Текст книги "Мысли о фашизме"

Автор книги: М. Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Первушин М К
Мысли о фашизме

М. К. Первушин

МЫСЛИ О ФАШИЗМЕ

1927 г.

Народился, развивается, растет, пуская новые и новые корни в уже подготовленную событиями плодородную почву, и давая новые и новые зеленые побеги, наш, русский фашизм. Живет он в разных странах, где ютятся и едят горький хлеб изгнания и рассеяния миллионы ушедших с родины русских. Но живет он, русский, национальный русский фашизм, и там, откуда мы по воле Судьбы, временно ушли, и мы знаем, что его существование и рост пугают большевиков, мы знаем, что вожди большевиков в дальнейшем росте этого боевого движения видят грозную опасность для своего владычества над Россией, хотя, сейчас, это движение делает только первые, и очень трудные шаги, и его развитие на каждом шагу встречает огромные препятствия. Является ли Россия исключением в этом отношении? Конечно, нет! Фашистское движение идет во всем культурном мире. Буквально нет такой, более или менее культурной страны, где этого движения не было бы. Есть фашизм английский, французский, испанский, германский, голландский, шведско-норвежский. Появляются фашистские течения в экзотических республиках Центральной и Южной Америки. Есть уже фашизм Южно-африканский. Делает первые шаги фашизм в Австралии и Новой Зеландии.

Дело идет к тому, что это движение, зародившееся около семи лет назад в Италии, становится движением мировым. Мир – он велик. Одним из основных законов, регулирующих его жизнь, является закон инерции, а по-русски – косности. Каждое новое идейное движение, политическое ли, этическое ли, или религиозное, оно осуждено вступить в борьбу, с владеющей массами и пространством, инерцией, и раньше, чем разлиться широкой и глубокой волною, оно должно преодолеть инерцию, преодолеть общую косность Если новое движение является жизненным, имеющим законные права на существование, – оно, путем напряжения своих молодых сил, преодолевает инерцию. Если ему не удается преодолеть инерцию значит, оно не обладает необходимым импульсом, и оно осуждено не гибель. Но фашизм, как мы знаем, победоносно прокладывает себе дорогу в мире. Его поступательное движение, в своей настоящей стадии, имеет определенный характер, довольно быстрого нарастания. Движение не глохнет, а развивается, захватывая все большие и большие пространства, увлекая все большие и большие массы. И пусть далеко не везде фашизму удается осуществление намеченных им целей, пусть в большинстве стран, где фашизм существует, ему приходится еще завоевывать права гражданства, – все же, поступательный характер движения является неоспоримым, а это заставляет верить, что окончательная победа за фашизмом обеспечена. Будущее за фашизмом. И я, как первый русский, примкнувший идейно к фашистскому движению, как первый русский журналист, с самого начала этого движения в Италии, почуявший его колоссальное значение и начавший пропагандировать фашистскую идею в русской среде, – считаю себя имеющим право сказать: Будущее – за нами, фашистами. Оглядываясь на прошлое, совсем недавнее, а вместе и такое далекое. Больше пяти лет назад в качестве давно обосновавшегося в Италии человека, причастного итальянской журналистике, обязанного по своей журналистской профессии, изо дня в день, наблюдать местную жизнь, я принялся корреспондировать о фашизме тем эмигрантским органам печати, сотрудником которых тогда являлся. Результаты получились и совершенно неожиданные, и весьма мало приятные для меня. Многоуважаемый редактор одной крупной берлинской газеты написал мне сухо: – Мы не можем уделять место таким мелким и имеющим чисто местное, узко ограниченное значение явлениям. Пишите о чем-нибудь другом! Еще более многоумный и высокоученый редактор парижской газеты оповестил меня через секретаря редакции: – Итальянское фашистское движение мы приравниваем к искусственно насаждавшемуся в России черносотенному и открыто погромному движению. Нас удивляет, что вы смотрите на подобное движение с положительной точки зрения Несколькими неделями позже, третий "господин редактор", к тому же человек, много лет проживший в Италии и считавшийся поэтому авторитетом, по итальянским делам, писал мне: – Вы, как всегда увлекаетесь. Но вы должны были бы лучше знать итальянцев. Не понимаю, как вы можете придавать серьезное значение этому курьезному движению. Ведь, ясно же, что это – горящий пук соломы. Вспыхнул, запылал ярко, а через минуту – погас. И ничего нет, кроме пепла... Это последнее письмо было получено мною уже в те дни, когда по воле Муссолини, шла фашистская мобилизация, завершившаяся "походом на Рим" и приходом фашистов к власти. Позже, когда Муссолини был уже итальянским премьерминистром, я снова принялся стучаться в двери русских редакций, пытаясь заинтересовать их судьбами итальянского фашизма, и дать мне возможность пропагандировать Фашистскую идею в русской эмиграции. И опять полученные мною результаты были и неожиданными, и неприятными для меня. Берлин писал мне: – Но, ведь, ясно же, что фашисты, узурпировав власть, оказались в безвоздушном пространстве и обречены задохнуться в нем или через несколько недель, или даже через несколько дней! Париж откликался: – Антидемократические тенденции и антидемократические приемы итальянского фашизма уже совершенно дискредитировали это беспочвенное движение. Мировая Демократия задавит фашизм, не прибегая даже к силе, задавит его, просто, одним своим презрением. Тщетно стучался я тогда и в двери русских издательств, отдавал даром свой труд, лишь бы получить возможность напечатать и распространить брошюру, посвященную истории развития фашистского движения в Италии, фашистской доктрине, возможному значению фашизма для всего культурного человечества, и предполагаемым судьбам итальянскою фашизма, как авангарда мирового фашизма: Одни отвечали, что "политика надоела". Другие ссылались на насыщенность книжного рынка. Третьи боялись, связанных с изданием небольшой брошюры, грошовых расходов. Четвертые откровенно признавались, что это – не по их части. Вот, если бы какой-нибудь этакий сенсационный романчик с уголовщиной и с сильно эротическими сценами... Давно ли это было?! Чуть не вчера... Пять лет, четыре года... Та картина, которую мы наблюдаем сейчас – не имеет ничего общего с наблюдавшеюся раньше. В самой Италии, на родине фашизма, Муссолини держит власть в железных руках уже пять лет. Эта фашистская власть пережила несколько жесточайших кризисов, – но справилась с этими кризисами и укрепилась, закалив силы в борьбе, грозившей молодому фашизму гибелью. Итальянский фашизм успел накопить уже богатый, чисто государственный опыт, как положительный, так и отрицательный, и этим, местным опытом, начинают глубоко интересоваться правительства других стран. Отношение к фашизму во всем мире резко изменилось в том смысле, что ни у кого же, даже у многоумных господ редакторов больших русских эмигрантских газет – не хватает смелости отрицать огромное значение фашизма и утверждать, что это движение подобно пламени от пучка сухой соломы. Фашистская идея проложила дорогу и в русскую среду. Появляются, радующие взор, буйные всходы русского фашизма. И вот, в эти-то дни мне, повторяю, первому по времени русскому Фашисту, и первому, принявшемуся сеять на русской ночве фашистские семена, – хочется поделиться с читателями "Нашего Пути", первого русского органа национального фашизма, моими мыслями о фашизме, его причинах, его корнях, его правах. Его роли. Но раньше, чем приняться излагать мои "мысли о фашизме", считаю необходимым сказать следующее: На итальянском языке имеется уже достаточно богатая документальная литература, посвященная фашизму. Кое-что переведено и на русский язык, и, между прочим, совсем недавно на страницах "Нашего Пути" печатался отличный перевод книжки Сарфатти о фашизме и о "Дуче" Однако, пользование чисто итальянским материалом, даже в переводе, далеко не даст тех результатов, которые были бы желательны, – и это совершенно понятно; ведь, итальянцы то пишут для итальянцев, и о том, что и пишущими и читающими наблюдалось и переживалось. Это значит, что пишущий избавлен от необходимости говорить подробно о массе вещей, ибо свой, итальянский читатель это все и знает, и помнит. Он понимает все с полуслова. А, вот, принимается за чтение итальянского материала иностранный, особенно же русский читатель, – и оказывается в затруднительном положении, ибо на каждом шагу натыкается на то, о чем имеет лишь весьма смутное представление, а зачастую никакого представления. Кроме того, у итальянцев имеется собственная, чисто итальянская точка зрения на фашизм, – совершенно законная. Но, ведь итальянский фашизм неразрывно сплелся с итальянским национализмом, и, в множестве случаев, трудно разобрать, что относится к фашизму в его чистом, идейном виде, а что должно быть отнесено за счет итальянского национализма. Однако, – если фашизм, как таковой, – есть явление мировое и потому "интернациональное" – местный, итальянский национализм никак не может, и, конечно, не должен претендовать на такое широкое значение. У нас, детей Великой России, создавшей собственную культуру, имевшей собственные национальные задачи и цели, должен быть и собственный, русский или "российский" национализм. А раз это так, то и на фашизм мы имеем право, и больше, мы обязаны смотреть не через ту призму, которой пользуются итальянцы, а через призму русскую. Если признать, что фашизм есть явление общее, а это так, то фашизм итальянский делается неизбежно явлением частным, входящим лишь одним из элементов в явление общее. Влияние территориальности тут сказывался очень резко. До такой степени, что сам Муссолини, частенько выступает с заявлениями, в которых утверждает, что "фашизм неповторим". Иначе говоря, сам творец итальянского фашизма склонен отрицать права на существование за всяким иным, кроме итальянского, фашизмом. Это, конечно, ошибочно, и рост фашизма в разных странах уже показал что в данном случае Муссолини ошибается. Отмечу еще: на русском языке имеется отличная брошюра о фашизме, написанная моим уважаемым коллегой В. Новиковым. Но далеко не весь ценный материал мог быть уложен в рамки этой брошюры. И у меня найдется, что сказать моему далекому читателю Был, как-то в Риме, проездом, один крупный политический деятель старого русского режима. Мне с ним пришлось встретиться на вокзале, в ожидании отхода поезда, увозившего соотечественника в Париж и Лондон. В нашем распоряжении было минут двадцать. А говорить приходилось о многом. И вот, уже усевшись в купе, в ожидании третьего звонка, приезжий ошарашил меня предложением: – Не можете ли вы просветить меня по части фашизма? Что это за штука? В чем смысл? Какова "фашистская доктрина"? Признаться, мне, до сих пор как-то не удавалось урвать время от моих прямых занятий, чтобы познакомиться с этим движением... У меня, признаться, даже дух захватило. Ведь, вот, если бы ктонибудь предложил этому человеку рассказать "в общих чертах" историю деятельности, ну, скажем, кадетской партии в Государственной Думе, он облил бы собеседника своим презрением. – Такая обширная тема. Один эпизод с "Выборгским воззванием" чего стоит?! А выступления П. Н. Милюкова? А поездка в Париж, для агитации против государственного займа?! Ну, разве можно на такую обширную тему вести беседу "от звонка до звонка"... А, вот, если речь зашла о фашизме, – иное дело: – Скажите, в двух словах, суть фашистской доктрины! Политические доктрины никак нельзя уподоблять математическим формулам. Политика – это, ведь, не алгебра. Там, в алгебре, какая-нибудь, истина может быть дана в простой формуле: – Двучлен А плюс В, возведенный в квадрат, равняется У в квадрате, плюс 2АВ, плюс В в квадрате. Политическая доктрина – нечто живое. Она вырастает из симбиоза и взаимодействия многих разнородных элементов: и бытовых, и экономических, и исторических, и психологических. Тут никак нельзя сводить все к какой-нибудь коротенькой "формуле", по той простой причине, что целый комплекс сложнейших явлений не укладывается в отвлеченной математической формуле. Конечно, не так трудно дать "общее представление" о фашизме и в очень коротких терминах. Скажите, что "фашизм есть антитезис большевизма", – и вы не уйдете далеко от истины. По это не значит, что вы, противопоставив фашизм большевизму, этим самым уже дали исчерпывающее определение фашизма. На самом деле, вы только определили то место, которое фашизм, и не весь, а "некий", занимает по отношению к большевизму. Вы отметили только один из многих факторов фашизма. В антифашистском лагере, там для фашизма имеется еще более грубое и упрощенное определение: – Фашизм – да это, ведь, тот же большевизм, только вывернутый наизнанку! Это – обвинительный приговор фашизму, вынесенный даже без совещания, судом господ присяжных заседателей мирового демократического трибунала, присвоившего себе право судить всех и вся с заоблачных высот демократических идей, формулированных творцами французской революции 1789 года. У социалистов всех оттенков, не исключая и большевиков, для фашизма имеется уже готовое определение: – Фашизм является орудием мирового капиталистического строя, выработанным и применяемым для удержания пролетариата в рабстве по отношению к буржуазии. Недавно, беседуя со мной в Риме, некий новорожденный дипломат "из бывших сельских учителей", представитель одного "новообразования", выпалил такое определение фашизма: – Фашизм – это хулиганство, прикрывающееся политическим флагом. И, представьте, и он был вовсе не далек от истины! Но от какой – это вопрос! Вся суть в том, что в его "новообразовании" оперирует шайка заведомых хулиганов, присвоившая себе, неведомо на каком основании, название "фашистов". А посмотрите в другую сторону, и вы там найдете другое определение фашизма, данное одним из ближайших соратников Муссолини несколько лет назад, в медовые месяцы пребывания фашистов Италии у власти: – Фашизм есть крестовый поход для спасения мировой культуры, для спасения всего человечества. Фашисты – это рать современных крестоносцев. Если вы обратитесь к самому Бенито Муссолини, родоначальнику, идеологу и верховному руководителю итальянского фашизма, то, к своему несказанному удивлению услышите от него, что, дескать, "фашизм – есть чисто итальянский феномен, могущий существовать и развиваться только на итальянской же почве, только в итальянских бытовых и исторических условиях". И вы услышите еще от Муссолини, что, по его мнению, сие будто бы чисто итальянское движение является "неподражаемым" для других стран. В других странах, в другой обстановке, – там могут проявляться, могут развиваться какието другие движения, внешне схожие с итальянским фашизмом, но по существу – совершенно другого рода, При всем моем уважении к Муссолини, – с этим его заявлением я никак согласиться не могу, и по той простой причине, что тот же Муссолини, в сравнительно недавнем прошлом, когда итальянский фашизм выдерживал на своих плечах всю тяжесть кровавой борьбы с натиском разрушительных сил, во главе которых шли социалисты, смотрел на итальянское фашистское движение, как на определенную часть обширного международного движения. Отсюда-то и идет приведенное мною выше определение фашизма, как мирового похода крестоносцев на защиту всего культурного достояния человечества. Нынешним заявлениям Муссолини резко противоречит и тот факт, что пусть с запозданием, но, все же, фашистское движение проявляется и завоевывает почву и в других странах, даже очень далеких от Италии, и в обстановке, которая ничего общего с обстановкой итальянской как будто не имеет. Но, разумеется, Муссолини совершенно прав, когда говорит о "подражании" и о "повторении": суть в том, что, по самой своей натуре, политические движения не могут иметь ни малейшего успеха, если они являются попытками слепого и формального подражания, попытками повторения. То, что было совершенно законным, уместным, целесообразным, скажем, в Италии в 1922-1922 годах, – отнюдь не может быть "повторено", скажем, в Испании, – ибо в Испании – совершенно иная обстановка, и совершенно иной "людской материал", и у этого "людского материала" совершенно другие национальные задачи. Разрешите мне привести, к случаю, один маленький, но очень характерный эпизод из русской военной истории. Около шестидесяти лет тому назад, в эпоху завоевания Туркестана, один небольшой русский пехотный отряд схватился с очень большими количественными силами бухарцев. Русские сразу перешли в наступление. Неприятель находился на равнине. По пути – неглубокая, по пояс, речка. Солдаты перебрались через речку, но дальше – нет возможности идти "бегом" в тяжелых солдатских сапогах – по пуду воды. Командир скомандовал: задирай ноги вверх! А когда вода вытекла – "Вставай! Стройсь! Вперед!". Бухарцы были разбиты на голову. С трудом спасшийся от плена военноначальник эмира сразу сообразил в чем дело: – Урусы наколдовали! И бухарским войскам был отдан приказ: Каждый раз, когда предстоит схватка с Урусами, надо ложиться на землю и задирать ноги вверх! Результаты от применения такой тактики, конечно, не замедлили дать себя знать в ряде поражений бухарцев, которые не всегда успевали даже выполнить "хитрое колдовство" и снова стать на ноги... Итальянские фашисты, возрождая старую-престарую традицию, ввели в употребление так называемое "приветствие по-римски": человек становится в известную позицию, – так когда-то становились римские воины, – и театральным жестом протягивает вперед правую руку в уровень с плечом. Представьте, – здесь это ничуть не режет глаз. Но, если, скажем, где-нибудь в ледяных пустынях Гренландии зашитые в меха эскимосы вздумают принимать такие позы римских воинов, и делать такие величественные жесты, – это, конечно, будет производить весьма комичное впечатление. У итальянских фашистов создалась своя форма на ногах обмотки. Короткие шаровары. Черная сатиновая или шерстяная рубашка запущена в штаны. На голове – шапочка бескозырка, формою напоминающая турецкую феску, с черной кисточкой. "Форма" эта родилась совершенно естественно в период гражданской войны, когда "боевым дружинам" фашистов нужно было подобие "мундира", дабы в схватках отличать своих от чужих. И такое обмундирование, по тогда существовавшим условиям – являлось общедоступным экономически. Но, если, скажем, нарождающиеся где-нибудь в знойной Африке туземные фашисты вздумают щеголять в черных рубашках и черных же шапочках под палящим африканским солнцем – пиши пропало: на походе один за другим будет сваливаться от солнечного удара. Я нарочно привожу именно такие, чисто житейские "примеры", чтобы ярче иллюстрировать основную мысль: Слепое подражание и попытки "повторения" к добру приводить не могут. Но это означает следующее: – Мы должны не подражать слепо, а действовать сознательно, продуманно. Мы должны пользоваться, но пользоваться, конечно, разумно и умело чужим опытом. Действуя, мы должны применяться к обстоятельствам, к обстановке, и ни в коем случае не вдаваться в грех, о котором говорит старая русская пословица, требующая, чтобы человек умел видеть "лес", то есть общее, хотя бы и заслоняемый "деревьями", то есть "частным". Итак: нам нужна душа фашизма, нам нужен дух фашизма, а все прочее годится "постольку-поскольку". Посмотрим же, в чем эта "душа фашизма", в чем этот "дух".

* * *

Колумб, отплывая из Палоса, даже не подозревал о существовании гигантского американского континента: он плыл искать прямого пути в Индию. Говорят, что "Колумб открыл Америку". На самом деле, он "открыл" только некоторые острова, близкие к американскому континенту. Уже после Колумба, продолжателям его дела, пришлось странствовать больше ста лет, открывая Америку кусок за куском. То же самое происходит и с политическими доктринами. То же было и с фашизмом, в лице итальянского фашизма. Первый, и, пока что единственный серьезный теоретик и идеолог фашизма, создатель этого мощного движения, его руководитель, его "Дуче", Муссолини отнюдь не породил фашистскую доктрину в готовом и полном виде, как, по классическому мифу, Минерва родилась из головы Зевса-Юпитера. Теперь, но только теперь, Муссолини очень и очень строптиво возражает против предположения, что "фашизм родился, как естественная реакция против буйного разгула руководимого социалистами и особенно коммунистами каторжного типа итальянского революционного движения 1919-1920-1921 годов". Но объективно – это так, а не иначе. Рождение фашизма именно таково: разгул революционных течений, эксцессы опоенной революционным дурманом буйной черни, злая анархия, кошмарные условия существования для основной, мирной по натуре, трезвой трудолюбивой массы населения, все это пробудило и обострило, бессмертный в итальянской нации, инстинкт самосохранения. Этот инстинкт принялся искать потребных форм, чтобы проявить себя в широких размерах. Муссолини проявил исключительную способность к интуиции, проявил огромный организаторский талант, проявил и другие таланты, и нашел, оказавшуюся весьма подходящей, сразу для воплощения потенциальной энергии в жизнь внутреннего движения. Он создал "фации", "пучки" из способной активно действовать и национально мыслящей молодежи, главным образом – из той, которая прошла боевую школу мировой войны, и которой победа социалистов грозила смертельной опасностью. Смею думать, что, по крайней мере, на первых порах вся "фашистская доктрина" сводилась вот к чему: – Нам грозит нож социалистического мясника. Неужели же мы должны покорно и безропотно подставлять горло? И дело началось именно борьбой во имя собственного спасения. Если это и была "Минерва", то, во всяком случае, при выходе из головы Юпитера – она имела отнюдь не ту сложную форму, какой она облекается теперь... Муссолини, как вы знаете, вышел из рядов социалистической партии, где, в молодости, вплоть до начала Мировой войны, он играл очень и очень видную роль. Но, как социалист, он никогда не был теоретиком социалистической доктрины, хотя бы таким, как его же соотечественники Турати и Сэррати, не говоря уже о Плеханове, Ленине, Энгельсе, Марксе и прочих "великих в Израиле" от социализма. Муссолини был не столько "социалистом", сколько "революционером", ухватившимся за социализм, как за, по существу, революционное учение. В социалистических рядах он и отмежевал себе место не "теоретика" и "идеолога", а "революционного практика". Здесь не место, да и не время заниматься вопросом, как, почему, при каких именно условиях – будущий родоначальник фашизма порвал с социалистами. Важно заметить одно: исключительно активная, полная творческих элементов и буйной энергии натура Муссолини заранее предопределяла для него необходимость не ограничиваться просто разрывом со вчерашними соратниками, но и вступление с ними в борьбу. Для таких натур нет середины: или друг, или смертельный враг. Но социализм, вообще, есть течение антинациональное по основной идее. Для социализма национализм является если не единственным, то одним из главных врагов. Поэтому-то совершенно естественным явилось, что, порвав с социалистами и испытывая непреоборимую жажду вступить с ними в борьбу, Муссолини устремился в сторону национализма. Но национализм связан и с другими основными элементами современной культуры, и в первую голову – с так называемым "капиталистическим строем", а проще говоря – с принципом частной собственности. Анализируя первые этапы фашистского движения в Италии, когда главным деятелям этого движения, с Муссолини во главе, – просто было некогда заниматься созданием сложных политических теорий, мы ясно видим, что тогда "фашистская доктрина" сводилась к весьма скромной формуле: – Надо защищать свою жизнь, свое достояние. Отсюда вытекала необходимость защищать гарантирующую право на жизнь и достояние, граждан государственность. Но итальянская государственность тех бурных дней находилась в печальнейшем положении. Если она еще и существовала, то исключительно по инерции. Длившееся на протяжении целого столетия, систематическое развитие формально демократической идеи, с построенными на этой идее инструкциями совершенно атрофировало монархическую власть. Король практически превратился в подобие "Верховного Нотариуса", все дело которого сводится к "скреплению" своей подписью и своей королевской печатью актов, формулирующих действия парламентского правительства. И в критический период в жизни страны королевская власть оказалась, как бы не существующей. С другой стороны, и Парламент, построенный на чисто демократических принципах народного представительства, и в теории выражающий волю большинства, оказался практически совершенно безоружным и бессильным перед буйным, диким, открыто разрушительным натиском революционной черни. Торжествовал принцип, по которому "законно сформированное и законопослушное парламентское правительство не может действовать иначе, как в рамках полной законности, орудиями и средствами, предоставляемыми в его, правительства распоряжение существующими законами". Но торжество этого принципа приводило вот к чему: так как законы не предусмотрели, да и не могли предусмотреть, возможности грубого засилия ничтожного количественно, но могучего решимостью и полным презрением к пресловутой "воле большинства" революционного меньшинства, так как законы не предусмотрели, да и не могли, конечно, предусмотреть, что подавляющее большинство мирного гражданского населения в критический момент в жизни нации проявит пассивность, государственность оказалась лишенной возможности защищаться по недостатку имевшихся в ее распоряжении сил и средств. Но, ведь, и силы, и средства еще были? Да, конечно, были. Это доказывается быстрым и чудесным успехом предпринятой фашистами под руководством Муссолини борьбы с революционными ордами. Это доказывается уже тем, что как только фашисты принялись за активную борьбу, не считаясь с формальной легальностью, с строгими рамками законности, – наметился огромный прилив сторонников в ряды их организаций, и в первую голову – в ряды их "боевых дружин". Но, если это так, – тогда почему же эти антиреволюционные национальные силы не пошли прямо на помощь еще существовавшей государственности, не предоставили себя в распоряжение парламентского правительства, обязанного защищать эту государственность? – Потому что "законное правительство", являвшееся "эманацией парламентского большинства", которое, в свою очередь, являлось "эманацией большинства населения", – вовсе и не думало призывать к себе на помощь эти живые и мощные национальные силы. Почему? А, вот, видите ли... По формально-демократической, то есть, бездушнотеоретической государственной формуле, для парламентского правительства нет никакой разницы между существующими политическими партиями и группировками. Все партии, все группировки, включая и социалистов, и коммунистов, и наконец, даже анархистов, отрицающих всякую государственность, имеют совершенно одинаковое право на существование и на действие, согласно своим программам. Правительство не имеет права вмешиваться в борьбу партий, становиться на сторону какой-нибудь одной партии, прибегать к активному сотрудничеству с любой из них против другой или против других. По теории, "правительство не может быть стороной в гражданской войне". Если какая-нибудь партия взяла на себя инициативу этой гражданской войны, то за правительством остается право и обязанность выступить против данной партии. Если, только, конечно, это окажется практически возможным... Но если какая-нибудь другая политическая партия выступит против первой и станет бороться с нею, хотя бы и во имя спасения гибнущей явно государственности, во имя защиты и спасения целой нации, – эта партия, видите ли, с чисто юридической точки зрения совершает такое же преступление, как и первая, ибо она узурпирует права и обязанности законного правительства. А если это законное правительство проявляет свое полное и всестороннее бессилие? Нужды нет! Важен, ведь, принцип. Но, ради Бога! Ведь, в таких случаях явно обнаруживается полное банкротство этих великолепных принципов, оказывающихся оторванными от живой жизни! Но, ведь, при применении таких теорий государства и нации осуждаются на гибель, как только в населении образуется достаточно многолюдная шайка маньяков или душегубов! Ничего не поделаешь! Принцип прежде всего... Мы, русские, лучше, чем кто-либо, знаем, к чему приводит идиотское идолопоклонство перед бумажными, зачастую совершенно бездушными принципами. Ведь, именно во имя этих "священных принципов", "Безвременное Правительство", в котором заседали Львовы, Милюковы и Керенские, протестовало против задержки английскими агентами мчавшегося в Россию Троцкого. Во имя тех же "священных принципов" был допущен торжественный въезд в пределы, ведшей кровавую войну, России несколько сот соратников Ленина, заведомых изменников и предателей, которые, к тому же, ничуть и не скрывали своих намерений заняться организацией в России социалистической революции, да еще во дни войны. Во имя все тех же "священных принципов" правительство слизняка-истерика Керенского торжественно объявило "изменником и предателем" генерала Корнилова, и одновременно раскрыло столичные арсеналы для снабжения оружием двадцати тысяч петроградских хулиганов, навербованных большевиками и готовившихся приняться резать "буржуев". Во имя тех же, собственно, "принципов" "Временное Правительство" отказывалось применить силу для изгнания из дома Кшесинской вооруженной шайки заведомых душегубов и грабителей, называвших себя анархистами, и в то же время подвергало наказанию казаков, которые "осмелились" разгромить захваченную большевиками частную типографию и выбросить в Неву сотни пудов разрушивших армию большевистских прокламаций... Нечто подобное, пусть и в более смягченной форме, было и в Италии: парламентское правительство, обязанное защищать жизнь и достояние граждан, отказывалось применять вооруженную силу для очищения фабрик, заводов и мастерских, захваченных организованными социалистами и анархистами, шайками из рабочих и профессиональных преступников, когда народившиеся фашисты принялись за активную вооруженную борьбу с грабителями и убийцами, шедшим под красным революционным флагом, то же правительство объявило действия фашистов противозаконными и их самих подлежащими строгой уголовной ответственности. О том, что итальянская социалистическая партия является сугубо ответственной за кровавые деяния, комплекс которых составлял "действия гражданской войны", – парламентское правительство не осмеливалось даже заикаться. Но оно же, под давлением тех же социалистов, определенно склонялось К идее объявления, защищавшей экстралегальными средствами ту же государственность, фашистской, партии "преступную". И собиралось, в угоду социалистам, объявить эту партию распущенной, а в случае ее неподчинения распоряжению властей, намеревалось пустить в ход и вооруженную силу, ту самую, которую не решилось пустить в ход против социалистов и коммунистов. Я много раз задумывался над вопросом, чем объяснить успех борьбы итальянских фашистов с революционной чернью, наметившихся на первых же шагах фашистского движения, и бывший полным, кричащим контрастом с неуспехом всех попыток такой же борьбы со стороны государственной власти. Может быть, я ошибаюсь, но, право же, нахожу только единственное объяснение, услышанное мной тогда же от одного фашистскою "боевика", вот оно. Пусть мой читатель извинит меня за некоторое многословие. Оно тут оказывается необходимым. – Культурное человечество проглядело тот факт, что народилась и приобрела права гражданства социалистическая партия, противопоставляющая себя всему остальному человечеству. Общее законодательство, вырабатывавшееся долгими веками, явно оказывается отставшим от века, как отставшей оказывается и господствующая в обществе психология. По ныне везде и всюду применяемому законодательству культурных стран, в принцип возводится лишь индивидуальная ответственность. Принцип этот проводится так далеко, что, например, когда в руки власти попадаются, члены разбойничьей шайки, целой организации, занимающейся грабежом и душегубством, как промыслом, суд скрупулезно разбирается, кто из членов этой шайки и в какой именно степени, повинен в действиях, совершенных шайкой. Например, – одна ответственность возлагается на разбойника, специальностью которого было производить так называемую "разведку" или сторожить, покуда другие душат и режут своих жертв. Другая степень ответственности признается за тем, кто жертву только держал, но сам не резал. Третья за тем, кто резал. При этом, во имя гуманности, сознательно упускается из виду, что сама-то данная шайка создана с заранее определенной целью грабить, душить и резать, что а ней роли распределяются по соображениям внутреннего порядка, и что действия отдельных членов являются только элементами одного органически целого. С этой же точки зрения, уже одно пребывание на положении сочлена разбойничьей организации является достаточным для применения высшей степени наказания. Раз речь идет о "шайке", то нельзя говорить, что "Икс ограбил, а Игрек зарезал" ведь, они действовали не как индивидуумы, а как члены шайки. Значит, надо говорить: "шайка ограбила", "шайка зарезала". И надо признавать, что ответственность за действия Икса и Игрека ложится на всех их сотоварищей. Ныне действующее законодательство вырабатывалось, в основных своих чертах, еще тогда, когда не было политических партий, ставящих себе основной задачей разрушение ныне существующего экономического строя и установления диктатуры одного класса. Такой партией является социалистическая, со всеми своими разветвлениями. В основу своей политической деятельности она берет принцип борьбы не с субъектом, а с классом. Эта партия, в лице своих отдельных сочленов, взрывает динамитом принадлежащую Иксу фабрику или подсылает убийц к Игреку не потому, что Икс и Игрек чем-либо хуже всех других несоциалистов, а потому, что они принадлежат к классу, которому социалисты объявили войну, и который они стремятся подвергнуть вовсе не теоретическому, а чисто физическому уничтожению. Это доказано красноречивыми примерами деятельности коммунистов Баварии, в Венгрии и особенно в России. Если бы взрывание фабрик и буйство "буржуев" не предусматривались самой программой действий, то, конечно, ответственность за эти деяния можно было бы возлагать только на лиц их совершивших. Но так как подобные деяния предусматриваются самими программами социалистических партий, то, ясное дело, ответственность должна быть распространяема и на всю партию, и в первую голову, конечно, на лиц, занимающих в этой партии руководящие посты. Борьба, находящейся в угрожаемом положении государственности с отдельными социалистами не имеет смысла, если она не распространяется на всю организацию, членами которой эти отдельные субъекты состоят. Везде и всюду социалистические партии, согласно с их теорией, с их программами, ведут, в той или иной форме, гражданскую войну. Где только предоставляется возможным, по инициативе тех же "идеологов" и "лидеров", – социалисты прибегают в надлежащий, по их оценке, момент и к самым кровавым расправам с политическими противниками, даже держащимися совершенно пассивно. Где обстоятельства еще не позволяют применения кровавого террора, там социалисты ведут кропотливую подготовительную работу для этого массового террора. Но нигде и ни при каких обстоятельствах они не отказываются от своего намерения приняться грабить и резать "буржуев", как только для этого представится удобный случай. Нельзя отрицать, что применением такой тактики социалисты достигали известных успехов: есть страны, которые находятся у них под ярмом, как Россия, есть другие страны, где социалисты, не добившись полного господства, все же оказывают огромное влияние на ход дел, и упорно подвигаются ко власти, которая будет употреблена приблизительно так, как было в Венгрии и России. Но почему же безуспешной оказывается везде и всюду борьба находящейся в угрожаемом положении государственности против напора социалистов? Прежде всего потому, что везде и всюду эта государственность, еще не привыкшая вести борьбу с таким исторически совсем новым противником, ограничивается применением тактики более или менее пассивной обороны, тогда как сами социалисты, и совершенно резонно, применяют гораздо более выгодную тактику нападения. Они держат инициативу в своих руках, – и это удесятеряет их силы, дает им целый ряд преимуществ, обеспечивает выгоды, которых иначе им бы не получить. Затем, везде и всюду, построенная на старых и уже отсталых принципах государственность добровольно ограничивает свои собственные средства самозащиты против социалистов, применяя и к ним общий принцип строжайшей формальной законности. Вследствие этого получается некоторое подобие поединка между честным человеком, действующим по всем правилам старинного дуэльного кодекса, и заведомым душегубом, который ни с какими кодексами не считается, и орудует всеми подвертывающимися под руку средствами и способами. Честный дуэлист "по кодексу" собирается выйти на назначенное место встречи со шпагой или с пистолетом, – а его противник прокрадывается в его кухню и подсыпает яду в графин с водой, из которого будут пить, может быть, дети и слуги. Он прокрадывается в спальню врага, и пыряет мясницким ножом лежащую на кровати фигуру. Он подкладывает бомбу, которая взорвет весь дом. А если и это не подействует, – он не задумается встретить идущего в указанное место дуэлиста выстрелом изза угла. Что же странного, если, как общее правило, социалисты везде и всюду побеждают своих противников?! За несколько лет до Мировой Войны гостем инкогнито в одном из итальянских курортов, Ленин выступил перед кружком политических эмигрантов с небольшим рефератом на излюбленную тему о революции вообще и о возможности революции в Европе в ближайшее время. Возможность революции в России он условно признавал, но категорически исключал возможность прихода к власти социалистов "за неимением объективных условий" по Марксу. Зато особые надежды он возлагал именно на Италию: пролетариат количественно силен и воинственно настроен, буржуазия неизмеримо слабее германской и французской, дрябла, слабовольна, труслива и близорука. Итальянский парламентский строй является пародией английского. О серьезных парламентских традициях здесь и речи быть не может: парламентаризм был навязан Италии буржуазней в лице любящих либеральничать масонов, но в населении они корней не имеют. Зато этот оранжерейный парламентаризм вызвал почти всестороннюю атрофию монархической идеи и довел до предельного истощения и без того слабые силы итальянского национализма. При наличии таких условий итальянскому пролетариату не будет особо затруднительным свергнуть власть буржуазии и осуществить мечту о диктатуре пролетариата. Но окажется ли эта диктатуру продолжительной, пустит ли она глубокие корни, сказать трудно. Все будет зависеть, конечно, от того, распространится ли революционное движение и в других странах, и найдет ли итальянский пролетариат солидную поддержку пролетариату других стран. Таков был тогда диагноз Ленина по Марксу, единственным истолкователем которого Ленин себя считал. К этому мы еще вернемся. А теперь посмотрим на тогда же высказанное Лениным мнение о шансах борьбы между социалистами вообще и буржуазией, или, как Ленин тогда говорил; "буржуазной демократией". По его словам, положение рисуется в таком виде: Собственные силы социалистов во всем мире, за исключением Германии, конечно, ничтожны количественно, да не очень велики и качественно. Их нельзя и сравнивать с силами "буржуазной демократии", которая, если бы только пожелала, всегда могла бы социалистов разгромить и вытравить, как в 1871 году во Франции были разгромлены и вытравлены неосторожные коммунары. Но теперь нет оснований опасаться такого катастрофического исхода борьбы, и вот почему именно: "буржуазная демократия", сама пришедшая ко владычеству над миром путем революционной борьбы с феодализмом и автократией, забила себе в голову идиотски наивную идею, что, дескать, у "демократии врагов слева нет и быть не может, а могут быть и имеются только враги справа." Психология буржуазной демократии, сложившаяся в период борьбы с феодализмом, страдает слабостью зрения и неумением улавливать революционные обстановки: за XIX век вырос и выкристаллизовался социализм, являющийся новой революционной по существу силой. Вот, этот-то новый фактор и не вошел в сознание буржуазной демократии, которая, по своей близорукости, граничащей со слепотой, не видит грозящей ей теперь слева, то есть, от социалистов, опасности, и не замечает ни характера, ни форм этой опасности. Таким образом, в борьбу между "буржуями" и социалистами на стороне последних имеется весьма важное преимущество: социалисты отлично знают, с кем им приходится иметь дело, а их противники, в сущности, ничего не знают, и потому проявляют всестороннюю беспечность. Во-вторых, – буржуазная демократия, которая для собственной защиты от реакции справа выковала тяжелую броню демократического парламентаризма, не предусмотрела того, что эта броня совершенно не предохраняет ее громоздкого тела от ударов слева. Затем, оказавшись победительницей, она уселась на завоеванном месте, и всю свою тактику строит на защите от нападения, никогда не переходя к нападению. А по старой милитаристской теории, блестяще разработанной Наполеоном, "кто только защищается, тот обречен на гибель". Буржуазия только защищается, да и то плохо, вяло, слепо. Социалисты нападают. Значит, они победят. Но на стороне социалистов имеется еще один важный шанс: в борьбе они ни перед чем не останавливаются, считают всякое средство хорошим, пользуются всяким оружием, и, в первую голову, совершенно не считаются с, так называемой, "законностью" и с пресловутыми "гуманными началами". Один из присутствовавших при этой беседе с Лениным русских эмигрантов, позже погибший на французском фронте и своей смертью искупивший свою вину перед Россией, задал Ленину следующий вопрос: – А что будет, если буржуазная демократия проснется, откроет глаза, увидит опасность, поймет ее размеры, и сама вступит в борьбу? – Возможность этого почти исключается. Мало-мальски серьезная опасность будет грозить нам, социалистам, в том только случае, если по каким-либо причинам в странах высшей культуры произойдет вспышка духа национализма, и если на сторону националистически настроенной буржуазии перебегут из нашего революционного лагеря какие-нибудь видные политические деятели. – А что будет тогда? – Чтобы бороться с нами, социалистами, нужно, во-первых, отлично знать нас, знать все наши планы, нашу тактику, наши силы, наши уловки, наши слабые стороны, – то есть, быть одним из нас. А во-вторых, абсолютно необходимо, конечно, чтобы тот, кто решится вступить в открытую борьбу с нами, в основу своей деятельности положил следующую простую идею – для борьбы с революционным движением нужно действовать революционными же средствами, применяя революционную тактику. Иными словами, чтобы бороться с нами, надо действовать точно так же, как действуем мы, социалисты: против террора – еще больший террор, против насилия – двойное и тройное насилие, против беззакония еще большее беззаконие, – по единственному признаваемому нами принципу "цель оправдывает средства". Но вот, на это-то буржуазная демократия и неспособна, ибо она сама себя загипнотизировала термином "демократичность", создала себе из этого термина кумир и не смеет поднимать руки на. что-либо, на чем наклеена, пусть и обманным образом, этикетка "демократичности". Горе буржуазной демократии вот в чем: ее судьбы находятся в руках законников, юристов, краснобаев адвокатского сословия, одержимых страстью разбираться в юридических тонкостях с каким то садическим сладострастием. Когда назревает необходимость молниеносно действовать, – адвокат начинает с того, что принимается составлять конспект чудесной речи, которую он произнесет по данному случаю, и углубляется в подбирание всевозможных цитат для подкрепления своего мнения. Но стоит ему произнести свою блестящую речь, как находится десять других таких же речистых господчиков, и каждый из них требует, чтобы и ему дали возможность произнести столь же блестящую речь, пересыпанную цитатами. Затем выясняется необходимость подвести юридические основы под предложенную программу действий. Потом выясняется необходимость выработать строго юридические инструкции для того, кому будет поручено действовать. И пошла писать губерния... С таким порядком, конечно, далеко не уедешь в деле борьбы с революционными течениями. Говоря все это, Ленин упускал из виду, что в Италии тех дней уже начинало развиваться националистическое движение, и не предвидел возможности ухода из социалистического лагеря одного из самых талантливых итальянских социалистов, молодого Бенито Муссолини, тогда еще целиком находившегося под влиянием Анжелики Балабановой и Филиппе Турати. Помните старую басню Крылова о крестьянине, медведе и работнике? "Крестьянин ахнуть не успел, как на него медведь насел". И этому "крестьянину" пришел бы карачун, если бы не вступился догадливый работник, который, рискуя собственной жизнью, расправился с медведем и спас уже полузадушенного хозяина. Но тот, едва выкарабкавшись из-под медведя, напустился на своего спасителя: – Чему обрадовался сдуру?! Знай колет! Всю испортил шкуру! Нечто подобное произошло с фашистами в Италии: что они спасли страну от чудовищной катастрофы, в этом нет ни малейших сомнений. Но как только фашизм поднял на свою рогатину наседавшего на Италию социалистического медведя, едва избавившееся от смертельной опасности буржуазное общество принялось высказывать свое сугубое недовольство тем обстоятельством, что фашисты, дескать, "попортили шкуру" туземного социализма. Нашлись добрые люди, которые не постеснялись тут же выступить с заявлением, что социализм, дескать, и не думал быть страшным медведем, что мало-мальски серьезной опасности для страны он никогда не представлял, что поднимать его на рогатину вовсе не следовало. Словом, нашлось очень немало охотников посадить фашизм на скамью подсудимых и судить его за его расправу с социалистами, как за ужасное преступление. "Хозяин" из крыловской басни попрекал спасшего его работника только за "порчу шкуры медведя", а итальянский буржуазный "хозяин" шел и дальше, и набрасывался на фашистов с обвинением в том, что они, дескать, расправились с искренним другом и приятелем "хозяина", а вовсе не с его врагом... Так было. Так будет. Ибо неблагодарность – одно из основных свойств человеческой психологии, как индивидуальной, так и коллективной. Но считаю абсолютно необходимым развернуть перед глазами читателя ленту жизни Италии за последние десятилетия и привлечь его внимание к тем именно картинам из жизни этой страны, которые нам русским, остаются и до сих пор неведомыми. Без этого, увы, никак не поймешь творившегося здесь и творящегося и сейчас. Добавлю еще, берясь за рассказ, я твердо намерен как можно меньше прибегать к иным "источникам", кроме непосредственных наблюдений над жизнью итальянского общества на протяжении добрых двух десятилетий и личного знакомства с большинством политических деятелей левого и крайне левого лагеря Италии. Поселившись в Италии в 1907 году, я знал об этой стране только то, что заключается в "хороших книжках", то есть, ничего, в сущности, не знал, и все то, что находил в "хороших книжках", наивно принимал на веру. Но непосредственные наблюдения над жизнью скоро натолкнули меня на ряд непримиримых противоречий между тезисами "хороших книжек" и повседневными фактами буквально на каждом шагу. Между прочим, – именно тогда же, на первых порах пребывания в стране радикальнейшей конституции и строгого парламентского строя, я впервые услышал ошеломляющее меня заявления людей, в компетентности и авторитетности которых не имел основания сомневаться. – Парламентская система изгнивает. Формальный демократизм оказался совершенно бездушным. Политическая жизнь, настроенная на демократических принципах, попала в бездонное болото. Либерализм и радикализм оказались бессильными в деле разрешения важнейших, существеннейших вопросов, единственных, живо интересующих не профессиональных политиканов, а всю огромную массу населения. Нынешний государственный строй быстро сползает в пропасть полного и всестороннего банкротства. Если наступит какая-нибудь катастрофа, в массе населения не найдется охотников защищать этот строй, который так и не сумел сделаться действительно народным. Население еще не знает, где и в чем выход, но оно инстинктом сознает, что в рамках ныне существующего строя спасения не найти, ибо там нет живых и творческих сил. Дедушка Крылов не поведал нам, как отнесся к нападкам неблагодарного "хозяина" его спаситель. Что же касается итальянских фашистов, то они, подвергнувшись нападкам, имели достаточно благоразумия не только не обратить на них внимания, но и больше – нашли в себе мужество сердито цыкнуть на неблагодарное общество и показать ему крепкий кулак. Больше того: они поняли, что если они сконфузятся и устранятся от власти, – то же "общество", проявляющее черную неблагодарность, дряблое, безвольное, трусливое и близорукое, – снова станет жертвой социалистов. Но этого, ведь мало: социалисты "умнее" общества, и они умеют пользоваться "предметными уроками", а потому они постараются немедленно расправиться с фашистами, не щадя ни старого, ни малого. И, вот, мы видим следующую картину: Муссолини, у которого в период фашистского движения, по всем признакам, вовсе не было намерения завладеть властью в пользу созданной им партии, и который самым искренним образом вплоть до знаменитого "похода на Рим" был готов верою и правдою служить власти, лишь бы эта власть очнулась и принялась за деятельную и разумную защиту страны от напора социалистов и их союзников, – Муссолини понял, что на нем лежит долг взять власть и удержать ее в своих руках. Враги Муссолини теперь упорно твердят, что он дескать, "почувствовал вкус ко власти", сделавшись господином положения, и только потому за эту власть и цепляется, хотя, дескать, в создавшихся после переломного 1922 года условиях, его пребывание у власти не находит себе оправданий. Я смотрю на этот вопрос совершенно иначе. По моему искреннему убеждению, тут речь идет вовсе не о "вкусе ко власти", – а исключительно в сознании долга. Мир все еще переживает тяжелые времена. Италия всеми нитями своего существования связана со всеми остальными странами. От грозной опасности заражения ядами злой революционности она и сейчас не гарантирована. Ей продолжает грозить опасность стать объектом социалистических экспериментов. Общие условия таковы, что всякая попытка устроить здесь пресловутую "советскую систему" с "диктатурой пролетариата" грозит стране еще большими и более ужасными последствиями, чем это было в России. Буржуазная демократия, фрондирующая против фашистского режима, ничуть не изменилась: она осталась такой же дряблой, безвольной, трусливой и до ужаса бездарной, какой и была раньше. Если фашисты с Муссолини во главе откажутся от власти в пользу этой буржуазной демократии, – неизбежным и неотвратимым явится восстановление того же чудовищного порядка, который наблюдался тут в революционный период 1919-1922 годов. Но тогда царила анархия, неудержимо быстро разорявшая страну и губившая ее население. И эта анархия автоматически вела к господству не столько социалистов, как таковых, сколько к господству черни, а вместе с тем и к кровавому господству III Интернационала. То есть, к гибели Италии во славу коммунистического Молоха. Имею смелость утверждать на основании двадцатилетних наблюдений над жизнью современной Италии и посильно доступного мне знания местных условий, что в ныне существующих условиях отказ Муссолини и фашистов от власти был бы равносилен измене и предательству по отношению к Нации. Но Муссолини на это не пойдет, – и он совершенно прав.