Текст книги "Великое зло"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я тоже ощущал запах коровьего навоза; с той стороны пахло землей, а не соленой коварной пучиной.

Мы направились туда, куда подсказывало обоняние, и вышли к полю. Трент напоминал слепца: руки выставлены перед собой, шаги мелкие, неуверенные. Должно быть, я выглядел так же.

– Здесь стена, мсье Гюго, – окликнул он меня. – Можно укрыться. Идите на мой голос.

Мы схоронились от ветра в изгибе каменной ограды. Я спросил Трента, что ему известно о замке. Его развалины часто попадались мне на глаза, но я так и не удосужился их исследовать. Мог ли там спрятаться ребенок? И если да, то грозит ли девочке опасность?

– Замок Елизаветы был назван в честь королевы и построен в тысяча пятьсот девяностом году. Раньше в том месте находилась хижина, в которой наш покровитель, святой Хелиер, жил отшельником в шестом веке. Книги по истории утверждают, что первым обитателем замка стал сэр Уолтер Рейли в бытность его губернатором Джерси. Позже, во времена Гражданской войны, там скрывался будущий король Карл Второй. Сейчас в развалинах порой что-то случается; за время, что я руковожу здесь полицией, было несколько инцидентов. В основном с путешественниками. Пытаются залезать на башенки и зубцы, хотя не у всех имеется соответствующая подготовка. Но если Лили там, то ей ничего особо не грозит.

– А что насчет привидений?

– Мсье Гюго, для таких разговоров время неподходящее.

– Как раз наоборот.

Трент вздохнул.

– Такие ученые люди, как вы, не верят в привидения, верно?

Еще несколько недель назад я бы согласился. Но не теперь. Не теперь.

– Существует множество вещей, коннетабль, в которых мы не уверены.

– В любом случае рассказывать истории будете только вы.

– Ну, я-то свои собственные истории уже слышал.

Он засмеялся. Его смех разрядил напряжение, но затем произошло нечто странное. Казалось, звук отразился от стен и рикошетом вернулся обратно. Сейчас смех уже не казался жизнерадостным: он был бездушным, тревожным, полным беспокойства.

Я уверен, Трент слышал то же самое. Но ни один из нас не сказал ни слова. Вместо этого мой спутник извинился, что ему нечем меня развлечь.

– Простите, сэр. Но я не знаю историй о привидениях.

Затрудняюсь сказать, почему я не поверил ему. Может быть, в его голосе явственно звучало колебание? Но я не сомневался: стены замка полнятся мрачными историями, которые только и ждут, чтобы их вытащили на свет. Убежден, за каждым камнем фасада кроется свой рассказ.

Мы оба молчали, и звуки ночи, почти не слышимые минуту назад, окружили нас. Волны бились о скалы, ухал филин, где-то вдалеке выли псы, верещали сверчки, и ветер не находил покоя, бросаясь на все преграды на своем пути. Пока я слушал эту симфонию ночи, Трент заснул.

Люди, которым, как ему, приходится тяжко трудиться, часто приобретают умение быстро засыпать независимо от места и обстоятельств. Я не обладаю этим полезным навыком, поэтому привалился к сырым камням и слушал звуки ночи, пытаясь различить детский плач и представляя ужас родителей.

Чтобы стать хорошим писателем, нужно иметь сострадание и воображение. Именно эти качества помогают в творчестве, но они же разрывают душу. Ты не только переживаешь собственные беды, борешься с собственными страстями, тревожишься за собственную семью – ты вынужден нести бремя переживаний и страстей множества чужих людей.

Стоит мне услышать о чьем-нибудь горе – и оно обрушивается и на меня тоже: чужие мысли, чужая боль, чужие невзгоды.

Утешение я нахожу только в женских объятиях. Нахожу отраду и покой.

Но сегодня покоя не было.

Я закрыл глаза, заставляя себя расслабиться и заснуть. Но едва я сомкнул веки, обострился слух. Собачий лай приблизился – внезапно, рывком. Пес выл, выл настойчиво, как-то по-особому. Как будто в издаваемых им звуках был некий смысл. Это его лай преследовал меня в последнее время? Что хотела сообщить мне эта тварь?

Внезапно я ощутил рядом чье-то присутствие, вдохнул запах дыма и ладана – и чего-то еще, наводящего на мысль о памятниках древности, которые пощадило время. Странный аромат для морского побережья.

Я вспоминал тебя, Фантин. Я бродил по извилистым поворотам твоей судьбы, как по узким улочкам города. Я заглядывал в окна, подсматривая за чужой жизнью. Родительский дом и безопасность. Первая встреча с возлюбленным. Ремесло парфюмера. Смерть отца. Изгнание. Каково это для женщины: остаться без крова, оказаться брошенной на произвол судьбы, плыть по течению?

Внезапно меня охватило стремление увидеть тебя. Почему именно сейчас? Какие струны задела во мне твоя история? Тогда я этого не знал. Думаю, знаю теперь. Меня привлекала твоя опустошенность, привлекала и вызывала любопытство. Я никогда прежде не встречал женщину, которая бы так выгорела эмоционально и до такой степени смирилась бы с этим. Женщину, мертвую изнутри и принявшую это с полным равнодушием.

Когда мне становится известна только часть чьей-то истории, недостающие куски терзают меня, как язва. Мне не дает покоя жажда заполнить пробелы. Так вышло и с тобою. Кто был твой возлюбленный? Почему он оставил тебя? Знал ли о твоей беременности?

Я хотел большего. Хотел знать все подробности, всю историю целиком. Это было нечто серьезнее, чем чистое любопытство. Насущная, острая потребность. Но почему?

Ты хочешь завладеть ее душой и тем самым исцелить свою собственную.

Мысли принадлежали не мне. Некто или нечто заронил в мой разум эту мысль. Она всплывала в моем уме так же, как слова духов, когда они говорили со мной.

Я возразил, не вслух, но мысленно:

– Нет. Я не желаю владеть чьей-то душой. Я не настолько чудовищен.

Настолько. Как и все люди. Признание этого – первый шаг.

– К чему?

Этот вопрос я, забывшись, задал вслух.

Трент дремал некрепко. Услышав мой голос, он открыл глаза.

– Что-то случилось?

Я покачал головой:

– Нет. Я тоже задремал. И, видно, говорил во сне.

Я солгал. Мне было страшно. Последовал ли за мной один из духов, что мы вызывали во время сеанса? Может ли случиться, что некая сущность, которой мы открыли дверь во время салонных игр, не вернулась в загробный мир, но осталась здесь, со мною? Был ли я вовлечен в беседу настолько реальную, что стал отвечать?

Глава 9

Наши дни.

Джерси, Нормандские острова, Великобритания

Большинство путешественников сочли бы номер в гостинице «Уэббер-Инн» привлекательным. На стенах – бумажные обои с мелким растительным рисунком, слегка выцветшим, но это только придавало комнате очарования. Подушки на плетеной мебели обиты тканью в тон, все очень уютно. Кровать в викторианском стиле со стеганым одеялом, на полу – плисовый ковер спокойного зеленого цвета.

Но Жас минимализм и модерн нравились куда больше, чем очарование старины. Белые полотенца – а не розовые в кружавчиках. Вся ее работа была связана с историей. Пыль веков всегда лежала на ее волосах. Поэтому здесь, в повседневной жизни, душа жаждала чистоты и ясности.

Жас разбирала багаж и вспоминала поездку на пароме. Движение сквозь туман, когда не видно ни ориентиров, ни направления, – это нечто особенное. Ощущение влаги на лице было словно касание паутины. Да еще пожилая дама – как она ухитрилась так много увидеть? Любопытно.

Паром как будто преодолел не Ла-Манш, а некий невидимый барьер, унеся ее во вневременье. Здесь все оказалось затянуто туманом. Пока такси везло ее в гостиницу, девушка не увидела ничего, что отличало бы остров от любого другого места: просто улицы и здания, люди и автомобили.

Жас заранее изучила карты и знала, как изолирован остров от суши, насколько люди здесь отрезаны от всей остальной цивилизации. Даже если б она хотела сейчас покинуть остров, то не смогла бы. Пришлось бы ждать обратного рейса парома: во Францию или Великобританию.

Жас убрала в шкаф последнюю вещь, закрыла чемодан и села к столу, на котором красовался кувшин с гигантским букетом дамасских роз. Любимый аромат парфюмеров: с незапамятных времен их выращивали, чтобы получить ароматические масла. Наклонив голову, Жас погрузила нос в бархатистые лепестки и вдохнула сладкий запах.

Мало какие современные ароматы могли сравниться с завораживающей прелестью живых цветов; разве что принадлежащие семье л’Этуаль духи марки «Руж». Это был единственный парфюм с ароматом розы, который Жас использовала. Но даже «Руж» не мог соперничать с живыми цветами.

Подняв от букета голову, девушка заметила, что туман рассеивается. Было только шесть часов вечера, до темноты оставалось по меньшей мере пара часов, а до половины восьмого, когда была назначена встреча в «Лесных ручьях», ее никто не ждал. Тео Гаспар несколько дней назад написал ей на электронную почту и пригласил на ужин в первый день ее пребывания на острове.

Если ты не очень устанешь, – написал он. И попросил позвонить без стеснения и отменить встречу, если возникнет такая необходимость. Я вовсе не давлю на тебя, – добавил он. – Ужин все равно состоится, с тобой или без. Даже если одно кресло будет пустовать, Клэр это переживет.

Кто такая Клэр? Экономка? Сестра?

Единственное, в чем Жас была уверена, – это не жена Тео: ведь он написал, что вдовец.

Жас вовсе не устала. После нескольких дней, проведенных в Лондоне, разница часовых поясов с Америкой больше не мешала. Но даже если б она была совершенно измучена путешествием, откладывать долгожданную встречу с Тео ни за что бы не захотела. Еще ей не терпелось осмотреть семейное гнездо Гаспаров, которое друг описал как старинный монастырь, построенный, согласно предположениям, на развалинах кельтских сооружений.

Не хочу портить тебе сюрприз, – писал Тео. – У тебя впереди целая куча времени на исследование. Лучше я сейчас промолчу кое о чем – вот ты удивишься.

Хотя розы пахли изумительно, Жас достала свечу, которую взяла с собой в поездку, и зажгла ее. Своего рода ритуал. Оказавшись на новом месте, она всегда поступала так. Гостиничный номер становился жилым, когда его наполнял запах «Нуар». Ароматный дым курился в воздухе, впитывался в ткани, и комната приобретала знакомый привычный вид. В жизни девушки было не так много неизменного; от семьи и семейных традиций мало что осталось – поэтому запах будил дорогие воспоминания и помогал успокоить рассудок.

Она приняла душ и переоделась. Бабушка, француженка до мозга костей, научила Жас понимать толк в нарядах. Уж на что мадам любила невестку, но никогда не одобряла безразличие, с которым Одри обряжалась в голубые джинсы и ботинки, дополняя туалет потертыми кожаными пиджаками, футболками и бисерными фенечками, – Жас, как и бабушка, не могла этого понять. Девочка восхищалась стилем, с которым одевалась бабушка, и тоже переняла его. Принцип был очень прост. Вы покупаете лучшее – даже если это означает приобретение одной стильной вещи в год.

Жас влезла в свободные габардиновые брюки. Затем через голову натянула кремовый кашемировый свитер с высоким воротом. Броская цветная одежда ей не нравилась. Когда Жас обнаружила свою мертвую мать, на той была ярко-зеленая блузка, покрытая, будто полотно абстракционистов, пятнами парфюмерных масел.

Жас вставила ноги в замшевые черные полусапожки и застегнула молнию. Надела черный с кремовой отделкой твидовый жакет. Винтажная вещь от Шанель, которая принадлежала еще бабушке. Последним штрихом стал тонкий трикотажный палантин в тон, повязанный вокруг шеи, как шарф.

Уши украсили небольшие сережки-гвоздики с бриллиантами, бабушкин подарок на двадцатилетие. Единственное, что у нее было еще из аксессуаров, – часы от Картье, наследство матери. Изготовленные из белого золота, они свободно свисали на запястье, как браслет. Крошечные бриллианты, отмечавшие на циферблате 12, 3, 6 и 9 часов, были так малы, что их можно было заметить, только если знать, что они там есть. В банковском сейфе в Париже хранились еще драгоценности, но она никогда их не вынимала. Украшения, которые поколение за поколением передавались по наследству, ждали, невостребованные, под замком. Жас не могла их носить: они давили и пригибали к земле. Как будто все события и страсти, свидетелями которых они были, ложились на плечи тяжким грузом.

Совсем другое дело – часы. Иногда ей казалось, что это все еще бьется материнское сердце: тик – удар, так – удар. Жас скучала по ней и оплакивала, но больше – испытывала сострадание: Одри так и не сумела побороть своих демонов.

Поражение матери в той давней безмолвной борьбе оказало такое влияние на двенадцатилетнего сына и четырнадцатилетнюю дочь, что все его последствия Жас не могла оценить до сих пор. Кем бы она выросла, не случись той давней трагедии, разрезавшей ее жизнь на «до» и «после»?

Жас подхватила сумочку – еще одну винтажную вещицу, бабушкино наследство – и вышла из комнаты.

– Туман, похоже, рассеивается. Пока. – заметила миссис О’Нил, разворачивая карту, чтобы показать Жас пешую тропинку до «Лесных ручьев». – А уж как там дальше будет, не знаю.

Норин О’Нил, хозяйка гостиницы, казалось, не ощущала груза своих шестидесяти лет. Рыжеватые короткие волосы, стильная стрижка, матовая ровная кожа, изящное овальное лицо. Темно-синие брюки, белый свитер, нить жемчуга на шее – образ, помогающий создавать уют и ощущение гармонии, но не затмевающий постояльцев.

Миссис О’Нил вела по карте карандашом.

– Запоминайте. Сейчас вы вот здесь. Сворачиваете на эту тропинку, там будет чудный вид на море. Но потом дорога ведет в гору. Недолго. А тут нужно пройти лесом. В потемках ходить не стоит: плохо видно, и кое-где довольно круто. Если вы задержитесь до темноты и все-таки пойдете этим путем – можно сильно расшибиться.

Куда меня только не заносило, подумала Жас. В подземелья Египта, на заснеженные вершины перуанских Анд… И всюду как-то удавалось найти дорогу. В сотовом телефоне есть навигатор, в память забит адрес гостиницы и адрес виллы Гаспаров – этого вполне достаточно, чтоб добраться без приключений. Жас взяла карту.

– Спасибо. Я постараюсь успеть до темноты. Все будет в порядке.

– Умоляю вас, осторожнее. Тут кругом скалы. И обратно возвращаться этой дорогой нельзя, очень опасно. Ночью – ни в коем случае… Всякое бывает. Совершенно пустынное место. Уж старик проследил за этим. Что там построено – построено. А нового эта земля не принимает. Он хотел, чтобы все оставалось без изменений.

– Проследил?

– Один из его внуков собирался заняться недвижимостью, развивать бизнес. Но у Александра Гаспара были толковые юристы, и сотню лет после его смерти там никто не сможет возвести ни стеночки. Добрые намерения или злые – не сможет. Старик ухитряется следить даже из могилы. – Миссис О’Нил тряхнула головой. – То, что земля находится под защитой, – это замечательно. Но если последняя воля умершего вызывает раздор среди живых – что же здесь хорошего?

Жас собиралась расспросить о Гаспарах подробнее, но проявлять излишнее любопытство, едва ступив на берег, – это чересчур. В конце концов, Джерси – совсем маленький остров. Сначала стоит познакомиться со всеми действующими лицами. А задавать вопросы за их спиной – не вышло бы это боком самой Жас. Как ни крути, а погостить ее пригласили именно Гаспары.

Миссис О’Нил протянула Жас визитку.

– Мы могли бы заехать за вами после ужина: гостиница оказывает постояльцам такую услугу, мой сын – водитель. Очень хороший водитель, – уточнила она, улыбнувшись.

Жас поблагодарила ее и сунула визитку в карман.

Снаружи дул сильный ветер и вырывал карту из рук. На ней разными цветами были отмечены четыре разных варианта передвижения. Планшет остался в комнате, и сейчас Жас довольствовалась простенькой бумажной складной схемой.

Дорога, отмеченная миссис О’Нил, вела от заднего двора гостиницы вдоль скал. Здесь открывались прекрасные виды. Туман рассеялся еще не до конца: клочки висели над скалами и водной гладью; но уже развиднелось, и была четко заметна береговая линия с маяком на ней. Горизонт тонул в дымке; казалось, что море и небо сплавлены в общее серое марево. Все это превращало окружающий пейзаж в картину импрессионистов.

Жас вдохнула полной грудью. Соленый воздух напомнил ей, как раньше бабушка брала ее и брата на каникулы на юг Франции. Разговаривать с Робби по телефону, пусть и достаточно часто, и отдыхать все лето – это совсем разные вещи. Когда этот вояж завершится, она проведет с братом несколько дней в Париже – перед своим возвращением в Нью-Йорк. Робби всегда был ее самым верным защитником и другом. И только он, один из всей семьи, любил море столь же страстно, как и сама Жас.

Малахай как-то пошутил, что в прошлой жизни, должно быть, Жас была русалкой. Спорить не хотелось – ни о том, существуют ли русалки, ни о сомнительности самой идеи реинкарнации. Она и не стала. Глубокая убежденность в чем-либо, яростная любовь или горячая ненависть могли иметь под собой сотни причин. И совсем не обязательно первой и основной оказывалась та, о которой непрестанно твердил Малахай: травмы, пережитые в прошлых воплощениях.

– Если тебе удастся вытянуть хотя бы одну нить, одну частицу того, чем ты была раньше, хоть одно воспоминание о той жизни, которую когда-то прожила, то, шаг за шагом, ты сможешь смотать эту нить в клубок. Вытащить все прошлое. Вспомнить все прежние личности, которые были тобою. – Так однажды сказал ей Малахай. – Вспоминай прошлое. Почему ты так сопротивляешься?

Упрямица, так звала ее мать. Робби, и тот часто дразнил ее за это, напоминая, что гибкое в отличие от твердого гнется, но не ломается. Он исповедовал буддизм, и понимание дзен-практик помогало ему повысить восприимчивость и виртуозно ориентироваться в мире запахов, внося новое в семейный парфюмерный бизнес.

Тропинка обогнула заросли и снова вывела Жас на берег. Здесь вода сшибалась со скалами, а в утесах зияли темные провалы пещер. Она где-то читала – их тут более двухсот. А сколько еще дожидается своего часа под напластованиями земли?

Большинство пещер уже открылись человеческому любопытству, но, как писал Тео, не все. Впрочем, где гарантия, что та, на которую он намекал, еще не обнаружена и не разобрана по кусочку? Известно ли что-нибудь наверняка? Он ведь так ничего и не сказал.

Тропинка пошла вверх; Жас забралась по ней до самого края скалы – до земли оказалось несколько сотен футов, – а потом свернула вслед за дорожкой, уходя от берега.

Здесь росли большие деревья: вязы, дубы, березы. Пахло камедью и землей и только немножко – соленым морем. Запах напомнил ей композицию, созданную в юности. Жас еще раз втянула воздух ноздрями. Почти в точности тот самый запах. Как странно. Углубляясь в лес, девушка раздумывала о том, сколько лет прошло с того ее опыта – и как она тогда гордилась собой.

Когда ей было десять, а брату – восемь, отец соорудил для них мини-лабораторию – подобие гигантского многоярусного парфюмерного органа, за которым многие поколения семьи л’Этуаль вершили свое искусство.

«Взрослый» орган вмещал около пятисот бутылочек драгоценных эссенций и концентратов – инструментарий парфюмера. В «детском» хватало места почти для сотни. Для них с братом – настоящее сокровище. Завороженные подарком, они придумали игру: создавать аромат для всякого чувства, всякого поступка. Запах Верности. Запах Стыда. Запах Лжи.

Тогда Жас использовала те же составляющие, которые ощущала теперь: лес и море – для создания того, что получило название «Запах Памяти». В юности она еще не могла объяснить отцу, откуда у нее уверенность, что эти ноты сочетаются, и почему они связаны с памятью. Но сейчас, пробираясь по древнему лесу, лесу, видевшему закаты восьми тысячелетий, Жас осознала, как права была тогда.

Века и тысячелетия спрессовали землю под ногами. Ветви, листья, семена, плоды – все это падало вниз и смешивалось, сплавлялось, превращаясь в перегной; становилось плодородной почвой, питая новые деревья и растения, которые, в свою очередь, роняли ветви, листья, плоды, – и так год за годом. Море испаряло влагу, дарило дожди, которые изливались обратно в море. Бесконечный процесс. Из прошлого в будущее. Совсем как время.

Но за последние несколько месяцев у нее были поводы задуматься о том, что время, возможно, не однонаправленный поток. Робби и Малахай считали, что время – континуум, в котором в различных направлениях перемещается душа, возвращаясь к той точке, где все началось, и скользя сквозь толщу веков в поисках своего другого «я».

Тропинка привела в заросли орешника. Жас пробиралась по узкому проходу, отмечая, как скручены и артритно изуродованы ветки древних деревьев. Природа – выразительный скульптор и умелый парфюмер. Полог листьев создавал тень; пахло терпко и сладко. Орешник – сакральное дерево; воздух вокруг свивал кружево магически заряженной энергии, помогающей тем, кто его вдохнул, приобрести мудрость и поэтический дар. Ведуньи, занимающиеся белой магией, использовали волшебные палочки из орешника. Раздвоенные ветки этого дерева помогали в поисках спрятанных кладов.

В дальнем конце прохода обнаружилась большая каменная плита, опирающаяся на шесть колонн. Занимаясь исследованиями, Жас видела изображения древних дольменов с острова Джерси, но никак не рассчитывала, что наткнется на один из них в первый же день. Сооружение казалось естественным продолжением леса; оно, как орешник, словно проросло из семечка, только каменного.

Жас подошла поближе… Испытывая благоговейный страх, ощутила прикосновение древней истории. Люди, которые когда-то возвели это сооружение, давно ушли. А с ними исчезли знания. Кто построил этот храм? Зачем? Во имя какого божества? Остались только следы – как напоминание о тех давних жизнях. Много это или мало?

Хорошо, что она приехала сюда. Отвлечься. Уйти с головой в работу. Да, исторические памятники на принадлежавших Малахаю землях манили загадкой. Но здесь – здесь чувствовалась сила. Огромная сила и огромные возможности. Сравнивать то и это – все равно что выбирать между крошечным пробным флакончиком духов в универмаге и шедевром знаменитого парфюмерного дома.

Жас не знала, сколько простояла здесь. Что-то непонятно загудело. Налетел порыв ветра, зашевелил деревья – и звук растворился в шелесте листвы. Потом ветер затих, и приблизились другие звуки: шуршание листьев, треск ветвей.

Вдруг из-под полога леса на нее взглянули темные глаза; раздался громкий лай.

Испуганная, Жас шагнула к дольмену, как будто он мог ее защитить.

Из зарослей выбежала собака. Прекрасное создание с лоснящейся волнистой шерстью, в коричневых, черных и кремовых разводах. Она с подозрением обнюхала Жас.

– Таша, назад, девочка! Таша, кому говорят! – позвал мужской голос.

Собака повернула голову, но не сдвинулась с места.

Сквозь деревья пробирался мужчина.

– Таша! – позвал он снова. Животное не пошевелилось. – Таша, ко мне!

Мужчина подошел достаточно близко. Высокий, худощавый, с песочного цвета волосами. Джинсы заправлены в ботинки, на плечах – поношенная коричневая куртка для верховой езды.

Он вышел на поляну, посмотрел на собаку, а потом повернулся к Жас. На лицо падала тень.

– Простите. Надеюсь, вы не испугались. Вообще-то она вполне дружелюбна.

Он говорил с британским акцентом, глубоким бархатным голосом.

– Дружелюбна? Не похоже.

– Ну, скажем, не очень похоже? – отшутился он.

– Не очень. Она великолепна. Я видела таких собак только на картинах, а живьем не доводилось. Что за порода?

– Русская борзая. И – да, художники в начале прошлого века любили их рисовать. Силуэт соответствовал духу времени, если можно так выразиться. Борзые великолепно сложены. Эта принадлежит моей тетушке. Но я вызвался погулять с нею – и попросил поискать тебя. Поискать в лесу самую прекрасную девушку.

Жас отпрянула.

Ее собеседник заметил это и нахмурился.

– Ты же Жас л’Этуаль, правда?

Она кивнула.

Мужчина вышел из тени.

– Я и не сомневался. А потом вдруг забеспокоился, не перепутал ли… Это я, Жас. Тео.

– Тео?!

Она попыталась связать этого взрослого мужчину с тем подростком, которого помнила. Неухоженные светлые волосы, спадающие на лицо, были темнее, чем тогда. Сейчас вокруг глаз и рта залегли морщины. Трехдневная щетина старила его. В глазах таилась боль, и это встревожило девушку. Когда-то, когда они были открыты друг для друга, видеть его чувства было привычно. Но сейчас она словно вторглась в чужое жилище.

Повисла неловкая пауза. Жас мучительно колебалась: надо ли протянуть ему руку для пожатия или подождать, пока Тео подаст свою. Оказаться рядом, коснуться друг друга. Обменяться поцелуем. Она отлично знала запах его кожи, его волос. Но совсем ничего не знала о мужчине, который стоял сейчас перед ней. Когда они оба находились в клинике, Тео был мальчишкой – пусть и многое испытавшим. Пережившим, да. Но тогда его окружала аура неиспользованных возможностей, ожидало будущее. Сейчас, в тридцать три, его жизнь лежала в руинах. Так много времени провели они там, в Бликсер Рат, держась за руки, имея одно общее дыхание на двоих… Она и не помнила об этом, память рывком проснулась только сейчас. И Жас не бросилась навстречу – она просто смущенно ждала, как тогда, в четырнадцать, когда они встретились впервые.

– Я тебя не узнала.

Она надеялась, что Тео шагнет ей навстречу, возьмет ее руки в свои, сожмет крепко. Он не пошевелился. Только глаза смотрели внимательно и ласково.

– Да уж…

Тео откинул волосы – такой знакомый жест! – и смущенно улыбнулся. И она узнала мальчишку, с которым дружила много лет назад.

Жас улыбнулась ему в ответ. Встретились! Все-таки встретились! Остров внезапно показался ей дружелюбным приветливым местом. Она первая шагнула вперед, привстала на цыпочки и поцеловала Тео в щеку. Его руки сомкнулись на ее спине. Знакомо и чуть-чуть неловко. Со времени клиники Бликсер Рат для них прошла целая эпоха. Годы, новые беды. Он потерял жену. Она потеряла себя.

Они разомкнули объятия; Тео двинулся вперед, но не туда, где, как ей казалось, должен находиться его дом.

– Когда я увидел в книге твою фотографию, то сразу тебя узнал, – сказал он. – Тебе, конечно, уже не четырнадцать, но лицо…

Тео смотрел на нее открыто и испытующе. Это могло бы показаться грубым, если бы они не были знакомы так долго и так близко.

– Ты почти не изменилась. Та же девчонка, что я знал тогда.

Когда Жас была подростком, ее неудержимо тянуло к Тео. Ничего удивительного, что потянуло снова. И все-таки странно. Она понимала: это не зов плоти, а всего лишь отклик памяти. Надо просто постоянно держать это в уме: не взаправду. Меньше всего Жас нуждалась сейчас в любовной связи. Ведь с момента расставания с Гриффином еще и двух месяцев не прошло. К тому же Тео написал ей, что тоскует по жене. Ведь написал же?

– Как ты нашел меня? Откуда узнал, что я пойду этой тропинкой? – спросила Жас, внезапно испытав острое желание нарушить молчание какой-нибудь немудрящей репликой.

– Я заехал за тобой в гостиницу. Миссис О’Нил сказала, что ты пошла пешком. Она беспокоится, что ты заплутаешь в темноте. Почему ты ее не послушалась?

– Еще не темно.

– Скоро будет. Сейчас темнеет рано и очень резко. Я хорошо знаю эти места, но после заката здесь действительно рискованно ходить. В этих зарослях всякое может случиться.

– Всякое? Призраки?

Задавая вопрос, Жас чувствовала себя страшно глупо.

Но Тео молчал, отвернувшись. Что же она такое ляпнула?

– Ну… волки, например. Хотя, да, про призраков тоже болтают. Ты их боишься?

– Кого именно, волков или призраков?

– Тех и других.

– Ну, призраков я не боюсь, – заявила она. – Я в них не верю.

– Вот и хорошо.

– Но волки… волки – это серьезно.

– Тоже верно. Не следует недооценивать силу диких тварей. Они редко нападают на людей, только если бешеные, но они очень опасны и могут нанести вред, даже убить. Есть жуткая местная легенда. В этих лесах волк однажды похитил маленькую девочку…

Тео понизил голос. Он снова хмурился.

– Осторожнее. Под листвой попадаются толстые корни. Не споткнись.

Упали сумерки, и лес вокруг приобрел зловещие очертания. Через несколько минут они подошли к развилке. «Похоже, в одиночку я бы заблудилась, – подумала Жас. – На карте миссис О’Нил такого поворота не было».

– Сюда. Я припарковался вон за теми деревьями.

На дороге Тео распахнул заднюю дверцу «Рейнджровера» для собаки, а потом пассажирскую – для Жас.

В салоне автомобиля она снова почувствовала запах одеколона Тео: эвкалипт, мед, корица и дубовый мох. Запах, памятный по Бликсер Рат. Она когда-то спрашивала его, и он даже назвал марку – Жас никогда не слышала о такой.

Память снова пробудилась. Жас вспомнила, как пахла кожа Тео, когда они лежали в траве, исследуя друг друга. Она перевела взгляд на руки, держащие руль. Эти длинные чуткие пальцы когда-то к ней прикасались…

Пейзаж за окном автомобиля быстро менялся. Резко стемнело. Проехав по узкой петляющей дороге четверть мили, Тео свернул к дому. Теперь машина двигалась среди серебряных берез. Черные крапины на белой коре – будто глаза. Тысячи глаз смотрели на нее со всех сторон.

Наконец они подъехали к высоким каменным колоннам. Бронзовая табличка на одной из них гласила:

«Лесные ручьи»

Частная собственность

Дорога вилась вдоль леса. Ни следа человеческого жилья.

– Сколько времени твоя семья тут обитает? – поинтересовалась Жас.

– Дед обычно говорил, что Гаспары возникли на острове вместе с камнями. Но если ты о доме, то с середины девятнадцатого века. Здесь сначала был монастырь, его поставили в двенадцатом столетии и перестроили в пятнадцатом. А за последние полтора века семья отремонтировала дом, кое-что обновила… Но основа здания осталась неизменной.

На следующем повороте с последним лучом заходящего солнца перед ней открылся новый вид. Дорогу обрамлял орешник. Казалось, деревья стоят здесь вечность. Дующий с моря ветер искривил стволы, и они согнулись, как спины стариков.

На расстоянии казалось, что среди деревьев высятся каменные валуны; но когда машина миновала первый, а затем и второй, Жас поняла, что это не камни, а скульптурные изображения, почти в натуральную величину. Люди, просто одетые; лица скрыты под капюшонами. Некоторые развернуты в сторону дороги, другие – к дому. Паладины, защищающие свою твердыню.

– Откуда они? Многие античные работы выполнены настолько просто, что кажутся современными. А эти?

– Старинные. Мы исследовали некоторые – они древнее, чем монастырь. Вырезаны из доисторических валунов, поэтому точная датировка невозможна, но эксперты полагают – первое-второе столетие новой эры.

– Железный век. Эпоха кельтов.

– Точно.

– Будит воображение, – сказала Жас, не в силах оторвать взгляд от фигур.

– И довольно страшно, когда ты маленький ребенок. – В его голосе мелькнуло… нечто. – Особенно когда смотришь им в лица. Кажется, что они глядят сквозь тебя…