Текст книги "Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

11

Я всё-таки ужасная грубиянка. Без аристократического такта. Но я не видела Вильму целый день, я подумала, что можно взглянуть на неё хоть сейчас, когда уже начинает темнеть.

Мне Друзелла сказала, что государыня у себя в покоях, – и мы с Тяпкой туда вломились, как всегда вламывались. Я ровно одну секунду подумала: с кем это Вильма разговаривает в будуаре? – и то на ходу, не снижая скорости.

А она стояла перед громадным зеркалом, которое вообще-то никогда не использовалось ни для чего, кроме разглядывания себя с утра, когда нужно придать себе приличный вид.

И из зеркала на меня взглянул сероглазый светловолосый мессир с ледяным точёным лицом, вылитый эльф из северных сказок. В чёрном бархатном халате.

Я чуть не умерла на месте.

Я ведь сразу всё поняла. Во-первых, это сам государь Людвиг Третий – потому что Вильма была на него похожа до невероятия, обознаться невозможно. Во-вторых, вид у него самый домашний, а значит, вовсе не факт, что я смею на него смотреть. В-третьих, неужели Вильма с ним связалась? Поразительно и невозможно, как всё, что сейчас вокруг происходит.

Мне бы срочно ретироваться, а я присела настолько низко и изящно, насколько получилось, – думая в это время, что провалиться сквозь землю сейчас было бы самым подходящим.

Надо ведь было предупредить Друзеллу!

Но Вильма меня подняла и обняла – и сказала:

– Папенька, это моя Карла, – и Тяпка встала на ножки и заглянула в раму, и Вильма добавила, как о самой естественной вещи: – а это её собака.

У его величества было такое лицо… люди с такими лицами одним случайным взглядом замораживают насмерть. Я думала, что – всё, пропала. Но государь Людвиг чуть-чуть оттаял, даже улыбнулся еле заметной тенью улыбки:

– Рад знакомству, леди Карла. Ваша собачка прелестна.

Ответить у меня духу не хватило. Я только попыталась присесть ещё ниже – но меня держала Вильма, поэтому получилось совсем не то, что задумывалось.

Стоит посмотреть на государя Людвига – и сразу ясно: ну да, потомок Дольфа, короля-кошмара. Какое счастье, что моя Вильма не такая.

А в это время моя светлейшая королева продолжала разговор как ни в чём не бывало:

– Так что же, папенька?

– Ты ведь и сама понимаешь, Мина, – сказал Людвиг. – Мы с тобой – в одной лодке, вдобавок предположу – вокруг шторм. Необходимо выжить и победить. Тебе нужны деньги?

– Я свожу концы с концами, папенька, – сказала Вильма. – Если вы предложите мне денег взаймы, я возьму, но больше мне нужны свинец и никель, а ещё мне нужны винтовки.

– Винтовки, пулемёты и гаубицы, – кивнул Людвиг. – Ты не успела закончить перевооружение армии, я понимаю. При сложившейся ситуации меня удивляет, что ты успела хоть что-то. Ты молодец, Мина. Винтовки, во всяком случае, ты получишь немедленно. О пулемётах и гаубицах я думаю. Полагаю, удастся отправить первый эшелон на Пресвятого Эрна. Увеличить поставки свинца и никеля пока не получится. Поищем решение.

– Папенька, пожалуйста, – сказала Виллемина нежно. – Пожалуйста, постарайтесь.

– Я не оставлю тебя в беде, – сказал Людвиг. – Держись, девочка.

– Ещё одно, – сказала Виллемина. – Главное. Папенька, наши пограничные города на северо-западе. За ними – Винная Долина. Там сейчас идут страшные бои – а их отражает местный гарнизон, вооружённый ещё по нашим стандартам мирного времени…

– То есть голые и босые, – кивнул Людвиг. – Плохо.

– Вы не введёте войска, не так ли? – тихо сказала Виллемина. – Большее, чего я могу ждать, – ваши пограничники вступят в бой, если Перелесье пройдёт Западные Чащи и доберётся до границ Междугорья, не так ли?

– Ну что ты, Мина, – чуть улыбнулся Людвиг. – Конечно, нет. Мы не объявляли пока войну Перелесью – и я собираюсь оттягивать начало прямых военных действий, как смогу: я тоже не ожидал, что они не дождутся весны. А нападать без объявления войны – не в обычае моей страны, давным-давно цивилизованной и современной. Но…

– Но? – переспросила Вильма, и я с удивлением услышала улыбку и в её голосе.

– Время неспокойное, – невозмутимо продолжал Людвиг. – Какая-нибудь… банда… контрабандисты или конокрады… они могут пересечь границу Винной Долины. Мародёры какие-нибудь, не знаю… неподалёку от границы есть несколько сёл, где с давних времён живут полукровки, наполовину горцы… дикие люди. За них сейчас, когда воздух по всему миру пропитан войной и запахом ада, я, конечно, ручаться не могу.

– Ах, банда? – снова переспросила Вильма, и улыбка стала ещё слышнее.

– Какие-нибудь вооружённые бестии, – кивнул Людвиг. – У них может оказаться отличное оружие… ты ведь знаешь, как это бывает, Мина, не правда ли?

– Ах да, – Вильма коснулась стекла кончиками пальцев. – Вооружённые бестии. Я так люблю вас, папенька, и так вам признательна! За… предупреждение. Они вряд ли сотворят что-нибудь ужасное – они, я думаю, не догадаются о знаках против адского огня, верно?

– И о том, что твари-проклятия смертны и их поражает обычная пуля, – Людвиг откровенно улыбнулся. – Не беспокойся, девочка.

По ту сторону стекла, где в громадном камине горело целое дерево, а стену украшал древний гобелен, серебристо-седой, изображающий суровых всадников в походе, гулко пробили часы – и Людвиг обернулся.

– Я отняла бессовестно много вашего бесценного времени, папенька, – грустно сказала Виллемина. – Простите меня.

– У меня ещё есть пара минут для нескольких важных слов, – сказал Людвиг и вдруг взглянул на меня. – Леди Карла, – сказал он, – я хотел вас поблагодарить. Ваша служба – бесценна. Меньшее, что я могу сделать для вас, это посвятить вас заочно в рыцари Междугорского королевского дома. Храни вас Бог.

Я растерялась, не знала, делать мне реверанс или преклонить колено. Вильма мне помешала и в том, и в другом: обняла меня за талию – и мне пришлось остаться стоять и сгорать от смущения. Виллемина весело спросила:

– Вы пришлёте моей Карле рыцарскую звезду и ленту с послами, папенька?

– Вместе с оружием, – улыбнулся Людвиг. Удивительно, как за время разговора оттаяло его лицо – но тут же заледенело снова. – Я надеюсь на вас, девочки. Вы – форпост. Я помогу, чем смогу, но… мы все принадлежим Предопределению.

– Передайте, пожалуйста, мои поцелуи маменьке и брату, папенька, – сказала Виллемина. – И мой поклон дядюшке Гунтару: мне очень, очень не хватало бесед с вами, хоть иногда, хоть на несколько минут.

– Передам. Иди, – кивнул Людвиг, и зеркало медленно заволокло туманом.

Вильма погладила стекло кончиками пальцев:

– Папенька всегда спешит, – и взглянула на меня: – но сегодня мне грех жаловаться. Дядюшка наладил связь и вышел на меня через это зеркало – это просто подарок судьбы. У Западных Чащ появился шанс… хоть, боюсь, и довольно призрачный.

– Ты уже всё знаешь? – спросила я.

Вильма кивнула.

– Карла, дорогая, – сказала она печально, – у меня же теперь нет сердца – как же оно умудряется болеть, скажи? Мне следовало бы проследить за работой команды мэтра Фогеля, – продолжала она с еле слышной тенью грустной улыбки. – Вдруг они вставили в моё новое тело-протез какое-нибудь искусственное сердце, а?

– Да не виноват Фогель, – сказала я. – Это душа болит у тебя. Раньше эта боль отдавала в сердце, а теперь – в это место, видно, по привычке. Ничего тут не сделаешь.

Мы сели на диван, обнявшись, – и Тяпка немедленно забралась тоже, устроила на наших коленях голову и передние лапы. Вильма принялась её гладить.

– Страшно было папеньке на меня смотреть, – проговорила она задумчиво. – На целую секунду не совладал с собой… Кукла… Но быстро опомнился… а может, просто узнал меня… Ах, Карла, мой папенька понимает много больше, чем полагалось бы простецу! В нашем доме немало тайн, в которые меня не посвятили. Хеоргу, видно, рассказали обо всём, уже когда я покинула Междугорье. Боялся папенька, что я разболтаю… тем самым.

– Кому⁈ – поразилась я.

– Перелесцам, – рассмеялась Вильма. – Слугам ада при прибережном дворе.

Я невольно хихикнула в ответ. Вот так: демонов в наше время называют демонами даже в светских салонах, ад называют адом вслух – а слугам ада может достаться титул «Те Самые» только в насмешку… Бабушку бы ужаснуло, вдруг пришло мне в голову, – и я с лёгким удивлением подумала, что вся моя прежняя жизнь, в доме Полуночного Костра, уже…

И тут меня как молнией ударило!

– Вильма! – заорала я шёпотом, потому что голос пропал. – Серебряный Плёс ведь! Жемчужный Мол – совсем рядом же! Рукой подать!

Вильма чуть отстранила меня, заглянула в лицо:

– Дорогая моя сестрёнка… я забыла. Прости меня. Я забыла, как называлось то местечко неподалёку от вашей усадьбы… На Жемчужном Молу ещё как-то держится форт, но войска Перелесья пошли дальше. Это название, Серебряный Плёс, я слышала в сводках.

– Уже взяли? – спросила я сипло.

Вильма чуть кивнула.

– Как взяли, так и отдадут, – сказала она. – На запад идут войска. Завтра провожаем подводный корабль. Дед и бабушка?

– Ага, – сказала я мрачно. – И тётка с кузиной, если не уехали. Но я думаю, что не уехали. Эта девица, Хетта – моя ровесница… может, замуж выдали.

– Боишься за них? – тихо спросила Вильма.

Я только вздохнула:

– Знаешь, я боюсь – ну за всё! За сосны на берегу, за наш дом, за башню, где я жила… за городишко, где почти не бывала, и то боюсь. Когда я думаю, что эти гады там хотя бы даже просто проходили, – у меня ком застревает в горле и сжимаются кулаки! Я так злюсь! Так злюсь, что даже реветь не могу! Скажи, они ведь объявили нам войну, эти гады?

Вильма опустила прекрасные кукольные ресницы. Я её обнимала, она была тёплая – и у меня снова начался приступ ужаса вперемешку с нежностью и злостью: держу её, держу в руках, моя королева во плоти! Людвиг испугался, подумаешь… что он понимает… что они все понимают! Если она была мёртвая, если она была призрак, если она могла вообще исчезнуть из мира – и я сейчас была бы одна, а ад шёл бы прямо по моему любимому берегу, шёл бы и давил ракушки…

Какие мы чудовищно уязвимые-то…

– Мессир Аглинер – не самый худший случай, – услышала я сквозь эту пелену нестерпимых чувств печальный голос моей королевы. – Перелесец, конечно, но не окончательный мерзавец. Я полагаю, он провёл бессонную ночь – и пытался скрыть от меня это… Но лицо у него посерело от усталости… и горя, возможно.

– Горя! – фыркнула я.

– Ему было непросто передать мне ультиматум Рандольфа, – сказала Вильма. – Мне кажется, ему было страшно, стыдно… Возможно, я ошибаюсь, но создалось такое впечатление. Он подавал мне официальные бумаги – и его руки заметно дрожали.

– Объявил войну? – спросила я.

– И намерение освободить Прибережье от чужачки, узурпаторши, живого мертвеца, – чуть усмехнулась Вильма. – Кто я Прибережью? Междугорская принцесса, что уже очень сомнительно, жена злодейски убитого принца Эгмонда. Святой Альянс – они теперь так себя зовут, Перелесье и Святая Земля, Острова и другие несчастные, кого они вынудят к себе примкнуть, – идёт восстанавливать во всём мире торжество истины, справедливость и порядок…

Наверное, у меня лицо здорово изменилось – точнее, если перейти на язык балагана, рожу перекосило от ярости: Вильма взяла меня за руку, принялась гладить ладонь, мою несчастную клешню:

– Зря я говорю это тебе, дорогая… делаю тебе больно. Побереги силы, милая моя сестрёнка, они ещё нам понадобятся. Я всё понимаю, Карла, дорогая: бывают минуты, когда вдруг становится жаль, что вся эта история не сделала меня неутомимой бесчувственной машиной. Душа болит, душа устаёт… её усталость и боль чувствует даже искусственное тело. Кажется, неуязвимость и самоуверенность – это не о нас, верно? О них, там, с другой стороны фронта…

В дверь постучалась Друзелла:

– Государыня, вы велели дать знать, как только принесут телеграмму о движении войск…

Вильма поправила локон, выпрямилась:

– Спасибо, дорогая. Дайте мне.

И принялась читать распечатанные на машинке сводки.

Я заглянула ей через плечо. Вильма подвинулась, взяла листы удобнее – чтобы было видно и мне.

Названия городов, посёлков, каких-то местечек поплыли у меня перед глазами. Скалистый Мыс… городок Чаячья Пристань… посёлок Тихая Гавань – сгорел практически дотла. Форт Дельфиний – идут тяжёлые бои. Форт Лунный и город Тепловодье – заняты врагом. В Белом Порту – страшные пожары, и с рейда наблюдали дым в предместьях и дальше. Западные Чащи – тяжёлые бои. Наступающую кавалерию Перелесья остановили у местечка Солнечная Роща, идут бои чуть ли не рядом с границей Междугорья…

– Они уже прямо по нашему побережью идут, – сказала я. – Когда я об этом думаю, мне хочется сбежать с солдатами. Я бы их просто… как Дольф.

– Переоденемся и удерём? – в голосе Вильмы явственно слышалась грустная улыбка. – И будем надеяться, что прекраснейший мессир Раш справится один, да?

– Да понимаю я! – сказала я с досадой. – Просто у меня тоже душа болит – аж режет.

– Пойдём в гости к мышонку? – предложила Вильма. – Я его давно не видела. Он отвыкнет от меня – а это плохо. Мало того, что я не могу его кормить, – у меня часто не находится времени даже на то, чтобы обнять его перед сном.

– Не отвыкнет, – сказала я. – Ты не представляешь, как тебя ощущает любой Дар. Как огонёк в ночи.

Вильма, кажется, издала какой-то еле слышный недоверчивый звук – но тут уж я была права! Кроха Гелхард обожал свою названую маму с первой секунды. Не сомневаюсь: он её Даром чуял, у него внутри был компас со стрелкой, вечно настроенной на Вильму. Если наш малютка орал – немедленно умолкал, как только она подходила, и начинал что-то ворковать, как только она брала его на руки.

Но в этот раз ровно ничего не вышло.

Мэтресса Луфа, разведя руками, шепнула, что принц спит. И он впрямь спал, раскинувшись, как морская звезда, разбросав руки и ноги. И только Виллемина нагнулась над его кроваткой, как в дверь детской поскреблась Друзелла:

– Простите ради Господа, что отвлекаю вас, государыня, – прошептала она еле слышно. – За вами присылали из Штаба. Там же вас ждёт и мессир Раш.

Вильма, чуть коснувшись, погладила головку младенца, на миг обняла меня – и быстро, бесшумно выскочила из детской. Я ещё на секундочку задержалась.

Здесь было очень хорошо. Такая тёплая молочная темнота, ночничок в виде улыбающейся луны горел… Будто в мире не было ничего страшного.

Но тут Друзелла эфирным шёпотом окликнула и меня:

– Леди Карла, ожидают и вас.

– Меня? – я даже показала на себя пальцем от неожиданности, но мэтрессе Луфе поклонилась и из детской вышла.

– В Штабе? – спросила я, прикрыв дверь, чтобы не разбудить малышей разговорами.

– Нет, леди Карла, – Друзелла чуть развела руками, мол, к сожалению, не в Штабе, но меня это не удивило. Не в Штаб, но всё по тем же делам, я была уверена. – Мэтр Найл из дома Звёздного Перекрёстка.

Где-то я слышала это красивое имя, но, хоть убей, не могла вспомнить, кого именно так зовут. Кто-то из офицеров, решила я. По делу. И спросила:

– Ну хорошо, куда идти?

– Вас ожидают в Синей Приёмной, – сказала Друзелла.

Я пошла, а по дороге всё думала: если я его не знаю, почему помню имя?

А в Синей Приёмной – в нашей домашней, непарадной, уютной приёмной, в синем атласе, вышитом золотыми рыбками и морскими дракончиками, меня, оказывается, ждал один из наших мёртвых морячков, или фарфоровых мальчиков, как их обозвали в народе. В общем, бывший призрак.

Он стоял у окна, за которым в косом луче фонаря моросил то ли дождь, то ли мокрый снег. Поклонился мне и щёлкнул каблуками по стойке «смирно» – а я подивилась, как его искусственное тело… не знаю, как сказать… притёрлось к нему, прижилось. Мэтр Найл носил усы и бакенбарды с проседью по давно прошедшей моде – и почему-то я догадалась с первого взгляда, что он не юнга, а суровый моряк лет под сорок. Какая-то у него была особая повадка бывалого морского волка.

Вроде бы люди Фогеля им всем делали одинаковые протезы. Но начинаешь общаться – и сразу видишь: вот салажонок, небось, в первом походе утонул, а вот – бывалый китяра, который даже в самую качку за ванты не хватается, а станет пить – ни капли грога ни прольёт, как ни ярись море. Душа просвечивала сквозь фарфор и бронзу.

– Здравствуйте, мэтр Найл, – сказала я. – Вы простите, я ваших флотских правил не знаю, вы – запросто. Садитесь, побеседуем. Вы хотели меня видеть?

– У меня к вам два дела, леди, – сказал Найл ожидаемым басом, очень ему подходящим, но я снова удивилась. Ведь органчики им тоже ставили одинаковые, а голоса разные. Тоже душа влияет? – Первое дело пустяковое: поклон передать от жены. И от меня, но больше – от жены. Передать вам просила, на удачу.

Он полез в карман и вынул что-то крохотное, завёрнутое в платок. Неторопливо развернул – и показал мне бронзового морского дракончика, сплошь покрытого зеленью патины. На голове дракончика, между плавниками, я заметила крохотную петельку – чтобы можно было продеть туда шнурок и носить на шее.

Даже мне было сразу видно, какая это древняя вещица – а стоило взять её в руки…

– Он же греет! – ахнула я. – Мэтр Найл, как же я могу взять? Это ж оберег! Сколько поколений он хранил ваш дом, а? Может, и вас хранил?

Найл уверенно отвёл мою руку:

– Это вам, на удачу. И государыне. И всему нашему побережью. Вещица древняя, благая – мой прадед нашёл в песке, когда крабов ловил. Морем освящённая вещица. Возьмите, леди, не обижайте. Жена молится за вас: ведь пятеро детей у нас – тяжело было ей одной. Изводилась от тоски да труда непосильного. А я сейчас за троих управляюсь. И завтра в море пойду – за меня, если что, военную пенсию получит жена-то…

– Мэтр Найл! – сказала я укоризненно. – Не годится уходить в море с таким настроением! Вы уж вернитесь, пожалуйста. И подводный корабль приведите назад, и сами возвращайтесь – а то жена ведь снова будет плакать!

– Э, леди Карла! – сказал Найл, и я точно услышала в его голосе добродушную ухмылку. Научилась отличать выражение на звук не хуже, чем на вид: живые у них были голоса. – Вы не переживайте, не огорчайтесь, ничего такого плохого я не думаю, а только все мы под Предопределённостью ходим, про это я и говорю. А вот про корабль подводный скажу отдельно. Но вот что сначала позвольте спросить: вы ничего такого во мне не чуете, а?

Я, пожалуй, не чуяла. Но если он спросил – видимо, что-то было, и я взяла его за руку, клешнёй дотронулась. И только от прикосновения, да ещё и клешнёй, особенно чувствительной, еле-еле отозвался Дар. Тоненькой струйкой, фальшивой стрункой – слабее, чем у Вильмы.

Но – не поспоришь. Чувствовался.

– Так вы, мэтр, значит, коллега-некромант? – хихикнула я. – Так вы думаете?

Он хохотнул басом:

– Ох, простите, леди Карла, уж больно уморительно вы это сказали! Да нет, что вы, какой некромант… мальчишкой вот мог дохлого краба двигать, да с другими пацанами, бывало, у мясника бычий череп выпросим, на палку наденем – и айда девчонок пугать: его зубами мог клацать. А пошёл на купца юнгой – и кончилась вся эта ерунда… Но, вы понимаете, сейчас вспомнилось. Вроде дрожит и горит вот тут, где рёбра, где сердце было.

– Да, – сказала я. – У вас, милый мэтр, Дар совсем слабенький, но есть. И хорошо, что вы его чувствуете, он полезный.

– Ещё б не полезный, – сказал Найл с оттенком гордости. – Я ж переговорил с одним, с другим… к некромантам ходил. Они меня и надоумили: научили вот такую кривулину зельем рисовать на зеркале…

– Да вы что! – восхитилась я. У меня самой Дар плеснул в щёки огнём. – И у вас получается⁈

– Очень получается, леди, – весело сказал Найл. – Прям как у настоящего некроманта получается. Мы с мэтром Норвудом вчера потренировались, а сегодня окончательный лоск навели. Он хоть и мальчик, а хоть куда некромант. Уходил с патрулём – и из города связывался со мной, а я, значит, с ним. И через маленькое зеркальце, и в большое.

– Великолепно! – мне хотелось прыгать и хлопать в ладоши. – Вы ведь…

– И верно, леди, – подтвердил Найл. – Я буду на подводном корабле вместо телеграфа. Опробовано. Вот сейчас я с верфи: наши ребята зеркало установили. Не стеклянное, а на стальной пластинке – чтоб, оборони Небо, не разбилось.

– Вот тебе и холодная рука, – вдруг вспомнила я.

– А тут-то какая разница? – удивился Найл. – Пусть и холодная, но крошечка Дара-то есть?

– Какая-то тут есть загадка, – сказала я. – Не уходите, милый мэтр, есть разговор… нет, вот что. Видите зеркало? Можете позвать сюда мессиров Ольгера и Валора?

– Отчего ж не позвать, – с готовностью согласился Найл.

И выполнил призыв на удивление чисто, точно и красиво. Может, вся его крошечка Дара и уходила в обряд, но сработало с прямо-таки механической чёткостью, будто настоящий телеграф.

– Да как так-то⁈ – поразился Ольгер. – Далех ведь говорил: нужна тёплая рука!

– А я ведь уже пытался всем напомнить, что мои призывы тоже доходили до адресатов, хоть и не всегда, дорогой граф! – сказал Валор. – Не так всё просто и однозначно, как полагает наш южный друг.

– Рука у меня, мессиры, холодная, – подтвердил Найл. – Но ведь получается-то хорошо?

– Лучше чем у меня, – подтвердил Валор. – Я бы даже сказал – отлично.

– Тогда вопрос: почему Клай не смог? – задал Ольгер ровно тот же самый вопрос, который крутился и у меня на языке. – Более того, барон: почему он до сих пор не может?

– Пробел в его личных возможностях? – предположил Валор.

– При жизни он мог, – сказала я. – Совершенно нормально связывался.

И никак у нас ответ на эту загадку не ловился – а он был нам всем очень важен, этот ответ. Это была наша будущая связь – жизненно важно разобраться, как она работает, чтобы при случае не отказала на поле боя.

Мы пригласили Найла в нашу лабораторию и собрали консилиум. Пришёл Далех, пришёл Жейнар, думали, не послать ли за Фогелем – но вовремя сообразили, что Фогель-то уж точно не в курсе дела. Стали проверять.

Найл отлично связывался с кем угодно. Мы даже на минуту поймали Райнора в карманное зеркало. Из зеркала плеснуло огнём и неожиданным вампирским холодом, Райнор крикнул, что форт держится, но все заняты, что он целует всех в щёчки, – и оборвал связь.

Голос Райнора как-то очень всех утешил и порадовал, но яснее не стало.

– Старики говорят, рука мертвеца не подходит, – настаивал Далех. – Твой, леди Карла, друг Клай – мертвец, его рука не подходит. И ты, почтенный моряк, – мертвец. Не возьму в толк, как это вдруг подходит твоя рука. В холодную руку туфу не наливают.

– Я, конечно, не специалист, гхм, – кашлянул Найл недовольно, – но, прощения прошу, какой же я мертвец? Каким местом? Ну да, тело, положим, у меня искусственное – как вон у мессира Валора или, опять же, у государыни. Но мы все – живые. И парни помоложе из нашего экипажа с жёнами милуются, – я извиняюсь, леди, – тоже, скажете, мёртвые?

– Простите, сейчас об этом думать не время, – сказала я. – Но после войны – я обещаю и вам, и вашим парням: проведём ещё один обряд – и с жёнами миловаться будет намного проще. Можете сказать им об этом.

А сама подумала: надо будет поговорить с Фогелем. Неучтённый момент… как-то упустили из виду. Просто в голову не пришло.

Впрочем, тему развивать не стали.

– Э! – возразил Далех. – Прости, почтеннейший, но какой же ты живой? Ты дышишь? Сердце бьётся?

– Слушай, южанин, – Найл поднял палец, – ты как-то не с той стороны смотришь. Вот возьми, предположим, моряка на деревянной ноге. У него, по-твоему, мёртвая, что ли, нога?

– Вай-вай! А что ж, живая?

– Хорошо. Поди на базар. Вот продают деревянные ноги. Мертвечину, что ли?

Далех задумался. А у меня в голове начали появляться какие-то проблески.

– Вы хотите сказать, дорогой мэтр, что ваше тело-протез нельзя считать мёртвым по тем же признакам, что и протез ноги… – задумчиво повторил Валор. – Но деревяшка и покрытый слоем фарфора скелет…

– А в чём разница, мессир барон? – спросил Найл. – Ну сделайте вы искусственную ногу из кости… Ну вот какому-нибудь чудаку ядро ногу оторвало, а он протезного мастера упросил взять на протез кость из той ноги…

– Валор, – сказала я, – скажите: между шкатулкой из черепашьего панциря и дохлой черепахой есть разница?

– Варево адово! – ругнулся Ольгер. – Вот нутром чую, но не могу объяснить!

– А что тут непонятно? – хмыкнул Найл. – Я или вот мессир Валор – в искусственном теле, как на деревянной ноге. Будь та нога хоть из костей, хоть из демонова хвоста – всё равно она уже вещь. И куклы эти самые, будь хоть костяные или фарфоровые – они были вещи. Протезы. Не трупы. Их на фабрике сделали, – и сунул Ольгеру с Далехом свою ладонь без перчатки. – Вот, отполировали, шарниры вставили…

– Добавьте, дорогие друзья мои: удалили с костей всякий след прежней жизни, – кивнул Валор. – Превратили их в материал, сырьё, рабочий инструмент. Если можно так сказать, вытащили их из смерти, отвязали их от смерти, очистили от неё – и превратили в вещи. А наши души, войдя в эти вещи, превратили их в такое же подобие тел, каким делается искусственный глаз или деревянная нога… или вставная челюсть, если на то пошло!

– Да! – заорала я так, что Ольгер отшатнулся. – Валор, вы гений! И вы, Найл! Ваши тела Фогель превратил в вещи, в протезы, в предметы – и вы их одухотворили. Живые куклы, живые машины… не знаю, в этом роде! А Клай ничего этого не делал, он просто вернулся внутрь трупа. Обычного трупа.

– Не ваш обряд, деточка, – кивнул Валор. – Ваша формула, но обряд – Церла. Вы живую душу к трупу не привязывали.

– О! – заорал Ольгер ровно так же, как и я. – Поэтому у вас прошло то… чудо на пирсе! И потом, и потом! Третий Узел!

– Да, – подтвердил Валор. – Видимо, этот обряд уже как минимум не чернокнижный. Здесь что-то другое… очевидно, одобряемое светлыми силами.

– И тёплая рука, холодная – всё равно, – сказала я. – Понимаешь, Далех? Как бы у живого человека тоже может быть очень холодная рука – с мороза, мокрая…

Далех сосредоточенно слушал и кивал:

– Старики такого не знали, чтобы дух вселять в куклу.

– Да, – сказала я. – Это новое!

– Леди Карла, – сказал Жейнар, – может, Далех посмотрит, как будем возвращать мэтрессу Эрлу? Он так проще разберётся. Кстати, а когда?

А действительно, когда, подумала я.

– Практика показывает, что для совершения обряда леди Карлы не нужно полнолуние, – сказал Валор. – Поэтому мы проведём обряд, как только согласуем с курсантами-некромантами. Это будет показательный обряд, принципы, как выясняется, необходимо знать всем.

– Ничего себе, – только и смогла сказать я.

– Мэтр Фогель сообщил, деточка, – невозмутимо продолжал Валор, – что кадавр для духа мэтрессы Эрлы уже готов. Так что, я думаю, завтра ночью можно будет спокойно её вернуть, если вдруг не случится чего-нибудь экстренного.

– Мессир Валор обещал, что я подниму, – сказал Жейнар ужасно самодовольно, блестя единственным глазом. – Можно, леди Карла?

– Конечно, – хмыкнула я. – Если уж тебе Валор обещал.

– Я бы тоже хотел, но страшновато, – сказал Ольгер. – Мне с адом даже условно страшновато связываться.

– Не спеши, – сказала я. – Хотя… знаешь, может, это уже и не совсем с адом. Поглядим.

– Наставник Лейф будет участвовать, – сказал Валор. – У нас с вами, деточка, теперь есть проверенный в деле наставник, крепкий в вере и не боящийся ада.

Я кивнула и подумала, что наступают новые времена. Что их поступь ужасна – но в этом дыму и кошмаре брезжит что-то неожиданно хорошее.

И, быть может, наше положение не так безнадёжно, как может показаться в момент слабости.