Текст книги "Пять баксов для доктора Брауна"

Автор книги: М. Р. Маллоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

М.Р. МАЛЛОУ
Пять баксов для доктора Брауна
Роман для мальчиков от пятнадцати лет
и также для девочек,
которые в детстве не любили играть в куклы
Книга первая

Посвящается Степану Поберовскому.

Моему другу.

 2010

Маллоу, М.Р.

М 19 Пять баксов для доктора Брауна. Роман для мальчиков от

пятнадцати лет и также для девочек, которые в детстве не любили играть в куклы. [Книга первая] : [роман]. / М.Р. Маллоу. СПб., 2010. 321 с.

ISBN 978-9984-49-006-9

УДК 82 ББК 84

ISBN 978-9984-49-006-9

© Маллоу Р.М., 2010

Вступление автора

Нет, это не газеты, это поэзия! Слушайте: мистический скелет, порошок для чихания, кольцо удачи...не перебивайте! ...бэби-револьвер (чем он стреляет, карандашным грифелем?), невидимые чернила – прелестно, прелестно! А змеиных яиц по сходной цене не желаете? Или написать любовное письмо «специальными любовными чернилами»? Так, чем бы еще вас порадовать... О, вполне полезные вещи: устройство для точки бритвы, пишущая машинка «маленький гигант» фирмы «Симплекс», машинка для счета денег... ну, это у нас есть... машинка для скручивания папирос...премилое баловство, но мы и сами не безрукие... связыватель и развязыватель разнообразнейших узлов... интересное, морские узлы она вязать умеет? Я умею, поэтому... Стоп, надо заканчивать с этим грязным делом, иначе мы тут до завтра будем объявления читать.

Наша история начинается в самом начале двадцатого века. Безумное время, как пишут газеты. Совершенно с ними согласен. Куда ни глянь – все заполонила реклама. Рекламу заполонили патентованные средства от всех болезней, брачные объявления и такие дурацкие изобретения, что хоть стой, хоть падай. «Электрический корсет д-ра Скотта» видели? А «Микстуру Грея от курения»? А пианола, такая машина, чтобы сама играла на пианино? Кое-кто десять лет играть учился, между прочим. Как проклятый. Теперь какие-то ловкие господа делают капиталы на нашей лени. Ничего не поделать, всем нужно как-то зарабатывать. Мюзик-холлы, театры, синематограф, цирк – все только и думают, как бы выколотить из нас с вами побольше монет. Увы, леди и джентльмены, миром правят деньги. Только с этой точки зрения можно выбрать себе занятие. А это такое дело, что некоторые предпочитают не выбирать вовсе. Живут как живется. Работают в какой-нибудь конторе и погибают со скуки. Другие открывают собственную лавочку, что-то продают, что-то покупают – и тоже погибают со скуки. В общем, двадцатый век отличают две вещи: технический прогресс и человеческая скука. Чертовски, сказал бы я, неромантично!

Но знаете что? Наша история не об этом. Она о том, как в это-то самое время – технического прогресса и человеческой скуки – двое юных молодых людей, начитавшись романов, решили сделать, пожалуй, самую головокружительную карьеру из всех существующих на свете: карьеру искателей приключений! В университетах такой профессии не обучают, приходится осваивать собственными руками, собственной головой и на собственной шкуре. Позвольте теперь, дорогой читатель, представить вам молодого человека по имени Джейк Саммерс

Д.Э. Саммерс

И его друга и компаньона М.Р. Маллоу

М.Р. Маллоу

Юноша носит не совсем благозвучное имя Мармадьюк, поэтому предпочитает представляться так: Дюк. Дюк Маллоу.

Сейчас вы перевернете страницу и окажетесь аккуратно в том самом дне, когда молодые люди впервые встретились на берегу речки Винуски, штат Вермонт. Эти края на северо-востоке Соединенных Штатов называют еще Новой Англией. Самая европейская часть страны, благополучная и рафинированная. Плюнуть некуда – везде цивилизация. Заблудиться порядочному человеку негде: на каждой верхушке холма по благоустроенному отелю.

Но для тех, кого хлебом не корми – дай погоняться за дикими гусями, для тех, у кого голова не жалеет ноги, нет, запомните, нет ничего невозможного!

С этого все и началось.

Итак, перед вами первая часть романа.

На дворе – 1905 год.

М.Р. Маллоу – Ну, знаешь. Забыл ты, что ли, как хороши в апреле майские вечера?

– Ах да, прости. Слушай, по-моему надо убрать это: «солнце ложилось мягким золотым светом на кроны деревьев»...

– Вот еще! Так положено. В книгах всегда все не как в жизни. И потом, оно действительно «ложится мягким золотым светом». Просто на это не обращаешь внимания.

– Все равно какая-то ерунда. Так все пишут. Попробуй как-нибудь проще. И «чудный вечер» мне тоже не нравится.

– Ну, а как бы ты его назвал!

– Я? «Отличный». Был отличный вечер.

– Как-то не поэтично.

– Ну так не стихи же ты пишешь.

– Ну, неромантично.

– А что, тебе все эти годы было романтично? Жизнь есть жизнь, ...

– «...cher ami»?

– Шер ами... Фокс, наверное, так бы и сказал. Но поскольку ни ты, ни я – не Фокс, давай как-нибудь по-другому.

– Слушай, компаньон, не мог бы ты отвалить и заняться чем-нибудь другим, пока я пишу?

– Да чем я могу заниматься?

– Только стоять у меня над душой и придираться. Не знаю. Баланс сведи.

– Когда ты трещишь на этой своей машинке? Ты еще из пистолета у меня над ухом стрелять начни. Чтобы лучше считалось.

– Ладно, черт с тобой, пусть будет «отличный»... Теперь ты доволен?

– Не особенно.

– Ну?

– Что «ну?» Обо мне-то зачем?

– Да не могу же я писать о себе! Это нескромно!

– Ах, как вы скромны, мистер Маллоу, просто с ума сойти.

– Еще как, мистер Саммерс, еще как. В отличие, к примеру, от вас. Эй, я пошутил! Просто о себе писать труднее.

– Ладно, черт с тобой, пусть будет обо мне. Интересно, что получится.

– Вот и мне интересно.

– Ну, раз так... тогда вперед,сэр!

Глава первая,
в которой двое джентльменов встречаются

Итак, 24 апреля 1905 года был отличный вечер. Солнце грело щеки, теплый ветер шевелил волосы и вообще погода с самого утра стояла такая, что до смерти хотелось стать счастливым. Сразу и навсегда, одним махом.

Джейк Саммерс, пятнадцати лет от роду, сидел на берегу Винуски. Собственно, ему полагалось находиться совсем не здесь, но... в общем, неважно. Он прищурился и запустил по воде плоский камень. Камень запрыгал. «Раз, – считал Джейк, – два...три...» «...четыре-пять-шесть...семь!» – другой камень, пущенный чьей-то чужой рукой, нагло обогнал его собственный. Секунду-другую Джейк медлил. Но обернулся.

Чуть поодаль стоял невысокий парнишка и ехидно улыбался, склонив темнокудрую голову на тонковатой шее. Джейк обозрел нарушителя его уединения от коричневых ботинок до больших, как у девчонки, карих глаз. Брови незнакомца срослись на переносице, тонкогубый рот был широким – ни дать, ни взять, лягушонок. Джейк насупился. Смотрел парнишка уверенно, чуть не самодовольно, хоть и шкет. Видно, что ловкий – этакий прошмыга. Природа наградила Джейка Саммерса ростом...нет, не высоким. Высокий – это немного другое. Длинный – вот правильное слово. Это когда вам вечно приходится наклоняться, чтобы невзначай не стукнуться головой, и вы пытаетесь все время об этом помнить, и выходит еще хуже, потому что вы пытаетесь как-нибудь уменьшиться, а выпрямляетесь в самый неподходящий момент.

Например, когда только что потихоньку открыли дверцы буфета, да вдруг нагнулись поднять упавшее на пол печенье. Когда вечно некуда девать руки-ноги, а плечами все время налетаешь на дверные косяки и мебель. С лицом все было еще хуже. То есть, оно еще несколько лет назад было нормальное. Но теперь... ай, в общем, ну его. Тем более, что когда причесываешься, глаза можно и закрыть. И вообще, пусть с ним девчонки носятся, с лицом. Гораздо хуже было другое. Парнишка был одет так, что сразу понятно: ему хорошо, ему удобно, он себе нравится. Как надо, в общем. А теперь попробуйте представить, что на вас длинная черная тройка с черным же галстуком, в которой вы – вылитый дедушка в молодости, а белая накрахмаленная рубашка стоит колом. Достойное, в общем, украшение семейного дела. Одно утешение: так ему (делу) и надо!

Правда, истины ради следовало признать, что рубашка уже не была такой белой, брюки порядочно запылились, а дурацкий сюртук валялся в траве.

Джейк нашарил какой-то камешек, размахнулся, швырнул в воду. Незнакомец проводил снаряд взглядом, присвистнул тихонько и, не особо церемонясь, присел рядом на траву. Тоже нашарил камешек. Швырнул в реку. Джейк снова не остался в долгу. Молчаливое сражение длилось до тех пор, пока до ближайшего метательного снаряда было можно достать рукой. Потом незнакомец спросил:

– А таких лепешек здесь больше нет?

– Не вижу, – отозвался Джейк.

– Пойдем, поищем?

Джейк пожал плечами и встал. Джентльмены побрели по берегу, по очереди пиная попавшуюся консервную банку. Еще каких-то две недели назад берег Винуски был затоплен весенним паводком, и теперь на каждом шагу попадались то черные гнилые палки с прилипшей сухой тиной, то разлохмаченные серые куски каната, то еще какая-нибудь дрянь. Около скелета утки, еще сохранившим жалкие пучки перьев, обошли раза три. Так ничего и не придумали, пошли дальше. Нашли, между прочим, ржавый сапожный молоток и штуки три одиноких старых ботинок с высунутыми языками.

– Все время думаю, – незнакомец потеберил кудрявую шевелюру, – куда деваются от них люди?

– А куда они деваются? – спросил Джейк.

– Ну, вот ты видел когда-нибудь на улице кого-нибудь в одном башмаке?

Джейк подумал.

– Ну так они просто, наверное, выбрасывают старые ботинки.

– Да? – прищурился незнакомец. – А тогда почему никогда не попадаются вторые? Вот ты видел когда-нибудь два башмака разом? Хотя бы на расстоянии мили?

Джейк не видел. Никогда.

Он оказывался все дальше и дальше от того места, где ему следовало находиться. Быстро вернуться, как себя не уговаривай, уже не получалось. Он даже остановился. Подумал, мотнул головой, откидывая со лба упавшую прядь светлых волос, и двинулся дальше. Обернувшийся было незнакомец усмехнулся, сорвал травинку и сунул в рот.

Скоро они набрели на отмель, где сквозь прозрачную воду виднелось довольно много сероватых плоских осколков. Лучших «лепешек» было не найти! Увлекшись, мальчишки разулись и так бродили по мелководью. Время от времени они размахивались и запускали очередной камень.

– А вода-то, – незнакомец засунул руки в карманы, подтягивая штаны, – совсем не холодная.

Джейк пошевелил в воде босыми пальцами. Вода, признаться честно, была очень так себе: конец апреля – все-таки не лето, да и Винуски течет с каких-никаких, а гор. Вон, на камнях возле воды еще попадались островки снега. Но ноги (по крайней мере, у берега) привыкли и уже не казалось так холодно.

– Угу.

– Айда купаться?

Тут Джейк немножко задумался. Купаться ему было строго-настрого запрещено. Но незнакомец уже скидывал короткий, со светлыми блестящими пуговицами, пиджак. Обернулся.

– Что, сэр, нельзя? – весело поинтересовался он. – Дома влетит?

В ответ на землю полетел сорванный с шеи уродливый черный галстук. Джейк расстегнул рубашку с дурацким высоким воротничком. Скомкал. Швырнул на берег. Рубашка не долетела и упала в воду у самой кромки воды.

– Промазал! – засмеялся чужак и зашлепал к берегу.

Он выловил рубашку, галстук, протянул все это подоспевшему Джейку.

– Все. Теперь ничего не поделать – так и этак влетит, – незнакомец пожал плечами. – Так что можно ни в чем себе не отказывать.

– Да вы, сэр, философ, – хмыкнул Джейк.

– Станешь тут философом, – сообщил незнакомец, вылезая из штанов. – Мне тоже влетит.

Отшвырнул бриджи, переступил через подштанники, пошел в воду. Обернулся и добавил:

– Если узнают.

Зайдя по колено, он что-то призадумался. Джейк засмеялся, швырнул белье на камни, разбежался, нырнул. С шумом и брызгами. Парень ойкнул, отскочил и поскорее нырнул тоже.

Не прошло и минуты, как оба резво скакали к берегу.

– Откуда ты взялся? – полюбопытствовал Джейк, с трудом натягивая подштанники на покрытую мурашками, мокрую кожу. – Я тебя раньше не видел.

– Это потому, что мы недавно приехали, – с готовностью откликнулся парень. – Мой отец – Томас Маллоу. Может, слышал?

Джейк помотал головой.

– Так и думал, что ирландец. Только акцент у тебя какой-то...французский, что ли?

– Родился в Бордо, – пожал плечами новый знакомый. – А ты из здешних мест, правда?

Он передразнил жесткий говор уроженца Вермонта:

– «Врмон, Брлингтон».

Джейк хотел обидеться, но рассмеялся: очень уж получилось похоже.

– «Ве’мон, Бе’лингтОн», – передразнил он. – Как же тебя зовут?

Парень почему-то замялся.

– А тебя?

В зеленой воде Винуски раздался плеск: проплывающий бобр жалко вытягивал мокрую шею.

– Джейк. Джейк Саммерс.

– Ладно, – сказал парень. – Только обещай, что не будешь смеяться. Мармадьюк Маллоу. Но лучше – просто Дюк.

– Черт, ну и имечко.

– Так звали моего деда, – пожал плечами Дюк. – Все смеются. Но я уже привык. Костюмчик у тебя тот еще. Дай угадаю: папаша – священник?

– Предводитель общины баптистов. И похоронный церемонимейстер.

– Похоронный кто?

– Распорядитель похорон, – поправился новый знакомый, слегка потемнев лицом. – Церемонимейстером папенька сам себя называет. Ну, знаешь, подготовить тело, договориться со страховой конторой, всякие там процессии, цветы, то да се…

– Как тебе весело! – крякнул Дюк.

 
Когда по улице покойника везут
Ты думаешь, увы, и мне придет капут.
Укроют саваном и глубоко зароют
И стану я червям едою и норою.
Съедят и выплюнут мое они нутро
И станут шастать взад-вперед – хохо-хохо-хохо –
 

продекламировал в ответ Джейк страшным голосом.

Отсмеявшись, Дюк почесал кончик носа, на который с мокрых волос упала капля.

– Веселая у тебя жизнь, Джейк.

– Да уж, веселее не придумаешь. Давайте-ка, сэр, уничтожим улики.

Мокрые волосы сперва ерошили до тех пор, пока с них не перестало капать. Потом долго сидели на солнце.

Наконец, солнце стало клониться к закату. Дюк пощупал шевелюру.

– Слушай, – сказал он, – придешь завтра?

– Приду, – ответил Джейк.

Новые знакомые поднялись по осыпавшимся ступенькам набережной и побрели по булыжной мостовой. Вместе зашли в лавочку Крисби за керосином – мистер Саммерс-старший послал за ним сына сегодня после завтрака и велел быть, как всегда, одна нога здесь, другая там.

– Кстати, а где это – «здесь», где должна быть твоя нога? – поинтересовался Дюк.

– Вон, – показал Джейк на двухэтажное, в довоенном стиле, здание по Чейс-стрит. «Похоронный дом Саммерса. Быстрый сервис ночью и днем.»

Сквозь кроны кленов пробивались лучи вечернего солнца, дом стоял в тени, а выкрашенные в цвет слоновой кости стены и белые колонны, поддерживающие треугольную крышу, придавали дому вид совершенно кладбищенский. Вдобавок по обеим сторонам песчаной дорожки в траве белели мелкие цветочки. Дюк близоруко прищурился, выглядывая из-за угла.

– Ночью и днем? – не поверил он.

– Ночью и днем, – подтвердил новый знакомый. – Не успеете вы кого-нибудь грохнуть, как наше богоугодное заведение поможет вам замести следы. Только ты туда не ходи, ладно?

– Я только вывеску.

Дюк повытягивал шею и повернулся.

– Гром и молния? Кары небесные?

– Если бы, – Джейк усмехнулся. – Земные.

– Понял, – сочувственно кивнул Дюк. – Но я, правда, только вывеску. И сразу назад.

Джейк помолчал. Добавить было нечего. Отступать некуда.

– Все, сэр, – сообщил он. – Пошел принимать кары.

– Дайте пять.

– Нате пять. Ну, пока.

Кресло на террасе, в котором обычно сидела мать, стояло пустым. Это значило, что настало (если уже не прошло) время ужина.

Джейк представил лицо отца. По спине побежали мурашки. Ускорил шаг и торопливо взбежал на крыльцо.

– Станешь тут философом, – пробормотал он себе под нос и взялся за ручку.

Тем временем Дюк читал вывеску над входом: «Похоронный дома Саммерса»:» Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем!»

– Мда, – сказал он, наконец. – Поэзия!

И ушел, гадая по росшим вдоль тротуара деревьям:

– Попадет-не попадет, попадет-не по... вот не верю я в гадания, леди и джентльмены, не верю. Глупости все это.

Джейк открыл дверь и осторожно заглянул в холл. Пусто.

– Господи, – еще тише пробормотал он, – нельзя ли в виде исключения, а? Только сегодня. Это же совсем-совсем маленькое чудо!

Но лицо Создателя на темном распятии над входом в гостиную было непроницаемо.

Джейк на цыпочках прошел по ковру мимо кремовых перил ведущей наверх лестницы. Желание быстренько подняться в свою комнату пришлось обуздать. Юный джентльмен вздохнул и переступил порог гостиной: низкий, с тяжелыми балками, потолок, полузадернутые тяжелые синие занавеси на окнах, от которых в комнате царил полумрак. Все оказалось еще хуже, чем он думал.

На дубовом столе посреди комнаты красноречиво лежал стопка книг в ярких обложках.

Содержание их Джейк знал отличн Как и то, что еще днем, когда отец по лал его в лавочку, эти книги находилис совершенно в другом месте. Опять эт София! Ну что за жизнь у человека, а?

Мистер Эзра Джосайя Саммерс, р коположенный пресвитер берлингтонской общины «Пе вая баптистская церковь», постоянный член-корреспонден «Нью-Йоркского общества подавления греха», почетны председатель городского Общества трезвости, яростный ст ронник комстокеризма, автор многочисленных выступлени в «Баптистском миссионерском вестнике» касательно «иск ренения всякой безнравственности или аморальности», н слышно вошел в комнату и встал за спиной сына.

– Здравствуй, отец, – не оборачиваясь, сказал Джейк.

Мистер Саммерс приблизился почти вплотную.

– Мир и покой снисходит на того, кто всем сердцем по тигает, что Христос жил и умер ради всех нас...

Джейк перевел взгляд с раздраженно вздрагивающи брылей над пышными бакенбардами отца, на безупречны узел широкого черного галстука.

– ...и муки его искупительной жертвы сопровождают на ежедневно и ежечасно, на рассвете и на закате, – пробормота он, надеясь хоть немного ускорить переход к делу.

– Ибо на каждом шагу всех нас и каждого из нас подст регают ловушки и искушения, – отец предпочел не заметит насмешки в его голосе. – И в одну в из них, в эти врата праз ности и неги ума, попался мой сын!

Мистер Саммерс схватил со стола верхнюю в стопке кни гу и потряс ею в воздухе.

– Это, – осторожно сказал юноша, – сочинение мистера Стивенсона, описывающее путешествие на лодке по рекам Франции.

– Прекрасно! Ну, а это?

– А это, – не моргнул глазом Джейк, – сочинение мистера Жюля Верна, описывающее пребывание четверых путешественников на необитаемом острове. К вящей славе Господа.

Мистер Саммерс устало сгреб книги со стола. Присел, поддернув брюки, перед камином. Джейк печально проводил взглядом то немногое, что делало его жизнь хоть чуть-чуть счастливее. Пресвитер, не обращая внимания на испачканные в золе рукава, свирепо рвал «плоды ума изнеженного и праздного».

– Роза! – позвал он, не прекращая своего занятия.

Вошла пухленькая девушка.

– Да, мистер Саммерс?

– Принесите трость.

Локти отца судорожно дергались. Джейк обвел глазами комнату. Высокий диван. Кадка с какой-то зеленой дрянью рядом. Большой кирпичный камин, отделанный темным дубом. С портрета над камином с выражением самоводольной брезгливости сиял крупным, чистым подбородком мистер Э. Комсток. По бокам отбрасывали круглые тени свечи в деревянных двойных канделябрах. На каминной полке ничего, кроме мерно тикающих часов в корпусе темного дерева. Джейк отвернулся и стал смотреть в другую сторону. У стены перед окном – журнальный стол с лампой, возле которого стоит стул с высокой прямой спинкой. На столе ровной стопкой сложены «Секрет силы», «Большая ошибка», «Царство рассвета» и прочие душеспасительные брошюры, совершенно необходимые для чтения молодым людям, чрезмерно заботящимся о мирских благах, тщеславным девушкам и вечерним чтениям в кругу семьи.

Не далее, как две недели назад сын пресвитера вышел с утра на улицу со стопкой душеспасительных чтений. Удачно успел отскочить за угол, избежав, таким образом, неприятной встречи с братьями Альфом и Генри Лароз, отправил брошюры в канаву перед тем, как свернуть на Церковную улицу, довольно метко вернул встречному мальчишке брошенный в спину огрызок, и приготовился приятно провести день, шатаясь по городу. Как вдруг был схвачен за ухо яростной рукой отца, как раз возвращавшегося от из страхового общества, и решившего в ясный денек пройтись пешком. В таком виде, под свист и насмешливые комментарии в спину, был доведен до экипажа, препровожден домой, примерно наказан, – не в кабинете у отца, как обычно, а перед всей семьей, – и до сегодняшнего дня находился под домашним арестом: с утра и перед обедом – молитва в гостиной, под бдительным оком отца; вечером – собрание общины, где большую часть времени приходилось стоять на коленях, склонив голову, под гладко льющуюся молитву из уст матери, отца и еще двоих старших членов общины. Остальное время молодой человек проводил в дощатых стенах мастерской, сняв сюртук, закатав рукава рубашки и шаркая туда-сюда рубанком – «труд скорбный и искупающий».

Наверху хлопнула дверь кабинета. Послышались торопливые шаги горничной. Джейк выбрался из ненавистного сюртука. Небрежно бросил его на подлокотник дивана. Подошел к отцовскому креслу у камина. Мистер Саммерс по одной поджег книги, разворошив кочергой страницы, дождался, чтобы пламя как следует схватилось, и выпрямился, брезгливо отряхивая манжеты. Принял из рук служанки трость. Оглядел сына с головы до ног. Возвел очи горе.

– Матильда! – позвал он. – Матильда, иди сюда!

Вошла миссис Саммерс: крупная красивая женщина в глухом сером платье, с пышно уложенной пепельной прической. Остановилась рядом с мужем, скрестив руки на груди и выразительно глядя на сына блестящими темно-серыми глазами. Мать не говорила ни слова. Джейк взглянул ей в лицо и тут же уставился на восковые листья растения в кадке. Следом в комнату вбежала маленькая Эмми, которую мать тут же схватила за руку и сделала знак вести себя тихо. Чинно вошли старшие девочки, Дороти и София: постные лица, гладко убранные волосы, одинаковые клетчатые платья с оборками.

Семья была в сборе.

Саммерса-старшего побуждал к служению Святой дух и пылкое желание вразумлять и питать стадо Божье. Саммерс-младший руководствовался не менее пылким желанием по возможности реже быть вразумляемым кем бы то ни было. Отец, как и подобает рукоположенному служителю общины, использовал каждую возможность подтвердить свое призвание молитвой. Сын подумывал о том, что истинная вера вряд ли нуждается в таком количестве подтверждений. Пресвитер неукоснительно делал все, чтобы его собственную жизнь и жизнь членов его семьи не пятнали помыслы пустые и суетные. Его сын... да, собственно, мы отвлеклись.

– Боже мой, Джейк! – ахнула София. – Опять! Ну что это такое? Как тебе не стыдно?

Мать оборвала ее, велев не упоминать имя Господне всуе.

– Джейк Саммерс, – сказала она своим красивым грудным голосом, – мы глубоко опечалены твоим поведением. Пусть же это наказание очистит твою душу от греховных мыслей и наставит на пусть истинный.

– И послужит всем нам уроком, – кивнул пресвитер.

Джейк на миг задержал взгляд на Эмми, стоявшей с распахнутыми глазами, повернулся, лег животом на подлокотник кресла. Зажмурился. Тонкая, гибкая трость, из тех, что держат в некоторых школах для убеждения нерадивых учеников, cвистнула, рассекая воздух и опустилась с тонким щелчком. Джейк стиснул зубы. Мать читала молитву. Старшие девочки бормотали вслед за ней.

– София, – позвал Джейк, не разжимая век и морщась, – давно хотел тебя спросить.

– Да, брат, – ясным, как у матери, голосом, отозвалась девушка.

– Скажи-ка, а где...

Пресвитер замахнулся снова.

– ...где в Библии написано...

Свист трости.

– ...«шпионь за братом своим»? Ай!

– Замолчи! – воскликнула сестра. – Это для твоего же блага!

– Для спасения души и к вящей славе Господней. Я помню, – едко отозвался юноша и быстро опять зажмурился.

Перед следующим ударом пресвитер размял пальцы.

– Мы будем молиться за тебя, брат, – добавила Дороти.

Джейк умолк. Не столько, правда, столько потому, что внял словам любящей сестры, сколько по другим, более осязаемым причинам. Вцепился в обивку кресла, еще ниже опустив голову, и еще сильнее стиснув челюсти. Трость поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась.

Наконец, отец устал.

– Завтра, – произнес он, свистя носом и раздувая бакенбарды, – ты пойдешь раздавать брошюры вместе с сестрами. София, не спускай с него глаз!

– Да, отец.

Добравшись, наконец, до своей комнаты, юноша тщательно запер дверь.

Комната была небольшой, добротной, с тяжелыми потолочными балками, с светлым дощатым полом и двумя просторными окнами, занавешенными белым муслином. На застланном кружевной салфеткой комоде, занимавшим пространство между окнами, стояло квадратное зеркало на высокой подставке. Под подставкой жалась к стене тощая стопка книг Священного Писания и стояла лампа. На край комода небрежно брошена маленькая Библия. Простая дубовая кровать с квадратной спинкой аккуратно застлана. У окна перед ней ютился небольшой письменный стол, на котором только и было, что четыре потрепанных школьных учебника, аккуратно составленные вместе, да чернильница с торчащим сухим острием вверх пером.

Джейк постоял чуть-чуть, вслушиваясь в звуки снизу, кинулся на кровать. Зарылся лицом в прохладную подушку. В дверь постучали. Он подскочил, как ужаленный, наспех вытер щеки и кинулся открывать. Вошла Роза с подносом.

– Мастер Джейк, вы так и не поужинали. Выпейте хотя бы чаю.

– Спасибо, – пробормотал он, стараясь, чтобы лицо было в тени.

– Ну можно ли так себя вести, – покачала головой служанка, – вы ведь уже взрослый!

– Да, – пробормотал он себе под нос, словно отвечая не ей, а кому-то другому. – Точно. Уже взрослый.

Девушка с подозрением посмотрела на него.

– Хм, ну не знаю, – произнесла она, – помогите лучше уложить малышку. Сами знаете, сколько с ней возни. Когда покушаете, понятно.

Джейк наскоро сжевал невкусный овсяный пудинг, почти не жуя, проглотил яйцо, выпил чашку остывшего молока и пошел в детскую. С подушки радостно поднялась светловолосая трепаная голова сестренки, и снова улеглась между двух бархатных жирафов (почти все, что осталось от когда-то полученного братом на Рождество Ноева Ковчега).

 
– Мы грабим и тырим добро мертвецов,
Выпьем, братишки, йо-хо! –
 

тихонько запел Джейк, глядя, как колышется пламя свечи.

Эмми захихикала, зажимая рот рукой.

– Тихо мне! – предупредил брат, поправил на ней одеяло

и продолжил:

 
– Плевать уложить что детей, что отцов
Выпьем, братишки, йо-хо!
 

 
– Йо-хо, йо-хо, пиратская жизнь! –
 

поддержала сестренка. – Джейк?

– Что?

– Очень больно было?

– Нет, – отрезал он. – Ерунда. Теперь давай ты!

Эмми обняла полысевшие шеи жирафов и огорчилась.

– А я не помню.

Джейк предостерегающе приложил палец к губам.

– Ну хорошо, – согласился он шепотом, – тогда другую какую-нибудь.

 
– Вы помните Бетси из города Пайк?
С ней вместе шатался по прериям Айк,
 

– звонко начала девочка, глянула на брата и осеклась.

– Большой рыжий кобель, пара волов, – запела она уже тише, – Петух из Шанхая и хряк будь здоров, – продолжил Джейк.

И они шепотом запели вместе:

 
– Удл-дан фол-ди-дай-ду,
удл-дан фол-ди-дай-ду .
– Раз в прерии ночью при свете луны
Нашли они виски и стали пьяны.
А Бетси плясала и пела, как черт.
Ей хлопали громко – давай, мол, еще.
 

– Удл-дан фол-ди-дай-ду,– увлеченно пропела Эмми.

Джейк предостерегающе прижал палец к губам.

– ... удл-дан фол-ди-дай-ду, – тихонько запел он, – фол-ди-лай-дy.

– Почему ты вздыхаешь? – Эмми села в кроватке.

– Ложись, кому говорю!

– Нет, ты вздохнул!

Джейк не стал рассказывать малышке про деда, которого та, кстати, никогда не видела. Старый Джейсон Саммерс умер, когда Эмми не было еще на свете. Дед любил приложиться к бутылочке, да и частенько заговаривался, но все равно был единственным, кажется, человеком в семье Саммерсов, который его любил. Сколько он помнил Саммерс-старший всегда терпеть не мог своего отца, и когда тот умер, посвятил длинную проповедь «беспутству», из которой десятилетний тогда Джейк понял только то, что всякая радость есть грех, если только не является радостью веры.

Джейк поправил на сестренке одеяло, скрестил под табуретом лодыжки и вполголоса продолжил историю про Бетси из Пайка:

 
Индейцы напали орущей толпой,
Скальп милого Бетси спасала, как свой.
Под первой повозкой засевши с ружьем,
Разила их Бетси метким огнем.
 

Подозрительно посмотрел на смирно лежащую девочку, выглядевшую точь в точь как спящая.

– Удл-дан фол-ди-дай-ду, – протянул он осторожно, – удл-дан... фол-ди-ду.

Погладил сестренку по разметавшимся кудряшкам и задул свечу.