Текст книги "Машина снов (СИ)"

Автор книги: Максим Бодягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Но ведь ты сам.

– Я твёрдо знал, что лично проводил вас в Павильон снов, и мне непременно бы подали знак, если бы вы покинули покои, – поспешно ответил сотник, не дожидаясь окончания вопроса. – До сегодняшнего утра я смеялся над россказнями дворни об Убийце с Луны и прочих бреднях, что мусолит дневная стража. Я солдат. Я не верю фантастическим историям. Точнее, не верил… Но когда вы вошли в мой сон прямо на моих глазах, всё во мне переменилось. Я понял, что старуха говорила правду.

– Но что же она рассказала тебе? – вне себя от волнения спросил Марко.

– Белый человек, человек с лунной кожей, подошёл к воротам и, выкликая имя Великого хана, стал бить в створки рукоятью меча. Он был абсолютно гол, глаза его были закрыты, а веки покрывали иероглифы, которых старуха не знала. Сначала ей показалось, что человек немного светится, женское любопытство пересилило страх, она подползла чуть ближе и заметила, что человек как бы немного… немного прозрачен. Словно бы слеплен из тумана, только чуть плотнее. Она сказала именно так.

– Ты, конечно, не поверил ей?

– Моя работа заключается не в том, чтобы верить или не верить. Писарь записал сказанное ею, я осмотрел место происшествия, на этом можно было бы и закончить дело. Но что‑то показалось мне слишком странным. Я подошёл к воротам и увидел на окованных створках следы, похожие на ожоги, круглые следы, которые вполне могли бы быть следами от раскалённой рукояти. Вот только рукоять должна была бы быть тогда толще оглобли, а человек – высотой в три человеческих роста. Я спросил об этом у старухи, и она подтвердила, что Лунный человек имел огромный рост. «Как если бы самый высокий стражник встал на плечи всаднику», – так она сказала.

– И что потом?

– Он стучал в ворота, потом вдруг оборотился мальчиком, меч исчез, а он заплакал, потом засмеялся и ушёл. Как только он отошёл от ворот, тут же слился с туманом, и больше старуха его не видела.

– А где же эта старуха?

– Я имел приказ следить за вами и… Простите, я допустил халатность. Слишком поспешно я поскакал к Павильону снов, чтобы проверить, на том ли вы месте, где я вас оставил. К сожалению, я доверил стеречь старуху слишком молодым стражникам, и ей удалось бежать.

– Ты доложил о случившемся?

– Нет… Пожалел сосунков. А записи сжёг. Подумал, что всё это пьяные старушечьи бредни. Зачем из‑за них ломать жизнь двум юным дуракам… Теперь‑то я понимаю, что совершил ошибку…

– Не волнуйся, ты всё сделал правильно. Я не расскажу о твоей истории…

– Спасибо, молодой мастер, – бросился было в ноги Марка сотник, но юноша остановил его, поднял и, пристально глядя в глаза, сказал:

– Но ты должен отплатить мне услугой. Утром и вечером ты будешь докладывать мне обо всём необычном, что происходит во дворце.

– Вы не казните меня? Пожалуйста, не крадите у меня чувства, не…

– Что ты несёшь? – удивлённо перебил его Марко.

– Я слышал, что вы выпиваете у спящего его чувства, и он становится похожим на куклу, – извиняясь за минутную слабость, ответил сотник. – Бесчувственным, тупым. Как деревянный болванчик.

– Ступай, – ответил Марко, стараясь спрятать невольную улыбку. – Я не трону твоих снов, если ты сам не заставишь меня входить в них и проверять, не солгал ли ты мне.

Разминая в руках чуть округлившийся сливовый бутон, Марко быстро шёл вдоль ручья по направлению к Северному пределу дворца, где располагались обширные апартаменты придворного врача У Гуань‑ци.

По дороге он снова и снова прокручивал в голове недавние события: череду необъяснимых смертей, битву с дьявольским племенем Ичи‑мергена, погребение Шераба Тсеринга, вечернюю встречу с Тоганом, но в особенности ему не давали покоя две вещи: реальность демонов, впервые зримо представшая перед ним час назад, и слова колдуна о причастности императора к смерти Пэй Пэй.

Он никак не мог разглядеть в покрытом морщинами лице Хубилая каких бы то ни было признаков предательства. С одной стороны, Марко понимал, что «предательство» – не то слово, которое уместно было бы применить к действиям повелителя Суши, но он более всего на свете хотел убедиться, что Хубилай не убивал девушку, что умирающий колдун действительно солгал, чтобы отомстить, отравить Марку жизнь. Никакого ответа на все эти душевные метания жизнь пока не дала. Марко чувствовал, что инстинктивно пытался проникнуть в сон императора именно с целью найти там какой‑то ответ, спрятанный в тёмных подвалах души старого воина.

Библиотекарь лежал, укрытый от посторонних взглядов многочисленными кисейными занавесями, среди горы взбитых шёлковых подушек его высохшее старческое тело казалось особенно маленьким. Тонкий пух на белой, как куриное яйцо, голове неслышно колыхался в такт невидимым потокам воздуха. Он лежал, полузакатив прозрачные бельма, лишь тонкое дыхание говорило о том, что библиотекарь ещё жив.

Марко подошёл ближе к изголовью, и многочисленная стража тут же подняла копья. Библиотекаря охраняли сейчас строже, чем императорскую спальню. Марко присел на край кровати и вгляделся в знакомое, сплошь исчерченное морщинами, дряблое лицо. Руки библиотекаря чуть вздрагивали, словно жили сами по себе. Марко взял его ладони в свои, сухие горячие пальцы послушно поддались, но лицо оставалось безмятежным.

– Он не проснётся, господин Марко, – проворковала немолодая служанка, сидевшая подле кровати. – Доктор сказал, что в нём осталось совсем немного сил. Мы ухаживаем за ним, как нам приказали, делаем притирания, поим его лекарственными отварами, но кажется, долго он не протянет. Мы не знаем, слышит ли он нас. Сначала мы думали, что он пытается ответить нам, делая руками жесты, но одна дама, чей дядя живет в Удан‑пай, знаменитых даосских местах, предположила, что так он отгоняет неведомые нам злокозненные сущности.

Словно в ответ её словам пальцы библиотекаря лёгкими паучьими ножами забегали по ладони Марка.

– Может быть, вы… – запнулась служанка.

Марко молча повернул голову. По радужной оболочке его светлых глаз пробежали облака, заструился туман, словно волокна хлопка застряли в уголках глаз, а потом ожили и попытались выбраться, но прилипли к радужке, почти невесомые, но такие чужеродные влажной поверхности глаза своей непереносимой белизной. Служанка на мгновение отшатнулась, но потом снова обрела обычный для катайских женщин непроницаемо приветливый вид.

– Я знаю, как поговорить с ним, – ответил Марко и вышел, невежливо проигнорировав необходимость попрощаться.

Выйдя из покоев придворного врача У Гуань‑ци, Марко поспешил к Павильону снов, на ходу коротко бросив в пустоту: «Кончак‑мерген». Лучник на башне кивнул в знак того, что услышал его. Марко шёл быстро, почти бежал, спугнув стайку смеющихся ребятишек, игравших бумажными конниками в пыли под присмотром строгих нянек. Няньки беззлобно закудахтали, но Марко бежал вперёд, не оборачиваясь.

Возле Павильона снов темнела полузнакомая фигура сотника, небрежно привалившаяся к колонне, подпиравшей алую притолочную балку у входа.

– Я иду туда.Иду, чтобы встретиться с одним человеком. Расставь людей и внимательно смотри, что будет происходить. Если твой гигантский Лунный человек появится, тут же буди меня. Буди во что бы то ни стало.

– Слушаюсь, – ответил сотник, согнувшись в глубоком поклоне.

Со всех сторон послышался шелест. Ночная стража выходила

из укромных уголков, беря вход в Павильон снов в стальное кольцо. Никто не сморкался в пол, не похохатывал, молодняк не бряцал оружием, не отпускал сальных шуточек. Раньше ночная стража принимала Марка как бы за своего и при нём вела себя достаточно вольно. Но сейчас охрана выглядела как армия терракотовых статуэток для погребения: суровые лица, сжатые рты, нахмуренные брови. И ни одного слова.

Марко обвёл лица взглядом. Многие стражники отводили глаза, другие делали за спиной охранные знаки от сглаза. Но старались держаться бодро. Как учили.

Марко прошёл в полумрак павильона, ударом ножен отбросил муслиновые занавески и привычно улёгся на колыхающееся в сети ремней ложе. Он ждал, когда его охватит знакомое сладкое чувство тяжести, но в этот раз ничего не произошло. Он покинул этот мир мгновенно. Закрыв глаза в одном мире, он открыл их уже в туманной пелене мира, где не было ничего твёрдого.

Увидев, как внезапно побелела кожа Марка, молодой охранник дёрнулся к двери, но сотник жёстко осадил мальчонку за рукав. «Глаз не спускать», – прошипел он. Охранник смущённо кивнул, вынул саблю и сел на пол возле машины снов.

В этом сне Марко никуда не летел. Так же решительно и твёрдо, как он покидал покои У Гуань‑ци, он быстро пошёл по смутной тверди тумана, колышущейся под ногами, обнимающей щиколотки тёплым влажным потоком. Марко опустил лицо. Между завитков тумана ясно проступали знакомые серые камни, которыми недавно облицевали дорожки дворца. Марко удовлетворённо кивнул и пошёл дальше, ясно представляя себе горбатый мостик с красными перильцами, еле доходившими ему до колен, три покосившиеся ивы в конце, прутья осоки, упруго колышущиеся вдоль берега. Туман послушно принимал представляемые им очертания, светлел вверху, где должно было быть небо, темнел там, где должны были вырасти ивы, мгновение – и ивы проступили сквозь белёсую пелену и зашелестели листвой.

Марко миновал деревья и вызвал в памяти круглую арку, ведущую во внутренний дворик врача. И туман послушно открылся ему, образовав и арку, и надтреснутую от перепада температур штукатурку, из‑под которой выглядывал желтоватый земляной кирпич. Покои врача, как и многие постройки дворца, были пока временными, лет через десять их планировалось заменить на каменные, пока же из камня возводились только необходимые сооружения, а всё, что можно было быстро построить из дерева или земляного кирпича, возводилось хоть и добротно, но, по катайским меркам, «на скорую руку».

Где‑то в глубине подсознания всё ещё удивляясь такой тонкой детализации собственного сна, Марко толкнул ворота, и, увидев материализовавшихся охранников, озорно подул на их тёмные фигуры. Грозно блеснувшие латы вдруг затуманились, как лезвие меча, когда на него дохнёшь во время ежевечерней полировки, и разлетелись на волокна, утонув в тумане, плотно стоявшем за ними стеной подобно занавеси.

Библиотекарь сидел на кровати, скрестив ноги и подложив под старую спину подушки. Он внимательно разглядывал жёлтые костяные ногти, венчавшие его суставчатые костлявые ноги, и Марко, не удержавшись, хохотнул.

– Ни хао ⁹, – по‑катайски бросил библиотекарь. Его глаза оставались затянутыми бельмами, но, тем не менее, во сне он производил впечатление зрячего человека.

– У меня всегда было подозрение, что ты всё видишь, только притворяешься, – улыбнулся Марко. – Не может быть слепец таким прозорливым.

– Ерунда. Когда зрение слабнет, все остальные чувства лишь обостряются. И жизненный опыт уже не кажется лишним багажом, а становится парусом, который помогает тебе сориентироваться в мире зрячих, – ответил библиотекарь на латинском.

– Ты спишь?

– А ты?

– Не уверен.

– Какая разница, спим ли мы сейчас или бодрствуем?

Марко не нашёлся что ответить и подошёл к сгустившемуся из тумана чайному столику, на котором дымился чайник с излюбленным напитком старика. Марко протянул крохотную обжигающую чашечку библиотекарю, и тот с благодарностью принял её, вдыхая тонкий аромат. Пар, поднимающийся от зеленоватой поверхности чая, сливался с туманом, уходящим в бескрайнее пространство.

– Почему ты не возвращаешься в своё тело? – спросил Марко, глядя, с каким удовольствием старик втягивает ароматный пар.

– По той же причине, по которой кошка не может попасть в дверь, плотно прикрытую хозяином. Не хватает сил, – засмеялся старик. – Я очень стар. Очень. Но вот незадача… я всё ещё боюсь смерти. И тело, неподвластное ни разуму, ни чувствам, само продолжает бороться с крючьями владыки смерти Ямы. А мой хоть и всё ещё ясный, но по‑детски немощный разум вынужден наблюдать за этой борьбой со стороны.

– Мне нужна твоя помощь.

Старик молчал в ответ, пытливо изучая поверхность чая полупрозрачными стрекозьими бельмами. Марко вздохнул и взял со стола возникшую в ответ на его желание тыкву‑горлянку с ароматным крепким вином, которым поил его Тоган.

– Ты знаешь, кто отравил тебя?

Старик удручённо покачал головой:

– Нет.

– Шераб Тсеринг тоже не назвал мне имени своего убийцы.

– Я понимаю его. Возбуждать в других чувство мести – не лучший поступок. Особенно когда месть не принесёт никакой пользы, кроме кратковременного удовлетворения беснующегося эго. Я не столь духовно развит, как твой друг, и я рад бы ответить тебе на твой вопрос, но не могу. Просто не знаю ответа.

– Тогда скажи мне… О Пэй Пэй… Тебе известно, как она умерла?

– Мне известно лишь то, что она умерла, не вынеся родовых мук.

– Я убил одного демона… и… перед смертью он сказал мне, что в её смерти виноват Великий хан, – смущённо путаясь в словах, пробормотал Марко. – Но сам император устыдил меня. Сказал, что демон сказал это лишь затем, чтобы отсрочить свою смерть и поссорить нас.

– Звучит разумно. Ты не веришь ему?

– Нет. Что‑то мешает мне поверить Хубилаю до конца. Его поступки – загадка для меня. Я знаю, что, если бы этого требовали обстоятельства, он убил бы Пэй Пэй, не задумываясь. Он убил бы самого Господа Бога, если бы ему это было нужно. И именно уверенность в том, что он способен на это, не даёт мне покоя.

– В этом нет ничего удивительного. Но я плохой судья. Я не могу рассказать тебе о том, чего не знаю. Мне не дано судить Хубилая или оправдывать его.

Марко сел на кровать, сделав большой глоток вина. Он рассеянно возил ножнами по каменной облицовке пола, заставляя сталь тихо петь. Старик тоже молчал. Туман вдруг стал уплотняться, сгущаться вокруг, обретая весомость воды. Марко почувствовал подступающее отчаяние. С чего он решил, что найдёт ответ там, где не существовали законы привычного мира? С чего он взял, что ответы вообще существуют? В этот момент старик прервал молчание:

– Он называет тебя своим Сыном. Сыном.

Марко сделал глоток и присел ближе, чувствуя, как дрожит от напряжения всё тело.

– И именно это, как мне кажется, смущает тебя, – продолжил библиотекарь. – Если честно, я вообще плохо себе представляю наличие человеческих чувств в таком существе, как Хубилай.

– Я не совсем понимаю…

– Конечно, внешне он очень похож на человека: две руки, две ноги, одна голова и семь отверстий в ней. Но мне всегда казалось, что это только видимость. Мне ли не знать, как обманчива внешность?! Пожалуй, нет ничего более обманчивого, чем то, что предлагают тебе глаза, – то ли закашлялся, то ли засмеялся старик. – Глаза обмануть проще всего.

– Кто же он, по‑твоему?

– Такие существа… Не зря люди обожествляют их. Это сумеречные полубоги, терзаемые совершенно другими страстями, лишь отдалённо похожими на наши. Их пожирает жестокое пламя ревности, но совершенно не той, которую испытываем мы, обычные смертные. Так называемые «простые люди». Я где‑то читал, что племена, живущие среди вечных снегов, различают сотни оттенков белого цвета, сотни состояний снега, и для каждого из этих состояний в их языках есть своё слово. Мы же, кто видит снег лишь на вершинах гор, а также попадая иногда зимой в северные провинции, можем назвать лишь «снег» и «лёд». Все остальные состояния снега мы можем назвать лишь через составление разных определений, но у нас нет той чувствительности, которая необходима для выдумывания отдельных слов каждому из этих видов замёрзшей воды. Только «снег» и «лед».

Старик легко поднялся с постели, добавил дымящегося чая в остывающую чашку и продолжил:

– Так и с ревностью. Мы можем различить лишь саму ревность и её отсутствие. Но они… Они живут в присутствии ревности всегда, ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Во сне, в бодрствовании, всегда. Как океан играет сотнями отблесков солнца, так и их ум играет сотнями отблесков ревности. Как ценитель тонких вин отличает тысячи вкусовых оттенков в букете любимого напитка, так и они чувствуют малейшие колебания ревности, которая пронизывает всё их существо и весь мир, который их окружает.

Иногда, сопровождая Хубилая в длительных экспедициях, я думал, что, в отличие от нас с тобой, он не выношен матерью. Её утроба не стала для него источником, как для обычных людей. Лоно этой несчастной женщины лишь стало воротами, через которые он проник в наш мир в результате действия неведомой мне силы. Ты говорил, что император якобы сказал тебе что‑то. Но что такое для него слова? Я понимаю, что такое слова для тебя, для меня, для остальных «простых людей». В мире ревнующих полубогов‑полудемонов нет привычного нам языка слов. Они так чувствительны и так быстры, что слова не успевают отразить состояние их мятущихся умов. Одержимые жаждой первенства и жаждой власти, они сталкиваются в непрекращающейся битве и каждую секунду испытывают тысячи побед и поражений. Поэтому они говорят взглядами.

– Я всегда хорошо помнил его глаза, – ответил Марко, рассеянно глядя на зыбкие очертания комнаты. – Они казались мне горящими угольями.

– Ты прав. И поэтому не стоит ждать от Хубилая подвигов. Он не человек. Слова для него не имеют особого значения. Слова для него – лишь средство достижения цели.

– Не могу сказать, что ты успокоил меня, старик, – глухо сказал Марко.

– А ты нуждаешься в успокоении? Или в ответе на свои вопросы?

Они сидели рядом, и Марко почувствовал странную похожесть

их поз, видимых им как бы со стороны, на его обычное утреннее сидение у прудов рядом с императором. Но неземные глаза библиотекаря, всегда завораживавшие Марка и придававшие словам старика особую глубину, лучились совершенно иным светом. В них отражался покой, такой, какой заметен лишь в воде высокогорных озёр, чью гладь веками не тревожит ни малейшее дуновение ветерка.

– Давай сменим тему, мне что‑то неуютно, – сказал Марко.

Старик без иронии усмехнулся, вышло это как‑то добродушно,

лучики морщин растеклись по лицу библиотекаря, и Марко решился на разговор, которого вообще‑то боялся более всего, особенно учитывая недавно обнаруженную в себе способность создавать из тумана вполне реалистичные картины одним усилием воли. Поэтому он решил не плутать, а напрямую сказать:

– Я видел демонов. Ты видел их когда‑нибудь?

– Да, и это одна из причин, по которой я, старый и многое повидавший человек, так по‑бабьи боюсь смерти.

– Уффф, – выдохнул Марко. – А я, честно говоря, думал, что сошёл с ума. Я даже боялся произносить слово «демоны» здесь…

И словно в ответ на его спрятавшиеся до поры страхи туман стал колючим и неуютным, каким он бывает ранней весной, когда проникает за ворот и выстуживает тело до самых костей. Тяжёлый нехороший скрип пополз из углов, заставив Марка быстро переключиться на другие воспоминания. Старик глянул на внезапно съёжившегося юношу и, встав в полный рост, громко крикнул куда‑то в пустоту, словно пытаясь приструнить разыгравшуюся собаку:

– А ну! Ну‑ка назад!

Что‑то ухнуло, грузно всхлипнуло и ушло в пустоту, рассосавшись по углам, затаившись там и будто бы подбираясь для броска. Марко подумал о Пэй Пэй, и ему стало немного легче. Старик улыбнулся в ответ, словно угадав его мысли.

– Понимаешь, есть одна странная вещь… Почему я и спрашиваю тебя о демонах… – с трудом продолжил Марко, переводя дыхание. – В том, обычном мире всякий раз происходит странная вещь. Как только я попадаю сюда, в явь сна или… как это правильно назвать… Всякий раз, когда я вхожу в этот мир тумана, тампоявляется существо, которое люди описывают как моего двойника. В первый раз это случилось, когда я убил шестерых демонов. Мой двойник в ту же ночь убил шестерых моих друзей. Потом, в яви сна, я попытался проникнуть в сон Хубилая, и в обыденной яви мой двойник попытался разбить ворота ханского дворца. Я думаю, что здесь замешаны демонические силы…

– Я мало что знаю о демонах, – ответил старик, буднично отхлебнув из чашки. – Я как‑то говорил с твоим отцом. Забавно получилось. Он говорит, что вот, мол, есть Сатана, и имя ему Бафомет, и есть лик его, именем Айваз, и сойдутся они в апокалиптической битве с воинством архангелов… Не обижайся, но… Простовато как‑то. Хотя чего от вас, белых варваров, ожидать?! Один бог, соответственно – один дьявол, – и библиотекарь скрипуче засмеялся. – Очень удобно и даже где‑то практично. Я думаю, что всё несколько сложнее. Увы. Ты ведь видел их?

– Если отвечать в стиле нашей стражи, то есть не слишком умствуя, то я видел нечто ужасное, что проще всего посчитать за демонов. Я не знаю, демоны то были или нет. Но страшно было очень. И даже сейчас страшно.

– Тогда, наверное, это были они… На самом деле тебе проще было бы спросить об этом твоего тебетского друга. Я всё‑таки больше по части книжных знаний спец. А вот он‑то часто бесов заклинал. И кое‑что об этом знает.

– Я пытался с ним поговорить… Так странно, я говорю об этом так, как если бы он был жив!

– Не страшно. Я ведь тоже жив весьма относительно, – усмехнулся библиотекарь, как показалось Марку, с некоторой долей горечи.

– Так вот… Я говорил с ним, и он ушёл от ответа. Точнее, я понял его ответ, но он, как всегда… считает, что «говорить в мире самсары, в общем‑то, не о чем».

– М‑да, в последовательности ему не откажешь, – засмеялся библиотекарь.

– По глупости ли либо благодаря каким‑то другим обстоятельствам, но я пришёл к твёрдому убеждению в том, что они существуют. Теперь ты говоришь мне, что всё это не один Враг Человеческий. Что их якобы много. Час от часу не легче, как говорится.

– В демонологии есть лишь одна проблема. Чтобы что‑то понимать в классификации демонов, нужно проникнуть в их мир, увидеть их, сохранить более‑менее трезвое состояние рассудка и, вернувшись в этот мир, внятно что‑то рассказать. Люди, опрометчиво уходившие в мир демонов, были. Со второй частью задачи хуже. То, что оставалось от них после такого путешествия, можно было назвать лишь жалкой карикатурой человека. Однако твой друг Шераб Тсеринг как‑то мельком рассказывал мне о демонах, комментируя один старый труд, копию которого я потом случайно утратил при переезде в новую столицу. Если доверять его словам, штука в том, что нет какого‑то одного Сатаны, который бы управлял полчищами себе подобных.

– Та‑а‑ак… – озадаченно произнёс Марко, безуспешно пытаясь осмыслить слова старика.

– Представь себе восемь царств, враждебных не только человеку, но и друг другу. Восемь огромных царств, каждое из которых никак не меньше того мира, который ты можешь видеть, слышать, осязать и так далее каждый день. В этих царствах есть всё, что есть здесь, в Поднебесной. Там есть язык, на котором они говорят, отличный от нашего, но отличный и от языка других царств. Там есть дороги, дворцы, хижины, знать и челядь, воины и те, кто их обслуживает, есть чиновники и есть поэты, есть повозки и есть лошади, которые их везут, есть горшечники, торговцы рыбой, мясники, ткачихи, рыбаки, нищие. Там есть всё, что ты можешь видеть, выйдя за пределы дворца. Но все эти существа – демоны. Конечно, их миры не так похожи на наш, как я сейчас их описал. Но это полноценные миры. Может быть, вместо воды там течёт огонь, а вместо растущих деревьев там полыхают языки болотного газа. Но это не меняет сути. Там есть и леса, и моря, и города. Ты представляешь себе это?

– Да, – неуверенно сказал Марко, пытаясь осилить масштаб предложенной картины.

– И это только восемь больших царств, а количества малых я не помню. Оно исчисляется десятками. И когда о них говорят «малые», это не означает их малости как таковой. Они невелики лишь по сравнению с этими основными царствами, как страна Мянь или Аннам малы по сравнению с Поднебесной или Великой степью. Но это такие же страны. И в них тоже есть князья, генералы, солдаты, домохозяйки. Все существа. Забавно представить себе, например, что за существо могло бы быть сторожевой собакой возле дома демона? Или каков бы мог быть его конь? Или как бы демоны могли заниматься любовью? Я думаю, это весьма разрушительное зрелище, – закряхтел библиотекарь старческим трескучим смехом.

Марко подождал, пока старик откашляется, и налил ему ещё чаю. Библиотекарь с благодарностью принял чашку и продолжил:

– Некоторые, прибывшие с Шерабом Тсерингом в первом тебет‑ ском посольстве сюда, к нам, совершали интересный ритуал. Помню, я спросил твоего друга, что это за песнопения. Красивые и одновременно завораживающие мощью. Он ответил, что его друзья‑колдуны призывают демона, который – это мне показалось странным, но я не привык возражать чужим религиозным взглядам, – так вот, этот демон дал обещание защищать людей от других демонов. Деталей я не помню, но тот демон воплощал Тень Земли. Впрямую его имя просто так не называли, ибо только… э‑э‑э… обходное название, такое описательное, можно без опаски употреблять. Я понял, что демоны могучи настолько, что ведут себя в нашем мире как слоны в посудной лавке. Кстати, Шераб Тсеринг не любил слово «демоны». Я думаю, вполне логично предположить, что если кто‑то поклоняется «добрым демонам», то есть и те, кто поклоняется злым. Но вот только каким демонам поклоняются те, кто противостоит тебе? Я не знаю… Глупо сражаться со всем этим в одиночку. Тебе нужен союзник.

– Но где его взять?

– И снова эта прямолинейность… – с ноткой досады пробормотал старик. – Союзника нельзя взять.Его можно прикормить, обманом заставить служить тебе или заставить силой. Но просто так союзы никогда не возникают. Ты сейчас думаешь, что если демонов много и у них много последователей, то это плохо?

– Да чего уж тут хорошего?

– Если бы тебе противостоял какой‑то объединённый противник, твоя песенка, молодой человек, была бы спета. Но… знаешь, есть хорошая поговорка: «Враг моего врага – мой друг». Тебе нужно искать временного союза с тем, кто враждует с твоими врагами.

– Кто бы это мог быть?

– Ищи. А я очень устал.

Картинку вдруг заволокло туманом, словно молоко пролилось на свиток, заливая буквы и размывая тушь. Старик открывал рот, что‑то ещё говорил, но Марко этого уже не слышал. Верхнее Море Забвения обрушилось на него, ласково взяв в плен оцепеневший разум, и заволокло всё глубоким сном, таким, какой обычно нападает на жарком, хорошо прогретом лугу, после хорошего обеда, на полных коленях деревенской простушки, пахнущей молоком и ягодами, собранными только что, тут же рядом, в подлеске, и ты уже не можешь идти, голова уютно устроилась на упругом бедре девушки, она поёт заунывную и безысходную крестьянскую песню без начала и конца, и от её грубоватых рук веет сладким запахом давленых ягод, пальцы чуть кисловаты от домашнего сыра, рассыпающегося словно творог, и ты даже не можешь поднести ко рту мех с вином и просишь её брызнуть из него тебе прямо в рот, и солнце безжалостно колет глаза сквозь прорехи в листве, и вокруг, в пении крохотных луговых птиц, в стрекоте кузнечиков и высоком клёкоте мышкующей пустельги, в высоченной траве, легко, как вода, скрывающей любой юный грех, повсюду разлита такая невероятная благодать, что вот оно, вот оно, Царствие Божие, не надо никуда идти, и лицо крестьянки в ореоле солнечных лучей преображается в лик Богоматери, её руки теребят твои волосы, и лоно пахнет мёдом, прожигая домотканую рабочую юбку, всю в скатышах и местами в намертво прицепившихся двузубых семечках череды…

Череда. Что такое череда?Откуда я знаю, что существует какая‑то череда, что у неё есть семечки, которые впиваются в штаны мёртвой хваткой? Откуда этот странный сон? спросил себя Марко, тяжело поворачиваясь в тенетах кожаных ремней. Перед глазами последний раз полыхнуло луговое разнотравье, густо прогудел майский жук, зелёные пятна разошлись кругами, веки разомкнулись, и зрачки вмиг нащупали знакомый узор муслиновых занавесей в Павильоне снов.

– С возвращением, молодой господин, – радостно выкрикнул молодой охранник, и его звонкий голос больно резанул уши, всё ещё с наслаждением купавшиеся в звуках неведомого луга.Десять.

А на следующее утро вся огромная территория дворца вскипела сливовым белоцветьем, которое к вечеру догнали встрепенувшиеся от холодной спячки кривоватые яблони, раскрывшие мириады лепестков, и к закату дня сливочная и розовая пена залила уже все высохшие русла дворцовых улиц, пусто щерящихся меж домов‑утёсов, цветенье окатило одуряющей сладостью площади и парки, патокой влилось в покои, закружило голову, задушило объятьями тысяч цветочных лепестков‑пальчиков.

Красноглазый и хмурый от недосыпания Марко осоловело глядел на лопающиеся на глазах бутоны, налитые, как истомившаяся девка. Сквозь зелёные чешуйки яростно продирались наружу робкие лепестки, словно нежные крылья бабочки выпрастывались из‑под заскорузлой шкурки куколки. Повсеместно стоял неуловимый шелест, всюду виделось мелкое движение нарождающейся листвы, веточки‑паутинки нервно вздрагивали, тронутые невидимыми духами весны, и во всём этом белокипенном буйстве плясала такая безграничная радость, что невозможно было удержаться от ребячества, встрепенувшегося в каждой клеточке тела, расправлявшего грудь влажным предчувствием чего‑то радостного, свежего.

Марку по‑прежнему повсюду виделись следы присутствия тех, о ком он боялся даже помыслить, но весенний цветочный шквал придал ему сил, на которые он даже и не надеялся. Лопающиеся почки брызгали микроскопическими капельками сока, повисшими в воздухе подобно тончайшей кисее, смягчавшими режущие краски весны и острые очертания недостроенных зданий. И в этом дурманном мареве, в толще соков, вырвавшихся наконец на поверхность земли после бесконечно долгой зимовки, струилось столько жизни, сколько было, наверное, лишь в момент творения.

Мимо Марка стайкой пробежали нарядные служанки из Цветочного предела, закрывая лица от несущихся навстречу тонких капель. Хохоча и бросая друг в друга цветами, девчонки так увлеклись игрой, что даже не заметили молодого человека, глубоко погружённого в свои переживания. Прохладный смятый бутон сливы шлёпнулся о Маркову щёку, обдав крохотным терпким взрывом, и он снова подивился тому, как легко меняется картинка вокруг. Вот только что его сердце терзал ужас, и всего один маленький цветок, брошенный неловкой рукой, вновь вернул его душе детскую способность петь.

Марко обогнул теряющийся вдали дворцовый сад, там и сям пронизанный башенками пагод, и остановил неспешно двигающийся пустой паланкин. Развалившись на подушках, он отогнул занавесь и, с наслаждением вдыхая смешанный аромат цветов, приказал везти его к ближайшим воротам. Несколько отрядов стражи протрусили в том же направлении, и Марко окриком приказал рабам поспешать.