Текст книги "Дочки-матери"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Макс Далин
Дочки-матери

Мы с Тама-Нго хотели повидать Чамли, для того и заявились в его сектор. Вообще-то, говоря откровенно, обычно не слишком-то мы рвались тут бывать, потому что Чамли – изрядная таки сволочь и общаться с ним бывает довольно противно. Но он нам в прошлый раз обещал протонный генератор показать с какой-то модерновой суперзащитой – а это было кстати, потому что мой потек. Может, купим.

Правда, Тама-Нго всю дорогу ныл и канючил, что он Чамли не любит, что Чамли на него не так смотрит, что он Чамли убьет когда-нибудь и в Место Блаженного Упокоения ему тогда не попасть. Что, чем туда лететь, он лучше сам мне генератор сделает. Но этого я ему не мог доверить при всем уважении.

– Ты уже сделал нам синтезаторы белка, – говорю. – С меня хватит.

– Ты, Воин Простора, Проницающий Нечто, вечно недоволен, – говорит. – Синтезаторы получились хорошо.

– Это, – говорю, – по-твоему. А я жареных древесных змей не ем. И этих твоих медуз маринованных – тем более. А на бутерброд или на чашку кофе их теперь не уговорить, даже вежливо. Зачем ты вообще вселил в них духа, не понимаю.

– Терпеть, – говорит, – не могу вещи без души.

– Угу, – говорю. – В этом все и дело. А что может отчебучить генератор с душой – я себе даже представить не могу. Вот ты представляешь?

– Да я, – говорит, – выберу духа повеселее, – и улыбается.

– Нет, – говорю, – спасибо. Мы лучше по старинке. Без твоих магических штук. Чтоб работало, когда включишь.

А он тяжело так вздохнул и сказал обреченно:

– Ты – Дитя Мира, Наполненного Механическим Барахлом. Высокое тебе не понять, – помолчал немного и говорит печально, – Но если я Чамли убью, грех будет на твоей душе.

И мне осталось только согласиться, потому что я-то был в Тама-Нго уверен на сто восемьдесят процентов. Все эти разговорчики об убийстве – поза пиратская, а так мой пацифист и мухи не пришлепнет. Пожалеет.

У мухи же душа. Как можно.

Но Чамли его действительно достал. Я бы тоже бесился.

Поэтому по дороге Тама-Нго был жутко скучный. А перед самой посадкой вдруг ни с того, ни с сего воспрянул духом. И разулыбался.

Настроение меняется, как вектор силового поля.

– Чего, – говорю, – полегчало?

Жмурится и выдает:

– Чамли тут нет.

– Откуда это ты знаешь? – спрашиваю, а сам захожу на посадку, на стоянку для гостей.

Воздевает очи и заламывает руки.

– Это можно еще из космоса заметить, – говорит. – Теперь тут – порядок.

Я смолчал. Кораблик поставили – вышли. Елы-палы, точно – порядок. Ну образцовый космодром – даже машины ремонтной службы новые, надраенные и в полной боевой. Держите меня.

– Правда, – говорю. – Что-то тут не так.

Тама-Нго улыбается: «Ну да. А я о чем и толкую».

Зашли в штаб. Ну полнейший отпад – и тут порядок. То есть, обычно в таких местах – дым коромыслом, только уворачивайся, а тут – цивильненько так все занимаются своими делами. И упившихся в хлам не видать. И отношения никто не выясняет. Просто светский салон какой-то. Да, думаю, давненько мы тут не приземлялись.

Я смотрю на Тама-Нго, а он показывает мне глазами:

– Во-он теперь их адмирал. В углу под светильником.

Я посмотрел. Так не бывает.

Стая Чамли отличалась чем – у него народ страшно нетерпим был ко всему «ксено» – это раз. Ни одного нелюдя, никогда, ни под каким видом. А два – просто команда упертейших женоненавистников. Крутые, если вы понимаете, про что я толкую. Курица – не птица. Девочки тут селились только от очень уж большой нужды – и сбегали, как правило, при первой возможности. Оставалась только очень особая женская порода, потому что не каждый будет терпеть издевательства по доброй воле. А женщина-пилот вообще тут могла образоваться только через Чамлин труп: он считал, что это худшая примета из всех мыслимых.

Но.

Деваха – невероятных размеров в смысле мускулатуры. Высоченная. Боевая машина. Я непроизвольно вспомнил Снайкину Аду – даже поплохело слегка. Собственно говоря, если б не прическа и не звезда с блестками вокруг левого глаза, я б вообще не догадался, что деваха. Просто крейсер с антиплазменной броней – и бронежилет приподнят грудью на сантиметр, и не факт, что это у нее грудь, а не амортизирующая прокладка.

Но такой хвост – торчком на макушке – и эта звезда, нарисованная вокруг глаза – это женщина с Мортиса. А на Мортисе, как известно, страшных женщин не бывает – все красотки. И большинство – стервы. И как мортисянка тут оказалась, так выглядит, прижилась и адмирал – воображения не хватает себе представить.

Но вокруг этого чудовища – Чамлины асы с любезными мордами. А рядышком с ней, только что не под мышкой – этот маленький лавиец, бывшая Чамлина пассия и пилот.

Офонареть.

И тут нас Рыжий заметил и машет руками:

– О, Проныра с Тама-Нго! Валитесь сюда, давно не были!

Ну, что делать – отступать уже некуда. И тут я вижу, что Тама-Нго не больно-то и хочет. И мы подходим, Тама-Нго здоровается с чудовищем за руку, и мне тоже приходится – а чудовище улыбается славной человеческой улыбкой и говорит:

– Я – Луис. Мне о вас рассказывали. Рада видеть.

И голос у нее – конечно, не бас, но, знаете ли, и не сопрано.

Мы остались. И нам тут же организовали травник, ром, лаконские сигареты, плюшки, музыку и пообещали послать техника посмотреть генератор. И чудовище очень толково всем этим распоряжается, а народ смотрит ей в рот и не отсвечивает.

А манера у чудовища, между прочим, ничего общего с Чамлиной не имеет. Королевственная такая. Спокойная и любезная. Другой адмирал, чтоб народ почесался, полчаса матерится и выходит из себя, а эта: «Мальчики, надо бы… А еще хорошо бы… Старина, ты не мог бы…» – и дело в шляпе.

Просто, как говорится в отсталых мирах, государыня божьей милостью. И даже вроде бы не такое уж и чудовище, если присмотришься. Но все-таки у нас везде свербело у нее спросить: «Как дошла ты до жизни такой?»

В конце концов, я набрался храбрости и спрашиваю:

– Слушай, Луис, а вот ты же с Мортиса, а мортисянки обычно в таких мирах, как наш, не задерживаются… Чего ты тут зависла?

Рассмеялась. Говорит:

– Да что вы, ребята. Я не с Мортиса. Я с Аллариа.

– Впервые слышу, – говорю. – И потом, ты эту звезду рисуешь…

– Ну что тебе сказать? – говорит. – По крови я – мортисянка. Звезду рисую недавно. Так, по обычаю. А на Аллариа я родилась.

– Так вот, на Аллариа я родилась. Не слыхали? Колония Мортиса. Урановые рудники, плутониевые, палладиевые. Платина. Тяжелое, одним словом, место во всех смыслах. Не курорт совсем. Двукратное тяготение, в атмосфере метана больше, чем кислорода, из флоры и фауны – только местные вирусы, которые очень людям обрадовались. Присылайте открытки с видами.

Поселение там уже лет сто тридцать – сто сорок. Сначала в этот мир хотели высылать по этапу преступников, устроить вроде ссыльнокаторжного поселка, но потом этот проект зарезала Служба Контроля над Чистотой Вида. Особенно насчет преступников мужского пола. Ну, ну, что смешного-то? Есть такие и на Мортисе, представьте себе. Везде есть. Но Служба Контроля рассудила, что бедняги еще могут исправиться и потом иметь здоровое потомство. Генетики выли и зубами щелкали, но Этическая Комиссия отстояла. И в итоге набрали туда только баб-добровольцев с генетическими изъянами, с пожизненным запретом вступать в брак. Не все ли вам, мол, равно, где работать с таким-то личным шифром.

Приличное место и отличная зарплата. И почетная служба, как трубили во все трубы.

Ну а потом с добровольцами поступили так, как на Мортисе всегда поступают – мягко стелют, а жестко спать. Сообщили подписавшим контракт, когда те прибыли на место, что обратно им дороги нет. Мол, в ДНК происходят необратимые изменения, да такие, что не только храни Матерь с ними детей иметь, а даже близко подходить к субъектам противоположного пола категорически не рекомендуется.

В общем, папаша-Мортис смахнул скупую слезу и помахал своим негодящим дочуркам ручкой на прощанье.

Специалистов подбирали очень тщательно, так чтобы ни в ком на Аллариа недостатка не было. Не только горняков – педагогов, врачей, психологов, весь обслуживающий персонал для космопорта – чтобы все были под рукой на всякий случай, родные, чтобы с Мортиса никого не требовать. Для полной автономности базы. Причем грузовики тоже родные, и пилоты свои, с Аллариа – долетаем до базы, где обогатительный комбинат, сваливаем и улетаем обратно, а на Мортис ни ногой. Ни-ни. Грузовик-то грязный и сама ты не чище.

В самом начале этой эпопеи среди поселенцев еще были мужчины. Сохранились хроникальные съемки. Правда, мужчин было немного совсем, так, одно название – для поднятия боевого духа. И потом – с генетическими изъянами, причем не моральными, а физическими, короче говоря, с ног до головы хворенькие, для этого мира совсем непригодные. И, если откровенно, они на Аллариа не жили, уж тем более не работали, а только мучились, бедные, правда, недолго. Y-хромосома вообще штука неустойчивая.

Детей естественным путем родилось очень и очень немного, все слабенькие, болезненные, особенно мальчики – и радиация, и тяготение, и наследственность. И смертность оказалась чуть не на восемьдесят процентов выше, чем Служба Контроля запланировала. Ну, поселенки поплакали и послали на Мортис запрос. А с Мортиса, как и положено, немедленно прислали фигу с маслом. Ответили примерно так: мужчин больше набирать нет смысла, если они там не живут, только материал переводить, поэтому справляйтесь, родные, своими силами. А своими силами – это хоть и без особой радости, зато дешево и сердито.

Что, правда не знаете? Так ведь партеногенез. Отбирается самый толковый генетический материал – в нашем случае, лучший из худшего – и у него искусственно стимулируется развитие яйцеклетки, пересадив в неё ядро из лимфоцита. И ничего смешного, олухи. Рождаются клончики – ну клоны, клоны, вегетативные копии, натурально, с поправкой на агрессивную среду, радиацию и силу тяжести

И уже с тех пор на Аллариа рождались только девочки. Каждое новое поколение тестировалось по официальной методике Службы Контроля и делилось на матерей и рабочих. И жизнь такая – не сахар и не мед, но далекой родине нужны тяжелые металлы. И все.

А я, ребята, алларианка в шестом поколении. Мутант. Прошу любить и жаловать. Моя пра в четвертой степени бабка, возможно, еще вполне соответствовала обычным канонам красоты среди антропоидов, а я – уж извините. Мускулатура от тяготения, волосы стрижем, чтобы не мешали шлем надевать и дыхательную маску – хвост по мортисянской моде я уж здесь отрастила, от хорошей жизни. Рожа черная от загара – ультрафиолет нас там жарит, как куриц в духовке. А вот почему грудь маленькая, я не знаю. Да и ляд с ней. Мне, конечно, шлем и дыхательную маску надевать, а не бальный туалет.

Когда мне исполнилось шестнадцать, меня протестировали и признали непригодной к вынашиванию потомства. Перечисленные признаки сочли неблагоприятными для передачи по наследству – хотя у нас на Аллариа кандидаток в актрисы немного. Рожать, стало быть, мне не позволили, зато оказалось, что я идеально переношу состояние «прыжка» – и меня отправили учиться пилотировать грузовики.

Девчонкам, ответственным за воспроизводство – у нас их зовут наседками – я всегда завидовала белой завистью. Да что там – все завидовали. Нормальное, настоящее женское дело. А вся эта паршивая романтика приедается за пару лет до тошноты. И на душе холодно и пусто – я же не автомат, я человек, как это человеческое в себе ни утаптывай.

И вот стала я, значит, пилотом. У меня, конечно, была подружка, из патрульных, но она разбилась в тяжелом рейсе. И вот, водила я эти грузовики, будь они неладны, одна, как перст – и не столько, честно говоря, водила, сколько чинила, потому что техника списанная сто лет в обед. На Мортисе близко бы к такой машине подойти запретили. Но нам можно. Нам уже терять нечего.

И в очередном рейсе у меня релаксометры сдохли. Совершенно – сколько я их ни ковыряла, бортовой компьютер висит и ничего не соображает, а на радаре – одна мутная пустота, как у меня на душе. Где я, что я – все, узнать невозможно.

Ну что, я, конечно, развернула все антенны и давай орать на весь Простор: «Помогите!» А сколько передатчик энергии жрет – вы все знаете, но мне уже до лампочки, лишь бы услышали. А никто не слышит. И я врубаю аварийный аккумулятор. И у меня для пущей радости летит и система жизнеобеспечения.

И последнее, что я узнаю от своего компьютера – это что через пять часов двадцать одну минуту у меня встреча с предками в чертогах Праматери.

Ну что делается в таких случаях? В системе двадцать тысяч ячеек. А времени – проверить двадцать штук. Или взорвать все к чертям и не мучиться. И я, конечно, весь свой последний резерв отдаю передатчику: «Помогите, мол, помогите – шиздец, человек погибает!»

И тут мне приходит сигнал с мортисянского транспорта. Картинка на дисплее красивая, без помех – передатчик там новенький. И пилот – такая принцесса в синей форме, генетическое совершенство, после каждого рейса ползарплаты на салон красоты уходит.

– Борт девяносто два шестьдесят, – говорит. – Проблемы?

– Сестра, – говорю, – забери меня отсюда! У меня ощущала накрылись и кислород почти накрылся! Возьми, – говорю, – грузовик на буксир, а не можешь, давай здесь оставим с маяком, только забери меня, пока мне еще есть чем дышать.

А эта прелесть морщит свой пластически совершенный носик и изрекает:

– А вы, простите, с Аллариа?

– Да, – говорю. – Борт пятьсот семь А. Груз – обогащенный уран. Ну давай стыковку в темпе.

– Простите, – говорит, – я не могу.

У меня на минуту дар речи отшибло.

– Как это, – говорю, – не можешь? Я же помру!

А она поправляет прическу и говорит:

– Согласно распоряжению Службы Контроля над Чистотой Вида от восемнадцатого, третьего, года Огня, экипажи транспортных кораблей Мортиса не имеют права брать на борт колонистов, проживающих в генетически нестабильных зонах. Во избежание радиоактивного заражения или заражения болезнетворными микроорганизмами. Согласно инструкции, я обязана дать знать Спасательной Службе. У них есть все необходимое для карантина и прочего. Так что ложитесь в дрейф и ждите. Не более чем через сутки они будут на месте.

Я не трусиха. Но тут меня просто мелко затрясло. Может, больше от злости, чем от страха.

– Я через пять часов сдохну! – ору.

– Значит, – говорит, – через сутки они подберут груз. Груз ценный, на Мортисе нужен.

– А я? – говорю.

– А вы – нет.

– Слушай, – говорю, – сестра, ты человек или кто? Это же космос, никто же не застрахован…

– Знаете, – говорит, – я из-за ваших проблем идти под суд и лишаться лицензии не собираюсь. Конец связи.

И все, что я о ней думала, я рассказала уже отключенному передатчику.

Ну что мне оставалось делать?

Сходила в переходник, взяла скафандр, надела. Мертвому припарки – кислорода-то нет, сжатый мы с собой не берем, и так взлетать тяжело, а тут такой лишний вес. Надежда на регенерацию. А регенерация агонизирует – и уже девятнадцать процентов кислорода вместо двадцати. Быстренько. Скафандр при таких условиях меня бы на этом свете, конечно, надолго не задержал, но мощный инстинкт почему-то подсказывал, что в нём надежнее.

Переложила в дрейф. Настроила пеленгатор – пусть найдут родимые, Мортису, в рот ему компот, нужны тяжелые металлы.

Вскрыла НЗ. Баллончик с кислородом – минут на сорок, прессованные витаминчики, шоколадка, баночка с водичкой. Пистолет и обойма к нему. Спасибо любимой Службе Обеспечения Полетов: начну задыхаться – ствол в ухо и в объятия Праматери. Быстро и не больно.

И вот сижу, заряжаю пушку, ем шоколад и, конечно, реву. Все равно никто не слышит.

И тут на передатчике загорается индикатор.

Ну, у меня первая мысль – тут же нету никого, значит, у подруги с транспорта совесть проснулась. Но я, конечно, ошиблась. Какая совесть у госслужащей с идеальной генетической картой, не бывает такого.

И я вытерла рожу, включила прием дрожащими руками – а на мониторе нечто. И с Мортисом это существо никогда рядом не было. А если бы было – Служба Контроля его родителей публично расстреляла бы, это точно.

Это я так в первый раз в жизни увидала мужчину, который не герой сериала. До сих пор-то я, как все наши, их видала во сне, в гробу и по видику, но этот всем тем экранным дивам соответствовал, как баллистическая ракета – лесной фиалке. Да что я говорю – Козерог, вот он сидит. Все его знают.

Но тогда меня как громом ошарашило. Особенно – наколка на его физиономии… ну, прости, дорогой – из песни слова не выкинешь. И щетина… он человек очень славный, но на меня тогда произвел неизгладимое впечатление.

И он на меня смотрел – а я только зевала, как рыба на берегу.

– А я, – говорит, – думал, ты с Мортиса.

А я радостно говорю:

– Нет, что ты! Я с Аллариа!

– А… – говорит. И я немедленно понимаю, что он просто понятия не имеет, где это и что это. – А чего орешь? У нас чего, неприятности?

– Ой, да ты знаешь, – несу, очень быстро, пока слушают, – у меня тут положение «ничего не вижу, ничего не слышу», у меня кислород гигнулся, вот-вот все вообще накроется. И как же чудесно, что ты услыхал и связался – ты мне помоги, пожалуйста, а?

И я это все почему говорю – я уже, конечно, на тот момент поняла, что мужчина этот такой же отщепенец, как и я. И что болезнетворных микроорганизмов бояться не будет. И что в смысле ДНК мы с ним товарищи по несчастью.

А он говорит:

– Да, хреново, – слово это мой дешифратор не берет, но я по интонации догадалась, что это он мне сочувствует. – А меня видишь? В смысле – крылья?

– Не-а, – говорю.

– Ну ладно, – говорит, – фигня. Я уже на самом деле впритык подошел. Между нами десяти километров нет. Сейчас подгоню поближе – и сообразим чего-нибудь, не ссы.

– Не буду! – говорю. А он улыбнулся.

Потом мы с ним начали маневр. Передатчик он так и не выключил – надо ж было как-то подгоняться: «вверх, вниз, вправо, влево», – но по ходу он только так еще болтал на отвлеченные темы. Даже быстрее, чем работал с клавиатурой.

– Не, ну ты представляешь, – говорит между прочим, – а я-то твою частоту когда словил, думал – девка с Мортиса.

– Ну, – говорю.

– А у нас это бабье отвратительное просто на дух не выносят, – говорит.

– У нас, – говорю, – тоже.

– Я так уж, – говорит, – связался. Поприкалываться.

– Мне повезло, – говорю.

– А че, – говорит, – грузовик трофейный?

Я замялась немного. Он так это сказал… надо было соглашаться. У него тон не терпел возражений.

– Ну, – говорю, – вроде.

Смеется.

– Так их, – говорит. – Мы тут с мужиками еще одну накрыли в соседнем квадрате. Ну буквально только что. Может, полчаса назад. Пилотша – вся такая из себя, груз – комплектующие для радаров, и пассажирки – какие-то старые жабы. Мужики там остались им ноги выдергивать, а я решил посмотреть, кто это тут разоряется.

– Представляешь, – говорю, – она со мной тоже связывалась. И даже баллона кислорода не оставила. Ну не сука?

– Сука, – соглашается. – Бог-то не фраер, правду видит. Ну да теперь она горько пожалеет, что тебя бросила.

А тем временем до меня постепенно доходит, с кем я имею дело. С бандитом.

В первый-то момент, конечно, меня дернуло и еще как. Я ж все-таки законопослушная гражданка. Меня хорошо учили. Я туго знала кодекс. Но при этом была, видимо, порочна на генетическом уровне, потому что отчего-то жутко обрадовалась тому, что услышала.

– Ваши мужики, – говорю, – у нее на борту были, да? Без карантина? И все там немытыми руками трогали? Ну, так она наподцепляла болезнетворных микроорганизмов по самое не балуйся!

И тут с ним случилась истерика. Я до тех пор в жизни не видала, чтоб так закатывались. Я даже слегка трухнула, что наши сварные швы на живую нитку сейчас от вибрации развалятся и все придется заново переделывать.

Он даже слезы вытирал. И еле-еле выдавил в конце концов:

– Ну, артист! Убил! Немытыми руками!

А я поправила дешифратор. Как-как он меня назвал?! И до меня все начинает доходить в тонких частностях. И дура-баба соображает, что мужики-то – это целая компания мужчин, ведущих антиобщественный образ жизни. И мало того – меня этот пилот считает определенно себе подобным.

Дома бы я оскорбилась.

Хотя… Знаете, ребята, может быть, те фильмецы, которые выдавались в прокат в нашей видеотеке, и не отражают действительность, как чистое зеркало или капля воды, или как там еще говорится, но герои мужского пола там совершенно другие. Представить, что кто-то из них занимается космическим бандитизмом? Э-э… Ну, компьютерный техник, порочный такой цветочек, который взламывает для своей подруги-ганкстерши чужой пароль. Ну, отравитель какой-нибудь, средневековый роковой герой. Аферист, наконец. Но бандит?!

А посмотришь на Козерога и сразу ясно – этот может. Даже больше, чем можно подумать. Впрочем, на Мортисе таких, как Козерог, нет уже лет пятьсот – с тех пор, как окончательно победило равноправие между полами. Хотя и раньше – вовсе не факт, что были.

Орлы, вы бы убавили громкости – я себя не слышу. Будете так ржать – что-нибудь забуду, точно. Короче, я решила его не разочаровывать. Мне же было ясно сказано, что бабье отвратительное его друзья на дух не переносят. Ну и пусть я буду тоже мужчина. Тем более, под скафандром мои вторичные половые признаки рассмотрел бы только эксперт, да и то – не факт. И что эти генетические монстры, думаю, приняли меня за своего – конечно, не комплимент моей наружности, но мне все-таки не художникам позировать.

И тут наши автоматы закончили подгонять и варить стыковочный отсек, и я пошла на своего нового товарища посмотреть.

И увидала – ого-го!

Я просто почувствовала себя маленькой девочкой. Вы взгляните на Козерога – он выше меня ростом! Он шире меня в плечах – вдвое. В общем, тот еще вояка. Ну и весь, конечно, в феньках – мужчины, как известно, любят всякие феньки. Но его эти штучки выглядели довольно-таки агрессивно.

Но мне было уже все равно.

Он говорит:

– Я – Козерог.

А я ему:

– Прелесть ты, Козерог! Спаситель! Я тебе теперь – по гроб жизни! – и поцеловала его в щеку.

Не как героиня кино. Как сестра.

Ух, как он удивился! У него прямо даже глаза стали большие и выразительные, как у героя фильма. Он еле выговорил:

– Ты чего, а? Ты чего, переволновался?

– Ну а то, – говорю. – Помирать-то кому охота? Ну ладно, меня зовут Луис, что будем делать? Чиниться мне долго, а бросить жалко – обогащенный уран все-таки.

– Ты чего – бросать! – говорит. – Обалдел? Живые деньги! На что новые крылья купишь? Не, надо его в «прыжок» тащить, как хочешь.

– А куда в «прыжок»-то? – говорю.

– Домой, – отвечает. Будто само собой разумеется.

– Куда это – домой? – спрашиваю.

Смотрит на меня, как на интеллектуально неполноценную.

– Куда! К нам домой, дубина.

Дальше уже показалось глупо как-то расспрашивать.

Потом мы все подгоняли, долго провозились. Сутки, может быть. Но Козерог считал, что игра стоит свеч, а я и не спорила. Тем более что он, похоже, и не торопился никуда, а все эти подгонялки в экстремальных условиях были для него вроде хобби.

А у самого Козерога прекрасная была машина. И шикарный набор ремонтных автоматов – загляденье просто. На все случаи жизни. У него сейчас крылья еще лучше, но мне и той, старой, хватило тогда как следует повосхищаться. Я дома насмотрелась на списанный хлам – а у него машина была, как боевой конь у древней воительницы. Лоснилась, если вы меня понимаете. Я тогда еще не знала, что для бойца это своего рода норма.

А Козерогу польстило, как я рассматриваю его крылышки. Мы очень мило пообсуждали технические характеристики, светски так. И когда «прыгнули» к его базе, я уже ни в чем не сомневалась. Только наслаждалась, что не мутит при ускорении.

А на орбиту Мейны мы прямо из «прыжка» вывалились. У меня дух захватило с непривычки, даже страшновато стало – сейчас вот как вмажемся во что-нибудь с гиперразгону. Но зря паниковала. Козерог здешнее пространство, похоже, знал, как собственную комнату, а местный народ – лихие пилоты – так изящно уворачивались, что только диву дашься.

Им тут всем было наплевать на технику безопасности. А космос вокруг этого мира напоминал проходной двор.

– У вас что, все на чем-нибудь да летают? – говорю.

– Почти, – отвечает Козерог. И врубает атмосферные двигатели. И пилит вниз, не размыкая стыковочный узел.

– Послушай, – говорю. – Это, конечно, не мое дело, но не связаться ли тебе с диспетчером, а? Чтоб там поле приготовили побольше…

– С кем? – говорит, а мы в это время входим в атмосферу. И турбулентность такая, что весь наш тандем вибрирует и трещит по всем швам. – Ну, ты даешь! А с президентом мне не надо связаться? Выдумают тоже…

Я удивилась. Но промолчала. В конце концов, думаю, он здесь живет и, вероятно, знает, что делает. Я просто забыла святое древнее правило – мужчины слишком склонны к риску, скоростную технику им лучше не доверять.

А напрасно забыла.

Место посадки было отмечено у Козерога в лоции. Чем ниже мы опускались, тем было виднее, что под нами – большое поселение со всеми признаками цивилизации. И расчетная точка – на огромном космодроме. И уже совсем рядом стало ясно, что, против ожиданий Козерога, в этой самой точке уже стоит чей-то звездолет.

Я тогда впервые в жизни увидела наяву этот киношный трюк – как тяжелую боевую машину для дальних полетов, да еще и с грузовиком на буксире, выворачивают, как авиетку. И теперь, как человек опытный, могу сказать точно – издали на это смотреть куда приятнее, чем находиться в этой самой машине.

Что-то так скрежетнуло и грохнулось, что у меня волосы встали дыбом. Но – дернуло, качнуло, еще качнуло – встали на грунт.

Я, наверное, была совершенно зеленая. Но очень радовалась, что мы остались живы. И радостно обернулась к Козерогу. И увидела, что он пребывает в состоянии неописуемой и неконтролируемой ярости.

– Пошли, – говорит, вернее, цедит сквозь зубы. – Я ему сейчас кишки на шею намотаю.

– Кому? – говорю.

– Рыжему, – и добавил, что еще он сейчас сделает с Рыжим.

Это должно было быть мучительно больно, продолжительно и совершенно аморально. Я пожалела Рыжего. А Козерог, говоря эти ужасные вещи, перекинул через плечо ремень тяжелого бластера, запрещенного к применению в обитаемых разумными существами мирах, и вытащил меня из кресла за руку. И так мы вышли наружу: он впереди, с кошмарным орудием убийства всего живого, я – за ним, в легком ошизении, чтоб не сказать сильнее.

Козерог сразу оглядел масштабы бедствия. Масштабы были…

Его маневренный кораблик даже не поцарапался – аккуратно так встал, загляденье. А грузовик, который мы не успели придержать силовым полем, рухнул, как мешок с картошкой – и амортизаторами снес всю навигационную систему с левого борта у того бедолаги, который стоял в нашей расчетной точке.

И у Козерога сразу похорошело на душе. Он демонически так хохотнул и выразился в том смысле, что, пожалуй, не будет делать с Рыжим то, что собирался. Что Рыжий сам уделается по уши, пока будет восстанавливать свои ощущала.

Я говорю:

– Нехорошо быть таким злым.

– А нефиг, – отвечает. Саркастически ухмыляется и поднимает указательный палец. – Ну ладно. Нормалек, что хорошо кончается. Пошли в штаб, что ли.

И я пошла. Мне было интересно до невозможности, куда это меня занесла судьбина, поэтому я шла и глазела по сторонам. А здешний космодром, наблюдаемый с земли, был потрясающе экстравагантным местом.

Ну что я видела до сих пор? Тоскливое убожество. Списанная рухлядь, вылизанная до солнечного блеска. Покрытие, отдраенное шампунем. Дурацкий неоновый транспарант над диспетчерской «Аллариа приветствует гостей!» Чахленький цветничок под тусклым куполом возле здания Санитарно-Карантинной Службы.

То ли дело – здешняя величественная панорама! Я сразу догадалась, что тут проживают широкие натуры.

Чистоту покрытия тут поддерживали посредством реактивных струй, вырывающихся из двигателей при взлете и посадке. Некоторое количество мусора таким образом разлетается в разные стороны, а то, что не успевает улететь – сгорает, плавится и навсегда прилипает к покрытию, переставая путаться под ногами и мешать. Поэтому мы шли по разноцветным пятнам, и в одном из этих пятен я узнала расплющенную латунную консервную банку.

Тот мусор, который еще не успел подвергнуться очищающему воздействию, валялся в первозданном виде. Я пожалела, что я не ксенолог. Потрясающе интересный был хлам, хоть диссертацию по нему пиши – но я не понимала назначения и половины выброшенных предметов. Бедная серая мышь из заштатной дыры на краю Галактики.

А звездолеты! Это совершенство линий! Эта безупречность мощной техники, повидавшей на своем веку множество боев и катастроф и вышедшей в полной боевой! Эти заплаты на броне! Эти намалеванные на обшивке драконы, хищные птицы и женщины, скудно одетые, но тяжело вооруженные, с такими телами, что Служба Контроля плакала бы горючими слезами!

Я поняла, что этот мир мне нравится. В его жителях было нечто очень славное.

Через четверть часа блуждания среди сказочных крыльев мы вышли к их штабу. Я, грешная, ожидала увидеть офис космодромного начальства. Судя по внешнему виду этого местечка и количеству пристроек, это и был гибрид офиса с диспетчерской и станцией слежения. Но уж казенной скуки тут и в помине не было.

Вход в этот псевдоофис украшали неоновые и лазерные изображения все в том же порядке: драконы, женщины, оружие и крылья. И выглядело все в целом, как парадный подъезд провинциального театра.

– Что это? – говорю.

Козерог открывает дверь плечом, из-за двери валит дым, будто там пожар, и доносится такая музыка, будто там кого-то под музыку пытают. И коротко отвечает:

– Кабак.

И словечко это мой дешифратор тоже не взял. Но о смысле я опять догадалась.

Там, внутри, все было в дыму, а сквозь дым светили цветные прожектора. Дым пахнул чем-то странным, от него хотелось чихать и хихикать, и я сначала не поняла, откуда он тут взялся, а потом увидела, что его выдыхают местные жители. Было полутемно, я брела за Козерогом – и впотьмах наступила на руку аборигену, который почему-то спал на полу. Он проснулся и обозвал меня ужасными словами, мне стало стыдно, но Козерог сказал, что он сам виноват, и пошел дальше, потащив меня за собой. Мы вышли на пятачок сравнительно светлого пространства. С одной стороны там была барная стойка, уставленная цветными бутылками, с автосинтезатором, а с другой – маленькая эстрада. На эстраде молодая женщина, одетая в блестящую бахрому – красивая, холеная, с отличной большой грудью, и то ли пела и танцевала, то ли постанывала и гладила себе грудь и бедра. Я несколько секунд наблюдала это действо, и мне было никак не отвязаться от мысли, что она хвастается.