Текст книги "Загадка Фестского диска и змеепоклонники"

Автор книги: Мачей Кучиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Миктлан был обширной сферой, отнюдь не ограниченной одними только подземельями. Он находился всюду, где неживая материя» органически входит в живую субстанцию. Одним словом, Миктлан окружал всю биомассу планеты: мертвая материя «притаилась» сразу же за оболочками клеток. Река драгоценной Живой Воды текла в русле Миктлана. Она постоянно пополнялась за счет него, обновляла свои запасы, перерабатывая его неживое вещество в свое. Но Миктлан проникал также и «внутрь» живого: ведь питающие клетки соединения, до того как живая субстанция использует их, тоже были неживой материей.

Поразительно, насколько это видение границы между мертвым и живым в кодексах миштеков было близко взглядам современного биолога Кинастовского, который писал:

«Трудно установить какую-то непроницаемую границу между материей живой и средой, поскольку живая материя функционирует как открытая система, постоянно находящаяся в материально-энергетическом обмене с окружающим миром».

Добывая ему материю, Миктлантекутли и его подданные, скелеты, копошились в Омейокане среди «тех, кто без тела» – «шнуров» и «полосчатых лент»: ведь это из них возникает каждый организм на Земле, они растят его тела. Можно сказать, в каждом человеке в виде его собственного скелета сидит один из «соавторов» жизни – Миктлантекутли.

Творческую роль этого бога прекрасно выражают два изображения. Один – из кодекса Виндобоненси. Это – череп с раскрытыми челюстями, из которых истекает струя живой воды. Это так выразительно дает понять то, что источником живой субстанции является мертвая материя: химические элементы, газы и жидкости, камни, песок, которые лишены свойств, присущих органической жизни. Тут глубокая, философская мысль о непрерывности и единстве природных явлений. Сущностью мертвого и живого в мире является одно и то же, только на разных уровнях организованности. И только уровень имеет значение при решении вопроса о принадлежности к той или другой сфере.

Второе изображение – ацтекский барельеф, на котором череп испускал из себя знак атль-тлачинолли (живая вода– сгорание), что относится к нашей теме, поясняя, каким образом неживая материя преобразуется в жизнь.

Тут и лента со знаками хромосом, и ожерелье драгоценных камней, и сам камень, нагреваемый пламенем – преобразованным в огонь материи.

Наряду со столь неожиданной ролью в жизни Миктлантекутли выполнял еще одну, как будто более свойственную ему роль – Господина Смерти, отнимающего у всего живого жизнь. С одной стороны, он позволял Живой Воде течь, а с другой – приводил к тому, что отдельные ее струи, всплески непрестанно гибли, умирали, распадались и возвращали свое Миктлану. Этими мгновенными всплесками потока бытия были организмы. Достигнув высокого уровня органического развития, они естественно распадались. Господин Мертвых не уничтожал их материю, он не обладал такой возможностью, силой – он только разрушал преходящие органические системы – тела растений, Животных, людей – то, что было миром объектов, созданных другими богами: лица-маски, руки, лапы, крылья, листья, волосы, корни… Он распылял эти временные структуры, забирал однажды подаренную жизни материю, чтобы вскоре опять «запустить ее в производство» – в жизнь.

Эта двойственность бога – два направления его действия – выражала представление древних мексиканцев о процессе жизни. Биоморфология Древней Мексики, как и современная наука, исходила из идеи неустанного течения, обмена материей и энергией между различными уровнями развития материи. Пожалуй, наиболее ясным и ярким графическим выражением этой идеи является давно известное изображение из кодекса Борджиа, где Миктлантекутли и Кецалькоатль стоят, отвернувшись друг от друга, но соприкасаясь спинами (см. фото 9).

К сожалению, широкая известность этого удивительного изображения не привела, как я убедился, к полному его пониманию, что, конечно, удивительно. Но как было его понять, не отбрасывая мистического плана и не ища объяснений в природе?..

Даже обыкновенно весьма проницательная в своих комментариях Лоретта Сежурне не видит здесь всей глубины символики, когда пишет:

«Кодекс Борджиа показывает его [Кецалькоатля] в роли чудотворца, изобразив в паре со скелетом, который он наполняет жизнью. Результатом волшебной операции является сердце, которое выглядывает из-за обнаженных ребер».

Да, биохимия – волшебство. Но не об этом здесь речь, что очевидно при толковании рисунков с этими богами на других страницах кодекса. Ближе к истине был предшественник Сежурне, блестящий эрудит Зелер, но и он остался во властистереотипа: «Они представляют два аспекта существования, жизнь и смерть». Тут он мало что объяснил, но далее развил свою мысль: «Я думаю, что в таком представлении жизни и смерти следует усматривать прежде всего божественную потенцию, овеществлением которой была жизнь, либо смерть, умирание и воскрешение».

Я и не сомневался, что создатели кодекса вложили в этот рисунок не столь избитый, вульгаризованный смысл. Были все основания считать, что речь здесь идет не столько о рождении и смерти, сколько о попытке выразить мысль о том, что мир неживой и живой образуют единое целое, что эти миры являются двумя составляющими одной и той же исходной субстанции, двумя принимаемыми ею формами.

Здесь следует заметить: если я хотел, чтобы мое толкование не только соответствовало рисунку, но и чтобы под ним мог подписаться любой биолог, требовалось выяснить некий особый аспект жизни. Жизнь не переходит в смерть, и смерть не переходит в жизнь. Омейокан не впадает в Миктлан, как и Миктлан не впадает в Омейокан. Протекает по этим двум сферам и связывает их одна и та же созидающая их материя.

По сути, само возникновение жизни на Земле было событием, которое произошло только один раз, около четырех миллиардов лет назад, и с тех пор больше не повторялось! Единожды возникшие репликаторы, именуемые генами, дошли до наших дней. Они совершенствуются, приспосабливаются, но по-прежнему остаются потомками тех, которые возникли единожды в незапамятные времена. Они по-прежнему созидают и обновляют древнейшую живую субстанцию, обеспечивают возрастание ее массы, черпая для этого материю и энергию из неоживленного мира, возвращая ему продукты своего распада и отбирая их для нового использования. Одним словом, биомасса есть нечто постоянное и – независимо от условий обмена – обособленное. Она – живая капля на мертвой коре Земли. Для древних мексиканцев она была Омейоканом, опирающимся на ложе Миктлана, или Кецалькоатлем, упирающимся спиной в спину Миктлантекутли.

Граница между живым и неживым, обозначенная в природе пленкою – а формы внеклеточной субстанции нам неизвестны, – преодолима для материи и энергии. Проникая внутрь клеток, они включаются в процесс развития жизни и обретают свойства, присущие жизни. Будучи удалены за пределы клетки, они теряют эти свойства, снова становятся мертвыми. Внутри неживой материи – хотя один раз это все же случилось – жизнь на Земле не возникает. Поэтому Кецалькоатль не мог оживить скелет иначе, как только приняв его в себя. – И единственно возможная форма «воскрешения» есть частичное возвращение отмершей и уже неорганической материи в живые организмы.

Понимая это, создатель рисунка в двух мистических фигурах показал Жизнь и Смерть, снабдив их тем единственным, что их объединяет, – генами: только они до сих пор позволяли неживой материи в определенном химическом состоянии переходить в живое.

И у Кецалькоатля и у Миктлантекутли бедра украшены удваивающимися лентами, которые помечены узкой и широкой полосками, и то же – на жезлах, которые держат боги.

Боги срослись спинами, как сиамские близнецы, поскольку один другому органически необходимы. Мертвый может частично жить только в теле живого. Живой не может жить, если не питается частично веществом мертвого. Оба произошли от одной материи – вещества, перетекающего в обе стороны: по сторону смерти оно рассеянно, по сторону жизни – соединено в недолговечное существо, хрупкую структуру, которая быстро рассыпается и снова опадает в Миктлан…

Я считал, что все, что мне до сих пор удалось прочесть в древних рисованных книгах, должно здорово помочь пониманию пока неясной символики других памятников Мексики. Поэтому я не мог воспротивиться искушению приступить к толкованию одной из известнейших ацтекских каменных скульптур того времени (см. фото 10): Матери Богов и Людей, – Госпожи Звезд и Луны – богини

КОАТЛИКЕ,

одетой в юбочку из змей… Она производит на нынешнего зрителя тяжелое впечатление. Я убедился в этом, наблюдая в Национальном музее в Мехико, с каким изумлением, беспокойством, неприязнью и даже отвращением взирают на эту скульптуру пришельцы из разных стран мира, как они пытаются понять, зачем и почему столь нравственно прекрасное – мать и богиня – представлено скопищем конвульсивно извивающихся змей, клыков, когтей, черепов; как спустя несколько мгновений, неприятно пораженные, они бредут дальше.

Да, это изображение и невозможно понять, если не проникнуться мировоззрениями древних мексиканцев, их видением явлений жизни. Более того, даже и это проникновение, как мне показалось, все равно не дает полного понимания этого произведения до тех пор, пока ты остаешься в кругу мистических представлений науатль, в сфере его философии и поэзии, доктрины военной, космической жертвы и прочего. Потому-то в отличном толковании скульптуры Хустино Фернандеса, обширном, глубоком, заслуживающем доверия, недостает тем не менее последнего слова. Я считал, что у меня есть основания так говорить после всех, какие только я сумел обнаружить, указаний на биологическое значение змееобразных богов с их ленточным, полосчатым, информационным содержанием.

Недоразумением, казалось мне, были попытки видеть в этой фигуре, много веков назад созданной из огромного камня неведомым творческим гением, женское тело. Правда, ее общий вид был антропоморфным, но такою ее создали лишь для того, чтобы дать понять: здесь отражены те явления, крайним и наиболее сложным следствием которых является человек. Поэтому ошибались те, кто утверждал, что Коатлике якобы лишены головы, а вместо нее на плечах у богини две змеи, при этом обосновывали свою точку зрения ссылками на сообщения мифов и древний ритуал декапитации – обезглавливании. Ничего подобного! У этой Коатлике никогда не было головы, так же, как никогда не было шеи, рук, ног, груди и живота. Она собрание знаков, которые можно было сочетать и по-иному. Ее единственной, истинной головой, о которой имело смысл говорить, были две змеиные пасти, которые благодаря тонкому искусству скульптора можно было принять за одну огромную морду, если смотреть на нее как на анфас, или две морды. Столкнувшиеся носами и пастями, – профиль.

Эти две змеи, явленные из Омейокана, Мест Двойственности, являются его генетической мудростью, записанной в их телах, а благодаря удвоению – способом передачи этой информации будущим поколениям. Ничто более, а только бивалентная хромосома с ее памятью, уходящей к истокам жизни, не заслуживает того, чтобы покоиться на том месте, где у людей голова.

Почти всю поверхность скульптуры покрывают знаки драгоценных камней – клеток, содержание которых и есть Омейокан, живая субстанция в ее простейшей форме, принимающей потом вид растений, животных, людей. «Материнскую» по отношению к этим формам роль змей и драгоценных камней демонстрирует пектораль (драгоценный нагрудник) в виде женской груди. Ее обрамляют два сердца и четыре ладони: ведь в Омейокане происходит удвоение тела ради сотворения другого. Ладони расположены так, что как бы одна является отражением другой, и это дает понять, что НОВОЕ ТЕЛО возникает по образцу СТАРОГО, что ЖИЗНЬ порождает такую же ЖИЗНЬ, что для ее непрерывности великое значение имеет ОБРАЗЕЦ. О том же говорят раздвоенные ленты или палочки хромосом по бокам скульптуры.

Над ними – две ягуарьи лапы. Ягуар был для древних мексиканцев тем творением на Земле, которое воплощало собой все существующие и ведущие борьбу за существование организмы. В нем были Омейокан и драгоценные камни.

Череп с пустыми глазницами в самом центре скульптуры привносит в нее тему Миктлана – той сферы, которая поставляет неживую материю для развития живых организмов, отбирает у них жизнь, чтобы материю их тел снова включить в кругооборот жизни, из которого выходит и в который неизбежно возвращается любая, даже предельно сложная, наделенная сознанием, органическая структура.

Из-под этого черепа свисают два связанных между собой змея: в Миктлане они благодаря своей способности образовывать копии передают информацию о том, что происходит с мертвой материей, прежде чем она станет живой.

Ниже – уже клубок змей вместо богининой «юбки». Их так много потому, что на Земле их несметное множество: они живут в каждом существе, от одноклеточного до самого сложного, в каждой из неисчислимых клеток, и они вечно Необходимое, скрытое от глаз, вечно копошащееся, пребывающее в неустанном повседневном труде племя, без которого невозможна жизнь.

Коатлике стоит, крепко упираясь орлиными когтями в землю, ибо составляющие процессы и образования есть не что иное, как результат достигающей планеты энергии Солнца и Вселенной, с которой связан Орел. Перед нами как бы нисхождение богов в их тождестве с космосом. Между могучими когтями великой птицы – маленькая лапка Ягуара. Он ступал только по земле и был созданием земным, слабым и смертным: таким сотворил его Орел.

И наконец, маленькое, почти незаметное добавление к Орлиной лапе: отрезок малиналли, скрученного шнура – знак биохимической подоплеки, превращения Орла в Ягуара, союза Неба и Земли.

Сколько каменных символов, и каждый оброс еще множеством значений, которые я все пытаюсь понять. О Коатлике сказано, что она являет собою «человеческую, полную драматического напряжения фигуру». Не думаю, что это так. Во всяком случае, она не для современного «потребителя» искусства. Когда-то, возможно, она и могла быть такою для ацтеков, но и тогда, считал я, сквозь ее «человеческое» обличье проглядывало то, что сокрыто, невидимо глазу, чего не охватывает сознание; что, будучи не только человеческим, таится во всех телах, под кожей: иная реальность, лежащая в основе всего живого. Это – иная, «темная» сторона человека. Поэтому столь необычным было драматическое напряжение, эманируемое скульптурой, справедливо считающейся вершиной в наследии, оставленном человечеству ацтеками.

Я считал, что для завершения моего опыта по изучению биологического знания древних жрецов недостает совсем малого. Оставалась лишь темная, закрытая для меня зона, лежащая где-то у основы Миктлана, связывающая человека и жизнь вообще с космосом. Ключом к ней должны были стать

СПИРАЛЬ И КАМЕНЬ

Во время скитаний не только по Мексике, но и по Перу, Соединенным Штатам, Африке, Индии или Непалу я не раз встречал этот знак, высеченный на скалах и камнях, обыкновенно заросших высокой травой, в стороне от излюбленных туристами руин. Когда я в какой-нибудь забытой Богом деревушке, укрывшейся в каменном ущелье, спрашивал, нет ли в округе наскальных рисунков или рельефов, меня вели сквозь душные заросли, срубали мачете одичавшую агаву или колючую ветку, и мне открывалось несколько разбросанных известняковых плит или ниша в скале. Так вот среди полустершихся от времени изображений я почти всегда находил спираль. Я знал, что этот чрезвычайно распространенный в мире знак, – его можно увидеть в горах, пустынях и по берегам морей, на самых древних стенах многих стран, от Индии до Перу – считается символом «жизненной силы». «Жизненная сила развивается по спирали» – так говорят древнейшие источники. Я не очень-то задумывался над этими словами до тех пор, пока, корпя над миштекскими кодексами, не понял, что, не вникнув в суть этого символа, не прочту до конца всех сложных их пиктограмм.

Просматривая кодекс Борджиа, я обратил внимание на то, что именно спиралями выложено было глубочайшее дно Миктлана, Страны Мертвых. Удивительным было присутствие в столь неподходящем месте знаков «жизненной силы». И еще: к ним, похоже, имели какое-то отношение окружающие их ярма хромосом, как будто ими порожденные.

Таким же по значению был на 29-й странице рисунок «границы», опоясывающей Миктлан.

Около этих спиралей и ярем бежала еще двойная спираль. Однако, как я уже писал, пробуя дать объяснение этой странице, никакого противоречия в такой тесной близости смерти-жизни не было. Миктлан в его мертвом состоянии был неизбежной фазой, через которую проходит неживая материя, чтобы стать живой. Стало быть, спирали здесь говорят о существовании некоего ведущего к этой метаморфозе фактора. О том, что так оно и есть, что они находятся и действуют у истока жизни, свидетельствуют другие пиктограммы, касающиеся высших форм материи.

Так, на 54-й странице кодекса нарисован змей – «живой зародыш воды», символ информационной ленты – но он с оторванной головой и как бы для того, чтобы показать сокрытую в его теле спираль как знак жизненной силы, оживотворения. Фон изображения желтый и испещренный черточками, Зелер определил как «сжигание» – тлачиноллиТаким образом, композиция, казалось, утверждает: энергия, генетическая информация (змей), обмен веществ («сжигание») – вот что необходимо для непрерывного движения жизни…

Теперь пришел черед омывающей эти спирали драгоценной живой воды. На 65-й странице кодекса Борджиа (см. фото 11) она запечатлена в виде вытекающей из-под ног Чаль-чиутлике, богини Живой Воды, бурной реки, в потоке которой. выразительно показаны именно эти спирали. Думаю, что тут н «просто водовороты, пусть сам Зелер приписывает им особое значение и – без достаточных на то оснований – наименование атокоуа (atacohua),что в переводе с науатль: «все уносится, смывается водой» – должно говорить о бренности жизни. Трудно согласиться с этим толкованием. На таких же календарных рисунках в кодексах Бурбонском и Тональаматле из коллекции Аубин в драгоценной живой воде тоже спирали, идентичные тем, что мы видим в Миктлане

_{Рис. 121. Тетль-Камень (кодекс Борджиа)}

Спиралям раки сопутствует погружаемое жрицей в воду ожерелье драгоценных камней – иероглиф «ребенок», а на конце струи уже возник исполненный радости жизни человек – творение клеток Живой Воды. Не исключено, что это жрец с тремя стрелами. Так что знак спирали более связан с созидательной стороны жизни, нежели с преходящей.

Я пришел к заключению, что, стремясь понять этот символ, я невольно иду в направлении, указанном современной физикой и… Зелером. Дело в том, что спираль, по утверждению ученого, была еще обозначением Камня. Тетль (Tetl) – Камень в весьма своеобразном виде – показан на 29-й странице кодекса Борджиа.

Для объяснения этого знака особое значение имеет то место, где он помещен. А изображен он в раскрытом клюве маски Эекатля, той самой, которую носит дарующий жизнь Кецалькоатль. Этой маской здесь оканчивается лента, возникающая из мертвой материи Миктлана.

Помеченная ярмами хромосом и «звездными глазами» «перемены», эта лента участвует в созидании наделенного сознанием человека. Коли так, то и Камень играет в антропогенезе, по кодексу, какую-то важную роль. Глаз змееподобного Камня похож на пустые глазницы скелетов Миктлантекутли, и он, вместе со спиралью, пребывает в царстве мертвого, в сфере неживой материи. Однако спираль с ее динамикой и струйка дыма, вьющаяся из змеевидной пасти Камня, свидетельствуют о потенциально таящейся в нем жизни. Кроме того, камень окружен уицтли– иглами агавы, которые не только знак покаяния (от их способности колоть, причинять боль при покаянном самоистязании), но и знак обжигающего огня. Струйка дыма и эти иглы, объединенные в рисунке, привносят в символическое значение камня представление о высокой температуре. То же выражает желтый, солнечный цвет всего Камня, кроме черной в нем спирали.

И тут я понял! «Гей! Разве люди как Солнце? Из Камня, из которого состоит Желтизна?» – подсказала мне память слова надменных ица. «Это известно, это знает каждый», – добавил поэт. Теперь я сомневался, что материя Солнца и человеческого тела для миштектов по сути своей было одно и то же.

А что это на языке науки сегодня: конечно же атом! Яростная желтизна Солнца вызвана тем, что в его недрах каждые четыре атома водорода соединяются в один атом гелия, высвобождая в целом – всем светилом – гигантское количество энергии, излучающейся вовне. Отсюда и поразительная температура солнечной поверхности и ослепительно желтый цвет его раскаленных газов.

Вот и человек весь из атомов: он «построен» из них, как из «кирпичиков». Так что если допустить, что Камень – символ атома, то его спираль означает заключенную в нем атомную энергию!

Тогда я снова подумал, а нет ли чего-нибудь такого в современной физике, что подтверждало бы обозначение, атома спиралью. Всего пятьдесят лет назад в атоме видели микроскопическую модель планетной системы: в центре ядро, а вокруг него кружащие, как планеты вокруг Солнца, электроны. Но – сегодня! Атомы, оказывается, обширные пустые пространства. Если атом увеличить до размеров купола храма Святого Петра в Риме, то его ядро будет величиной с зернышко соли! Электроны же… ну а их вообще словно и не было! Нет, они, конечно, существуют, но совершенно не так, как их традиционно изображали: в виде былинок на периметре купола.

Вот что пишет физик Фритьоф Капра:

«Всякий раз, когда частица оказывается в малом объеме пространства, она отвечает на «заточение» круговым вращением, и чем меньше пределы узилища, тем быстрее частица вращается. В атоме сосуществуют две соперничающие силы. С одной стороны, электроны связаны с ядром электрическими узами, пытающимися удерживать их по возможности близко. С другой – они отвечают на это вращательным движением, и чем сильнее их притягивает к ядру, тем большей будет их скорость. В действительности притяжение электронов в атоме вызывает их гигантские скорости, порядка 1000 км/с. Столь огромные скорости придают атому видимость жесткой сферы».

Так что совсем не абсурдна идея, представив в атоме это поразительное вращательное движение, графически показать его в виде спирали.

Далекий от того, чтобы выдавать все вышеизложенное за истину, я все же подумал, что есть во всем этом то, что вместе с другими соображениями и фактами позволяет в определенной мере обосновать вырисовывающуюся все четче картину. Одно было несомненно: если древние мексиканцы именно так воспринимали спираль, то в свете биологических данных это свидетельствует о том, что их знания о мире были в чем-то сопоставимы со знаниями людей конца XX века.