Текст книги "Последыш IV (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8(2)

Глава 8(2)

2. Шестое февраля 1984 года

Бармин проснулся задолго до рассвета. Впрочем, сейчас в их широтах рассветало едва ли не в полдевятого, так что все, кто привык вставать в пять или даже в шесть утра, по факту, просыпались задолго до восхода солнца. И Бармин в этом смысле не исключение, но он и спать-то ложился поздно. Вернее, не столько ложился, сколько официально отходил ко сну. На самом же деле, о каком сне может идти речь, когда ты молод, физически крепок и полон полового энтузиазма, а в постели, в душе или на медвежьей шкуре, брошенной у разожженного камина, тебя ожидает молодая обнаженная женщина. Или не ожидает, а сама к тебе приходит, скажем, в кабинет или гардеробную, где ты толь-только начал вылезать из делового костюма и всего прочего к нему причитающегося. Тут многое зависит от темперамента женщины, ее воображения, опыта и желания угодить «своему мужу и господину». Ульрика в этом смысле была несколько излишне техничной, – компенсируя недостатки темперамента и воображения опытом и энтузиазмом в достижении цели, а цель эта была проста: продемонстрировать супругу лояльность и вызвать к себе добрые чувства со стороны Ингвара. Вот и старалась, но, видят боги, ее усилия не пропали в туне. Бармин их оценил по достоинству, как, впрочем, и ее особую мотивацию, и не уставал вознаграждать женщину за хорошее поведение всеми доступными ему способами. В том числе, и зачетным сексом.

Вчера начали где-то ближе к полуночи прямо в его кабинете, затем почтили своим присутствием ванну, ковер и стол в гостиной и медвежью шкуру в спальне, но, в конце концов, добрались-таки до кровати, где Ульрика-Катерина благополучно отключилась. Заснула прямо под Ингваром, чего с ней прежде ни разу не случалось, но в защиту шведской кронпринцессы следует сказать, что общение с новыми родственниками вылилось в откровенную пьянку, а позже, – в перерывах между нежностью и страстью, – они с Барминым положение лишь усугубили. Игорю Викентиевичу, – с его-то организмом, – хоть бы хны, а его первую жену проняло не по-детски. Так что, сначала ее потянуло на подвиги, – и геройствовала она, надо отдать должное, просто феерически, – но затем ее все-таки сморило. Вот она, в результате, и вырубилась. Ингвар на это ничуть не обиделся, хмыкнул про себя что-то вроде «укатали сивку крутые горки», и, скатившись с «задремавшей» партнерши, сразу же заснул. Было два часа ночи с копейками. Поздно, но не смертельно, и в пять утра он снова был на ногах. Натянул трусы и, не обуваясь, отправился на пробежку.

Было холодно, – особенно босым ногам, – но заранее проложенная слугами тропа вела вперед, и Бармин бежал, постепенно погружаясь в подобие путевого транса[1]. В таком состоянии хорошо думалось. Причем получалось не просто анализировать те или иные события или планировать свои действия в предложенных обстоятельствах, но и обнаруживать неожиданные ассоциации, новое в известном и целое за частным, то есть, говорится, лес за деревьями. И сегодняшний бег ничем в этом смысле не отличался от любого другого случая, когда получалось погружаться в транс. Собственно, состояние от раза к разу не меняется. Изменяются только объекты рассмотрения: вопросы, проблемы, недоумения. А это, в свою очередь, чаще всего связано со злобою дня. Вот, что довлеет[2], то и попадает «под раздачу». Так что, не было ничего удивительного в том, что Бармин вновь задумался о князе Нетшине. Однако на этот раз мысль Ингвара пошла дальше и глубже, перетряхнув в поисках зацепок его собственную память и выдав на-гора совершенно новую для него идею. Не оригинальную и, вроде бы, не бог весть какую сложную, но напрочь проигнорированную им самим и всеми его собеседниками.

Первым делом, зацепившись за образ Артемия Нетшина, каким он предстал в свежем досье, собранном на него службой безопасности, Бармин вытащил из глубин своей памяти несколько мельком виденных им фотографий из альбома своей бабки – княгини Кемской. Как минимум, на двух из этих фотографий были изображены трое молодых мужчин: князья Северский и Нетшин и граф Сигурд Менгден. Эти трое, если исходить из места действия, композиции и выражения их лиц, были достаточно близкими друзьями. Но этот факт подтверждался и сухими строчками из краткой справки, составленной людьми майора Злобиной. Получалось, что Нетшин, Северский и Менгден дружили, во всяком случае, до тех пор, пока не разразилась трагедия. А вот теперь кое-что о дружбе. Сигурд Менгден был любовником княгини Северской, о чем ее муж, к слову сказать, знал и, возможно, даже поощрял эти отношения. Причина проста: его жене нужен был секс, а ему дети, но сам он ни того, ни другого обеспечить не мог, потому что является лицом нетрадиционной сексуальной ориентации, причем в самой ее, этой ориентации, экстремистской форме. А что же Нетшин? Каким боком он в этой истории? Впрочем, если подумать, то возникает подозрение: а не был ли Артемий Нетшин любовником Дмитрия Северского? Гипотеза, не лишенная смысла, поскольку Артемий единственный среди множества аристократов его возраста не женат, и, кажется, никогда женат не был. Правда, у него есть дочь. Возможно, узаконенный бастард… Вот только никто не может сказать, родная ли она ему.

Быть гомиком или лесбой в обществе, где каждый одаренный на вес золота – это чистой воды расточительство. Поэтому Великоросской империи точно так же, как и во всех иных странах гомосексуализм не приветствовался исключительно из прагматических соображений. Это не отменяет, разумеется, того факта, что кое-где к чисто утилитарным резонам добавлялись религиозные. В этом смысле, язычникам было проще, чем христианам и прочим монотеистам. Языческие боги не запрещали иметь все, что движется, тем способом, который вам нравится. Но магия, Дар и сила рода диктовали совсем иные решения. Бастарды ничем не хуже рожденных в браке, но, если детей нет не потому что дала сбой репродуктивная функция, а вследствие половых предпочтений, общество не знает пощады. Поэтому среди одаренных абсолютное большинство мужчин женаты и обычно сразу на нескольких женщинах. И, разумеется, все женщины замужем, даже если по какому-то невероятному стечению обстоятельств, скажем мягко, не блещут красотой.

Однако природу не обманешь, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: гомосексуалисты были, есть и будут, несмотря ни на что. Они существуют, ибо такова объективная реальность, но в сложившихся обстоятельствах вынуждены маскироваться. У князя Северского жена и трое детей, у князя Нетшина – дочь, а то, что он не женат… Ходили слухи, что это все вследствие драмы, которую Артемий пережил в юности. А так что ж, у него имелась парадно-выходная любовница, с которой он не стеснялся выходить в свет, тем более, что сама баронесса Никс являлась вдовой и счастливой матерью двух чудных крошек. Тем не менее, разведчики Менгденов выяснили, что у Нетшина есть так же юный любовник, и именно с ним, а не с баронессой, князь проводит свои ночи. Так что, если посмотреть на историю взаимоотношений трех мужчин – Нетшина, Северского и Менгдена, – складывается впечатление, что, являясь любовником князя Северского Артемий Нетшин знал и то, кем приходится Сигурд Менгден детям Великого князя, а, возможно, и то, что Менгдены вовлечены в заговор против короны. Тогда становится понятным требование прадеда отомстить, – у Нетшина была возможность предать Менгдена, – и то, как изменилось отношение Андрея Романовича к своему интимному другу. Значит, знал о предательстве и, может быть, знал так же какими мотивами руководствовался сука Нетшин. Ведь было же там что-то, не могло не быть. Не просто же так заложил он человека, столь тесно связанного с его собственным любовником. Политика? Возможно. Карьерные или финансовые соображения? Вполне может быть. Религиозная нетерпимость? Зависть? Еще что-нибудь, до чего Бармин пока не додумался? И это тоже выглядит убедительно. В общем, мотив пока неизвестен, но вот то, что охлаждение между Северским и Нетшиным произошло как раз тогда, когда был раскрыт заговор против короны, это факт. Понятно так же почему, несмотря ни на что, Артемий Нетшин не выпал из обоймы. Если он дружит со старшим братом Андрея Северского, то из дома его не прогонишь, и осведомленность его в тех или иных вопросах не ограничишь. Вот он и крутится вблизи трона, а там много чего можно узнать. Случайно или намеренно, но утечки неизбежны: ведь в окружении императора никому рот не заткнешь…

Бармин бежал и думал, – исследовал факты и пытался построить на их основе непротиворечивую картину имевших место событий, – но, даже находясь в «беговом трансе», краем сознания он продолжал отслеживать все, что происходит вокруг. Оттого и не пропустил момент, когда на третьем километре к нему присоединилась Мария. Пристроилась в кильватере и, молча, побежала вслед за ним. Впрочем, вдвоем они оставались совсем недолго. Уже на следующем круге за спиной Марии появилась Ольга, а еще через четверть часа к цепочке бегущих присоединилась Елена. В последнее время, женщины Бармина самым серьезным образом занялись своим здоровьем и физической подготовкой. Боевой, к слову, тоже. Просто эти трое готовы были, что называется, горы свернуть, а вот Варвара и Ульрика занимались самосовершенствованием без фанатизма: от сих и до сих, не больше, но и не меньше. Ровно столько, сколько надо. А Дарене, учитывая ее слабую подготовку, Бармин и сам запретил усердствовать без меры. Тише едешь, как говорится, дальше будешь.

***

До завтрака успели побегать, – Бармин пробежал десять километров, женщины – несколько меньше, – и в тренажерном зале не по-детски вспотели, и даже провести пару-другую спаррингов в варианте «трое на одного» получилось. Спарринги, к слову сказать, закончились со счетом 2:1 в пользу женщин. Наловчились фемины не наваливаться толпой, а действовать слаженно и не без тактической изюминки, а заводилой у них, – дирижером и диспетчером, – выступала, чего, в сущности, и следовало ожидать, княгиня Полоцкая. Азартный, к слову сказать, боец, техничный, грамотный и опасный. Ей бы добавить чуток хладнокровия и убавить гусарской лихости, вышло бы и вовсе 3:0.

– Я бы на тебе, Инг, еще полежала, – вздохнула она с сожалением, завалив Бармина в очередной и, по-видимому, не в последний раз, – но перед девочками неудобно, да и воняет от нас, – наморщила она нос, – как от козлов.

– Козел тут один, – хмыкнул в ответ Ингвар, – и это я. А ты, свет мой, коза, и этим все сказано.

– Обидеть хочешь? – притворно нахмурилась женщина и оглянулась на подруг, ожидая, по-видимому, от них моральной поддержки.

Но «народ безмолвствовал», не без удовольствия наблюдая за со вкусом разыгранной мизансценой. Женщины молчали. Даже отошли чуток в сторону, и на губах у них играли улыбки разной степени саркастичности.

– Любя, – улыбнулся Бармин. – А теперь, кроме шуток. Я тут подумал, плохая идея говорить с твоим отцом всем скопом. Езжайте-ка вы с Федором вдвоем, и поговорите с ним, как взрослые дети с любимым отцом.

– Вопросы в лоб задавать можно? – переходя на деловой тон, поинтересовалась Мария.

– Можно, – ответил Ингвар, поднимаясь с пола, но не выпустив при этом женщину из объятий. – Даже нужно. Спросите его прямо: что он знает и на чьей будет стороне? Что ему важнее, страна или «принципы и убеждения»? Что-то же он вам скажет, а хуже, в любом случае, уже не будет. Не арестует же он вас, в самом деле!

– А если все-таки арестует? – Не то, чтобы боится. Вовсе нет. Просто интересуется. И в этом она вся – Мария Полоцкая во всей свой красе.

– Поменяю вас на императора, – прямой ответ на столь же прямой вопрос, да еще и при свидетелях.

– То есть? – не поняла Мария, явно не ожидавшая от своего мужа ничего подобного.

– Ну, ты же не ребенок, – пожал он плечами. – Можешь себе представить. Я во дворце пару раз бывал, значит, войду без проблем. Там вся защита настроена на порталы… Дальше излагать?

Он, и в самом деле, решил не страдать фигней, и, если так ляжет карта, не миндальничать и не играть в благородство, а начать первым. Войти во дворец – не проблема. Вдвоем с Ульрикой они быстро вырежут всю охрану, возьмут императора и уйдут с ним к себе в Усть-Углу. Вопрос мог возникнуть с одной лишь Ульрикой, – согласится ли? – но что-то подсказывало Ингвару, что больше она ему никогда ни в чем не откажет. Уверенность эта зиждилась на позиции сразу двух богинь, спорить с которыми Ульрике никак не с руки. Так что, в случае войны, пойдет с ним, никуда не денется.

– Ох, Менгден! – покачала головой Мария, – еще немного и начнешь вить из меня веревки.

– Прямо-таки!

– Или около того, – улыбнулась женщина. – Только не пори горячку, Инг. Ты у нас конечно мужчина хладнокровный, нордически выдержанный, но я заметила, что иногда тебя заносит. Так вот не надо торопиться. Если что, сначала разберись, задай вопросы, выслушай ответы, и только если не будет другого выхода, руби по живому. И вы, подруги, проследите, чтобы наш муж и господин не наделал сгоряча глупостей.

– Умная ты, Маша, – поставил Бармин Марию на ноги. – Просто страсть. И это я не шучу, говорю на полном серьезе. Умная! Вы все тоже не дуры, – улыбнулся, взглянув на Елену и Ольгу, – но по-разному. И это хорошо. В разнообразии наша сила.

– А сейчас, – добавил не без сожаления, – Нам всем пора привести себя в порядок и идти на завтрак. Не хотелось бы опаздывать, да и день впереди длинный, дел столько, что мне уже страшно!

Это он, разумеется, пошутил. Как ни странно, страшно ему не было. Вообще, с этим делом получалось достаточно интересно: со времени превращения в Ингвара Менгдена Игорь Викентиевич изменился не только внешне, но и внутренне, имея в виду стиль мышления и всю эмоционально-волевую сферу. То есть, тело-то изменилось сразу и бесповоротно, поскольку местный парнишка ничем не напоминал прежнего «старика» Бармина. Ни возрастом, ни комплекцией, ни чертами лица, не говоря уже о цвете глаз и волос. А вот психика в то время оставалась у него все еще, по большей части, прежней. Однако время и опыт жизни в этом чудном новом мире довольно быстро избавили его от большинства возрастных и профессиональных комплексов также, как и от множества вредных привычек, сформировавшихся там и тогда, где и когда он был Игорем Барминым. Интеллигентские рефлексии, глупые и, по большей части, беспричинные страхи и беспочвенные опасения, разного рода сожаления о том и об этом, стеснительность по поводу и без, все это сначала умалилось, а потом и вовсе исчезло, перестав мешать жить, работать и воевать, и конечно же наслаждаться жизнью. И вот, что любопытно, страх, как чувство, исчез практически полностью. Это не значит, что Бармин превратился в бесчувственного голема, отнюдь нет. Напротив, сейчас, как никогда прежде, он отчетливо видел опасности и осложнения, которыми чреваты те или иные его действия, как, впрочем, и поползновения его заклятых друзей и непримиримых врагов. Видел, предполагал, искал способы противодействия и защиты, но вот бояться перестал. Страх ушел. Так что, если не лгать самому себе, – чего он давно уже не делал, – у Бармина изменилась не только внешность. Кардинально изменились также его психотип и темперамент. А внешность, к слову сказать, тоже не оставалась неизменной. Она менялась, поскольку переход случился в тело юноши, а парни в этом возрасте продолжают расти и изменяться физически, в особенности, если ведут активный образ жизни, занимаются спортом и хорошо питаются. За время, прошедшее после возвращения на Большую землю, Ингвар Менгден еще подрос, достигнув невероятных для Бармина 197 сантиметров. При этом он был не только высок, но и крепок телом. Широкоплеч, мускулист и пропорционально сложен. Сто десять килограммов костей и мышц без капли жира там, где его не должно быть. Жить с таким телом было гораздо проще, не говоря уже о том, что при виде Ингвара многие женщины моментально начинали исходить любовным соком и слюной даже при том, что видели его одетым. Что уж говорить о тех счастливицах, кому довелось видеть его голым.

Одним из развлечений, придуманных его женщинами еще при первом коллективном посещении бани, стали обсуждения их и его внешности. Фемины мерялись размерами и формой сисек, шириной и крутизной бедер, длинной ног и прочим всем, включая такие детали, упоминание которых в приличном обществе считалось не просто моветоном, но чем-то гораздо более предосудительным. Но точно так же, как они не стеснялись обсуждать себя любимых, они довольно-таки откровенно исследовали красоту своего мужчины. Даже личные предпочтения озвучивались типа того, что кому-то из них больше нравилась его задница и икры ног, а кому-то кубики на животе – восемь штук – и крепкие запястья. А вот скромница Дарена, пыхтя и краснея призналась, что влюблена в «маршальский жезл» их общего мужа и любовника. Ну, что тут сказать, объективно говоря, член у Бармина был действительно зачетный, но являлся ли он самой выдающейся чертой его внешности, это еще вопрос. Во всяком случае, Бармин полагал, что это не так, но женщины, похоже, думали иначе. И кто он такой, чтобы им возражать?

Выйдя из-под душа, Бармин ненадолго остановился перед зеркалом и посмотрел на себя, как бы, со стороны. Что тут скажешь, из зазеркалья на Ингвара смотрел великолепный экземпляр альфа-самца или, как говорили герои какой-то дрянной местной книжки, самца-нагибатора.

«Самец-нагибатор – звучит гордо!» – усмехнулся Ингвар и, взяв полотенце, принялся вытираться.

[1] Транс – ряд изменённых состояний сознания, а также функциональное состояние психики, связывающее и опосредующее сознательное и бессознательное психическое функционирование человека, в котором, согласно некоторым когнитивистски-ориентированным трактовкам, изменяется степень сознательного участия в обработке информации. Транс отличается от обычного состояния сознания направленностью внимания – при нём у человека образуется внутренний фокус внимания (то есть внимание направлено на образы, воспоминания, ощущения, грёзы, фантазии и т. д.), а не внешний, как при обычном состоянии сознания.

[2] От фразы «Всякому времени довлеет злоба его».

Глава 9(1)

Глава 9(1)

1. Шестое февраля 1984 года

Федор и Екатерина Северские-Бабичевы прилетели в Усть-Углу с детьми, В принципе, – то есть, исходя из заранее составленных планов на этот день, – Бармина ожидали сегодня исключительно рутинные дела. Но, не зря говорится, что человек предполагает, а боги располагают, и все, чему суждено случится, происходит, как минимум отчасти, по их воле. И, что любопытно, возмутителями спокойствия оказались две самых не похожих одна на другую женщины: его первая и пятая жены, от которых он, честно говоря, ничего экстраординарного никак не ожидал. Во всяком случае, сейчас, когда все с ними было понятно, а значит, нормально. Тем не менее, получалось, что на этот раз он ошибся в своих прогнозах.

Первой заявила о себе Дарена. Она пришла к нему в кабинет сразу после завтрака, проявив при этом недюжинную уверенность в себе и волю в достижении поставленной цели. Задавив на корню сопротивление его личного секретаря, юная супруга оторвала Бармина от дел, – он как раз изучал очередной финансовый отчет, – и потребовала, чтобы он «не отмахивался от нее, а поговорил, как со взрослой». Ингвар внутренне поморщился, но решил не обижать ребенка и предложил ей сесть в кресло, поставленное перед его рабочим столом.

– Я весь внимание! – сказал он, приглашая женщину озвучить претензии или что там еще могло у нее накопиться. Однако реальность превзошла все его ожидания.

– Я пришла сообщить тебе, что где-то через восемь месяцев ты станешь отцом, – сообщила Дарена ровным, невероятно спокойным голосом.

– То есть, ты беременна? – переформулировал Бармин полученное сообщение.

Вообще-то, вопрос деторождения в их семье ни разу пока не обсуждался. Ни келейно, – тет-а-тет между ним и кем-то из его жен, – ни в общественном пространстве. Единственным исключением, в этом смысле, являлась Ульрика Катерина, которая ради будущего ребенка, собственно, и вышла замуж за Ингвара Менгдена. Но даже с ней, Бармин этот вопрос ни разу после свадьбы не обсуждал. По принципу, природу не обманешь, и, если ей не мешать, то все случится, как случится, то есть, естественным порядком. Что же касается остальных его жен, то по умолчанию это являлось в данный момент прерогативой самих женщин, и он считал себя не в праве указывать, предохраняться им или нет. Хотят рожать, Лофн[1] им в помощь, а не хотят, так не ему их к этому принуждать. Молодые пока, могут еще погулять. И Дарена в этом смысле казалась ему первой, кто захочет оттянуться не по-детски, тем более, теперь, когда все у них с Ингваром, слава богам, наладилось, и она ощутила вкус настоящей жизни. Однако, похоже, этот прогноз не оправдался, потому что беременность одаренной аристократки случайной не может быть по определению. Нет, потому что не может быть никогда. Ну, если конечно девушка не полная дура. Но Дарена при всех своих недостатках настолько дурной явно не была.

– Ты прав, – между тем ответила на уточнение Ингвара женщина, – я беременна.

– В смысле, случайный залет? – решил он все-таки прояснить ситуацию.

– Я что похожа на дуру? – обиделась Дарена, которая чем дальше, тем быстрее превращалась в правильную женщину. Все-таки ее нынешний статус, война, в которой ей пришлось поучаствовать, но, более всего, общение с остальными женами Ингвара Менгдена делали свое дело. Она взрослела, избавлялась от тлетворного влияния «маменьки» и развивалась, получив наконец доступ к литературе и кинематографу со взрослым контентом. Язычество в этой связи оказалось для нее гораздо более удобной для развития формой существования, чем религиозное кликушество, в котором воспитывала ее родная мать. Ну, и свобода, разумеется. Свобода быть той, кем хочется быть, а не той, какой тебя хотят видеть другие.

– То есть, ты специально не предохранялась? – задал Бармин прямой вопрос.

– Я хочу ребенка! – Не без вызова заявила Дарена.

– Ничего не имею против, – успокоил ее Ингвар. – Напротив, мой друг, я счастлив. Уверен другие члены нашей семьи будут рады за тебя, за меня, да и за себя тоже. Ребенок – это прекрасно!

– Я тоже так думаю, – кивнула Дарена. – Но моя беременность в нынешней ситуации может оказаться непозволительной роскошью. У нас на носу война, а я даже помочь не смогу, с пузом-то!

Если честно, Бармин был удивлен. Он никак не ожидал услышать от своей младшей и, как он привык думать, недалекой жены такую речь. Ни по форме, ни по содержанию.

– У нас есть кому воевать! – успокоил он ее. – А вот рожать кроме тебя сейчас некому. Так что не волнуйся. Все в порядке.

– Я понимаю, – как ни странно, Дарена оставалась непоколебимо спокойной. Наверное, долго готовилась к этому разговору и точно знала, что и как скажет своему мужу. – Но пока я все еще в форме. И я хочу участвовать в подготовке к войне. Дай мне дело, Ингвар! Поверь, я справлюсь!

«Что же я могу тебе поручить? – задумался Бармин. – Ведь что-то же я тебе должен дать!»

Он уже понял, что отпускать Дарену с пустыми руками нельзя, но, учитывая уровень ее компетенции, дело, которое он мог бы ей поручить, должно быть достаточно простым и не требующим сколько-нибудь значительного числа самостоятельных решений. Что-нибудь представительское, где-нибудь, где именно Дарена будет на месте. И, что любопытно, он ей такое поручение нашел.

– Какие у тебя отношения с новоархангельской родней? – спросил Бармин.

– Хорошие, – удивленно ответила женщина, а между тем, на Юго-Восточной Аляске, – частью на побережье, в Якуте и в Славороссии, а частью на островах архипелага Баранова, – жили два переселившихся в колонии родственных княжеских рода Палецких и Стародубских. Мать Дарены приходилась дочерью Ивану Никифоровичу – младшему брату князя Стародубского и одновременно являлась внучкой Бориса Михайловича – князя Палецкого. Родня эта была, большей частью, православной, но поскольку они уже очень давно жили бок о бок с местными племенами, язычество на том берегу океана бранным словом отнюдь не являлось. В общем, вменяемые люди, да и с Глинскими в родстве не только через Ефросинью Ивановну – младшую жену Нестора, но и через несколько других женщин, взятых в жены мужчинами многочисленного клана Глинских и родственных ему родов.

– Это удачно, что отношения хорошие, – кивнул Бармин. – Полетишь к родичам. Пообщаешься, передашь от меня письма и подарки, обновишь семейные связи, завяжешь новые, дружеские и деловые. Задача не из простых. Дипломатия, сама понимаешь. Но я пошлю с тобой опытного человека – Веру Менгден. Она племянница барона фон Лагна, то есть, наша Менгденовская родня, но главное, она специалист по связям с общественностью.

О том, что ко всему прочему Вера Константиновна старший офицер их клановой контрразведки, он, разумеется, умолчал. Для Дарены эта информация необязательна и даже избыточна, но Вера ей действительно поможет и советом, и делом. Да и прикроет, если понадобится, так как охрану своей жены он переподчинит тоже ей.

– Далее, – продолжил он между тем не запланированный инструктаж. – В твою задачу будет входить навербовать в тамошних землях, на Аляске и во франкской колонии Ванкувер наемников. Человек восемьсот. Батальон. И вооружить их местным же оружием. Деньги я тебе дам и пошлю с тобой пару военных, которые разбираются в технических вопросах.

Наемников на севере Американского континента всегда было много, а, если вербовать их в землях, принадлежащих родственным кланам, то и того лучше. Что же касается оружия, то дела там обстояли следующим образом. В Лисянске и Чичагове, в Новоархангельске, Новой Руссе и в Зайковском остроге на острове Кадьяк, не говоря уже о городах континентальной Аляски, имелась довольно-таки развитая, – по колониальным масштабам, разумеется, – промышленность. Среди прочего, производили там стрелковое оружие, носимые зенитные и противотанковые комплексы, устаревшие транспортно-боевые геликоптеры, гидросамолеты и конвертопланы-амфибии и очень даже современные плавающие бронетранспортеры, легкие танки и 122 мм самоходные пушки-гаубицы. Да и вообще, если поискать по складам, в тех краях можно было найти много всего интересного, поскольку война в колониях не прекращалась практически никогда. А где война, там и оружие. И наемники, конечно же, тем более, что последние год-два на севере континента наблюдалось определенное затишье, и многие из диких гусей остались без «любимого» дела.

Все это Бармин объяснил своей юной жене буквально на пальцах, – все-таки это не ее зона интересов, – и Дарена его не только поняла, но откровенно обрадовалась, получив столь серьезное задание. Во всяком случае, Ингвар наблюдал у нее нешуточный энтузиазм.

– Матери не говори, – предупредил, заканчивая разговор. – Ни к чему. Захочет поехать с тобой, будет не отказать. А дело я тебе поручаю деликатное. Лишние глаза и уши нам там не нужны, а в окружении твоей матери, сама знаешь, полно случайных людей. Нестор Изяславович не зря ее к своим делам не подпускает…

Вот такой разговор, такая история, и такие странные перспективы.

***

Разговор с Ульрикой Катериной оказался непростым, но Ингвар иного и не ожидал. Дело в том, что, с одной стороны, они наконец поладили, в том смысле, что кронпринцесса приняла предложенные ей правила игры и довольно успешно справлялась с ролью преданной и любящей жены. Во всяком случае, конфликтов ни по какому поводу между ними больше не случалось, да и в постели все обстояло более, чем хорошо. Однако, имелось, к сожалению, и некое «с другой стороны». В последнее время в их отношениях возникла новая проблема, которая пока еще не носила личного характера, но могла очень быстро таковой стать. Суть проблемы сводилась к информации, полученной Ингваром от барона фон Дента, и в той активности, которую Бармин развил в этой связи. Поскольку король Швеции Карл Август Ваза не мог не знать, что в Европе затевается большая война, – что-то же его разведка должна была накапать, – его молчание выглядело более чем подозрительным. Почему он ничего не сообщил Бармину? Ну пусть не прямым текстом, но уж намеком-то всяко-разно мог поделиться. Но нет, родственник не торопился открывать свои карты, а Менгдену шестерить перед братом жены было не за чем. Сделай Карл Август хоть один, пусть даже самый маленький, шаг навстречу, Ингвар ответил бы ему взаимностью в полной мере. Однако этого не случилось, и по каналу секретной связи приходили пока одни лишь банальности и малозначимые подробности. Ничего такого, о чем стоило бы говорить. И, учитывая, этот факт, Ингвар ничего об Антоне Роре фон Дента Ульрике Катерине не рассказал. И о цели своих поездок по Северо-Западу говорил лишь, что налаживает связи со своими кланниками, подданными и соседями. Однако герцогиня Сконе была умной и опытной женщиной. Не девочка и уж точно, что не дурочка, поняла небось, что есть нечто, о чем знают графиня Менгден и ее муж Петр Глинский-Севрюк, а также, – что крайне подозрительно, если не сказать обидно, – все остальные жены Ингвара, но о чем не знает она. Так что это было лишь вопросом времени, когда она задаст свой вопрос. И вот время пришло.

– Скажи, Ингвар, что происходит? – задала она вопрос, воспользовавшись для этого норном, так как по-русски говорила все еще недостаточно хорошо, а в таком разговоре, как этот, важны самые тонкие нюансы.

– Что ты имеешь в виду? – В принципе, он догадывался, о чем пойдет речь, но все-таки считал, что прежде, чем начинать серьезный разговор, всегда стоит выяснить, правильно ли ты понял собеседника.

– Есть нечто, о чем знают все, даже Дарена, но о чем не знаю я.

– Так и есть, – кивнул Бармин. – Есть некая важная информация, которая требует к себе самого серьезного отношения, но с тобой я этой информацией не поделился.

– Почему? – спросила Ульрика Катерина, но тут же сообразила сама:

– Хотя постой! Это из-за Карла Августа?

– Ты весьма проницательна.

– Есть что-то, что он должен был тебе сообщить, но не сообщил?

Все-таки она была чрезвычайна умна, да и в политике поднаторела.

– Он король, – возразил Ингвар, – и ничего не должен одному из князей соседнего государства.

– Возможно, – согласилась герцогиня, – но ты не просто князь. А я не просто твоя жена, я еще и кронпринцесса Шведского королевства.

– Что ж, ты все верно поняла, – кивнул Бармин. – Если честно, я ждал от твоего брата, что он станет воспринимать меня в качестве союзника. Но, по-видимому, ошибся. И теперь все упирается в вопросы доверия. Кому принадлежит твоя преданность, Рикке?