Текст книги "Дамский соблазн (СИ)"
Автор книги: Маира Цибулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
36
Люсьен, сжав зубы, взял себя в руки. Ну, не в том смысле, чтобы взяться за свою мужскую гордость. А в другом. А если точнее, ему бы очень хотелось, чтобы Оля взялась своими ручками за причину его страданий, и облегчила его муки. Ведь Невская была такой правильной, что ему ничего не светило с ней вплоть до свадьбы. И ему не привыкать к такому. Это уже не первый раз ему было настолько плохо, что хотелось карабкаться на потолок от телесных желаний. Но он себя утешал, что в первую брачную ночь он оторвется по полной программе. Эта красотка, которой была Оля, стоила того, чтобы на нее столько ждать. И скоро он получит то, чего так давно желает от нее.
Он размышлял над тем, какой будет Оля в постели: скромной или ненасытной? И Люсьен больше склонялся ко второму, потому что с такими формами, которыми владела эта королева соблазна, невозможно быть другой. Она выглядела такой соблазнительной искусительницей, можно даже сказать блудницей, в том красном платье, в котором он ее впервые увидел, что первой его мыслью, которая возникла в отношении нее в голове – было желание содрать с нее ее тот наряд «проститутки» и заняться с ней любовью прямо там, на столе, в кабинете ее отца, при том, что сам Павел Федорович находился в кресле, за тем же столом. «И еще удивляется, что я хочу одеть ее в паранджу! – сердился Люсьен. – Конечно, мне не хочется, чтобы другие мужики пялились на нее. Я-то знаю, о чем они все мечтают, когда видят ее в таком виде».
– А Люси также прилетела с моим отцом? – услышал он голос невесты, поэтому вынужден был снова обратить на нее внимание, хотя ему хотелось на нее вообще не смотреть, чтобы не соблазняться ее формами.
– Да, – ответил он неохотно. – Но они, кажется, с Павлом Федоровичем поссорились. Ты же знаешь Люсинду. Она – полная моя копия не только снаружи, но и внутри. Очень ревнивая! Стоит только, чтобы Павел Федорович кому-то улыбнулся, и она уже себе невесть, что представляет. Будь-то старая бабка или даже мужчина. Она и здесь нафантазирует грандиозную измену!
– Люсьен, почему ты величаешь моего отца так официально? Ты же знаешь, как он этого не любит. Тем более теперь, когда твоя сестра скоро станет его женой. А ведь вы ровесники.
– Близнецы, – уточнил мужчина так, будто его невеста этого еще не знала. – И мне почему-то кажется, что свадьбы не будет, судя по ее встревоженному и разъяренному голосу, когда она мне звонила в прошлый раз. Она готова была порвать твоего отца на мелкие кусочки. Фурия, одним словом! Бесполезно, что она перекрасилась в другой цвет. Суть свою не спрячешь под слоем краски для волос. Если ты родилась рыжею лисой, то никогда не станешь белым пушистым зайчиком. Я ей об этом миллион раз утверждал. Кстати, я так тебе ничего и не сказал об изменении твоего имиджа. Блондинкой тебе лучше, чем брюнеткой.
– Спасибо, – поблагодарила Оля жениха. – Я рада, что тебе нравится. Мне также страшно нравится мой новый цвет волос.
– Да и кудри тебе к лицу.
– Наконец-то не придется выравнивать волосы каждое утро или портить их ламинированием.
– Это твои природные кудри? – удивился Люсьен.
– Представь себе такое!
– Классно! Тебе так намного лучше, дорогая. С черными волосами ты выглядела старше на десять добрых лет. А теперь ты выглядишь школьницей!
– Спасибо. Мне приятно.
– Теперь я начинаю волноваться. Как я буду выглядеть рядом с тобой? В свои тридцать я выгляжу старше на шесть, а то и семь лет. А теперь рядом с такой девчонкой, которой ты стала, буду похожим на твоего отца.
– Не преувеличивай, Люсьен. Ты только в костюмах выглядишь старше, а когда надеваешь джинсы и обычную футболку, то – прямо студент-старшекурсник! Кроме того, в костюмах и с галстуком ты – такой импозантный мужчина! – призывно сказала Оля, рассматривая жениха оценивающим взглядом.
– Убедила, дорогая, – спокойно и радостно ответил Люсьен, когда заметил искорки в глазах невесты. – Теперь я постоянно буду носить костюмы.
– Люсьен, посмотри, что за пожарище? – спросила Оля внезапно, показывая рукой куда-то в окно.
Он посмотрел на то место, куда указывала рука девушки. Две минуты внимательно разглядывая почерневший дом от недавнего пожара, он, понизив плечами, ответил, что не в курсе.
– Что это за дом? Я почему-то не помню, чтобы здесь это видела. Когда произошел пожар?
– А ты вспомни, как давно ты здесь была в последний раз. Ты переехала на собственную квартиру уже больше года назад.
– Точно, – согласилась она, выходя из машины. За ней последовал и Люсьен. – Я не наведывалась в родительский дом уже больше полугода.
– Ну, видишь, за это время здесь могло многое случиться.
– А я вспомнила, – сказала Оля, подойдя ближе к забору. – Папа говорил как-то о страшном пожаре, который произошел в нашем районе. Правда, я не обратила тогда внимания на то. Так, пропустила мимо ушей.
– Какое ужас! – тяжело вздохнул Люсьен, разглядывая черные остатки того, что некогда было красивым домом. – И это когда-то был дом! И здесь жили люди!
– Как страшно, Люсьен, – тихо сказала Оля, на глазах которой уже выступили слезы. – Ты себе представляешь, что чувствовали хозяева, когда вернулись домой и перед их глазами стоит эта жуткая и страшная картина.
– Тихо-тихо, – стал успокаивать Люсьен невесту, приласкав ее, когда увидел, как из ее глаз хлынули слезы. – Дорогая, не плачь. Ты что? Моя маленькая! Не принимай это так близко к сердцу. Тихонько. Не надо плакать, – он гладил ее по голове, успокаивая.
37
Двор, где когда-то кипела жизнь, выглядел жутким пустырем. Два обгоревших этажа здания, хотя еще полностью держались, но были черными от дыма и огня, который здесь бушевал недавно, напоминая об этом здесь на каждом шагу. Крыша над домом была полностью разрушена. Только обгоревшие балки торчали над зданием, этим придавая ему еще более жуткого вида. Окон и дверей в этом сооружении не было вообще. Как будто здесь пронесся торнадо, потрепав их на своем пути. Все здесь было мертвым и изуродованным. Отсюда несло смертью и страданиями. Каждый, кто останавливался напротив места трагедии и на это смотрел, пронимало такой болью и печалью, что хотелось отсюда бежать, чем скорее, тем лучше. Запах горелого здесь остался до сих пор. А что творилось здесь в те страшные минуты пожара – трудно описать и даже себе представить!
– Страшно?! – услышали Оля и Люсьен со стороны, кивнув головами незнакомой пожилой женщине, которая подкралась к ним незаметно. – Это еще цветочки! Вы не видели всего того ужаса, который тогда здесь творился! Это был ад! Настоящий ад! Как будто ворота в чистилище открылись и оттуда все беды хлынули сюда, на эту бедную семью. Боже, как плакал бедный молодой человек, как он неистово кричал, когда прилетел сюда и увидел этот ужас! Он хотел было броситься в самый огонь, и его схватили неравнодушные люди и стали держать, не пускать в пламя. Он все время выкрикивал имена родных людей, которые остались в доме.
Старая женщина остановилась, чтобы утереть незваные слезы, которые покатились с глаз так же, как и у Оли, в которой они и не пересыхали.
– Но когда увидел, как к нему бежит маленькая девочка, его дочь, которая осталась живой, то он ее обнял так крепко, что чуть не придушил от радости. Он целовал ее обожженные щечки, гладил ее обгоревшие волосы, держал ее за ручки, и утешал ее, говоря, что все прошло, что все прошло.
– А скорая помощь? – спросила Оля, всхлипывая. – Где была скорая помощь? Почему они не предоставили девочке первую помощь?
– Они приехали позже. Как раз вовремя. Потому что пожарные вытащили из-под обломков обгоревшее тело девушки. Оно было настолько обугленным и изуродованным пламенем, что узнать в нем кого-то было невозможно. Помню, как человек закрыл девочке глаза, отвернув ее головкой в другую сторону, чтобы она не увидела тело своей покойной матери. Хотя она была такой маленькой, что вряд ли бы поняла, что то черное, обожженное тело было телом ее дорогой мамочки, которая еще недавно ее обнимала, целовала…
– Все, Олечка, достаточно себя мучить, – сказал Люсьен, не выдержав больше слез и страданий невесты. – Пойдем домой.
– И что дальше случилось? – спросила Оля, вырвавшись из объятий жениха, который против ее воли пытался забрать ее в машину. – Как звали девочку и того мужчину? – Хотя уже сама давно догадалась, что это перед ней стоял дом Николая Горского.
– Зоя! – сразу вспомнила Оля изуродованное лицо девочки с такими глубокими глазами и с рыжими волосами, которая напоминала рыжего котенка, которого хотелось погладить и приласкать.
– Да, Зоя, – удивилась женщина, когда девушка произнесла имя. – Вы знали семью Горских? Такая красивая молодая пара. Мужчина был таким красивым, что все местные девки на него заглядывались, проходу тому не давали. Но он был верным мужем. Жену свою сильно любил, поэтому по другим бабам не шастал. Говорят, на врача учился, а жена его что-то мазюкала, ездила по выставкам, выставляла свои картины. Одним словом, художницей себя считала. Но только с того рисования было столько пользы, как с коровы почести!
– И где этот человек с дочерью? – поинтересовался Люсьен. – Почему дом не восстанавливает?
– Та в город, говорят, перебрались, – ответила женщина. – А восстановить это пожарище – надо кучу денег! А откуда они у бедного парня, который в пожаре потерял все приобретенное за долгие годы имущество?
– Страшно как! – заключил Люсьен.
– Так живешь, живешь! Радуешься, любишь, ненавидишь, ходишь на работу… А в один прекрасный день все обрывается! И ты остаешься один на один со страшной реальностью, страшным горем, которое поглощает весь свет в человеческой душе, все то светлое, что еще там осталось!
Здесь Оля разревелась на полную силу, ее стало так трясти от всхлипываний, что Люсьен не знал, что с ней делать, как ее успокоить.
– Девушка, ну, не надо так переживать! – попыталась женщина усмирить бедную, но не тут то было.
Оля только еще хуже принялась реветь. Поэтому Люсьен решил ее забрать вон отсюда и быстрее отвести домой к отцу. Может, тому удастся ее успокоить. Не сказав пожилой женщине даже до свидания, он повел невесту к машине. Усадив ее на переднее сиденье, он поскорее сел сам за руль и повел авто с этого страшного и жуткого места прочь.
– Олечка, ну, не надо плакать, – уговаривал он девушку дорогой. – Если ты будешь каждое человеческое горе так воспринимать близко к сердцу, то ты даже не будешь пересыхать. Будешь плакать-плакать, пока совсем не выдохнешься. Тело твое со временем ссохнется, ты состаришься быстро, станешь такой сухой, как мумия. Ну, и тогда тебе придет каюк!
Люсьен думал, что его смешная речь развеселит невесту, однако произошло наоборот. Девушка еще хуже принялась плакать.
38
– Люсьен, я знакома с Горскими, – сказала между всхлипываниями Оля, когда они въехали через ворота поместья Невских.
– Теперь понятна мне твоя реакция, – успокоился он, припарковав машину у большой передней лестницы. – А то я уже стал волноваться за тебя.
Мужчина помог девушке выйти из машины, которая так ослабла от чрезмерного эмоционального волнения; ее шатало из стороны в сторону, как будто она была пьяной. И так же решил ее отец, когда увидел, в каком состоянии ее жених привел домой.
– Ты, что опять пила? – начал кричать Павел, когда сделал ложные выводы только по внешнему виду дочери. – Я тебя просил не тусоваться с Никой. Это она на тебя так плохо влияет! И куда она тебя в этот раз затянула? Вроде еще рано для ночных клубов и стриптиз-баров! Где вы с ней бухали?! У нее дома?!
Оля была поражена словам отца, которыми он ее встретил. Ей хотелось развернуться и быстро уйти из собственного дома, ничего не объяснив родному отцу, чьи жестокие слова ее страшно обидели.
– Павел Федорович, она не пила она, – вмешался в разговор Люсьен. – Она вообще не пьяна. С чего вы решили?
– Как с чего? Она шатается, как тополь на ветру. Если бы не ты, то ее ноги бы подкосились, и она бы упала на пол.
– Папа, я не пила! – крикнула Оля, очень обижена на отца. – У меня душа болит, а ты мне – напилась! Здесь у людей такое горе случилось, а всем вокруг наплевать!
И с этими словами она снова принялась лить слезы. Павел сильно испугался, подойдя к собственной дочери.
– Оля, что случилось? – спросил он взволнованным голосом, отстранив ее жениха от нее и прижав бедняжку к своей надежной груди. – Расскажи мне, что приключилось такого страшного, девочка моя, из-за чего моя дочурка проливает горькие слезы.
– Мы видели обгоревший дом недалеко отсюда, – сказал Люсьен, следуя за невестой и ее отцом в гостиную. – И одна местная сплетница поведала нам все, что там произошло со всеми теми страшными вещами и последствиями того ужасного пожара.
– А! – воскликнул Павел, садясь с дочерью на диван. – Пожар, который произошел примерно полгода назад. Это было страшно.
– Страшно?! – воскликнула Оля, удивлена такой спокойной реакцией собственного отца. – Да там погибла молодая девушка, моя ровесница, папа! А ты говоришь «страшно»?! Там девочка Зоинька осталась без матери и с изуродованным лицом и с изувеченной душой, и с разбитым сердцем. А ты говоришь «плохо»?! Зоинька даже плакать не может, когда об этом у нее спрашивают. Она ведет себя, будто это не с ней произошла эта страшная трагедия. А ты – «плохо»!
– Олечка, ты исказила мои слова, – стал оправдываться Павел. – Выхватила из контекста. Неправильно меня поняла.
– Все я правильно поняла – все вы, мужики, – черствые и бессердечные! – воскликнув эти слова, она вырвалась Павла и побежала наверх, в свою бывшую комнату, где она жила, пока не покинула родительский дом.
Павел последовал за дочкой. Перепрыгивая через три ступеньки, он мигом уже был в комнате дочери. Девушка сидела на кровати и плакала. Он сел рядом с ней.
– Девочка моя, расскажи своему папе, что тебя так беспокоит, – попросил он ее, обняв за плечи. Она не оттолкнула его. Это было хорошим знаком для него. Поэтому он продолжил выпытывать у нее:
– Ты всегда так делала, пока не покинула дом. Вспомни, как маленькой ты меня обнимала своими маленькими ручонками, прижималась ко мне всем телом, будто только вот этими объятиями я мог развеять все твои страхи и беды.
– И тебе действительно удавалось это сделать, – сказала тихо Оля, прислонившись еще ближе к отцу.
– Ну, что произошло с моей Заинькой? – стал ворковать Павел с дочкой. – Чего она проливает горькие слезы?
Когда папа назвал ее «Заинька», Оля сразу вспомнила, что так нежно называет Коля свою дочь. Это заставило снова ее разрыдаться.
– Папочка, как я могла об этом забыть? – корила себя Оля, рыдая горькими крокодильими слезами, обвиняя себя за то, что забыла о трагедии, которая произошла с девочкой в тот день, когда ей об этом сообщила бабушка Горского. – Я так долго дулась на то, что он меня оскорбил, что с тем всем забыла о самом главном – помочь девочке. Как я могла, папа? Я такой бессердечный человек!
– Ну, что ты доченька! – утешал Павел плачущую дочь, прижимая к себе. – Твое сердце очень хорошее и искреннее.
– Нет, я эгоистка. Меня так захватили собственные обиды, что я совсем обо все остальном забыла. Что со мной такое происходит, папочка? Я в последнее время что-то очень часто стала о самом главном забывать. А ведь Зоинька не может ждать. Ей нужна операция. Срочная, а то она так и останется с обожженным лицом.
– Оленька, девочке обязательно сделают операцию. Я тебе обещаю. Я об этом позабочусь. Не волнуйся ты так, милая моя. Вытри слезы со своего личика, – он стал вытирать пальцами мокрые капли с ее лица.
– Сегодня! Надо уже сегодня, прямо сейчас поехать в клинику! Договориться об операции. Но в какую? Куда надо обращаться? Я абсолютно ничего об этом не знаю, папочка.
– Не волнуйся, Олечка, я обо всем договорюсь. Все сам устрою. У меня есть везде связи.
– А деньги… много надо будет денег… Потому что Коля еще до сих пор не накопил нужную сумму. Господи, какие мы, украинцы, все-таки черствые! И я в том же числе! Ведь такой маленькой зайке можно было бы насобирать денег уже через неделю, например, в Англии, Франции… Даже в той же России люди бы откликнулись на такое горе сразу же! А здесь уже более полугода прошло со времени, когда произошла трагедия. Девочка потеряла маму, родной дом, получила страшную травму, а людям этого оказывается мало!
– Олечка, не расстраивайся ты так, – просил Павел, который от горьких слез и боли дочери уже сам готов был расплакаться каждую секунду.
Еще после того, как Оля вспомнила, что девочка потеряла маму при пожаре и осталась сиротой, Павел сразу вспомнил тот день, когда Бог забрал его жену при родах, оставив его только что родившеюся дочь, Олечку, полу сиротой. Она так и не увидела свою маму ни разу. Ни разу она не почувствовала материнского тепла, материнской улыбки и материнской любви.
– Пап, ты плачешь? – спросила удивленно Оля, когда посмотрела на отца, который стремясь скрыть собственную слабость, стал вытирать собственные слезы, которые скатились против его воли.
– А у кого ты, думаешь, такой плаксой уродилась? – перевел Павел все в шутку, чтобы рассмешить дочь и себя заодно.
39
– Папочка, эти дяди и тети в белых халатах сделают меня красивой? – спрашивала испуганными глазами девочка, лежа на больничной койке.
– Да, моя ласточка! – подбадривал Коля свою маленькую дочь. – Ты только будь смелой, хорошо, мое солнышко?
– Хорошо, – смело отвечала Зоя.
– Ничего не бойся, маленькая, – шептал Коля дочери у самого ее уха, сжимая ее маленькие ручки. – Ты сейчас уснешь, а проснешься уже здоровой, и твои шрамы исчезнут с твоего хорошенького личика и маленьких ручек, как страшный сон.
– Уважаемый папа, пора, – сообщила Коле медсестра, протянутой рукой указывая ему, что время ему покинуть палату. – Операцию назначено ровно на десять. Хирург, который будет оперировать вашу дочь – очень занятой человек. У него все расписано по часам.
– Иду, – ответил Коля спокойным тоном, хотя на самом деле ему хотелось сказать немного об этих так называемых расписанных часах врача, однако сдержал себя. «А если хирург не впишется в отведенное ему по графику время, – бушевал он от возмущения и гнева молча, – то он что оставит мою Зоиньку истекать кровью на операционном столе? Может, передаст скальпель медсестре, чтобы та продолжила операцию вместо него?»
Горский понимал, что врачи действительно очень занятые люди и у них все расписано по часам, иногда даже по минутам, так как сам столько лет учился на медика, поэтому ему ничего злиться на слова медсестры, однако ему почему-то было так неприятно такое слышать о его дочери. Это же решалась ее жизни, а эта медсестра измерила ее дальнейшую судьбу в несколько часов. Так ему казалось.
Коля поцеловал Зою в щечки несколько раз, задержав свое внимание на страшном ожоге, который портил красивое лицо его дочери. Скоро он исчезнет, а вместо этого на ее лице засияет детская улыбка. Выходя, Горский обронил несколько скупых, мужских слез, которые скатились по его щекам. Он вдруг почувствовал, как его правая щека стала печь и болеть, будто он телепатически почувствовал то, что будет чувствовать его дочь после операции, когда будет отходить от наркоза. Он прикоснулся рукой к щеке, затаив дыхание.
В коридоре его ждала бабушка, которая ходила взад-вперед, не находя себе места от волнения. Увидев его, она тут же подошла к внуку.
– Она плакала? – спросила Лида Михайловна, заметив, что Коля плачет. Но тот, правда, как истинный мужчина, пытался спрятать свою слабость, пряча заплаканные глаза.
– Нет, она мужественно держалась, – ответил Горский бабушке, которая дрожащими пальцами вытерла мужские слезы со щек. – Не проронила ни одной слезинки и вообще не скулила и не ныла, что ей страшно и жутко.
– Она у нас смелая, вся в тебя.
– Нет, она такая же мужественная, как и Карина. Она ценой собственной жизни спасла жизнь нашей ласточки.
Такую трогательную беседу прервали слова медсестры, которая внезапно появилась возле них, однако они даже не заметили, как она подкралась внезапно к ним. Или они просто были такими озабоченными собственными чувствами, что не заметили приближения девушки.
– Вы Горский? – спросила она взволнованным голосом, от чего ее волнения сразу же передалось отцу и бабушке маленькой пациентки.
– Да, – кивнул Коля.
– Ваша кровь не подходит для переливания крови вашей дочери, – сообщила она. – Возможно, мать девочки сдаст свою кровь. Преимущественно…
– К сожалению это невозможно сделать, – сухо сказал Коля.
– Почему? – удивилась медсестра, сделав такое выражение лица, по которому он понял, что подумала девушка. – Она, что боится иглы?
Все-таки Коля никак не мог привыкнуть к черному юмору врачей. Как он планирует вжиться в роль врача, когда вообще его не понимает? Вот даже сейчас медсестра, возможно, таким способом пыталась подбодрить печальных родственников пациентки, а Коля воспринял это, как личное оскорбление, и готов был наброситься на бедную женщину с обвинениями в равнодушии и полном отсутствии такта.
– Разве что медицина так далеко зашла, что умеет брать кровь у мертвых?! – тоже пошутил Горский. Возможно, все-таки ему удастся влиться в этот медицинский мир.
Лидия Михайловна только осуждающе посмотрела на внука, однако не упрекнула его ни словом, только глазами дала понять, что так нехорошо с его стороны.
– Мать девочки умерла, – сообщила она. – Может моя кровь подойдет? – спросила старушка.
– Понимаете, для молодого организма не очень хорошо, когда у него вливают кровь людей старше шестидесяти лет, – попыталась медсестра более тактично объяснить причину невозможности такое сделать.
– Понимаю, – спокойно ответила Лидия Михайловна.
– У вашей дочери очень редкая группа крови, – продолжила объяснять медсестра. – Четвертая резус отрицательный. У нас есть небольшой ее запас, однако всегда на всякий экстренный, непредвиденный случай нужно большая ее количество.
– Но ведь вы понимаете, что мою жену не воскресить. Что тогда будем делать? – некрасиво пошутил Коля, сжимая кулаки от гнева, который в нем начал просыпаться от врачебной халатности. – Почему вы в последнюю минуту перед операцией сообщаете о таком? Где я сейчас могу найти четвертую группу крови?! Вы мне скажите, пожалуйста!
– Колинька, не будь таким, – стала успокаивать внука Лидия Михайловна, поглаживая его по руке. – Не наседай на бедную девушку. Это не ее вина.
– А чья тогда? Котором работнику этого медицинского учреждения мне сказать спасибо за то, что моя дочь может умереть на операционном столе только из-за недостатка необходимого количества крови?! – стал кричать Коля на весь коридор.
– Колинька, успокойся, милый, – пыталась угомонить внука летняя женщина.
– У меня четвертая группа крови резус отрицательный, – послышался женский, мелодичный голос со стороны, который Коля сразу узнал. – Куда мне пройти, чтобы сдать кровь?
Горский хотел сказать, чтобы она убиралась вон из своей помощью, однако понял, что как бы ему не хотелось этого признавать, но в эту минуту Невскую послали сами небеса, поэтому он промолчал, только гневно глядя на нежелательную спасительницу его дочери.
– Пройдите за мной, – попросила медсестра Олю, которая на прощание сжала руку Лидии Михайловны, сказав той:
– Все будет хорошо с вашей внучкой. Не волнуйтесь вы так.
– Спасибо тебе, деточка, – прошептала женщина, разрыдавшись горькими слезами счастья. – Тебя сам Бог нам послал, родная.
