Текст книги "Последыш IV (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Да, – подтвердил Бармин, действительно начавший понимать, что бесплатных обедов, и в самом деле, не бывает.

– Мое мраморное чтилище[2] лежит на дне реки, чуть ниже моста. Точнее не скажу, но искать надо, я думаю, в районе средней опоры. Другой – гораздо более древний кумир, – закопан на западной опушке священной рощи. Восстанови два моих хофа[3] – в замке и в городе, – и жертвенник в священной роще. Проведи обряд почитания. Возложи дары, принеси жертвы.

– Жертвы? Но это невозможно, моя госпожа, – возразил Бармин, живо представивший себе весь этот ужас. – По нынешним временам прилюдное жертвоприношение…

– Козы или барана? – усмехнулась Марена. – Еще можно оленя, медведя или быка. Увидишь, дела сразу пойдут на лад. А ты, небось, подумал, что я потребую человеческую жертву?

– Потребую, – добавила через мгновение, – но не прилюдно. Я знаю, какое сейчас время.

– Но культ в один день не восстановить, – попробовал Бармин «прикрыть свой зад».

– Верно, – согласилась богиня, – но с чего-то надо начинать. Вот и начни, а жены помогут!

2. Восьмое декабря 1983 года

– Что мы хоть ищем? – спросила Елена, зябко кутаясь в длинношерстную волчью шубу.

– Мраморную статую, – коротко ответил Бармин, пытаясь «заглянуть» под речной лед.

Они стояли вдвоем на мосту через Шексну. Дул северный ветер, приносивший порывами сухую снежную крупу. Погода не просто «так себе», а, можно сказать, «дерьмо погода». Сумрачно, как поздним вечером, – а ведь уже одиннадцатый час утра, – температура где-то под минус десять, да еще и этот долбаный ветер. В общем, в такое утро хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит.

«Собаку не выгонит, – согласился Бармин с народной мудростью, – пожалеет животину, а сам пойдет, коли надобно».

Дела требовали поспешать. Уговор с Мареной, больше похожий на приказ, не тот случай, когда можно манкировать взятыми на себя обязательствами. Ингвар это понимал, оттого и отправился на поиски мраморного чтилища сразу с утра. И объяснять никому ничего не стал. Придет время – расскажет, а пока сказал лишь, что дело важное, и увел Елену на мороз. У нее из всех его жен самое сильное поисковое чутье, ей и карты в руки.

– Статуя или статуэтка? – уточнила герцогиня Бирон. – Каков размер, и с чего вдруг кому-то топить в реке мраморную статую?

– Полагаю, метра два-три высотой, – пожал плечами Бармин, забывший за всеми делами спросить Мару о размерах ее кумира. – Больше ничего сказать не могу, а утопили ее, потому что, на самом деле, это не статуя, а чтилище богини Марены, но мы об этом никому не скажем. Пусть все думают, что это Хель.

– Чтилище – это идол? – переспросила Елена, в силу происхождения едва ли знакомая с этим словом.

– Идол, – кивнул Ингвар. – Кумир. Статуя.

– Но это же святотатство! – возмутилась удивленная его словами женщина. – Кто посмел топить в реке идола богини? Это христиане сделали?

– Представь себе, нет, – усмехнулся в ответ Бармин. – Свои же язычники учудили. Решали между собой, чей бог сильнее. Вот кумир под раздачу и попал.

– Вот же уроды!

– Не без этого, – согласился Ингвар. – Ну, что, видишь что-нибудь?

– Что-нибудь вижу… Вот там, – указала Елена рукой. – На глаз метрах в пятнадцати ниже по течению и прямо на этой линии, – провела она воображаемую прямую от себя к поверхности льда.

– Как скажешь! – Бармин примерился, отмечая внутренним зрением заданные Еленой ориентиры, затем «вгляделся» в стылую воду, вяло текущую подо льдом, и вдруг «поймал» тень чего-то тяжелого и довольно большого, присыпанного песком и затянутого илом на дне реки.

– Пробей полынью! – попросил он, тогда, Елену. – А потом ступай, пожалуйста, в замок и вызови команду водолазов. Кажется, в Вологде есть такая контора, а, если нет, то попроси полковника Кальф-Калифу найти подходящих людей. Он, наверняка, знает, что тут и где. Чтилище надо поднять со дна как можно быстрее. Поднять и перенести в замок. В хоф. Почистить, разумеется, но, если сильно пострадало, надо будет найти хорошего реставратора. Пусть хоть в Новгороде или во Флоренции, только побыстрее. Деньги – не вопрос. Займешься этим?

– Займусь, раз надо, – улыбнулась женщина. – А ты мне потом все-все объяснишь, лады?

– И тебе, и всем остальным, – кивнул Бармин. – Узнаете – закачаетесь.

– Да, и вот, еще что. Если я не успею раньше тебя, скажи хофгоди[4], чтобы не удивлялся и не тревожился. Я с ним позже отдельно поговорю и все ему растолкую.

Озвучив, таким образом, свою «настоятельную» просьбу, больше похожую, впрочем, на распоряжение, Бармин сразу же переместился на западную опушку Священной рощи, находившейся в двух километрах к югу от замка, как раз между Деменским и Костинским посадами. Место это было древнее и необычное для северного ландшафта. Дубы, насколько знал Бармин, отнюдь не характерные представители местной флоры, хотя и встречаются тут и там аж до шестидесятой параллели. Но здесь, близ Берова крома стояла целая дубрава, занимавшая по площади никак не менее ста гектаров, и дубы в роще Менгденов росли не простые, а, как говорят в народе, зачарованные. Почти все они были старыми, но некоторые, достигавшие в высоту едва ли не пятидесяти метров, стояли здесь с незапамятных времен. Во всяком случае, в домашнем архиве Менгденов возраст этих деревьев оценивался в девятьсот лет, и судя по всему, в ту пору, когда все они были всего лишь желудями, на этом месте уже росли древние дубы, только тогда роща занимала куда большую площадь, чем сейчас. Но дело было не только в деревьях. Сама земля в этом месте дышала силой. Магия и волшебство были растворены в воздухе, – даже сейчас, зимой, когда деревья стояли голыми, – и в воде бьющих в глубине дубравы и никогда не замерзающих ключей. Ну, и еще один немаловажный факт: в глубине рощи на небольшой, никогда не зарастающей деревьями поляне находился Беров хёрг[5] – древний каменный алтарь, грубо вырубленный из кроваво-красного гранита, за которым полукругом стояли двенадцать каменных и деревянных идолов. Здесь были представлены те боги и богини северного пантеона, которым особо поклонялись Менгдены и их люди.

Вообще-то, Бармин во всех этих религиозных делах разбирался весьма посредственно. Отрок Ингвар, выросший на заполярном Груманте знал о язычестве не так уж и много. К тому же в городе ссыльнопоселенцев Барентсбурге не было настоящих языческих храмов. И хёрг, к которому ходил Ингвар, представлял из себя всего лишь кучу камней. Позже, оказавшись на Большой земле, Бармин ознакомился, разумеется, с основами вероучения. Он даже катехизис[6] Мюберга прочел, как, впрочем, и несколько книг по истории и этнографии вопроса. Поэтому Ингвар знал, что современное язычество довольно сильно отличается от древнего, в особенности, во всем, что касается обрядовости и литургии[7], испытавших сильное влияние христианских конфессий. Так, например, когда-то в давние времена хофом являлась обычная большая усадьба, где рядом находилась и резиденция хёвдинга или хофгоди, одновременно являвшегося и военным вождем, и судьей, и председателем на пиршествах по праздникам, и смотрителем хофа, в котором имелись изображения богов и где приносились клятвы и собирались праздничные пиры. Но со временем, вождями и будущими конунгами стали хёвдинги, переставшие исполнять функции жрецов, а священнослужителями стали хофгоди, в ведение которых перешли хофы, ве[8] и хёрги, превратившиеся в храмы, напоминающие в этом смысле христианские церкви. И всей разницы, что хофы – это храмовые здания, а ве и хёрги находятся обычно под открытым небом или, максимум, под навесом. Так вот, в замке Усть-Угла был именно хоф, – и туда Бармин предполагал поставить мраморную Мару, даже при том, что она лишь весьма условно могла быть причислена к северному пантеону, а в роще Менгденов – хёрг, в который должен вернуться грубо вырубленный из камня кумир богини. Его-то Бармин сейчас и пытался найти.

Он прошелся раз-другой по занесенной снегом опушке дубравы, сканируя, – другого слова для того, чем он был занят, Ингвар подобрать не смог, – замерзшую землю под ногами. Времени это заняло совсем немного, поскольку он знал, что искать и где, и, в конце концов, обнаружил нечто крупное и несомненно каменное, что одно только и могло являться искомым чтилищем Марены. Теперь оставалось лишь «сходить» в Костинский посад и привести сюда людей с лопатами. Прогреть стылую землю для Бармина не проблема, так что пять-шесть землекопов вполне справятся с задачей откопать идола до конца светового дня. Труднее будет доставить его в хёрг, но Ингвар полагал, что Мария сможет открыть портал, а он поднимет истукана и «пронесет» его на место.

«Надо будет только заранее соорудить там на месте фундамент, – внес Бармин в свои планы небольшую коррекцию. – Не на землю же ставить!»

В принципе, план был несложный, и, если все пойдет, как надо, завтра у Бармина будет два храма, чтобы воздать Марене должное, и можно будет начинать ее «возвращение» в народ.

«Еще надо будет поставить камень Мары в Шекснинском хофе!» – добавил Бармин мысленно в свою программу еще один пункт.

В Шексне, в отличие, от Усть-Углы в храме стояли не фигуры богов, а камни разной формы, на которых были выбиты сакральные знаки и символы, – например молот Тора Мьёльнир, – и в редких случаях аллегорические имена богов. Так, к примеру, на камне Одина, древнем ледниковом валуне, высечено Alföðr – Всеотец, а на обелиске, посвященном Фрейе, начертано Gefn, что означает «дающая», «дарующая» и «дарительница». На черном базальтовом кубе, который еще только предстояло вырубить и отшлифовать, – Бармин знал, что в Вологде есть подходящая мастерская каменотесов, – следовало выбить Серп Мары, расположив его в вершине условного равнобедренного треугольника, и символы Зимней и Летней Мары – в его основании.

А еще нужно было подобрать трех быков для жертвоприношения и договориться с начальниками тюрем в Вологде, Шексне и Череповце о негласной передаче графу Менгдену для приведения приговора в исполнение четырех приговоренных к смерти преступников. Официально в соответствующих бумагах будет записано, что преступники повешены, а тела их кремированы. И Бармин даже знал, кто именно пойдет под нож. На днях, то есть в то время, когда он находился в Швеции, прошло несколько судебных слушаний по делам военных преступников, то есть тех солдат и офицеров Союзной рати, в отношении которых обвинение собрало достаточно доказательств. Их обвиняли в убийствах гражданского населения, изнасилованиях и прочих зверствах, и все они были приговорены к смертной казни. Что же касается выдачи тел, то имперский закон оставлял этот вопрос на усмотрение судов, ну а суды в графстве особым гуманизмом по отношению к военным преступникам не отличались. Так что вопрос с жертвоприношением Марене можно было считать решенным.

***

День получился насыщенным, но зато и время за делами пролетело практически незаметно. И еще кое-что. Несмотря на сложность задачи, Бармин успел за день сделать практически все, что запланировал после ночного разговора с Мареной. Понятное дело, никто в замке, – включая его жен, – ничего о характере развитой им бурной деятельности не знал и оттого не понимал, что и зачем делает их супруг и господин. Но в этом смысле, выдрессированы все они были, – даже строптива Ульрика Катерина, – так, что вопросов не задавали и делали все, что он попросит, сразу и без малейшей задержки. Поэтому уже к вечеру двухметровая беломраморная статуя итальянской работы была поднята со дна реки и очищена от грязи. Скульптура изображала женщину в длинном плаще и капюшоне. Фигуру ее под складками плаща было не рассмотреть, но лицо под капюшоном было молодо и прекрасно. Впрочем, при этом оно было так же не по-человечески холодно и, пожалуй, даже жестоко. О том, что эта изысканная статуя, наверняка изваянная в эпоху возрождения, на самом деле являлась чтилищем богини Марены, ни знать, ни догадаться без подсказки было невозможно, и всех, увидевших скульптуру, занимал лишь один, но немаловажный вопрос, кто и зачем выбросил в реку такую красоту? О том, что это такое или кто это такая, спрашивали уже во вторую очередь, и ответ Бармина был прост и, вроде бы, логичен: это богиня Хель[9], и «я хочу вернуть ее в пантеон богов-ассов, как это было принято в давние времена у наших предков». Так или иначе, но мраморный кумир Марены был очищен от грязи и уже в первых часах вечера установлен в конце ряда других богов и богинь, стоявших на подковообразном возвышении позади алтаря. И так уж вышло, что Марена/Хель оказалась последней в левой части подковы, заняв свое место сразу после богини Вар. Бармин этого не планировал. Он просто забыл, кто там замыкает ряд, но, когда Марена встала там, где встала, оторопел, увидев в этом глубокий, но трудно расшифровываемый символизм. Две богини, давшие начало двум древним магическим родам, оказались рядом, и это попросту не могло быть случайностью, но иди знай, чья это инициатива и кого за эту случайность надо благодарить: саму ли Марену или, может быть, в дела смертных вмешался кто-то еще из великих богов-ассов?

Между тем, на западной опушке священной рощи рабочие-землекопы извлекли на поверхность другую скульптуру – древнего истукана, грубо вырубленного из темно-красного гранита. Странная фигура, внушающая безотчетное чувство почтительного страха. Скорее всего женщина, но большего об этой трехметровой массивной статуе, – отдаленно напоминающей скифских и половецких каменных баб[10], – ничего сказать было невозможно. Но Бармин и в этом случае заявил во всеуслышание, что это Хель, и уже при свете факелов, – электрические фонари в священной роще не зажигали, – вместе с Марией установил кумира на временном, сваренном из стальных труб постаменте в хёрге Менгденов. А ведь между тем и этим, Ингвар еще успел «смотаться» по-быстрому в Вологду и сделать там заказ на черный «камень» Мары, а так же связался с полоцкими скотоводами, лично объяснив фермерам сколько и каких быков – трех крупных черных туров[11], – он хочет у них купить, и еще переговорил с комендантом военной тюрьмы в Шексне, выяснив, что далеко ходить в поисках смертников ему не придется, сидят мерзавцы в этой самой тюрьме и ждут исполнения приговора. Так что, дел, на круг, Бармин переделал в этот день столько, что и не счесть, устал, как собака, и поесть по-человечески смог только в поздние часы вечера.

Стремление все сделать самому, и при том наилучшим образом и так быстро, как только получится, ни к чему хорошему не приведет. То есть, дело-то, может быть, и будет сделано, – на самом деле, Бармин сделал все, что запланировал на этот день, – но такого рода перфекционизм и все эти долбаные форс-мажоры сохранению здоровья не способствуют, тем более, если для ускорения процессов ты то и дело прибегаешь к магии. Но там, где колдовство, там и боль, и эффект от многократного применения магии только нарастает. В результате, в десятом часу вечера, когда он, наконец, принял душ, переоделся и сел за поздний ужин, Бармин был порядком вымотан и в достаточной степени раздражен, чтобы желать остаться в одиночестве. Однако подумать об этом заранее он не успел, и как следствие компанию ему в малой трапезной составили сразу все жены, сестра, а также дочь Ульрики Катерины Сиф, младший брат короля Швеции Эрик и прибывшая в замок этим утром кузина Стефания.

По меркам королевского двора, состав более, чем камерный, но для Бармина сотрапезников оказалось слишком много. Чрезмерное количество людей, взглядов и слов, вопросов не по существу и прочего всего, что он с удовольствием помножил бы на ноль, отправив всех этих родственников «в сад»[12]. Но noblesse oblige, как говорится. Положение, – а в данном случае, скорее даже репутация, – обязывает. Ингвар Менгден ведь кто? Большой, надежный и невозмутимый мужчина, который никогда не раздражается по пустякам и не обижает ближних. Поэтому Бармин ел практически молча, тщательно контролируя выражение лица и с неослабным вниманием «фильтруя базар», когда все-таки открывал рот не для того, чтобы что-нибудь в него положить, – кусочек буженины, например, или тарталетку с икрой, – а для того, чтобы сказать слово или два и не пугать семью своим мрачным, ничего хорошего не предвещающим молчанием. В конце концов, никто здесь ни в чем перед ним не виноват, а некоторые и вовсе помогали ему весь день чем могли. Так что пугать и обижать их было не за что. Разве что за отсутствие такта: могли бы и сами сообразить, в каком он находится состоянии. Но, как всегда, Бармин находил множество причин оправдать их всех вместе и каждого в отдельности и, несмотря на усталость, – большей частью от боли, чем от физических усилий, – и раздражение, наверняка вызванное падением уровня сахара в крови, думал прежде всего о них, о членах своей нежданно-негаданно возникшей семьи, а не о себе любимом. Одни соскучились, другие еще не отошли от шведских приключений, а третьи, и вовсе, оказались на чужбине, в чужом доме, среди незнакомых или малознакомых людей. И еще немаловажный момент. Варвара все еще не отошла от встречи с Мареной, – опыт, что и говорить, не из легких, – Ульрика желала примирения и, судя по всему, не знала, как подступиться к этой щекотливой теме, и, наконец, все пять его жен и «примкнувшая к ним»[13] Варвара мучились сейчас вопросом, как бы попасть к Ингвару в постель, не вызвав этим скандала со всеми остальными сестрам-конкурентками. Бармин все это отлично понимал и, вспомнив давешний разговор с Варварой по поводу того, «кто выбирает и кого», решил взять быка за рога. Покончив со своим по необходимости более чем плотным ужином, Бармин ополовинил бокал с чудесным красным вином и перешел к делу:

– Спасибо за компанию, дамы и господа! – сказал он, обводя сотрапезников взглядом. – Устал сегодня, как собака, и чую, не я один. Впрочем, день еще не закончен и мне надо переговорить тет-а-тет с тобой, Дарена, – улыбнулся он своей вставшей на путь исправления молодой жене, – и с тобой, Ульрика.

Ульрике он тоже улыбнулся. Пора было заканчивать порядком затянувшийся «семейный» конфликт. Все-таки первая жена, как ни крути, да и вообще – жена.

– Но перед этим, – добавил Ингвар, вставая из-за стола, – мне бы хотелось коротко переговорить с тобой, Варвара. Так что получается у нас по плану, три коротких разговора, три встречи по четверть часа каждая в моем кабинете. А затем, я предполагаю лечь спать и хотел бы пригласить тебя, Еля, составить мне компанию. Это все, дамы и господа. Спокойной ночи!

[1] Цитата из популярного в СССР фильма «Берегись автомобиля».

[2] Чтилище – то же, что идол, истукан, кумир.

[3] Хоф (др.-сканд. hof) – существительное, использовавшееся северными язычниками для обозначения храма. Хофы находились в частном владении и во главе них стояли ховгоди.

[4] Хофгоди – скандинавский языческий жрец.

[5] Хёрг – в северном язычестве тип религиозной постройки или алтаря, предположительного представлявшего собой груду камней. Хёрг может переводиться как храм, святилище, место для подношений, алтарь или место поклонения.

[6] Катехизис – изложение основ какого-либо знания, чаще всего вероучения какой-либо религиозной конфессии или учебник с изложением этого знания или вероучения. Катехизис обычно изложен в виде вопросов и ответов.

[7] Литургия – синоним слова «богослужение».

[8] Ве – тип святилища или отгороженной священной территории в скандинавском язычестве.

[9] Хель – дочь Локи. Царица царства мёртвых, хозяйка подземного мира. Соответствует славянской Маре (Морана, Марена). Мара у славян – повелительница мира мёртвых, богиня зимы и смерти.

[10] Каменные бабы – антропоморфные менгиры, каменные изваяния высотой от 1 до 4 метров, изображающие воинов, иногда (до 70 % среди половецких изваяний) женщин, установленные в южнорусских степях, а также родственные им каменные изображения в степях Алтая, Тувы, Казахстана, Азербайджана и Монголии.

[11] Тур, или первобытный бык, или первобытный дикий бык, или европейский дикий бык парнокопытное млекопитающее из рода настоящих быков семейства полорогих. Один из прародителей современного крупного рогатого скота. В нашей истории был практически полностью истреблен к 15-17 векам. К 1400 году туры обитали только в относительно малонаселённых и труднодоступных лесах на территории современной Польши, Белоруссии и Литвы.

[12] Фраза "Все в сад" была неоднократно произнесена в советском телевизионном фильме "Трое в лодке, не считая собаки. Звучала эта знаменитая фраза из уст одного из троих друзей Харриса.

[13] Люди старшего поколения легко поймут ироничную отсылку Бармина к истории СССР. Для всех остальных следует пояснить, что на июньском 1957 г. Пленума ЦК КПСС были выведены из ЦК и Политбюро некоторые видные деятели Партии и Правительства. В оригинале: «Осудить (...) фракционную деятельность антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова». Имеется в виду секретарь ЦК КПСС Дмитрий Трофимович Шепилов (1905—1995), который на этом Пленуме поддержал Молотова, Маленкова, Кагановича, Первухина и Сабурова, открыто выступивших против лидера партии Никиты Хрущева.

Иносказательно: о человеке, случайно попавшем в чью-то компанию и пострадавшем от этого (шутл.-ирон.).