Текст книги "Великое зло"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14

Поднявшись в номер, Жас разделась и расправила постель. Она все вспоминала сцену в баре и пыталась разобраться в собственных впечатлениях. Очевидно, что между братьями нелады, чтобы не сказать больше. Воздух искрил от их взаимной неприязни и агрессии.

Дедушка когда-то говорил ей, что эмоции имеют запах, каждая – свой. Он считал, что сильные чувства влияют на биохимию организма, и человек с тонким обонянием может уловить эти изменения. Это была лишь одна из его теорий. Его разум фонтанировал идеями, относящимися к новым ароматам и к восстановлению старинных, утерянных. Дедушка был не только парфюмером, но и адептом египетских мистических учений, эллинской натурфилософии, алхимии и средневековых магических практик. Он размышлял над египетской Книгой Мертвых, апокрифами христианства и Каббалой.

«Запахи суть магия. Тайна. Мы воссоздаем аромат цветов. Деревьев. Травы. Мы задерживаем мгновения жизни. Переплавляем их, делаем текучими. Мы – хранители памяти. Мы создаем мечты, – сказал он однажды. – То, что мы творим, – чудо, искусство; на нас лежит ответственность не внести искажений, не изуродовать».

Как старательно дед пытался скрыть разочарование, когда она заявила ему, что не намерена становиться парфюмером! Он проявил интерес к мифам и сказал, что гордится ее выбором. Но она же видела, как задели деда ее слова! Жас знала: он мечтал, чтобы они с Робби приняли наследие, которое многие поколения семьи бережно хранили вот уже три сотни лет.

Как бы понравился ему дом Гаспаров, подумала Жас. Как бы очарован он был… И с каким удовольствием выслушал бы историю изгнанницы Фантин, парижского парфюмера, жившей здесь на острове и создававшей композиции, чтобы было чем заполнить изумительные хрустальные флаконы, изготавливаемые ее супругом.

Робби тоже бы заинтересовался. Внезапно сердце Жас сдавило от тоски по нему. Она накинула халат и потянулась к сумочке – достать телефон. И тут аппарат зазвонил. Жас скорее удивилась, чем встревожилась. Они с братом были очень близки и обычно чувствовали, когда один думает о другом.

Но определитель показывал другой номер. Звонил тот, кто тоже заинтересовался бы старинным домом-монастырем и людьми, населяющими его, – но совсем по иной причине.

– Добрый вечер, дорогая. – Телефонная линия донесла вкрадчивый голос Малахая. – Я подумал, что надо бы позвонить.

Их споры, едва ли не ссора, закончились тем, что Жас уехала в Англию. И сейчас она почти ожидала требований немедленно вернуться. Но их не было, и девушка, успокоившись, рассказала ему о доме и о тетушках Тео Гаспара.

Она была рада, что напряжение между ней и Малахаем исчезло.

– Когда Минерва заявила, что вы знакомы, я удивилась. Ты не рассказывал.

– Разве? Странно. Да, я знал ее и брата – а с мужем учился в Оксфорде. Он отличный психотерапевт, да и она тоже. Лучше расскажи мне, как там Тео?

Замкнут и подавлен, собиралась она признаться, но промолчала. Незачем провоцировать Малахая. Она поискала более расплывчатые выражения:

– Раздираем изнутри. Он так и не оправился после гибели жены.

– Он рассказал тебе подробности ее гибели?

– Нет.

– Я провел маленькое расследование.

– И почему меня это не удивляет?

– Так ты хочешь знать?

– Что-то изменится, если я скажу «нет»?

Самюэльс засмеялся.

Порой, как сегодня вечером, его смех навевал воспоминания об Уолдо Лайдекере, герое старого черно-белого детективного фильма «Лора». Колкий и язвительный репортер Лайдекер, блистательно сыгранный Клифтоном Уэббом, любил Лору, любил по-своему, странной, болезненной любовью, любил сильнее, чем было ему по силам. Он смеялся так же: властно, надменно, повелительно. Снисходя до смеха. Этот смех не нравился ей в фильме; не терпела она его и у Малахая.

– Его жена утонула, Жас.

– Ужасно…

– Да. Ужасно, воистину ужасно.

Он замолчал.

– Малахай? Ты где?

За те несколько секунд, что он не отзывался, Жас ясно вспомнила слова Эша. Будь осторожна.

– Решили, что это несчастный случай, – произнес Самюэльс, делая акцент на слове «решили».

– И?..

– Незадолго перед тем она сняла квартиру в Лондоне и начала посещать психотерапевта.

– И что? С людьми, снявшими жилье или навестившими доктора, никогда не происходят несчастные случаи?

– Была высказана версия, что она покончила с собой.

– Даже если так, почему мне нельзя искать пещеру друидов? Какая связь?

– Когда вы оба находились в Бликсер Рат, ты чрезмерно сопереживала Тео.

– И что? Я тебя по-прежнему не понимаю.

– Полагаю, он так и не решил свои проблемы. И я не хочу, чтобы ты в них завязла. Просто пообещай, что если возникнут… сложности, ты вернешься домой.

– Обещаю, что позвоню тебе. Этого достаточно?

– При первых признаках?

– Да. Устраивает?

– Устраивает.

– Отлично. Теперь моя очередь спрашивать.

– Слушаю тебя.

– Почему ты скрыл от меня информацию о семье Тео? Сегодня вечером я выяснила, что среди первых членов клуба «Феникс» был его предок. Оказывается, все семейство увлечено идеями реинкарнации и различными аспектами спиритизма. Мы с тобою столько обсуждали мою поездку сюда, столько спорили… И ты ни разу даже не заикнулся об этом. Почему?

– Врачебная тайна.

– Что именно из перечисленного? Что история его и твоей семьи пересекается? Что ты знаком с его родственниками?

– Обсуждение любых обстоятельств жизни пациента недопустимо, Жас. Ты ведь знаешь. Если б я начал рассказывать о ком-то из пациентов тебе, ты никогда не поверила бы, что кому-то я не рассказываю про тебя.

– Так ты знал дедушку Тео?

– Да. Мы познакомились, когда я мальчишкой жил в Лондоне. В то время они владели несколькими домами: не только на острове, но и в столице. Поскольку семьи состояли в одном клубе, мы виделись довольно часто. Александр был куда старше меня, но выяснилось, что у нас много общих интересов. Помню еще одну сестру. Такая нервозная особа, имя вылетело из головы…

– Ева.

– Да, точно, Ева. Их дед носился с идеей познания непознанного и привлек к своим экспериментам собственных внуков. Александр и Минерва как-то приспособились, а вот Ева, как я слышал, – нет. И смерть деда подействовала на нее очень тяжело. Ходили разные слухи… – Он помолчал. – Но никто так и не выяснил, что там случилось на самом деле.

– И ничего этого ты мне не сказал перед отъездом. Как ты мог!

– Это было конфиденциально.

На том конце провода, у Малахая, раздавались чьи-то голоса.

– Ко мне пришел пациент, Жас. Я вынужден попрощаться. Пожалуйста, звони. Держи меня в курсе, ладно?

– Ладно. А ты перестань нервничать.

– Считай меня параноиком – только звони. Договорились?

Она собиралась возразить, но Малахай прервал ее:

– Всё, я ушел. Всего хорошего, дорогая.

И он повесил трубку.

Жас налила стакан воды и позвонила Робби, но наткнулась на автоответчик. Оставила сообщение, что скучает, и нырнула в постель. Простыни были из плотного египетского хлопка. Прохладные, хрустящие, пахнущие свежестью. Жас с удовольствием расслабила мышцы.

В некоторых гостиницах прачечные использовали кошмарные «профессиональные» отдушки. Иной раз приходилось зажигать свечу и обрызгивать постель туалетной водой, чтоб перебить мерзкий запах, – но и это зачастую не помогало. Тогда она распахивала окна – даже если на улице стоял мороз.

В ту ночь Жас тоже открыла окно. Не из-за дурных запахов – просто ей хотелось, чтобы комнату наполнял мягкий ветерок и шум моря.

Подушки, матрас и стеганое одеяло были набиты гусиным пухом, и Жас не лежала, а, казалось, парила. Даже по меркам самых лучших отелей постель была великолепна, выше всяческих ожиданий. Девушка закрыла глаза и позволила мыслям свободно плыть под мерный шорох волн.

Воображение вело ее за собой. Вот она оказывается около «Лесных ручьев», входит в парадную дверь. Видит сотни ниш, заполненных старинными артефактами, свидетелями истории.

Дедушка научил ее игре на запоминание. Одно из тайных античных учений гласило, что память – это дом, построенный разумом. И для каждого воспоминания в нем отведена своя комната. Если ты овладел этим умением, то можешь по желанию заходить в любое помещение, и память услужливо предъявит тебе все, с этим местом связанное.

Сейчас Жас зашла в столовую. Снова оглядела фрески. Затем перевела взгляд на лица присутствующих. Ева, Минерва и Тео. Как он все-таки изменился со времени их первой встречи! И – одновременно – не изменился. Она направила полет своей памяти назад. В Швейцарию.

Жас было очень плохо, когда бабушка послала ее в клинику Бликсер Рат, – но красота этих мест произвела на нее впечатление. По сравнению с уединенным поместьем в предгорьях Альп Париж казался шумным, многолюдным и зловонным. А здесь ближайшие соседи находились в пяти километрах, и молчание Альп успокаивало и дарило покой.

В клинике уже жили семеро подростков, от двенадцати до семнадцати лет. А всего здесь могла разместиться дюжина пациентов. Персонал состоял из трех докторов и двух преподавателей: учителя музыки и изящных искусств, который писал маслом и играл на рояле и скрипке, и учителя естествознания, математики и литературы. Кроме этого, психотерапевты тоже вели некоторые занятия. Имелись еще повар, садовник и две женщины для стирки и уборки. Так что пациентов и тех, кто их обслуживал, было почти поровну.

Утром после завтрака студенты шли на занятия. Доктора предпочитали называть их именно студентами, а не пациентами. «Тебя ведь не собираются пичкать лекарствами, – объяснил Малахай испуганной Жас в первый же день. – Ты здесь для того, чтобы понять собственную душу, поучиться у нее и затем использовать выученное для развития спящих способностей».

У каждого было свое расписание. Иногда занимались вдвоем, втроем, но обычно студент оказывался с учителем один на один. У Жас первым уроком всегда стояла мифология, потом арт-терапия, потом фортепиано и геометрия.

Никто не объяснил ей, почему занятия назначены именно по этим предметам; а когда Жас спросила сама, Малахай уклончиво ответил, что так для нее лучше всего.

Днем полтора часа отводилось на индивидуальные занятия с доктором. Остальным временем они были вольны распоряжаться по своему усмотрению.

Когда Жас прибыла в Бликсер, семеро студентов находились там вместе уже более трех месяцев и успели сдружиться. Жас не вписалась. Проблема была не в них, а в ней. Остальные пытались включить девочку в свой кружок, старались быть дружелюбными в меру своего понимания. Вечером, после ужина, они репетировали сцены из древнегреческих пьес и каждую неделю ставили спектакль, на который приходил весь персонал. Режиссером и постановщиком был Малахай, и он всячески привлекал Жас к репетициям. Налаживание контакта с остальными оказалось для девочки самым тяжелым испытанием за все время ее пребывания в клинике. После нескольких вялых попыток она бросила.

Причина была не в том, что Жас скучала по дому и брату. Ей никогда не удавалось легко сходиться с другими детьми. В парижской школе за ее спиной шептались и считали ее высокомерной задавакой. Чудачкой без близких друзей. Но она вовсе не смотрела свысока и не форсила; у нее был близкий друг – брат Робби. Им нравилось проводить время вместе. Привязанные друг к другу общей любовью – к изобретению новых ароматов, – они существовали в своем собственном мире.

В пятом классе Жас наконец решила завести подруг, но после двух месяцев тщетных усилий призналась брату, что затея провалилась. Она пробовала говорить с другими девочками о том, что их интересовало; ходила, куда им нравилось, – но вкусы не совпадали слишком сильно. Составление парфюмерных композиций, живопись, сады и парки – говорить о таком им было скучно. Многие любили читать, но не настолько запоем, как Жас. Ведь новые ароматы появлялись из грез, из волшебных историй, которые ей рассказывал дедушка. О, как он рассказывал!..

Когда с подругами ничего не получилось, Робби сказал ей: плевать на этих девчонок, у тебя есть я. И правда, именно брат всегда был самым близким ее другом.

Оказавшись в клинике, Жас звонила ему раз в неделю – чаще не позволяли. Они договорились читать одни и те же книги, и Робби почти так же загорелся мифологией, как сестра.

После нее в клинике долго не было новых пациентов, больше двух месяцев. А потом появился Тео. Он тоже никак не мог сойтись с остальными. Еще одна неприкаянная душа. Но любопытства в отношении новенького и желания познакомиться с ним поближе Жас не испытывала.

За первые две недели пребывания Тео в клинике они не обменялись ни словом, за исключением неизбежных «извините» и «спокойной ночи». Правда, была та случайная встреча в лесу, но, пожалуй, она только заставила девочку держаться от него подальше.

А потом…

В Бликсер Рат с пациентами работали по методике Карла Густава Юнга, с опорой на архетипы и символы. Поэтому занятия арт-терапией всегда начинались с разминки: «Нарисуй, что приснилось».

Когда Жас не сумела вспомнить свое сновидение, мисс Снелл, учительница, предложила ей сделать несколько глубоких вдохов и попытаться разбудить подсознание. В таком состоянии легкого транса на нее действительно что-то снисходило, но потом она не всегда была уверена, что это ее собственный сон. Именно так получилось и в тот день.

…Она – в сумрачном лесу. Перед нею – груда белых овальных камней, каждый размером с ладонь или даже больше. Один за другим она достает их из груды и выкладывает в круг. В центре круга сидит филин. И молча, пристально смотрит на девочку. Когда Жас замыкает круг, птица обращается к ней на незнакомом непонятном языке.

Из поколения в поколение члены семьи л’Этуаль числили себя католиками, но религиозными они никогда не были. «Как бы католики», – часто с усмешкой говорила мать, добавляя затем «слава Тебе, Господи». Но Жас все же достаточно часто бывала на службах в церкви, чтобы понять, что это либо благословение, либо молитва. Но произнесенные хищной птицей, они не успокаивали, а пугали.

…Жас открыла глаза. Темный лес растворился. Она сидела в студии. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь наклонный стеклянный потолок и ложились на пол и стены теплым золотым покровом. Комбинируя мягкие и твердые грифели, Жас попыталась зарисовать камни. Сосредоточившись, она не ощущала времени, не видела никого вокруг себя.

Девочка еще не дошла до изображения филина, когда он внезапно появился на рисунке, тенью в нагромождении камней. Она не сразу поняла, что тень оставлена кем-то, стоящим позади нее.

Жас резко обернулась.

Склонившись через ее плечо, Тео разглядывал рисунок. На какое-то мгновенье его тень приняла очертания филина, который привиделся ей раньше.

Он стоял так близко, что до Жас доносился его запах. Эвкалипт, мед, корица, дубовый мох и еще что-то… что-то…

– К чему это ты принюхиваешься, а?

Он говорил с британским акцентом, и вопрос прозвучал почти оскорбительно.

– Твой одеколон. Не узнаю, что за марка.

– А с чего это ты должна узнать?

– У моей семьи парфюмерный бизнес.

– Странно, – сказал он.

– С чего это?

– Я первый спросил.

– В смысле?

– Почему ты это нарисовала? – Он указал на эскиз.

Жас пожала плечами. Она и сама не знала.

В свои шестнадцать Тео уже был выше многих взрослых, очень худой. Резкие черты лица; впечатление смягчал только рот, формой похожий на сердечко. На нем была та же одежда, что и обычно: джинсы и белая рубашка. Сквозь расстегнутый ворот виднелась загорелая кожа.

Наклонившись к ней еще ближе, почти касаясь, он тихо произнес:

– Покажу кое-что интересное. Пошли.

Это прозвучало не как приглашение – как приказ. И еще в его голосе сквозило… отчаяние? И Жас не решилась отказаться.

Он коснулся ее руки. Быстрым, смазанным жестом. Девочка подумала: сейчас случится нечто важное. Но Тео просто подвел ее к своему столу и открыл альбом. Она и раньше видела, как он что-то рисует: и на других уроках, и даже в столовой. Он вообще не расставался с альбомом, с удивлением поняла она.

Тео раскрыл альбом и пролистнул несколько страниц. Мелькнули почти профессионально выполненные рисунки, но разглядеть их толком Жас не успела. Один из рисунков Тео сунул ей под нос.

– Смотри!

Рядом с этой работой творение самой Жас и близко не лежало. Талант ее нового друга не вызывал никаких сомнений. Но изображено было то же самое: каменный круг и филин в середине.

– Как это? – спросила Жас.

– Это мне снилось прошлой ночью. И погляди… – Он вернулся к началу альбома. – А вот это – еще раньше. Это место снится мне много лет подряд, Жас. Знакомое место, рядом с моим домом.

Она озадаченно молчала.

– Ты когда-нибудь листала мой альбом? Ну, может, я оставлял его где-нибудь?

Тео не обвинял. Он недоумевал точно так же, как она.

– Нет, конечно. Это же твое. Я не шарю в чужих вещах.

– Ну что ты вскинулась! Так было бы даже лучше.

– Лучше?!

– Ну да. Хоть какое-то объяснение.

– Ну, так я не трогала. Видела, что ты везде носишь с собой альбом, а внутрь ни разу не заглядывала.

– Но так не бывает!

Жас покачала головой.

– Тогда, значит, ты увидела мой сон.

– Вот этого точно не бывает.

Но она пристальнее вгляделась в рисунок, рассматривая подробности. Нельзя даже сказать, что на рисунках изображено нечто похожее. Просто один в один. Форма камней, их контур и расположение.

Днем, на сеансе, Жас рассказала Малахаю о случившемся.

– А вы с Тео раньше о чем-нибудь разговаривали? – уточнил он.

– Вообще ни разу. Как-то столкнулись во время прогулки…

Однажды она забрела в свое любимое место. И наткнулась там на него. Как странно он тогда на нее посмотрел!

– Может быть, этот образ попадался тебе в книгах по мифологии?

– Насколько я знаю, нет.

– А когда ты рисовала, место не показалось тебе знакомым?

– Нет. На самом деле, я не могла вспомнить, чтобы мне такое вообще снилось.

Они еще некоторое время пытались найти объяснение случившемуся. Не нашли.

– Такое впечатление, что вы этому радуетесь, – сказала Жас.

– С чего же мне радоваться?

– Ну, вы столько раз твердили, как вам хотелось бы, чтобы я открыла себя коллективному бессознательному, чтобы я признала, что, возможно, оно влияет на меня сильнее, чем я думаю. Что ключи к моим галлюцинациям в этом. Вы считаете – вот это оно и есть?

– А ты недовольна?

– Мне не по себе.

– Почему?

Жас пожала плечами:

– Не знаю. Все это такая глупость. Просто совпадение.

– Не считай, что это «просто» совпадение. Раньше такие совпадения с тобой происходили?

– Нет.

– Вот видишь… А ты ведешь записи?

Она снова пожала плечами:

– Почему это не может быть совпадением? Вы же сами говорили, что такое бывает.

– Бывает, безусловно. Но редко что происходит просто так, особенно если с тобой работают психотерапевты и твоя сопротивляемость понижена. Жас, я могу предложить тебе логическое объяснение. Например, Тео сидел в библиотеке с альбомом, раскрытым на странице с рисунком, а ты просто проходила мимо и увидела, не обратив внимания. Твое подсознание запомнило это, а сознание – нет. Но даже если и так, все равно нельзя считать, что твой сегодняшний рисунок – совпадение. Ничего совершенно случайного не бывает, так учил доктор Юнг. Он полагал: поскольку человеческий разум функционирует не только на уровне сознания, между разумами может возникнуть резонанс. Подумай над этим. Допусти, что существует некая сила. Мы ее не ощущаем, но она связывает воедино вещество, энергию и сознание. Мистики всегда знали про ее существование: египтяне, суфии, индейские жрецы. В двенадцатом столетии алхимики называли эту силу магией, они умели ее видеть. Юнг утверждал, что современный человек приучил себя не воспринимать эту силу, не признавать магию. Он приспособился. Так на хомо сапиенс действуют современные религии: того, кто знаниями не обладает, контролировать легче.

Малахай всегда разговаривал с ней, как со взрослой, на равных. Как и дедушка, он никогда не намекал, что есть вопросы, которые она не может понять в силу возраста. И она действительно понимала все, о чем он говорил. Только вот не верила. Во Вселенной многое происходит хаотически. И не любое совпадение несет глубокий смысл. Думать иначе и искать связи всего и со всем – надорвешься. Если собрать воедино все нити, связывающие людей, они образуют неразрывную сеть. И любой человек окажется в ловушке причин и следствий, перестанет быть хозяином своей судьбы.

Через несколько часов после разговора Жас занималась в библиотеке. Тео остановился у ее стола и позвал прогуляться. Она колебалась. Его настойчивость настораживала и даже слегка пугала. Но в то же время ее тянуло к нему. И интерес победил страх.

По дороге на озеро Тео признался, что его смутило такое совпадение в их рисунках. И что они говорили об этом с Малахаем.

– Ты ведь тоже?

Жас заколебалась.

– Нельзя обсуждать то, что происходит на сеансах.

Он недоверчиво прищурился.

– Ты и в самом деле выполняешь все их правила?

Она кивнула.

– С тех пор как я здесь, мне стало лучше. Они знают, что делают. Я не хочу все испортить.

– Если ты мне расскажешь, что Малахай говорил о совпадении рисунков, – как это повредит твоему лечению? Вот подумай. Нам снятся одинаковые сны, Жас. Почему их вижу я, понятно. Около моего дома есть похожие развалины. Но ты? Ты бывала когда-нибудь на Нормандских островах?

Она покачала головой.

– И не видела тамошние памятники древних цивилизаций. Но один из них нарисовала совершенно точно. Как ты думаешь, что важнее: это – или запрет обсуждать друг с другом наши сеансы?

– Я… я не знаю.

Некоторое время они молча шли по горной тропинке. Дул легкий ветерок, и Жас различала нотки полевых цветов в странном одеколоне Тео.

– Думаешь, что правила важнее того, что произошло? – снова спросил он.

– Наверное, нет.

– А Малахай нашел какое-нибудь объяснение?

– Да нет. Говорил о коллективном бессознательном.

– Ага. И со мной.

– Как ты думаешь, что это значит? – спросила она.

– У нас есть нечто общее.

– Интересно, что? Что мы оба психи?

Тео засмеялся. Как и голос, смех его был глубоким и тягучим.

– Какие мы с тобой психи? – сказал он. – Наоборот, мы слишком многое понимаем.

– В смысле?

– Ну, думаю, мы лучше ощущаем некоторые вещи, чем большинство людей. Что-то вроде шестого чувства. Я читал, что раньше таких людей ловили, объявляли сумасшедшими или, хуже того, ведьмами и колдунами. Например, катаров инквизиция обвинила в ереси; почти всех сожгли на кострах. В Америке раньше таких людей забивали камнями или вешали. И все это только из-за их более высокой чувствительности. Просто потому, что они четче, чем другие, воспринимали окружающий мир. Были способны прикоснуться к невидимым потокам информации, о самом существовании которых остальные даже не догадывались. Некоторые из нас проницают будущее, некоторые помнят прошлое.

– Прямо-таки научная фантастика.

– Совсем наоборот. Трагедия. Многих считают психами просто из-за их необычности. А может, ни один из них – ни один из нас – не безумен. Может быть, изолировать нужно как раз тех, кто слеп, как крот. Может, они просто боятся наших знаний. А значит, боятся нас.

– О чем ты? Не уверена, что понимаю.

– Я тоже не очень в этом разбираюсь, но дедушка всегда говорил мне, что люди стараются разрушить то, чего боятся. Но вокруг столько загадок, а люди так ограничены. Любимая фраза деда: «Вокруг столько загадок».

– Думаешь, у нас с тобой есть особые способности?

– Ну, Юнг полагал, что всему есть свои причины, так?

Жас кивнула.

– И что информация об однажды совершенном действии никуда не исчезает. Так?

– Да.

– Еще он говорил, что во Вселенной зафиксирована вся история человечества, и если мы настроены на нее, то можем вернуться в любую точку, все разглядеть и услышать.

Они подошли к озеру. Стоял ясный день, на небе ни облачка; зеркальная поверхность воды повторяла берег так точно, что казалось, деревья растут прямо из воды. Жас стояла на самом краешке берега и смотрела на свое отражение в озере. Та, другая Жас была почти такой же. Почти. Настоящая Жас никогда бы не нарушила запрет обсуждать лечебные сеансы с другими учениками.

– Почему ты оказался здесь? – спросила она.

– В Бликсер?

Жас кивнула.

– Чувство вины.

– В чем?

– Не знаю, просто все время такое чувство. Все время. Ни дня не проходит без ощущения, что что-то надвигается, что из-за меня случится кризис, катастрофа, что-то ужасное. Я все время думаю: все развалится, из-за меня все пойдет не так. А я не смогу это предотвратить. Ощущение полной неизбежности, чтоб ее. Все из рук валится, и единственное, чего я хочу…

Он оборвал себя, словно собирался признаться в чем-то ужасном. В этом Жас была уверена и страшно радовалась, что он не договорил. Радовалась, не понимая почему.

– Мне не смог помочь ни один врач. Сколько их было, десятки…

– Я не собиралась совать нос куда не надо. Прости.

Она подняла камушек и бросила в собственное отражение. Полюбовалась на водную рябь и переливы красок. Там, внизу, больше не было стоящей на берегу девочки. Только мазки светло-желтого и синего.

– Когда в тебе даже психиатры разобраться не могут… Чувствуешь себя не в своей тарелке. Я раньше ни с кем об этом не говорил, только с мозгоправами. Теперь вот тебе рассказал зачем-то, – удивленно добавил Тео.

Поверхность озера успокоилась, и в ней снова проявилась вторая Жас. Девочка кивнула, и ее двойник кивнул тоже.

– Никто так и не сумел мне помочь. Так я и оказался здесь. В Клинике Последней Надежды. – Он улыбнулся. – Как тебе название?

Она улыбнулась в ответ.

– А с тобою что?

– Галлюцинации. Случаются время от времени. Чего только не перепробовали: и всякую химию, и электрошок… Вот бабушка и отправила меня сюда.

Жас помолчала.

– До сих пор я не разговаривала об этом ни с кем, кроме докторов. Но они… как бы наблюдают со стороны, пытаются разобраться, поставить диагноз. Малахай еще ничего, он хотя бы понимает. Но разговор с тобой… это другое. Это лучше.

Солнце садилось, и по воде скользили оранжевые блики. Огонь теперь бушевал на всей поверхности озера, поглощая ее отражение. И отражение Тео.

– Замерзла? – спросил он.

– Нет.

– Ты вся дрожишь.

– Я просто почему-то испугалась.

– Надеюсь, не меня?

Он спрашивал серьезным тоном, но глаза его смеялись.

– А надо?

Раньше она никогда не кокетничала с мальчиками: это казалось смешным и нелепым. Жас знала, что она слишком серьезна. Тео был еще серьезнее. Холодная тьма сгущалась вокруг него почти осязаемо. Он поделился с ней одной своей тайной, но Жас чувствовала, что их куда больше.

– Не надо.

Он ответил не сразу; она уже почти успела забыть, о чем спрашивала.

– Меньше всего я хочу, чтобы ты меня боялась. Но со мною трудно, я только об этом и слышу. Даже матери не всегда легко приходится, а брат, тот и вовсе сбегал от меня, когда был маленьким.

– Люди разговаривают не так, – внезапно сказала Жас.

– О чем ты?

– Не знаю, как объяснить. Не так, как мы с тобой сейчас.

– Верно. Мы не кривляемся друг перед другом, нет времени. Пока мы здесь, нельзя тратить время впустую. Нужно разобраться, зачем мы и что мы такое.

И прежде чем она поняла, что он делает, Тео наклонился и поцеловал ее в губы.

Это был ее первый поцелуй. Тело отозвалось на него дрожью. Не испуг, другое чувство: словно разом выплеснулось содержимое множества флаконов. Словно ароматы сталкивались в воздухе, смешивались, сплетались и превращались в музыку. Она внезапно иначе стала воспринимать окружающий ее чувственный мир: запахи, звуки, прикосновения, оттенки вкуса. Что-то раньше дремало в ней. И сейчас проснулось.

С тех пор они были неразлучны. До того последнего дня месяц спустя, когда Жас очнулась в лазарете с пустой памятью. Она спросила, где Тео, и медсестра сообщила, что он уехал. Уехал? Не попрощавшись, не оставив адреса? Лишив их обоих возможности встретиться в реальном мире?

Или просто – в другом мире. Потому что Бликсер Рат, в котором они были вместе, – именно он был реальным миром.