Текст книги "Дочки-матери"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Козерог посмотрел на нее, на меня, ухмыльнулся – и сел возле стойки на табурет. А я заметила, что за танцами наблюдают еще несколько людей: мужчины и женщины, сидящие в обнимку. Причем среди мужчин попадались такие громобои, что Козерог перестал выглядеть монстром на их фоне. Все женщины были одеты очень скудно, и я поняла, что это – местная мода, и мне стало неловко, что на мне – тяжелый скафандр с керамитовыми плашками, но с другой стороны, я поняла, что мне бы так раздеться не пошло: и грудь у меня маленькая, и рожа обветренная, и волосы стриженые. И я прониклась гуманизмом Службы Контроля, которая не пускает алларианок на Мортис, и они не могут себя сравнивать с женщинами, у которых личная генокарта в порядке.

А пока я предавалась этим грустным мыслям, к эстраде подошел Рыжий, которого я сразу узнала, потому что даже в полумраке было видно, что волосы у него цвета медной проволоки. Он тогда мне показался как-то варварски красивым, и я вспомнила уроки истории Мортиса. Этерли бин Дерша вспомнила, который во время Освободительных Войн вторгся в Северо-Восточный Предел во главе конного отряда из двухсот своих любимых жен, вооруженных по тогдашнему последнему слову. Рыжий был на него похож в моем представлении. Тем более что его с двух сторон обнимали две женщины, одежды на которых, можно сказать, не было совсем, а это я сочла здешним супершиком.

И Козерог отставил стакан, из которого пил, и сказал вредным и радостным тоном:

– Привет, Рыжий, чтоб ты опух! Вались сюда, есть разговорчик.

Рыжий томно на него посмотрел и подошел, не выпуская женщин из-под мышек. И лениво спросил:

– Ну, чего тебе?

Козерог говорит:

– Ты, рыжая твоя морда, какого ляда поставил лоханку на мое место?

Рыжий зевнул и говорит:

– Твое место, Козерог – гамадрилья задница. Че ты разоряешься, как в нюх ударенный?

Козерог опасно улыбнулся и говорит:

– Да я – че, я – ниче. Мой номер – шестнадцатый. Я так, интересуюсь, потому как твой драндулет поцеловал в левый борт на посадке. И чего-то там, вроде бы, трещало. Но мне, конечно, фиолетово.

И Рыжий на глазах превратился из сонного кротика в гремучую змею. Женщины в ужасе полетели во все стороны, а мужчины придвинулись поближе и принялись с любопытством наблюдать, а сам он положил руки на пояс, где слева висел пистолет в тисненой кобуре, а справа – нож, и прошипел нечеловеческим голосом:

– Козерог, ну ты, инфузория зеленая, меня удивил до невозможности! Я че-то не понял – если ты мои крылья зацепил своим обгаженным корытом, че ты тут передо мной выеживаешься, а не лижешь пол, стоя на карачках? Ты ж, урод, горелым электродом деланный, еще можешь выжить, если сумеешь меня умолить взять у тебя денег на ремонт. И за моральный, типа, ущерб. И принародно признаешь себя полным дерьмом.

Козерог всю эту неприличную тираду выслушал с большим интересом и пониманием, а окружающие вообще чуть ли не аплодировали. А выслушав, дружелюбно ответил:

– Ты, хрен самоходный, только потому еще жив, что я жалею больных на голову. И, как у меня хорошее настроение и пятнадцать личных процентов в общаке, я тебе прощаю, что ты свою консервную банку суешь, куда ни попадя. У тебя блок двадцать один всегда был, у меня – блок тридцать, но ты ж, микроцефал, считать умеешь только до трех, так что и взять с тебя нечего. Я без претензий.

Рыжий сжимает кулаки и воздевает глаза:

– Не, он без претензий! Его унесло, как дерьмо в хвосте кометы, он поленился вынуть на минутку язык из ануса, чтоб связаться с адмиралом, а теперь – без претензий! А мне, чтоб ты знал, Чамли сказал.

– Чего тебе Чамли сказал? – говорит Козерог. И усмехается.

– Чего. Что, типа, Козерог, вроде, накрылся, связь молчит – сдох, ну и фиг с ним. А мне сказал, что я могу встать рядом с ним теперь.

Козерог улыбнулся нежно.

– А лечь рядом с ним он тебе не предложил, марципанчик?

Я ничего и сообразить не успела. Вот они довольно дружелюбно перелаивались – и вот уже сцепились. И совершенно серьезно, схватившись за ножи и с такими лицами, что мне стало нехорошо. Насмерть. Такой был вид.

Уязвимая Y-хромосома.

А вокруг зрители свистели и улюлюкали. И даже, кажется, кто-то делал ставки на выжившего. Как в средние века, во время гладиаторских боев.

И я поняла, что эти два охламона – Козерог, который теперь мне друг, и Рыжий, который мне ничего плохого не делал, сейчас друг друга в лучшем случае покалечат, в худшем – убьют. И что они оба в таком запале и аффекте, что вряд ли соображают, чем это может кончиться. И вообще не думают ни о чем, кроме – как удобнее пырнуть ножом боевого товарища.

И что потом выживший пожалеет.

И я сделала единственное, что в данном случае допускала обстановка. Я заорала что было сил, заглушив музыку вместе с голосами:

– Пре-кра-тить!! Сию минуту!!

Ну, охламоны, конечно, как настоящие асы Простора, реакцией отличались отменной. Они только на секундочку и отвлеклись – на неожиданный раздражитель, посмотреть, кто орет. Но я-то тоже пилот, у меня тоже кое-какая реакция все-таки – и мне этой секундочки хватило, чтобы вытащить энзешный пистолет, снять с предохранителя и шарахнуть в потолок.

И я говорю:

– Ну все, дорогие друзья. Кто шевельнется, в того я стреляю.

Я когда-то в ранней юности учила психологию антропоидов. А психология гласит – чем неожиданнее поведение, тем вернее окружающие впадут в транс, и ты выиграешь время. Они и впали.

Они просто замерли. В синяках, в кровище и с вытаращенными глазами. И все вокруг тоже смотрели на меня, как загипнотизированные.

– Все, – говорю, – молодцы. А теперь – ножи на пол.

Козерог смотрит на меня дико и говорит, очень вежливо:

– Луис, ты чего, белены объелся?

А я правой рукой держу их на мушке, а левой расстегиваю аптечку на поясе. И говорю, очень членораздельно и медленно, чтобы дошли мои слова до их вскипевших мозгов и чуточку их охладили:

– Ребята. Я сейчас считаю до трех – а вы успеваете положить ножи на пол. Кто не успел – тот опоздал, – и снова взвожу курок, со щелчком, чтобы они услышали.

И они осторожно кладут, глядя на меня. И выпрямляются, глядя на меня.

– Молодцы, – говорю. – А теперь послушайте. Козерог, ты должен был сообщить, где находишься. Это верно. Рыжий, скажи, а ты почему его не позвал и не убедился?

Рыжий молчит.

– Оба хороши, – говорю. – Очень умно. Рыжий, Козерог ругался, потому что на посадке мог шею свернуть, понимаешь?

Кивает, молчит.

– Козерог, Рыжему жалко звездолет, понимаешь?

Кивает и этот.

– Как-нибудь уладим? – спрашиваю.

У Рыжего голос прорезался.

– А чего он сказал…

– Он, – говорю, – больше не будет. Он переволновался, – а сама не опускаю пистолет. – Ну как, успокоились?

Кивают оба.

– Можно убрать оружие?

Кивают снова.

– Молодцы, – говорю. Ставлю пистолет на предохранитель, и сую в кобуру, и вытаскиваю из аптечки регенерирующий пластырь. – А теперь идите сюда оба. А то на вас смотреть жутко.

И они подошли. А зрители вокруг вздохнули и стали разочарованно расходиться. А я заклеила Козерогу щеку, а Рыжему – плечо под рубашкой. И говорю:

– Ну Козерог, ну погляди. Тут же рядом вена. Ну прямо совсем рядом. У тебя совесть есть?

А Козерог смотрит не на Рыжего, а на меня, и говорит:

– Ну, ты даешь…

– Дураки оба, – говорю. И Рыжему говорю: – Что-нибудь придумается с твоей машиной. Твой Чамли нехорошо поступил. Хуже, чем Козерог. Так нельзя.

Рыжий ощетинился.

– Он не мой.

– Тем более, – говорю. – Нехорошо. Съешь вот эту штуку – кровь восстанавливает.

Рыжий говорит:

– А ты кто вообще?

– Я Луис, – говорю. – Я теперь буду здесь жить. Хорошо, Козерог? Мне можно здесь жить?

А Козерог все это время так и глядел на меня, и держался за пластырь на щеке. И выражение лица у него было какое-то странное, задумчивое какое-то, будто он еще не совсем вышел из транса. Но он ответил.

– Я чего, – говорит, – я думаю, тебе просто нужно здесь жить. Только не от меня зависит. Что еще Чамли скажет.

– Это что я ему скажу, – говорю.

Я здорово злилась на Чамли.

Потом мы втроем сели на табуреты около стойки. И они опустили в автомат монетки, и им в стаканы налилось что-то, пахнущее жидкостью для дезинфекции. Я достала мортисянскую кредитку и спрашиваю:

– А у айвового сока какой код?

Они поставили стаканы, посмотрели на меня, потом на автомат. Потом Козерог открыл дополнительную панель и начал что-то там искать, а Рыжий нажал звонок, и пришла барменша. Вот это была всем женщинам женщина! Одежды на ней было много, даже очень. Из ее юбки можно было всем здешним женщинам сшить по платью. А из остатков материала сделать парашют. И лицо у нее было, как у сердитого бульдога.

Она на меня презрительно посмотрела, выслушала заказ и тоже начала что-то подбирать вместе с Козерогом. В конце концов, они мне сделали сок, только не айвовый, а какой-то незнакомый. Кисловатый, розового цвета. И взяли за него немного. Но не привередничать же – я догадалась, что тут, в основном, пьют местную дрянь, а запах в этом месте такой странный из-за общей от нее отрыжки.

И я отхлебнула сока и спрашиваю:

– А что он вообще за тип, этот Чамли?

Рыжий говорит:

– Адмирал.

– Пышно, – говорю. – Роскошный титул. По-моему, надо – атаман.

Смеются. А вокруг тем временем мало-помалу снова начал потихоньку собираться народ. Кое-кто расселся рядом, некоторые – подальше, где эстрада, но все – так, чтобы нас держать в поле зрения. Видимо, сообразили, что мы интересные, и стали ждать, не отколем ли еще чего-нибудь замечательного. И я уже совершенно смирилась с тем, что тут, вокруг, сплошные уголовники – я сама хороша. Я украла у далекой родины грузовик обогащенного урана. Тоже уголовница. Но далекая родина сама виновата – не надо было бросать свою гражданку на произвол судьбы. И мысль эта надежно успокаивала мою совесть.

Мужчина с волосами, выкрашенными в красную полоску, и с чем-то вроде мелких гнутых гвоздей, проколотых через брови – ну, Бриллиант, вы все его знаете, спросил, откуда я свалилась. И я начала рассказывать про Аллариа, про аварию, про трофейный грузовик, стараясь только не забыть, что о себе надо говорить в мужском роде, хотя по этому поводу никто и не беспокоился – и тут меня кто-то подергал за рукав сзади и сказал:

– Гляди – адмирал.

Я оглянулась – и увидала самого красивого мужчину, какого только могла вообразить.

Норли бин Ситтл, кинозвезда, который снимался в «Великих Переменах» в главной роли, и по которому с ума сходили все девочки с нашей базы, рыдал бы в коридоре от ревности и комплекса неполноценности. Это копна белокурых волос ниже лопаток. Это глазищи, сияющие, сине-зеленые, огромные, в длиннющих ресницах. Это персикового цвета кожа, нежные руки, длинные ноги в блестящих штанах в обтяжку, и талия, на которой он мог бы, условно говоря, носить мой браслет.

Я поняла, что погибла. Я, клон несчастный в четвертом поколении, поняла, что такое любовь. Угрожай этому ангелу опасность – я с наслаждением рискнула бы жизнью, лишь бы он потом махнул ресницами в мою сторону. Я поняла, что никаких шансов у меня нет. Я – робот-пилот в дурацком скафандре, с черной мордой и волосами ежиком – рядом со здешними женщинами, так шикарно раздетыми и такими ухоженными, выгляжу, как закопченный танк рядом с авиеткой.

Мое сердце было разбито. Я еле спросила у Козерога – хрипло:

– Это он – Чамли?

Козерог резко вдохнул и выплюнул напиток на стойку.

– Легче, Луис, – говорит. – Предупреждать надо.

Рыжий фыркнул и говорит:

– Это – Котик, Луис. А Чамли – рядом.

А что там ошивалось рядом – я вообще не заметила. Котик был – как маяк в темноте. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы как-то сосредоточиться на этом Чамли. Потому что он-то генетической картой не блистал. Щетина на вульгарной его физиономии отросла так, что образовывала на подбородке, щеках и под носом сплошной волосяной покров бурого какого-то цвета. А нос был немалый. И маленькие цепкие глазки. И множество мускулов, довольно небрежно друг к другу приделанных. И одежда с большим вырезом и без рукавов – а на груди и на руках тоже растет бурая шерсть. И на поясе – целый арсенал.

И смотрел на меня этот тип подозрительно и недружелюбно. И мне хотелось смотреть на него так же.

А кругом все с интересом замолчали, и я уже знала, что это значит. Я поставила пустой стакан.

Чамли выпятил нижнюю губу и говорит:

– Ты чего это так на моего пилота пялишься?

– А что, – говорю, – на тебя надо?

Вокруг сдержано захихикали. Чамли сделал лицом какое-то движение, из-за шерсти плохо понятное, и говорит:

– Ну, ты хам…

А я говорю:

– Ты почему Рыжему стартовый блок поменял, а Козерогу не сообщил? Это ж твои люди, тебе что, наплевать, если кто-нибудь разобьется?

– А ты кто, – говорит, – вообще такой? Откуда вылупился, я не пойму?

– Мы с Козерогом прилетели, – говорю. – Меня зовут Луис, я хочу тут остаться.

Чамли большой барменше щелкнул пальцами, и она ему налила какой-то отравы, от которой так несло горючим, что рядом стоящих передергивало. И он отхлебнул этого пойла, и тоже передернулся, и говорит:

– А мне по хрен, чего ты хочешь.

– Тогда, – говорю, – мне тоже. Останусь, и все.

Вокруг стало совсем тихо. Чамли опять перекосил лицо под шерстью и говорит:

– Я, типа, не понял.

И мы вместе, совершенно синхронно, положили руки на пистолеты.

– Ты чего, – говорит, – нарваться хочешь?

– Нет, – говорю. Медленно. – Я хочу тут остаться. Я не хочу ни с кем ссориться. Просто хочу остаться.

И тут встревает Рыжий, от которого я никак не ожидала.

– Слушай, Чамли, – говорит, – ну что ты к нему прикопался? Он – ниче так, вообще.

Чамли смотрит на него мутно.

– Не понял, – говорит, – я че, твоего совета спрашивал?

Козерог говорит:

– Это, на самом деле, не совет. Это ты ему должен. Мы из-за тебя ему крылья грохнули.

У Чамли сделался такой вид, как у быка, когда он роет копытом.

– Я не понял!

Мне уже надоело это слушать. Вот же непонятливый.

– Чамли, – говорю, – давай не будем выяснять отношения. Скучно. Я просто останусь.

– Ты мне не нравишься, – говорит. – Ясно?

– Так я же не замуж прошусь, – говорю. И народ вокруг поголовно ложится. Хотя я это сказала совершенно случайно. Так, по привычке. Но из-за этой случайной глупости я вдруг почувствовала, что здешние жители на моей стороне. Не знаю, чем это ощутилось, но очень явственно. Вокруг стало тепло. И я чувствовала спиной Рыжего с Козерогом. Они были больше на моей стороне, чем все остальные.

И Котик, прелесть моя, застенчиво так улыбнулся и тихонько говорит:

– Ну чего, Чамли, да пусть он остается, кому помешает-то…

А Чамли резко к нему обернулся и как рявкнет:

– Не твое дело, сука, поотсвечивай еще! Пшел вон отсюда, в звездолете дел полно! Пшел, я сказал, а то поддам сейчас!

Котик только пожал плечами и ушел. Я еще успела заметить, что вид у него был скорее равнодушный, чем оскорбленный. Потому что, если бы он всерьез обиделся, я не знаю, что бы я сделала. Мне и так хотелось Чамли затряхнуть. У меня на него уже составилось досье. Он слишком легко делал гадости тем, с кем близко общался.

Тем более, что он оторвался на Котике, а мне буркнул, неприязненно, но тоном ниже:

– Да ляд с тобой, кто тебя гонит. У нас, типа, свободный мир.

Если бы он сразу это сказал, это здорово бы прибавило ему очков в моих глазах.

Чамли со мной разговаривать не стал, и я это восприняла, как большой подарок судьбы. Чамли допил свой страшный напиток, передернулся напоследок, съел какую-то коричневую корочку и удалился. А к нам с Козерогом и Рыжим подошли участники Чамлиной банды, стаи, как они тут говорили. Познакомиться.

Компания пестрая – смотрела я на них и дивилась, что человек может с собой сделать, была бы фантазия. Мужчины любят фенечки, это понятно – но что они любят такие экстремальные фенечки, это для меня оказалось новостью.

Наколки, к примеру, штука болезненная. Но если кто контур губ, к примеру, татуировкой подчеркивает – хоть понятно, за что мучается. А зачем на лице какого-то паука ужасного рисовать в паутине, как Козерог – это для меня затея совершенно непостижимая. Или вставлять эти крючки под кожу – ведь явно больно и выглядит странно. Но чемпионом мне тогда показался Фэнси.

Нет, я понимаю – тяжелая работа, война, травмы. Я понимаю – можно во время какой-нибудь катастрофы потерять глаз. Всяко бывает. Но любая из моих соотечественниц так бы себе синтетику подобрала, чтоб никто даже не догадался, что глаз искусственный. А тут…

На Фэнси я в первое время вообще не могла смотреть. И не могла понять, почему он себе этот кошмарный шрам не только не заполировал, а еще и подсветил красным. И зачем у него это красное свечение из синтетического глаза. В сумерках выглядит вообще ужасно. Просто сказочный бес какой-то. И я, между прочим, до сих пор такого мнения. А этот фрукт – и нечего ухмыляться – сообразил, что у меня от его вида шерсть дыбом встает, и взял моду подходить со спины и трогать за плечо.

Я ему три раза обещала, что уши оторву, если он еще раз так сделает. А на четвертый он говорит:

– Знаешь, если до сих пор уши целы, то им уж ничего не грозит. Я че, не вижу – тебе тоже прикольно.

– И убеждать тебя без толку, – говорю, – и насчет морали ты не в курсе.

А он только ухмыляется.

Но что интересно – они меня все цепляли разными способами, но они и друг друга постоянно цепляли – и я поняла, что это у них такая игра. Кто первый выйдет из себя – тот и продул. Поэтому перестала показывать эмоции по поводу, тем более, что они сами так делают. И очень быстро почувствовала, что эта дикая компания довольно легко может быть компанией моих товарищей. Мне было смешно и уютно. Вообще, они были по-настоящему дружелюбны. Они пили разные виды яда, смертельные даже по запаху – и порывались угостить меня, а любые попытки заметить, что употреблять эти штуки в пищу неполезно, веселили их до упаду. Еще они вдыхали наркотический дым – и предлагали мне, а я, наученная опытом с напитками, даже не заикнулась, что это вредно, просто отказывалась поделикатнее. Потом Бриллиант предложил мне пластик жевательной резинки. Я хотела взять – но у них были такие заговорщиские физиономии, что передумала, и, как потом выяснилось, правильно сделала.

И, в конце концов, Бриллиант положил мне руку на плечо, проникновенно посмотрел в глаза и спросил, не тяготит ли такое просветленное существо, как я, присутствие толпы грешников вокруг.

– Знаешь, – говорю, – мне ж звездолет надо покупать. Я же не могу с вами на ваши дела летать на старом грузовике, у которого вся электроника выгорела. А если я буду пробовать все, чем вы угощаете, я себе бумажный самолетик куплю, а отдам за него все свое имущество.

Вокруг зааплодировали.

Козерог говорит:

– Ты че, прямо сейчас собираешься? Да брось, завтра сходим. Я одно место знаю.

Рыжий тут же сказал, что тоже знает одно место и ему завтра туда тоже нужно. И Фэнси опять меня сзади подтолкнул и опять-таки пообещал одно место. И Бриллиант сказал, что завтра лично устроит мне экскурсию по всем здешним интересным местам, и опять предложил жвачку.

– А, Мать с тобой, – говорю. И взяла.

Что в тот вечер было дальше, я помню очень смутно.

Сначала мне, вроде бы, было очень смешно, что у Бриллианта железки на бровях, и я показывала на него пальцем и объясняла, что у нас на Аллариа серьги носят в ушах, а не где попало. Потом я обнимала Козерога и говорила, что он – мой лучший друг, и что вот мы сейчас загоним мой груз, и купим крейсер, и отправимся куда-нибудь странствовать – и это все еще было очень смешно. А Козерог гладил меня по голове и говорил что-то непонятное, но забавное.

Потом Рыжий налил мне чего-то, и я выпила. Оно оказалось на вкус, как жидкий огонь, и мне стало горячо – я чуть не выплюнула половину, но кто-то постучал меня по спине. Я сказала спасибо, и тут мне стало ужасно грустно, и я расплакалась и сказала Рыжему, что люблю Котика, но понимаю, что дело это безнадежное.

И Козерог сунул Рыжему кулак под нос, обхватил меня под мышки и поставил на ноги. Потом мы, кажется, куда-то шли втроем, и я то смеялась, потому что ноги у меня завязывались в какие-то странные узлы, то плакала и говорила, что я – урод несчастный, и что ничего хорошего у меня в жизни не будет.

Потом я, вроде бы, сидела на чем-то мягком и пила что-то горькое и горячее, а Козерог говорил, что Котика лучше оставить в покое, потому что иначе Чамли взбесится, а он и так от меня не в восторге. А я, насколько слушался язык, пыталась объяснить, что не собираюсь никому себя навязывать, а уж тем более – Котику, а на Чамли я плевать хочу.

Рыжий спросил что-то о моих приключениях с мальчиками, а я, как будто, еще успела сознаться, что если и были приключения, то только с девочками, что моя подруга погибла в космосе, что в любви мне не везло по жизни и что я ни на что уже не рассчитываю. И говоря все это, я ревела в три ручья, и Козерог сказал, что мне надо поспать, и я согласилась, и легла на что-то, свернулась клубочком и моментально заснула.

Проснулась я у Козерога в каюте, на койке поверх одеяла, в скафандре. И было у меня такое чувство, что моей садовой головой вчера забивали гвозди, а во рту у меня обжились мыши и напачкали. И весь мир вокруг плыл и покачивался.

И прошло минут десять, пока я не начала видеть в фокусе.

На голографической картине над рабочим столом вовсю светило незнакомое розовое солнце, но звездолет так и стоял на космодроме – поручусь. А Козерога в каюте не было.

Я встала, поправила койку потщательней, хотела поменять белье, но не нашла, где у него утилизатор. Поэтому оставила все так, как есть, и отправилась искать, где можно умыться. На душ в чужом корабле я надеяться не посмела.

Я как раз заканчивала приводить себя в порядок, когда Козерог появился в дверях отсека. Смотрел он на меня огорченно и сочувственно.

– Ты, вот что, – говорит, – ты не бери в голову. У тебя просто иммунитета нет.

– Жаль, – говорю.

– Башка трещит? – спрашивает.

– Угу, – говорю. – Еще как.

И тогда он мне протянул флягу, а я инстинктивно отшатнулась.

– Не дергайся, – говорит. – Это – нейтрализатор. По уму тебе еще вчера надо было дать, но пока я сообразил, ты отключился. Сволочь Рыжий все-таки – тэффское пойло неподготовленным людям нельзя давать. Оно того… как бы… на прогоны пробивает. Просто сыворотка правды, блин…

Я отпила очень осторожно. Но полегчало почти сразу же.

– А ты где спал? – говорю.

Пожал плечами.

– Да там…

И вид виноватый. И ничего о вчерашнем не говорит. И я решила тоже молчать.

– Мне надо уран продать, – говорю. – Мне машина нужна, оружие. Ты говорил, что место знаешь.

– Пойдем в штаб, – говорит. – Надо с Базаром связаться.

– А Базар, – говорю, – это кто? Или – что?

Ухмыляется.

– Общепланетная коммерческая информационная директория, – говорит. – Можно и прямо из крыльев, но тут база выйдет меньше. Там общая, всей стаи, она круче.

Я подумала и говорю:

– Нет, давай лучше прямо отсюда.

И мы пошли в рубку, и оттуда связались со спутником, в который на орбите чуть не вмазались, а он нас вывел на эту директорию с варварским названием.

Я надеялась получить плату за уран в мортисянских деньгах – во-первых, я знала, сколько он в них стоит, во-вторых, я знала, как они выглядят. Я решила, что так меня будет труднее надуть. Но скромные мечты не сбываются.

Мы начали читать объявления о покупке урана.

О деньгах речь тут вообще не шла. Я поняла, почему эта система называется Базар.

За уран предлагали черный жемчуг и полевые синтезаторы, рубины, комплектующие для йтенских внутриатмосферных флишей – знать бы, что это такое – и средство для выведения каких-то труднопроизносимых паразитов, компоненты для биоблокады, шоколад, искусственные почки с инструкцией по пересадке, киборгов любого назначения и внешности, некий убойный синтетический наркотик – из расчета «грамм за грамм», лекарство от рака, дрессированных жуков с Крины, афродизиаки, золото в слитках с маркировкой Лавийского Имперского Национального Банка, двигатели для авиеток и девственниц из какого-то варварского мира (фотография образца прилагалась)…

Через десять минут у меня голова пошла кругом, а список еще и к середине не приблизился.

– И что мне потом делать с этими жуками, девственницами и запчастями? – спрашиваю.

А Козерог ухмыляется.

– Да что хочешь, – говорит. – Можешь использовать, можешь на крылья обменять. Но я на твоем месте поискал бы такие объявления, где уран хотят за звездолет. Это вернее. Посмотри ближе к концу.

Я послушалась.

Через минуту я любовалась фотографиями машин, прекрасных, как праздничная мечта пилота. Я не могла вдаваться в технические характеристики – каждая фотография была произведением искусства, созданным влюбленным художником. В фотографиях по непонятной причине чувствовалось что-то эротическое.

Козерог на меня снисходительно посматривал. В конце концов, не выдержал.

– Слушай, – говорит, – ты чего, чудо, не понимаешь…

– Что картинки не только отретушированы, но и дорисованы? – спрашиваю. – Понимаю, чего непонятного. Но что, помечтать нельзя?

Это его развеселило. И вид стал не такой уже снисходительный.

– Хватит мечтать, – говорит. – Чего ты хотел?

Чего. Мне хотелось мортисянский патрульный класса «Валькирия». Я всю сознательную жизнь мечтала на таком полетать. Хоть чуть-чуть. А тут на фоне других машин наша «Валькирия» выглядела, как бабочка рядом с ястребами.

– Погоди, – говорю. – Сейчас разберусь.

А сама смотрю на какую-то тяжеловооруженную прелесть в иссиня-черной броне. Силуэт – как у настороженной хищной птицы. Прекрасна, дух замирает.

Козерог смотрит на меня с уважением и говорит:

– Это с Лаконы. Управление наполовину ручное, наполовину – ПП. Обалденный агрегат. Ты че, телекинетик?

– Как это? – говорю. – Что такое – телекинетик?

Ухмыляется.

– Пролистывай, – говорит. – Проехали. Если не можешь взглядом гвозди гнуть или кирпичи поднимать, то в такой машине делать нечего. Она на парапсихиков рассчитана, на Лаконе почти все такие.

– Слушай, – говорю, – Козерог, а может, ты чего посоветуешь?

– Ха, – говорит, – как? Я ж не знаю, что ты умеешь в натуре.

Ну, я, конечно, тяжело вздохнула. И созналась:

– Водить «Валькирию». Стрелять ракетами «Н-14», но чтобы прицел был стандартный. Или – излучатель «Сполох-8», в крайнем случае – «Сполох-5», – и снова вздохнула.

– Да… – говорит. – Для аса негусто.

Я хотела обидеться и рассказать, что и тому-то случайно научилась – ходила на курсы в приступе романтики, пока еще Хэзел была жива… но не рассказала.

А Козерог вовсе и не собирался надо мной издеваться. Он уже серьезно думал.

– Вообще-то, – говорит, – «Валькирия» – ничего. Легкая маневренная машина. В гиперпространстве скорость маловата, зато в физическом – в самый раз. И делают их хорошо – мортисянки в смысле безопасности бабье дотошное.

Я кивнула.

– Но я бы на «Валькирии» летать не стал, – говорит.

– Почему, если хорошая машина? – спрашиваю.

Хмыкнул.

– Несерьезно. Бабья цацка.

Резонно.

– Что ж мне делать? – говорю.

– Я уж сказал, – отвечает. – Пошли в штаб, посоветуемся с народом.

Мы пошли в штаб, где по раннему времени еще никто не сидел. Козерог с пульта общей связи всех, кто не спал и был у себя в звездолете, позвал и сказал, что Луис покупает себе крылья. И через пять минут вокруг уже была толпа.

И все давали советы.

Рыжий говорит:

– Надо йтэнскую машину брать. Классная вещь. Если че, она сама объяснит, что ей надо.

А Бриллиант:

– В задницу Йтэн вместе с их крыльями – они горючее жрут, как сволочи, на вираже неподъемны, броня слабая. Не, надо имперскую пташку, лучше всего – «Стерегущий», пятой модификации или шестой. В работе – скрипка ваще.

Козерог:

– Да ты опух! «Стерегущие» – для асов, они ж на каждый чих и пук реагируют, скрипка твоя! Кто на таком не летал – тот еще на старте гукнется. Нафиг.

Фэнси:

– Ну да, ну да. Я б тоже не стал связываться с имперскими – самое дело тэффский. Дешево и сердито.

Рыжий уже на повышенных тонах:

– Да на тэффских даже сами тэффяне не летают! Это ж не машина, а гроб с крылышками! Там регенерация дохнет как моль, ты чего!

Бриллиант кричит:

– Я говорю – имперский, нах! Они, хоть, надежные!

Козерог:

– Ты че, моего товарища угробить хочешь?

Тут еще несколько бойцов подошли – мужчины, с которыми я еще была почти не знакома, и спросили, что за шум, а драки нет. И им начали объяснять, они вступили в дискуссию – и про меня все забыли.

Поэтому я тихонечко села поближе к дисплею и стала листать объявления и читать характеристики.

И тут меня очень скромно спросили:

– Луис, можно сказать?

Я обернулась и чуть не умерла на месте. Ко мне подошел Котик и сел рядом на краешек кресла. И спросил:

– Я тебе не мешаю?

Я еле собралась с мыслями и говорю хрипло:

– Нет, что ты.

И он аккуратно сдвинул несколько объявлений и одно увеличил. И говорит:

– Смотри. Это наш кораблик, лавийский. В управлении он несложный, а вооружен очень прилично. И у него довольно хорошая скорость на маневре в физическом пространстве.

Я слушала Котика, и мне нравились крылья. И мне нравилось, что Котик не кричит и не суетится вместе со всеми. И я была просто счастлива, что он со мной заговорил.

И я попыталась схохмить:

– Это че, единственный во Вселенной звездолет без недостатков?

Котик наполовину отвернулся, но я заметила, что он улыбнулся, и говорит:

– Он с недостатками. Там управление на двоих раскидано. Правда, можно объединить, но заморочечно.

Кажется, я покраснела.

– Откуда ж, – говорю, – я возьму пилота?

А он уже явственно улыбается и говорит:

– Может, сам найдется.

И тут ко всей нашей компании подошел Чамли. Поинтересоваться. И когда увидел, что мы с Котиком разговариваем, направился прямо к нам. Выглядел он абсолютно спокойно, я и не дернулась, поэтому дальнейшее для меня оказалось совершенной неожиданностью.

Не привыкла я еще к этому миру – меня тут слишком хорошо встретили.

А Чамли подошел вразвалочку и, уже совсем рядом с нами, фокусным каким-то неуловимым движением выхватил пистолет и приставил ствол Котику к виску.

Я сразу превратилась в лед внутри. И замерла, боясь пошевелиться.

А Чамли говорит:

– Слышь, Луис, мужики хотят с тобой работать – ладно. Хрен с тобой и хрен с ними. Но эти твои фортеля мне надоели в натуре. Волки не грызутся из-за всякого паршивца, которому цена – шоколадка. Так что выбирай: или я его шлепну – и нет больше повода, или ты отваливаешь.

И взводит курок. И Котик бледнеет и зажмуривается, а я понимаю, что это совсем не шутка. И говорю:

– Я отваливаю. Чамли, я все принимаю, со всем соглашаюсь и делаю, как ты скажешь. Только опусти пистолет, пожалуйста.

Чамли пистолет спрятал и ухмыльнулся.

– Я, – говорит, – тебя раскусил. Я понял, че тебя цепляет. С тобой, малыш, договориться можно, даже просто. Ты меня не обманешь. Потому что знаешь – если обманешь, я эту суку кружочками нарежу. Ты еще со вчерашнего дня в курсе, что я могу. Мне пофиг.