Текст книги "Знакомство (СИ)(Лестница из терновника 1)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Так вот.

Крестовина небольшая, кончики креста могут быть прямыми, лихо загнутыми вверх или опущенными вниз, к острию, как рога – видимо, тоже используется для попыток обезоружить. У мечей высшей знати часто – сложная гарда, защищающая кисть. Рукоять, как правило, кончается птичьей или звериной головкой; головка нужна, чтобы рука в бою не соскользнула. Держать такую рукоять очень удобно, она просто врастает в ладонь. На рукояти меча Лью – головка орла; у Н-До – дикого кота. Меч Ра украшен головкой странного создания, похожего на дракона. Этих маленьких тварек называют Разумом Стали, их призывают в свидетели, ими клянутся и обещают, если только клятва не требует прикоснуться губами к лезвию – это уже нерушимый обет. Чеканные головки, кованые тонко и точно, самоцветы, травление, эмаль, гравировки и позолота – должны бы превращать оружие в ювелирное украшение, но ровно ничего не убавляют в функциональности: меч – не церемониальная побрякушка; при всём своем глубоком смысле он, в первую очередь, оружие.

Форма – эргономичная и прекрасная; технология изготовления оружия оттачивалась тысячелетиями, каждый меч воспринимается сакральным, принципиально значимым – при таком подходе халтуры быть не может по определению. Оружейных дел мастер – наследственная, воспеваемая, чрезвычайно престижная и прекрасная специальность. Что-то рядом с философом, художником и поэтом.

Сталь на лезвия идет самая качественная, даже на крестьянские тесаки; подозреваю, что страсть улучшать сталь для мечей изрядно двигала прогресс. Ухаживать за ними на удивление легко; конструкция такова, что в случае крайней нужды можно и о камень наточить – хотя, конечно, ни один аристократ до такого не опустится: "тупой клинок" – это самое грязное оскорбление из всех мыслимых, хуже только "никудышник" – применительно к "нормальному" мужчине. За обожаемым оружием ухаживают больше, чем самая озабоченная внешностью земная модница – за своим личиком.

Меч стоит дорого; небогатая семья может год себе во всём отказывать, но купит меч, ценой сопоставимый с породистой лошадью. Такие покупки делаются, когда подрастает очередной младший ребенок: малышня может на палках тренироваться, на "тростнике" – но у юноши должно быть настоящее оружие. Меч – слишком серьёзная вещь: неудачный клинок может лишить своего обладателя жизни, чести и ещё массы всякой всячины.

Оружейных дел мастер к аристократам не ходит – они сами его посещают. В таких блистательных семействах, как Семья Л-Та, у каждого не по одному мечу, а по несколько: тот, главный, который с Разумом Стали, легкий меч для тренировок, похожий на фехтовальную рапиру, "тростник" – стальная имитация настоящего стебля тростника с деревянной рукоятью… И всё это добро – как одухотворенный семизвонный бубен у шамана, с множеством всяческих примочек, с защитными знаками, травлеными на лезвиях, с клеймами в виде семейных гербов, с клеймами оружейника, Господина Огня и Металла – создает упомянутый Господин, доверенное лицо Семьи.

Я хотел сказать, что Семья Л-Та благоволит к Господину Ур-М, столичной штучке – провинциальные оружейники из Тхо-Н для неё низковаты – но, похоже, скорее Господин Ур-М благоволит Семье. Ему пишут почтительное письмо после окончательного решения о свадьбе Лью с Н-До; он отвечает благосклонно и к свадьбе присылает подмастерье с выполненным заказом – изящнейшим стилетом в нарукавных ножнах, прелестной вещицей, надлежащей юной аристократке, подарком Семьи окончательно принятой невестке.

Стилет заменит Лью её навсегда утраченный меч; считается, что он нужен для защиты женской чести, но я думаю, что бедные "условные женщины" просто жестоко тоскуют по оружию, а маленький клинок – нож, стилет – это компромисс, уступка, смягчающая депрессию. Я вижу, как Лью радуется подарку – просто расцветает; Н-До целует её локоть, пристегивая ножны.

Лью – положительно моя счастливая карта. Дружба с этим милым существом – в любом его виде – принесла мне столько пользы, что большего этнографу и желать грех. Конечно, за этот месяц я не видел ничего, кроме её спальни, но в её спальне произошло достаточно. Мало того, что малышка продемонстрировала коллегам с Земли метаморфозу в деталях – как камердинер Лью, я наблюдаю свадьбу.

Свадьба на Нги-Унг-Лян, в Кши-На, во всяком случае – особая история. Чуждость тут заметна в особенности.

Сходство с аналогичными земными ритуалами заключается только в том, что обряд закрепляет "право собственности" жениха на невесту. И всё.

Ведь даже невестой-то новобрачную по меркам большинства земных культур назвать нельзя. С земной точки зрения – она уже жена. То, что земляне зовут "первой брачной ночью", уже давно позади. В нашем конкретном случае Лью даже беременна – что торжественно объявляется в храме под восторженные одобрительные крики гостей. Исключительно добродетельный у моих ребят союз.

Символические таинства обряда – очевидны. Храм Союза или Святого Союза посвящён местным божествам – Князю Света и Княгине Тьмы, Дню и Ночи, которые породили человеческий род и весь мир. Их фигуры украшают храмовый зал, прозрачно-светлый из-за своеобразной архитектуры: купол со шпилем-стилетом поддерживает ажурная конструкция из невесомых колонн и высоченных окон. Монументальное высокое здание отменно рассчитано в инженерном плане – оно кажется совершенно эфирным. В солнечном свете, льющемся сверху – то ли помост, то ли алтарь из розового мрамора, шагов в пятнадцать длиной, заканчивается с двух сторон широкими круглыми площадками: на одной площадке стоит лучезарный беломраморный День с золотым клинком-лучом в руке, в развевающихся одеждах, на другой – чёрная агатовая Ночь, укутанная в ритуальную накидку и собственные кудри, держащая тонкими руками священную чашу, Озеро Звёзд. Фигуры чуть выше человеческого роста, выглядят одухотворенно и прекрасно – смотрят друг на друга, как влюблённые, с очень здешней всепонимающей нежностью. К каждой фигуре ведут мраморные ступени, по ступеням супруги и поднимаются на возвышение – новые День и Ночь, Господин и Госпожа, он – с фамильным клинком, она – со священной Чашей Любви, чтобы зачерпнуть из небесного озера и дать суженому напиться.

На середине этого алтаря – врезанный в мрамор золотой диск, Точка Равновесия или Точка Гармонии, на котором молодые должны встретиться; там их ждет принимающий клятвы жрец с накидкой, символизирующей добродетель жены и матери. У скульптур на площадках – ближайшие родственники: около Дня – невестины, около Ночи – жениховы. И какой-нибудь крендель из родни жениха, пока невеста набирает воды в свою Чашу, делает всё возможное, чтобы она облилась этой водой сама.

Во-первых, хорошая примета. Вода символизирует небесную любовь, этакий звездопад счастья: выльется на невесту – девочка будет счастлива в браке. А во-вторых, на невесте белое платьице из тонкого шёлка, под которым, по традиции, нет ничего, кроме тела – мокрый шёлк обрисовывает фигуру самым честным образом. Сразу видно – всей собравшейся толпе родни, друзей и любопытствующих – удалась метаморфоза или нет.

Так что молодые кидаются друг другу навстречу почти бегом – девчонка смущается, а мальчик ревнует. И толпа, натурально, приходит в восторг, радостно вопит, что им на роду написано, что Небеса их свели, что им минуты поодиночке не прожить – обычная свадебная пошлятина. Несколько секунд условной наготы невесты – и жених укрывает её накидкой, делает глоток воды из Чаши и протягивает девочке меч, чтобы она поцеловала клинок.

Не только клятва верности и символ зависимости – ещё и символ прощения, ведь оружие – то самое. Красиво, надо отдать им должное…

В храме холодно – начинается декабрь – и мокрая Лью зябнет. Они с Н-До потом сидят в карете в обнимку, укутанные его плащом, поверх её накидки, а дома он её сразу уводит переодеваться в сухое и теплое. Они выходят к гостям только на некоторое время – на фейерверк взглянуть – а до и после болтают и пьют «жасминовый чаек» у себя в покоях. Кажется, Лью всё ещё не очень хорошо себя чувствует.

Братья приносят им традиционные сладости, чёрно-белые пирожные – но на пиру наша красивая пара не присутствует. Что тоже трактуется в их пользу – наглядеться друг на друга наедине не могут. Никто из родственников и знакомых их не дёргает.

Насколько я успел понять, Семья Л-Та далеко не так богата, как Семья Эу-Рэ, но для свадьбы старшего сына они поставили грош ребром. Хмурый сад с облетевшей листвой и убитыми утренним морозцем цветниками украшен фонариками, алые ленты образуют этакие торжественные арки над аллейкой, ведущей к замку – на них укреплены гирлянды красно-белых бумажных цветов, я и укреплял. В "бальном зале" зажжены все светильники и устроен правильный пир с дорогой свининой и ещё более дорогой местной дрянью, вроде жареных пиявок и червяков. Вечером устраивают фейерверк, не столь шикарный, как у доме Эу-Рэ, но всё равно впечатляющий.

Знаю от слуг, что на этот праздник пошли все тайные заначки Госпожи Л-Та. Семья Л-Та дает понять всему свету, что князья богаты, аристократичны, любят старшего сына, приняли его избранницу и не считают медяков. Судя по реакции гостей, им поверили.

Среди приглашенных – толпа столичной знати. Это меня несколько удивляет, я знаю, что Семья Л-Та – опальный род, а нелюбимых Государем придворная аристократия обычно не навещает. Но в данном случае, похоже, дела Л-Та идут на лад: им передают приветы, дарят подарки и желают счастья "прекрасным детям". Господин Л-Та взирает на всю эту суету горделиво, как лев; он кажется полностью удовлетворённым происходящим. Госпожа Л-Та принимает поздравления, чуть улыбаясь легкой надменной улыбкой.

Госпожа А-Нор счастлива, но пытается скрыть неприличную бурную радость под прохладной светскостью. На ней шикарное платье – подарок Господ Л-Та, её малыши тоже одеты, как подобает, и пытаются вести себя безупречно. Младший сын Л-Та по имени Ра, тот самый очень хорошенький мальчик с мордашкой нахального эльфа, угощает братишек Лью пирожными и печеньем; они смотрят на него, как на бога.

На свадьбе я впервые вижу матушку Господина Л-Та, вдову, доживающую дни в горном монастыре – высокую, сухую, очень прямую старуху, укутанную в белое, с двумя седыми косами, своеобразно красивую, несмотря на преклонный возраст. Она до сих пор кажется сильной, и взгляд у неё жёсткий – такой Святой Сестре лучше пальца в рот не класть.

Брат и две сестры Госпожи Л-Та – убийственная компания: от них веет арктическим холодом абсолютного аристократизма. Только на миг их лица вспыхивают искренней радостью встречи – и тут же почтенные особы удерживают явственное желание хвататься за руки, обниматься-целоваться, проявлять плебейский восторг. Подбородки вздёргиваются, улыбки делаются отстраненными, новости излагаются светски-прохладно. Железной выдержки люди!

Уже потом, в сумерки, во время огненного шоу, исключительно благодаря встроенному "прибору ночного видения", я застаю в беседке младшую сестру Госпожи Л-Та горько рыдающей у неё в объятиях: "Ах, И-Вэ, как я несчастна! Он позволил мне этот визит лишь оттого, что проводит время с Ми-Э! О, дорогая, в их Семье Официальный Партнёр – дань приличиям, а любовь – это пряные приключения после свадьбы! Каждый раз, каждый раз я думаю – что ждет меня, если мой сумасшедший муж проиграет поединок?! Что будет со мной и с этими бедными девицами, на которых у меня недостает сил сердиться?!" Госпожа Л-Та гладит сестру по плечам, сама чуть не плача: "Са-О, на всё воля Небес… дети подрастут и вернут тебе радость. Не падай духом, вспоминай счастливые моменты, закрой сердце от отчаяния… Я тебя люблю, Т-Нар и О-Цу тебя любят…"

Вулкан страстей под коркой льда светских приличий и условностей. Бесчувственными их не назовешь, однако…

Гости обсуждают невесту: громко хвалят, шепотом – говорят изящные гадости. "Нищая девочка". "Младше Л-Та на три года… какова честь поединка с партнёром, который на три года младше?" "Увидел – и решил взять. Кто бы помешал ему? Он – сумасшедший боец, кровь его только вдохновляет…"

Да, Н-До, как выяснилось – парадоксальная личность. В поместье Эу-Рэ, а потом в собственной спальне, когда он Лью на руках туда втащил – казался мне романтичным добрым парнем, слегка сдвинутым на почве семейной чести. Сейчас я не знаю, как к нему относиться. Такие психические контрасты и вызывают у землян внутренний диссонанс и раздражение.

За этот месяц я узнал, что Н-До – действительно, убийца. Впервые убил в возрасте Лью, собственного пажа, который, так же, как Лью, ухитрился влюбиться в сюзерена. "Ди был чистый мальчик, – говорил мне горбатый К-Ви с искренней печалью. – Его взяли из деревни, когда им с Господином Н-До было по шесть лет – Госпоже понравилось, как Ди двигается, она решила, что он будет хорошим спарринг-партнёром для её Старшего… Ди ради своего Господина в огонь был готов… Большое, большое вышло несчастье – его мать до сих пор утешиться не может… думала, Ди сделает карьеру, вступит в брак с кем-нибудь из баронов – он был посвящён в рыцари, хорошее образование получил…" Рассказ К-Ви меня уже достаточно сильно впечатлил – но потом мне рассказали ещё, что полгода спустя Н-До убил и своего первого Официального Партнёра, с которым не сошёлся характерами. Вот когда я впервые подумал, что чего-то не понимаю.

Итак, Господин мой Н-До – жесток. В обыденной жизни рассудочен и хладнокровен. Приказывая своим людям, не повышает голоса, но вполне способен заставить повиноваться ледяным тоном и взглядом. Не то, чтобы я долго знал Ляна из Семьи Эу-Рэ, но мне показалось, что тот несчастный парень по сравнению с Н-До – просто светский разгильдяй. Немудрено, что рядом с Н-До Лью чувствует себя очень неуютно.

С тех пор, как Госпожа Л-Та официально её благословила, к Лью приходит акушерка. Мою бедняжку учат тянуть мышцы, двигаться – чтобы помочь метаморфозе и будущим родам; Лью делает эту гимнастику, белая от боли, со слезами на глазах, но безропотно. Н-До всё время находится где-то поблизости; его взгляд трудно описать – какой-то, я бы сказал, хищный огонёк в глазах. Как у кота, который наложил лапу на добычу, чуть выпустив когти – и рычит, чтобы никто не посмел приблизиться. На потерянного, перепуганного и страдающего мальчика, которого я увидел в парковом лабиринте – уже совершенно не похоже.

Когда у Лью расходились тазовые кости – боль была ужасная, я думаю, и длилась целый вечер и ночь, слегка отпустив только к рассвету – Н-До всю ночь просидел с ней, протянув ей руку. Лью сначала терлась щекой, как раньше, целовала – а потом укусила. Впилась зубами в его ладонь, чтобы не заорать – а Н-До даже не шевельнулся, чтобы отнять руку. Смотрел на неё мечтательно – только взгляд повлажнел. Теперь у него на левой ладони, пониже мизинца – шрам от зубов Лью, всё очень чётко отпечаталось; ранка оказалась посерьёзнее, чем можно себе представить, заживала долго – но результат Н-До определенно считает подарком судьбы. В отсутствии Лью сцепляет пальцы и поглаживает этот шрам – и в его лице появляется что-то маниакальное.

А Лью… не знаю, боится его, стесняется или просто метаморфоза на неё так действует. Большей частью – кротко подчиняется, кротко улыбается. Слушает. И что-то с ней не так. Она стала не очень на себя похожа.

После многих исследований местных животных мы уже знаем, что развитие женской половой системы провоцируется активнейшим выбросом в кровь женских гормонов, которые начинают вырабатываться исключительно при соблюдении правильных условий – поединок, травматическая ампутация, спаривание. Очевидно, этот гормональный фонтан не может не сказываться на психике аборигенов: Лью, похоже, превращается в женщину не только телом, но и душой. Это как-то… грустно, что ли… Бедняжка утратила непосредственность и живость, как-то погасла.

Я пытаюсь с ней поговорить. Н-До почти не оставляет её, но я выбираю момент для пары слов наедине.

За время метаморфозы она очень изменилась внешне. На сорванца больше не похожа; вылитая "девица чёрная и прекрасная" из Песни Песней, даже лицо смягчилось – а тело приобрело совершенно скульптурные очертания. Как-то это слегка смущает.

Меня Лью тоже стесняется. Не знаю, как это понять: то ли ей стыдно, что я видел её в совершенно непарадном виде начала метаморфозы, то ли она догадывается, что я знаю их с Н-До секрет… Как бы то ни было, откровенничать со мной она больше не торопится, хоть и очевидно симпатизирует по-прежнему. Н-До вышел – и Лью тут же просит принести ей "чаю".

– Госпожа совсем перестала говорить со мной иначе, чем по делу, – говорю я грустно. – Жаль. Меня это огорчает.

Лью тоже огорчается – смущается, улыбается, краснеет:

– Да… ты так много сделал для меня… слушай, Ник, раньше, чем болтать с людьми, надлежит разобраться в себе. Я ещё не разобралась. Это… неприятно.

– Но с Господином Н-До тебе приятно разговаривать? – спрашиваю я с доброжелательным любопытством старого слуги. – Я прав, Госпожа?

– Знаешь… странно говорить об этом с тобой, – Лью мнется. Я чувствую некоторые угрызения совести от этого допроса. – Н-До… как тебе сказать… я его очень люблю и отчаянно ненавижу… А вообще, это неважно.

– Почему? – говорю я. Мне слегка дико это слышать.

Лью вдруг улыбается, как дома, в поместье А-Нор:

– Потому что я меняюсь, и в голове у меня ветер и сухие лепестки. И ещё потому, что лучше Н-До я никого не знаю. И потому, что мне повезло… ну и вообще! Слушай, мне тяжело рассуждать. Ты дашь мне напиться?

И взгляд у неё девически лукавый, но я вдруг чувствую за ним знакомое упрямство Мцыри. Это окончательно запутывает меня.

Я стараюсь за ними наблюдать. Это – первая пара нги-унг-лянцев в пределах нашей досягаемости до такой степени, чтобы можно было отследить все частности развития отношений. Меня порадовало бы, если они не замечали бы меня, как аристократы не замечают слугу – но примерно с середины метаморфозы они почти не говорят при мне. Обнимаются иногда, но не говорят. Прекращают любой разговор, когда кто угодно входит в комнату. У меня недобор психологической информации.

Я борюсь со стереотипами. Старшие Господа Л-Та иногда восхищают меня, а иногда выглядят в моих глазах законченными лицемерами. Лью кажется мне сломанной жертвой; Н-До порой вызывает настоящее отвращение – и не хватает данных, чтобы изменить отношение на лояльное. Я понимаю, что сужу о них по земным меркам – но других нет. В общем и целом, моя работа в замке Л-Та плодотворнее, чем в поместье А-Нор – я вижу личную жизнь аборигенов изнутри, в поместье А-Нор о таком и мечтать было нельзя – но всё равно почти ничего не понимаю.

Любые сельскохозяйственные работы рассматривать морально легче, чем здешние малопостижимые страсти. Я должен радоваться ценнейшей для биологов и ксенопсихологов информации – но мне тяжело. Моему земному "я" вопреки роли хочется вступаться за бедную девчонку, которую обижают эти светские сволочи. Меня раздражают нравы высшей знати – катастрофическое гипертрофированное лицемерие – и мне пока не удается сблизиться с кем-нибудь из семейства или дворни по-настоящему. Меня держат на расстоянии, с которого ничего не рассмотреть. Разве что Ра иногда задает странные вопросы.

Я что-то упускаю. Пока я наблюдал аборигенов со стороны, они казались мне почти людьми. Изнутри… я не знаю, что думать. Аборигены, которых я начал, было, воспринимать с земной точки зрения, лихо поставили меня на место.

Остается только продолжать наблюдения. Я беру себя в руки, считаю до десяти, как только мне мерещится тень раздражения – и стараюсь анализировать мельчайшие частности.

Биология – биологией. Но пока я не пойму аборигенов, как своих – нечего и думать о серьёзной работе. Как можно пытаться вникать в политику или искусство, если тебя ставят в тупик мальчик и девочка?

Наберемся терпения.

* * *

Ра вовсе не собирался ни за кем шпионить. Ему просто не спалось.

После разговора с Ар-Нелем ему было неспокойно и нервно. Ар-Нель непринуждённо, почти шутя, сложил листок из Книги Судьбы пополам – и Ра уже не мог не думать о том, какие имена совпали и соприкоснулись.

"Потайная шестёрка"…

Разговаривать об этом с Родителями казалось бессмысленным. Если бы Мать или Отец хотели, чтобы Ра всё, как следует, понял, они сами завели бы разговор на эту тему. Их молчание означало их шутки или раздражение в ответ на любой вопрос. Братья – не осведомлены и о собственной судьбе. Лишь Старший – порвал свою страницу из Небесной Книги и переписал священный текст заново, ему Ра мог доверять, но Старшего сейчас интересовала только собственная жизнь.

Ра написал письмо Ар-Нелю, пригласив его на прогулку и шуточный поединок. Ар-Нель ответил весело и любезно, пообещав приехать, как только выдастся свободный день – и Ра ждал, боясь вопросов Второго и Третьего Брата и надеясь как-нибудь вывернуться. Впервые ему хотелось общаться с человеком, которого, в общем, не одобряла Семья.

Ну да. Семья – во всяком случае, Родители – одобряла сына Эу-Рэ. И теперь за спиной Ра могли вестись любые переговоры; от этого ему становилось почти жутко.

Босой ногой – на ступеньку из колючей ветви?! Не высший, а высочайший круг?! Ну как, скажите на милость, можно вообще представить себе Наследного Принца в качестве спарринг-партнёра… А если это бред и надуманные Ар-Нелем глупости, то что все эти великосветские господа внезапно делали на свадьбе Старшего Брата? Мы же в опале, мы всегда были в опале… Господин Л-Та, Господин-Неприятности Короны…

И Ра ждал Ар-Неля страстно, как посланника собственного будущего – не в силах заснуть от нетерпения. Когда Ар-Нель, наконец, прислал записку, что заедет завтра, Ра вообще не смог заставить себя лечь в постель.

В спальне казалось несносно жарко от натопленной жаровни рядом с ложем. Ра накинул плащ и вышел в сад, наслаждаясь холодной свежестью осенней ночи.

Осень пришла к повороту. В свете масляных фонарей кружились медленные и мелкие снежинки; изморозь лежала на траве, сделав её стеклянно ломкой, сахарный налет инея похрустывал под ногами – и воздух благоухал тонко и сладко, подобно цветку златоцветника в любовном письме. Обнажённые чёрные ветви деревьев, тронутые морозом, вырисовывались на буром небесном полотне чётко и изящно, словно начертанные тушью. Сад был совершенно пуст, только в далекой будочке привратника горел розовый огонёк; все, кроме сторожей, спали. Одиночество показалось Ра блаженным.

Наслаждаясь свежим холодом и тёмным покоем спящего сада, Ра обошёл дом – и вдруг услыхал приглушённые голоса. В той самой беседке, где Ра разговаривал с Ар-Нелем, кто-то был – там даже зажгли фонарик. Ра показалось, что он слышал голос Госпожи Лью. Это мгновенно изменило его намерения – снова нестерпимо захотелось коснуться хоть краешка той тайны, которая её окружала.

Ра тихо, как тень, стараясь не хрустнуть и не шевельнуть ветви, прокрался к беседке в тени кустов. Акация давно облетела, но густое переплетение веток ночью казалось надёжным прикрытием. Жёлтый фонарик под сводом беседки освещал для Ра фигуры Старшего и Госпожи Лью, но для разговаривающих, очевидно, ночной сад тонул во мраке.

Впрочем, увлечённые разговором, они и не глядели по сторонам. Ра удивился их тону и позам – спорщиков, почти соперников, а не влюблённых. Старший держался за эфес; Госпожа Лью почти отвернулась от него, говорила через плечо и в сторону.

– Я не понимаю, – говорила она, – чем не угодила тебе. Ты – мой сюзерен, я делаю всё, что велит присяга…

– Ты меня презираешь, – сказал Старший с таким странным выражением, что Ра стало холодно. – Презираешь, не принимаешь всерьёз, я тебе смешон… Нет, не отрицай очевидных вещёй! Я люблю тебя – я вижу.

– Как я могу презирать своего сюзерена? – сказала Лью. – Разве я посмею?

Ра тут же вспомнил Ди, и Старший тоже, очевидно, тут же вспомнил Ди; в его тоне послышалось отчаяние с некоторой примесью злости:

– О, Лью, ты хоть знаешь, каково безответно любить собственную жену?!

Ра показалось, что Лью улыбнулась.

– Прости, Н-До, откуда мне знать…

Старший схватил её за плечи, повернул к себе, заглянул в лицо:

– Не можешь мне простить?! Не можешь смириться с тем, что не скрестила со мной клинка?! Сравниваешь с мёртвым, будь он проклят?!

Ра чуть не сел прямо на заиндевевшую траву.

– А, нет! – рассмеялась Лью, и её голос показался Ра совершенно бессердечным. – Как дурно думаешь обо мне! Госпожа Эу-Рэ всегда говорила, что надлежит благоговеть перед благодетелем…

Старший встряхнул её, как зарвавшегося пажа:

– Не смей!

– Прости, Господин, – сказала Лью с насмешливой кротостью. – Я должна молчать и повиноваться, как добрая жена. Мне лишь на миг показалось, что тебе этого, как будто, не хочется…

Старший отпустил её, остановился, опустив руки.

– Лью, – сказал он с мукой, – я не знаю, что делать. Прошлого не изменишь. Я ненавижу мертвеца за то, что ты любила его… но не мне с ним тягаться. Я сильнее – но что такое поединок с ним, когда не было поединка с тобой… я не могу тебе ничего доказать.

– Ты можешь, – возразила Лью, пожав плечами. – Можешь, но не хочешь. И, прости меня, подарок Небес, ты вообще слишком много от меня хочешь. Я всего лишь двойной какой-то трофей. Знаешь ту деревенскую скороговорку: "Татем у татя перекрадены утята"? – и рассмеялась.

– Ты такая скрытная! – воскликнул Старший с досадой. – Ты ничего не говоришь и злишься, когда я ничего не понимаю!

– Я знаю тебя наполовину, – сказала Лью. – Я знаю твое тело, но не знаю твоего клинка. Ты ведь понимаешь, чего это стоит?

– Хок, – пораженно проговорил Старший. – Ты – сумасшедшая.

– Ты тоже, – сказала Лью весело.

– Хочешь поединка со мной? – спросил Старший, кажется, чуточку расслабившись, даже улыбаясь. – Ты, правда, хочешь? На тростнике?

Лью погладила его по щеке.

– Кто же сражается всерьёз на тростнике? Нет, Господин. На остром оружии.

– Ты совсем сумасшедшая. Ты ещё больна.

– Я достаточно здорова, чтобы ты мог брать меня, но больна для поединка? Ты лицемер.

Старший выпрямился, щурясь, взглянул на Лью – и Ра понял, что он принял решение.

– Всё, пойдём, – сказал Старший, взяв Лью за руку.

– В спальню? – спросила она насмешливо.

– В оружейный зал. Меч взять. Для тебя. Острый. И я убью тебя.

– Вместе со своим ребенком? Сильно…

– Это уже неважно. Я убиваю своих партнёров. Чем больше люблю, тем более жестоко убиваю. Но ты – моя жена и, конечно, можешь передумать. И всё будет, как раньше…

Лью, смеясь, влепила Старшему правильную затрещину:

– Я никогда не боялась клинка в чужих руках! Ты убьёшь меня – и я умру счастливой, доказав себе, наконец, что принадлежала победителю!

Старший ткнул её кулаком в плечо, будто она не была женщиной:

– Я посмотрю, чего стоит твоя отвага… и как быстро ты опускаешь оружие. Не надейся, что я пощажу тебя из-за метаморфозы! Мне плевать. Я устал. Я больше не могу лежать у твоих ног и скулить, когда тебе хочется смеяться надо мной.

Лью сняла с крючка фонарик; супруги вышли из беседки и быстро, почти бегом, направились к дому. Ра, уже не в силах уйти, в ужасе, в ажитации, в полном душевном раздрае, шёл за ними, держась в тени – понимая, что им безразлично всё вокруг, как всегда перед поединком.

В ту ночь Ра понял, почему Ар-Нель из Семьи Ча назвал Старшего сумасшедшим – и был готов подписаться под этим определением. Ар-Нель обладал фантастическим чутьем, а безумие Старшего показалось Ра почётным, как золотая кайма вокруг фамильного герба.

"Я тоже так хочу! – подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. – Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти – и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности – но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга".

Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках – не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.

Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.

Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.

Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:

– Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы – слабый умрет.

– Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, – смеясь, сказала Лью – и атаковала с поразившей Ра стремительностью.

Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов – "Полет Ласточки" – прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец – а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.

Лью казалась прирождённой убийцей, непредсказуемая и стремительная – но её положение успело измениться, и сказывалось отсутствие тренировок. Старший, когда она запнулась на выпаде, усмехнулся:

– Ты путаешься в юбке!

Почти в тот же миг её клинок разрезал его кафтан, на волос не дойдя до тела – у самой шеи:

– Ты загляделся, Н-До, Господин-Страшная-Смерть!

– На твою грудь! – рассмеялся Старший. – Клянусь Небесами, в бою выглядит восхитительно. Тебе не мешает?

– Мне непривычно, – Лью снова атаковала, очень красивым "Прыжком Кота". – Но пусть это тебя не обманывает!

– Ты задыхаешься. Тебе больно?

– Я терпелива. Дыхание выровняется, – пообещала Лью, но отступила, пытаясь выиграть время.

– Ты хороша в бою не по возрасту, – заметил Старший, остановившись и улыбаясь. – Я вижу, тебя отлично учили. Ты хороша, только слишком молода для меня… и была молода для мертвого, будь он проклят…

Слишком медленный бой, подумал Ра, ей всё же тяжело, они уже закончили. Ра ждал, когда Лью ответит просьбой прекратить игру – но она начала прекрасную продуманную атаку, заставив Старшего сделать три шага назад. В какой-то момент Старший выглядел нерешительно, даже растерянно. Лью уже победительно улыбнулась, сделав в высшей степени опасный выпад – но Старший выбил меч у неё из руки именно в тот миг, когда казался наиболее уязвимым, почти раскрытым.