал, периодически возвращался к ней, в 1903 году бросил.) Написал эссе «Святая Жанна» («Saint Joan of Arc») – предисловие к английскому изданию романа о Жанне, но разругался с редактором, вздумавшим его править, текст пролежал на полке четыре года, зато была сделана пространная запись о ссоре с редактором – «этим литературным кенгуру».

Осенью 1899 года состояние Джин вновь ухудшилось. Павшая духом мать опять пошла по медиумам, отец начал разочаровываться в остеопатии, писал друзьям, что вся медицина – жульничество, и тут же нашел новую панацею. Немецкая фирма «Герц» выпускала пищевую добавку «плазмон» – порошок, изготовленный из альбумина, отхода в производстве масла; утверждалось, что фунт плазмона питательнее, чем 17 фунтов говядины. Его разводили водой – получалась жидкость, похожая на молоко. Твен несколько дней его пил и сказал, что у него прошли насморк и несварение желудка. Дом заполнился коробками и бутылками, семья пила плазмон по восемь раз в день. Твен купил за 25 тысяч долларов шестую долю акций лондонского филиала «Герц», вошел в совет директоров и умолял Роджерса немедленно открыть производство плазмона в Америке. Тот отказался, Твен обратился к Карнеги, тоже получил отказ, но не успокоился: сам будет делать плазмон и наконец-то разбогатеет.

«Стадо ослов» изредка радовало: 19 сентября был помилован (хотя и не оправдан) Дрейфус. Но в тот же период началась Англо-бурская война, которую предрек молодой Сатана в «Хрониках»: «Угождая дюжине богачей-аферистов, Англия развяжет конфликт с фермерами, тоже христианами, пошлет против их деревень могучую армию, сокрушит их, захватит их земли. Она будет шумно кичиться своим торжеством, но в душе будет чувствовать, сколь она опозорена; и флаг ее, символ свободы и чести, станет флагом пиратов». В апреле 1899 года ойтландеры обратились к королеве Виктории с просьбой о защите их интересов (избирательное право и равное налогообложение). Буры уступать не собирались: они получили поддержку Германии, которая была не прочь занять место англичан в Южной Африке, и других европейских государств. 9 октября Трансвааль потребовал отвести британские войска от границ республики. На ультиматум Англия ответила объявлением войны. Из записных книжек Твена: «Какой-то человек должен был первым погибнуть на этой войне. Он погиб. Англичанин он или бур, это – убийство, и Англия совершила его руками Чемберлена (министр колоний. – М. Ч.) и его кабинета, лакеев Сесила Родса…»

Твен принял сторону буров. Заявил, что был высокого мнения о них всегда. Это неправда, раньше говорил другое: «Очень набожны, глубоко невежественны, тупы, упрямы, нетерпимы»; «Бур – белый дикарь. Он грязен, живет в хлеву, ленив, поклоняется фетишу; кроме того, он мрачен, неприветлив и важен и усердно готовится, чтобы попасть в рай, – вероятно, понимая, что в ад его не допустят». Теперь писал иначе. Туичеллу, 27 января 1900 года: «Благополучие, пища, кров, одежда, здоровый труд, скромные и разумные стремления, честность, доброта, гостеприимство, любовь к свободе и доблестная готовность бороться за нее, спокойствие и мужество в час несчастья, терпение в час невзгод, отсутствие шума и хвастливых воплей в час победы, непритязательная и мирная жизнь, лишенная безрассудных волнений, – если и существует высшая и лучшая форма цивилизации, мне она неизвестна, и я не знаю, где ее искать. Вероятно, мы привыкли воображать, что необходимо еще удовлетворить множество артистических, интеллектуальных и других искусственных потребностей, – иначе цивилизация не будет полной. Мы и англичане обладаем всем этим, но, поскольку нам не хватает большой части вышеперечисленного, мне кажется, что бурская цивилизация выше нашей». Буры делали всё, за что Твен осуждал других: были религиозными фанатиками, притесняли национальные меньшинства и коренное население захваченных ими земель, категорически отказывались отменить рабовладение. Но у Твена сработал «инстинкт правозащитника»: если кто-то на кого-то напал, значит, объект нападения – «хороший», а агрессор – «плохой», тогда как в жизни сплошь и рядом один бандит нападает на другого, который, в свою очередь, ограбил третьего.

Он написал статью для анонимной публикации в «Таймс», но не отправил из политических соображений: буры были ангелами по сравнению с англичанами, но имелись и другие, еще хуже англичан. Хоуэлсу, 25 января: «Говоря между нами, это грязная и преступная война, во всех отношениях постыдная и не имеющая оправдания. Каждый день я пишу (мысленно) желчные статьи о ней, но мне приходится этим ограничиваться, ибо Англия не должна быть повержена; это означало бы распространение по всему миру позорной политической системы русской и германской империй, что обрекло бы земной шар на ночь нового средневековья и рабства вплоть до второго пришествия Христа. Даже когда она не права (а она не права), Англию надо поддерживать. Тот, кто выступит против нее сейчас, – враг человечества. <…> Мой разум на стороне британцев, но мое сердце и те обрывки морали, которые у меня остались, – на стороне буров». Опять противоречие: если буры такие хорошие, то почему Россия и Германия плохие, тем более что они буров поддерживали? (Война завершилась победой Англии, но в 1910 году она была вынуждена предоставить южноафриканским республикам независимость; буры образовали Южно-Африканский союз, высокоморальное государство, выступавшее в поддержку Гитлера и установившее режим апартеида.)

Под Новый год «Америкен паблишинг компани» начала выпускать собрание сочинений Марка Твена: Брандер Мэттьюз в предисловии сравнил автора с Мольером и Сервантесом, писал, что его юмористический дар долго заслонял философскую глубину его работ, что его стиль прекрасен. Никто с этим не спорил: кажется, родина наконец признала, что обладает сокровищем. Первый том разошелся за неделю, издание обещало громадную прибыль. В июне выйдет новый сборник «Человек, который совратил Гейдельберг», тоже будет прекрасно продаваться в США и Англии. Но это деньги несерьезные – то ли дело плазмон! В январе Макклюр предложил Твену стать редактором и акционером нового британского журнала «Юниверсал», гарантировал доход в пять тысяч ежегодно; Роджерс дал добро, но Твен отказался: он уже хотел вернуться на родину – делать плазмон. Списались с родней, просили узнать, есть ли в Америке хорошие остеопаты. Оливия и Джин давно хотели домой; семья (за исключением Клары) воспрянула духом.

Глава семейства весной 1900 года заново начал автобиографию, написал несколько фрагментов о детстве; с Роджерсом обсуждал возможность издать ее не при жизни, а через 100 лет. Вечерами – театры, клубы, приемы, знакомства: любимый Твеном историк Леки, король Швеции, отставной премьер Гладстон. В клубах Твен говорил о копирайте, его пригласили выступить перед палатой лордов; долго готовился, волновался, сказал, что интеллектуальная собственность не хуже всякой другой и авторское право должно быть вечным, лорды вежливо похлопали, но речь сочли за шутку. Вместе с Джин он стал членом Британского общества защиты животных и Союза против вивисекции. Первый в мире закон в защиту подопытных зверей был принят в Великобритании в 1876 году и, в частности, предусматривал обезболивание. Но это требование не всегда соблюдалось, а в других странах, например во Франции, положение было намного хуже. Против вивисекции выступали Гюго, Шоу, Толстой, Дарвин, с ними полемизировал Уэллс: если науке нужны опыты, они должны проводиться. Твен опубликовал открытое письмо секретарю Общества защиты животных Сиднею Тристу, в котором обрушился в основном на проклятых французов. «Независимо от того, полезна ли вивисекция для человечества, я ее не приемлю».

Отпраздновав 4 июля в обществе знакомых американцев, Клеменсы уехали на лето в лондонский пригород Доллис Хилл: сельский домик, чай на лужайке под липами, «это ближе к раю, чем какое-либо другое место». Твен пытался работать над «Хрониками» и «Человеком», но бросил: холодные книги, хотелось написать страстнее, но для этого нужны другие персонажи. Он написал фрагмент «Из дневника Евы» («Passage from Eve's Diary»), текст при жизни не публиковался, Пейн его издал под названием «Рассказ Евы» («Eve Speaks»).

Жизнь, полная горя, научила Еву размышлять: она логична и умна, как Жанна, и так же непокорна; Адам не смеет роптать, но она – смеет. Изгнание из рая было несправедливо: «Мы не могли знать, что не повиноваться приказу нехорошо. Мы не понимали этих слов. Мы тогда не могли отличать хорошее от дурного – как же мы могли понять, что значит «нехорошо»? Если бы нас сразу наделили Нравственным Чувством – вот тогда мы были бы виновны в нарушении запрета». Они ничего не знали; не зная, что такое смерть, нашли тело Авеля, думали, что сын спит: «Мы не можем разбудить его! Я обвиваю его руками, я сквозь завесу слез заглядываю в его глаза, я прошу его сказать хоть слово, но он не отвечает. О, неужели этот долгий сон – смерть? И он никогда не проснется?» «Адам говорит, что горе ожесточило мой ум и я стала злой. Я – такая, какой меня создали; не я себя создала».

Другой фрагмент твеновской библии – «Дневник Сатаны» («Passage from Satan's Diary»); при жизни также не публиковался, другое название – «День в раю» («That Day in Eden»). Сатана встретил «невинных, прелестных девушку и юношу, которые простодушно не стыдились наготы», они пристали к нему с детскими вопросами: что такое добро, зло, боль, вечность? Ему трудно объяснить, ибо сам он все это понимает лишь теоретически. Он пытается рассказать Еве о смерти:

«– В некотором роде это – сон.

– О, я знаю сон!

– Но это больше, чем сон, это только похоже на сон.

– Спать так чудесно!

– Но это очень, очень долгий сон…

– Ах, это еще лучше! Наверное, нет ничего приятней.

Я пробормотал мысленно: «Бедное дитя! Однажды ты поймешь, что сказала страшную и великую истину; однажды ты скажешь: приди ко мне, Смерть, друг покинутых и одиноких! Погрузи меня в милосердную пучину забвения, в убежище отчаявшихся и покинутых…»»

Так же безуспешно Сатана уговаривал не трогать яблоко: Ева не поняла, что такое «нельзя», она была любознательна и попробовала: «Она была похожа на того, кто медленно пробуждается от сна. Она рассеянно и пристально смотрела то на меня, то на Адама, перебирая пальцами свои золотые кудри. Потом ее блуждающий взгляд упал на обнаженного Адама, она залилась краской, отскочила в кусты и закричала: «Ох, моя скромность утрачена – моя невинность стала позором – мои мысли были чисты – теперь они грязны!» Она стояла, корчась от боли, опустив голову, причитая: «Я пала, пала так низко, и мне уже никогда не подняться». Адам продолжал удивленно глядеть на нее, он еще не понял, что произошло, ее слова ничего не значили для него, не обретшего способность отличать добро от зла. Его изумление возросло, когда он увидел, что груз ста прожитых лет, которого Ева не ощущала прежде, теперь придавил ее, и ее волосы поседели, морщины прорезали ее прелестное лицо, ее кожа потеряла блеск. Он видел все это; он был честен; чтобы сохранить верность ей, он взял яблоко и молча съел его.

Он тоже превратился в старика. Тогда он набрал веток, чтобы они оба могли укрыть свою наготу, и они повернулись и побрели прочь, держась за руки, согнувшись под тяжестью лет… Ева съела яблоко – о, прощай, Эдем с его невинными радостями, на смену им пришли бедность и боль, голод и холод, горе, тяжелая утрата, слезы, зависть, борьба, преступление и позор; старость, усталость, раскаяние; а потом отчаяние и мольба о смерти, смерти – пусть даже она разверзнет врата ада!»

Библейский Бог, чье существование подразумевается в этих историях, – жестокое и несправедливое существо. Но есть другой, о котором автор высказался в записных книжках несколькими месяцами ранее, – «тот, кто сотворил эту величественную Вселенную и ее законы. Он – единственный творец бытия и мысли; от него исходят все идеи; Он – создатель цветов и их комбинаций; законов и сил, управляющих законами; всех видов и форм. Человек никогда не придумал ничего такого, чего не было бы в Нем. Человек может лишь пользоваться материалами, созданными Им, и применять Его законы, создавая машины и другие вещи, которые ему служат. В произведениях искусства человек изображает, но не создает, ибо единственный создатель – Он, совершенный ремесленник и совершенный художник». В которого из двоих верил Твен, сказать сложно. Сам утверждал, что во второго. Но зачем, в таком случае, постоянно и страстно роптал на первого?

«Хроники молодого Сатаны»: «Китайцы захотят избавиться от христианских миссионеров, восстанут и перебьют их. За это придется платить – наличными и территорией. Китайцы озлобятся и еще раз восстанут против оскорблений и гнета пришельцев». В ночь на 24 июня 1900 года в Пекине произошло массовое убийство иностранцев, в том числе американцев. Конфликт зрел давно. С середины XIX до начала XX века Китай подписал ряд кабальных договоров с Японией, США, Россией и странами Европы, потеряв ряд морских портов и оказавшись в изоляции; экономика пришла в упадок, крестьяне платили дополнительные налоги, введенные для выплаты контрибуций, ремесленники лишались заработка из-за конкуренции иностранных товаров, лодочников разорили железные дороги. Вдобавок в 1890-х годах Поднебесная пережила ряд стихийных бедствий – то ливни, то засухи. Как спасти страну?

Появились «младореформаторы» во главе с Кан Ю-вэем и предложили меры: создать министерства промышленности, сельского хозяйства и транспорта, модернизировать армию, упразднить устаревшие административные учреждения, отменить привилегии маньчжуров перед китайцами (правящая династия Цин была маньчжурской), развивать машиностроение, учредить школы современного типа, издавать газеты и журналы, основать университет, учиться у иностранцев, чтобы стать сильными и умными. Молодой император Гуансюй, за которого правила его тетка, императрица Цыси, в 1898 году взял власть в свои руки и начал проводить реформы. Но созидательная деятельность трудна; как всегда, нашлись люди, предложившие простой выход – перебить иностранцев. На севере началось восстание «ихэтуаней» («кулак, поднятый во имя справедливости»), или «боксеров» (в их учение входили физические упражнения). Они разрушали здания европейского типа, разбирали железнодорожные пути, рубили телеграфные столбы, сожгли ряд христианских церквей и школ, убивали миссионеров, иностранцев и китайцев-христиан. 21 сентября 1898 года Цыси свергла племянника и объявила: «Пусть каждый из нас приложит все усилия, чтобы защитить свой дом и могилы предков от грязных рук чужеземцев». (Дальнейшие события показали, что она искала предлога вновь сесть на престол.) 21 июня 1900 года она объявила войну альянсу восьми держав: Англии, США, Японии, Франции, России (современная российская публицистика, в которой, как и в советской, преобладает тон восхищения ихэтуанями, об этом, кажется, забыла, как и о том, что среди уничтоженных церквей было много православных), Германии, Италии, Австро-Венгрии. Цыси они не признали и направили войска в Китай, чтобы, в частности, вернуть на трон лояльного Гуансюя. Военные действия шли с переменным успехом, ихэтуани гнули свое: 9 июля в Тайюане были обезглавлены 45 английских миссионеров.

Твен никогда не был в Китае. Он наблюдал китайцев в Сан-Франциско: вежливые, работящие. Как большинство писателей, он не желал разбираться в экономике, о реформах Гуансюя не знал или не придавал им значения, проигнорировал и то обстоятельство, что Цыси правила нелегитимно. Видел одно: справедливую борьбу против подлых захватчиков. Туичеллу: «Сейчас везде только и разговору, что о Китае, и все мои симпатии на стороне китайцев. Венценосные воры Европы издавна обращаются с ними преподло, и я надеюсь, что теперь они выгонят из своей страны чужеземцев раз и навсегда».

Ленин в 1900-м опубликовал статью «Китайская война»: «Могли ли китайцы не возненавидеть людей, которые приезжали в Китай только ради наживы, которые пользовались своей хваленой цивилизацией только для обмана, грабежа и насилия… которые лицемерно прикрывали политику грабежа распространением христианства?» Твен 16 июля подготовил аналогичную статью «Миссионеры в мировой политике» («The Missionary in World-Politics»): «Теперь вы, самодовольные люди Запада, представьте, что бы вы чувствовали, если бы незваные иностранцы расхаживали по вашей стране, внушая вашим детям, что ваша родная религия приведет их в ад. <…> Я не понимаю, за что мы чтим миссионеров. Может, потому, что они не приходят к нам из Турции, Китая или Полинезии, чтобы разрушить нашу веру и заставить поклоняться иностранным богам». Он намеревался опубликовать статью в лондонской «Таймс» – анонимно: «У меня не больше желания быть оскальпированным, чем у всякого другого». Потом решил и вовсе не печатать.

Сэм Моффет прислал письмо: в Нью-Йорке есть хороший остеопат Хелмар. Сентябрь Клеменсы провели в Лондоне: готовились к отъезду, пили плазмон, Твен написал для журнала «Лондон сенчюри» рассказ «Две короткие истории» («Two Little Tales») – о том, как бюрократы не позволяют внедрять полезные продукты и другие изобретения. 6 октября отплыли. Габрилович провожал; он написал для Клары песню на стихи Гейне.

Глава 10
Том Сойер и политика

Туичелл и Хоуэлс обнаружили, что их 64-летний друг и его 54-летняя жена помолодели лет на пятнадцать: Твен сказал, что это все – плазмон. Но сразу заняться производством чудо-молока было некогда: родина принимала блудного сына с почестями, как героя, с утра до вечера приходилось фотографироваться и отвечать на вопросы. В осиротевшем Хартфорде жить не хотели, но съездить пришлось – на похороны Чарлза Уорнера. Сняли в Нью-Йорке дом по адресу Уэст-Тенз-стрит, 14, наняли повара, горничных, дворецкого, Твен ворчал, что все не так, но был рад, что жена освободилась от положения «домашней рабыни». Дом стали осаждать толпы, репортеры молили высказаться об Англии, России, диетическом питании, кошках, опере, многоженстве, журналы клянчили рукописей, предлагая доллар за слово (столько никому не платили даже за абзац). Твен попросил Роджерса выбрать лучшее предложение, тот выбрал разумное и договорился с Джорджем Харви, новым президентом концерна «Харперс», об эксклюзивных правах: 30 центов за слово, публикации в «Харперс» и «Норз америкэн ревью»; планировали начать издавать автобиографию, Роджерс составил контракт, но проект был отложен.

Страх быть оскальпированным на родине прошел: писать Твен намеревался исключительно о политике и сразу определил свою позицию, в октябре вступив в Антиимпериалистическую лигу (и вскоре став ее вице-президентом).

23 ноября на собрании Ассоциации всеобщего образования он произнес речь о Китае. В течение осени 1900 года войска союзных держав били китайцев, 4 сентября Россия начала оккупацию Маньчжурии, 7 сентября Цыси перешла на сторону противника и занялась подавлением ихэтуаней. Твена все это возмущало: «Почему Китай не может быть свободным от иностранцев, которые только приносят неприятности? Если бы они все убрались к себе домой, как прекрасен был бы Китай для китайцев! Мы не позволяем китайцам приезжать сюда, и я со всей серьезностью утверждаю, что было бы правильно и Китаю решать, кто может приезжать к ним. Китайцы не хотят присутствия иностранцев так же, как мы – китайцев. В этом вопросе я – с боксерами. Как мы изгоняем китайцев из нашей страны, так боксеры надеются изгнать нас из своей. Боксеры – патриоты. Они любят свою страну больше, чем другие страны, и я желаю им успеха». Это звучит почти как пародия и лишено логики: если правы ихэтуани, истребляющие иностранцев, то, значит, правы и сан-францисские полицейские, терроризировавшие кротких китайцев, а если вторые, как считал сам Твен, плохи, то почему тогда первые хороши? Изоляция еще ни одно государство не привела к процветанию; любя свою родину, ихэтуани хотели загнать ее в средневековье и сделать еще менее конкурентоспособной.

В ноябре приехал на гастроли Габрилович, концерт в Нью-Йорке прошел с триумфом, Клара была счастлива (сама она дебютировала в Вашингтоне 22 января следующего года, успех был умеренный). Для ее отца самым насыщенным месяцем стал декабрь: ни дня без публики. 4-го – прием в клубе «Альдина», 5-го – обед в клубе «Лотос», 6-го – выступление в «Женском пресс-клубе»; 12-го в отеле «Уолдорф-Астория» Твен приветствовал впервые посетившего США Черчилля, гостя восхвалял, но вставил в речь немало шпилек по поводу Китая. 26 декабря Цыси начала переговоры о мире; 1 января 1901 года уцелевшие ихэтуани ушли в Маньчжурию, создав «Армию честности и справедливости»; к декабрю 1901-го русские войска ее в основном ликвидировали. 30 декабря 1900 года Твен опубликовал в «Нью-Йорк геральд» «Приветствие девятнадцатого столетия двадцатому» («А Salutation Speech from the Nineteenth Century to the Twentieth»): «Величественная нация – христианство – возвращается, опозоренная и запачканная, из пиратских набегов, которые она совершила в Китае, Маньчжурии, Южной Африке и Филиппинах, – с подлою душой, карманами, полными награбленного, и лицемерно набожными словами во рту. Дайте ей мыло и полотенце, но не глядите ей в глаза».

За время войны в Китае погибло много христианских священников с семьями, была уничтожена их собственность – церкви и дома. Большинство миссионерских организаций возмещения убытков не требовали. Но не все христиане вели себя по-христиански. Член Американского совета заграничных христианских миссий преподобный Уильям Скотт Амент в августе 1900 года написал письмо госсекретарю Джону Хэю, требуя «компенсации за гибель людей и имущества, реформы образования в Китае, ликвидации неграмотности, отмены традиционной системы императорских экзаменов, ликвидации культа Конфуция, реформы уголовного и гражданского права, равенства в суде христиан с нехристианами». Тут было много здравого, но в отредактированной версии письма осталось только требование денежных компенсаций. На родине эта мелочность вызвала негативную реакцию. Уилбур Чемберлен, репортер «Нью-Йорк сан», интервьюировал Амента в Пекине – тот заявил, что, «если проявлять мягкость по отношению к китайцам, они этим воспользуются» и что немцы, французы и русские китайцев убивали, а он требует всего лишь возмещения убытков. Из письма Чемберлена жене: «Преподобный Амент в общем славный парень, но я не могу одобрить его методы… Когда солдаты вошли в Пекин и все эти миссионеры были в безопасности, они сразу стали вопить об ущербе. Первое, что они сделали, – потребовали себе дворцы китайских сановников, вынесли оттуда все ценное и продали. Они советовали всем христианам поступать так же. Они говорили, что это не грех и что они имеют право. Это было так, как если бы кто-то обокрал меня, а я, чтобы восстановить справедливость, ограбил его… Они опозорили церковь и христианство… эти так называемые христиане живут в украденных домах за счет продажи краденого».

В статье для «Сан», опубликованной под Рождество, Чемберлен выразился мягче, но смысл был тот же; он сообщал, что Амент требует тринадцатикратной компенсации – деньги пойдут «на распространение евангельского учения». Амент оправдывался: католики и русские требуют с китайцев еще больше (это была правда). Но в январе французские военные арестовали преподобного в Дунчжоу за вымогательство денег у крестьян. Американский корреспондент Томас Миллард писал, что эта история «надолго оставит пятно на моральном облике человечества». О поведении Амента также рассказывали Джордж Линч в «Трибюн» и «Геральд», Роберт Харт в «Фортнайтли ревью» и другие журналисты. По этим материалам Твен написал памфлет «Человеку, сидящему во тьме» («То the Person Sitting in Darkness»): «Заставив нищих крестьян расплачиваться за других, да еще в тринадцатикратном размере, мистер Амент обрек их вместе с женами и невинными младенцами на голод и медленную смерть. Но эти его подвиги на финансовом поприще, совершенные с целью получить кровавые деньги для распространения евангельского учения, не нарушают моего душевного равновесия, хотя такие слова в сочетании с такими делами представляют собой столь чудовищное, столь грандиозное кощунство, что равного ему не сыскать в истории. Если бы простой мирянин поступил так, как мистер Амент, оправдываясь теми же мотивами, я, конечно, содрогнулся бы от ужаса; или если бы я сам сотворил подобное под таким же предлогом… впрочем, это немыслимо, хотя некоторые плохо осведомленные люди и считают меня богохульником. Да, бывает, что священнослужитель ударяется в кощунство. И тогда простому мирянину за ним не угнаться!»

«Дары цивилизации», распространяемые среди тех, кого сейчас называют третьим миром или развивающимися странами, а тогда – темными народами и язычниками, – справедливость, кротость, милосердие, просвещение и т. д. – «только обертка, яркая, красивая, заманчивая, и на ней изображены такие чудеса нашей Цивилизации, которые предназначаются для отечественного потребления. А вот под оберткой находится Подлинная Суть, и за нее покупатель, Ходящий [40]40
  В переводе В. Лимановской почему-то «ходящий», хотя Твен цитирует Евангелие: «Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий…» (Мф. 4:11).


[Закрыть]во Тьме, платит слезами и кровью, землей и свободой. Именно эта Подлинная Суть и есть Цивилизация, предназначенная на экспорт». Твен критиковал Европу, в особенности Россию и Англию – «цивилизованные государства со знаменем Христа в одной руке и с корзиной для награбленного и ножом мясника – в другой». Американцы могли поступить по-американски, то есть благородно. Но не захотели.

Америка также опозорила себя на Филиппинах и Кубе. Последняя оставалась под контролем американской военной администрации, что оправдывалось необходимостью защитить население от эпидемии желтой лихорадки. В ноябре 1900 года под руководством главы администрации генерала Вуда была принята конституция Кубы, в текст которой включалась «поправка Платта» к Закону об ассигнованиях на американскую армию (принятая конгрессом в марте 1901 года): Куба не имеет права заключать с другими государствами договоры, «которые будут подрывать или угрожать независимости Кубы», а США «могут воспользоваться правом на вмешательство с целью зашиты кубинской независимости, сохранения правительства, способного защитить жизнь, собственность и личную свободу»; были и другие пункты, ограничивающие кубинский суверенитет [41]41
  Поправка Платта отменена в США при Т. Рузвельте в 1934 году, тогда же исключена из конституции Кубы в результате очередной революции.


[Закрыть].

На Филиппинах продолжалась война, республиканская армия к началу 1900 года распалась на партизанские отряды. Президента независимой республики Эмилио Агинальдо, руководившего сопротивлением, Твен сравнивал с Жанной д'Арк, называл благородным героем. «Да, мы разгромили обманутый доверчивый народ; да, мы предали слабых, беззащитных людей, которые искали в нас опору; мы стерли с лица земли республику, основанную на принципах справедливости, разума и порядка; мы вонзили нож в спину союзнику и дали пощечину своему гостю; мы купили у врага призрак, который ему не принадлежал; мы силой отняли землю и свободу у верившего нам друга; мы заставили наших чистых юношей взять в руки опозоренное оружие и пойти на разбой под флагом, которого в былые времена разбойники боялись; мы запятнали честь Америки, и теперь мир глядит на нас с презрением…»

Более страстной публицистики он не писал. Хоуэлс сказал, что его повесят, Туичелл умолял не публиковать. 29 января, Туичеллу: «Нет, я это понять не в силах! Вы – наставник и учитель людей, Джо, и на Вас лежит великая ответственность перед молодыми и старыми; если Вы учите свою паству, как учите меня, – из страха, что высказанное вслух мнение может нанести ущерб ей или какому-нибудь издателю, молчать и скрывать свои мысли, когда флаг родины покрывается бесчестием и позором, – как ответите Вы за это перед собственной совестью? Вы сожалеете обо мне; в порядке взаимности я готов немного пожалеть Вас».

Памфлет вышел в феврале в «Норз америкэн ревью», Антиимпериалистическая лига издала его брошюрой тиражом 125 тысяч экземпляров. Эффект – как от разорвавшейся бомбы. Комментировали все газеты Америки – исключительно в передовицах. «Луисвилль курьер»: «Добродушный юморист былых времен – теперь энергичный реформатор, странствующий рыцарь, который не боится скрестить копье с церковью или государством». «Бостон джорнэл»: «Марк Твен прекрасный юморист, но когда он изображает из себя публициста, то сразу попадает в неприятности. Его статья не смешна и с политической точки зрения очень плоха: она опрометчивая и клеветническая». Разошлись и мнения «простых читателей». Пастор бостонской Церкви Каждого Дня: «Хочу поблагодарить Вас за превосходную статью». Бостонская учительница: «Я раскаиваюсь и стыжусь, что хотела пригласить Вас выступить в нашей школе». Совет заграничных миссий опубликовал заявление: Чемберлен переврал слова Амента, тот просил компенсацию не в 13-кратном, а в 1,3-кратном размере. Секретарь совета Джадсон Смит потребовал от Твена извинений. В конце концов выяснилось, что ошибся наборщик «Сан». Редакция «Норз америкэн» попросила Твена объясниться, хотя он лишь цитировал чужую статью. В апреле он ответил еще более желчным памфлетом «Моим критикам-миссионерам» («То My Missionary Critics»), где доказывал, что 1,3 даже хуже, чем 13, потому что мелочнее.