Текст книги "Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мы все столпились вокруг, рассматривая.

– Это южные, – сказал Робур. – Наши немного всё-таки покрупнее, помассивнее. Но всё равно лёгкие. Покрупнее – это как орёл крупнее сокола, а не как медведь крупнее сокола.

– Быть может, они летели против солнца, – сказала я. – Казались тёмными силуэтами, не блестели. А большие – если сравнивать с рыболовами… или с другими морскими птицами… Если ты всю жизнь видишь в небе только птиц, то такое покажется просто громадным, я думаю…

– Ну, звучит-то правильно, – замялся Робур. – Но не думаю я, что это драконы. Драконы, знаете, не выносят ад.

– Я до нынешней ночи думала, что вампиры не выносят ад, – сказала я мрачно. – Оказалось, что некоторые выносят, ещё как!

– И вырождаются в адских тварей, – грустно сказал Валор. – Деточка права. И права так же и в том, что мы не сможем, пока не увидим своими глазами, представить себе тварь, в которую выродится дракон, служащий аду.

– Давайте не будем гадать, – сказала я. – Вообще, у меня есть такая идея. Валор, мы с детьми пойдём, пожалуй, с вами, а? Познакомимся с новичками, побеседуем, устроим такой… ну как… обмен опытом… Может оказаться, что кто-то из новеньких, как мэтр Робур, знает что-то полезное. Поговорим – и будет яснее, как действовать дальше. А всякие пророчества, предсказания, если бы да кабы – это у некромантов слабое место, поэтому мы пока про драконов ни до чего не договоримся.

– Звучит недурно, – согласился Валор. – Дети, вам нужно одеться, сегодня прохладно.

– Ларс, – сказала я. – У меня для тебя особое задание. Оденься – и пойдёшь к телеграфистам. Скажешь: обо всех телеграммах с Жемчужного Мола сообщать не только в Штаб, но и нам. Ты понял?

– Конечно, – кивнул Ларс. – Я побегу?

И убежал чуть не раньше, чем я разрешила.

А мы все пошли знакомиться.

И случилась очень интересная штука: меня немного отпустило. Прошло это безумное ощущение, что всё, полный кошмар, ад наступает – и вообще нечем его остановить. Там, в кадетском корпусе, в классе, где пришлось потесниться, чтобы мы все разместились, я вдруг поняла: не так уж нас и мало.

И мы в резонансе.

Мы – сила.

Среди нас есть мэтр Робур, который видел драконов. Тётка Ика, которую любили духи. Дед Огенбри из какого-то медвежьего угла, который не рисовал формулу, поднимающую труп, а только пел – мы запомнили. Хэттар с разными глазами и на правый глаз слепой – правым, слепым глазом он видел Сумерки без всякого дополнительного напряжения. Далайр, любимец детворы в том местечке, откуда ему пришлось бежать, родители детишек сдали: добрый фермер возил дрова и сено на двух кобылах, сделанных из сена же, с коровьими костями внутри…

Мы разговаривали – и в моей несчастной голове, совершенно не предназначенной для командования, появлялись какие-то проблески. Я попросила у Валора блокнот и записывала туда всякую ерунду: «кобылы из сена», «спеть – и встанет», «маленькая звезда, чтобы собрать по округе дохлых крыс», «быстро уложить» – пока не очень понимая, зачем, но мне казалось, что это нам ещё понадобится.

А потом нам принесли телеграмму, что Жемчужный Мол ещё каким-то чудом держится, но перелесцы перешли границу севернее, приграничная деревушка сгорела дотла – и кавалерию в боевых порядках видели на дороге, ведущей к Синим Скалам.

Кони тащили пушки и крытые повозки с чем-то тяжёлым.

И мне снова стало плохо. Они всё-таки двигаются вглубь страны.

А нам принесли пачку телеграмм. Что в Западных Чащах идёт бой. Что форты Святая Лейя и Святая Анола ведут бой с броненосцами под штандартами Сердца Мира и Святой Розы – и под флагом Перелесья. И я подумала: это они ещё не начали жечь Синие Скалы – и мне стало физически худо. Тошно.

Кто-то придвинул стул, а кто-то подал воды. И я как сквозь вату услышала, как в класс вошёл Норис.

– Леди Карла, – сказал он, – второй бронепоезд и войска уходят на запад. У вас есть кого послать прямо сейчас? Кто уже справится?

Я залпом выпила воду, чтобы в голове прояснилось.

– Мэтры Хэттар и Далайр поедут, – сказала я. – Справятся. Вы ведь справитесь?

– Кривой Хэттар сбежал от войны! – прыснул Хэттар и начал хохотать.

Я подумала, что у него истерика, но он отсмеялся и сказал:

– Я лично готов на сто процентов, леди Карла. Мне есть за что сводить с ними счёты.

– Что касается меня, – сказал Далайр, – то я собирался предложить сам. Только вот, наверное, надо сбрить бороду. Пожары, сами понимаете.

Борода у него была деревенская, чуть не по пояс: у фермеров Девятиозерья специфические представления о мужской красоте. И спокойный он был, как каменный лев на пирсе, а клеймо – странный костяной нарост на лбу, как небольшой рог – каким-то чудом не связывалось в уме с адом вообще. Слишком мирный мужик. Очень мне понравился.

А ещё я тихонько порадовалась, что некроманты – одиночки, как правило. Так легче воевать. Но тут Далайр мне сказал:

– Леди Карла, у меня тут, в столице, жена с мелюзгой…

Ну да, простые деревенские нравы.

– У кого ещё, – спросила я, – тут жена с мелюзгой? О них позаботится корона Прибережья.

Мы с Норвудом записывали, у кого где дети и жена, – надо сказать, не так чтобы уж очень много среди наших новичков было семейных людей, – когда Дар меня в сердце толкнул, жарким касанием и звоном чистой струны.

В классе, само собой, было большое зеркало. Валор был бы не Валор, если бы не позаботился о таком важном пособии. И в это зеркало стукнул Райнор.

И я его увидела, Райнора, страшного, грязного, с отсветом боевого транса в глазах, в обгорелой, испачканной сажей и ещё чем-то, чёрным, липким, как смола, шинели. Он держался искусственными руками за раму, улыбался – и белые зубы светились на тёмном лице.

А за ним были какие-то закопчённые руины, обгоревшие до кирпичей. Сквозь треснувшую стену виднелся кусок дымного неба.

– Привет, леди Карла, – сказал он. – Славно. Тебя хотел видеть, тебе рассказать. Важно. Иди сюда, Кермут.

Кермут, красноглазый альбинос лет тридцати, настолько грязный, что уже почти не видно его белизны, смущаясь, подошёл и отвесил до смешного галантный поклон. Я его уже видела, этого белёсого парня.

– Вы же из девятиозерских беженцев, мэтр Кермут? – спросила я. – Кто ещё тогда, после Новогодья, нам присягнул?

– Да, милая леди, – сказал Кермут и смутился ещё больше. – Райнор, говори ты. Не умею я.

– Нас тут охраняют артиллеристы, – сказал Райнор. – Два орудия уцелело, дальнобойных, только снарядов мало. Зато есть пулемёты и к ним патронов – целая телега. Очень хорошие, перелесские. Трофейные.

– Ты поднимал мёртвых? – спросила я, содрогаясь и стараясь скрыть это от него.

– Нет, Карла, светик, – сказал Райнор. – Я живых положил. Когда кавалеристы ломанулись в город, я их и…

Он распахнул шинель и показал разрезанную ножом и разодранную, пропитанную подсыхающей кровью штанину. У Райнора руки были искусственные, но нужна была кровь, много – и он резал бедро.

– Ох, – вырвалось у меня. – Вот что ты – как Дольф…

– Герцог Гунтар рассказывали, – ухмыльнулся Райнор, и глаза у него горели так, что бросали на лицо красноватый отсвет. – Про волну. Я одного боялся: что она вокруг меня разойдётся. Тут у нас, за ратушей, уцелевшие кварталы, туда горожане сбежались, бабы, детишки… Я боялся, что смерть туда доплеснёт, только это и притормаживало. Ну, поставил за спину Кермута, в половинку звезды. Как его не прикончил, дивлюсь… дурак я?

– Дурак, – сказала я. – Везёт тебе, чудо ты.

– Толкаю её вперёд, – сказал Райнор, – а она цепляется за них, за лошадей, как сеть с крючками… прямо чувствуешь, как жизнь выдираешь… – и на миг, кажется, не совладал с лицом. Я увидела, насколько чудовищно он устал и как ему худо. Но Райнор тут же ухмыльнулся вновь. – А Кермут немного поправил поток, очень помог, на самом деле. Мы с ним всё-таки прогнали волну прямо вдоль улицы, чётко направили – она так и выкосила эскадрон, как косой. Видишь, больше не суются. Мы в ратуше, она почти сгорела, но с башни весь город видно. Там у нас наблюдатель сидит.

– Город обошли, – сказала я.

– Там тоже остановят, – уверенно и зло сказал Райнор. – Мы тут ночи ждём. Ночью, наверное, что-нибудь будет. У нас моряки, мужики из порта, гарнизон Русалочьего, вооружены все… я тут ещё часть перелесцев того… поставил в охрану. И мы с Кермутом понарисовали знаков от Приходящих и от адских сил. Вряд ли кого-то удержит, но на всякий случай.

– А драконы? – спросила я.

– Драконы, да, – Райнор сглотнул. – Никакие не драконы. Мы грохнули одного.

– Цены тебе нет, – сказала я нежно. – Как же вы?

– А вот так. Из пушки, – Райнор показал, как стояла пушка, и я услышала за спиной неопределённо-одобрительный шум. – Они прилетели на падаль. Трупы жрать. Свои трупы, кстати, кавалеристов. Ну и подставились – наш канонир его прямой наводкой шлёпнул, и второго бы шлёпнул, да он улетел. Я велел мужикам дохлятину сюда притащить – и вскрыли мы с Кермутом. Смотреть будешь?

– Спрашиваешь, – я только головой мотнула. – Показывай.

– Дай, – сказал Райнор куда-то в сторону, Кермуту, не отражавшемуся в зеркале. – Нет, вон ту. В руки мне дай.

И показал лучевую кость. Человеческую.

– Он что… обернулся? – спросила я сипло.

– Нет, – Райнор снова сказал в сторону, Кермуту: – А крыло сюда подтащи. Целиком. Давай, я тут держу.

Они развернули перед зеркалом громадное крыло, как парус, натянутый на тонкие кости. Крыло было покрыто обожжённой и закопчённой кожей – и что-то в нём было дико ненормальное… Я смотрела во все глаза на отвратительное – и не понимала, чем…

– Это ведь сосок, деточка, – спокойно, как на лекции, сказал за моим плечом Валор и показал концом длинной линейки. – Человеческий сосок. Мужской, судя по всему.

– На крыле? – еле выговорила я.

– Тут с другой стороны ещё есть, – сказал Райнор. – И пупок. Смотри.

Мне на миг показалось, что изображение в зеркале подёрнулось дымкой. Я зажмурилась, мотнула головой – и ощутила, как Валор обнял меня за плечо. Стало чуть полегче.

– Он что… Райнор, ты хочешь сказать…

– Он хочет сказать, – продолжил Валор, – что это крыло, по-видимому, обтянуто человеческой кожей, содранной с торса. Верно, мэтр Райнор?

– Да, мессир, – в тоне Райнора вдруг послышалась настоящая радость – и я вовремя сообразила, что он просто рад видеть Валора и рад, что Валор понимает легко и быстро. – Он весь сделан из… в общем, из кожи, из костей, из кусков человеческих тканей. Огонь, как мы поняли, он выдыхал из лёгких. Лёгкие там были – только оболочка, а в ней – вот это.

И показал две обгорелые металлические пластины в виде восьмиугольных звёзд с короткими лучами, исписанные какими-то знаками.

– Ну-ка, ну-ка, – Валор чуть подвинул меня и подошёл ближе. – Поднесите ближе к стеклу, прекраснейший мэтр Райнор, это прелюбопытно.

Господи Вседержитель Милосердный! Как же я завидовала этим двоим – с их потрясающим научным самообладанием! Мне больше всего хотелось блевануть себе под ноги, удрать – и больше никогда об этом не слышать. Это было совершенно нестерпимо.

Не знаю, как я заставила себя спокойно стоять и слушать.

Райнор потёр пластинку:

– Потемнела. Ничего не разобрать.

– Некромант должен знать хотя бы несколько языков, дорогой мэтр Райнор, – сказал Валор с чуть слышной в голосе улыбкой. – Мы займёмся этим после войны. Видите ли, разобрать можно. Это исконный язык Перелесья, до объединения под знаменем Сердца Мира и Святой Розы. Чуть к свету… вот так. «Огнь из ада – в этот труп – из этого трупа – во имя смерти – в живое, ради моей воли, силы и славы». А дальше тот, кто создал этого кадавра, перечисляет имена демонов, которые лично отвечают за работу. Эффектно.

– Боже мой, – тихо сказал рядом со мной Ольгер.

– В общем, они неживые, – сказал Райнор. – Но валить их можно.

– Безусловно, – кивнул Валор. – Если вам повезло попасть в это самое место, в грудь твари. Видимо, попадание сместило артефакт – и кадавр упал. Что ж, дорогой мой мэтр Райнор, ваши заслуги перед короной неоценимы. Теперь мы знаем, как это сделано, и я даже представляю, что можно этому противопоставить. Друг мой, велите вашим людям малевать где только можно самые примитивные защитные знаки от адского пламени. Ну вот буквально… – и воспроизвёл в три движения простенькую звёздочку с двойной защитой. – Это во-первых. Во-вторых, вы очень повысите вероятность уничтожить тварь, снабдив такой же звёздочкой снаряды. Если вашей кровью, дорогой друг, вероятность ещё повышается.

– Почему? – удивился Райнор.

– Потому что вы, мой милый мэтр, белый воин.

– Так я… – начал Райнор, но Валор приложил палец к губам.

– Не стоит спорить с учителем, – сказал он с чуть слышной улыбкой. – Послушайте старика. Вы сделали сегодня очень много, до изумления много: вы дали нам возможность понять принципы работы той стороны. А это означает, что у нас будут способы противодействия.

– А если эти… проклятия ночью придут? – спросил Райнор.

– Серые твари? Это совсем просто, – сказал Валор. – Вы ведь положили столько живых – мёртвых вы положите, не напрягаясь. А людям скажите: твари смертны, их берут пули, самое главное – побороть миг страха и отвращения. Адский огонь – это куда серьёзнее и неприятнее. Мы не сможем защититься от него абсолютно и с гарантией. Но ваши знаки сильно повысят шансы, дорогой Райнор. Только розочки от Приходящих в Ночи вам лучше убрать.

– Почему? – удивился Райнор.

– Я попробую побеседовать с нашими друзьями в Сумерках, – сказал Валор. – Быть может, кто-нибудь из них рискнёт сумеречным посмертием ради свободы Прибережья. Помощь вампира ночами была бы вам очень кстати. Но розы могут помешать им прийти.

– Ух ты! – обрадовался Райнор. – Здорово, мессир!

Валор кивнул.

– Попробуйте поесть, друзья мои, – сказал он, кивнув подошедшему Кермуту. – Вы можете есть мясо?

– Я – пожалуй, – сказал Кермут с застенчивой улыбкой.

– А я, наверное, год мясо есть не смогу, – сказал Райнор. – Рикошет.

– Тогда я посоветовал бы вам съесть сыра или выпить молока, – сказал Валор. – Если ваши друзья-моряки смогут их найти. И рыба подойдёт. Вам необходимо восстановить силы, они вам понадобятся. Помощь в пути.

Райнор приложил ладонь к стеклу – и Валор ответил на это «рукопожатие издали», а потом то же самое сделала я.

– Целую нежно, леди, – ухмыльнулся Райнор. – Надо идти.

– Живи, пожалуйста, шут везучий, – сказала я.

– Ругайте меня, мне помогает, – Райнор подмигнул мне, и наша связь прервалась.

9

Я провожала эшелон.

Впервые видела это. Наш игрушечный вокзал, железнодорожные кассы и зал ожидания в светленьком домике с высокой резной башней, стеклянный козырёк над перронами – и тяжеленный, пыщущий клубами дыма бронированный зверь вместо паровоза, обшитые стальными листами вагоны и пушки, накрытые парусиной, на открытых площадках.

Столица провожала солдат.

Так-то столица умела провожать: то рыбаков, то путешественников… обычно наша столица провожала в море, а сегодня вот – в огонь.

День стоял мягкий и светлый, как весной. На кромке козырька блестели сосульки – и снег покрыла блестящая наледь. И небо, очищенное от заводского дыма морским ветром, было гладким и синим. И громко плакал чей-то ребёнок. Духовой оркестр играл старую песню – и солдаты пели, как матросы: «По волнам, по волнам мы с тобой придём домой».

Я заменяла Виллемину. Мне целовали руки офицеры; милый парень с драконом артиллеристов на шевроне улыбнулся мне и погладил Тяпку, завилявшую ему хвостом. Надо было что-то сказать, но, когда они построились на перроне, как на плацу, я смогла придумать только одно:

– Дорогие мессиры, пожалуйста, победите этих гадов и вернитесь живыми! А мы поможем, чем сумеем.

У них сделались такие лица… я так и не поняла, хорошо ли сказала – или лучше было бы как-нибудь более официально, что ли… Они смотрели на меня, как на девочку, которая махнула платком с пирса.

Далайр, бритый и внезапно оказавшийся молодым мужиком, лет тридцати, а вовсе не дедом, присел и ласкал повизгивающую Тяпку. Хэттар нервно ухмылялся и повторял:

– Вы не беспокойтесь, леди, и государыне скажите, чтобы не беспокоилась. Мы всё помним, мы всё сможем. Не беспокойтесь.

А потом кто-то громко закричал: «По вагонам!» – и они все побежали. Бронепоезд отчалил от перрона, как броненосец, дал пронзительный гудок – и небо окрасилось его дымом.

Норис мне открыл дверцу мотора, я села и стала реветь. Тяпка полезла обниматься, я обняла её за шею – и ревела, было никак не успокоиться.

Я в жизни не плакала столько, как в последние недели.

– Карла, не надо, – сказал Норис. – Тебе так не надо. Ты у нас – символ и знамя, хорошо, что на перроне не расплакалась…

– Многих убьют, – сказала я.

– Да, – согласился Норис печально. – Тут ничего не поделаешь.

– Пить хочу, – сказала я.

Он дал мне хлебнуть холодного травника из фляги – с ромом, по-моему. Я чуть не выплюнула, Норис врезал мне по спине, захотелось на него наорать – и я поняла, что мне помогло. Я достала платок и телеграфное зеркальце, чтобы вытереть глаза – и от прикосновения к зеркальцу у меня защемило сердце. Дар тянул, как рыболовный крючок, впившийся в живое тело, – и я не могла понять, что случилось. Никогда такого не чувствовала.

Единственное, что мне пришло в голову, – нужно к большому зеркалу. И я торопила водителя, дёргала Нориса, мы приехали во Дворец быстро, до ближайшего зеркала я бежала – но рядом с ним не почувствовала ничего, кроме той же тянущей тоски.

Только она, пожалуй, стала определённее.

Кто-то меня звал и не мог дозваться – такое было чувство.

Звал кто-то из моих друзей. Кто-то из моих друзей в беде.

Клай, поняла я, держась за раму зеркала руками, как держался Райнор.

У меня дрожали руки, когда я рисовала знак вызова. Но в зеркале заклубилась и медленно разошлась серая муть – и мне было почти больно от неё.

Там что-то плохое, думала я. Совсем плохое, очень плохое.

Это Западные Чащи, там бои.

Клай убит? Или ему почему-то не дозваться? Чары?

Я стояла, смотрела на собственное отражение, а видела его усталое и печальное лицо.

Будь проклято Перелесье вместе с его амбициями – и провались оно в ад, который так любит.

И тут меня тронула за плечо Друзелла:

– Как замечательно, что вы уже вернулись, дорогая леди Карла. Пожалуйста, поднимитесь в гардеробную, вам нужно переодеться к торжественному обеду.

– Что? – переспросила я. Обалдела от её слов, будто мне снился ужасный путаный сон, а Друзелла пришла меня будить. – Куда?

– Обед состоится в Белой Столовой, – сказала Друзелла. – Надо соответствовать, милая леди.

Спорить с Друзеллой я не могла – с ней и Виллемина никогда не спорила. Я послушно пошла, думая: что за «здрасьте»? Среди полного кошмара – обед в Белой Столовой, самой парадной столовой во Дворце, для праздников и приёма особо почётных гостей. Виллемина там обычно угощала Иерарха Агриэла и послов – но я не припомню, чтобы на такой обед приглашали послов Перелесья. Мне подумалось, что островитянам тоже Белой Столовой не видать.

И как вообще можно кого-то с помпой принимать и устраивать роскошный обед, когда мы в кошмаре и беде?

А мне ещё принесли очень закрытое и очень роскошное платье: высокий воротник с пышным кружевом, прикрывающим даже подбородок, рукава до самых запястий, перчатки… Надо быть Друзеллой, чтобы заставить меня напялить на клешню перчатку: их мне делали строго по мерке, а всё равно ощущалось страшно неудобно. Широкое платье, корсаж коротенький, зато кринолин – как в прошлом веке, всё вместе очень красивого сливочного цвета, с букетиком бриллиантовых лилий на плече, а на плечи Друзелла мне накинула широкий газовый шарф и велела в него укутаться. В завершение к моим волосам прикололи шляпу с довольно-таки густой вуалью.

А пока из меня делали благочестивую до идиотизма девицу, Тяпку нарядили в вышитый золотой канителью белый жилетик и на шею ей повязали очередной атласный бантик. Зрелище из ряда вон выходящее.

И в таком виде и полном обалдении, с ровно так же ошалевшей Тяпкой, я пошла в Белую Столовую. В нашу парадную часть, которую не особенно любила: слишком там всё было величественное, роскошное и торжественное. И меня раздражали громадные зеркала: на каждое зеркало Дар откликался ноющей болью, а я ничего с этим сделать не могла.

Во всей парадной части стояли гвардейские караулы. А в Солнечной Гостиной, совершенно лучезарной, в золотистом атласе, позолоте и фантастических панно из янтаря, изображающих золотые закаты над спокойным морем, – островитяне когда-то подарили – Виллемину дожидались уважаемые гости.

Чёрные.

Я всё поняла немедленно.

Они мне показали, что не будут на меня пялиться: кланялись и прикрывали глаза широкими рукавами. Но, видимо, меня одели прилично по их меркам, потому что они освоились и выпрямились.

У них-то с выдержкой было получше: у меня бы не вышло закрыть глаза рукавом, мне страшно хотелось на них глазеть. Шикарны они были – в бархатных и шёлковых одеждах цвета рубинов, цвета красного вина, цвета тёмной крови, алых и почти оранжевых, в перстнях, браслетах и серьгах с гранатами, с жёсткими точёными лицами цвета эбенового дерева, с маленькими бородками и волосами, заплетёнными в длинные косы. Аристократия с Чёрного Юга.

Вообще-то я видела южан в порту, но больше – огнепоклонников, а огнепоклонники немного другие. У них такие широкие, узкоглазые, улыбчивые ряшки: «Э, госпожа! Подойди, купи розовое масло! Когда девица нежный, как роза, от неё должно быть аромат роза, так?». Всегда весёлые и немного смешно любезные. Но огнепоклонник в длинном полосатом то ли халате, то ли кафтане из золотой и золотисто-коричневой парчи здесь был только один. Остальные – птицы совсем другого полёта.

Хищные птицы.

А заговорил со мной огнепоклонник – и не удивительно ни капельки, они явно более разговорчивые, чем ассурийцы:

– У тебя удивительная собака, леди. Неживая собака, но при этом белая собака – а как неживая собака может быть белой, я в толк взять не могу.

Говорил он очень правильно и чисто, но необычно – и я не поняла.

– Она, мессир, – сказала я, – не белая. Она была, знаете, чёрная, с рыжими пятнами, только одно ухо белое. Златолесские борзые редко бывают белые.

А он улыбнулся, как все купцы-огнепоклонники в порту, – такая же самодовольная глянцевитая ряшка, будто сейчас предложит засахаренные зёрна кавойе или розовое масло:

– Э, леди! Какая разница, какая шерсть у собаки, если шерсти на ней нет! Ведь может быть белой леди та девица, у которой кудри чёрные, как летняя ночь над Саранджибадом.

То ли комплимент сказал, то ли непонятно что. У них, у южан, голова как-то иначе устроена.

А хищные птицы всё это очень внимательно выслушали. И главный птиц, суровый и жёсткий, как древняя языческая скульптура, чуть-чуть мне поклонился и сказал:

– Мы рады, белая леди.

Что я могла им сказать?

– Я тоже.

В высоченные окна сияло солнце, всё сверкало: золото, белый мрамор и белый шёлк – и Виллемина вошла в белом и золотом, укутанная вуалью, как туманом. И южане поклонились ей, встав на одно колено, руками дотронувшись до пола около её туфелек. Немного варварский ритуал какой-то.

– Ла-тейе, – сказала Виллемина. – Миарашь ди-кайя, мы очень рады видеть благородного царевича Йа-Рлие, Медное Крыло Ашури, и его высокочтимую свиту. Мы пригласили сюда вас всех, чтобы разделить хлеб и вино – во имя любви Севера к прекрасному Югу.

Оказывается, главный птиц – аж целый принц, подумала я. Ничего себе.

Ну, он внушительный был. Вороной с проседью, глаза рыжие, вправду как у хищной птицы, взгляд цепкий и пронзительный. И одет в какую-то кровавого цвета хламиду до пола, в золотом шитье, с гранатовым ожерельем. И в ушах золотые кольца. Жутковатая такая языческая роскошь.

И почему-то на него отзывался Дар, но как-то странно: мне было жарко рядом. Без всяких вспышек, просто жарко. Я даже думала: вот сейчас вспотею, как торговка рыбой, – то-то будет номер. И что это за штуки, интересно: ведь посол-то уж точно не некромант, у них в свите вообще некромантов нет. Но вот поди ж ты…

А принц между тем склонил только голову. И сказал, чисто-чисто, будто учил язык в столице:

– Привет великой матери северного побережья, средоточию красоты, сосуду разума и светочу справедливости. Мы привезли великой матери слово благороднейшего царя Ашури и хана Хуэйни-Аман – он передаёт великой матери ясный свет братской любви, желает ей силы, здравия и чистоты, присылает вместе с приветом подарки из наших степей, а также жаждет разрешить сомнения и получить ответ на вопросы.

– Я восхищена, – сказала Виллемина. – Я прошу передать великому государю Ашури и Хуэйни-Аман пожелания сил, здравия, долголетия и вечно сияющей мудрости, которая неизменно руководит всеми его поступками. Мне радостно, что он преклонил слух к словам молодой женщины с северного побережья, и я надеюсь сердечно, что сумею разрешить его сомнения и ответить на вопросы.

– Благороднейший царь Ашури и хан Хуэйни-Аман желает сыну великой матери сил барса и взора орла, – сказал принц. – Кроме жеребца и кобылы солнечной масти, выращенных в нашей степи и обученных состязаться с ветром, он дарит сыну великой матери «стрижи», дабы он с колыбели был защищён от всякого зла и любой тьмы на страх подлым врагам.

Один южанин, который держал в руках длинную штуковину, завёрнутую в расписанный маками шёлк, развернул шёлк и показал плоский ларец из чёрного дерева, на котором была золотом гравирована целая картина с драконом, парящим над языческой крепостью. Принц дал знак – и ларец открыли.

Там, внутри, на алом шёлке лежали два кривых клинка непривычного вида – подлиннее и покороче. Сабля и кинжал, что-то такое. Невероятно красивые, но дело не в этом: когда южане раскрыли ларец, мой Дар полыхнул жаром, аж вспыхнули щёки.

Это были не просто так себе сабли. Настоящие варварские обереги. Серьёзной мощи.

– Они греют, – сказала Виллемина. – Я чувствую.

– Великая мать ощущает тревогу благороднейшего царя Ашури за её благополучие и жизнь, а так же за благополучие и здоровье её сына, – сказал принц. – Это тепло его души. Предположу, что великая мать ощутит тепло и от этого.

Второй южанин открыл шкатулку – и мне померещилось дрожащее красноватое марево над ней. Настолько серьёзных оберегов я вообще никогда не видела. Наверное, шкатулки как-то удерживали их силу внутри, а вот если открыть…

А безделушечка была крохотная, невзрачненькая. Мутная серенькая капелька в золотой оправе в виде головки дракона, на тонкой, как нитка, золотой цепочке.

– Благороднейший царь Ашури и хан Хуэйни-Аман просит великую мать, как просил бы свою сестру: пусть она носит эту вещицу на себе, пусть не снимает и во время сна. Это слеза каменного стража Хуэйни-Аман, пролитая над невинными жизнями. Страж проливает одну слезу в сто лет – и каждая его слеза может спасти жизни невинных.

Ничего себе, подумала я, у них там артефакты. Дикое место. Боги прямо клубятся. Но вот же опоздали они с этой слезой, им бы приехать раньше, хоть самую малость…

– Я безмерно благодарна, – сказала Виллемина. – Это бесценное сокровище. Но что же заставило благороднейшего царя Ашури тревожиться за наше благополучие?

– С позволения великой матери, я расскажу ей всё, – поклонился принц.

– Быть может, благородный царевич Йа-Рлие пожелает рассказать за обеденным столом? – предложила Виллемина. – Я знаю: вы прибыли во Дворец прямо с корабля. Мне грустно думать, что вы устали, хотите есть и пить, а беседа задерживает обед.

Принц снова преклонил колено и тронул пальцами пол – это у них, видимо, какой-то совсем особый поклон был, специальный.

– Великая мать заботится даже о чужих послах, – сказал принц, глядя снизу вверх. – Её сердце – средоточие любви. Мы принимаем приглашение.

Мы все пошли в Белую Столовую – а там была такая невероятная красота, как только для Иерарха Агриэла делали, только с немножко южным оттенком. Рыбы не подали, а подали мясо с пряностями, всякие сладости и фрукты во всех видах – и тоненькие южные лепёшки, толщиной в бумажный лист.

Вообще-то я терпеть не могу официальные обеды – всегда с них сбегала. Вот и сегодня: пришёл усталый и роскошный Раш, пришёл Броук в парадном мундире, старался сделать вид, что его вовсе не отрывали от дел, – и пусть бы они отдувались с обедом и этикетом, а я лучше съела бы кусок холодной ветчины на ходу, а не подыхала бы от изысканности, пытаясь кушать, как принято, а не как хочется. Но Вильма показала мне взглядом место рядом с собой – ничего не поделаешь, удрать не вышло.

Раз не вышло – я наблюдала.

Думала, южане не станут есть вилкой и ножом: те, что приплывают с купцами, попросту берут лепёшку, а лепёшкой залезают в тарелку, набирают в неё еды и трескают так. Но эти – серьёзные дипломаты: им положили лепёшки – но они стали правильно есть, как северяне. И, по-моему, не беспокоились, что их отравят или опоят, – ну, я думала, варвары будут проверять еду, варвары же!

Ещё не сообразила, что варвары они скорее внешне.

Виллемина сидела за столом, с каким-то фруктовым натюрмортом на тарелке, играла вилкой, иногда чуть касалась губами сливового вина в бокале – в общем, участвовала в обеде, как могла. И если она хотела, чтобы все естественно себя чувствовали, то вполне в этом преуспела.

Все остальные же впрямь были голодные.

Я подумала, что Броук наверняка толком не завтракал, а скорее всего – и не ужинал. Он только старался не есть слишком торопливо, чтоб не решили, что он сбежал из голодного каземата. И Раш, видимо, ел, когда улучал минутку. В общем, нормальные голодные люди. А южане, похоже, впрямь сошли на берег, не слишком заботясь о всяких там обедах и прочих удобствах, – поэтому северяне смотрелись на их фоне совершенно нормально.

А я поймала себя на мысли, что паштет из утки и запеченные с красной капустой перепёлки просто замечательные на вкус, – и все остальные, кажется, тоже их оценили. Лакеи, что прислуживали на парадных обедах, отличались особенным профессионализмом: они так ловко и быстро заменяли тарелки и всё поправляли, что стол ни одной минуты не выглядел некрасиво. Если бы не они – валялись бы через пять минут одни косточки от тех перепёлок и объедки всего остального.

И беседовали сначала о том, как у северного повара интересно вышла баранина с мёдом по ашурийскому древнему рецепту: очень вкусно и похоже, и в то же время отличается. Видимо, потому что северяне кладут намного меньше жгучего перца, зато добавляют какую-то ароматную приправу, которой на юге нет. К важным вопросам перешли, только когда подали кавойе, мёд, взбитые сливки и палочки корицы – когда все наелись и смогли уже нормально думать.

Вот тогда принц Йа-Рлие начал рассказывать.

Что великий отец северного побережья – Гелхард, ага – был истинным другом царя Ашури и настоящим провидцем. Что ещё лет десять назад, когда царь Ашури только взошёл на престол, Гелхард прислал послов – и вообще повёл себя как мудрый правитель и добрый брат. Они вместе с царём Ашури установили надёжный морской путь, но мало того: Гелхард, в обмен на щедрое участие ашурийского царя в устройстве этого самого морского пути, на радушный приём и практически беспошлинную торговлю в Ашури всяким разным, отправил ко двору царя нескольких прибережных инженеров. Эти достойнейшие люди – истинное украшение земли, сказал принц. Если бы великий отец северян вместо каждого из них подарил ашурийскому царю по слитку золота того же веса – это была бы ничтожная и дешёвая замена. Их помощь ашурийскому престолу бесценна, они не просто сделали для Ашури много прекрасного, они ещё и обучают ашурийских юношей по методе, доселе на Юге не известной. Царь был признателен Гелхарду – и сердечно огорчился, узнав, что его венценосный брат умер. К счастью, великая мать, которую великий отец счёл достойной править северным побережьем, в самом начале зимы, когда ашурийские послы уточнили, в силе ли прежние договоры, подтвердила всё – и обнадёжила ашурийского царя.