Текст книги "Загадка Фестского диска и змеепоклонники"

Автор книги: Мачей Кучиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Но именно в слове «оброс» был во многом укрепляющий меня в моем подходе ответ. Ведь чем дальше уходил новый бог от своих истоков, от дня своего порождения в Шочикалько, от клана посвященных в его мифологизацию жрецов, тем больше миф обогащался содержанием, сведениями, идеями, подробностями, признаками, отсутствовавшими в его первозданном образе. Это всем хорошо известный процесс возвеличивания идеи, идеализирования героя, порой настолько значительный, что в бездне времени теряется первоначальный, исходный смысл создания. Тем более здесь, в Мексике, которую после завоевания залил потоп новой религии, а древние истины начали пересказывать новым языком, приноравливая к новой доктрине, пуская в ход софистику христианских священников.

Естественно, все это только мешало мне в моих рассуждениях. Если же я и остановился на этом, то только для того, чтобы отметить, что по Кецалькоатлю у нас имеется два источника. Один оригинальный, чистый, незамутненный – он в рельефах и рисунках кодексов, изображающих именно то, что хотели сказать жрецы. А другой – это тексты, обросшие комментариями, предположениями, домыслами, порой далеко отстоящими, а то и совершенно ложными.

Вдобавок много путаницы в миф о боге привнесло исторически доказанное существование великого мудреца, жреца тольтеков, который под именем Кецалькоатля долгие годы подвизался среди народов того региона. Учения и действия его и его преемников, носивших то же имя, настолько переплелись с мифом о боге, что в конце концов даже самым проницательным исследователям было трудно отделить человека от бога.

Эти и другие причины должны были вызвать известное несоответствие между иконографией и текстами. Кецалькоатль, изображаемый на рисунках в кодексах, этих завораживающих ребусах, и вырезанный в камне, явился мне как бог, тесно связанный с жизнью, функциональный, практичный, если так можно сказать, выражающий физическое состояние бытия, хотя, несомненно, погруженный и в проблемы, порожденные человеческим сознанием. Такой образ уже отстоял от текстов, особенно комментариев, которые, считал я, уж слишком далеко ушли, пытаясь перевести этого бога в сферу чистой мистики или этики.

Я не посягал ограничивать божественные свойства Кецалькоатля. Однако те же самые источники ясно говорили о его действительном положении в мезоамериканском пантеоне богов. По сути он никогда в нем не был «главным» богом, хотя его и по духовному порыву почитали более других. Выше него стоял древний бог огня – Уеуетеотль. У майя над Кукульканом – Кецалькоатлем превалировал Унаб-Ку – единый бог, который, будучи творением чисто духовным, не мог являться людям в материализованном, телесном виде. Таким же незримым был у народа науа Тескатлипока – невидимый и вездесущий.

Что касается самого создания человека, то Кецалькоатль не был тем богом, который мог просто возгласить: «Да будет человек!» Он гораздо ближе был к роли естественного исполнителя, нежели мистического создателя чего бы то ни было. По книге киче «Пополь-Вух», решение о создании человека приняло Сердце Небес Уракан, единое в трех лицах, а исполняли его Тепев и Кукумац– Змей с зелеными перьями. А когда очередная попытка дала неудачный результат – людей, не соответствующих замыслу богов, то в книге даже молитвенно просят: «…Сердце Небес, не наказывай Тепева и Кукумаца – Змея с зелеными перьями»».

В другом источнике, из круга культуры науатль, Кецаль-коатль для того, чтобы создать людей, должен был, прибегая к различным способам, отнять их «кости» у бога мертвых – Миктлантекутли. Наконец, в самом акте творения всюду участвует пара первичных богов: Алом и Каолом, Великая Мать и Великий отец у киче, а у народов науа – пара «владык нашего тела», богов тринадцатого неба, мест двойственности – Омейокана, Тонакачиуатль и Тонакатекутли. Одним словом, все творческие усилия Кецалькоатля – такие, какими я их видел, – напоминали именно исполнение, воплощение в материю какой – то заданной программы. При этом всякие его шаги на этом поприще вызывали представления о естественном природном процессе. Но ежели только эти процессы были предметом мифа о веровании, то почему в таком случае с ним были связаны

ГРЕХ И ЧУВСТВО ВИНЫ?

Лоретта Сежурне так рассматривала эту проблему:

«Духовное содержание мифа Кецалькоатля прямо-таки утверждает: его удрученность грехом, его страстное желание очиститься, как и костер, который превращает его в свет, все это составляет суть религиозной доктрины, вполне сравнимой с теми, которые повсеместно известны человечеству под различными языковыми символами».

Стало быть, чтобы уберечь свою тезу, мне следовало связать воедино то, что обычно рассматривалось раздельно: естественные явления природы и грех. Иными словами, отыскать источник греха уже в самой природе, вне сознания человека, его души, возникновение которой в ходе эволюции природы было если не последним шагом, то неким рубежом…

Если бы после всех своих размышлений, думал я, во мне проснулись сомнения в возможности отрыва понятия греха от сферы этики, то я смог бы с чистой совестью ответить себе: да, возможно! То, что своим грешникам предписывали племена, религии, церкви, начиная со всевозможных форм табу и кончая десятью христианскими заповедями, в своем истоке не имело целью ничего иного, кроме сохранения здоровья тела за счет принудительной гигиены и правильного питания, либо избежания наследственных отклонений путем запрета супружеских связей в кругу родственников, либо же, наконец, поддержания общественного порядка и неколебимого авторитета и влияния жрецов.

Так что подавляющая часть наказов, проповедуемых во всем мире и во все эпохи, изначально напрямую касалось прежде всего тех или иных проблем тела, а отнюдь не души, из чего легко было сделать вывод, что именно тело для богов-вершителей имело существенное значение, и первейшим грехом было любое действие наперекор законам природы.

Я рассуждал так: человек зачинается в лентах ДНК. В таком состоянии он абсолютно безгрешен. Чистая информация о строении белков – сама невинность, белизна белее снега. Даже если в информации и содержатся какие-либо отклонения, а это случается, например, вследствие механических повреждений молекулы нуклеиновой кислоты, то до той поры, пока они не реализованы в теле, они остаются чем-то совершенно невинным, ибо бездействующим и неопасным.

Но все изменяется в тот момент, когда яйцеклетка начинает делиться и, реализуя информацию, почерпнутую из двойной гелисы, синтезировать белки и строить тело. Ошибки «записи», неточности копирования генов, то есть отклонения от «плана», начинают умножаться. Они нарушают основную идею, не соответствуют информативной «записи» человека. Стало быть, так называемый грех порожден уже на отрезке между лентой ДНК с генами и синтезированной на их основе белковой цепочкой. В результате человеческое тело оказывается настолько далеким от «указаний» богом-хромосомом в яйцеклетке, что человек становится прямо-таки скопищем отклонений – грехов. Деформации тела, функциональные расстройства организма, недоразвитость органов и психики…

Ну а хоть что-то в древних мезоамериканских источниках может подтвердить подобный подход к проблеме? «Пополь-Вух» приводит такие мифические слова богов-создателей человека:

«Так давайте же попытаемся создать послушных, исполненных почтительности существ, которые бы кормили и поддерживали нас… Из земли, из грязи они сделали человеческую плоть… Чтобы появились существа, которые взывали бы к нам, молились бы нам»

Разве эти слова из мифа не совпадали своим видением неба как сферы, низведенной на землю и образующей здесь проявление всяческой живой субстанции, а богов – как самих жизненных процессов? Ибо каких еще других богов должен был кормить человек? Такую потребность в якобы всемогущих богах можно было вернее понять, допустив, что наши создатели жили в нас самих, в наших телах. И об этом ясно говорит книга «Чилам-Балам» из Чумайеля:

«…Добрые люди? Моя одежда, мой наряд, сказали боги. Это известно, это ведомо каждому».

Вот так-то! Мы были и остаемся нарядом для богов! Таким образом, их наказы шли изнутри тела, где, закодированные, они почивали в хромосомных лентах. А требование послушания, верности, согласия с богами были требованиями следовать указаниям генов.

Одним словом, так понимаемый грех был не чем иным, как отступлением от генетического образца. Образцом же несоизмеримо более ранним, нежели страницы заповедей морали, была формула эталона, «записанная» генетическим кодом.

Кецалькоатль, пошедший на то, чтобы, на языке науки, преобразовать себя из информационного кода в плоть, тем самым взвалил на свои плечи все ее тяготы.

Лоретта Сежурне пишет, по сути, о том же:

«Абсолютная чистота царя (Кецалъкоатля) относится к его состоянию как планеты, когда он еще не был ничем, а только светом. Его грехи и угрызения совести соответствуют состоянию материализации этого света».

Возникший человек уже с самого начала не соответствовал генотипу, заложенному в хромосомах, а значит, не выполнял божеских предначертаний, изначально был обременен первородным грехом. Потом были отход от звериного состояния и пробуждение сознания. Кецалькоатль принял облик Эекатля, Владыки Вера и Духа. Тут он и обрел возможность распознавать грех, а стало быть, грешил, в связи с чем грех становится определеннее. И только сознание давало надежду вновь приблизиться к образцу, к согласию с природой, и даже подняться на высший, быть может, не подвластный телу уровень жизни – развивая миф: к новому, еще неведомому воплощению Кецалькоатля.

Итак, пришло время спросить себя: кем же, по моему убеждению, был бог Кецалькоатль? Мне пришло в голову, что проще было бы это сделать, подойдя с другой стороны: выяснить, кем он не был…

Итак, Кецалькоатль не был собственно двойной нитью гелисы ДНК с генетической «записью».

Не был он буквально мотком этих нитей, хромосомой – то змеевидным и покрытым петлями, то палочкообразным полосчатым созданием.

Не был он исключительно сутью генетической «записи», образующей комплексную информацию о человеке, то есть его генотипом.

Не был он только человеческим телом, реализованным по этой «записи», то есть фенотипом.

Не был он и только сознанием, разбуженным в этом теле.

А был он всем, всем этим одновременно. Кецалькоатль был олицетворением происходящего в природе динамического процесса, который преобразовывал генетическую информацию в homo sapiens,человека разумного, явленного в бездне Вселенной.

Такое определение этого бога в общих чертах соответствовало тому, что о нем думали ученые. С тою, однако, разницей, что они реконструировали Кецалькоатля-человека в мистическом плане, из духовного начала, видели в нем материализацию неземной, отделенной от Вселенной крупицы, обходя молчанием мифологизированный в нем процесс биогенеза.

Впрочем, иначе и быть не могло, коли не признавать, что народы или, во всяком случае, их жрецы обладали в древности естественно-научными познаниями. Однако я, накапливая все более о том данных, считал, что они как раз владели удивительными научными сведениями, в частности, о том, что человек рождался в ленточных структурах, пребывающих в чем-то таком, что они именовали «драгоценным камнем».

Для меня тот факт, что Чимальмат проглотила драгоценный камень, означал не только нисхождение на нее Святого Духа, в результате чего девственница зачала, но и овуляцию яйцеклетки, из которой предстояло явиться Кецалькоатлю. Настаивая на втором, я легко мог согласиться и с первым, общепризнанным. Ведь дева была сосудом, в котором, давая росток, начинался благословенный процесс развития жизни.

Именно поэтому Пернатый Змей, «Зверь из сосуда бога» – из яйцеклетки – был не только отображением хромосомы, но и символом материи – пресмыкания во прахе, – которая через одушевление (перья, крылья) возносится к небу. Ведь человеческое тело в генетическом плане структура, возникшая из мертвой материи, первозданной (?!) так, чтобы она могла осуществлять непрерывно усложняющийся, а стало быть, ведущий «ввысь» жизненный процесс, приводящий к сознанию и способности абстрактного мышления, а это означает переход от органического уровня к возрастающему духовному.

Вот почему Шолотль – это божество я перевел в план биологии как полную генетическую информацию о человеке – был «зародышем духа, заключенным в материю». Трудно найти более прекрасное, поэтическое и вместе с тем более точное определение функции генотипа. Ведь щепотка дезоксирибонуклеиновой кислоты, весящая миллионную долю грамма, развивается в мыслящего человека!

Вот почему Тлауискальпантекутли вначале был явлен благодаря Шолотлю – генетической информации – человеком, а уж потом, по возрастающей Владыкой Света, планетой. И еще: как Венера представлялась древним народам отпрыском Солнца, так и человек был отпрыском того всесущества, коим является вся живая материя Земли.

Вот почему Накшитль, Четырехногий, олицетворял собою не только Венеру в ее утреннем и вечернем движении по небу, но и человека в его двойственном единстве – тела и генетической «записи», а по мифу: Тлауискальпантекутли с Шолотлем, драгоценных близнецов. Лишь эти двое, уподобленные Эекатлю, дарителю духа, сознания, становились полноценным человеческим существом – Кецалькоатлем.

Пожалуй, в заключение лучше всего привести еще одну цитату.

В большинстве мифов о сотворении… – писала Лоретта Сежурне, – говорится, что во времена ранее уничтоженных четырех эр мир заселяли только животные и лишь с наступлением эпохи Кецалъкоатля было создано человечество. Похоже, это указывает на то, что лишь после открытия обитающего в нем духовного элемента Кецалькоатль был признан создателем человеческого существа и всех его деяний».

Рисунки кодекса Нутталь однозначно выводили человека из полосчатых лент, скрученных шнуров, которые отождествлялись с богом – змеем – Кецалькоатлем у миштеков, Кукульканом у майя в апогее развития их религиозных доктрин. Отсюда я заключил, что «полосы» и «шнуры», которые ведут к рождению человека, ни в коем случае не могут иметь какое-то покаянно-очистительное или иное церемониальное значение. Конечно, если они даже и играли такую роль в храмах, символизируя наказание, то не потому, что их подобиями бичевали либо связывали жертвы, а потому, что им самим придавалось особо важное значение. Они, как и христианское «Все произошло из праха» [11]11
  Екклесиаст, 3, 20.


[Закрыть], возвещали тем народам: «Все произошло из скрученного шнура»…

Какое высокое значение им приписывалось, если их не только в литургическую принадлежность превратили, но и в один из главных объектов культа – об этом свидетельствует, на мой взгляд, один фрагмент из книги «Чилам-Балам» из Чумайеля, записанной на языке майя в 1782 году Хуаном Хосе Хойлем и озаглавленный «Los Dzules» —«Чужеземцы»; в нем говорится о последствиях нашествия испанцев:

«Покинули они поселок Где Падает Дождь, Эцемаль, там, где вступил сын Всебога, Господин Неба, Господин-Госпожа, тот, кто есть Чудотворная Дева. И сказал господин:

– Да опустят щиты свои чималлы из кинич Какмо. Нельзя уже здесь царствовать. Но остается Чудотворец, милосердный.

– Да будут унижены шнуры, да будут унижены ленты, упавшие с неба. Да будет унижено слово, упавшее с неба.

Так оказали честь его царствованию другие народы, сказано было, ибо ненужными стали владыки боги из Эмаля!..»

Эти ленты с неба, как бы приравненные богу, коли они вынуждены были уступить ему, должны были быть – и были! – чем-то чрезвычайно важным. Они были равноценны слову бога как слову созидающему, которое тоже пришло с небес. Ну с чем еще можно было сравнить слова, в такой мере уравненные с лентами-хромосомами, которые на рисунках кодексов изображены в яйцеклетке и перевоплощаются в человека, как не с генетической записью?

«И тогда ушли великие ицы… Дух их не хотел ни Дзулей, ни их христианства…»

Майя не только писали о них, но и выдолбили их на камне. С фасада храма в Каба, украшенного маскаронами, подобиями лент двойной гелисы и рядов клеток, спускались еще и висящие в воздухе каменные полосы со знаками клеток, изображающих носы Чака – бога дождя. Такими полосами были заполнены страницы кодексов и фрески в дворцах не только на земле майя и миштеков, но и в других регионах страны.

Угадав в них именно биологическое значение и приняв во внимание толкование мифа, и прежде всего смысла воплощений Кецалькоатля, я открыл себе путь к прочтению последующих глав рисованных хроник. С особым нетерпением я ждал того момента, когда смогу сказать что-то свое относительно 9-й страницы кодекса Нутталь. Ее содержанием, как его воспринял Альфонсо Касо, было переданное в рисунках, в сочетании с деяниями богов, рождение сына княжны З-Кремень. Я намерен был показать, что эти деяния следует понимать именно как природный процесс. И я проделал это, чтобы в конце узнать, что тело для индейцев по сути своей есть не что иное, как

ХРАМ ХРОМОСОМ!

Да, результат превзошел мои ожидания. Я мог это сказать с полной уверенностью. Древний кодекс заговорил, явив вдруг правду такого значения, такой силы и глубины, что она стала для меня ключом к пониманию психологии древних мексиканцев. Словно свет рассеял тот вечный мрак, в который для нынешних поколений погружено своеобразнейшее мышление тех древних народов Мексики. Открылась вообще истина, относящаяся не только к ним.

Читать я начал с нижнего правого угла.

Сосуд бога, заполненный драгоценной живой водой, – яйцеклетка. Тут начало княжеского чада: потомок, пока еще в генетической «записи», начинает жизнь Шолотлем, покидающим кувшин, свое прежнее обиталище. Отсюда он поднимается к более высокому состоянию, воплощая в жизнь «запись». На шее у него коскатль– «ожерелье драгоценных камней», или иероглиф слова «ребенок»; в руке же две струйки дыма – символ идущей жизни, «тлеющего», как копаля.

Рисунок выше изображает круглый драгоценный камень – органическую клетку, вписанную в солнечный диск, который своим «зубчатым» ободком символизирует йетекоматлъ (ие(есотаф —иероглиф слова «еда», «пища», что в целом читается как «солнце есть пища для жизни». Солнце же опирается на спину кецаля– священной птицы, одного из воплощений Солнечного Орла.

Из середины клетки выскакивает мрачный одноногий бог Тескатлипока, невидимый, вездесущий, тот, кто все знает и все видит своим глазом-кольцом, анауатль,и кто подтолкнул Шолотля – Кецалькоатля к материализации, к внешней жизни, уговорив его покинуть невидимое «небо» – клетку и посему оказался сотворцом первого в земной жизни человека и всех последующих людей. Не зря ведь на шее у него многозначительный иероглиф слова «ребенок», коскатль,а на голове – морда ягуара, символизирующего все сугубо земное, органическое.

На ладони он держит покрытое точечками веретено. Это текпатль —обсидиановый нож, используемый для извлечения сердца у жертвы. Здесь, однако, он играет роль символическую, как бы инициируя деление клетки, ее «разрезание» надвое – условие, биологически необходимое для образования и развития тела. Более подробное рассмотрение этой символики ножа я отложу до другого случая. Сейчас же ограничусь замечанием, что его точечное покрытие, такое же, как и на кусках копаля символизирующих пламя жизни, указывает на связь с чем-то невидимым, сокрытым от глаз, пребывающим в человеческих телах, точнее, в его клетках.

Третий рисунок – в середине страницы, сверху. И тут «драгоценный сосуд» – яйцеклетка, а в ней, чтобы не было сомнений, от кого она, – княжна З-Кремень со знаком своего имени на месте набедренной повязки. Нагая, как боги ее сотворили, ведь описываемое событие касается не положения при дворе, а исключительно ее порождающей плоти. В яйцеклетке изображена полосчатая лента – генетическая «запись» возникающего существа, а может, только часть «записи» от материнского организма. Из рук княжны в сосуд брызжут струи живой воды, с символами клеток на поверхности. В целом это означает, что в теле женщины, в соответствии с «записью» на полосчатых лентах, развивается живая субстанция жизни.

Над сосудом вздымается Солнце – Драгоценный Камень, как бы покоящийся на кроне Древа Жизни, образуемого из струй живой воды. Это Древо должно стать новым организмом, вырастающим из яйцеклетки.

Оттуда в том же году, 12-Кролик, явилось на свет дитя, что передает следующий, нижний средний рисунок. Сын княжеской пары родился в день З-Тростник, а при «крещении» в храме он кроме своего календарного имени получил второе, обиходное, – Тростник Полосчатой Ленты, если допустить, что это говорит знак, помещенный слева.

Следующий рисунок, в левом нижнем углу страницы, похоже, поясняет, что в день 10-Сыч года 8-Дом жрец 4-Ягуар с помощником принесли жертву во имя князька, который, возможно, был не вполне здоров, и тут же знак его, З-Тростник над головой жреца.

Убиение собаки символизирует покрытый точечками кусочек копаля, тлеющий на том месте, где у собаки расположено сердце, но уже погасший в руке жреца. Таким способом высвобождается пребывающая в собаке частица солнечной энергии, которая в виде желтого орла возносится к небу. Эта энергия, возвращенная дарителю жизни – Солнцу, должна в соответствии с целью жертвоприношения помочь малышу выздороветь.

Рисунок говорит еще и о другом. Его основная мысль – об идентичности «процессов, создавших как собаку, так и человека, абсолютном равенстве в плане органической клетки этих существ, даже если человеком является княгиня. Так происходит, ибо…

Об этом повествует следующий рисунок в верхнем левом углу страницы. Фундамент храма образован знаком оллин – «движение», – который, как я уже утверждал ранее, изображает деление клетки надвое и перемещение двух хромосомных палочек в две дочерние клетки. Они же, но теперь в виде маленьких ярм, украшают кровлю храма, увенчанную знаком куитлатль– «экскремент», «грех»…

Внутри, на белом жертвенном камне, возлежит удлиненная ярмо-хромосома с полоской, – как я тогда считал, гена, а на фоне ярма – две короткие палочки, связанные между собой, – бивалент или хромосома, воссоздающая самое себя. Это их, хромосомы собаки, принесли в жертву, чтобы спасти человека. Солнце приняло жертву – об этом говорит изображение орла с высунутым языком, спускающегося поживиться приношением.

Но самым ценным в принесенной Солнцу жертве была не собака, как таковая, а ее хромосомы. Ибо вместе с телом, существование которого кратко во времени, должны были исчезнуть и те священные ленты, от воспроизведения которых зависит непрерывность жизни.

Только этим и существует человек – хранилище, которое, заботясь о своей сохранности, создают гены…

Восхищенный этой истиной, этим откровением, этим древнейшим знанием, я смотрел на многоцветную страницу, которая всем своим содержанием, заключенным в рисованном, полумистическом ребусе, превосходит все наши книги, глаголящие об истине. Ни одна из священных книг мира не зашла в объяснении сути жизни столь далеко, глубоко и так близко к истине, как эти кодексы индейцев.

Я глядел на эту страницу. Прекрасно понимая, что, по сути, не о княжеском ребенке на ней сказано. Ослепленный своим антропоцентрическим видением, я чуть было не дал себя обмануть! С первого до последнего рисунка их персонажами были яйцеклетка и генотип; клетка субмикроскопических размеров, способная делиться; информация, записанная в полосчатой ленте, и наконец – бивалент. Разве не был это тот необычный, странный мир, инфрамундо, подмир древних мексиканцев, сфера из мифа о Кецалькоатле, океаном плазмы клеток, населенным ленточными созданиями?

Этой сферой были мы, она существовала в нас! Под защитой кожи жили ленточные города, манипулирующие нами. Там расхаживал Тескатлипока, невидимый Господин Того, что Близко, и Того, что Рядом, – господин клеток, сбившихся в кучу, занимающихся собой, собранных в массив, который миллионами лет опытов отрабатывал свою форму и учился коллективным действиям, дабы организоваться в двурукое и двуногое тело. Именно оттуда вырвался Кецалькоатль, из сумрака этого мира, чтобы сказать этому творению, что оно существует, что именуется человеком. И что в то же время оно – ничто, хоть и должно жить надеждой.

Здесь была истинная жизнь. Жили клетки, постоянно кипящая масса, биллионы биллионов – больше, чем звезд во Вселенной. Что им до того, что где-то там, попутно, они обретают форму ребенка З-Тростник или что кучку их кто-то назвал княжной З-Кремень?..

«Душа человека говорит: кто мы? Вот слово души человеческой, отгадай его, мудрец!».

«Тот дом, где ты родился, есть не что иное, как гнездо: заезжий во двор, в который ты прибыл, он – твой выход на этот свет, здесь зарождаешься ты и расцветаешь… собственная твоя земля – другая…»

– говорит ацтекская акушерка новорожденному.

Мы стоим на стене бирюзы:

окружена ею гора кецалей.

Над водой есть тот, что живет в пещерах,

я наконец прибыл туда, на змеиную равнину,

я несу на спине бирюзовый щит…

(Из ацтекской поэмы.)

Мы здесь всего лишь рабы, только люди стоят

перед тем, по воле которого все живет.

Он приходит, чтобы родиться, приходит жить на земле.

На краткое время он присвоил себе

славу того, по воле которого все живет.

Он приходит, чтобы родиться, приходит жить на земле.

(Из ацтекской поэмы.)

Мы только спать приходим,

только видеть сны приходим мы:

неправда, неправда, что мы пришли жить на земле…

…дают ростки драгоценные камни,

раскрываются перья кецаля:

быть может, они твое сердце, о жизнетворный.

(Из ацтекской поэмы.)

И это не все. То же, только еще выразительней, еще резче, совсем без околичностей было показано на продолжении пиктограмм, переходящих на 10-ю страницу, через божество, не щадящее человеческих чувств, полностью лишающее иллюзий, если у кого-то они были.

Вверху желтое Солнце, а на нем питающаяся его энергией, растущая, радиирующая биомасса клеток Земли в виде драгоценного камня. То, что она создает, самое важное, отнюдь не человек – ему здесь нет места! Жизнь творят полосчатые ленты, и существует она благодаря тому, что они копируют себя друг с друга и каждая копия вновь создает новую.

Пониже – желтый диск с божественной стрелой, а на нем две полосчатые ленты, как бы отраженные одна от другой так, как копируется ДНК хромосом, чтобы обеспечить непрерывность генных поколений.

Жизнь – это генетическая информация, повторил я себе, это самоумножающаяся информация о том, как самоумножаться.

Внизу те же две ленты размещены на фоне плаща или пелерины. Это должно было означать, что ленты образуют покрытие, кожу, которая их защищает.

Подобная фигура, повторенная справа внизу, уточняла сообщение. Вся поверхность плаща была покрыта цветными полосками, а это означало, что информация о форме внешнего открытия именно в этих полосчатых ленточках, так же как в хромосомах все знание о теле растения, животного, человека, которые носят их в себе.

«Моя одежда, мой наряд, сказали боги»… – не могли мне не вспомниться слова из «Чилам-Балам».

Наконец, чтобы окончательно установить, что эти полосы относятся непосредственно к жизненному процессу, я обратился к тем рисункам из кодекса Виндобоненси, на которых идентичный диск связан с Древом Жизни. Не может быть, считал я, чтобы это выражало что-то иное, а не великое значение ленточных делений для роста живой субстанции.

Раздумывая над этим, я вспомнил настенную роспись, созданную в период иной, далекой средиземноморской культуры и найденную в руинах Кносса на Крите. Изображением своим и значением она была поразительно близка дискам с полосами из Древней Мексики.

Здесь как бы в разрезе изображены птичьи яйца с толстой скорлупой, а внутри скорлуп – отклонившиеся одна от другой трехцветные полосы. Точно так же дугообразно отклонились полосчатые шеи двух птиц над яйцами. Вся сцена, казалось, говорит о том, что жизнь начинается в этом яйце с деления этих полосчатых лент, а эти зрелые существа, благодаря тем содержащимся в лентах сведениям, явлены в идентично воспроизведенных расцветках и вообще как копии одна с другой…