Текст книги "Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Правители Прибережья, в общем, вели себя с царём Ашури как добрые друзья, сделав народу Ашури много добра. И теперь пришла пора царю Ашури отплатить добром за добро.

– Именно сейчас? – спросила Виллемина.

А дело в том, продолжал принц, что именно сейчас приезжие с северных островов – не только купцы и моряки, но и дипломаты – начали говорить, что женская рука не удержит государство в узде, тем более что над побережьем нависла тень.

– «Священная война», говорят они, – сказал принц, щурясь. – Мы знаем, что островитяне зовут священной войной. В те времена, когда мой прадед, великий царь Тхарайя, взял в жёны мою прабабку Лиалешь, великую мать Ашури родом с северного побережья, островитяне поиграли в «священную войну» в нашей степи. Если бы кости легли иначе, в эту игру можно было бы проиграть аду всё царство Ашури… С тех пор эти игры не прекращались никогда – и каждый призыв к силам ада у пиратов зовётся священной войной или священным искусом.

– И вы решили предупредить меня, благородный царевич? – спросила Виллемина.

Принц приподнял голову – и стал совсем похож на хищную птицу. На степного орла какого-нибудь – такой взгляд у него был, зоркий, цепкий и недобрый.

– Вот, – сказал он, указав подбородком на огнепоклонника, который ел ложечкой взбитые сливки из чашки с кавойе и улыбался, как сытый кот. – Вот Далех, Белый Пёс из рода Белых Псов. При дворе благороднейшего царя Ашури было три Белых Пса, они рыскали в двух мирах и охраняли Гранатовый Трон. И все трое однажды пришли к царю, и взяли прах от его ног, и сказали так: великий отец должен знать, что северяне снова разбудили ад. Теперь ад пойдёт по земле, оставляя за собой пепел и неупокоенных мертвецов, и будет становиться всё сильнее с каждым шагом. Юная царица с северного побережья, названая дочь царственного брата великого отца, стоит на пути ада, тень разливается, как вода. Если северяне сдадутся или не удержат тьму, ад доберётся до наших земель по воде. И тогда благороднейший царь повелел мне и моим воинам отправиться к великой матери. Узнать, не начал ли служить аду её народ. Понять, верна ли слову она сама. И если великая мать по-прежнему стоит у ада на пути – остаться с ней. Отдать ей наше оружие, нашу силу, нашу волю. Остановить ад – или умереть, останавливая ад. Защитить нашу степь на северном побережье.

Виллемина приподняла вуаль на лице.

– Пусть великая мать не тревожится, – сказал принц глухо. – Со мной ведь Белый Пёс. Мы узнали о беде великой матери в пути. Мы очень торопились, но не успели. Это наша вина перед великой матерью и благороднейшим царём Ашури – и мы сделаем всё, чтобы её искупить.

– Вы сказали: разрешить сомнения и получить ответы на вопросы, – напомнила Виллемина.

– Ожидая великую мать, Далех беседовал с её шаманкой, – сказал принц. – Он разрешил наши сомнения. А поскольку сомнения разрешены, ответы на вопросы придут сами собой.

Я – шаманка? – удивилась я. Надо же. Этот Далех у них – Белый Пёс, и про Тяпку он говорил, что она белая собака. Белая – в смысле, не тварь из ада?

Эти южане говорят много, красиво – но сойдёт семь потов, пока доберёшься до сути.

– Благородный царевич Йа-Рлие позволит спросить? – вдруг сказал Раш. – Благородный царевич ведь не может присягать чужой короне, не так ли?

Принц повернулся к нему:

– Моя жизнь принадлежит благороднейшему царю Ашури и хану Хуэйни-Аман. И он сказал мне: стань северной царице оружием. Я могу быть союзником великой матери. И как союзник и верный клинок в её руке – готов подчиняться приказам её военачальников. Со мной двадцать воинов с Хуэйни-Аман и полукровок.

– Потрясающе, – сказал Раш. Он казался даже слегка ошарашенным. – Ваш приезд – это подарок богов, я до сих пор не могу до конца поверить. Мне кажется, всё это сон.

Орлиное лицо принца чуть дрогнуло: не улыбка, но почти улыбка. Глаза потеплели.

– Да будет ведомо высокочтимому Рашу, – сказал он, – что древние мудрецы считали жизнь сном, увиденным во сне. Только я не слишком чту эту странную учёность. Полагаю, наши общие враги не сочтут сном то, что им предстоит увидеть.

– Наши горожане за последние месяцы вдоволь насмотрелись на чудеса, – сказал Броук, – но такого чуда ещё никто здесь не видел. Ваших людей, благородный мессир царевич… Да даже у меня дух захватило, когда я услышал. Немудрено, что весь двор сбежался глазеть.

Принц улыбнулся заметнее.

– Нас нечасто встречают так, – сказал он. – Обычно Медное Крыло всё же вызывает страх в сердцах простого люда – даже на юге, где мы привычны. В дороге тревога грызла моё сердце: я боялся, что великая мать из опаски, с непривычки, из понятного недоверия отвергнет нашу помощь, а её советники, испытывая те же чувства, не станут возражать. Отвага и дружелюбие владычицы побережья и её свиты пролились на мою душу, как дождь – на степь, измученную зноем.

– Да будет известно благородному царевичу, – сказала Виллемина, – что женское любопытство насмерть меня загрызло. И я пытаюсь придумать приличную форму неприличной просьбе: как бы мне увидеть Медное Крыло развёрнутым!

Принц поклонился, приложив руку к сердцу:

– Великой матери нет нужды сдерживать любопытство и бороться с желаниями, ибо её желания – закон. Желает ли владычица увидеть это прямо здесь – или нам надлежит покинуть стены дворца? Скажу, что чары аглийе не несут никому и ничему вреда – но…

– Ах, пожалуйста, не опасайтесь! – радостно воскликнула Виллемина, а меня осенило.

Аглийе! Медное Крыло! Ах ты ж…

То-то Раш не может поверить!

Двадцать драконов! Медных драконов-бойцов с Чёрного Юга! И принц-дракон во главе!

Принц встал из-за стола и вышел на середину комнаты. Мы тоже встали и отошли к стенам, чтобы не помешать. А он снова поклонился Виллемине, скинул свою хламиду до пола – и оказалось, что на нём просто штаны и широкая атласная рубаха. А штаны довольно странной конструкции, подумала я: у принца был хвост.

Натурально драконий хвост из живой меди, с острым, довольно угрожающего вида, шипом на конце. Они носили такие длинные одеяния, чтобы не смущать простецов хвостами!

А я ведь когда-то читала, что с хвостом дракон ничего не может сделать: хвост никуда не девается, когда изменяется его тело. Вот это номер!

Между тем жар от принца пошёл такой, что у меня загорелись щёки и стали влажными ладони. Но это был, видимо, жар его чар, его своеобразной силы, а не физическое тепло: кроме меня, похоже, его никто не чувствовал.

Принц встряхнулся, как птица, – и… Он не обернулся, как вампир, это было медленнее: будто живая медь начала просачиваться изнутри, проступать – и изменять его тело. Удивительнее всего лицо: этот опасный кривой медный клюв, как у громадного орла, перья, как медные лезвия, – а всё равно почему-то эта орлиная, драконья, демонская голова была похожа на голову принца. Не перепутаешь. И крылья раскрылись широченные, заострённые, вправду медные…

По-моему, дракон вышел большой. Но я вспомнила громадный парус закопчённого крыла, который еле держали вдвоём Райнор и Кермут: таки да, ашурийский дракон был меньше летающего кадавра. Меньше, легче – и красивее.

Намного, намного красивее. Восхитительное существо, то ли орёл, то ли летающий ящер, со скорпионьим хвостом, с мудрыми, зоркими золотыми глазами… Так бы и любовалась!

– Если у великой матери нет других планов, – сказал дракон, – мы отправимся на запад этой же ночью, – и сказал, повернув голову к Броуку: – А пока день ещё не угас, достопочтенный страж столицы проводит нас к военачальникам великой матери. Мы бы хотели увидеть карты.

Броук даже протянул руку, будто хотел погладить дракона, – но устыдился и поправил мундир.

– Царевич, – сказала Виллемина, – рассчитал мудро и точно. Я распоряжусь – и царевич, и его люди получат всё, что попросят, и всё, что им понадобится.

– А Белый Пёс останется при великой матери, – сказал дракон. – Он – лишние глаза великой матери, а ещё он будет нашим голосом, пока мы далеко. Через него мы будем говорить с владычицей.

Не нужен таким наш зеркальный телеграф, подумала я. У них свои методы. А островитяне говорят: дикари! Дикари! Варвары!

А они – чужаки, они – язычники, но уж точно не дикари. И они мне понравились.

10

В столице остались четверо. Видимо, у них с самого начала было так задумано, потому что они даже не пошли в Штаб на большое совещание. Принц представил их Виллемине и сказал, что эти ребята будут защищать небо над Дворцом.

Эти четверо были молоды, так же смахивали лицом на хищных птиц, как и их сюзерен, – и ровно такие же у них были непроизносимые языческие имена. Ни выговорить, ни запомнить.

– Ну отчего не запомнить, белая леди? – сказал мне Далех, когда я пыталась назвать по имени самого юного, с белым шрамом на чёрной каменной скуле. – Хейа-Вайи его зовут, Ясный Месяц на вашем северном языке. И если вам, северянам, тяжело говорить на языке ашури, то на своём языке ведь вам говорить легко? Вот и запомни: Ясный Месяц, Медный Цветок, Горный Пик и Зарница.

– Добрый ты человек, Далех, – сказал Норис и вытер пот со лба. – Ты ж не только у Карлы, ты и у меня снял тяжесть с души и с языка. Так мы быстро разберёмся. Очень рад познакомиться, парни. Я – ваш генерал, отвечаю за безопасность города. С вами-то вместе мы никакую сволочь с воздуха близко не подпустим! Месяц и Горный Пик сегодня же отправятся с патрулём, а Зарница и Медноцвет – в жандармское управление, со мной. Изучать город – и получать инструктаж.

На том все и разошлись: Норис, Броук и столичная четвёрка – по своим делам, ашурийский (так правильно, а вовсе не «ассурийский») принц, Виллемина и Раш – в Штаб. А со мной остались мои люди – и Далех.

Сколько лет Далеху – я не могла понять.

Может, двадцать, а может, и сорок. Ряшка у него блестела, как надраенный медный грош, ни морщин, ничего такого, глазки узенькие, как щёлочки, зато губы толстые и мягкие, как у лошади, – и улыбаться любит. Зубы белые. И усы себе брил, и бороду, и все волосы – есть седина или нет, не разберёшь. Спокойненький такой, неторопливый, вкрадчивый, как толстый кот. Смотрит своими щёлочками – и улыбается. Белый Пёс из рода Белых Псов. С его родом прадед принца по имени Вольный Ветер заключил договор: чтобы они охраняли ашурийский престол в двух мирах.

В двух мирах. Рехнуться можно.

А ещё Далех отлично говорил на нашем языке, только называл всех на «ты» – и сначала мне показалось, что он вообще ничему не удивлялся.

Но Валор его таки удивил.

– Ты, достопочтенный Валор, – сказал Далех, – по моему разумению, из всех, кого белая леди вернула в мир под солнцем, самый невероятный. Я, мальчиком, слышал рассказы от деда о духах, вселившихся в чужое тело, и всегда это были страшные истории. И я уж точно не слышал о таком чародействе, что вселяет духа в давно мёртвое тело и тем даёт столько жизни этому телу. Это дело невероятное.

– Знаешь, – сказала я, – я вот очень рада это слышать. Надо же и тебе показать что-то невероятное, не всё нам смотреть, разинув рот.

– Пока вы провожали эшелон, леди, тут было такое представление! – радостно сказал Ольгер. – Когда Ларс меня чуть с ног не сбил и завопил на весь Дворец: драконы, драконы приехали!

– И все ещё смотрели лошадей, – сказал Жейнар. – Золотых лошадок… или… не знаю. Золотых – это неточное слово.

– Золотые – впрямь неточное слово, – сказал Валор. – Лошади действительно очень красивы, деточка. Я бы сказал, цвета чайной розы, цвета вечерних облаков, освещённых солнцем, настолько холёные, что светился каждый волосок на их шкурах. Мы все изрядно отвлеклись, дорогая: наши прекрасные южные гости привезли с собой чудеса и надежду…

– Но хорошо бы вернуться к нашим печальным делам, да? – сказала я. – Скажите, Валор: вы тоже чувствуете вот это… что сердце ноет рядом с зеркалами?

Валор грустно кивнул и показал взглядом на наше главное «связное» зеркало, прикрытое куском кисеи.

– Смотрите, леди, – сказал Ольгер, сдёргивая ткань. – Вот проба.

Он щедро плеснул себе эликсира на пальцы, черканул знак призыва во всё зеркало – и Дар во мне отозвался той же тянущей болью, так, что захотелось схватиться за грудь.

А с той стороны снова поднялась эта серая муть.

– Ц-ц-ц, – вдруг зацокал Далех. – Ай-яй-яй… – и тронул кончиками пальцев стекло.

У него даже ряшка перестала быть самодовольной. А мы все ждали ответа – и уже понимали, что не приходится надеяться на что-то доброе.

– Рука должна быть тёплая, – сказал Далех. – Можно смотреть и через зеркало. Деды смотрели через отражение в растворе туфы, но можно и через зеркало. Только рука должна быть тёплая. Та рука, в которую ты льёшь туфу, та рука, которой чертишь этот знак… Скажи-ка, достопочтенный алхимик: не похож ли твой эликсир на раствор туфы?

– Да жаба ведает! – мотнул головой Ольгер. – Может, похож, только я не знаю, что такое туфа. Лучше объясни: что такое «тёплая рука»?

– У живого – тёплая, – сказал Далех и пожал плечами.

Клай, подумала я, – и мне захотелось орать и бить кулаками по стеклу, пока это проклятое зеркало не разобьётся. Я знала, что это Клай. И меня ужасал этот серый туман, будто его душа пыталась как-то докричаться из посмертия – и не могла…

– Мою руку в полной мере тёплой не назвать, – сказал Валор, – но худо-бедно я могу дозваться через зеркало.

– Простите, мессир наставник, – сказал Жейнар. – Вы не каждый раз могли, пока леди Карла не завязала третий Узел, помните? Наверное, теперь ваша рука уже достаточно тёплая…

– И всё же у меня пару раз получилось и раньше, – возразил Валор. – Впрочем, вампиры не могут вовсе, адмирал как-то говорил об этом…

– Это просто не их метода, – сказал Ольгер.

– Прекратите уже! – рявкнула я. – Клай умер! И его душе нет покоя! А вы…

– Деточка, дорогая, – тихо сказал Валор, – его душе нет покоя именно потому, что он не может высказаться. А мы пытаемся понять, как ему помочь.

Я погладила стекло зеркала. Оно было страшно холодным, и холодная тоска втекала из него в мою руку. Рука немела, как от ледяной воды.

– Ц-ц-ц, – снова причмокнул Далех, покачивая головой. – Как же это вы? Если это мёртвый зовёт через зеркало, значит, надо ответить мёртвому, а не пытаться звать его, будто он ещё живой. С берега его надо звать.

– С берега? – переспросил Ольгер. – Реки забвения?

– Мистаенешь-уну, – сказал Далех. – Серая река. Серое в зеркале.

– А вы можете, Далех? – спросил Валор. – Позвать мёртвого, который так нестерпимо далеко? Я умею разговаривать с духами – и уже несколько часов пытаюсь обратиться к духу нашего друга, но не могу. Я думал, что могу позвать очень издалека, но мне мешает что-то – и я сам не могу понять, что.

– Не знаю, могу или нет, – сказал Далех. – Никогда не пробовал – и старики не рассказывали. Но я знаю, как звать душу с берега – вот и позову душу с берега, как полагается звать Белому Псу. Мне всегда помогал огонь. Может, так и получится дозваться – через огонь. Мне жаровня нужна, почтенный Валор. Нужна жаровня… и вот ещё что. Жейнар, можешь ли принести мне мою торбу, что осталась в конюшне? Ты сразу узнаешь: это такая старая, потёртая торба, она сшита из кожи цвета песка и кожи цвета тёмного дерева – и кожа цвета песка изображает язык пламени.

– Я схожу, я! – вызвался Ларс, который сидел всё это время в уголке, как мышонок, и внимательно слушал. – Я видел, знаю, где она лежит!

И немедленно удрал.

А Жейнар пошёл помочь Ольгеру принести из лаборатории жаровню.

А мне было не оторваться от зеркала.

– Мёртвый – твой друг, белая леди? – спросил Далех.

– Да, – сказала я. – И очень… плохо мне очень.

– Мы с тобой сделаем всё, что надо, – сказал Далех.

Мы поставили жаровню напротив зеркала, Ларс притащил торбу – и выяснилось, что походная торба Далеха битком набита чем угодно, но не тем скучным скарбом, который возят с собой нормальные путешественники. Он, не торопясь, вытащил оттуда полотняный мешочек – и высыпал на ладонь кучку тоненьких щепок и прутиков.

– Это можжевельник с Хуэйни-Аман, – сказал Далех и разложил щепочки на жаровне.

Потом достал ещё мешочек, открыл, понюхал, убрал обратно, достал другой – и вытряхнул на жаровню какой-то сухой травяной клубок. Подобрал, потёр в ладонях, высыпались семена, клубок поломался, Далех удовлетворённо кивнул и убрал остатки.

Он был такой деловитый и неторопливый, что я немного успокоилась, наблюдая.

За мешочком последовала бутылка из тёмного тяжёлого стекла. Далех её открыл и показал Ольгеру:

– Раствор туфы.

Ольгер понюхал, потом капнул на ладонь.

– Вот! – сказал он мне радостно. – Конденсат Седьмого Неба – и Малый Ключ, чтобы раствор не распадался на фракции. Далех, тебе надо разобраться в алхимических формулах – мы с тобой потом сопоставим твою науку с моей наукой. Видишь, какие совпадения!

Далех кивнул, закрыл бутылку, убрал и достал напоследок какой-то скорченный корешок:

– Солнечный корень. Можно пробовать.

Мы все подошли поближе. Ларс просунулся под самый локоть Далеха – и Далех его чуть-чуть отодвинул. А потом взял этот корешок, потёр его в пальцах – и корешок вспыхнул маленьким огоньком, как свеча.

Далех ничем его не поджигал, клянусь небом! Просто трогал! Балаган по нему плачет…

И держал в руках горящий корешок: пламя облизывало ему пальцы, а вид у него был, будто это не огонь, а котёнок лижет. Спокойный вид. Добродушный.

– Тебе не больно? – шёпотом спросил Ольгер.

– Огонь – жизнь моя, – просто сказал Далех. – Я, как все Белые Псы, родился в очаг, в горячий очаг, где угли тлели – огонь мою душу в этот мир принял, приветил, огонь во мне горит. Внутри меня огонь, снаружи меня огонь. Благо, тепло и свет.

– Невероятно, – тоже шёпотом сказал Валор.

И я подумала: невероятно. Но ничего не сказала – я была будто в трансе.

А Далех, покачиваясь и что-то негромко напевая, положил горящий корешок в жаровню и начал помешивать, чтоб от него быстрее загоралось. Все эти его щепочки и сухие травки вспыхнули мгновенным ярким пламенем – и пламя спалось, опустилось, остались только тлеющие угольки. Эти угольки Далех ворошил пальцами, разминал – и поднимался дым, сладковатый, терпкий, дурманный такой дымок, от которого щекотало в носу и клонило в сон.

А Далех всё напевал – без слов, как-то вроде «ну-ну-ну», «о-хо-хо» – и мешал, и дым поднимался, и зеркало уже заволокло. Тогда Далех отодвинул жаровню – и пальцами, которые чуть-чуть сквозили красным на кончиках, будто ногти у него были стеклянные, а за ними тлел огонь, начертил на стекле наш знак.

Дымом.

И серая мгла за зеркальной гладью заклубилась гуще, пошла волнами, будто мелкая зыбь на море, потом начала закручиваться в дымные спирали, и это тоже странным образом завораживало – и вдруг дым словно ветер унёс.

Я увидела лицо Клая и его ладони, прижатые к стеклу.

Чуть не заорала.

На меня смотрел мёртвый Клай.

Не дух, нет! Мертвец! Во плоти. Серое лицо, нос заострился, глаза ввалились и высохли, смотрят тускло. Чёлка – как пакля. Шинель на груди – в чёрных дырах, четыре дыры в ряд, наискосок, одна – у сердца.

Кромешный нестерпимый ужас.

И тут мёртвый Клай улыбнулся.

Его губы дрогнули и приоткрылись. Никакой поднятый труп…

– Ты слышишь, милая-милая леди, – сипло сказал Клай. – Слава Богу. Скажи военным: это местечко Солнечная Роща, маленький город, они наступали с запада и сейчас на окраине. У них летучие твари, вроде адских драконов, город горел. Со мной был Эгель из Девятиозерья, но он с солдатами вытаскивал людей из горящей ратуши, крыша рухнула. Он сгорел – и ротмистр Терс из дома Падающей Звезды, и Харт, которого я не знаю по родовому имени, и ещё много… И некромант теперь только я.

– Жейнар, – еле выговорила я, – в Штаб, бегом. Передай.

Жейнар вздрогнул – и рванул с места.

– Клай… – почти так же сипло, таким же мёртвым голосом прошептал Ольгер. – А ты знаешь, что мёртв?

Клай коротко рассмеялся.

Немного я видела вещей более ужасных, чем смех мертвеца, который с натугой втягивал воздух, чтобы его вытолкнули высыхающие лёгкие. Мышцы плохо его слушались, улыбка выглядела оскалом черепа:

– Думаешь, я могу в этом ошибиться, граф, дорогой? Завидую вам, мессир Валор: труп таскать тяжело, думаю – намного тяжелее, чем скелет. Я слишком много чувствую… Не надо было завязывать себя на два Узла, хватило бы одного. Но я должен был сообщить. И я нужен: к ночи снова начнётся драка.

– Невозможно, – прошептал Валор. – Нереально. Безумие.

Ровно то же самое думала и я.

– Как⁈ – потрясённо выдохнул Ольгер.

– Я ещё до войны познакомился в городе с парнишкой, – сказал Клай. Кашлянул. Кто-то рядом протянул ему флягу, Клай хлебнул – и сплюнул. – Сухо, очень сухо внутри. Говорить тяжело. Так вот. Познакомился с Барном. У него чутьё, не то что некромант, но видит духов. Вроде медиума. И когда меня убили, он меня поднял. Под мою диктовку. Вашим именем, Карла.

– Так не бывает, – пробормотала я.

– Бывает, – сказал Клай. – Ты создала идеальную формулу. Ад совсем рядом, а я чуть не его рукой рисовал звезду. И мы смогли, потому что очень надо было. Барн из дома Цветущих Яблонь его зовут. Покажись леди.

Я уже поняла: большое треснутое зеркало стояло у стены, наверное, на улице. Я видела кусок мощённой булыжником мостовой, какие-то мешки, ящики, закопчённую стену напротив. И не видела, но слышала – то ли дыхание, то ли шёпот – многих людей вокруг.

Вокруг мёртвого Клая были живые солдаты.

А Барн не хотел показаться – его вытолкнули.

Его голова была перевязана бинтами, пропитавшимися кровью на месте правого глаза, а лицо, почти такое же мёртвое, как у Клая, осунувшееся и серое, усталое лицо, как у больных стариков, выражало отчаянную решимость.

– Вы его не слушайте, леди, – сказал Барн. – Я – так. Вот он – герой. И Эгель был герой. Мы бы не справились без них.

– Демон потребовал у него глаз, – сказал Клай, положив Барну на плечо ладонь. – И резать мне приходится его, когда обряду нужна кровь. У меня не идёт. Запомни, Карла: твоя формула работает. Идеально работает. Ад не может возразить. Может требовать жертв за изменение условий – но не может возразить. Скажи это всем. И ещё скажи: небо, кажется, на нашей стороне. Все наши здесь – белые воины.

Он будто разрешил мне говорить.

– А ты скажи белым воинам, – сказала я, – что везде, где можно, нужно рисовать защитные звёздочки от адского пламени. Помнишь? Вот такие: раз-два-три. Они могут помочь. Летающего кадавра можно убить, если попасть в грудь, не в голову – там формула, которая соединяет его с адом. Серых можно просто отстреливать из винтовок. И ещё: у нас теперь будет связь. И ещё: у вас скоро будет подкрепление. Обязательно.

Пока я это говорила, те, кто слушал, стараясь не мешать, подошли ближе. Солдаты, офицеры, горожане, в саже и в крови. Белые воины, совершенно верно.

– Целую ваши руки, леди, – сказал Клай. – Через зеркало – можно, по-другому я бы не рискнул сейчас.

Я еле проглотила ком в горле.

– Мы победим – и я тебе помогу, – сказала я. – Ты будешь красивый, как ангел, и хромать не будешь. Держитесь, пожалуйста.

– Я не могу тебя дозваться, – сказал Клай. – Зови сама. Давай так: каждый вечер, в восемь пополудни, хорошо? Тут нет телеграфа, надежда только на зеркало.

– Хорошо, – сказала я. – Каждый вечер, в восемь пополудни.

Мы не смогли попрощаться, только кивнули друг другу. Обозначили прикосновение ладоней – с разных сторон стекла. И зеркало снова затянуло серым.

Я смотрела в эту серую муть – и у меня болела душа.

– Я надеюсь, деточка, – тихо сказал Валор за моим плечом, – с ними будут вампиры в эту ночь.

– Если в этом городишке есть хоть один старый вампир, – буркнула я. – А драконам не успеть. Не разорваться же им, драконам… их только двадцать.

– Вы же сами провожали эшелон, леди, – сказал Ольгер.

– На Жемчужный Мол, – сказала я. – Все говорят: мы не успеваем… Выхода нет, да?

Они стояли и смотрели в пол и на стены.

– Я, пожалуй, поговорю с её величеством, – сказал Валор. – Мне представляется, что я буду полезнее там, где сражаются…

– Я тоже, – тут же вставил Ольгер и шмыгнул носом.

Жейнар ничего не сказал, но у него на лице было написано, что и он так думает.

И мне стало ещё хуже, совсем беспросветно.

– Да вы что? – еле выговорила я. – Я понимаю, вы дружно решили отправиться на помощь. Молодцы. И бросить столицу, да? Виллемину и меня? Научную работу? А вы, Валор, учеников? Между прочим, если бы не ваша работа, я не знала бы, что сказать Клаю, не говоря о том, что вообще не смогла бы с ним поговорить!

– Ну, сюда-то гады не доберутся, – возразил Жейнар оскорблённым тоном.

– А что, море досками заколочено? – спросила я. – И в том, что в столице не осталось тайных врагов, ты уверен, да? Уверен?

– Белая леди дело говорит, – вдруг подал голос Далех. – У каждого своя судьба – и война у каждого своя.

– Простите, деточка, – сказал Валор. – Вы, конечно, правы.

Я ткнулась лбом ему в плечо:

– Мне тоже хочется бежать туда босиком. Немедленно. Помогать. Но мы же так всё равно ничего не изменим…

– Надо думать, – сказал Ольгер.

Да, дорогой, подумала я. Надо думать. Очень-очень-очень хорошо думать.