Текст книги "Амазонка"

Автор книги: Максанс Фермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Сервеза запальчиво саданул кулаком по стойке:

– Если ты отправишься туда, я готов идти с тобой.

Амазон оборвал мелодию, резко захлопнул крышку рояля и ответил:

– Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

Амазон и Сервеза лежали на берегу в тени пальмы и смотрели, как, словно поток слез, струится река. В глубине леса переговаривались два козодоя, а иногда какая-нибудь разноцветная птица проносилась прямо перед приятелями, чуть не касаясь воды.

Это был час послеобеденной сиесты, и Эсмеральда как будто погрузилась в бесконечную спячку, в истому и неподвижность, похожие на тягучую смолу или клей, из которого невозможно выбраться. Казалось, даже течение реки замедлилось.

– Что-то я не понимаю, Амазон.

– Чего не понимаешь?

Сервеза лежал, облокотившись на мешок с кофе, и безуспешно пытался переварить недавний обед – мясо пекари и красную фасоль с соусом. Амазон же клевал носом от усталости – ему едва-едва удавалось не задремать.

– Не понимаю, почему ты готов идти на такой риск ради белого рояля.

Взгляд музыканта наполнился тоской: огромная заводь тоски.

– Ты не понимаешь потому, что не хочешь понять.

– Что я должен понять?

– Что это очень важно.

Сервеза выпрямился и посмотрел на приятеля, пытаясь разгадать тайну, которая скрывалась в его словах. Амазон же, как ни в чем не бывало, объяснил:

– Знаешь, какая сильная штука – печаль?

– Ты о чем?

– Можешь ты, например, мне сказать, что чувствует человек, когда скатает снежок и держит его на ладони?

– Что-что?

– Он правда такой холодный и прекрасный, как говорят?

Тут Амазон разом проснулся, и глаза у него мечтательно блеснули. Взгляд ребенка перед рождественской елкой.

– Ты про снег? Почему ты вспомнил о снеге?

Сервеза не понял, при чем тут снег. Музыкант на минуту встал, снова сел и продолжал рассказывать дальше:

– Если я о чем-то мечтаю, я готов на все, только бы моя мечта исполнилась. Всю жизнь я мечтал о двух вещах: купить белый рояль и увидеть снег. Для меня это самое прекрасное, что есть на свете. Музыка и снег. Я уже давно думаю об этом. Что касается музыки, я теперь точно знаю, что чувствует человек, когда играет на белом рояле. Трудно объяснить это словами, но я думаю, в жизни нет ничего прекраснее. Разве что заниматься любовью с женщиной...

Оба приятеля долго молчали.

– Но я не знаю, что чувствуешь, когда держишь на ладони снег.

Сервеза смотрел на Амазона вытаращив глаза и не понимал, к чему он клонит. Что такого волнующего в снеге? Ну музыка или запах кожи любимой женщины – это он еще мог понять. Но снег?

– Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не видел снега?

– Нет. Я всю жизнь прожил в Белене.

– Не повезло тебе.

– Не повезло, это точно. Но я поклялся себе, что когда-нибудь я его увижу. А теперь я тут, в Эсмеральде, и не очень-то похоже, что моя мечта когда-нибудь сбудется.

На глазах Амазона, кажется, даже выступили слезы. Разговор про снег напомнил ему один случай из детства.

День, когда снег впервые вошел в его жизнь, был грустным и прекрасным. Амазон, в ту пору еще мальчишка, жил в Белене неподалеку от порта, и единственным известным в тех местах снегом был хлопок, который в порту грузили на пароходы. Амазон тогда еще не ходил в школу, он сидел дома с матерью и уже начал играть на старом рояле, приткнувшемся у них во дворе: его где-то отыскал отец мальчика. Звучал рояль фальшиво, но даже в звуках расстроенного инструмента таилось какое-то волшебство. Он был такой старый и разбитый, что трудно было себе представить, как его довели до такого состояния. Клавиши покрывала плесень, поэтому черные почти не отличались от белых, а молоточки ударяли по струнам еле слышно. Но при хорошем слухе можно было себе представить, что рояль звучит чисто. А слух у Амазона был.

Итак, он играл и играл без конца, рояль звучал все фальшивей, но Амазону, которого тогда еще не прозвали Амазон Стейнвей, – хотя какое нам дело до имен! – так вот, ему казалось, что с каждым днем рояль звучит все чище.

Так продолжалось три года. За это время мальчик многому научился и стал играть как настоящий виртуоз. Все кончилось в тот день, когда по несчастному стечению обстоятельств, которое объяснялось превратностями судьбы и нуждой в деньгах, случилась ужасная вещь: отец Амазона продал рояль одному антиквару – тот пообещал вывезти его как можно скорей и заплатил за него в три раза больше, чем инструмент стоил на самом деле. Человек тот был коллекционер и специально искал такие инструменты – не для того, чтобы играть на них, а чтобы продать в Государственный музей музыки, предварительно надраив их до блеска или, наоборот, слегка состарив, – в зависимости от того, чего им не хватало. Он заплатил отцу Амазона столько, сколько тот запросил, и тут же увез рояль.

Вот так и вышло, что через несколько недель инструмент, на котором Амазон научился играть, рояль, который отдал ему всю душу и стал его лучшим другом, выставили в музее Белена.

С того ужасного дня мальчик то и дело спрашивал отца:

– Почему ты продал рояль?

– Потому что он был старый и фальшивил, а нам нужны деньги.

– А когда ты сможешь купить мне новый?

Тогда отец возводил глаза к небу и отвечал не без хитринки:

– В тот день, когда пойдет снег.

С тех пор Амазон Стейнвей стал ждать, когда пойдет снег.

Амазон запрятал это воспоминание обратно в укромный уголок памяти и сказал:

– В детстве у меня было две мечты. Десять лет я прожил счастливо, потому что первая из них исполнилась: у меня был свой собственный рояль. Только что я лишился рояля, да и со второй мечтой, похоже, ничего не получится – наверно, мне уже никогда не увидеть снега. И это будет еще одна печаль.

Подвыпивший Сервеза вскочил на ноги и крикнул:

– Обещаю, что ты его увидишь. И рояль свой получишь назад!

Тут он призадумался, снова сел и добавил:

– Но как нам это сделать, а, Амазон? Музыкант отхлебнул из своего стакана и объявил:

– Придется ждать. Ждать, когда пойдет снег. Или явится ангел и вытащит нас отсюда.

IV
Удача

Как и следовало ожидать, снег не пошел. Но каким-то чудом – иначе этот факт объяснить невозможно – недели через три в Эсмеральде появился ангел.

Собственно, это не был ангел в буквальном смысле слова. Скорее – вестник. Выглядел он как индеец в бежевом костюме и полотняной шляпе. Глаза и волосы у него были черные, как вороново крыло. Кожа с медным отливом, словно ее покрывала легкая позолота.

Никто не знал, откуда он взялся и как попал в Эсмеральду тем летним вечером. Наверно, потому, что ангелы являются ниоткуда и обладают способностью внезапно возникать в самых невероятных местах, как метеориты, пронзающие атмосферу и падающие в далекой пустыне, где никому не придет в голову их ждать.

Так и этого человека никто не ожидал здесь увидеть, кроме, может быть, Амазона Стейнвея и белого рояля. Вестник, как всегда бывает с существами, ведомыми свыше, появился в нужном месте и в нужное время. С той минуты, как он вошел, его появление стало казаться не только вполне уместным, но даже неизбежным, уготованным свыше. Белый рояль обладал чудодейственной способностью притягивать, как магнит, существа из иного мира. Без его музыки, конечно, все шло бы по-прежнему, ничего сверхъестественного бы не случилось. Но как только музыкант начинал играть, становились возможными любые чудеса.

Первое, что услышал индеец, были звуки рояля. Воздушная мелодия, расцвеченная джазовыми аккордами, медленно скользила вдоль стен, лилась по полу, потоками исторгалась в окна и в дверь, потом возносилась во влажном воздухе над рекой и наконец исчезала в джунглях. Звуки, которые не перепутаешь ни с чем: голос белого рояля Амазона Стейнвея.

Тот вечер явно был необычный. Музыкант почувствовал это по реакции рояля на кавалерийские набеги его пальцев. Казалось, рояль немного опережал пианиста, как будто знал заранее, что Амазон собирается сыграть. Он едва успевал коснуться клавиш, как молоточки уже ударяли по струнам, а струны пели в ответ. В этот вечер творилось что-то непонятное и необъяснимое. Рояль обгонял музыку.

– Черт! Ничего не понимаю! – буркнул Амазон, который вообще-то никогда не употреблял сильных выражений, но тут он внезапно осознал, что рояль играет сам по себе.

Итак, в тот вечер в таверне Родригиша было полно народу. Казалось, все обитатели берегов Риу-Негру в радиусе ста километров решили заглянуть в таверну: им, конечно, хотелось послушать, как играет Амазон Стейнвей, ведь к тому времени слава о нем разнеслась повсюду и вышла за пределы земель, принадлежащих Родригишу, но главное, был вечер пятницы, а в пятницу сборщикам каучука платили жалованье.

Вдобавок по пятницам работникам с кофейных плантаций Родригиша полагалось доставлять в Эсмеральду собранный за неделю урожай. Они выходили на берега целыми группами, загружали свои суденышки и плыли в Эсмеральду, прямиком к складским сараям. Когда все мешки с кофе были взвешены и работники получали свой скудный заработок, они отправлялись в магазин прикупить кое-какой снеди или другого товара, который мог понадобиться в джунглях. Потом они вопросительно поглядывали друг на друга и подсчитывали оставшиеся купюры.

– Слушай, может, заглянем в таверну Родригиша? – предлагал кто-нибудь.

– Давай, а то правда, на что нам эти деньги в джунглях?

– Да уж, ты прав: у нас по магазинам не разгуляешься.

– Еще ограбит кто-нибудь, нет уж, лучше их сразу пропить.

– Идет. А заодно можно будет послушать того парня... ну музыканта... как там его зовут?

– Какой-то Амазон... Амазон Стейнвей, что ли.

– Ну вот и славно, выпьем по стаканчику и послушаем волшебный рояль Амазона Стейнвея.

– Говорят, этот рояль механический и на самом деле он играет сам по себе.

– Неужели правда?

– Кто его знает. Но одну вещь я тебе скажу точно: этот тип – единственный черный на всю Амазонию, который играет на белом рояле.

Стояла ночь полнолуния, изнурительная жара, с истоков реки Солимоэнс налетели полчища москитов, в воздухе пощелкивали электрические разряды. Подходящая ночь, чтобы напиться вдрабадан, растратить все до последнего и забыться между женскими ляжками. Ночь, когда можно жить в полную силу. Такая же, как на прошлой неделе, и такая же, как на следующей. Ночь праздника в амазонских джунглях.

Когда индеец толкнул дверь таверны, музыка стихла. Очень странная вещь. Никто не понял: то ли это Амазон отдернул руки, то ли рояль просто взял и перестал играть, но все почувствовали, что произошло что-то необычное. С тех пор как Амазона занесло в эти забытые Богом места и он начал играть в таверне на белом рояле, ему ни разу не случалось прервать игру, не доведя мелодию до конца. В его глазах это было святотатство, которого он себе никогда не позволял. А тут индеец вошел прямо на середине джазовой темы – и музыка оборвалась. Разом. Как будто роялю перерезали струны и у него пропал звук. Все видели, как пальцы музыканта пробегают по онемевшим клавишам, подбадривают их только ему одному ведомой лаской, берут сексты, септимы, ноны, а в ответ – ни звука. Как будто Амазон Стейнвей вдруг решил сыграть мелодию тишины. Совершенно невесомую и неуловимую для человеческого уха.

Стало ясно, что вечер этот – не простой и без скандала не обойдется. Это поняли все до единого, даже пианист. В таверне было человек сорок мужчин, взмокших от пота, они разбрелись по залу: кто-то цеплялся за стойку, словно спасая собственную жизнь, кто-то резался в карты, и все они вместе спорили и всё больше напивались. Когда вошел индеец и музыка прервалась, все замолчали и удивленно посмотрели на пианиста. В зеркале его глаз они увидели отражение. Оно и было ответом на их вопрос. Отражение человека, стоявшего в дверях таверны.

Все разом обернулись к дверям и в давящей тишине взирали на странное явление. Казалось, даже москиты замерли в воздухе. В эти места редко заглядывали незнакомцы, и каждое появление нового человека становилось событием, которое потрясало даже насекомых.

Индеец пару секунд постоял на пороге, потом отпустил створки дверей – раздался жуткий скрип, а он спокойным, неторопливым движением поправил шляпу и сделал шаг вперед. Теперь на него падал свет, и всем стало видно, какой он высокий и какая у него необычная внешность. Бежевый полотняный костюм придавал ему редкую в здешних местах элегантность. Но прежде всего бросалось в глаза то, что, несмотря на удушающую жару, на невыносимую влажность, он выглядел абсолютно спокойным и невозмутимым.

Он постоял на свету, потом медленно двинулся вперед. Семь шагов. Нарочито неторопливых. Казалось, на семь шагов у него ушла целая вечность.

Первый раз в Эсмеральде видели индейца яномами.

Индеец остановился перед стойкой.

– Мне кашасы. С перцем. Перца побольше.

Так он сказал. Потом достал из жилетного кармана сигару, чиркнул спичкой, неторопливо прикурил, бросил горелую спичку на пол и затянулся. Все это – в полной тишине. Только звук его шагов, потом голос, чирканье спички, а вокруг – сорок затаивших дыхание мужчин, которые не сводили с него глаз и не решались произнести ни слова.

Индеец яномами, одетый как белый, и больше того, с сигарой, – на это стоило посмотреть, у всех прямо дух захватило от любопытства.

– Боже правый! – воскликнул Жесус Диаш, – в жизни такого не видал!

Бармен, а это был не кто иной, как Сервеза, с неохотой налил индейцу кашасы. В грязный стакан.

– Вот.

Индеец бросил ему мятую и грязную купюру, Сервеза взял ее, недовольно буркнув.

– Что тебе здесь надо, индеец?

Это был голос Родригиша. Прямо у него за спиной. Для полковника все индейцы были дикари: они годились только на то, чтобы выкачать их скудные деньжата, а потом выставить за дверь. Индейцев яномами Родригиш вообще терпеть не мог, а этот ему особенно не понравился. Однако индеец ничего не ответил Родригишу и не спешил оборачиваться. Он поднял стакан, поднес его к губам и медленно выпил. Допив, он поставил стакан, вытер губы тыльной стороной ладони, но и после этого не соизволил обернуться.

Родригиш стоял посреди таверны, зажав в зубах сигариллу, рука нервно поглаживала кобуру револьвера, лицо напряженное, взгляд холодный и злой, – полковник начинал нервничать. Он был не один. По бокам от него стояли трое молодцов, изнывавших от нетерпения. Все они были вооружены, и чувствовалось, что пальцы у них так и чешутся нажать на курок.

– Еще кашасы. И перца еще больше, – сказал индеец. Он так и не обернулся. Он смотрел прямо перед собой, хотя ничего интересного там не было. Даже зеркала не было. Несколько грязных полок с бутылками виски. Но он продолжал смотреть туда так пристально, словно с того места, где он стоял, открывался вид на всю Амазонию.

Он чувствовал за спиной дыхание этих людей, запах их пота, ненависть и терпкий вкус сигариллы Родригиша. Скверный табак. Не то что настоящая гаванская сигара. Бразилец явно был не очень-то важной птицей.

Он знал, что тех – четверо и у каждого по паре шестизарядных пистолетов, значит, в сумме ему причиталось сорок восемь пуль, выпущенных в упор, прямо в спину. Тем не менее он не двигался с места.

– Не валяй дурака, индеец. Всех, кто когда-нибудь пытался хитрить с Родригишем, выносили ногами вперед.

Мертвая тишина.

– Я к тебе обращаюсь, индеец. Тебе лучше обернуться. Не люблю стрелять людям в спину.

Он ничего не ответил. И не подумал обернуться. Еще рано.

– На счет «три» стреляю...

Опять тишина. Даже не шелохнулся.

У Родригиша на лбу выступил пот и насквозь промокли подмышки. В его зловонном дыхании различался запах прогорклого лука, вымоченного в уксусе.

– Один... Два...

Родригишу не удалось досчитать до трех. Индеец открыл, наконец, рот и спросил:

– Полковник, это от вас так воняет?

Бразилец побелел. Этот тип его оскорбил. Хуже того, ему было известно его звание. Родригиш понял, что индеец явился, чтобы расквитаться с ним за старое. Он затрясся и рявкнул:

– Будь ты хоть самим чертом, ты убедишься на собственной шкуре, что все, кто ищет Альвару Эмилиану Родригиша, его находят!

Палец полковника лег на курок револьвера.

Индеец медленно развернулся на каблуках– теперь они с Родригишем стояли лицом к лицу. Лицо индейца было красивым и безмятежным, а все эти люди так давно не сталкивались с красотой, что замерли от удивления. Родригиш стоял, разинув рот. Он будто оцепенел и не мог даже шевельнуться, только потел да сопел, как боров.

– Будь я на вашем месте, полковник, я бы сказал своим людям, что стрелять мне в спину не стоит.

Он выпустил дым от сигары прямо в лицо Родригишу, тот закашлялся.

– Опустите оружие, – приказал он. – Чтоб не позориться, полковник добавил: – От твоей сигары воняет, индеец. Ты бы лучше табак жевал.

– Надо же. Мне и в голову не приходило, – отвечал тот с неподдельной невозмутимостью.

Он оглядел Родригиша, а потом продолжил:

– Пожалуй, единственное, что здесь воняет, – это вы, полковник. Но мне повезло: запах такой тяжелый, что выше пола ему не подняться.

Индеец был высоченный, а полковник ростом не вышел: было очевидно, что они и в самом деле дышат разным воздухом.

Родригиша охватил приступ ярости. Но его мучил страх, и он не решался дать отпор этому верзиле, который неизвестно откуда взялся.

– Что тебе надо? Убить меня хочешь? Предупреждаю, один выстрел в мою сторону – и живым тебе отсюда не выбраться.

Индеец невозмутимо сделал очередную затяжку, медленно отвел руку с сигарой: он явно не спешил.

– С чего это мне убивать вас, полковник?

– А зачем тогда тебя сюда принесло?

– Я должен уладить одно дело.

Долгая пауза. Двое мужчин смотрят друг на друга в упор.

– Подумайте сами, полковник. Желай я вас прикончить, я сделал бы это сразу, как вошел.

– Не боюсь я вашего брата из Белена. Плевать я на вас хотел.

– Кто вам сказал, что я из Белена?

Родригиш недоверчиво вытаращил глаза:

– Тебя не правительство послало?

– Нет.

Гробовое молчание.

– Тогда кто же? – с трудом выдавил из себя Родригиш, отступив на три шага и облокотившись на спинку стула.

Индеец неторопливо затянулся и только потом ответил:

– Амазон Стейнвей.

Это имя прозвучало, словно удар хлыста.

– Амазон Стейнвей?

– Он самый.

Полковника охватило смятение. Выходит, этот малый, единственный, кто уцелел в ужасном кораблекрушении, – а в том, что оно и правда было, он сам удостоверился в мэрии в Исане, не сообщив, однако, властям, что один человек остался в живых, – так значит, он в сговоре с индейцем. Но где и каким образом они познакомились – ему, наверное, никогда не узнать.

Родригиш вытер лоб грязным платком, подумал пару минут и понял, что, по всей видимости, последнее слово остается за музыкантом. Полковник повернулся к нему и спросил:

– Ну ладно, Амазон, а теперь скажи мне, что тебе понадобилось в Эсмеральде? И зачем ты вызвал сюда этого типа?

Лицо музыканта осталось непроницаемым. Делать нечего, полковник опять повернулся к индейцу и сказал:

– Раз он не отвечает, то хоть ты мне скажи, что тебе нужно в Эсмеральде?

Индеец посмотрел на полковника и не торопясь сделал несколько шагов, чтобы опереться о стойку. Под тяжестью его шагов прогнившие половицы издавали нестерпимый скрип. Он медленно сунул руку за пазуху, залез в карман полотняного жилета и вытащил руку, зажав что-то в кулаке.

– Мне нужен Амазон Стейнвей и белый рояль.

– Рояль ему больше не принадлежит.

Индеец бросил на полковника удивленный взгляд:

– Тогда я его выкуплю в обмен на это.

Он разжал кулак, и ослепительный отблеск зеленого пламени пробежал по залу. Это зеленое пламя было ярче всех амазонских джунглей, вместе взятых.

Родригиш не удержался и присвистнул от восхищения:

– Вот это изумруд! Черт, как хорош!

Драгоценный камень влек его, как магнит, и он уже потянулся потрогать, только индеец оказался проворней, и камень быстро исчез у него в руке.

– Этот камень по праву принадлежит Амазону.

Пианист, который до того сохранял полную невозмутимость, захлопнул крышку рояля и вскочил на ноги. Потом он медленно подошел к тем двоим и, глядя индейцу прямо в глаза, произнес:

– Мендис, брат. Я знал, что в конце концов ты меня разыщешь.

Амазон Стейнвей с нежностью положил руку на плечо Мендису, а индеец протянул ему изумруд. Музыкант взял его и повернулся к полковнику. Почему-то Родригишу стало не по себе. Он держал их на мушке своего револьвера, но выстрелить не решался. Эти двое были не обычные люди. Что-то ему подсказывало, что справиться с ними не удастся. Он был почти уверен, что начни он стрелять – и пули пройдут сквозь их тела насквозь, срикошетят от стен и какая-нибудь из них угодит прямиком в его собственный лоб. Он сам не понимал, как такое может быть, но срабатывало какое-то предчувствие, интуитивное ощущение. Полковника затрясло, в этот момент он осознал, что его могущество не беспредельно. Он опустил револьвер и заговорил по-другому:

– Ладно, Амазон, забирай свой рояль в обмен на изумруд и проваливай.

Амазон улыбнулся:

– Я вижу, вы становитесь разумнее. – И добавил: – Но у меня есть предложение получше.

– Что еще? – спросил Родригиш.

Долгая пауза.

– Хочу сыграть с вами последнюю партию в кости.

Родригиш сжал челюсти.

– Партию в кости? Давай, если тебе так хочется.

– Этого мне хочется больше всего на свете.

Родригиш рассмеялся. В результате все складывалось как нельзя лучше. Он махнул рукой в глубь зала, указывая на подходящий для игры столик.

– Вот сейчас и посмотрим, что из этого выйдет.

– Но сначала я должен размять пальцы за роялем.

Тут Амазон Стейнвей, затянувшись своей неизменной сигарой, подошел к белому роялю и заиграл один из тех блюзов, что начинаются легкой, почти непритязательной мелодией, но потом, преодолевая одну за другой хроматические ступени, возносят людей к божественной музыке, подводят их к самым вратам рая.

Сперва просто мелодия, от силы четыре-пять нот, пронизывающий ритм – его задавала одна рука, левая, но потом вдруг вступила правая, тут-то все и началось: будто внезапно встало солнце и озарило таверну светом, открывая бескрайний мир.

Вот так и началась вторая партия в кости между полковником Родригишем и Амазоном Стейнвеем – вечером, в преддверии надвигающейся грозы, в таверне на берегу Риу-Негру в Амазонии.

Полковник занял место за столиком и пригласил своего противника последовать его примеру:

– Садись, виртуоз.

Музыкант опустился на стул, придвинутый спинкой к дощатой стене, прямо напротив двери в таверну. Сервеза принес пива, и Амазон выпил свой стакан, неотрывно глядя на Родригиша. Полковник достал кости из кармана рубашки и положил на середину стола.

– Вот кости.

Потом он вынул пачку новеньких зеленых купюр и показал зрителям. В пачке было две тысячи долларов.

– А вот цена моего корабля.

Амазон положил перед собой изумруд. Камень был так хорош, что у всех зрителей глаза загорелись от зависти.

– А вот цена рояля. Оцениваю его в такую же сумму, две тысячи долларов. Тот из нас, кто выиграет эти деньги, будет объявлен победителем.

В эту минуту два попугая в клетке разорались и стали изо всех сил клевать друг друга, словно догадываясь, что происходит нечто важное. Сервеза утихомирил их, прикрыв клетку тряпкой.

– Согласен, – громко сказал Родригиш.

Игра началась.

Вначале Родригиш выигрывал с невероятной легкостью. Несколько раз он обставил Амазона с ходу, закидывая его шестерками, которые выпадали, как по мановению волшебной палочки.

– Вам сегодня везет, полковник, – сказал ему Амазон.

Родригиш улыбнулся, обнажив все зубы:

– А мне всегда везет в игре.

У них за спиной Жесус Диаш и другие пеоны, работавшие на полковника, переглядывались и подмигивали друг другу: они были ужасно довольны, что их патрон обставил чужака. После этой партии им явно достанется от полковника по стаканчику кашасы, а случай напиться на дармовщину в здешнем захолустье выпадал чрезвычайно редко, так что эта перспектива их очень радовала. Один индеец оставался у стойки, сохраняя полную невозмутимость, и лишь время от времени бросал беглые взгляды в сторону играющих. Сервеза же, наоборот, сбился с ног, разливая выпивку всем жаждущим: он был так занят, что просто не видел ничего вокруг.

– Кстати, Мендис, – вдруг сказал Амазон, не прерывая игры, – как это тебе удалось разыскать меня так быстро? Я думал, мне придется проторчать тут несколько месяцев.

Индеец отвечал ему так же спокойно, как и раньше, отпив прежде глоток кашасы с перцем:

– Это было нетрудно. Все, кто живет по берегам Риу-Негру, слышали о музыканте с белым роялем. Ты стал настоящей легендой.

Амазон улыбнулся. Родригиш тоже, но по другой причине.

– Может, ты и стал легендой, – встрял он, – но ты пока еще отсюда не выбрался.

И это была чистая правда, потому что как раз в этот момент Амазон опять проиграл.

– Потерпите немного, полковник. Сейчас все пойдет по-другому.

Он-то знал, что, как и в других делах, колесо фортуны должно в конце концов повернуться в его сторону. И после полосы печалей придет полоса удач.

Пианист, не вынимая изо рта сигары, хорошенько размял ее пальцами, а потом, умоляя про себя небо подать ему знак, бросил три кости на середину стола. Его рука задержалась в воздухе после броска и застыла так до того мгновения, когда кости остановились и стало ясно, что его пророчество сбывается.

– Три шестерки! – объявил Амазон, стараясь скрыть свою радость. – Ваш ход, полковник.

Родригиш бросил на противника недоуменный взгляд и в свою очередь метнул кости.

– Две пятерки и тройка. Я проиграл.

Амазон забрал со стола поставленные на кон двести долларов, и по его улыбке можно было догадаться, что он рассчитывает на большее.

– Ну что, продолжим?

Родригиш, казалось, засомневался, но, поскольку вокруг него явно никто не хотел, чтобы игра прервалась на самом интересном месте, подумал и согласился.

– Продолжим. Игра еще не закончена, Амазон.

– Вы правы, полковник. Она еще только началась.

Музыкант выиграл еще три раза подряд. Постепенно изумруд, рояль и суденышко перешли в его собственность.

Родригиш совсем потерял веру в удачу. Он уже и кости целовал, и поглаживал пальцами медаль, которую носил на шее, и взывал к небу, и раз за разом крестился – все было напрасно. Единицы и шестерки словно испарились, уступив место двойкам и тройкам, – недоброе предзнаменование. Выигрыш раз за разом доставался его противнику.

Проиграв свой последний доллар, полковник не выдержал и закончил игру: по его мнению, комедия и так уже слишком затянулась.

– Ты выиграл, Амазон. Признаю себя побежденным. Сегодня справиться с тобой невозможно.

Он никогда в жизни не проигрывал таких денег за один вечер и не испытывал такого унижения на глазах у своих подчиненных.

Снаружи, где воздух весь вечер был напитан электричеством, наконец разразилась гроза. В небе засверкали молнии, и как из ведра полил дождь. Тысячи капель обрушились на крышу таверны с такой силой, что внутри люди не могли расслышать друг друга.

Полковник, прислонив ладонь ко рту наподобие рупора, прокричал:

– Теперь, когда игра закончена, можешь ты мне сказать, куда собираешься плыть с этим роялем?

Амазон умиротворенно улыбнулся и, перед тем как ответить, немного подождал, пока дождь не стал барабанить по крыше с меньшей яростью. Это произошло очень скоро, ведь грозы в этих местах не только бурные, но и короткие. Затем он безмятежно промолвил:

– На Касикьяре.

Родригиш недоверчиво хмыкнул:

– И как ты думаешь доставить рояль на Касикьяре? Это самая порожистая река на свете.

– Ну это уж мое дело.

Родригиш пару секунд помолчал, а потом начал снова:

– Ладно, твое дело, конечно. Но все-таки послушай, я совершенно не понимаю, как ты хочешь...

– А я понимаю! – перебил его Амазон. – Я отлично понимаю, что буду делать. Погружу рояль на корабль и поплыву дальше.

Полковник был ошеломлен, просто раздавлен всем, что произошло. Первый раз за много-много лет он проиграл в кости. Проиграл изумруд, рояль да еще и свое судно. Не считая потерянной чести. Он был убит, он больше не мог следить за событиями. Весь его мир внезапно рухнул, а он остался стоять, опустив руки и повторяя на разные лады одну и ту же мысль:

– Если все будет удачно, то на надежном корабле можно доставить рояль в Сан-Карлус, но дальше, где начинаются пороги и водопады, – дальше-то как?

С судном он уже мысленно распрощался. С изумрудом распрощаться было не так просто, но, в конце концов, этот камень никогда ему не принадлежал. Единственное, что его сейчас интересовало, – понять, каким образом Амазон Стейнвей рассчитывает доставить рояль на Касикьяре. Это у него в голове не укладывалось.

Чтобы отпраздновать победу, пианист заказал еще стакан кашасы и осушил его за здоровье собравшихся. Индеец у него за спиной улыбнулся.

– Кстати, как ее зовут? – спросил Родригиш, которого внезапно осенило.

Ответа не последовало.

– Как зовут эту женщину?

Молчание.

– Какую женщину?

– Ту, ради которой ты все это делаешь. Как ее зовут, Амазон?

Музыкант зажал сигару в уголке рта и ответил еле слышно, так что всем пришлось напрячь слух, чтобы получить, наконец, разгадку, которой от него ждали с самого его появления:

– Вы ошибаетесь, полковник. Все это не связано с какой-то одной женщиной.

Амазон поднял глаза на индейца – тот явно был здесь единственным, кроме самого музыканта, кто знал всю правду.

Потом, видимо решив, что он уже достаточно потомил своих слушателей и желаемый эффект достигнут, Амазон добавил:

– На самом деле их две.

Больше Амазон ничего не сказал и, как обычно, уселся за рояль. Вероятно, в последний раз перед тем, как навсегда покинуть Эсмеральду.

– Какую замечательную музыку ты играешь! – сказал полковник, который вдруг сделался эстетом.

Пианист даже не взглянул в его сторону. Он играл, и все остальное в этот момент не имело никакого значения. Только играть. И конечно, именно ту музыку, которую он любил.

– Это джаз.

– Сам знаю, что джаз. Но что это за мелодия? Твоя собственная, что ли?

– Нет. Теперь уж скорее ваша.

– Как это – моя?

Амазон долго молчал, а индеец, который все еще стоял облокотившись о стойку, настороженно оглядывал зал, готовый вмешаться в случае опасности.

– Потому что рояль уплывет, а музыка останется здесь.

– Значит, дело решенное? Уезжаешь?

– Да. Уезжаю.

– Из-за двух женщин? Амазон ответил не сразу:

– Если вы, полковник, хотите это узнать, плывите вместе со мной.

Пауза.

– Собственно, почему бы и нет.

На этот раз пианист поднял глаза на полковника и увидел, что тот не шутит. Тогда, не переставая играть, – это была такая колдовская мелодия, что проникала во все уголки таверны и в душу каждого, – он спросил у Родригиша:

– Вы это серьезно?

– Надо подумать. Куда в точности ты направляешься?

Амазон мотнул головой на север:

– Я уже сказал. На Риу-Касикьяре.

– Касикьяре не такая уж маленькая. Можешь показать мне место на карте?