Текст книги "Обманная весна (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Улица была совершенно пустынна. Сугробы грязного снега возвышались по обе стороны от полоски сухого серого асфальта, ярко освещенной фонарями, и вампирша брела по этой сухой полоске, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.

– Нам повезло, – шепнул Грин еле слышно. – Ей не до нас. Похоже, кого-то выслеживает.

– Откуда ты знаешь?

– Да очевидно! Сейчас – смотри внимательно!

Когда девка остановилась очередной раз, повернувшись лицом к единственному освещенному окну в доме напротив, Грин тщательно прицелился и выстрелил.

Вампирша издала короткий пронзительный вопль и повалилась на асфальт, подтянув к себе простреленную ногу. Грин и Иван подбежали к ней. Она вывернулась, повернувшись к ним лицом, и зашипела, как бродячая кошка, загнанная в угол. Иван отчетливо видел длинные острия клыков в ее верхней челюсти.

– Заткнись, – приказал Грин, поднимая пистолет. – Башку прострелю.

Девка затихла, зажимая рану на колене таким знакомым человеческим движением, что Ивану на миг даже стало жаль ее. Грин вынул из кармана посеребренные наручники.

– Руки!

Вампирша подняла голову. Ее глаза отчетливо светились красным, но не менее отчетливо в них светилось и страдание. Она прихватила клыком нижнюю губу и на белой коже показался ручеек черной крови.

– Руки, я сказал! – рявкнул Грин, приставив пистолет к его голове. – Думаешь, не выстрелю, стерва?

Вампирша с усилием оторвала ладонь, вымазанную в черной крови, от колена и протянула руки вперед. Грин защелкнул на них «браслеты». Белоснежная кожа на запястьях моментально задымилась, и на ней появились темные полосы.

– Сс-сволочь, – простонала девка, срывая голос на кошачье шипение, – Зачем? Снимите это! Я никуда не денусь, ты слышишь? Мне ужасно больно.

– Потерпишь, – усмехнулся Грин и протянул Ивану «беретту». – Подержи. Я пригоню машину.

Иван взял ствол, горячий от выстрела и от гриновых рук. Грин кивнул и исчез. Девка смотрела на Ивана снизу вверх. Будь она такой, какие ему нравились – теплой пышечкой – мучить ее было бы нестерпимо, но, к счастью Ивана, темная красота вампира не вызывала в нем нежности. Высокая и жесткая; длинная шея, длинные руки и ноги, длинные пальцы. Крохотная грудь. Резкие черты, острый профиль, жестко очерченные скулы. Короткие, очень густые волосы, роскошная челка. Вишневые глаза с кровавым отсветом – и они показались Ивану влажными.

«Слезы выступили? – подумал Иван. – Они могут плакать? Ей, вправду, больно? Что она чувствует, дохлая? Какая, однако, опасная девка… Как паучиха или змея – явно и очевидно ядовитая».

– Понравилось смотреть? – прошипела вампирша. – Не боишься, что глаза выскочат?

– Тебя, что ли, бояться? – хмыкнул Иван, стараясь держать оружие крепче и прилагая массу усилий к тому, чтобы не лязгали зубы. – Ты же скоро отправишься в пекло, тварь.

– Ах, какой ты грозный, – насмешливо протянула девка. – Страшный… зайчик. Храбрый – когда ты с другом, а медведь без друга, да?

Иван сжал зубы и пнул ее в бок носком ботинка. Вампирша охнула и закашлялась; пока она пыталась вздохнуть, Иван чувствовал себя на высоте. Он видел черное обугленное мясо под «браслетами» на ее запястьях, ее светлую брючину, набухшую черной, как тушь, кровью, чуял запах горелой плоти – и понимал, что девка ранена и менее опасна, чем обычно. Лучше бы, конечно, было пристрелить ее… но насмешливые угрозы вчерашнего вампира могли оказаться серьезными…

– Боишься смерти… зайчик? – спросила девка, отдышавшись.

Она могла ощущать боль; Иван видел, как напряжено ее тело и как замерло лицо – будто у человека, прошитого пулями насквозь. Но злоба этой гадины была сильнее боли – и злоба заставляла ее смеяться, когда зрачки с багровым туманом внутри дико расширены, а пальцы свела судорога.

– Вот смешно было бы встретить тебя в потемках – одного, зайчик, – продолжала вампирша. – Просто подойти, дунуть сзади в затылок и посмотреть, как ты окочуришься от ужаса, бедняжка…

– Заткнись! – зарычал Иван. Его колотило от ужаса и ярости. Он снова пнул девку, теперь в живот. Он окончательно перестал видеть в этом существе что-то, напоминающее человека – нет, фикция, иллюзия, подделка, Грин прав.

Тварь. Подлая тварь.

Рыжий гринов «лимузин» затормозил на мостовой в трех метрах от них. Грин открыл дверцу и приказал:

– Тащи ее сюда.

– Вставай! – рявкнул Иван.

Девка рассмеялась. Слезы уже явно текли по ее лицу, оставляя на белой коже темные полосы, но само лицо было спокойным и жестким.

– Я не могу встать, – сказал она. – Я не могу встать на эту ногу. Ты слепой или идиот?

– Пуля застряла, – сказал Грин удовлетворенно. – Серебро. Восстановиться не может. Я ж говорю – тащи. Она легкая и, я думаю, дурить не будет.

Иван так не думал.

Он нагнулся к вампирше и потянул ее вверх за воротник. От прикосновения к нечисти его опять перетряхнуло, но злость в который раз помогла справиться со страхом. Девка, действительно, была легкой, она была очень легкой, до странности, как подделка, а не живое тело. Она оперлась на целое колено, так и вытягивая руки вперед – и вдруг дернулась к Ивану, лязгнув клыками в миллиметре от его локтя.

– Сука! – вскрикнул Иван, шарахнувшись в сторону.

– Вот это номер, – удивленно протянул Грин, как-то неожиданно оказавшись уже не в автомобиле, а рядом. – Ни фига себе, еще и кусается… Ну ты молодчина, что не выстрелил.

Иван смутился. Вампирша вызвала у него приступ паники такой силы, что он забыл про пистолет. Теперь надо было как-то восстанавливать статус.

Он повернулся к девке. Вампирша лежала на асфальте, заляпанном черной кровью, опираясь на локти – и смеялась сквозь слезы. Ивану вдруг стало совершенно очевидно, что тварь его поняла, поняла его детский неразмышляющий ужас, Иван вспомнил «всепонимающие глаза» – и опасливый страх сменился горячей мстительной яростью. Он нагнулся, схватил девку за шиворот, вздернул на ноги, злорадно отметив, как она вывернулась от боли – и ударил по лицу рукоятью пистолета. Вампирша попыталась отстраниться, прикрывшись скованными руками, и Иван перехватил цепочку между «браслетами» и рванул вниз. Девка издала пронзительный вопль, Иван ударил ее еще раз – и тут ощутил руку на своем плече.

– Ух ты! – присвистнул Грин. – Как разошелся! Рыцарь, рыцарь… как жалел женщин, я подохну с тобой, старина! Ладно, давай ее на заднее сиденье и сам туда. Надо присматривать за барышней.

Иван впихнул девку в салон, стукнув ее головой о крышу машины. Усаживаясь сам, оттолкнул ее ноги, отчего вампирша взвизгнула, как замученная кошка. С удовольствием взглянул на ее лицо – мокрое от слез, зеленовато-белое с черно-синим пятном на скуле, осунувшееся – но обнаружил, что тварь каким-то образом ухитрилась не растерять инфернальный шарм до конца. Она смотрела на Ивана и улыбалась сквозь судороги боли – чему, мать ее?! «Всепонимающе»…

Ночные улицы были пусты, и Грин гнал, как на загородной трассе. Минут через пять, никак не больше, машина остановилась у его дома.

Девку вытащили из салона, втолкнули в подъезд и волоком подняли по лестнице, задевая больным коленом за ступеньки. Она почти не сопротивлялась, только резко вдыхала сквозь зубы и всхлипывала, когда ей причиняли особенно сильную боль. Захлопнув входную дверь, и Иван, и Грин вздохнули облегченно. Иван с удивлением заметил, что облегченно вздохнула и вампирша.

Грин втащил девку в комнату, оставил лежать на полу и включил свет. Иван вошел следом. При ярком электрическом свете вампирша выглядела гораздо более потрепанной, грязной, больной и усталой, чем в сумраке, но синяк на скуле начал выцветать. «Восстанавливается, – подумал Иван с гадливостью. – Жаль, что у „беретты“ рукоять не посеребренная».

Он окончательно перестал видеть в существе, вымазанном черной кровью, женщину, девушку, что-то, связанное с любовью, с сексом – даже с похотью. Он ненавидел эту гадину – и ждал момента, когда можно будет отрезать ей голову и увезти мерзкий труп подальше отсюда.

Грин сел в кресло. Куртка на нем была расстегнута и распахнута так, что виднелась тельняшка – Иван подумал, что Грин похож на десантника времен Великой Отечественной, который собирается допрашивать фашистку. Девка улеглась на полу поудобнее, взглянула на Грина с любопытством.

– Как звать? – спросил Грин.

– Кого? – спросила вампирша, улыбнувшись окровавленными губами.

– Как меня – я и сам знаю.

– Лукс.

– Что за Лукс?

– Так меня зовут Князья. Вообще-то, это моя фамилия… при жизни.

Грин и Иван переглянулись. Они слушали вампира первый раз, и услышанное было не очень-то понятно.

– Князья – твои хозяева? – спросил Грин.

– Хозяева Ночей. У меня нет хозяев. О, храбрый юноша, мистер Ван Хельсинг, сними, пожалуйста, наручники, я не могу разговаривать, мне ужасно больно. Тяжело сосредоточиться.

– Нет хозяев? А дьявол? – у Грина был вид человека, поймавшего на слове.

Девка рассмеялась.

– Ты хотел порасспрашивать меня о дьяволе, Илья? Я его никогда не видала и нет надежды. Мало кто из Князей верит в эту… сказку.

Лицо Грина окаменело, глаза сузились. Иван подумал, что Грин просто взбешен, но он спокойно сказал:

– Если такая проницательная, что ж меня Грином не назвала?

– Я думала, ты не любишь прозвищ, – сказала девка. – Что такое «Грин»? Тебя так звали твои… хозяева?

– Она издевается? – спросил Иван, взглянув на Грина. – Может, влепить суке, чтоб говорила по существу?

– Погоди, – Грин несколько секунд молчал и разглядывал вампиршу. – Ладно. Как тебя звать по-настоящему?

– Кому это интересно? – девка пожала плечами и ее лицо дернулось от боли. – Антонина Львовна Лукс. Это было давно.

– Когда?

– Невежливо спрашивать даму о возрасте, – сказала вампирша, усмехнувшись, и добавила после паузы. – С июля тридцать восьмого. Доволен?

– Тогда издохла?

– Перешла.

– Куда, на хрен, ты перешла? Говорить по-человечески разучилась?

Вампирша вздохнула и подтянула к себе раненую ногу.

– Наивничаешь, Ван Хельсинг? Ты не знаешь, что такое Инобытие? Ты? Ты ведь уже умирал…

Грин сощурился.

– Ну и что? Я – живой!

Девка потянулась всем телом, стараясь как можно меньше двигать закованными руками.

– В некотором роде. Но не настолько, как думаешь.

Грин нагнулся к ней так низко, что Иван испугался за его лицо:

– А ты думаешь, что тебе сейчас больно, бедная сучка? – спросил он проникновенно. – Совершенно напрасно. Ты понятия не имеешь, что можешь узнать в этом направлении…

Вампирша улыбнулась неожиданной улыбкой, теплой, похожей на человеческую – только клыки ее выдавали:

– Ну почему же, Грин. Я знаю. Как ты думаешь, для чего я искала тебя нынешней ночью?

Грин рассмеялся коротким злым смешком, а Иван, впервые за время их ночных странствий, до конца, телом, кровью и костями, уверовал в дьявола и его силу.

Искала? Либо ложь, либо хуже, чем ложь.

– Я не знаю, – сказал Грин. – Если только ты вправду меня искала. Чтобы убить?

– Нет, – девка развалилась по полу и снова потянулась, как кошка. Обугленная кожа на ее запястьях задымилась, но лицо выражало болезненную мечтательность и казалось очень одухотворенным. Иллюзия высшей пробы, подумал Иван и содрогнулся. Замечательная иллюзия. – Видишь ли, – продолжала вампирша, касаясь ботинка Грина кончиками пальцев, – мы с тобой принадлежим Предопределенности, Ван Хельсинг.

– Божий промысел? – спросил Грин насмешливо.

– У каждого – свое время жизни и время смерти, – сказала вампирша. – Отказался от легкой смерти, экселенц?

Иван слушал и ужасался силе дьявола. Гадина не просто читала мысли. Она каким-то образом видела гриново прошлое. Иван чувствовал, что вампирша наступает своими словами на самые больные места. И эта шлюха дьявола еще пытается всех уверить, что дьявол – сказка! Да вот же именно то, о чем говорили батя и Грин вместе – иллюзия, соблазн и провокация. Иван ждал, что Грин заставит вампиршу замолчать, но Грин слушал и улыбался. В этом было нечто абсолютно неправильное.

– И откуда ты все знаешь? – спросил Грин якобы игриво. – От дьявола, которого нет?

– Ах, будто мне неоткуда узнать, – фыркнула вампирша. – Скольких ты касался, Грин? Со сколькими обменялся силой? Скольких отпустил? Да о тебе все знают всё! Даже о том, что ты до сих пор вспоминаешь того, с Кавказа – и тебя бросает в жар, когда ты заново переживаешь ту автоматную очередь. Ведь это был первый раз, когда ты попробовал Силу на вкус, экселенц. Понравилось, да?

Лицо Грина становилось все напряженнее. Он облизывал и кусал губы, крутил перстень, но не перебивал; только когда девка умолкла, медленно проговорил:

– Мне хотелось бороться со злом…

Вампирша улыбнулась нежно и чуть снисходительно.

– Тебе, возможно, хотелось бороться со смертью и с порядком вещей… «Таков наш жребий, всех живущих – умирать», – вот что тебя грызло, это понятно. Только дело не только в этом. Тебе хотелось охоты. Вампирской охоты.

Ивана передернуло. Он стиснул в кармане рукоять ножа – но Грин только порывисто вздохнул и тихо сказал:

– Я не такой, как вы!

– Это точно, – сказала девка. – Ты еще живой, хоть уже рядом с Инобытием. Но в сущности, у нас много общего. Мы все блюдем Кодекс. Есть такая штука… Линия…

Грин еще сильнее подался вперед. Кивнул.

– Так вот, – продолжала вампирша. – Мы слышим Зов уставших людей… а ты… ты ведь имеешь претензию отпускать Хозяев? – и хихикнула, тут же скривившись от боли.

– Вообще-то, вы все и так мертвые, – сказал Грин. В его тоне появилась странная растяжка, он дышал глубоко и медленно, как человек, пытающийся успокоиться. – Все логично, нет?

– Ты же знаешь, зачем нужны вампиры, экселенц, – вампирша оперлась на локти, снизу вверх заглядывая ему в глаза. – Ты помнишь – тот парень, в горах, он ведь пришел, чтобы помочь тебе, насколько это было в его силах. Облегчить твои муки. Ты ведь мысленно звал на помощь, правда? Только тебе не такой помощи хотелось, ты был морально не готов – и упорно считал смерть страшным злом. Тебя учили выживать любой ценой – сама мысль о том, что смерть может быть благом, не укладывается у тебя в голове.

– Лгать себе… тяжело, – криво усмехнулся Грин. – Но не лгать… иногда просто невозможно. А вы все равно – зло. И смерть – зло.

– Так говорят христиане, – сказала девка. – А ты заставил себя в это поверить и видишь лицо собственной матери на всех образах Богородицы, да? Ты любишь, Грин, можешь любить – поэтому тебя и зовут уставшие. Твои выстрелы – как наши поцелуи. Ты чувствуешь больше, чем хочешь показать. Я права?

Грин полез в карман – Иван был уверен, что за ножом – и вытащил связку ключей. Присел рядом с вампиршей, готовно протянувшей руки. Иван, несколько секунд молча наблюдавший за этим безумным действом, наконец обрел дар речи и выдохнул:

– Грин, что ты делаешь, опомнись!

– «Браслеты» с нее снимаю, – сказал Грин буднично и спокойно. – Чч-ч… замок заело.

Ивану вдруг стало страшно, как никогда. Дикий, цепенящий ужас сделал все его тело ватным, а ноги – непослушными. На его глазах Грином овладевал дьявол. Иван увидел, как это бывает. Его замутило от мысли о том, чем это может кончиться – но он не мог выдавить ни единого слова.

Грин отшвырнул наручники в сторону. Девка даже не попыталась напасть – но она сделала хуже: привалилась головой к плечу Грина, дружеским, теплейшим движением. По разумению Ивана, Грин должен бы был отпрянуть в сторону, содрогнувшись всем телом, но он даже не пошевелился. Он смотрел на запястья вампирши – сквозь обугленную плоть просвечивали белые кости, но при этом тварь могла двигать пальцами, будто были целы ее сухожилия и нервы.

«Фикция, – думал Иван, обливаясь холодным потом, но все еще молча. – Иллюзия. Она делала вид. И теперь делает вид… Господи!» Он принялся молиться про себя, от этого сделалось полегче – но только ему. Грин по-прежнему сидел на полу рядом с девкой и не скидывал ее голову с плеча.

И от прикосновения к ходячему мертвяку ему не было ни страшно, ни отвратительно; только между бровями пролегла пара ассиметричных морщин, а взгляд стал таким же болезненно мечтательным, как и у твари.

– Линия… – пробормотал Грин задумчиво. – Ты тоже видишь эту линию? В смысле – чуешь?

Вампирша тихонько потерлась щекой об его плечо:

– Когда меня зовут. Умирающие. Чтобы я помогла им уйти с миром.

Грин вдруг улыбнулся, опасно, как на охоте, и рывком повернул к себе ее лицо:

– Тонька, – сказал он очень тихо, – да, мне нравится убивать… вас. Любовь? Не знаю, но… в чем-то ты права. И ты говоришь, что те, убитые – сами подставились? Смертники? Линия?

– Отпускаешь уставших, – ответила девка еще тише. – Это милосердно. Я слышала, ты убил кого-то, нарушившего Кодекс… Благородно… Но я думала о другом. О том обмене Силой, который… бывает только по любви, по любви и боли… по общей боли… это очень наше, экселенц. Ты ведь это еще с гор понимаешь…

Грин ухмыльнулся, причем, как показалось Иван, несколько даже польщенно. Снова облизнул губы и кивнул. Иван не выдержал и тряхнул его за плечо.

– Ты что, Грин?! – окликнул он более грубо, чем хотел. – Ты же хотел выяснить, где эти гады собираются! Ты забыл?

Грин обернулся, длинно и медленно проведя ладонью по щеке вампирши. Секунду у него был вид человека, которого внезапно разбудили, но он достаточно быстро собрался.

– Погоди, – сказал он, хмурясь. – Какая разница… Это уже не так важно. Я должен кое в чем разобраться.

Иван воздел руки.

– Грин, что ты творишь? Прости, но я уже понимать перестал.

Грин встал с пола и принялся крутить перстень. Вампирша наблюдала за ним, глядя снизу вверх светящимися глазами.

– Знаешь, Ванюха, – сказал Грин после сильно затянувшейся паузы, – нам с тобой надо поговорить. С глазу на глаз. По делу.

– А эту? – Иван показал на девку стволом. – Грохнуть?

– Нет, – отрезал Грин, и глаза у него тоже светились. – Пойдем в кухню.

– Чтоб она смылась? – спросил Иван недоуменно. – Грин, ты чего, она же смоется! Они же через стены ходят!

– Ходят. Но не с серебром в колене.

– Слушай, Грин, – сказал Иван умоляюще, – надень на нее «браслеты» хотя бы?

Взгляд Грина сделался абсолютно непреклонным, не потеплев даже от улыбки.

– Мы ей руки до костей сожгли, – сказал он. – Она до сих пор не восстановилась – смотри.

Грин нагнулся, взял девку за руку спокойно и легко, как серпентолог берет ядовитую змею, поднял к глазам Ивана обгорелое запястье. Вампирша не восстановилась, но начала восстанавливаться – кости уже не торчали так заметно – и по-прежнему не сопротивлялась. Ивана поразила Гринова отвага, граничащая с бравадой – ну зачем он показывает, что ему все нипочем? А если тварь нападет?

– Она пальцами двигает, – сказал Иван. – Ты зря думаешь, что она такой уж беспомощная.

– Без «браслетов» будет нормально, – Грин отпустил руку девки – и вдруг запустил пальцы в ее волосы. И лицо у Грина сделалось какое-то… неотмирное… – Ты же будешь тихонько сидеть, гадюка? – спросил он то ли угрожающе, то ли нежно, запрокинув ее голову назад. – Будешь ведь?

– Буду, – прошептала вампирша чуть слышно. – Разумеется, буду. Знаешь – буду делать все, что скажешь. Линия, экселенц, ты – моя линия… мне ли противиться судьбе?

В глазах Грина вспыхнули холодные огоньки. Он медленным ленивым движением отпустил волосы девки и влепил ей затрещину – вовсе не шутя, но с какой-то неприличной расстановкой.

– Пойдем, – приказал Ивану, смотрящему на происходящее во все глаза. – Пойдем, я сказал!

Ивану ничего не оставалось, как выйти за ним. Он тщательно закрыл за собой дверь, еще успев заметить лицо вампирши – задумчивое и, как будто, пьяное.

Выйдя на кухню, Грин первым делом распахнул форточку и высунулся туда чуть ли не по пояс. Иван растерянно наблюдал, как он часто и глубоко дышит. Холодная ночь постепенно катилась к утру; небо стало темнее, и ни одно окно не горело в доме напротив – наступил самый глухой и сонный час.

Грин отдышался и обернулся.

– Слушай, Грин, – сказал Иван, – что с тобой происходит, а? Знаешь, меня что-то совершенно не радует, что мы поймали живьем эту погань… потому что она на тебя плохо действует.

– Надо будет там окно занавесить, – сказал Грин, будто не слышал. – День, конечно, будет пасмурный, но солнце и за облаками солнце…

– Ты хочешь ее тут на целый день оставить? – Иван был шокирован до глубины души. – На целый день?

Грин вытащил из пачки сигарету и закурил. Несколько минут следил за перетекающими струйками дыма. Наконец сказал:

– Я хочу оставить ее насовсем.

Иван сел.

– Как?

– Просто, – сказал Грин, как всегда говорил Грин. Спокойно, уверенно и жестко. – Она моя. Моя добыча. Мне принадлежит. Я ее хочу… в смысле, себе оставить хочу. Она мне дает… сама… что у других забираю, когда отстреливаю. Это тяжело объяснить. Просто – прими как данность.

Иван почувствовал, как изнутри снова поднимается паника.

– Грин, – зачастил он, – ну что ты говоришь? Тебе ж и на живых-то потаскух было наплевать… что тебе дохлая? Слушай, давай шлепнем эту мразь и к бате сходим посоветоваться… с тобой что-то не то происходит. Ты помнишь, как меня учил?..

Грин усмехнулся, потушил сигарету, положил Ивану руку на плечо – снова пришла минутка, когда он стал самим собой.

– Знаешь, Ванюха, – сказал он грустно, – похоже, я втянул тебя… не туда.

Иван задохнулся, схватил Грина за руки, заглянул в лицо, сказал в ужасе:

– Как – не туда? Мы же столько сделали с тобой! Мы же воины света, мы спасали людей от дьявола, все так здорово получалось, и батя…

– Идиоты мы, а не воины света, – сказал Грин.

Его голос был ровен, лицо отрешенно спокойно.

– Грин, – сказал Иван умоляюще, – ну приди в себя! Ты же сам понимаешь, что это наваждение! Иллюзия! Помнишь, ты мне сам говорил и батя то же самое всегда говорит! Ты же не хочешь быть под властью дьявола, правда?

– Надули нас с тобой, – проговорил Грин, опять так, будто не слышал Ивана. – Надули.

– Очнись, Грин! Кто надул? Батя!?

– Ну почему… его тоже надули. Нас всех надувают. Все – неправда.

– А что – правда?! – выкрикнул Иван в отчаянии. – То, что эта мразь несет?!

Грин взял со стола «беретту» и принялся ее осматривать.

– Пристрелишь ее? – спросил Иван с надеждой.

Грин крутил в руках пистолет и думал. Потом медленно проговорил:

– Шел бы ты домой, Иван. Иди, подумай, и я тоже подумаю, а завтра поговорим. Сегодня, по-моему, не выйдет разговора.

– А как же вампирша? – спросил Иван потерянно.

– С вампиршей я сам разберусь, – Грин сунул пистолет в карман куртки, как в кобуру. – Не беспокойся, она меня не тронет.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… Ну все, иди поспи, увидимся утром.

– Может я у тебя, а? – спросил Иван с последней надеждой. – Так спокойнее…

Грин вдруг взорвался.

– Черт подери, Иван, ты мне веришь?

Именно эта вспышка и то, что Грин впервые после командировки помянул нечистого, окончательно убедили Ивана в полной ненормальности происходящего.

– Ты прав, – сказал он, глядя Грину в глаза. – Я тебе верю. Я пойду посплю.

Говоря это, Иван испытывал жуткие муки совести – он сознательно врал Грину в первый раз за все немалое время их знакомства.

Иван брел по улице непонятно куда.

Идти домой он не мог – это стало бы окончательным предательством. Грин был в беде, в большой беде, в такой беде, из которой обязательно нужно вытащить, иначе наступит что-то ужасное невыразимо. Наконец-то у Ивана появилось долгожданное и истово вымоленное чувство, что Грин от него зависит. От этого чувства внутри сжималось и болело, но оно же грело его, как внутреннее солнце.

Если Иван кем-то в жизни искренне восхищался, так именно Грином. Грин был его кумиром с того самого момента, когда Иван впервые его увидел. И теперь…

Город был темен и холоден. Мартовская ночь пахла вьюжным февралем. Оцепеневшая земля стыла под смерзшимся грязным снегом без признаков жизни; темное небо с неоновыми отсветами, бурое, низкое, зимнее небо лежало на крышах высоток. Иван мерз от мысли, что это тоже похоже на козни дьявола – холодная весна, которая без лета перейдет в осень. Бесовщина была в этой ночи, безмолвной, глухой, с мертвенным небом, застывшей землей и голыми черными ветвями деревьев. По асфальту под северным ветром извивались тонкие белые хлыстики поземки. Холодный ужас, мертвая злоба, цепенящая жуть была эта ночь – и Иван ускорял шаги.

Ему не давал покоя безумный допрос, превратившийся в беседу. Мертвая девка вызывала не брезгливость и отвращение – как бы этого хотелось! – а ужас и ярость. То, что он говорила…

На что она намекала, говоря, что Грин такой же, как нечисть? Как она посмела сказать, что Грин наслаждается убийствами?! Почему Грин не возражал? И… Господи, как получилось, что Грин так смотрел на нее? Просто – внезапно – приступ похоти? Просто секс?! С мертвецом? У Грина?

Не может быть.

Зачем им сдалась эта тварь, будь она проклята? Может, лучше было отстреливать гадов по одному, в конце концов, это принесло бы свои плоды… Вряд ли какой-нибудь гад посмел бы сунуться под пули, как грозился тот, вчерашний… Нет, дело в том, что Грину захотелось отомстить за насмешку или что-то себе доказать… да и тебе хотелось до смерти побыстрее со всем этим разделаться, оставить, забыть!

Иван потер виски – и вдруг дикая мысль кинула его в жар.

Он уже час, по крайней мере, шляется по улице, а ни одного вампира, ни одной твари – хотя места-то вроде, те же самые. Без Грина – какое у Грина удивительное чутье! Он всегда как будто знает, на что смотреть – а почему, собственно? Вот и говорит всегда: этот, мол, сильный, а этот – так себе, этот молодой, а этот старый… откуда он знает? Для Ивана все вампиры на одно лицо. И все излучают этот кромешный нестерпимый ужас… которого, похоже, никогда не чувствует Грин.

Иван вспомнил, как спокойно Грин взял тварь за руку. За голую кисть – легко, а Ивана всегда передергивает, если он случайно прикасается к обнаженной коже нечисти…

Иван не выдержал. Он решительно повернулся и пошел обратно к дому Грина.

В подъезде Грина стоял дивный запах ванили и ладана.

Ивана всегда коробило, что твари пахнут так… церковно. Сера, гниение, тухлая плоть – это было бы куда тяжелее переносить, но это было бы совершенно естественно, а этот сладкий нежный запах сбивал с толку, смущал и злил. Но в этот раз Ивана куда сильнее смутило другое: почему ваниль?

Раненые, испуганные, издыхающие твари либо не пахнут вовсе, либо пахнут холодом и мятой.

Иван убрал руку от звонка и вытащил из кармана ключ, взятый у Грина «на всякий пожарный» и до сих пор никогда не использовавшийся. Он ужасно жалел, что всегда был у Грина на подхвате, поэтому у него не было своего пистолета. Где-то гринова «беретта» – она бы пригодилась.

Петли, аккуратно смазанные по гринову обыкновению, не скрипнули. Иван вошел.

В квартире было темно, только тонкая полоска желтого света просачивалась в темный и тесный коридор из-под двери в комнату. Было тихо, но не совсем – этакая живая, не сонная тишина.

У Ивана стоял ледяной комок между желудком и ребрами, когда он открывал дверь в комнату. Он был готов ко всему, к самому худшему – к внезапному нападению, к луже крови, даже к тому, что Грин может быть тяжело ранен или убит… но вдруг выяснилось, что все самое худшее представлявшееся – не худшее и не все.

На него никто не напал. Его вообще не заметили.

Девка полулежала на кровати Грина, накрытой куском полиэтилена поверх покрывала. Ее грязная куртка цвета хаки валялась на полу. Вампирша была босая – Иван отлично разглядел маленькие нежные ступни, слишком совершенные, чтобы принадлежать человеку – и светлая брючина на раненой ноге оказалась разрезанной до самого бедра. Грин стоял около кровати на коленях, держа в руке свой знаменитый нож; он делал надрез чуть ниже ее колена, там, где в ногу вошла пуля. Из-под лезвия текла черная кровь, входное отверстие на ноге, белой и гладкой, похожей на полированный мрамор, обуглилось по краям, и нож скрипел по обугленной плоти, будто резал пенопласт. Грин выглядел так, будто оказывал первую помощь кому-нибудь из отделения после боевой операции – по крайней мере, со спины было похоже.

А вампирша вцепилась в край подушки тонкими пальцами, поголубевшими на сгибах. Ее запрокинутое лицо с полузакрытыми глазами выражало какую-то пьяную неотмирность, запредельную боль и запредельное наслаждение вместе. Мечтательная мука – и Иван помимо воли подумал, что нестерпимо тяжко видеть это выражение на лице чужой женщины, кто бы она не была.

Когда Грин раздвинул края разреза и в черном блеснуло серебро, вампирша беззвучно выдохнула сквозь зубы и из уголка ее глаза скользнула кровавая капля.

– Чуточку неприятно? – сказал Грин, и Иван не узнал его голос. Тут такая была… беззлобная жестокость… переходящая непонятно во что. – Может, бросим так?

– Нет, – шепнула вампирша еле слышно. – Вытащи ее.

– Если я чуток промахнусь, ты же восстановишься? – хрипло спросил Грин.

– Да. Ты не должен сомневаться. Я в тебе не сомневаюсь.

Когда Грин выдергивал пулю, по телу вампирши прошла судорога. Конечно, им было не до Ивана, который стоял в дверном проеме, не в силах пошевелиться. Грин слишком увлекся, у его мертвой девки не хватало сил – а Иван никак не мог понять, как к этому относиться. Что это такое? Извращенный приступ гуманизма?

– Смотри, вот она, – сказал Грин, крутя кусочек расплющенного серебра в окровавленных пальцах. – Хочешь?

Вампирша дернулась. Грин поднял руку к ее лицу, едва не касаясь серебром кожи:

– Ну что ж ты? Возьми на память.

Вампирша отстранялась, Грин протягивал руку дальше, его девка вжалась в подушку спиной и плечами, вздернула верхнюю губу – вероятно, машинально, потому что выглядела не агрессивно. Грин хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони – скорее, обозначив, изобразив удар, чем ударив.

– Огрызаться, тварь?

– Я не хотела, – кротко прошептала вампирша, облизнув губы. Подняла глаза – и увидела Ивана.

Грин проследил за ее взглядом, обернулся – лицо у него было совершенно каменное.

– Ты что тут делаешь? – спросил он ледяным голосом.

– А ты?! – выдохнул Иван.

Грин встал, швырнул пулю на пол и медленно пошел к нему.

– Это не твое дело, – рубил он наотмашь, и Ивану показалось, что воздух между ними похолодел, а стены покрылись изморозью. – Я сказал – убирайся. Убирайся – или я тебя вышвырну к черту.

Ивана затрясло.

– Грин, – пробормотал он, чуть не плача, – ну пожалуйста! Я же помочь хотел…

– Ключ отдай, – перебил Грин.

Иван положил на выступ книжного шкафа влажный от пота ключ, который все еще держал в руке. У него дрожали губы и руки, и дрожь никак не хотела униматься.

– Грин… я же хотел…

– Я разговаривал с тобой, как с человеком, – на лице Грина появилась ужасная гримаса презрения, обращающего в ноль. – Я, как с товарищем, с тобой разговаривал, доверял тебе, у меня от тебя никаких секретов не было – а ты за мной шпионишь. Да я тебя видеть не хочу после этого.