355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Максим Кутуров » На цыпочках через тюльпаны (СИ) » Текст книги (страница 6)
На цыпочках через тюльпаны (СИ)
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:58

Текст книги "На цыпочках через тюльпаны (СИ)"


Автор книги: Максим Кутуров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная бережливость. Деллa пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра рождество...

Грег неторопливо и внятно читает О. Генри «Дары волхвов», в надежде, что это поднимет мне настроение. Он прав, поднимает.

Я не дослушиваю до конца и засыпаю.

Про тишину

– Мама! Ма-ма, – кричу громко насколько возможно.

Она не заставляет себя ждать и прибегает с растерянным и напуганным видом:

– Что случилось?

– Мама, Михаль не отвечает, – тоже напуган.

Мы однажды договорились с Михаль, что будем переписываться всегда-всегда. И если в течение двух часов от кого-то из нас не поступит ответа, значит, что-то случилось. Я жду уже четыре часа.

Она меняется в лице, ее глаза забегали по комнате.

– Уф, у тебя запах в комнате стоит, кошмар, – направляется открыть окно, но в мою сторону не смотрит. – У нее все нормально. Я с утра разговаривала с Рони.

Как же! Как может, черт возьми, быть все нормально, когда она умирает?

– Ма-ам, – зову с упреком в голосе. – Что случилось?

– Милый, я же сказала…

– Она не отвечает, что-то произошло, – волнуюсь, чуть ли не плачу.

Мама даже вздрагивает, так резко я поднялся на кровати и уставился на нее диким взглядом.

– Я должен сходить к ней. Помоги мне подняться.

– Феликс, они с Рони уехали в больницу. Михаль, нужно сдать какие-то анализы и…

– Ты же не умеешь врать! – чуть ли не с вызовом говорю.

Что касается правды, тут у моей матери большие проблемы. Уж кто-кто, а она человек честных правил. Когда врет, то в глаза не смотрит, будто маленькая провинившаяся девочка.

– Мам, – зову я. – Скажи.

– Все хорошо. Феликс, лучше отдохни, ты слишком устал, – она говорит это, пересилив себя, даже улыбнувшись и погладив меня по щеке.

Остаюсь один, сидеть в комнате. Считать минуты.

Пять часов тишины.

Про фокусы

– Феликс, – зовет Трой.

– М?

– Хочешь, фокус покажу? – у брата от счастья светятся глаза.

– Валяй.

– Та-дам, – ликует он и распахивает шторы в стороны. Лучи солнца врываются в темную обитель и разгоняют царящее в моей комнате уныние. – Весна!

«Весна» – эхом проносится в моей голове.

Уже Весна!… А я и не заметил! Любимая ветка немного преобразилась, на корявом ее пальце набухали почки. Сил нет, чтобы порадоваться за природу.

Про Михаль

Точки…

Я смотрю впереди себя и вижу точки, оглядываюсь назад тоже они. Вся вселенная построена на миллиардах миллиардов миллионов точек. Бог, создавая Землю неустанно тыкал в нее ручкой или маркером, Он ставил точки над каждым творением, над каждой бляшкой, букашкой, травинкой, козявкой.

Там где она красуется – создание завершено, конец предложения.

Я наблюдал, как увядала моя девушка, до тех пор, пока не стал делать то же самое. Все начиналось с кожи, она выцветала и ссыхалась, обтягивала кости. Потом со временем волосы становились непослушными и блеклыми, улыбка все пропадала и пропадала… но до конца живыми оставались глаза, самые говорящие, самые живые глаза. По ним я мог определить, плохо ей или хорошо, хочет ли Михаль воды. Зачем я об этом думаю? И невольно задаюсь вопросом, а почему так? Хотя нет… еще как вольно. Я жду объяснений хоть от кого-нибудь. Какого Хрена? Какого ЧЕРТА я спрашиваю? КАКОГО Е*АНОГО ЧЕРТА?

Пока я сам был на ногах и мог навещать Михаль, мы еще несколько раз занимались сексом, хоть это было очень тяжело. Странное напоминание. Снова доказать себе – все делается не просто так? Два больных раком подростка трахаются! Будущее название психологического ужастика, у которого будет целая куча слюнявых фанаток. Или новый вид извращения, люди специально начнут вкалывать себе раковый вирус, чтобы потом вдоволь натрахаться. Должно быть необычно в непривычной форме заниматься сексом. И звучит это дико. Последняя близость – когда она, усталой рукой поглаживала мой член. В ее глазах еще было желание, еще светилась надежда, а мой пенис в это не верил, и я так и не смог кончить. Тем не менее! Мы занимались сексом, любили друг друга, дарили тепло, получали радость от соития.

В голове просто какой-то сумбур, а еще эта усталость и телефон с целой летописью смсок от моей девушки. Я и до сих пор отправляю ей послания, надеюсь на ответ. Около сотни признаний в любви.

Стук в окно. Ветка тоже по мне соскучилась за зиму, потому и стучится, хочет поздороваться, возможно, расскажет мне, как ей на холоде жилось. Она преданный друг, как собака, всегда рядом. В любое время года, чтобы не случилось. Надеюсь, что после моей смерти отец никогда ее не срубит.

Перелистывая прошлые мгновения, точно книгу я все-таки улыбаюсь, хотя душа моя рыдает и мечется. Смеюсь, вспоминая как хорошо нам было вдвоем. Это самый бесценный дар, который хочу сохранить до самой смерти. Память…

Хорошо помню – мы встретились в вонючей больнице, и гуляли по лесу, который стал хранителем тайны. Но все это было в прошлом, теперь, снова одиночество и тоска. Как жаль, что это все-таки не кино, там бы умерли вместе, рука об руку, под какую-нибудь трагически-романтическую музыку, да хотя бы под этого носатого Тайни Тима, который "На цыпочках через тюльпаны". А на наши похороны, родители закатят пирушку с бургерами, где-нибудь на природе. И такой конец все равно назовут хэппи-эндом, ведь все счастливы.… Но это жизнь. Не сказка!

Это жизнь – здесь я, моя комната, ветка, Трой, родители. Они, рядом, но в тоже время далеко.

Здесь везде точки.

В этой жизни есть кладбище с унылыми, однотипными надгробными камнями и цветами у них. И так хочется переписать историю. Исправить ошибки в прошлом, чтобы ничего не смогло привести к такому настоящему.

Теперь я остался один, сражаться с этой дурацкой безысходностью. По ночам прошу Бога, чтобы сегодня все закончилось. Быстрее бы все прекратилось. Нет больше сил, ждать. И нет сил, самостоятельно с этим покончить.

В сознании вспыхивают недавние времена, когда нам было хорошо,… когда я не держал ответа перед тем, что делаю.… А делал так, потому что считал правильным.

Я смотрю на высушенный лепесток тюльпана, который сохранил еще с того далекого дня.

«Вернись», ‑ шепчет мое сердце, а по лицу текут слезы. И все-таки плачу.

Про Троя

Мой брат уникален. Он говорит, что когда вырастет, станет настоящим космонавтом и обязательно откроет парочку новых планет, на которых будет кислород.

Родители отправили его в музыкальную школу, чтобы Трой научился играть на пианино. Отец, настаивал, чтобы его отдали в спорт секцию, но мама выбрала музыку, упрекнув отца, что он свое право уже использовал на мне и вот к чему это привело. Конечно, об итогах она не говорила, я сам до этого додумался.

Мама, пожалуйста, не обвиняй в этом отца. Он не виноват. Лучше помогите Трою достичь его мечты. Я только сейчас понял, насколько важно и полезно мечтать, насколько это закрепляет статус жизни.

Трою купили синтезатор и теперь он, сидя передо мной, неуклюже нажимает на клавиши и радуется каждому издаваемому звуку, как осел, завидев симпатичную ослицу. Брат пытается сыграть «к Элизе». Но из-за врожденной криворукости, у него мало что получается. Бедный братец, но я все равно его люблю. Каким бы писклей он не был.

Про ребенка

– Здорово Феликс, – голос из телефонной трубки до боли знакомый, но узнать никак не могу.

– Привет, – сипло отвечаю. – А кто это?

– Эй, ты не узнал?

– Нет.

– Это я. Курт, – голос немного дрожит, чувствуется волнение. – Как ты?

Что ему можно ответить? Выдавить из себя улыбку и с преувеличенным счастьем поведать, что вот уже какой день подряд без помощи не могу дойти до туалета.

– Бывало и лучше, – скупо отвечаю.

– Э-эм. Я, – Курт мешкает. – В общем, я понимаю, что сейчас не самое подходящее время. Но… и…

– Ближе к делу, – тороплю.

– Можно зайти? Я тут на улице стою.

Вот так неожиданность. Как если бы в Антарктиде началась оттепель.

– Ну, заходи…

Несмотря на то, что сержусь на своих друзей, в глубине души я давно всех простил. Никто не виноват, что так получилось.

Спустя некоторое время Курт стоит напротив и улыбается, кажется, не замечая, что от меня остался скелет, обтянутый в кожу.

– Как ты? – вновь спрашивает он.

– Как видишь.

Мама приносит ему чашку горячего чая, спрашивает немного про остальных и удаляется, наказав Курту обязательно передать привет его родителям. Мой друг пребывает в непонятной эйфории, делает глоток чая, сидя на стуле и улыбается, как пришибленный.

– Так, что? – делаю несмелую попытку завязать разговор. – Ты хотел мне, что-то сказать?

Вместо того чтобы начать говорить, Курт садится ко мне на кровать и смотрит, настолько долго и прямо, что мне становится не по себе.

– Я напился, – признается он, сверкая глазами.

– Я вижу, – холодно отвечаю.

– Феликс, прости меня. Я был дураком…

Ну вот, опять началась песня о прощениях и поощрениях. Уж кто-кто, а Курт любит извиняться, даже за то, в чем не виноват.

– Ничего страшного.

– На самом деле, мы часто тебя вспоминали, но честно боялись. Если бы ты знал…

Быстро устаю от его слов.

– Не хочу знать.

– Вот и славно, я говорить-то не особо хотел, – усмехается он.

Я тоже улыбаюсь, вдруг, неожиданно вспомнив о наших с Куртом похождениях.

– Дружище, у меня новость, – он выдерживает паузу и потом с гордостью добавляет. – Я стану отцом.

Не верю своим ушам.

– Серьезно?

– Прикинь, – он разводит руки в сторону, будто говорит: «вот такие пироги братец, это тебе не хухры мухры».

– К-как? – удивляюсь, даже рот разинув.

– А то ты не знаешь, – гордится Курт.

– Знаю, в смысле, кто?

– Не поверишь!

– Не верю.

– Хэлен.

Вот так приехали. Ну, мы с Диной и Томом, всегда знали, что между Куртом и Хэлен какие-то мутки, но никто и думать не думал, что дело может дойти до детей. Но от Куртова счастья мне стало не по себе. Я не увижу его ребенка. И Курта тоже никогда не увижу.

– Знаешь, – лицо его резко меняется. Он становится серьезным, хоть с его пошатыванием смотрится немного карикатурно. – Феликс, мы обсудили с Хэлен, что назовем малыша в твою честь, если родится парень, то это будет Феликс, если девочка, то Фелиция. Ты же не против?

Курт смотрит на меня, не отрывая взгляда, и на его глазах появляются слезы. Еще мгновение и планку срывает, он прячет лицо в ладонях, а до ушей доносятся всхлипы и невнятное:

– Черт. Мне будет тебя не хватать.

Эх Курт-Курт. Если б я сам знал, то непременно бы рассказал. Ну, конечно я не против. Более того, полностью уверен, что малыш вырастит крепким и здоровым, а главное он никогда не заболеет раком.

Я лежу на кровати и смотрю, как рыдает мой опьяненный друг, как он утирает слезы рукавом, но потом снова сокрушается в плаче. Да, пьяный друг – зрелище еще то, по нему можно картины писать. Тяжело принимать, что жизнь продолжается, и что ей как-то глубоко наплевать буду ли принимать участие в ее развитии или нет. Может в этом ее смысл? Неважно насколько ты сюда пришел, главное, что, ты был, и память о тебе останется навсегда. Ну, там генетическая например. Может быть, Курт объяснит будущему маленькому Феликсу или Фелиции почему так назвал своего ребенка, а потом он вырастет и уже расскажет своим детям: «был такой парень, лучший друг вашего деда и в честь него назвали меня». И вот уже несколько поколений, будут знать обо мне. Или наверняка у кого-нибудь на долгие годы заваляется журнал с моим интервью и нашедшие, перечитывая, заинтересуются, когда я был, когда жил и что делал. Они наведут обо мне справки и будут все знать.

Теперь моей смерти нашлось оправдание.

Про встречи

Я давно уже не хожу на встречи больных раком. Кажется, после смерти Густафа перестал. А зачем? Особой радости в этом нет. Тем более, сейчас, когда Михаль ушла. Это просто невыносимо.

Другое дело, прийти туда и увидеть, что все живы и здоровы, что лекарство от рака нашли примерно два дня назад, и это оказалось пресловутая репка…

Странно, что раньше меня пугала смерть. Сейчас, кажется, наоборот не хочу выздоравливать, быстрее бы уже это все закончилось. Нет, а серьезно, толку от того, что я овощ? Ну, умираю, медленно и верно, ну будет ко мне приходить ежедневно медсестра, колоть морфином, чтобы добрую половину времени я пребывал в неведении… и все равно итог один и тот же. Слишком надоел ждать.

Про Рони

Сегодня ко мне в гости пришла Рони. Она принесла с собой некоторые вещи Михаль: фотоальбом, любимую книгу – Джеймс Барри «Питер Пэн» и диски с музыкой. Так мать избавляется от груза, свалившегося на нее. Правильно делает! Либо хранить все вещи до самой смерти, лелея в памяти какой лапочкой-дочкой была ее дочка, либо избавиться от всего, продолжать жить, пусть и хладнокровно это звучит.

Она выглядит уставшей, но смиренной. Все еще скучает по дочери, но … что-то я не вижу смысла сказанного.

Ненавижу бессмыслие слов. Нет интонации и эмоций.

Рони сидит рядом со мной и рассказывает о Михаль. Любящая мать говорит много о том, какая дочь была хорошенькая маленькая, как однажды она потеряла ее на пляже в Тель-Авиве и почти на весь город объявляли о розыске. Еще Рони рассказывает мне о своей жизни, о тех первых минутах и переживаниях, когда врачи опустили руки.

Два раза подряд она говорит, что ненавидит своего бывшего мужа, но с ним провела лучшие годы своей молодости. Рони – обманщица. На пустом месте себя вокруг пальца водит. Слушаю и впитываю новую информацию как губка, пытаясь понять, зачем эта смуглая женщина, пересказывает мне свою жизнь. Или она со смертью дочери совсем помешалась, или кроме меня ближе человека в этом городе у нее нет.

Мы сидим в моей комнате. Я укрытый одеялом поджимаю по себя ноги, пытаюсь согреться, хотя в комнате очень душно. Рони рядом на стуле, в руках чашка чая, ее взгляд устремлен на стену истыканную точками. Мы сидим в тишине. Она давно замолчала, наговорилась вдоволь за этот час. Теперь тишина.

– Феликс, Михаль очень тебя любила, – Рони говорит так, будто вспомнила, что давно хотела этим со мной поделиться, это цель ее жизни.

Зачем? Ты! Мне! ЭТО ГОВОРИШЬ?!

Молчу в ответ. Когда я хочу уйти от ответа, начинаю сразу бегать взглядом по комнате, в надежде зацепиться за что-то стоящее, важное, нежели обсуждаемая тема. Но в этот раз ни точки, ни ветка на помощь не приходят.

– Ей было больно? – захлебываюсь этими словами, они сказаны против воли.

– Нет, – успокаивает женщина. – Нет.

Второе «нет», скорее чтобы убедиться самой.

– Феликс, я хочу тебя попросить, – она не смотрит мне в глаза – тонет в чашке с чаем.

– Если Бог все-таки есть и ты увидишь мою дочь, скажи ей, как сильно я ее люблю.

Она говорит тихо, возможно даже про себя, но я все понял и расслышал.

«Михаль, мама тебя любит. Очень сильно».

Про маму

Мама у меня одна. Возможно, это покажется нелепым словосочетанием, только потому, что по-другому быть не может. Мама, либо есть, либо нет и никто не в силах ее заменить. Если, конечно, это не мачеха, которая способна подарить чужому ребенку столько заботы и внимания, как своему.

Она много делает по дому. Вообще сплоченность нашей семьи достигается только благодаря ее стараниям. Были такие случаи, когда родители хотели развестись. Я не уверен, но мне кажется, что моя болезнь их сплотила, хотелось бы в это верить.

С самого детства, она была рядом. Она и сейчас рядом, спит в кресле, даже не подозревает, что я о ней думаю. А может быть и знает, но не подает вида, потому что слишком устала. Мне очень тяжело встать без помощи, а так хочется обнять ее.

Я мало ее обнимал. С детства, что угодно ставил на первый план, но только не объятия и поцелуи. Трой, вот он любит посюсюкаться, но не я. В его возрасте чувствовал себя гораздо старше, чем есть и каждый день – это ответственность перед самим собой. Но сейчас я понимаю, как глубоко заблуждался. Обнять и прижать к себе. И не отпускать до тех пор, пока не вылечусь.

Тихо… она спит,… не разбуди ее, своими стонами.

У мамы чуткий сон. Я думаю, что у всех мам так. Они не могут спать по ночам, не обдумав до конца, чем завтра накормить ребенка и во что его одеть. Они постоянно задаются вопросами, о погоде, о политике, о социальном статусе, о пользе рыбьего жира, например. Любая война где-нибудь далеко в Ираке, заставляет сходить их с ума, потому что страх за семью превыше страха за свою жизнь.

Моя мама не исключение.

Она накопитель информации. Познания в области «вкусных ужинов» или «типов шерсти, чтобы Трою связать теплые носки» – безграничны.

Ужас… мои мысли сейчас похожи, на что угодно, только не на мысли… Даже думать сложно. …

Про обман

– Вероника, – спрашиваю я, мы сидим на улице, а она рассказывает мне притчи из Библии.

– Да, – отвечает она, как всегда задумчиво, разглядывая, как бабочка облетает цветы.

– А умирать больно?

Она медлит с ответом. Но потом со вздохом говорит:

– Нет. Тебе не стоит бояться.

Не смотря на то, что я знаю, что это все вранье, все-таки, поверил. Вероника меня не обманет.

Про взросление

Это длинные дни. Они прерываются длинными ночами. Почти не двигаюсь. Не знаю, какая сегодня дата, какой день недели, даже месяц не хочу знать. Силы со скоростью старательной черепахи с каждым мгновением покидают меня.

Часто вижу яркие сны, но смысла их не понимаю. То я лечу куда-то, то наоборот падаю, картинки сменяются одна за другой, бессвязные мгновения, разноцветные кляксы перед глазами. Не понимаю себя. И так хочется проснуться здоровым. Понять, что вся эта лейкемия просто дурной сон. Я каждый день открываю глаза, и каждый день разочаровываюсь все больше и больше. А с другой стороны тороплю смерть, прошу, чтобы сегодняшний день стал последним.

Вчера отец спускал меня на улицу. Свежий воздух ласкал нежными прикосновениями, взъерошивал волосы. Вчера был мой день рождения. Я о нем совсем забыл, а он наступил независимо от моего желания. Такой вот вселенский парадокс. Жить осталось – кот наплакал, а умудряюсь взрослеть. Там были все и Грег с семьей, его жена родила девочку, они назвали ее Эмма… и мои друзья... Курт и Дина, Хэлен и… и… Том! А еще большой торт.

И еще была Бэтти, которая пришла со своим братом и с парнем.

Я помню, что она общалась, как ни в чем не бывало с девчонками, бывшими обидчицами. Интересно, Бэтти захочет им отомстить?

Они принесли мне подарки. Много подарков… Целая куча ненужных вещей.

Дежурная медсестра. Ее пригласил папа, потому что она миленькая… Нет, она пришла, чтобы помогать мне.

Я был счастлив…

Рони принесла подарок – серебряную еврейскую звезду на шею. Смерть дочери сильно ее изменила. Или мне только так кажется? Ну конечно изменила!

Вот даже соображать не всегда удается.

Рони сказала, что мне это поможет.

Удивительно, что Вероника тоже принесла мне подарок – серебряный крестик. И тогда я спросил у них:

– А не ту ли среди присутствующих мусульман или буддистов, чтобы они тоже подарили мне религиозную атрибутику?

Трой вызвался в буддисты.

Моего брата зовут Трой. У него имя как у коня, Троянского! Нет… как у великого древнегреческого города… или страны? Троя.

Смог задуть всего одну свечку. На другие желания не хватило. Весь этот праздник жизни не для меня.

Улыбка, на моем лице сияла улыбка. Вся семья в сборе, они живут, продолжают о чем-то переживать, думать. Со временем все забывается, все раны заживают.

Мой брат Трой убегал от отца. Теперь у него не так много морщин. По сравнению со мной отец выглядит на двадцать лет, молодой, подтянутый.

Они играли в пантомимы. Я тоже пытался угадывать слова, но мозги соображали очень туго. Они и сейчас не особо хорошо соображают.

А еще вчера вечером, мы запускали салют, и это было незабываемо. Трой всякий раз кричал: «Вау!». И все подхватывали его завывания.

«С Днем Рождения Феликс», – так они говорили.

Про напутствия

Пока есть силы, записываю напутствия и пожелания на смятых бумагах. Рука не слушается, почерк, как курица лапой. Я пишу советы на долгую и спокойную жизнь моих близких людей и лучших друзей.

Напутствия.

Для Троя . Брат! Расти сильным и смелым, не обижай маму и папу, но и сам на них не обижайся. Учись хорошо и если решил к чему-то идти, то иди до конца, не бросай начатых дел.

Для папы . Ты самый крутой отец на свете. Будь рядом с Троем. Люби маму, люби и защищай свою семью. Никогда не старей.

Для мамы . Ты самая крутая мама на свете. Будь рядом с Троем. Люби папу, люби и защищай свою семью. Не обращай внимания на то, что отцу написано то же самое. Вы самые лучшие родители в мире.

Для Вероники . Бери пример с Рони, забей на все и начни жизнь с чистого листа. Там на небе я встречусь с твоим мужем, и мы вместе за тебя порадуемся.

Для Рони . Не забывай приходить на кладбище к дочери и ко мне, буду рад.

Для Рони и Вероники . Приходите к нам чаще в гости, устраивайте вечеринки и можете даже напиться. Найдите в друзья Православного, Буддиста и Мусульманина, чтобы получился анекдот.

Для Грега . Спасибо, за помощь. Ты должен придти в школу и сообщить о моей смерти. Я сомневаюсь, что эта информация будет полезна, но пусть они знают.

Для друзей . Спасибо, что вы не бросили меня. Спасибо, что вернулись. Я вас люблю!

Для Хэлен и Курта . Растите вашего малыша в любви и заботе и никогда не обижайте, защищайте его.

Для Тома . Много не пей на моих похоронах.

Для Дины . Будь рядом с Томом, если он напьется.

Для Бэтти . Я рад, что ты научилась не давать себя в обиду. Я хочу, чтобы ты написала некролог про нас с Михаль и назови его «На цыпочках через тюльпаны»

Для родителей, по поводу похорон :

Я хочу быть погребенным рядом с Михаль. Музыкальный фон – песенки Тайни Тима. Меню легкое, чтобы никого не вырвало, а то мало ли впечатлительных назовете. Постарайтесь много не плакать, толку от этого не будет.

Для всех :

Даю вам день погрустить, даже полдня. Цените жизнь, не упустите ее.

Для Михаль . Встреть меня.

Я вас всех люблю.

Феликс!

Перечитываю написанное.

Рву записи в клочья! Пусть сами решают, как им жить – это будет разумно!

Про много всякого еще

Прошу Троя принести мне список желаний. Он где-то там в тумбочке. Ну же братишка найди его! Я не могу тебе помочь.

Так… что тут у нас?

Я хочу… я хочу… я хочу…

Все чего-то хочу. А хочу ли до сих пор?

Просто интересно, я хоть что-нибудь понял за этот отведенный отрезок времени? Ведь музыкантом, как хотел, так и не стал. Не выучил ни одного языка, не путешествовал по странам. Половина идиотских желаний даже не видели намека на свое свершение. Зачем тогда их писал?

А может, обратиться к тому, что у меня было и осталось?

– Феликс, а ты будешь приходить ко мне по ночам в виде призрака? – спрашивает брат. Он повзрослел, от того черно-белого малыша не осталось и следа. Как-то подтянулся, подрос.

– Конечно, буду.

Мой голос? – нет, не мой.

Глазки Троя вспыхивают от радости.

– А пугать будешь?

– Еще бы.

Трой даже губы облизывает от восхищения, что у него будет свое персональное приведение.

– А если меня кто-нибудь обидит, защитишь? – не унимается брат.

– Я напугаю его до смерти.

– КЛАСС!

Стук в дверь. Это мамочка. Любимая мамочка. А за ней папочка. Любимый папочка.

Они все мои любимые…

Про много всякого еще

Яркое солнце. Дождик омывает прохладными каплями молодые листья. На кончике ветки прям на моих глазах распускается маленький цветок. Будут яблоки. Наконец-то будут яблоки.

Про много всякого еще

Я гонюсь за Михаль, а она от меня убегает.

– Михаль-Михаль, я тебя догоню.

– Не догонишь!

– А вот догоню! Поймаю и…

Про много всякого еще

– Мама, мне страшно, – хнычет Трой.

– Не бойся маленький, подойди к брату, – удивительно ее голос не дрожит.

– От него воняет.

– Мы скоро его обмоем, – это папа? – Возьми губку, Трой, и дай ему попить.

– Феликс, – шепчет брат. Я чувствую губами влагу. – Я попытался сломать плотину и за это меня хотели побить другие мальчишки, а я убежал. Круто?

«Круто, ты молодец Трой. Я тобой очень горжусь»

Про много всякого еще

Слишком много снов.

Целый фарш или винегрет из нарезанных ярких картинок. Граница между сном и реальностью смазывается,… не помню, вчера ли я видел ползущие по небу радужные облака по форме напоминающие слонов, либо это все выдумка.

Выдумка ли была, что морщинистый лысый дед своей когтистой рукой держал пустышку и кормил младенца молоком? Старик улыбался, обнажая оставшиеся кривые зубы, точно одинокие странники в полости рта.

Что еще было? Что еще будет?

Кусками выдергиваются какие-то невнятные кляксы из глубин сознания. Страшно… это конец? Это действие морфия?

Про много всякого еще

...воздух с привкусом меди оседает ржавой пылью на веки. Хочется выковырять песок из глаз, впиться в них пальцами, продавить до мозга. Расчесать тело в кровь, распугивая зуд мурашек по коже.

Про много всякого еще

...всхлипы. Не могу понять, чьи они. Мама?

«Мама, это ты?»…

Про много всякого еще

У меня был пес по имени Питер.

Про много всякого еще

..баракуда.… Это такая рыба.

Про много всякого еще

Tiptoe to the window, by the window that is where I'll be

Come tiptoe through the tulips with me

Про много всякого еще

...«У этого парня было доброе сердце и железные яйца!»

Про много всякого еще

– Он храпит?

Голос моего брата, бодрит и освежает, как ласковый ветерок на берегу моря.

– Нет Трой, он так дышит, – отвечает отец.

Я… я… лежу с закрытыми глазами и слышу только голоса. Я хочу открыть их, но у меня ничего не получается.

«Не знаю…

Не знаю…. Сколько времени я в таком положении. Вечность? Целую… длинную вечность»

Папа и мама, уже изменились? А Трой вырос?

Наверное, они седые, а у брата уже есть семья.

– Мама, – зовет брат.

– Да сыночек, – отвечает она.

«Нет,… я различаю по голосу, что пока Трой маленький»

– А когда Феликс попадет на небеса, он попросит Санту подарить мне Бэтмена?

«Трой, тебе восемь лет… ты уже вышел из этого… забыл»

– Конечно милый, – мамин голос красивый.

– Феликс, ты же попросишь Санту? Правда?

«Да»

Про много всякого еще

...оргазм свиньи может длиться тридцать минут. И почему я не свинья?

Про много всякого еще

...дары волхвов. Они дарят новорожденному младенцу гребешок и цепочку. Лицо младенца на фоне горелого блина. Я в костюме Питера Пена, рядом моя Венди, которая Михаль.

Младенец Курта и Хэлен. Ребята, вы такие молодые, куда вам его рожать?

Зачем?

Про много всякого еще

...Густаф машет рукой и зовет к себе, он говорит, что все очень просто… Надо только оттолкнуться и скатиться.

Про много всякого еще

Что-то чувствую.

Чувствую присутствие людей. Слышу их голоса, их мысли, их запахи. Каждый пахнет по-своему. Пытаюсь удержаться в сознании, открыть глаза, но…

Про много всякого еще

...Я жив.

...Я здоров.

...Рядом со мной Михаль.

...Наши дети.

...У меня есть работа.

...У меня много денег.

...Мы женаты пять лет.

...Трой становится космонавтом.

...Он летит в космос.

...Густаф рассказывает о войне.

...Рони готовит кошерную рыбу.

...Всей семьей отмечаем Пурим.

...Мы бежим друг за другом по полю усеянному тюльпанами. Мы бежим на цыпочках, стараясь не согнуть ни одного цветка.

...На наших лицах улыбка. Все происходит с улыбку, подозрительно неизменной, будто мы персонажи: счастливая семья, рекламирующая сок. Белизна зубов отбрасывает солнечных зайчиков на старый забор, украшенный маленькими червями.

...Мама обнимает папу и целует его в губы. У него усы.

...Все происходит настолько медленно, что я вижу, как отлетает маленькая капля пота со лба отца.

...В капле я вижу суть мироздания…

Про пора

Если любишь – отпусти их всех. Не терпи. Пора! Это важное решение. Пора. Пора. Пора. ПОРА.

Про конец

Память – единственное, что у меня осталось. Несколько ярких пятнышек на черном полотне короткой жизни. Помню самый бред: школьную доску, голую ветку, фотографию себя самого в 3 года, помню жевательную резинку со вкусом клубники и банана, рекламу пива, как булькает вода в закипающем чайнике, как шумит дождь,

Из памяти выдергиваются отдельные кадры, яркими вспышками, как «птичка» фотоаппарата, а за ними приступы меланхолии. Помешательство на одной большой дыре перед глазами, выросшей на стене истыканной точками.

Это время пришло!

Это помешательство на вечности…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю