Текст книги "Bang-bang"

Автор книги: Мацуо Монро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Моя первая попытка действовать. Первый акт гражданского неповиновения.

Это происходит на очередном сеансе групповой терапии. Такэо обрабатывает новичка. Номер Двенадцать. У Двенадцатого проблемы с лишним весом, заниженная самооценка и слишком развитое супер-эго. Не попади он сюда, у него были бы все шансы как-то справиться со своей депрессией. Но Такэо говорит:

– А зачем вообще жить такому жирному уроду? Это что, приносит кому-то радость? Кто-то счастлив видеть твою заплывшую жиром физиономию? Кто-то благодарен тебе за то, что ты трясешь перед ним своим пузом? Ты эгоист, дружок. Ты думаешь только о себе и плевать хотел на окружающих.

Парень, похожий на разъевшегося бегемота, сопит, опустив голову. Со своего места я вижу, как его зад свисает по бокам пластмассового сидения, вижу его коротко стриженый затылок с толстенными складками кожи, блестящий от пота. Но с каждый вопросом Такэо, эта жирная туша съеживается, будто втягиваясь внутрь себя.

Остальные сидят, погруженные в свои мысли. Их не волнует ничто, кроме собственных проблем. Какое им дело до еще одного неудачника?

Зато Такэо сегодня в ударе. Он говорит и говорит. Глаза светятся любовью и лаской, мягкая отеческая улыбка не сходит с губ. Если выключить звук, можно подумать, что он рассказывает, как прекрасно будет жить в мире, в котором безраздельно царит доброта. Но звук не выключается и я слышу:

– Сам подумай, если твоя жизнь не приносит никому счастья, может, осчастливит твоя смерть? Может, когда ты умрешь, кто-то вздохнет с облегчением?

Вот тут-то я прячу пустую фляжку в карман, встаю и, слегка пошатываясь, выхожу на середину круга. Такэо замолкает и удивленно смотрит на меня. Наконец-то мне удалось его удивить. Хоть немного…

Я обвожу взглядом людей, сидящих передо мной. Они тоже ничего не понимают. Я для них лишь странный молчаливый алкоголик, планомерно напивающийся в углу комнаты. Тихий, незаметный, Никто-сан. Они не слышали моего голоса, не видели толком моего лица.

Теперь они смотрят на меня, как на человека, неожиданно снявшего шапку-невидимку. Только что было пустое место и вдруг из ниоткуда возникает пьяный парень. Чудеса.

Прежде чем Такэо и остальные сообразили, что к чему, я откашливаюсь и говорю:

– Что вы слушаете этого ненормального? Уходите отсюда и никогда не возвращайтесь. Найдите хороших психологов, если уж они вам так нужны…

Я жду, что Такэо сейчас закричит на меня, ударит, вытолкает из комнаты, как-нибудь отреагирует. Но он сидит, поигрывая своими очками и внимательно слушает. Остальные по-прежнему в ступоре. Я продолжаю свою зажигательную речь:

– Расходитесь! Не будьте дураками. Он же вас убивает! Как вы не понимаете? Он никакой не психотерапевт, он самый настоящий псих, еще похуже вас! Вы должны жить.

Мои слова падают в тишину, как булыжники в воду. Все снова начинают рассматривать пол. Такэо покусывает дужку очков и рассеянно глядит по сторонам, будто происходящее не имеет к нему никакого отношения.

– Да что с вами? – не унимаюсь я. – Встаньте и идите отсюда! Идиоты, вы платите деньги за то, чтобы вас убили! Он убийца!

Мне хочется влепить каждому из них пощечину, мне хочется увидеть в их тупых глазах хотя бы искру интереса и понимания, мне хочется орать, брызжа слюной, в каждую сонную морду: спасайся, придурок!

И Такэо начинает хлопать. Очки, зажатые между пальцами качаются, как маятник. Следом за ним, один за другим присоединяются к аплодисментам и остальные. А я стою в центре круга – смешной, беспомощный, пьяный и вдыхаю густой запах кроличьей шерсти.

Медленно, очень медленно я оборачиваюсь к окну. Немигающий глаз Кролика-мясоеда смотрит на меня. Тупо, равнодушно, точно так, как на меня смотрели эти придурки несколько секунд назад. Глаз гипнотизирует, приковывает к полу. Я почти физически ощущаю, как на меня давит огромная тяжесть… Сквозь вату я слышу:

– Сенсей, а кто это?

– Тоже мой клиент. Правда, у него совсем другие проблемы. Ито-сан, сядьте, пожалуйста на место, если вы закончили выступление…

Я делаю над собой нечеловеческое усилие и отворачиваюсь от окна. Кое-как добираюсь до стула и падаю на него. Рубашку можно выжимать, вся мокрая от пота. Сердце колотится так, словно захотело попасть в книгу рекордов Гиннеса. В правый висок вкручивают огромный тупой шуруп.

Вряд ли сейчас меня можно назвать победителем. Кто-то скажет, что я здорово облажался. И я с ним соглашусь.

Мы выходим из унылого серого здания учебного центра. На улице уже темно. На нас наваливается теплый влажный вечер, одуряющий запах ирисов и стрекот цикад.

– Ну, и что это было? – спрашивает Такэо. – Чего ты полез в круг? Думал, все сразу все поймут и побегут за тобой?

Ответить мне нечего. Разве что: «Да, именно так я и думал». Но это будет еще одним подтверждением моей глупости. Стоит ли? По-моему, мне и так уже удалось убедить в своей глупости всех. Только этим я и занимаюсь последнее время. Тоже хобби, наверное. Кто-то делает из бумаги журавликов, кто-то убивает людей, а я выставляю себя дураком.

– Ладно, неважно… Главное, что ты понял – это тоже пустая затея. Но твое упорство мне нравится. Жаль только, не на то оно направлено… Лучше скажи мне, что ты опять увидел в окне?

– Отстань.

– Попробуй проанализировать, в каких случаях ты видишь то, что тебя так пугает. Что их объединяет? События, ощущения, звуки… Найди какое-то сходство, повторяющуюся деталь. Ключ может быть в этом. Поверь мне как профессионалу, такие вещи лучше не запускать. Это тебе не простуда, которая пройдет сама собой. Если проблему не решить, твой сдвиг будет прогрессировать. У тебя в роду не было никого с проблемами в этом плане?

– А у тебя? – сарказм единственное оружие, которое у меня осталось.

– Не переводи разговор на меня. Так ты ничего не добьешься… Я тебе говорю серьезно, с твоими страхами нужно разбираться. Не будешь этого делать – настанет день, когда они тебя убьют. Может быть, не физически, но неизвестно, что хуже.

– Глядя на тебя, действительно думаешь – неизвестно, что хуже.

– Ты грубиян, – спокойно закуривает он. – Подумай, что ты прячешь за своей грубостью?

– Пошел ты.

– А сейчас? Что скрывается за твоим «пошел ты»? Страх? Неуверенность? Чувство вины? Может, эти слова ты мечтал когда-то сказать своему отцу, и теперь посылаешь всех, кто напоминает тебе его? Проанализируй…

– Скажи лучше, о какой революции говорила Муцуми?

– Задавай вопросы себе, а не другим, узнаешь намного больше.

Больше до самого дома он опять не говорит ни слова. Идет и многозначительно молчит. Похоже, ему очень нравится маска гуру.

Ночью, когда я лежу без сна в кромешной тишине, ко мне снова приходит мой Кролик. Я не вижу его, только чувствую запах. Белый диск луны за окном вдруг исчезает, и я понимаю, что его закрывает кроличий глаз. Он всматривается в темноту моей комнаты. Я не вижу его, он не видит меня. Но мы оба чуем присутствие друг друга.

Страх холодной липкой рукой сжимает кишки. Вернее, даже не страх. Отчаяние. Полная безнадега. Внизу спит маньяк, за окном торчит Кролик-мясоед, где-то в городе расхаживают полицейские патрули с ориентировкой на меня в нагрудных карманах форменных рубашек. Мне некуда деваться. Абсолютно. Тупик. Ловушка. Кто меня в нее загнал? Я сам. Бешено улюлюкая и барабаня сучковатой палкой по пустому ведру.

Я лежу в темноте, каждой клеткой ощущая безысходность, и жалею, что не остался тогда в горящем доме. В комнате так тихо, что я слышу, как слеза, скатясь по щеке, падает на подушку. Это глухое «кап» – каким же оно получается тоскливым…

Я постигаю смысл слова «безнадежность».

Я постигаю смысл слова «одиночество».

Я постигаю смысл слова «пустота».

Всхлипывая, как ребенок, я встаю с постели и подхожу к окну. Мои движения замедленны, словно я передвигаюсь под водой. Я не иду, а плыву к черному прямоугольнику окна, за которым меня поджидает Кролик-мясоед.

Я плыву прямо к нему в пасть.

Но страха больше нет. То, что остается за моей спиной, не стоит сожаления. Мне даже не хочется с ним прощаться. Мое прошлое не стоит того, чтобы я боялся будущего. Мое будущее – несколько секунд, которые нужны, чтобы дойти до окна и открыть его. И сейчас даже этого мне кажется много. Наверное, я слишком долго ждал.

Закономерный итог. Предопределенный конец. У меня всегда была альтернатива. Но никогда не было выбора.

Я открываю окно с таким чувством, с каким, наверное, люди нажимают на спусковой крючок пистолета у собственного виска. Или делают шаг в пропасть. Это – миг освобождения.

Вместе с ночным ветром в комнату врывается запах кроличьей шерсти. Глаз никуда не исчезает. Он в пятидесяти сантиметрах от меня. Протяни руку и коснешься гладкой, как стекло, влажной роговицы. Тяжелое веко опускается вниз, и до меня долетают крошечные теплые брызги. Это слезная жидкость. Веко снова ползет наверх. Роговица, смоченная слезой, теперь блестит ярче. Кролик моргнул, думаю я. И жду, когда же он начнет отгрызать мне голову.

Он поворачивается. Передо мной его нос – покрытая шерстью влажная пещера. Она с шумом втягивает в себя воздух. Поток воздуха заставляет меня покачнуться, и я упираюсь рукой в подоконник, чтобы не выпасть из окна.

Ну вот, пробегает по краешку сознания мысль, он тебя унюхал.

Я постигаю смысл слова «обреченность».

Я постигаю смысл слова «ничто».

Я постигаю смысл слова «смерть».

Тварь разевает пасть… и произносит голоском мультяшного кролика:

– Глюк…

Потом эта гора медленно разворачивается и исчезает в темноте. Один гигантский мягкий прыжок – и его нет. Снова привычный вид из окна. Обычная ночная улица.

Я закрываю окно и ложусь в постель. На этот раз сон приходит мгновенно, едва я успеваю уронить голову на подушку.

Наутро у меня готов план, как зацепить Такэо. Я не уверен, что план сработает. Но иного выхода у меня нет. Если все пойдет хуже некуда, я сяду на всю оставшуюся жизнь в тюрьму. При успешном исходе там окажется Такэо. Но наиболее вероятный вариант – я сыграю в ноль. И все же попытаться стоит.

Да, все это не моя ответственность. Все это – не моя проблема. Так скажет любой. Но этот любой не видел глаз ребят, приходящих каждый вечер на эти собрания. В конце концов, не делать в этой жизни ничего плохого – да, здорово. Тебя будут называть хорошим парнем и даже ставить в пример. Но если хочешь быть чем-то стоящим, не делать плохого – мало. Нужно еще сделать и что-то хорошее. Избегать десятка ежедневных маленьких зол – путь в никуда. Если хочешь спастись, откажись от политики невмешательства.

Вопрос об ответственности меня больше не заботит. Я готов спасать заляпанных нефтью пингвинов Фолклендских островов, бороться за запрет выработки лесов Амазонки, защищать права сексуальных меньшинств и работать санитаром в хосписе. Я желаю спасать, чтобы спастись самому. Чем бы ни оказалось в итоге мое спасение.

Все это – проделки кролика. Мне кажется, я понял, что это такое. Вернее, кто он такой… Возможно, я заблуждаюсь. Возможно, не понимаю до конца. Но вся проблема в том, что однозначные и окончательные ответы получить невозможно. Мы обречены идти на ощупь. И единственный способ сделать хоть шаг вперед – выбрать направление наобум и убедить себя, что оно правильное. В мире, где никто ни хрена не понимает и никогда не поймет, не может быть неверных решений. Кто докажет мне, что я не прав? Кто скажет, что правильнее было бы поступить иначе? Любой ответ – лишь одна версия из дециллиона возможных истин.

И во всем виноват кролик. А может, и сам Такэо.

Целый день я занимаюсь тем, что размышляю над своим планом. Пытаюсь сделать его безупречным. Раз за разом прокручиваю его в мозгу, чтобы найти и залатать все дыры, предусмотреть все неожиданности, не забыть о самых мелких деталях. Шлифую его, проверяю, снова шлифую.

После полудня меня прерывает Такэо, который без стука входит в мою комнату:

– Муцуми сказала, что ты еще не выходил. Что-то случилось? Опять твои страхи?

– Нет, – говорю, не вставая с кровати, – все в порядке. Просто хочется выспаться.

– А-а-а, – он подходит к окну и садится на пол.

Движения у него легкие и гибкие. Я бы даже сказал – грациозные. Он голый по пояс, в одних джинсах. Я смотрю на него и понимаю, что если придется с ним драться, шансов у меня немного. Все эти трицепсы, бицепсы, дельтовидные мышцы, косые мышцы – по нему можно изучать анатомию. Каждый бугорок вырисовывается так четко, словно его специально вылепили. При каждом движении все это тренированное мясо приходит в движение. Как будто под кожей у него залита ртуть. А ведь в одежде он кажется совершенно обычным парнем. Не хлюпиком, конечно, но чем-то подобным. Представляю, какая у него хватка.

– Ты, случайно, ничего не задумал? – спрашивает он после минутного молчания. – Вид у тебя какой-то странный…

– Не понимаю, о чем ты.

– Ну, так… Вчера ты уже сделал одну глупость. Я подумал, может, захочешь повторить.

– Не беспокойся, мне не очень нравится выглядеть дураком.

– Ну, смотри. Не хотелось бы принимать какие-то меры по отношению к тебе. Во всяком случае, сейчас.

– Что же такого особенного сейчас происходит?

– Пока ничего. Но вскоре должно. И чтобы все получилось так, как я хочу, ты не должен мне мешать. Даже пытаться не должен. То, что было вчера, конечно, не в счет. Глупость она и есть глупость, на такие вещи я внимания стараюсь не обращать. Но сама тенденция, если, конечно, можно говорить о тенденции, мне не нравится. Успокой меня, скажи, что это досадное недоразумение. Ты просто был пьян и перестал себя контролировать. И больше ничего подобного не будет. Скажи мне это…

– Я был пьян, – отвечаю. – И можешь быть спокоен, такого точно больше не будет.

– Ну, ладно, – кивает он. – Поверю, хотя говоришь ты очень неубедительно.

– Почему же тогда веришь?

– А что мне еще остается? Пытать тебя? Или сразу убить? В этом нет нужды… Пока. Ты нужен мне живым и относительно здоровым. К тому же, за тобой присматривают. Вряд ли у тебя получится выкинуть что-нибудь. Так что лучше я поверю. Или сделаю вид, что поверил. Кстати, как продвигается работа со своим страхом? Надумал что-нибудь интересное? Не хочешь поделиться?

– Ты сказал, что я тебе нужен. Зачем?

– В свое время узнаешь и это. Как насчет сна? Не придумал, зачем он нам нужен?

– Нет. И не собираюсь.

– Зря. Ну, да ладно, время еще есть… И на самом деле, перестань вести себя, как проблемный подросток. Будет лучше для всех.

– Для кого – для всех? Для тебя и твоей чокнутой сестрички?

– Не надо так говорить о ней, – он морщится, как от зубной боли. – Она не чокнутая. Так, небольшие проблемы… Но я надеюсь это исправить. Хотя не зря психологи не работают с близкими людьми. Крайне сложно анализировать собственную сестру. Даже не представляешь, насколько. Сложно и очень больно. Одно дело лечить абсолютно чужих, и совсем другое – осознавать, что твоя родная сестра – шизофреничка. У меня нет никого ближе нее… Знаешь, это похуже, чем заходить в палату к родственнику, больному раком. Иногда ей становится хуже… Она говорит и говорит, говорит и говорит… Такой бред, что становится страшно – а вдруг ей уже ничем не помочь. Попробуй оставаться лишь психологом, когда любимый человек перестает узнавать тебя. Правда, пока это случается редко. Я пытаюсь остановить ржавчину, которая разъедает ее мозг. Порой мне кажется, что я на верном пути… Но когда случается обострение, я начинаю думать, что болезнь прогрессирует. Ночами не сплю…

Он опускает голову. Я смотрю на его макушку и ловлю себя на том, что в данную секунду не чувствую ничего, кроме совершенно нелепого сострадания. Мне приходится вспомнить о тех, кого он довел до самоубийства, вспомнить о Тецуо, вспомнить о Юрико. Я заставляю себя думать обо всем этом, чтобы избавиться от жалости.

Он манипулирует тобой, говорю я себе, просто играет. Так же, как играет с теми, кто приходит к нему за помощью. Не забывай, он враг.

Конечно, он враг.

Но кто сказал, что нельзя жалеть врага?

– Ты опять ушел от ответа, – говорю я как можно холоднее.

– Что? Ах, это… Лучше для многих людей. Если ты думаешь, что я стараюсь только для себя – ты ошибаешься. Можешь смеяться, но я хочу спасти этот никчемный мир. Или, по крайней мере, попытаться это сделать.

– Спасти от чего?

– От гибели, – он встает с пола и подходит к двери.

– Ты точно придурок, – говорю я ему в спину.

Он оборачивается на пороге:

– А как же! Ты можешь вспомнить хоть одного на сто процентов нормального спасителя?

– Ты придурок! – кричу я в закрывающуюся за ним дверь.

Разговор окончен. Вряд ли можно сказать, что я был на высоте.

Глава 14

Моя вторая попытка действовать. Вторая операция по спасению человечества. Еще один рейд в тыл врага. Объект воздействия, он же последняя надежда – полицейский Мураками Дзиро. Иногда, если хочешь одолеть охотника, нужно начать охоту на него самого. Такая блестящая мысль пришла ко мне утром, незадолго до появления в моей комнате революционера Такэо. Да, Мураками Дзиро – это и есть мой потрясающий воображение план. Смелый тактический ход.

Действовать я начинаю, едва Такэо с Юрико скрываются в неизвестном направлении. Муцуми возится в саду, что-то там подстригая, разравнивая, собирая, выдергивая и подметая. В своей ярко-желтой футболке и розовом платке, прикрывающем голову, она сама похожа на прямоходящий цветок-мутант. Я подмигиваю ее спине и выхожу на улицу, осторожно прикрыв за собой калитку.

Все настолько уверены, что я безопасен. Все считают, будто сумели обставить меня ловушками. Конечно, это мне на руку. Но, честно говоря, немного обидно.

Я спускаюсь в метро, перехожу на линию Гиндза-сэн и сажусь в поезд. Очень может быть, это моя последняя поезда в токийском метро. Все когда-нибудь будет в последний раз, успокаиваю я себя. Жаль только, что узнаешь об этом слишком поздно. Например, покупая себе пару ботинок ты не можешь быть уверен, что когда-нибудь еще сядешь на пуфик и с ложечкой в руках будешь ждать, когда тебе принесут выбранную пару новеньких, пахнущих кожей и специальным дезодорантом туфлей. На это мне и намекал Такэо. Та же история с сексом. Неприятно думать, что, может быть, сейчас ты кончил последний раз в жизни. Или там, посещение стоматолога… Да много чего можно придумать. Каждое действие может быть совершено в последний раз. В последний раз помочился, в последний раз почистил зубы, выпил пива, сыграл в патинко – отметьте галочкой нужный вариант. Понятно, что это не мое открытие. Но разве от этого легче? Особенно когда едешь на встречу с полицейским, который жаждет тебя посадить.

На станции Асакуса я выхожу. Теперь придется поплутать. Я опять успел отвыкнуть от людей, от уличной суеты, от машин. Веду себя, как провинциал, впервые попавший в столицу. Налетаю на прохожих, шарахаюсь от гудков автомобилей, раззявив рот, изучаю указатели, испуганно озираюсь по сторонам. Умора. В таком состоянии мне только и отлавливать полицейских. Я вдруг понимаю, что все мои планы – не более чем фантазии маленького мальчика, воображающего себя суперменом.

Но все-таки дом Дзиро я нахожу без приключений. Аккуратненький ухоженный домик с очень красивым садом. Просто, скромно и с отменным вкусом. Примерно в таком доме я когда-то жил и сам. И в пруду плавали карпы кои, а в саду подстригала кусты роз жена в комбинезоне, подчеркивающем округлившийся живот…

Я смотрю на часы. До окончания рабочего дня еще целый час. Плюс дорога домой. Плюс я представления не имею, когда рабочий день заканчивается у полицейских. В итоге, когда появится Дзиро так же неясно, как и то, что я сделаю, когда он появится. Да, у меня просто превосходный план.

Полчаса я трачу на то, чтобы выбрать наблюдательный пункт. На улице, где ничего, кроме жилых домов нет, это сделать непросто. Но в конце концов, я забиваюсь в какую-то грязную щель между заборами, откуда мне виден кусочек дороги и ворота, к которым по идее должна подъехать машина Мураками. В голову приходит мысль, что приехать он может и не один.

– И что ты будешь делать тогда? – бормочу я себе под нос.

Вопрос остается без ответа.

Улица упирается в небольшой пустырь. То ли ожидается строительство нового дома, то ли не так давно снесли старый. А скорее всего, и то, и это. Но пока там ничего, кроме торчащих во все стороны арматуры и покрытого пылью бурьяна, нет. Разговаривать с Дзиро лучше всего там. По крайней мере, я смогу быть уверен, что в случае чего мне будет куда бежать.

Я снова смотрю на часы. Такэо и его сестричка уже наверняка хватились меня. Если я вернусь, встреча будет очень теплой. Но не вернуться я не могу. По двум причинам. Юрико – это первая. Вторая – единственный способ остановить Такэо – быть рядом и выжидать удобный момент. Рано или поздно он совершит ошибку. Рано или поздно я смогу прижать его. Но только в том случае, если буду его тенью. Так что волей-неволей придется как-то подготовить себя к неприятностям и вернуться.

Затея с полицейским все больше кажется мне бестолковой. В общем-то, пока еще не поздно уйти. Вылезти из этой вонючей щели, отряхнуть брюки вымазанные чем-то пахучим и липким, отправиться домой. Я ничего не выиграю, но ничего и не проиграю. Пока еще не поздно оставить все, как есть, и подождать более подходящего момента.

Но ты можешь ждать его всю оставшуюся жизнь, пока этот псих делает свое дело, говорит ответственный парень внутри меня.

И еще он говорит: Если ты уйдешь сейчас, ты будешь уходить и потом. Ты будешь уходить всегда, находя тысячу причин, чтобы сделать это.

И еще: Смотреть на то, как убивают и ничего не делать, это все равно, что убивать самому. Каждая минута твоего бездействия означает очередного повесившегося, вскрывшего вены, отравившегося, выбросившегося из окна. Ты так и будешь наблюдателем?

Заткнись, говорю я этому моралисту. Просто заткнись, а?

Но из щели не вылезаю. Сижу и чувствую, как на меня неотвратимо надвигается какая-то ужасная хрень.

И когда в темноте слышится шорох подъезжающей к дому Мураками машины, когда свет фар на секунду ослепляет меня, забившегося в щель, как таракана, я понимаю, что эта хрень уже накрыла меня с головой.

Я выбегаю из своего убежища и в несколько прыжков оказываюсь перед ниссаном, уже собирающимся въезжать в ворота. Еще сидя в щели я представлял, как подскакиваю к машине, резко рву на себя водительскую дверь и вытаскиваю Дзиро из автомобиля, не давая ему опомниться. Я представлял, как тащу его на пустырь, зажав ему рот. Как по пути объясняю ситуацию, потом обыскиваю, отбираю пистолет и телефон, а потом приступаю к разговору. Так вот я себе все представлял. Но вместо всего этого я стою в свете фар и смотрю, как выпучиваются глаза Дзиро. Он меня не ожидал, да.

Руками я делаю знак. Мол, успокойтесь, я не причиню никакого вреда, мне просто нужно с вами поговорить. Жестам помогаю мимикой. Увидев, что Мураками блокирует двери, я начинаю кривляться еще отчаяннее.

Я подбегаю к закрытому окну со стороны водителя и лепечу:

– Мураками-сан, пожалуйста, не звоните никуда. Мне очень нужно с вами поговорить…

Бездарность. Единственное слово, которое приходит мне на ум, когда я вижу свое отражение в тонированном стекле. Бездарный план и еще более бездарное исполнение.

Я вижу, как он нажимает на кнопки телефона.

«Сделай же что-нибудь!» – вопит кто-то у меня в голове. Проснувшаяся жаба проверят мои кишки на разрыв.

Я бессмысленно дергаю ручку дверцы. Я стучу по стеклу. Я ору:

– Да послушайте же вы меня! Я не убийца! Я хочу помочь вам!

Полицейский, которого я не могу толком разглядеть, не сводя с меня глаз, что-то быстро говорит в маленькую черную трубку. Я вижу, как шевелятся его губы.

– Не будьте вы идиотом! Я ни в чем не виноват!

Дверь дома Дзиро открывается и на пороге появляется женщина в юката. Судя по всему, жена. Она тревожно смотрит в нашу сторону. Из-за нее выныривает девчушка лет пяти в джинсовом комбинезончике и с криком «Папа приехал!» бросается к машине. Мать пытается ее схватить за лямку комбинезона, но не успевает. В этот момент я слышу вой полицейской сирены, а Дзиро, приоткрыв окно кричит дочке:

– Акико, не ходи сюда! Акико беги в дом!

– Акико, стой! – вторит ему женщина, пускаясь вдогонку за девочкой.

– Дзиро, идиот, мне просто нужно с тобой поговорить! – ору я, пытаясь просунуть руку в щель окна.

Вой сирен все ближе. Девочка все ближе. Крики все тревожнее и громче.

Небольшое светопреставление на отдельно взятой улице. Соседям надолго хватит разговоров.

Я вдруг испытываю непреодолимое желание схватить эту девчонку и использовать ее в качестве живого щита. Да, в голову может прийти и такое. Когда тебе светит несколько десятков лет отсидки. Когда ты в панике. Когда все твои замечательные планы по спасению мира терпят крах. Когда ты оказываешься по уши в дерьме. В такие моменты в голову лезет всякое. В том числе и планы захвата заложников.

Кто-то скажет, что подумать об этом мог только подонок. Ну да, пожалуй… Не буду спорить. Возможно, я вовсе не так хорош, как думал о себе. Возможно, мы все не так хороши. Просто не у каждого случается возможность убедиться в этом.

Девочка почти у машины, залитая светом фар. Ее сандалии шлепают по розовым плитам дорожки, ведущей к дому. Следом за ней семенит визжащая жена Дзиро. Сирены надрываются уже в паре кварталов. Дзиро, не переставая орать, распахивает дверцу. Дверца бьет меня по ногам и животу, но я успеваю схватить полицейского за воротник рубашки. И выдергиваю его из машины, как морковку с грядки. Он на удивление легкий, весь какой-то высушенный.

– Папочка! – вопит Акико.

– Дзиро! Акико! – верещит женщина.

– Акико! – кричит Дзиро.

– Успокойтесь! – пытаюсь переорать их я. – Спокойно!

И – поприветствуем нового участника нашего шоу – на улицу с визгом покрышек выворачивает полицейская машина.

О, да! Вот что можно назвать по-настоящему большой удачей. Вот он – момент триумфа, если вас привлекает антисоциальное поведение. Если вы считаете, что закон – это насилие над истинной сущностью человека. Если вам нравится думать, что истинная свобода не терпит никаких ограничений. Ну, или если вы сторонник этологических теорий.

Так вот, если это все ваше, вы назовете моим торжеством момент, когда я стою залитый светом фар, держа за воротник полицейского инспектора, который стоит на четвереньках и протягивает руку к плачущей дочке. По мне пробегают сине-бело-красные огоньки тревожных мигалок, меня слепят фонари в руках полицейских и дальний свет фар их машины. Мне что-то кричат двое парней в синей форме. Мне что-то кричит женщина в юката. Мне что-то кричит Мураками. А я стою, вцепившись в воротник его рубашки и слышу только плач девочки по имени Акико.

– Папочка! – произносит она сквозь слезы. – Папочка…

Через минуту мои запястья холодят наручники. Через две минуты остренький кулак Дзиро врезается мне в правое подребье. Ему плевать на то, что я брат его приятеля. Для него я просто парень, которого разыскивают за двойное убийство. И он просто делает свою работу.

Меня впихивают в прокуренный салон полицейской машины, приложив, якобы случайно, лбом о верхний срез дверцы.

Я думаю лишь о том, что девочка Акико сегодня наверняка будет плохо спать. И папе придется долго рассказывать о том, как он ловит нехороших дядей вроде меня, и как вообще все здорово в этом мире – добро всегда побеждает зло. Ну, или какую-нибудь чушь в этом роде. Что там обычно рассказывают на ночь полицейские своим перепуганным детишкам…

Я сижу в машине рядом с одним из полицейских. От него жутко воняет потом. Второй служитель закона разговаривает о чем-то с Дзиро. Я выглядываю в окно. Акико уже увели в дом. Жаль, что мне не дали извиниться перед ней. Почему-то только этого мне и жаль…

Я постигаю смысл слова «шок».

Я постигаю смысл слова «поражение».

Дзиро нагибается и делает знак, чтобы полицейский опустил окно с моей стороны. Мураками просовывает нос в салон и говорит:

– Ито-сан, приношу извинения за то, что ударил вас. Мне очень жаль, что так вышло. Я должен был сдержаться. До встречи завтра в моем кабинете. Надеюсь, вы ответите на все мои вопросы… А пока отдыхайте. Сами понимаете, эту ночь вам придется провести в камере.

– Я просто хотел поговорить с вами…

– Теперь у вас великолепная возможность сделать это. До завтра, Ито-сан. И еще раз простите мне мою несдержанность.

Стекло ползет вверх, отрезая меня от внешнего мира. Похоже, навсегда. Машина плавно трогается с места и я закрываю глаза.

Я постигаю смысл слова «бесконечность».