Текст книги "Мысли о фашизме"

Автор книги: М. Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Своеобразные формы проводимых Муссолини реформ сбивают с толку даже многих их его сторонников и "симпатизанов", – которые одобряя действия "Дуче", все же, говорят: – Какая же это "революция"?! Это скорее реакция! Вся суть в том, что современное человечество, выросшее на "священных принципах Великой Французской Революции" забило себе в голову идею, будто настоящей революцией является только такая, которая идет неуклонно влево. Все же прочее – это "черная реакция". И даже в нашей русской среде, несмотря на все пережитое нами, упорно держится тенденция объявлять большевистскую революцию не революцией, а контрреволюцией, – потому что торжество большевиков дало ужасающе отрицательные результаты для всего населения, а "настоящая революция – во благо".

* * *

Во всяком случае, – вплоть до "похода на Рим", в конце 1922 года у Муссолини и его ближайших соратников просто-напросто не было времени заниматься теоризированием идей фашизма, ибо все живые силы партии, вся партийная энергия поглощались делом борьбы с революционными движениями, грозившими разрушить здание итальянской государственности... Над этим считаю необходимым остановиться, ибо тут имеется много поучительного. Помню очень живо, как в Рим стали доходить первые и очень еще сбивчивые вести с севера о нарождении фашистского движения, о создании здесь и там фашистских организаций, а затем – о первых открытых выступлениях фашистов. Живо помню, какое недоумение вызвали эти выступления фашистов в чисто буржуазной среде, и какое буйное веселье было тогда в "Ревущем Стане" социалистов и их союзников! В самом деле, – силы фашистов тогда были совершенно ничтожны, микроскопичны. И с этими микроскопическими силами Муссолини осмеливался вступать в открытую борьбу с врагом, казавшимся гигантом: одна социалистическая партия тогда насчитывала свыше 200.000 "тэссерати", то есть, официально зарегистрированных и аккуратно платящих ежемесячные взносы в партийную кассу, посещающих партийные собрания, подчиняющихся своим вожакам сочленов. За спиной социалистов "профессиональные союзы и синдикаты" с миллионами сочленов. Рядом – бесчисленная орда осатанелых анархистов из подонков общества. С другого боку – другая орда так называемых "мильолистов", – деревенских батраков и "хозяйчиков", объединенных в мощный союз отчаянным демагогом клерикальным депутатом Мильони, который под грубо намалеванной маской клерикализма прятал волчьи клыки большевика. И в стороне – гигантское панургово стадо обывательщины, уже уверовавшее в собственную обреченность и думающее о том лишь, как бы хоть несколько отсрочить день своей гибели под мясницком ножом социалистических экспериментаторов. Как-то раз, когда на севере произошла кровавая стычка между социалистами и фашистскими дружинниками, и фашисты, несмотря на свою малочисленность, остались победителями, – среди моих коллег по редакции "Эпохи" воцарилось тяжелое смущение, тяжкое уныние. Не понимая, в чем дело, я рискнул просить объяснить мне причины этого смущения, и получил ошарашивающий меня ответ: – Эти безумцы, "фашисты", навербованные полоумным Муссолини, грозят своими действиями вызвать ужасный по последствиям взрыв! – Но почему же?! – Ах, но, ведь, это же так просто! Разумеется, о том, чтобы справиться с социалистами, – фашистам нечего и мечтать. Ну, значит их действия ведут только к пущему озлоблению социалистов, приводят социалистов в ярость, дают большие козыри в руки крайних, уничтожая и без того ослабевшее влияние умеренных вождей. Словом, фашисты провоцируют социалистов на резню! – А разве социалисты и без того не собираются выдавливать кишки у буржуев? – Н-ну, это, ведь, только так... для галерки... Ведь не звери же социалисты, а такие же люди, как и мы... И не ссылайтесь на русский пример: то, что возможно в России, невозможно у нас, в Италии... – Блажен, кто верует!

* * *

Опасения "ужасного взрыва" из-за "фашистской провокации" не оправдались. На первые попытки вступления фашистов в открытую борьбу социалистическая печать реагировала, как я уже сказал, буйным весельем. Социалисты заявляли, что "ренегат-изменник и предатель сознательного пролетариата" Муссолини, типичный шарлатан, и пр., и пр., безнадежно тонущий в атмосфере общего невнимания, затеял блеф. Целью Муссолини является снова привлечь к себе внимание буржуазного общества эксцентричной выходкой, и на этом поживиться. Но ничего из этого не выйдет: ведь, стоит только революционному пролетариату просто дунуть или чихнуть и вся "фашистская партия" с самим Муссолини исчезнет в пространстве. Стычки фашистских дружин с социалистами учащались. Фашисты несли значительные потери, – так как перевес сил был на стороне противников, но, против всяких ожиданий, в большинстве случаев схватки кончались победой не социалистов, а фашистов. А в тех случаях, когда фашисты где-нибудь терпели поражение, всего через несколько дней производилась кровавая расплата нагрянувшей откуда-то "карательной экспедицией". Остававшееся в стороне от этой борьбы общество все больше и больше смущалось, и тревога росла. В том кругу, где я тогда вращался, мне почти не приходилось встречаться с людьми, которые относились бы к фашистскому движению одобрительно, – если не считать, вернувшуюся с фронта, боевую молодежь. Против всяких ожиданий, в буржуазной среде фашистам самым серьезным образом ставили в вину то обстоятельство, что они "действуют открыто антиконституционными средствами" и что они, дескать, "осмеливаются нарушать конституционную законность". Помню еще, как однажды к нам в редакцию явился совсем молодой отставной офицер Р., герой войны, и принялся с увлечением рассказывать об эпизодах борьбы с социалистами в его родной провинции. – Но как же это так?! Ведь, это же значит, что вы начинаете вести гражданскую войну?! Р. рассмеялся: – Проснитесь, синьоры! Протрите глаза! Вы нас упрекаете за ведение гражданской войны и почему-то считаете совершенно естественным, что эту гражданскую войну, и уже не первый год, ведут социалисты, мильолисты и анархисты! – Да, но, ведь, вы же совершаете беззаконные деяния! – Проснитесь, проснитесь, синьоры! Может быть вы тогда увидите наконец, что уже не первый год все действия социалистов и их союзников – сплошное и вопиющее беззаконие! И почему-то вас все это не пугает, а, вот, когда мы, жертвуя собой, выступаем в вашу же защиту, – вы приходите в ужас и готовы упасть в обмороке! – Но, ведь, вступая на путь беззаконных действий, вы идете против существующей власти?! – С точки зрения чисто формальной. мы хотя и нарушая законность, все же, идем не против власти: ведь, наши действия направлены целиком против врагов той же власти! – А если власть, все же, решит приняться обуздывать вас? – Пусть попробует, – огрызнулся Р. – Тогда и мы поднимем знамя восстания, ибо выступление власти против нас будет означать форменный союз власти с социалистами, или, точнее сказать, подчинение власти социалистам! – Гражданская война... Но как же так? Восстание против законной власти? Но... как же это?! И Р., зло смеясь, ответил: – В конце-концов, синьоры, это делается просто смешным! Как?! Неужели же, в самом деле, вы не видите, не слышите, не знаете, что социалисты давно ведут гражданскую войну? Слушавшие, – члены редакции "Эпохи", отнюдь не социалисты, разводили руками: – Разница с прежним только та, что раньше никто не давал им отпора, а теперь нашлись люди, смеющие защищать себя и нас же! И, вот, вы смертельно пугаетесь. Но чего?! Не того, что социалисты вас грабят и режут, а того, что кто-то осмеливается давать грабителям и убийцам отпор! И в ваших глазах совершающиеся превращения в пугающую вас "гражданскую войну" только с того момента, когда кто-то осмеливается сопротивляться поджигателю, грабителю, убийце! Вас до обморочного состояния доводит термин "революция", но почему-то не тогда, когда идут в открыто революционное наступление орды пьяных дикарей под красным знаменем, а только тогда, когда у кого-то находится мужество встречать эту орду выстрелами! Вы, синьоры, молчите, словно набрав воды в рот, когда социалисты совершают вопиющие беззакония, направленные для разрушения государства и общества. Но вы же принимаетесь вопить о беззаконии, как только у кого-то находится мужество взяться за оружие для своей и вашей защиты, не считаясь с формальной законностью! Опомнитесь, Синьоры!

* * *

Я уже сказал, что первые активные выступления фашистов в деле борьбы с социалистами и их союзниками "мильолистами", анархистами и уголовными преступниками были встречены буйным смехом в социалистическом лагере, заявлениями, что "священный гнев революционного пролетариата сдует с лица земли этих дерзких наглецов!" Но буйный смех скоро стал стихать. Послышалось бормотание недоумения, в котором прорывались нотки испуга и начинающейся растерянности. Несмотря на тяжкие потери со стороны фашистов в первых стычках, – в их лагере не проявилось упадка мужества, не пришло сознание всеми нефашистами утверждавшейся или хоть молча признававшейся безнадежности их дерзкой затеи. Вместо того, чтобы немедленно рассыпаться, развеяться прахом, фашистские организации размножались с почти фантастической быстротой. Редевшие от потерь ряды немедленно пополнялись новыми добровольцами. Павшие бойцы заменялись новыми. Энергия не иссякала, а, наоборот, возрастала, движение явно пускало корни и крепло. И столкновения с социалистами делались все чаще и чаще. Что же происходило? А вот что... Как я уже отмечал в предшествующих главах, в массе населения Италии имелось множество здоровых, честных, патриотически настроенных элементов. Вся беда была только в том, что все сплошь эти элементы были рассеяны, не имели единой общей идеи в смысле решения, что и как именно надо делать, не имели вождя, в которого могли бы верить и которому могли бы повиноваться, не рассуждая. Образно говоря, в стране имелись крепкие, но разрозненные нити, но не было того "станка", который мог бы послужить для превращения этих нитей в прочную ткань государственности. Вы спросите: – А разве не было законной власти, разве не было правительственного аппарата, разве не было Закона? – Да, все это было, но пребывало в положении или состоянии, как если бы всего не было. Закон был, но не исполнялся. Власть официально существовала, но бездействовала, потому что она была только "эманацией" Парламента, а сам Парламент совершенно разложился. Аппарат власти существовал, но был в параличе, потому что в параличе была и сама власть. Еще в своей основе здоровое общество держалось пассивно, потому что на пути его активности стояла стена парламентаризма. Общество делегировало парламентскую власть, дало ей мандат на право и обязанности защищать государство, и тем самым связало себе руки. А власть, повторяю, была в маразме...

* * *

Еще в начале XX века, когда социалистическая партия была совершенно ничтожной в общем силой, ее вожди применили тактику, которая дала большие положительные для социалистов и их революционной цели практические результаты. Тактика эта состояла в повсеместной организации так называемых "Камер Труда" в постепенном завоевании коммунальных и муниципальных учреждений. "Камеры Труда", по идее, по официально объявленной программе действий являются организациями политическими. Они имеют, по идее, характер организаций чисто профессиональных, дело которых – облегчать положение рабочих путем организации труда, взаимопомощи, защиты интересов и прав, и так далее. Но, разумеется, эта формальная аполитичность была только маской, прикрывающую истинную физиономию "Камер": организованные и руководимые социалистами, они фактически служили лишь для завоевания влияния на аполитичную рабочую массу и для использования этого влияния в революционных целях. Рабочие не-социалисты, становясь клиентами социалистических Камер, автоматически переходят на положение "симпатизанов" и сателлитов, образуют большой "хвост", влекущийся за социалистической "головкой". Что же касается коммунальных и муниципальных учреждений, конструирующихся на принципе избирательного права, то с ними положение было таково: на выборах решающий голос принадлежит количеству. Народная масса, как показывает практика, относится к своим избирательным правам, обыкновенно, весьма пассивно. На выборы является меньше половины избирателей. Масса избирателей, находящаяся еще на весьма низком культурном уровне, чрезвычайно легко поддастся влиянию демагогических лозунгов. Свои голоса она склонна отдавать не тому, кто обращается к доводам простого здравого смысла и развивает программу действительно полезных действий, соответствующую реальной возможности, а тому кто без зазрения совести морочит невежественную и легковерную толпу обещанием золотых гор и кисельных берегов. Если к этому добавить еще, что так называемые "буржуи" разбиваются на множество грызущихся партий, а социалисты идут сомкнутым строем, и тащат за собой послушным "хвост" из представителей рабочих низов, – не приходится удивляться, что на выборах очень часто одерживают победу именно социалистические кандидаты, хотя самих-то социалистов в населении имеется еще ничтожное количество. Но что же дается завоеванием коммунальных и муниципальных учреждений? О, очень и очень многое! Где социалистам только удается, всеми правдами и неправдами, захватить, скажем, муниципалитет, – там, в прямую зависимость от них становится весь многочисленный служебный персонал, там, конечно, в их распоряжении оказываются общественные суммы, право производить разнообразнейшие, требующие затрат, работы, право контролировать школы, больницы, приюты и так далее И потому, совершенно естественным путем, социалисты получают огромное влияние на огромную политическую массу. А пользоваться этим влиянием они, конечно, не стесняются: из среды муниципальных служащих выбрасываются или выживаются люди, оказавшиеся неугодными социалистам, и замещаются или социалистами же, или "симпатизанами". Подряды и поставки попадают в руки "своих людей", то есть, социалистов. Для производства работ принимаются лишь "организованные". И так далее. Но, помимо простого увеличения своего влияния, социалисты, конечно, извлекают и другие, чисто материальные выгоды. Они, не стесняясь с общественным добром, устанавливают высокие тарифы оплаты труда, особенно рабочим низших категорий, но взимают с них высокий процент в пользу партийной кассы, и таким путем получают значительные средства для своей чисто партийной деятельности. Особое внимание социалистов всегда обращают на себя разные благотворительные учреждения, обладающие огромными, веками накопленными путем пожертвований средствами. Захват таких благотворительных учреждений с их богатствами дал возможность социалистам, предавшимся неудержимому хищничеству, – получить огромные суммы. Как выяснилось только гораздо позже, – социалистами были буквально разграблены десятки и десятки миллионов. После Мировой Войны, под влиянием ядовитой пропаганды социалистов, как "красных", так и "черных", то есть, "мильолистов", в земледельческих районах Италии начало развиваться аграрное движение, скоро принявшее весьма угрожающее для всей страны размеры. "Организованные батраки" или "малоземельные" принялись захватывать частновладельческие земли, начиная с хуторов в десяток-другой гектаров. Растерявшаяся, страдающая параличом воли парламентская власть не дерзала бороться с этим разбойничьим движением, ссылаясь на неимение в своем распоряжении достаточных сил полиции или войск. На самом деле – это было, конечно, простой уверткой: если бы только власть решилась начать изгонять расхищавших и уничтожавших чужое добро грабителей, прибегая к энергичным средствам, то есть, атакуя захватчиков как разбойников, какими они по существу были, то, конечно, двух-трех суровых расправ было бы совершенно достаточно для острастки всей массы хищников. Эта масса поняла бы, что с ней шутить не будут, и что ее ждет наказание. Но для того, чтобы приняться уничтожать, хотя бы только находящиеся в непосредственной близости к административным центрам разбойничьи гнезда вооруженной силой, надо было официально признать, что власть поднимает бросаемую ей революцией перчатку, и намерена бороться не с отдельными нарушителями законности, а со всей революцией, со всей уже увлеченной в революцию ратью "красных". А вот, на это-то правительство, пребывавшее в рабстве у социалистов, и не смело решиться, ибо оно, правительство, было "строго конституционным" и боялось отменить конституционные нормы, хотя бы на короткий срок... Я уже упоминал однажды о том, что здесь, в Италии, был тогда период, когда распропагандированные социалистами "сознательные" принялись захватывать мастерские, фабрики, заводы и т.п. промышленные предприятия, и, изгоняя хозяев, стали организовывать там пресловутые "Советы Рабочих", – ячейки будущей "Советской власти". И, опять-таки, растерявшаяся слабовольная власть не осмелилась сделать то, что было ее прямым долгом: не применила вооруженную силу, которой располагала, для изгнания насильников и грабителей, расхищавших и уничтожавших чужое добро. И опять нашлась оговорка, то есть, увертка: – Нужны были большие силы, а мы ими не располагали! Джолитти, великий хитрец и лукавец, не постеснялся заявить, отвечая на запрос в Камере Депутатов по этому вопросу следующее: – Чтобы изгонять захвативших фабрики и заводы рабочих надо было бы пустить в ход пушки, то есть, надо было бы стрелять по тем же фабрикам и заводам. Не знаю, понравилось ли бы это самим владельцам фабрик и заводов?! Тут, конечно, опять проделывалась грубейшая передержка: ведь, достаточно было подвергнуть обстрелу какую-нибудь одну мастерскую, чтобы захватчики прониклись сознанием грозящей им опасности... Так или иначе, – но социалистическая затея захвата фабрик и заводов скоро провалилась, ибо выяснилась невозможность поддерживать производство, не захватив одновременно банков, не завладев железными дорогами, не свергнув парламентское правительство, не перетянув на свою сторону армию и флот, не уничтожив аппарата администрации и полиции. Но если захватившие силком фабрики и заводы городские рабочие скоро принялись уходить оттуда, – то не так дело обстояло с захваченными сельскими рабочими и малоземельными крестьянами землями там, вдали от административных центров, – захватчики засели прочно, и продолжали сидеть и после падения министерства Джолитти, уступившего свое место радикалу Факта. Я вынужден останавливать внимание моего читателя на этих подробностях по особым причинам; ведь когда фашисты перешли на путь организованной борьбы с социалистами, – их меткие удары стали обрушиваться по трем направлениям, указанным выше, то есть, на "Камеры Труда" и родственные им социалистические "Клубы", на захваченные социалистами муниципалитеты и, наконец, на "красные гнезда", то есть, на захваченные поместья. В этом периоде борьбы фашисты применяли следующую тактику: там, где они чувствовали себя сильными, они организовывали своего рода "стратегические пункты", и сформировали "летучие отряды активистов", людей,. умеющих владеть оружием и не боящихся пускать это оружие в ход. Эти "летучие отряды", быстро передвигаясь на грузовиках, принялись совершать налеты на ставшие очагами революционной заразы "Камеры Труда", подвергая их и родственные им социалистические "Клубы" и "Общества" разгрому. Обстановка "Камер" или "Клубов" безжалостно уничтожалась, засевшие там "организаторы рабочих масс" разгонялись, а если оказывали сопротивление оружием, то получали ответ оружием же. Одновременно другие "летучие отряды" производили "примерные экзекуции" в захваченных социалистами поместьях, норовя при этом расправляться главным образом не с красным быдлом, а с его вожаками, с "организаторами" и с "руководителями" среди них в первую голову – с облеченными парламентской неприкосновенностью депутатами социалистами и мильолистами. В более или менее крупных городских центрах такие операции революционного с другой стороны характера были, конечно, затруднительны, но все же, возможны, хотя и в известных рамках. Здесь такие же "летучие отряды" по большей части захватывали муниципальные и коммунальные учреждения, арестовывали засевших там "красных синдиков" и "консильеров", и угрозами расправы заставляли их подписывать прошения о сложении полномочий. За явной невозможностью замещать выгнанных таким образом синдиков и консильеров путем выбора самим населением новых, правительству ничего не оставалось делать, как назначать "временно", до выяснения дела, собственных, правительственных агентов на должность синдиков и консильеров. На первых порах все общество пришло в несказанное смущение от применения такой тактики фашистами, а социалисты, как я уже говорил, принялись высмеивать фашистов и грозить расправой с ними. Однако, очень скоро в социалистическом стане послышались уже вопли боли и обличавшей их органическое бессилие ярости: социалисты принялись взывать к правительству, требуя от него принятия энергичных мер, не исключая и вооруженные силы, для защиты "Камер Труда", "Клубов", муниципалитетов, разных социалистических организаций и т.д., ссылаясь на законность. Из глухих мест провинции начался исход, а потом и паническое бегство всех социалистических вожаков. Они стремились в большие города, и там становились под охрану агентов власти, под охрану той самой конституции, разрушением которой только что занимались. Боевые выступления фашистов скоро стали производить глубокое впечатление на всю массу населения, и тогда наметился заслуживающий серьезного внимания феномен: как только стало выясняться, что фашисты представляют собой известную и имеющую тенденцию расти, силу, сейчас же завилял во все стороны и потом стал по частям отрываться огромный социалистический "хвост". Люди, покорно тащившиеся на социалистическом буксире, покуда верили, что победа обеспечена за социалистами, и что союз с ними гарантирует полную безнаказанность, – стали открещиваться от солидарности с социалистами, а потом и перебегая понемножку на сторону фашистов. Как ни странно, – это движение проявилось в серьезных размерах и среди самих рабочих, сначала, конечно, только тех, которые не входили в ряды социалистической партии, а лишь шли за социалистами в так называемых "профессиональных союзах". Оказалось, что в самой же рабочей среде было немало людей, резко недовольных засильем социалистов, отказывавшихся верить в возможность насаждения социалистического строя, отчасти патриотически настроенных, но запуганных и "затурканных" социалистами. Затрещали "красные синдикаты". Затрещала и сама социалистическая партия. Утечка "симпатизанов" и "зарегистрированных" скоро приняла очень большие размеры. "Откалыванье" шло и направо, к фашистам, и налево, к коммунистам. Но важным было то, что неимоверно распухшее за 19181920 годы ядро социалистической партии неудержимо таяло, силы раздроблялись, распылялись, убывали. При министерстве Джолитти, социалисты устами своих парламентских представителей, стали настойчиво требовать от правительства сначала просто только обуздания, а потом и формального уничтожения фашистской партии. Джолитти очень сухо ответил, что, не входя в обсуждение вопроса с юридической точки зрения, не возбуждая вопроса о праве фашистской партии на существование, все же, приходится считаться со следующим обстоятельством: сейчас в партии состоит около 120 тысяч человек, в большинстве умеющих владеть оружием и объединившихся в организацию военного характера. В готовности фашистов отстаивать свои права на существование, хотя бы с оружием в руках – не приходится сомневаться. Кроме того, у фашистов имеются уже миллионы сочувствующих им среди населения, так как они, фашисты, открыто выступают в защиту достояния граждан и порядка. Это означает, что для осуществления попытки обезоруживания и потом роспуска фашистских организаций придется прибегнуть к вооруженной силе, пустить в ход армию. Иначе говоря социалисты требуют от правительства, чтобы оно, в угоду им, врагам, существующего государственного и общественного строя, вступило в обещающую быть кровавой гражданскую войну с фашистами. У правительства на это не хватает сил! А фашистское движение все развивалось и развивалось. В самом Милане, еще недавно бывшем цитаделью социалистической партии, организовался мощный фашистский центр. В рядах социалистов все чаще и чаще начала прорываться паника, порой дававшая почву прямо-таки комическим эпизодам. Когда, в конце первой половины XIX века, прародитель современных большевиков, Фердинанд Лассаль, после одного из удачных выступлений социалистов, вырвавших ряд уступок у растерявшейся власти, говорил, проявляя изумительный цинизм: – Нас, социалистов, было совершенно ничтожное количество. Наши силы, в сравнении с силами наших противников, равнялись почти нулю. Наше дело было, собственно говоря, безнадежным. Но мы, вырядившись в львиные шкуры, принялись так страшно рычать, и при этом так яростно били копытами о пол, вызывая неописуемый грохот, – что наши противники дались в обман. Они поверили, будто мы и впрямь – львы революции, да еще какие?! Они поверили, что мы страшно сильны. И они сдали нам важнейшие позиции. Эта же немудреная, но ловкая тактика оглушения противника зычным ревом и грохотом, ослиных копыт его запугивания скрежетанием, будто бы страшных львиных зубов, угрозы "стихийным гневом пролетарской массы" – она применялась, и с неизменным успехом., социалистами всех стран на протяжении почти семи десятков лет, то есть, до прихода на сцену фашистов. В истории итальянского фашизма имеется один удивительно красочный эпизод, о котором недавно поведал вождь футуристов Маринэтти. В Милане социалисты решили произвести попытку революции и в случае успеха – организации "Временного Правительства, стоящего под контролем Совета рабочих и солдатских депутатов". По программе, дело должно было начаться грандиозной забастовкой, потом на улицы вываливается под предлогом "мирной демонстрации" вся "пролетарская армия", она сметает слабые кордоны полиции, завладевает муниципалитетом, и прокламирует социалистическую республику. Первая часть этой программы была проведена, как по маслу: произошла по пустому предлогу забастовка, жизнь огромного города начала замирать, мирное население принялось прятаться в разные щели, на улицу вылилось из социальных подвалов несколько десятков тысяч "пролетарских бойцов", "мирная демонстрация" уже направилась в центр, чтобы захватить почту, телеграф, банки, муниципалитет и префектуру. Но планы социалистов были известны фашистам. Фашисты наскоро собрали в своем главном штабе, то есть, в помещении редакции руководимой Муссолини газеты, триста человек решительно настроенной молодежи, вооружившейся только увесистыми палками. И, вот, когда полицейские кордоны начали уже поддаваться под напором "мирных демонстрантов", фашистская дружина произвела вылазку и врезалась в ряды пролетарской армии. По признаниям самих социалистов, в организованной ими "мирной демонстрации" участвовало не меньше тридцати тысяч человек, и из них по меньшей мере у двенадцати тысяч были револьверы, а у остальных – засапожные ножи, кастеты, кинжалы и другие предметы из арсенала "пролетарского вооружения". Но вся орава дрогнула, столкнувшись с кучкой фашистов, пришла в замешательство, попятилась, расстроила свои ряды, а потом ударилась в паническое бегство, сея по дороге тысячи револьверов, кастетов, ножей и дубин... Попытка революции была сорвана...

* * *

Рассказанный в предшествовавшей главе эпизод разгрома 30.000 оравы "сознательных пролетариев" кучкой почти безоружных, но умеющих жертвовать собой фашистов в 300 человек, срыв грандиозной забастовки революционного характера действиями этой ничтожной количественно, но сильного своей дисциплинированностью, храбростью и решимостью кучки патриотов, оказал огромное влияние на дальнейший ход событий. На глазах у населения наибольшего в Италии города и первого по величине торгово-промышленного центра, на глазах у почти миллиона обывателей, – с социалистов была сорвана грубо размалеванная "ужасная маска". Фашисты содрали с плеч социалистической оравы львиную шкуру, и показали населению, что под этой шкурой прятался презренный шакал, кровожадный, наглый со слабыми, а вместе с тем трусливый, как заяц. "Миланские события" показали, как прав был Муссолини, вышедший из социалистических же рядов, и знающий всю социалистическую подноготную, когда он говорил обществу и правительству: – Напрасно вы, синьоры, думаете, что в лице социалистов вы имеете дело с настоящими революционерами! Это вовсе не революционеры, люди действия, а маргариновые революционеры, презренные болтуны и демагогические краснобаи! Вы слышите их дикий рев, – и думаете, что это – рычание страшного льва. Но дайте себе труд прислушаться и вы поймете, что это ревет дикий осел и визжит трусливый шакал! Вы думаете, что социалисты страшно сильны. Разуверьтесь! Они сильны только наглостью и напористостью, порождаемыми верой в свою безнаказанность. Социалисты сильны только вашей пассивностью. Вы не решаетесь вступить с ними в борьбу, думая, что за ними несметная масса союзников и сочувствующих. Разуверьтесь! За ними тащится огромный хвост не бойцов, а мародеров и маркитантов, скупщиков награбленного! Вы думаете, что в критический момент социалисты найдут активную поддержку основной массы населения? Разуверьтесь! Эта "основная масса" склоняется в сторону социалистов только до тех пор, пока думает, что победа останется за социалистами. Но стоит социалистам начать терпеть поражения, та же основная масса не только отвернется от социалистов, но и набросится на них! Еще раз и еще раз Муссолини взывал и к обществу, и через его голову, ко власти, приглашая вступить в борьбу с социалистами. Общество откликнулось на этот призыв притоком волонтеров и средств в лагерь фашистов. Правительство же пошло другой дорогой. И если дальновидный Джолитти отказывался вступить в угоду социалистам, в открытую борьбу с фашистским движением, то пришедший ему на смену безвольный и растерянный Факта, раб масонства, стал колебаться, и в конце-концов, под влиянием Амэндола, начал склоняться к излюбленной идее радикальной буржуазной демократии, по которой "у демократии нет и не может быть настоящих врагов слева. Им страшны только враги конституционно-парламентского строя". А фашисты – враги, ибо они не слева. Тем временем настроения в стране подвергались влиянию эволюции. Симпатии к фашистам росли, а вместе с тем безудержно росли и силы фашистской партии. В этот именно период руководители фашистской партии наткнулись на подводный камень, грозивший если не потопить, то, по крайней мере, сильно повредить их несшийся по взбаламученному морю, корабль. Этим "подводным камнем" был вопрос об отношении к монархическому строю. В первом периоде фашистского движения в рядах фашистов было очень много элементов, все симпатии которых находились на стороне республики. Объясняется это главным образом тем, что король Виктор Эммануил III, гордящийся своей строжайшей конституционностью, не нашел в себе энергии и решимости проявить инициативу в деле защиты государственности от яростного напора революционности, и в самые трагические моменты оставался на положении человека, который хотя и "царствует", но совсем не "управляет", ибо по закону "правит ответственное министерство", а король только прикладывает свою королевскую печать к решениям совета министров. Строгая конституционность короля дошла до того, что однажды он, при одном из министерских кризисов, обратился с предложением сформировать новое министерство к лидеру социалистов, Филиппе Турати, то есть, верховному вождю революционного движения и первому кандидату на пост революционного Президента Республики. Если, конечно, далеко не всеми, то очень многими молодыми фашистами проводилась такая теория: – Монархический строй связал себя с парламентаризмом. Парламентаризм, придя в состояние полного разложения, предает страну в руки социалистов. Мы самим ходом вещей вынуждены вступить в борьбу с парламентаризмом, а, следовательно, и с санкционирующим его монархическим строем. Значит, нет иного выхода, как республиканский строй. Однако, естественным союзником фашистской партии являлась достаточно сильная партия националистов, созданная и руководимая одним из талантливейших людей современной Италии, Федерцони, а националисты заявляли себя решительно монархистами. Их влияние парализовало влияние республиканцев, – но на том условии, чтобы Корона по крайней мере не вступала в борьбу против фашистов. Летом 1922 года социалисты сделали последнюю, отчаянную попытку раздавить фашистское движение, для чего им надо было захватить власть, а для захвата власти они рискнули прибегнуть к испытанному оружию – ко всеобщей забастовке. Но эта попытка позорно провалилась, обнаружив органическое бессилие социалистов. Осенью 1922 года фашисты, произведя генеральный смотр своим силам и подсчет силам противника, установили следующее: – В распоряжении Муссолини имеется готовая армия в 300 тысяч человек боевой молодежи, плюс еще тысяч полтораста резервистов. Социалисты же, собственно говоря, разгромлены, и, во всяком случае, не могут оказать мало-мальски серьезного сопротивления фашистам. Парламентское правительство пребывает в состоянии глубокого маразма, но непрочь вступить в союз с социалистами против фашистов, во имя спасения нарушаемой фашистами конституционной законности. Население, взятое в целом, совершенно равнодушно к участи парламентского правительства, а отчасти даже настроено отрицательно по отношению к этой власти, как дискредитировавшей себя позорной слабостью и подчинением социалистам. Во всяком случае, население и не подумает выступать в защиту Парламента. Что касается Короны, то она продолжает держаться пассивно и в стороне. Единственным опасным пунктом был следующий: как будет держаться правительственная армия? Если парламентское правительство решится объявить войну фашистам, – не найдет ли оно решительной поддержки со стороны регулярной армии? А с регулярной армией фашистским дружинам, конечно, не справиться... Фашисты знали, что офицерский состав почти целиком симпатизирует фашистскому движению, что много симпатизирующих имеется и среди унтер-офицеров, и даже среди рядовых. Но рядовой солдат, в общем, пассивен, и будет делать то, что прикажет офицер. Значит, все зависит от офицерства. Муссолини решил действовать, – и началась историческая мобилизация фашистской армии, за которой последовал "смотр в Неаполе", потом "поход на Рим", – робкая и неумелая попытка парламентского правительства прибегнуть к силе для защиты угрожаемого строя, провал этой попытки, вынужденная отставка Факта – Шанцера, и феерический оборот: король внезапно обратился к тому же Муссолини, не как к верховному командующему уже окружившей столицу фашистской армии, а как к лидеру одной из легализированных политических партий, с предложением, вполне согласующимся с парламентскими традициями – организовать новое, парламентское же министерство, и взять на себя роль премьер-министра. Муссолини на это согласился, и взял власть в свои руки. Это было в октябре 1922 года. С этого момента начинается, собственно говоря, уже новая эпоха в итальянском фашистском движении: от творчества чисто партийного фашисты переходят к творчеству государственному. Партия в лице Муссолини приходит к власти, но эта власть санкционирована Короной, легализирована, – и поэтому сам характер действий партии должен из революционного сделаться допускаемым основными законами страны. Партия делается могучим, вернее сказать решающим фактором в жизни государства, но над ней, партией, становится Власть, которая регулирует ее деятельность уже не по чисто партийному критерию, а по сложному партийно-государственному критерию.