Текст книги "Наемник (СИ)"
Автор книги: Максим Шейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Глава LXXVI
– Что думаешь, твоё сиятельство?
Я пожимаю плечами. Что тут думать? Нас подставили.
Едва завершив предварительную утряску условий присоединения к коалиции Брейдига с его бандой, коллективный разум в лице большого совета командующих постановил перейти в решительное наступление и как можно быстрее навязать сражение армии ле Вейра. Но от зафиксированного на бумаге решения до воплощения его в жизнь – дистанция огромного размера. Буквально накануне выступления зарядили дожди, мигом превратившие и без того хреновые стигийские дороги в абсолютную абстракцию. В результате марш на юг превратился в заплыв по грязи.
Промокшие до нитки солдаты, утопая по колено в вязкой жиже, чуть ли не на руках тащили поминутно застревающие телеги обоза, чтобы хоть как-то помочь валящимся от усталости упряжным лошадям. Такие же мокрые офицеры срывали глотки, подгоняя норовящих увильнуть от своих обязанностей подчиненных. Полковники и генералы с мрачными рожами смотрели на это унылое зрелище, прикидывая: не разбежится ли армия или того хуже – взбунтуется, прежде чем доберется до противника?
Единственным положительным моментом в создавшейся ситуации, да и то лишь с некоторой натяжкой, можно было счесть тот факт, что аналогичные трудности испытывали и имперские резервы, которые спешили сейчас по таким же раскисшим дорогам на помощь ле Вейру и явно проигрывали нам эту черепашью гонку.
Имперский главком за время кампании уже не раз успел показать себя как приверженец осторожных и "правильных" действий, напрочь лишенный решительности и фантазии. Благодаря такому набору талантов, изначально имея перевес в силах и стратегическую инициативу, он за пару месяцев успел профукать и то и другое. А теперь, вместо того чтобы плюнуть на старый план, благополучно похороненный нашим лихим прорывом через Дагонские топи, продолжал цепляться за остатки Стигии, заняв предмостную позицию на северном берегу Пиэты, где и дожидался подхода полка ле Врана из Леймаргена.
Честно говоря, я бы на месте ле Вейра поступил строго наоборот – отвел армию за реку, а леймаргенский полк отправил в рейд на Танарис, предварительно усилив его легкой конницей. Учитывая отсутствие у нас единого командования, такие действия с очень высокой вероятностью привели бы к тому, что Бенно, получив вопль о помощи от Ноэль, очень быстро под каким-нибудь благовидным предлогом или вовсе без оного, слинял из стана объединённой армии и отправился ловить имперских налетчиков где-то в междуречье Палести и Ороля. Вполне возможно, что ле Кройф даже преуспел бы в сём благородном деле, но при этом основная армия Лиги оказалась бы в явном меньшинстве, да еще и раздираемая внутренними противоречиями перед лицом главных сил ле Вейра. Тут командарму имперцев и карты в руки, как говорится, но…
Не знаю, чего в итоге не хватило нашему противнику – решительности, фантазии или отмашки из "центра", но ле Вейр со всей своей армией так и остался сидеть в лагере на "вражеском" берегу Пиэты, удерживая плацдарм для перехода в контрнаступление и терпеливо дожидаясь подхода резервов. А вместо этого дождался нашей промокшей чумазой орды, которая, устало матерясь, продралась через грязевые разливы и всё-таки доползла до валов имперского лагеря. Но даже после этого враг не стал отступать, оставшись на занимаемых позициях.
Наверняка у имперского генерала были свои причины для такого поведения. Например, строгие инструкции от правительства или там маршала. В конце концов его армия даже без подкреплений почти не уступала нашей в численности и, в отличие от нашей, могла похвастаться единоначалием в руководстве. Как бы то ни было, вчера два войска всё-таки встретились – впервые с начала войны.
Поле предстоящего сражения представляло собой умеренно пересеченную равнину, ограниченную с юго-запада Пиэтой – сонной речкой с вялым течением и мутноватой водой. На нашем, северном берегу, в некотором отдалении от уреза воды находился сильно укрепленный лагерь имперцев со рвами, валами, рогатками и сторожевыми вышками. Через реку был перекинут капитальный деревянный мост, а на другом берегу приютился небольшой городок. Таким образом, занятая ле Вейром позиция представляла собой классический тет-де-пон – укрепленный предмостный плацдарм.
Намеченная на завтра диспозиция точно отражала расстановку сил и настроения внутри нашей тряпичной коалиции. Рвущийся к славе принц Ронделл выбил себе место на левом фланге, обеспечивавшее идеальные стартовые условия для атаки на вражеский лагерь и мост. Осторожный маршал ле Грайм расположился на правом крыле – прямо на дороге в Вагнарию, что гарантировало возможность организованного и относительно безопасного отхода в случае неудачи. Ну а нам и стигийцам, на правах политически неблагонадежных бедных родственников, выделили центральный участок, да еще и доверили честь первыми атаковать неприятеля, чтоб уж наверняка не смогли отсидеться в стороне.
Фишка была в том, что на поле боя имелась еще одна речка или скорее сильно разлившийся от недавних дождей ручей под названием Зеленушка. Этот водоток, выныривая из небольшого леска почти перпендикулярно к руслу Пиэты, как раз на стыке нашего левого фланга и центра упирался в длинный покатый холм, после чего сворачивал под углом в 90 градусов и далее булькал уже параллельно течению большой реки. Причем столь резкое изменение направления привело к сильному замедлению течения и образованию довольно обширных заводей с топкими, поросшими камышом берегами и вязким илистым дном. Картину дополняли ядовито-зеленые лопухи кувшинок, покрывавшие большую часть водной поверхности, благодаря которым речушка и получила своё название.
Вот через это проточное болотце нам и предстояло наступать. Фланговые группировки, в силу особенностей рельефа, такого сомнительного удовольствия были лишены, что, как нетрудно догадаться, существенно повышало их шансы на успех в предстоящем сражении. Тут дело даже не в трудности перехода вброд мутной недоречки. Это как раз можно сделать почти в любом месте, пусть и по пояс в воде и с риском оставить в донном иле собственные сапоги. Но вот проделать такой фокус в развернутом строю баталий практически невозможно. А если учесть, что после форсирования придется выдержать контратаку наступающих вниз по пологому склону холма вражеских пикинеров… Как по мне, практически гарантированный разгром. У конницы шансов на успех еще меньше, поскольку главные преимущества шестиногих бойцов – быстроту и натиск абсолютно невозможно реализовать, атакуя через топь, да еще и вверх по склону. Так что в завтрашнем сражении нам уготована незавидная роль разменной монеты, призванной отвлечь силы и внимание имперцев от фланговых группировок.
Одно хорошо – сбросив обратно в реку, преследовать нас вряд ли будут, разве что из арбалетов вдогонку постреляют, ибо самим добровольно нырять в такое дерьмо дураков нема. В общем, подстава со стороны союзников налицо и смущает меня в сложившейся ситуации лишь на редкость спокойное поведение ле Кройфа. Готов спорить на свою графскую корону, которую, кстати, еще даже в глаза не видел, шеф готовит очередной фортель, и его ехидный вопрос – лишнее тому подтверждение. "Сиятельством" он меня называет исключительно в приподнятом настроении, а причина для такого благодушия накануне решающего сражения кампании может быть только одна…
– Хочешь сказать, что придумал, как нам завтра выйти сухими из воды?
– Сухими из воды? – Бенно довольно хмыкает, смакуя незнакомое выражение. – Ну, можно и так сказать…
План ле Кройфа был прост и гениален. И весьма рискован. Как всегда, в общем.
Я, как, впрочем, и прочие доморощенные стратеги нашей армии, оценивая шансы на успешное преодоление Зеленушки, неявно подразумевал, что противостоящие стороны будут находиться в равных условиях. То есть имперцы начинают действовать одновременно с нами. Но Бенно подошел к вопросу куда более креативно. Война – не дуэль, и если уж нам доверено начинать эту битву, то глупо будет не извлечь из этого определенную выгоду, упредив противника в развертывании своих сил на поле боя. Ну или хоть попытаться это сделать.
Вкратце замысел шефа сводился к следующему. Время атаки переносится где-то на час вперед, причем побудка и вывод войск из лагеря производятся "по-тихому" – без труб и барабанов, благо опыт подобных мероприятий у нас уже есть. Сама атака начинается в рассветных сумерках, при этом встающее солнце будет находиться у нас за спиной, слепя вражеских стрелков. Но это мелочь, главное, что противостоять нашей первой, внезапной атаке будут лишь вражеские дозоры да срочно поднятые по тревоге дежурные подразделения, поскольку основная масса имперских солдат в это время будет лихорадочно продирать глаза и напяливать доспехи прямо на подштанники. Соответственно, мы получаем некоторую временную фору, дающую возможность форсировать водную преграду в условиях минимального противодействия противника, занять плацдарм и подготовиться к отражению неизбежной, как наступление дня, контратаки.
Выигрыш по времени в любом случае будет небольшим, поскольку как ни маскируйся, но совсем уж незаметно вывести из лагеря и двинуть в атаку несколько тысяч солдат просто невозможно. Пожалуй, любой другой армии эти полчаса, или сколько мы там выгадаем таким неблагородным образом, ничего бы не дали. Разве что переходить Зеленушку не под обстрелом пришлось бы, но развернуться и подготовиться к отражению пусть даже несколько запоздавшей контратаки все равно никто бы не успел. Никто, кроме "мертвецов", которых после перехода через Дагонские топи некоторые несознательные личности предпочитали презрительно именовать "болотными солдатами".
Бенно собирался превратить уничижительную кличку в славный бренд, считая, что великолепная выучка серой пехоты вкупе с немалым опытом преодоления подобных препятствий и хорошей инженерной подготовкой операции, позволит совершить невозможное. Если, конечно, противник будет действовать в полном соответствии с нашими предположениями и действительно предоставит получасовую фору, являвшуюся необходимым условием успеха. Собственно, в этом "если" и заключался риск (и немалый!), предложенной схемы атаки.
Подтвердить или опровергнуть теоретические выкладки ле Кройфа могла лишь практика, и это обстоятельство печалило больше всего, поскольку проверять предстояло, в том числе и на себе. Поэтому, когда в утренней мгле капралы по отработанной схеме начали пинками подымать чутко дремлющих у прогоревших костров солдат, а офицеры – строить пикинеров в штурмовые колонны, у меня на душе скреблись кошки размером с бенгальского тигра. Не знаю, что чувствовали в это время прочие "мертвецы", внешне это никак не проявлялось. Пехотинцы привычно сбивались плечом к плечу и, на ходу подгоняя амуницию, споро двигались к берегу злополучной речушки. Кавалеристы еще только седлали лошадей, готовясь двигаться вслед за "царицей полей" – их время придет позже, когда мы наведем переправу и сможем обеспечить необходимое место для развертывания. Вернее, если сможем…
Я перевожу взгляд с выползающей из ворот лагеря штурмовой колонны на довольно скалящегося ле Кройфа. Вот уж кто точно не испытывает никаких сомнений в собственной правоте. Иногда мне кажется, что именно ради таких вот моментов Бенно и живет на этом свете. Большую часть времени командир циничен и расчетлив, все его действия, даже весьма рискованные – тщательно выверены и взвешены. Но в те редкие моменты, когда решение принято, жребий брошен и уже ничего нельзя изменить, барон словно сбрасывает с себя оковы рационализма и спускает с цепи демонов, обитающих в самых темных глубинах его отнюдь не ангельской души. И тогда обращаются пеплом города и селенья, реки окрашиваются кровью, а небеса содрогаются от хрипов и стонов умирающих. Сегодня у нас как раз такой знаменательный день, потому Бенно упивается каждым мгновением, заранее предвкушая будущую резню.
Меня столь всеобъемлющая страсть к убийству ближних пока что минует, и никакого душевного подъема от предстоящего участия в битве я не ощущаю. Честно говоря, предпочел бы понаблюдать это действо со стороны, но… не в тех я еще чинах, увы. А потому, проводив взглядом очередную роту, вскидываю на плечо ставший родным двуручник и вслед за Бенно пристраиваюсь в голову следующей колонны. Как минимум это сражение мне еще предстоит рассматривать изнутри строя пехотной баталии… после того, как окунусь в мутные воды Зеленушки.
На реке, когда мы её достигли, работа уже кипела во всю. Арбалетчики, которых на этот раз выдвинули вперед, уже развернулись вдоль берега и к нашему приходу сосредоточенным обстрелом выбили из камышей вражеские пикеты. Конные егеря из 13-й роты под прикрытием многочисленных стрелков благополучно переправились и теперь рассыпались по склону, образуя передовую завесу. Ну а наши саперы в поте лица заканчивали наводить сразу три переправы, используя хорошо зарекомендовавшие себя во время болотного похода псевдо-штурмовые мостики. Эти кустарные приспособы образовывали что-то вроде составного покрытия на дне, позволявшего при форсировании двигаться более-менее уверенно, не увязая в речном иле и не рискуя подвернуть ногу, зацепившись за какую-то замуленную корягу. Собственно, по такой дощатой подводной дороге можно было даже шагать строем, пусть и не так быстро, как посуху.
Не доходя до берега, три штурмовые колонны, составленные на основе баталий "мертвецов", разошлись в стороны – каждая к своей переправе, после чего без всякой заминки двинулись прямо в воду, ориентируясь на заботливо воткнутые вешки, которыми саперы отметили проложенные эрзац-гати. Вязкая земля противно чавкает под ногами, холодная от недавних дождей вода после прохода саперов и егерей превратилась в мутный бульон из поднятого со дна ила, всякого плавучего мусора, изломанных, вырванных с корнем камышей и измочаленных листьев кувшинок. Дощатый настил ходит ходуном под напором сотен кованых башмаков. Легкий туман, клубясь, плывёт клочьями в сыром и стылом воздухе, а первые лучи утреннего солнца, встающего за левым плечом, играют робкими искрами в каплях росы на остриях колышущихся над нашими головами пик.
Несколько минут унылого бултыхания по пояс в воде, и вот уже голова нашей колонны, взбивая грязную пену, выбирается на противоположный берег. Пока всё идет как по писанному. Даже странно, учитывая, сколько всяких "если" было заложено в этой авантюре… И вот стоило мне об этом подумать, как военная удача тут же напомнила, что её благосклонность отнюдь не безгранична.
Глава LXXVII
Сперва наши егеря, успевшие за истекшее время перевалить гребень холма, чуть ли не галопом ринулись назад к переправам, на ходу стягиваясь в плотную массу. При виде этого зрелища глаза ле Кройфа подозрительно прищурились, а кровожадная ухмылка превратилась в совсем уж волчий оскал.
– Ускорить движение!
Хоть такое и казалось невозможным, но после команды ландмейстера, старательно повторенной младшими офицерами, и без того марширующие чуть ли не бегом солдаты действительно стали шевелиться быстрее. Причем не разрывая строя!
А потом солнце блеснуло на наконечниках копий, внезапно показавшихся над вершиной загораживающего горизонт холма, и почти одновременно с этим промчавшийся мимо нас лейтенант егерей прокричал на ходу:
– Жандармы[35]35
Самый тяжелый вид конницы, применяемый в Илаале, всадники вооружены длинными пиками и используют полный латный доспех.
[Закрыть]! Пять эскадронов! Идут развернутым строем!
В следующую минуту наши дозорные, разбившись на два потока, чтобы не налететь на центральную колонну пикинеров, поперли в воду, спеша как можно быстрее перебраться на другую сторону реки. Всё правильно в принципе, нечего им под ногами мешаться в предстоящей свалке. Егеря – разведчики и загонщики, а не бойцы линии. Но в тот момент, провожая взглядом юрких наездников в серо-зеленых мундирах верхом на невзрачных низкорослых лошадках, что, разбрызгивая мутную воду, переправлялись на кажущийся теперь таким родным и безопасным северо-восточный берег, я испытал жгучее чувство зависти. Буквально на какую-то секунду, а затем прозвучала команда "К бою!" и времени на отвлеченные размышления не осталось.
Ле Вейр хоть и проспал нашу утреннюю атаку, но с ответом не растерялся. Резонно посчитав, что пехота за отведенное время просто не успеет подойти к месту прорыва, имперский командующий сделал ставку на кавалерию. Расчет был верен – когда полк жандармов, уже развернувшись в линию эскадронов, на рысях перевалил гребень холма, первая баталия "мертвецов" едва закончила переправу, а хвосты двух других колонн все еще брели через Зеленушку по колено в воде. Ощетинившегося пиками строя пока нет, а отходить назад уже поздно – идеальный момент для сокрушительного копейного удара.
Увидав, как лавина бронированных всадников на могучих, тёмно-гнедых конях ринулась вперед, стремительно набирая ход, я как-то сразу и безоговорочно понял, что наша песенка спета. "Мертвецы" просто не успеют сгруппироваться и перестроиться, чтобы достойно встретить сокрушительный удар такого живого тарана. Но у Бенно имелось своё мнение на этот счет.
Труба пропела отбитие кавалерийской атаки, что, казалось, только усилило царящую вокруг суету. Впрочем, наметанный глаз наверняка заметил бы, что это впечатление обманчиво. Все маневры выполнялись на удивление четко и слаженно, как будто дело происходило на утоптанном учебном плацу перед глазами сиятельного начальства, а не на скользком болотистом берегу на виду у атакующего неприятеля.
Я, словно завороженный, наблюдал, как ветераны первой роты с пустыми, лишенными всякого подобия жизни глазами занимают оборонительное построение, вроде бы даже не замечая мчащуюся на них смерть. Вот первая шеренга по команде синхронно опускается на одно колено, упирая древки пик в землю. Вот за их спинами вырастает вторая, третья… Алебардьеры перехватывают поудобней свои жутковатые "орудия труда", готовясь валить тех, кому удастся преодолеть лес кованных стальных наконечников впереди. А за ними вновь ряды пикинеров… Одинаково-серые, пропитанные болотной жижей, пропахшие гарью пожаров, присыпанные пылью бесконечных дорог мундиры, стандартные, безликие доспехи, скупые, выверенные, отработанные до автоматизма движения… идеальный военный механизм! И сейчас, будучи поставлена в столь экстремальные условия, эта машина уничтожения сработала поистине безукоризненно.
Все три баталии закончили перестроение почти одновременно, буквально за пару мгновений до того, как имперские жандармы на полном скаку влетели в ощетинившуюся стальными остриями пехоту. Мелкая вибрация земли, дрожащей от ударов тысяч копыт. Стремительно накатывающий вал всадников в тяжелых латах. Клочья пены, падающие с конских морд. Злое мельтешение флажков на копьях. Грохот чудовищного столкновения, скрежет стали, треск ломающегося дерева, крики людей и безумное ржание умирающих лошадей.
Стоявший в первом ряду прямо передо мной солдат, не издав ни единого звука, заваливается наземь. Из затылка, ближе к основанию шеи, торчит окровавленный наконечник угодившего в лицо копья. Поразивший его всадник, соскользнув со спины пронзенного сразу несколькими пиками скакуна, ловко протискивается между многочисленными древками, на ходу выхватывая тяжелый палаш… И падает на колени, получив сокрушительный удар алебардой по голове. С моего места отлично видно, как массивное лезвие прорубает шлем, выбивая небольшой фонтанчик чёрной крови. Через смятый край забрала просматривается выбитый глаз, болтающийся на красных нитках нервов, и осколки черепа, выглядывающие из жуткой раны с рваными краями. А чуть правее другой жандарм просто перелетает через шею споткнувшегося перед самым столкновением коня, да так и зависает между небом и землёй, нанизанный на копья задних шеренг…
И всё это месиво из плоти и железа хрипит, гремит, орёт и беснуется, словно орда пьяных орков, которых не пустили в кабак. Прошло, наверное, минут 5 или 10, прежде чем я достаточно освоился в этом средоточии первородного хаоса и начал различать за отдельными сочными деталями общие тенденции и закономерности. А разобравшись, заметно приободрился. Ибо выяснилось, что, вопреки моему изначальному пессимизму, ле Кройф вновь оказался прав.
"Мертвецы", несмотря на серьезные потери, сдержали отчаянный натиск жандармов и теперь уверенно перемалывали утратившую разгон конницу. Три эскадрона, атаковавшие наши баталии в лоб, почти поголовно полегли под ударами пик и алебард. Покатый склон, помогавший кавалеристам набрать скорость во время атаки, сыграл с ними злую шутку, фактически выписав билет в один конец без права на пересадку. Нормально развернуться в плотном строю несясь под горку на всем скаку было уже невозможно, так что жандармам, однажды набрав ход, оставалось либо опрокинуть вставших на пути наемников, либо самим остаться на их копьях. Опрокинуть нас они так и не смогли…
Еще два эскадрона вклинились в промежутки между массивными каре танарисцев, пытаясь взять нас во фланг. Эти протянули чуть дольше и теперь бесславно погибали в камышах на топком берегу Зеленушки. Трубач в центре баталии продудел очередной сигнал, и похожие на гигантских дикобразов формации "серой пехоты" начали смыкаться, добивая завязших в грязи всадников, еще недавно бывших красой и гордостью империи. Попавших в ловушку кавалеристов методично оттесняли к реке и безжалостно приканчивали.
Спустя десяток минут заляпанные грязью и кровью наемники остаются на поле боя в гордом одиночестве. Немногие уцелевшие жандармы, нахлестывая хрипящих коней, тяжелой рысью сматываются обратно за холм, с которого так лихо спускались каких-то четверть часа назад.
Я молча оглядываюсь по сторонам. Изрытая, словно перепаханная плугом, земля, искореженные, порубленные доспехи, расщепленные пики и тела, тела, тела… Люди и лошади, имперцы и наемники. Проткнутые копьями, иссеченные клинками, пробитые арбалетными болтами, раздавленные массивными тушами откормленных дестриеров, размозжённые ударами тяжеленых копыт, изломанные, выпотрошенные, обезображенные. Местами трупы образуют настоящие завалы, лёжа друг на друге в несколько слоёв. Кое-где в глубине таких нагромождений пытаются шевелиться раненные, оглашая окрестности стонами и призывами о помощи. Умирающие лошади вносят в этот жутковатый хор свою лепту, пока их не избавит от мучений удар милосердия какого-нибудь доброхота.
По идее, от такой картины кровь должна стыть в жилах, но меня просто распирает от радости. Ведь буквально двадцать минут назад, глядя на катящуюся с холма бронированную лавину, я торжественно прощался с жизнью. Теперь же враг бежит, наши побеждают, а я всё еще жив и даже вполне здоров. Единственное неудобство заключается в липнущих к коже штанах да в хлюпающих башмаках, которые никак не просохнут после переправы. Многим повезло куда меньше, вон Бенте хромает, тяжело опираясь на обломок пики и страдальчески морщась при каждом шаге – не поймешь, то ли подвернул ногу в толчее, то ли ранили опять. Первой роте вообще досталось крепко.
Бенно всё это, включая мокрые штаны, похоже, вообще не волнует. Ландмейстер, довольно скалясь, раздает приказы направо и налево. Мой сводный рапорт о потерях ле Кройф выслушивает абсолютно спокойно – кивает и приказывает заменить Бенте, приняв под команду первую баталию. Я киваю в ответ. Эх, жизнь моя жестянка…
Специально выделенные команды оттаскивают в сторону раненых, егеря, вторично перебравшиеся на захваченный с боем берег, вновь отправляются вперед для наблюдения за неприятелем. Арбалетчики подтягиваются к главным силам, занимая свои привычные места. В последней схватке с жандармами они неплохо поработали. Залп навесом через стоящие за рекой баталии по атакующей коннице был, конечно, не слишком эффективен, зато в добивании двух зажатых между нашими каре эскадронов стрелки приняли самое деятельно участие.
Сам ландмейстер тем временем уже встречает на переправе капитана стигийских гвардейцев. Послушать их разговор у меня не получается – своих дел по горло, но судя по тому, что обе "заёмные" баталии, перейдя Зеленушку, протискиваются в промежутки между потрепанными каре танарисцев и занимают место в первой линии, им предстоит возглавить дальнейшее наступление.
На лицо сама собой наползает кривая ухмылка – Бенно верен себе. Он всегда готов рискнуть своими головорезами, если победить по-другому не получается, но если есть хоть малейший шанс прикрыться телами союзников, бросив их на вражеские копья в первых рядах, то шеф его ни за что не упустит. Бьюсь об заклад, что именно в этом, а вовсе не в пресловутом "улучшении взаимодействия" заключался истинный смысл обмена войсками с Брейдигом-младшим.
Правда, стигийцы точно так же могут использовать в качестве разменной монеты взятых в аренду танарисских шеволежеров, но… ле Кройфа это вполне устраивает. Он дворянскую конницу на дух не переносит и терпит ее только в виду отсутствия альтернативы. Теперь же, когда на горизонте замаячили обремененные финансовыми трудностями "черные рейтары"… Я ведь, кажется, уже говорил, что Бенно настоящий мастер подобных комбинаций? Могу повторить.
Жизнь тем временем не стоит на месте. Пока "мертвецы" приводят себя в порядок, а ле Кройф проворачивает свои тёмные делишки, сражение понемногу набирает обороты. Наш фальстарт вынудил и врагов, и союзников значительно ускорить начало битвы, так что теперь столкновения полыхают уже по всему периметру имперского плацдарма. Принц Ронделл, судя по шуму, доносящемуся с его фланга, уже двинул в сражение свои главные силы – видать, боится, что опять без него все медали поделят, бедолага. Ле Грайм, как всегда, осторожничает, но и у него дело уже дошло до столкновения тяжелой пехоты. И только у нас пока спокойно.
Две баталии, судя по знаменам, из армии Видгалла заняли позицию на вершине холма, но атаковать нас, по понятным причинам, не спешат. Видимо, изначально сии скромные силы предназначались для обороны речного берега, но теперь, когда этот выгодный рубеж потерян, их явно недостаточно для удержания центра. Так что видгалльцы топчутся наверху, беспомощно наблюдая, как войска лиги накапливаются в речной низине, готовясь к новой атаке. Когда наша пехота завершает перегруппировку и все 5 баталий, выстроившись в шахматном порядке, начинают неспешно взбираться по склону, освобождая переправы для нетерпеливо звенящей удилами конницы, нервы у имперских подпевал сдают окончательно и они, развернувшись, поспешно покидают свои позиции на вершине, оттягиваясь к укреплениям основного лагеря.
При виде этого отступления идущие в авангарде стигийцы издают победный клич и ускоряют шаг, переваливая вскоре через гребень холма. А вот Бенно, глядя на такую самодеятельность, нехорошо усмехается и, немного не доходя до вершины, командует остановку. Я вопросительно изгибаю бровь, ле Кройф в ответ лишь молча щерится довольной улыбкой сытого волкодава. Ну что ж – ему виднее, а стигийцы… кто они мне, чтобы всерьез волноваться об их судьбе?
