Текст книги "Bang-bang"

Автор книги: Мацуо Монро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Я думаю, что отгрызть голову для него теперь будет не так-то просто. Мясная морковка великовата для такой пасти. Одним «хрум!» дело не ограничится. Придется повозиться… А может, он стал вегетарианцем? Я подмигиваю ему, наплевав на то, что подумают мои знакомые психи. В ответ он подмигивает мне. Подмигивает так весело и дружелюбно, что мне вдруг становится легко и спокойно.

Махнув на прощание лапой, мой кролик отлепляется от окна и исчезает в темноте. А я одним коротким движением руки, вооруженной лишь печатью с моей фамилией, ставлю точку в этой нелепой истории.

– Молодец! – говорит Такэо и выхватывает у меня из-под носа бумагу. Пробегает ее глазами и, удовлетворенно кивнув, прячет в задний карман.

– Все в порядке? – спрашивает Муцуми, малюя синюю полоску на ногте.

– Да, сестренка, все в порядке.

– У меня один вопрос, – говорю я, пытаясь сделать невозможное – украсть несколько секунд у вечности. – Помнишь, ты спрашивал меня про то, зачем нам нужен сон? Объясни. Я так и не понял.

– Эволюция, которая сделала нам такой экстраординарный подарок, как физическая смерть, позаботилась о том, чтобы мы получили представление о ней еще при жизни. Она дала нам сон как своеобразную модель того состояния, к которому мы стремимся от рождения. Если ты сталкиваешься со смертью каждую ночь, должен перестать бояться этого состояния, привыкнуть к нему. Это даст тебе возможность сосредоточиться на более важных делах, чем бестолковый страх перед неизбежным концом. Эволюция дала нам смерть, но дала и лекарство против страха перед смертью. Такое вот вывернутое наизнанку милосердие.

– Ага, – чувствую, что те сотни часов, которые я, по теории Такэо, готовился к смерти, прошли впустую. – Очень умно.

Такэо достает пистолет, передергивает затвор и приставляет ствол к моему лбу.

– Счастливо, Котаро, – говорит он. – Если хочешь, можешь сделать это сам. Только без дураков…

– Ой! – вскакивает Муцуми. – Подожди, подожди! А можно я? Я хочу попробовать!

– Ты не против? – спрашивает меня Такэо.

Он большой любитель риторических вопросов. Но я все же отвечаю, хотя мой ответ уже ничто не сможет изменить. Я говорю:

– Валяйте. Дай своей чокнутой сестренке пристрелить меня… А то она уже, наверное, заскучала. Резать чужие картины не так интересно, правда, Муцуми?

– Ты к ней несправедлив… Он начала со своей картины, когда поняла, что настоящая смерть выглядит гораздо величественнее, чем ее малюют всякие бездари. – Он протягивает пистолет Муцуми: – Держи, сестренка. Приставь ко лбу и нажми вот сюда…

– Не делай из меня дуру, Такэо. Я сама прекрасно все знаю.

Говорят, за мгновение до смерти человек вспоминает свою жизнь. Байки. Мне в лоб упирается прохладный, пахнущий оружейной смазкой ствол Sigma 40 P. А я смотрю на палец, лежащий на спусковом крючке. Мне приходится скосить глаза. Палец слишком близко. Сине-зелено-красный ноготь. Маникюр в стиле nail-art. Я смотрю на ноготь и думаю, что такие цвета могла выбрать только полная дура.

Железо давит на ту точку, где у просветленных парней обычно рисуют третий глаз. Через секунду мои мозги окажутся на стене. А мне не дает покоя ее лак для ногтей.

Может быть, воспоминания придут позже. Когда ее палец приведет в действие ударно-спусковой механизм пистолета.

Боек бьет по капсюлю, порох воспламеняется, выталкивает из гильзы пулю со стальным сердечником, та проходит по каналу ствола, крутнувшись вокруг своей оси, и, как буравчик, вкручивается в череп.

Возможно, в этот миг я и вспомню свою жизнь…

– Бэнг-бэнг – говорит она.

При выстреле в упор на коже остаются следы пороха. Во лбу у меня будет аккуратная дырка, а по краям – обожженная пороховыми газами кожа. На стене – красно-серая клякса с белыми осколками кости… Тоже своеобразный nail-art.

– Как тебе это понравится? – спрашивает она.

Это мой коан.

Те, у кого открылся третий глаз, сидят на цветке лотоса… Почему бы нет? Не исключено, что все мы в момент смерти становимся просветленными. Нет никого, кто бы это опроверг.

– Меня ждет цветок лотоса, – говорю я.

Бэнг-бэнг…

Красивое, почти безупречное лицо Муцуми, которое я ненавидел с момента нашего знакомства, вдруг превращается в огромный ярко-красный цветок. Так распускается бутон на ускоренной съемке.

По моим щекам стекает что-то теплое. А Судзуки Муцуми с пурпурным цветком-мутантом вместо головы оседает на пол. В звенящей тишине раздается тяжелый глухой звук падающего тела.

В проеме двери стоит девушка по имени Кобаяси Юрико, сжимая в руке пистолет Glock 26, тот самый, из которого господин Рэй пустил себе пулю в лоб. Ствол пистолета, смотрящий в мою сторону, немного подрагивает.

Краем глаза я замечаю слева какое-то движение, и ствол пистолет мгновенно перемещается в ту сторону. Такэо замирает растопырив руки, как футбольный вратарь. Лицо у него донельзя растерянное. Ну да, одно дело – бить человека и совсем другое – бросаться с голыми руками на пистолет, из которого только что разнесли голову твоей сестре. Даже ветеран спецподразделения на какое-то время растеряется.

Вот чувство, которое я испытываю в первый миг своей новой жизни, – злорадство. Можно сказать, мстительная радость. Можно сказать, злобное пьянящее торжество. Посмотрим, как ты выкрутишься, мой дорогой псих.

– Юри-тян, что ты наделала? – говорит он.

Я хочу крикнуть ей, чтобы она не слушала его, чтобы просто выстрелила ему в башку… И черт с ними, с ответами на мои вопросы. Пусть я умру, так ничего и не поняв, но умру не в этой убогой комнатушке от руки какого-то свихнувшегося придурка.

Я хочу крикнуть, чтобы она стреляла немедленно, иначе он прикончит и ее тоже. И плевать на то, что у этой истории получится такой скомканный конец… Я хочу крикнуть, но не могу даже вздохнуть.

Просто сижу с открытым ртом и таращу глаза на пистолет в руке Юрико, который почему-то не стреляет.

– Зачем? Юрико, ответь мне, зачем?

Пока Такэо не двигается с места. Но я уже вижу, что он приходит в себя. Еще минута – и он начнет действовать. И тогда у нас не будет никаких шансов.

«Смит и Вессон», из которого меня должна была убить Муцуми, по-прежнему зажат в ее руке. В бледной, ставшей вдруг полупрозрачной руке, будто вылепленной из воска. И даже тщательно сделанный маникюр уже не в состоянии сделать руку более привлекательной. Наоборот, создается впечатление, что какой-то шутник прилепил на кукольные пальцы непомерно большие и яркие кусочки пластмассы, пытаясь придать им большее сходство с человеческими, но добился противоположного эффекта. Именно из-за этих ногтей рука кажется еще более неестественной. Она не похожа даже на руку трупа.

Эй, говорю я себе, очнись! При чем здесь ногти Муцуми? Тебе нужен ее пистолет. Просто нагнись и вытащи его из этих жутких пальцев. И тогда, возможно, ваши шансы с Такэо уравняются.

Дельный совет. Но как и любой другой совет, он хорош для того, кто его дал. То есть для крошечной части моего сознания, которая может только отстраненно наблюдать за ситуацией и истерично вопить. Часть мозга, способная отдать команду телу, все еще в отключке.

– Юри-тян, успокойся и отдай мне пистолет, – говорит Такэо.

Так в фильмах полицейские разговаривают с неуравновешенными подростками или женщинами, находящимися в шоке, когда у них в руках оружие, готовое выстрелить. Таким же тоном говорят со стоящими на краю крыши отчаявшимися девчонками, типа: «Постой, тебе есть для чего жить».

– Юрико, все будет хорошо, только опусти пистолет, – повторяет Такэо.

«Да сделай же ты что-нибудь!» – вопит кусочек моего сознания. Такэо делает небольшой шажок к Юрико.

– Вспомни все, о чем мы говорили, Юри-тян, – бубнит он, – просто вспомни. Я не сержусь на тебя из-за Муцуми, честное слово. Просто отдай мне пистолет, и мы уедем отсюда… Вместе. Ты и я. Мы скоро станем богатыми и сможем продолжить наше дело…

Еще полшага. Между ними остается не больше двух метров. Вот-вот он бросится вперед, и все будет кончено. Я подаюсь вперед, я открываю рот, я заставляю разжаться пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в стул… Но все это происходит настолько медленно, что Такэо успевает сократить расстояние еще на двадцать сантиметров.

Вот сейчас…

– Такэо, – вдруг говорит Юрико с совершенно неуместной иронией. – Такэо, почему ты думаешь, что с тобой будет все, как в кино?

И ее голос, напоминающий позвякивание льдинок в бокале, наполненном очень дорогим виски, окончательно приводит меня в кондицию. Я вырываю пистолет из скрюченных пальцев мертвой женщины по имени Судзуки Муцуми и встаю, держа его так, чтобы ствол смотрел прямо в затылок Такэо.

– Эй, – сиплю я. – Обернись, Такэо. Как ты там говорил? Хеппи-энда не будет? Ты был абсолютно прав…

Первый выстрел отбрасывает Такэо обратно к стене. Второй – заставляет подпрыгнуть и судорожно взмахнуть руками. Третий – прижать руки к животу и сползти по стене на пол, оставляя за собой на обоях широкую красную полосу.

Из-за стола, разделяющего нас, я вижу только его ноги, обутые в черные с синими полосками кроссовки Nike. Ноги совершают замысловатые движения, будто Такэо лежа танцует джигу. Танец продолжается недолго – минуту или чуть больше. Мы с Юрико не отрываем глаз от этих ног. Одна из них задевает стоящий рядом стул и тот с грохотом опрокидывается.

Губы Юрико мелко подрагивают, будто она собирается расплакаться. А я стою, сжимая рифленую рукоять пистолета и чувствую, что сейчас самое время сказать ей что-нибудь ободряющее. Только вот что? Что я могу сказать сейчас, стоя в комнате, пропахшей пороховыми газами, кроличьей шерстью, свежей кровью, мозгами и, кажется, дерьмом? Что я могу сказать девушке с пистолетом в руке, девушке с испачканным чужой кровью лицом, девушке, равнодушно следящей за агонией человека, которого она называла учителем и которого я только что убил…

Но я все-таки нахожу слова. Стараясь говорить твердо, я задаю вопрос, который принято задавать в американских фильмах. Я спрашиваю:

– Ты в порядке?

Она молча достает свободной рукой сигарету из кармана куртки и закуривает.

– Я-то в порядке, – говорит она, выдыхая дым. – А ты как?

– На тебе кровь…

Она проводит по лицу тыльной стороной кисти, в которой зажат Glock.

– Это не моя.

Я смотрю на Муцуми, лежащую у моих ног. Под тем, что раньше было ее головой, – лужа темно-красной крови с серыми, влажно поблескивающими в свете электрической лампочки, сгустками. Машинально я отодвигаюсь от этой лужи. Вот так должен был выглядеть я. По задумке этих психов.

– Вот сволочь, – говорит Юрико, глядя на замершего Такэо. – Скотина.

Я не нахожу ничего лучше, чем спросить:

– Почему?

– Когда ты понял, что он киллер?

– Минут двадцать назад.

– Тогда все понятно… Мне казалось, что ты догадался, еще когда мы были у Рэя.

– Да как-то не до того было…

– Ладно. Я сама тоже не сразу поняла. Думала, все, что он говорит, – всерьез. Мне нравились его идеи… Было в них что-то подлинное. Настоящее, а не та чушь, которую слышишь отовсюду – любите друг друга, уважайте друг друга… Может быть, идеи Такэо и были тем мутировавшим вирусом, который, в конце концов, уничтожил бы человечество? Не о том ли мы с тобой мечтали? Если бы все пошло так и дальше, настал бы момент, когда последний из людей пустил бы себе пулю в лоб… И тогда мы смогли бы посмотреть на мертвые города… А потом, когда нам надоело бы слушать завывание ветра в выбитых стеклах домов, мы начали бы все сначала. Исправили все ошибки…

Я пытаюсь убедить себя, что глаза Юрико блестят не из-за слез.

– Но все кончилось…

Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать боль и тоску в ее голосе.

– Он предал собственную идею. Наверное, всегда и был предателем, просто я не замечала. Не хотела замечать. За то время, что я его знала, он выполнил шесть контрактов.

– Доводил до самоубийства?

– Ага.

– Отличный способ.

– Ну, да. Кем-кем, а дураком он не был… Предатель! – она зло пинает тряпичную ногу Такэо.

Потом тушит окурок о стену и бросает его в угол:

– Ладно. Надо убираться отсюда.

– Куда?

– Не знаю… Куда-нибудь. Ты ведь почти богач…

– Вряд ли. Меня разыскивает полиция.

Она пожимает плечами. Конечно. Мои проблемы.

– На самом деле, рано или поздно это произошло бы, – задумчиво говорит она. – У Муцуми совсем крыша съехала от «колес». Сука! Все время домогалась меня… В туалет спокойно сходить не давала. Сука… Самое смешное, что ей я тоже верила… Я, как дура, верила всем. Тебе, Такэо, Муцуми… Считала вас своей семьей. Вы мне казались такими значительными, такими умными и сильными. Дура, что и говорить. Сумасшедшая, слюнтяй и наемный убийца – хороши учителя!

Слюнтяй – это я.

Сердце Юрико тоже разбито. Я понимаю, что она чувствует, и на «слюнтяя» не обижаюсь.

– Что ты будешь делать теперь? – спрашиваю, чтобы хоть что-то спросить.

Она, поигрывая пистолетом, прохаживается по комнате, старясь не ступить в кровавые лужи. Крови натекло порядочно.

– Не знаю. Домой не вернусь, точно. Придумаю что-нибудь… Дом Муцуми сейчас пустует, поживу пока там. Если хочешь, можем жить там вместе. Когда ты окончательно сопьешься и умрешь, я тебя похороню.

– Спасибо.

– Да ладно, шутка… Давай-ка выбираться отсюда. Поговорим в машине.

Она нагибается над Такэо, и какой-то предмет перекочевывает из его кармана в ее. Потом еще один. Потом еще…

– Иди, заводи машину, – она бросает мне ключи.

– А ты что будешь делать?

Я двумя пальцами вытаскиваю связку ключей из мешанины крови и мозгов.

– У тебя осталось виски?

– Есть в машине бутылка. А что?

– Неси… Хотя… Сначала посмотри, есть ли там канистра с бензином. Если есть, лучше неси ее. – говорит она.

То, что собирается сделать Юрико, называется поджог. Бензина я не нахожу, приношу бутылку виски. Она объясняет, что на самом деле крепкие алкогольные напитки горят вовсе не так весело, как показывают в фильмах. Поэтому в первую очередь нужно как следует полить какую-нибудь мягкую мебель, но ни в коем случае не пол или шторы. Пол и шторы годятся только в том случае, если у тебя много бензина. Или керосина. Или какой-нибудь другой горючей жидкости. А так это напрасная трата времени, сил и виски.

– А лучше всего, – говорит она, поливая матрас и какие-то брошенные в кучу тряпки в шкафу, – самодельный напалм. Если есть такая штука, можно спалить все, что угодно. Или коктейль Молотова…

– Ты специалистка в этом деле.

– У всех свои достижения, – она пожимает плечами.

И я понимаю, что она дважды перешла тонкую линию, за которой человек становится либо психом, либо бодхисатвой. Вернее, перешла две разные линии. Первую – когда собиралась убить себя. Вторую – когда убила Муцуми.

Теперь альтернатива есть и у нее. О возможности выбора не хочется даже вспоминать.

Остатки виски достаются Такэо.

– Интересно, а зачем ему нужны были группы? Ну, те люди, которые ему не платили… Акихико, например, и другие, которых ты знала?

– Не знаю, – она достает зажигалку, – Мне кажется, что кое в чем Такэо был прав. Ответы порождают только новые вопросы. И, в конце концов, заводят в тупик… Тебе так хочется оказаться в тупике? Главное ты знаешь – плохой парень мертв. Почему он так поступал, что именно он делал – мы с тобой никогда не узнаем. Раз нет объяснения нашей судьбе, пусть не будет объяснения и для него. Он ведь не особенный, верно?

– В общем, да.

С минуту мы молчим, думая каждый о своем. Это – минута молчания. Это – прощание с тем, что навсегда останется тайной.

– Прощайте, придурки, – наконец произносит Юрико и чиркает зажигалкой.

Я выхожу на улицу, сажусь в субару и поворачиваю ключ в замке зажигания. Мне вовсе не хочется видеть, как кремируют покойников. Хватит с меня убийств, мозгов, крови, пожаров. От таких вещей быстро устаешь. Если ты не псих и не бодхисатва.

Из дома выходит Юрико. В крови и копоти, с пистолетом в руке, на фоне языков пламени. Очень живописно…

– Тебе надо умыться, – говорю я, когда она садится рядом, распространяя по салону запах гари.

– Поехали.

Пока я рулю по городу, она молча смотрит в окно и курит одну сигарету за другой.

– Чем ты думаешь заняться? – спрашивает Юрико, глядя на дорогу.

А действительно – чем? Будущее – это иллюзия. Так же, как и прошлое… А если вдуматься, то и так же, как настоящее. Но одно я теперь знаю точно: для того, чтобы быть счастливым, мало не делать всякой мелкой дряни. Чтобы быть спасенным, отрицания недостаточно.

Дорога убегает все дальше, к сереющему горизонту, откуда скоро покажется солнце, а я думаю, что секрет перемирия с самим собой состоит в том, чтобы делать что-то хорошее вместо того, чтобы просто не делать плохого. Хотя бы немного. Одно крошечное хорошее дело вместо десяти неделаний какой-нибудь маленькой гадости.

Невзирая на то, что это никак не отзовется в вечности.

И еще я думаю о том, что мы имеем власть над своим прошлым. И что оно не должно определять наше будущее. А для этого нужно просто закрыть все счета.

– Навещу своего брата, – говорю я. – Просто заеду в гости к говнюку.

Я вношу поправку в свои выводы: иногда для того чтобы быть заключить перемирие с собой, нужно сделать и какое-нибудь дерьмо.

«Справедливость» – не совсем подходящее слово. Но «возмездие» нравится мне еще меньше.

– А что будешь делать ты, Юрико?

– Называй меня Юри, – отвечает она и надолго замолкает.

После всего того, что случилось с нами, мне сложно представить ее счастливой матерью и женой. Я не телепат, но догадываюсь, о чем она сейчас думает. И понятия не имею, какой ответ будет правильным. Если вспомнить мое недавнее прозрение – все, что она сделает, будет равноценным перед лицом бесконечности. Поэтому ничего ей не говорю. Просто веду машину на восток.

Ответ приходит сам собой.

У нее в кармане пищит телефон. Тот самый сигнал SOS, от которого я буду вздрагивать до конца своих дней. Юрико подносит черную коробочку NEC к уху и долго, невыносимо долго слушает чей-то призыв о помощи.

Наконец глубоко вздыхает и говорит:

– Наша жизнь трагична… Эта история не может закончиться хорошо. Просто прими это. Ты не особенный, и нечего распускать сопли. Мы все потерпевшие. Так что за сочувствием тебе придется встать в очень длинную очередь. Если хочешь, убей себя. Но подумай о том, что, потеряв надежду, ты обрел нечто большее.

Так говорит Юри и выбрасывает телефон в открытое окно.

– Поехали к твоему брату, – говорит она.

И я постигаю смысл слова «начало».