Текст книги "Ошибка Дон Жуана"
Автор книги: Люси Рэдкомб
Соавторы: Д. Налепина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Гвен с тоской взглянула на Родриго, развалившегося в кресле. Пожалуй, он был единственным мужчиной в мире, способным развалиться так элегантно.
– Я оставил им записку, что ты чувствуешь себя гораздо лучше, и мы поедем к моим друзьям. Возможно, останемся там ночевать.
– Врет направо и налево!
– Ничего, и не наврал. Морис мой друг и управляющий отеля. И мы действительно к нему ездили.
– Кстати, вы с ним тут и познакомились?
– Еще в детстве. У бабушки с дедушкой была вилла в миле отсюда, а родители Мориса работали у них, так что мы с ним вместе проводили лето.
Гвен была рада увидеть мягкую улыбку, появившуюся на губах Родриго при этих воспоминаниях. После рассказов Мориса о трагическом детстве Родриго ей было приятно узнать, что в его прошлом есть и нечто светлое, к чему он рад вернуться мыслями. Она судорожно сглотнула комок в горле, потому что перед мысленным взором стоял маленький мальчик с золотой кожей и синими глазами, маленький одинокий мальчик, потерявший свою мать...
– Мама Мориса была экономкой у бабушки с дедушкой. Работы у нее хватало. Мы с другом были предоставлены сами себе, и вовсю этим пользовались. Вот этот самый коттедж, где мы сейчас находимся, тогда был просто развалиной – и нашим любимым местом для игр. Но тебе вряд ли интересно слушать мои рассказы.
О, вот тут он ошибался! Гвен Ричвуд слушала его с огромным вниманием, страшно себя за это ругая.
– Гвен, а тебе нравится, как я здесь все устроил?
– Вот уж не думала, что тебя это волнует!
– Я тоже не думал...
Оказывается, волнует. Он смотрел на нее слишком пристально, слишком многозначительно, а может быть, это просто нервы разыгрались, но Гвен предпочла повернуться к Родриго спиной и с преувеличенным вниманием начать изучать развешанные по стенам немудрящие, но очень колоритные керамические картины местного производства. Надо признать, подобраны они были с большим вкусом.
Напряжение в воздухе нарастало, она чувствовала это всей кожей. Что-то изменилось... С недавних пор у всех слов появился скрытый смысл, все взгляды что-то означали, каждое прикосновение обжигало...
Ты влюбилась, влюбилась, влюбилась!
Нет. Нет! Нет!!!
Нет?
– Ты недовольна, что я написал твоим родителям записку?
– Нет, я... я просто предпочла бы сделать это сама. Как-то странно, что теперь кто-то может распоряжаться за меня...
– О да, ты такая независимая и успешная женщина...
– Слушай-ка, прекрати, меня подначивать...
– Гвен, запомни, прежде чем начинать драку, реши, каким оружием ты собираешься пользоваться и как именно. Это более эффективно. Для женатых людей самое популярное оружие – отказ в близости. Само собой, ее надо сначала иметь, чтобы потом отказывать в ней...
И снова двусмысленность этой фразы заставила Гвен вспыхнуть и нервно переплести пальцы. Почему-то кровь шумит в ушах, почему-то подкашиваются ноги, но в этом нет ничего неприятного, как это бывает при обмороке. Наоборот, все тело млеет от странного предвкушения...
– Я просто хотела сказать, а не драться! Сказать, что... Господи, ты Боже мой, что ж я хотела сказать-то!!! А, вот: если бы ты со мной посоветовался, я бы чувствовала себя менее... менее...
– Менее?
– Менее... управляемой извне!
– Вот это да! Это я тебя так? Так ты себя чувствуешь рядом со мной?
Рядом с тобой я чувствую себя возбужденной, взъерошенной, чумазой и совершенно растерянной девчонкой-школьницей, чьи гормоны разгулялись с силой урагана, а поделать ничего с этим нельзя...
Гвен неожиданно устала. Махнула рукой.
– Забудь об этом. Я просто была немножко в шоке, когда проснулась здесь утром. Это для тебя остров – родное место, а я даже не понимаю, где нахожусь.
Родриго смотрел на нее и вспоминал тот миг, когда она проснулась здесь впервые. Тогда, в первые секунды, явно никакого шока не было. Было только мягкое, теплое, податливое тело, полуоткрытые губы, прерывистое дыхание и эти бархатные глаза... карие, нежные, чуть изумленные и ни капельки не испуганные... Глаза олененка, еще не знающего, что людей нужно бояться.
Воспоминание заставило Родриго подобраться, чтобы не застонать от неожиданного возбуждения и желания. Тело-предатель реагировало на эти воспоминания так же, как реагировало тогда на женщину с серебряными волосами, лежащую в его объятиях.
Он смотрел на Гвен и с каждой секундой все отчетливее понимал, что больше всего ему хочется сейчас медленно, очень медленно раздеть ее, нежно и неторопливо целуя каждый сантиметр шелковой белоснежной кожи; перебирая серебряные локоны, зарыться в них лицом и вдохнуть сладкий и пряный аромат женщины; прижать к себе это точеное, сильное тело, прижать так крепко, чтобы она застонала от счастья и боли, чтобы обняла его в ответ и вернула ему боль и счастье, и чтобы так длилось вечно, вечно, пока стоит мир...
Гвен с некоторым испугом коснулась его щеки. Было полное ощущение, что Родриго впал в летаргию. Однако ее легкое прикосновение разбудило его мгновенно, и тогда девушка отступила в испуге. Он встал с кресла быстрым, неуловимым движением. В синих глазах горел мрачный и страшноватый огонь. О чем он думал до сего момента, Гвен и понятия не имела, но видела, что сейчас в душе Родриго происходит какая-то страшная борьба.
До него дошло, что за глупость он совершил, женившись на ней? Он раскаивается? Он вспомнил чувство к Саре? Он не может больше выносить присутствие Гвен в доме, где прошло его детство?
Она, в панике следила за метавшимся по комнате Родриго и чуть не закричала от ужаса, когда он стремительно вылетел на балкон. Ей показалось, что он сейчас бросится вниз... Неважно, что второй этаж, при желании можно и в чайной ложке утопиться!
Родриго Альба обернулся на ее легкий вскрик.
Ветер ласково взъерошил темные кудри, отбросил ворот расстегнутой рубашки, обнажая широкую мускулистую грудь с завитками жестких темных волос... Синие глаза мерцали, словно звезды, на смуглом лице пирата. Ее мужа. Ее мучителя.
– Гвен... Скажи честно, ты же не думала всерьез, что сразу же вернешься к родителям, и снова будешь делить комнату с этой своей сестренкой Лиззи...
– Знаешь... честно говоря, я мало, о чем думала, кроме этой свадьбы... Чему ты улыбаешься? Думаешь, я мечтаю о медовом месяце? Это у других нормальный медовый месяц, но ведь мы... ты и я...
– Хм... А может, моему эго пошло бы на пользу находиться рядом с тобой, об этом ты не думала? Тебе не хочется принять участие в исправлении избалованного и эгоистичного потомка миллионеров?
Покажи мне ту женщину, идиот, которая рядом с тобой способна думать хоть о чем-то, кроме твоих глаз и рук! Да ни одна и слова такого мудреного не вспомнит – «эго»! Перевоспитывать его... Вот уж удовольствие!
– Родриго...
– Да?
– А сколько мы должны будем... ну...
– Сосуществовать?
– Я бы сказала, притворяться женатыми.
– Почему притворяться? Мы женаты совершенно законным образом. У меня все бумаги в порядке.
– Да ну тебя. Красивый отель. И очень красивое место.
Гвен вышла на балкон и встала рядом с Родриго, подставив лицо солнцу и закрыв уставшие за день глаза. Задумчиво протянула:
– Когда мы изучали все эти проспекты и путеводители, я сначала хотела поехать именно сюда, но меня отговорили.
Родриго подумал, что не надо быть гением, чтобы догадаться, кто это сделал. Хорошенькая и пустоголовенькая Лиззи, судя по ее виду, с детства привыкла получать то, чего она хочет, плюя при этом на остальных. Гвен наверняка привыкла всю жизнь находиться на втором месте, хотя, если бы спросили мнение Родриго Альба...
По мнению Родриго Альба, если какая женщина и заслуживала первого места буквально во всем, так это Гвендолен Мойра Ричвуд.
Гвен почувствовала дыхание Родриго на своей шее и замерла, словно испуганный птенец.
До нее донесся укоризненный шепот:
– Трусиха!
Она шарахнулась так резко, что даже глаз открыть не успела. Родриго вскрикнул и резко дернул ее за руку, не давая улететь с того самого второго этажа...
Она открыла глаза и поняла, что он крепко прижимает ее к себе одной рукой, а другая запуталась в ее волосах и не торопится распутываться. Она чувствовала жар его тела и нервную дрожь каждого мускула – его? ее? – и ярость, бурлившую в его груди, и огонь, пожирающий ее саму – или его? – и еще тысячу ощущений, каждое из которых было пыткой, но приносило блаженство. Гвен замерла безвольной тряпкой в могучих руках, а над ней возвышался прекрасный разгневанный испанец, осыпающий ее сотней проклятий на своем родном языке. Господи, хорошо-то как...
– Ты что, решила с собой покончить?!
– Не кричи, тиран...
– Я тебя спрашиваю, ты зачем меня изводишь!!!
Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась абсолютно безумной улыбкой. «Изводишь» – прекрасное слово! Он ее извел. Превратил в сверхпроводимый передатчик сексуальной энергии, в комок нервов, в жалкую развалину, которую никто не хочет и не любит...
Ее ноги подогнулись, потому что чувственность ситуации достигла предела. Если бы Родриго разжал сейчас руки, она просто соскользнула бы на каменный пол, но он и не думал их разжимать. Напротив, его хватка усилилась, Гвен уже трудно было дышать...
– Сам... виноват... Не надо было меня пугать... Мы, взрывные натуры...
– Я тебя убью!!!
Он был близко, так немыслимо близко, что она могла бы прямо сейчас поцеловать его, если бы хоть что-то их связывало, кроме, ха-ха, фальшивого по сути свидетельства о браке. Его яростные глаза впились в ее губы, и Гвен не нашла ничего лучше, как провести по пересохшей верхней губе кончиком языка... Родриго зарычал, словно раненый зверь, и Гвен испуганно пролепетала:
– Извини...
В следующую секунду застонала уже она, потому что пальцы Родриго заскользили по ее щеке, коснулись губ, спустились на горло и вновь взлетели к губам... Гвен, из последних сил прошептала жалкое «пожалуйста, не надо», и их губы слились в мучительном и обжигающем поцелуе.
Она чувствовала облегчение, огромное, божественное, прохладное облегчение, потому что его губы властно целовали ее, язык настойчиво проникал вглубь ее нежного рта, и она больше не сопротивлялась! Какое это счастье – не сопротивляться. Какое счастье – признать простую и огромную, как солнце, вещь: она его хочет, она хочет этого мужчину, как ничто на свете, и уж конечно – как никого другого.
Она со всхлипом запустила пальцы в густые темные кудри, выгнулась в его руках так, что до боли напряженная грудь заскользила по его груди. Соски окаменели до такой степени, что Гвен не удивилась бы, увидев кровоточащие царапины на теле Родриго...
Гвен чувствовала, как возбужден мужчина, сжимавший ее в неистовых объятиях, но это не пугало ее, а лишь разжигало пожар в крови. Губы Родриго скользили по ее лицу, шее, плотно закрытым векам, полуоткрытым, счастливо стонущим губам, ключицам... Она стонала, торопливо отвечая на поцелуи, дрожащими пальцами расстегивая то, что осталось от пуговиц на его белой рубашке. Когда тонкий шелк упал с могучих смуглых плеч, Гвен испытала огромное облегчение. Больше не нужно было подавлять свои желания, обманывать себя... Она со стоном прильнула губами к его груди.
Родриго с трудом оторвался от Гвен и взглянул на нее с торжеством истинного хищника, добившегося своего. Глаза горели, на смуглых скулах играл лихорадочный румянец.
– Я хочу тебя! Сейчас!! Немедленно!!!
– Так чего же ты ждешь, идальго? Письменного приглашения? Приговора суда? Родриго... Возьми меня! Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне...
– Где?
– Везде!
– Вот так?
– Еще... еще...
Он медленно, убийственно медленно расстегнул молнию ее платья, и тонкий шифон скользнул к ее ногам. Гвен инстинктивно вздрогнула, прошептав:
– Моя рука...
Только сейчас она испугалась – что, если он сейчас, при свете, рассмотрит ее как следует и на этот раз отшатнется с отвращением?
– Я буду целовать твои шрамы по миллиметру, пока ты не забудешь об их существовании, пока они не исчезнут под моими поцелуями... Гвен, я так хочу тебя... принцесса...
Его губы обхватили розовый сосок правой груди, затем перешли на левую грудь, и Гвен снова изогнулась в сладкой судороге, едва держась на ногах.
Однако потрясениям не было конца. Она почти не дышала, только вздрагивала, когда Родриго медленно опустился перед ней на колени, непрерывно покрывая все ее тело поцелуями. Его жаркие губы коснулись нежной кожи живота... бедер... еще ниже, ниже, ниже – и вдруг Гвен словно взорвалась изнутри, расцвела огненным цветком страсти, со странным изумлением отмечая, что у нее, оказывается, есть такие мышцы, о существовании которых она и не подозревала...
Гвен Ричвуд впервые в жизни испытывала полноценный оргазм, и ее счастливый крик сливался со стоном изнемогающего от любви и желания мужчины, склонившегося перед ней...
Вначале они действительно не слышали телефонных звонков, затем, не сговариваясь, игнорировали их, однако на другом конце провода находился некто очень упорный.
Родриго произнес несколько энергичных фраз по-испански, и Гвен, к своему удивлению, почти все поняла.
Он повернулся к ней и медленно провел тяжелой ладонью по ее обнаженной груди.
– Я сейчас вернусь... дорогая.
Она молча опустилась на пол, потому что ноги держать ее отказывались начисто.
– Если не вернешься, я за тобой приползу...
Он улыбнулся ей, беря трубку, а Гвен обессиленно вытянулась на ковре и беззлобно обругала неизвестного, так настойчиво добивавшегося их внимания.
Разговор шел на испанском, но Гвен опять почти все поняла.
Вернее, поняла самое главное.
Случилось что-то очень серьезное.
Что-то ей подсказало, что надо одеться. Гвен молча натянула платье и сидела, тоскливо уставившись в широкую спину своего несостоявшегося любовника. Родриго Альба так и не успел стать ее мужчиной...
Он вернулся и сел рядом на широкую софу.
– Дед умер.
– О Господи... Но я думала... Ты же говорил...
– У него был рак. Но он погиб в автокатастрофе. Ирония судьбы.
– Родриго... Мне очень жаль...
Она в бессильной тоске смотрела на него, а он был где-то далеко от нее, далеко от всего мира, чужой, незнакомый, одинокий и сильный.
– Я должен ехать. Я там нужен...
Ты нужен мне! Слышишь, мне! Ты открыл мне целый мир, ты родил меня заново, и вот ты уже уходишь, оставляешь меня одну, но я уже не та, что была. Я не смогу без тебя больше, мой мужчина, я не выживу без тебя, единственный мой, мой любимый...
– Утром здесь будет самолет, я улечу.
Я. Не «мы». Что ж, все правильно. Теперь нет никакого повода... притворяться женатыми.
Гвен, всегда славившаяся, среди коллег быстрым и острым умом, теперь чувствовала, как медленно и тяжело ворочаются ее мозги.
Родриго Альба больше не нуждается в жене.
– Выходит, тебе не надо было жениться... Всего один день...
– Да. Ирония судьбы.
– Родриго? Я понимаю, тебе сейчас не до этого, но скажи мне... Зачем ты женился на мне, только честно? Морис сказал, что дед никогда не лишил бы тебя наследства...
– Это правда. Он любил этим пугать, а я привык изображать испуг. Дедушка Монтеро обожал играть роль домашнего тирана. Слабость у него такая... была.
В синих глазах явственно сверкнули слезы, и Гвен почувствовала, что сейчас разрыдается в голос.
– Тогда... почему... ты на мне... женился?
– Я хотел, чтобы он был счастлив.
– А я? Что теперь будет со мной?
Пауза. Тяжелая и черная, как туча, беременная сухой страшной грозой. Молчание Родриго. Молчание Гвен. Невыносимая горечь в горле, резь в глазах, боль в висках и дикая, угнетающая слабость.
– Не молчи... пожалуйста, не молчи, Родриго... Я знаю, тебе сейчас не до... меня, но... Я-то ведь пока живая.
– А чего бы ты хотела, Гвен?
Она уже готова была выпалить, что хочет вернуть все обратно, как было, но вовремя поняла одну вещь.
Никогда больше не будет так, как было. Никогда.
Потому что она влюбилась в Родриго Альба. А он в нее – нет.
– Я пришлю машину, тебя отвезут в твой отель. К родителям.
– Благодарю.
Он поднял глаза, и при виде боли, плескавшейся на дне этих синих омутов, Гвен захотелось обнять его, прогнать боль и печаль, помочь, утешить... Она потянулась к нему, но Родриго отстранился едва ли не с отвращением.
– Извини, но я должен позвонить сестре в Англию. Она ничего не знает, и я хочу сам сообщить ей все. Она очень любила дедушку.
Гвен лежала навзничь на кровати и слушала, как за стеной собирает вещи Родриго. В груди билась тупая боль, виски ломило. Гвен лениво подумала, что не ела уже почти сутки.
Ну и ладно. Мир стал черно-белым, приглушенным и начисто лишенным всяческих страстей и чувств. Даже чувства голода.
Родриго за стенкой затих. Может, заснул?
Он сильный человек, но сила духа может сыграть с хозяином плохую шутку, когда речь заходит об эмоциях. Почему-то сильные люди считают, что эмоции выказывать стыдно, а ведь скрывать их гораздо хуже. Это очень вредно. От этого можно умереть.
Она сейчас пойдет тихонечко и просто посмотрит, как он спит. Все будет нормально, и она уйдет.
Гвен на цыпочках прокралась к комнате Родриго и очень осторожно открыла дверь.
Он не спал. Он сидел на кровати, полностью одетый, обхватив голову руками. Гвен испугалась при виде такого всепоглощающего отчаяния и уже готова была выскользнуть из комнаты, но тут Родриго вскинул голову и увидел ее.
– Ты, почему не спишь?
– Я... я слышала твои шаги и решила...
– Я тебя побеспокоил, извини...
– Да плевать мне на беспокойство... То есть, я хотела...
Посмотри на меня, Родриго Альба, позволь мне обнять тебя и забрать у тебя часть боли, которую так и излучает все твое существо. Человек не может нести свое горе один, у него всегда должен быть кто-то, с кем можно разделить ношу, если она невыносима...
– Тогда зачем ты пришла? А, понимаю, пожалеть меня. Приласкать, предложить мне свое прекрасное тело...
Он окинул ее нарочито откровенным взглядом, но Гвен Ричвуд не зря десять лет проработала в Уголовной полиции графства Девоншир. Всякие на нее смотрели и по-всякому, и уж она-то прекрасно знала, что скрывается чаще всего за такими взглядами.
Боль. Растерянность. Страх. Неуверенность.
– Знаешь что? Ты не отделаешься от меня так запросто, Родриго Альба.
Ее сердце рвалось на части, потому что это она любила его, а он был просто упрямым мальчишкой, изо всех сил старающимся скрыть слезы и горе за напускной грубостью и хамством.
Глаза Родриго расширились в изумлении.
Гвен молча сбросила с плеч пеньюар и подцепила пальцами тонкие бретельки ночной рубашки. Родриго подался вперед, судорожно сжав кулаки.
– Ты понимаешь, что ты делаешь, мисс Ричвуд?
– Я синьора Альба, если уж на то пошло.
Она одним движением сбросила с плеч ночную рубашку. Здравый смысл пискнул – и умер с криком: «Боже, это не ты, Гвен Ричвуд!». Однако Гвен знала, что это не так. Вот сейчас это была именно она, самая настоящая она, та самая женщина, которую много лет успешно гримировали и прятали под чужой одеждой.
Высокая, стройная, подтянутая женщина двадцати восьми лет, с девичьей грудью и безупречными бедрами, белокурая, почти платиновая блондинка с карими глазами.
Гвен Ричвуд, адвокат, через чьи искалеченные в детстве огнем руки прошли тысячи судеб.
Гвендолен Мойра Ричвуд, которая в детстве поклялась себе, что вырастет и сделает так, чтобы дети в больницах не плакали в страхе по ночам и не звали маму.
Красавица синьора Гвендолен Альба.
– Гвен... Но ведь ты... Ты само совершенство!
– Я не совершенство, я это знаю, но я замерзла, а ты мужчина, так вот и сделай что-нибудь! Кстати, ты кое-что не доделал...
– Я помню. Но я...
Она шагнула к нему и остановилась прямо перед ним. Родриго поднялся и посмотрел ей в глаза.
– ... но я знаю, как это можно исправить.
Он вскинул ее на руки так легко, словно она была размера сорокового, а не сорок восьмого, но это было уже неважно.
Они лежали на кровати, и умные чуткие руки мужчины скользили по трепещущему телу женщины, изучая и лаская его, проникая в укромные уголки, овладевая, даря удовольствие... Она почувствовала, как его пальцы скользнули вглубь ее тела, и застонала, чуть выгибаясь ему навстречу.
– Гвен... тебе нравится?
– Нравится?.. Нет, мне не нравится. Я просто... умираю от этого! Я люблю это, Родриго Альба, а еще... еще я люблю, как ты смотришь на меня, я люблю твой запах, я люблю твои губы и руки... Я люблю тебя!
Он со стоном прервал ее, припав к нежным губам страстным поцелуем, и Гвен с ужасом и восторгом почувствовала, что по его щекам текут слезы.
Она торопливо раздевала его, не отрываясь от его рта, на ощупь расстегивая, снимая, отшвыривая, путаясь и освобождаясь. Когда Родриго приподнялся над ней, полностью обнаженный, Гвен издала тихий, отчаянный вопль.
– Мачо! Я не говорила тебе, что ты – самое потрясающее создание на свете?
Он рассмеялся тихим грудным смехом, и этот звук заставил Гвен изогнуться в его объятиях и впиться жадным поцелуем в его мускулистую шею. Она то и дело отстранялась, стремясь насмотреться на это золотое, идеально сложенное тело, запомнить его навсегда, потому что завтра... Нет, не надо думать про завтра. Вообще не надо думать. Нужно просто очень любить...
– Ты так смотришь, милая...
– Молчи...
Его тяжесть ошеломила и привела Гвен в восторг, она в неистовстве обвила бедра Родриго ногами и прижалась к нему, раскрываясь навстречу мужской плоти, словно цветок. Родриго обнял ее, покрывая горящее лицо поцелуями...
Он взял ее, и одновременно сплелись в сладкой битве их языки. Потом не было ничего – и было все, как в первый день творения, и Гвен, кажется, кричала его имя, а Родриго, возможно, плакал. Ничего нельзя было сказать наверняка, потому что они были единым целым, и слезы у них были общими, и стук сердца – общим, и дыхание – общим, и испарина – общей...
Их качало на волнах самого древнего океана на свете, и Гвен с удивлением услышала, как где-то глубоко внутри нее шевельнулось нечто крошечное, меньше светлячка в ночи, горячее раскаленного уголька, нечто, чего никогда раньше не было...
Они отдыхали, лежа в объятиях друг друга. Голова Родриго покоилась на груди Гвен, истерзанной его поцелуями. Она вздрогнула, когда спустя некоторое время его поцелуи вновь разбудили ее, но на этот раз любовь была совсем иной – нежной, осторожной, внимательной и неторопливой...
Он брал ее снова и снова, словно не мог насытиться, но она не уставала от близости и не молила о пощаде. С каждой секундой она становилась все сильнее и прекраснее, каждое объятие дарило ей новые ощущения, и теперь Гвен очень хорошо понимала, что чувствует роза, распускающаяся на заре, бабочка, выходящая из кокона, вода, превращающаяся в легкое облако.
Она брала и дарила, отдавалась и забирала назад, растворялась в горячем теле мужчины и принимала его в себя, уже не обнимала его, но была им...
А потом настало утро, и Гвен Ричвуд проснулась одна. Смятая подушка еще хранила запах волос Родриго, но Гвен не заплакала. Жаль, потому что слезы всегда облегчают душу.
11
Она почти без сил лежала на кровати, а по телу гуляли волны пережитого этой ночью удовольствия.
Они больше никогда не увидятся.
Никогда.
Гвен заставила себя встать с постели и отправиться в ванную. Там она старательно поворачивалась спиной к зеркалу, чтобы не видеть на своей шее и груди следов страстных поцелуев Родриго. Вышла из ванной, вернулась в комнату... и застыла от изумления.
На кровати сидела Сара Каллахан.
Она вольно закинула ногу на ногу, а в коротких пухлых пальчиках дымилась длинная сигарета со странным сладким запахом. Голубые глаза смотрели на Гвен Ричвуд с нескрываемой неприязнью. Да ладно вам прибедняться, синьора Альба. Это не неприязнь. Это ненависть.
Гвен напряглась, предчувствуя что-то очень нехорошее.
– Сара? Доброе утро...
– Доброе? Ну, не знаю, не знаю... Впрочем, мне действительно грех жаловаться. Ты сваливаешь, дед Монтеро откинул копыта...
Гвен с интересом прислушалась к своим ощущениям. Может ли это все быть слуховой галлюцинацией? Ответ – в принципе, может. Является ли это слуховой галлюцинацией? Ответ – нет, не является.
Нежная Сара действительно произнесла то, что произнесла. Более того, именно такие интонации Гвен неоднократно слышала в голосах своих подопечных из, предположим, женской тюрьмы Куинси.
– Сара, честно говоря, я не очень понимаю...
– А чего тут понимать? Сваливаешь – вали. Надо же, ты ухитрилась запудрить мозги даже мне. Если бы, не мой идиот Морри...
– Сара!
Голубые глаза сверкнули такой яростью, что Гвен отшатнулась. Сара вскочила и подошла к ней. Ростом она была примерно с Лиззи, да и фигурка похожа... Светлые волосы волной лежали на плечах. Белокурые, почти белые. Только у самых корней проглядывал более темный оттенок. Гвен вдруг почудилось, что она что-то такое уже видела... или ей казалось, что она это видела...
– Ты, ангел в перьях! Явилась, законная жена! Да ты хоть знаешь, чего мне стоило подготовить все это?! Сколько я вытерпела?
– Но Морис...
– Прекрасный человек, наш Морис. Доверчивый, как теленок. Что он тебе наплел? Про хламидии и бесплодие? Про докторов в Европе и депрессию? Ну, ясное дело, это же правда. Да только не вся...
– Сара, я действительно не понимаю, в чем дело и о чем ты, собственно, говоришь...
– А я тебе объясню! Надо же, еще вчера я была уверена, что все пропало, а сегодня я снова на мази! Так вот, слушай, моя прелесть. Помимо хламидий у меня был триппер, самый обычный триппер, и прекрасно я об этом знала. Только вот не знала, от кого именно из ребят я его подцепила. Тут подвернулся Морис Каллахан, этот теленок. Он, конечно, был рад утешить бедную девушку, да еще и жениться впоследствии на опозоренной невинности. Очень кстати, надо сказать, потому что... ладно, на самом деле тогда из этого ничего не вышло.
Я залетела от кого-то из своих дружков, но при триппере, сама понимаешь, рожать было нельзя. На материке нашлась сговорчивая бабка... Короче, бесплодие у меня получилось самое натуральное, из-за криминального аборта. Слыхала, про такое, адвокатша?
Потом, два этих придурка меня лечили, а я радовалась жизни и ждала, когда же я буду совсем здоровенькой и красавчик Родриго потащит меня в койку, а потом и под венец. В последнем, я как-то ни минутки не сомневалась, потому что уж больно он втюрился...
Гвен выпрямилась, холодно и насмешливо глядя на веселившуюся Сару.
– А депрессия? Надо полагать, ты ее изобразила? В таком случае, ты хорошая актриса...
– Вот уж нет! Депрессуха у меня была наиломовейшая, верняк. Все дело в том, что они меня увезли от моего пушера... ну, парня, который доставал для меня наркоту. Ломки я кое-как скрыла, но крышу мне снесло капитально. Потому я и загремела в психушку, вместе с сестренкой нашего Родриго. Вот уж повезло-то!
Гвен прищурилась. Странно, ей было не страшно и не обидно, просто противно...
– Тогда при чем здесь Морис? Если ты собиралась окрутить Родриго?
– А, это была непруха. Мой Раульчик, ну, тот самый, с наркотой...
– Гонсалес?!
– Ого, какие мы умные... Да, именно он. Он, приперся меня навестить, после чего выяснилось, что бесплодие у меня было временным. Надо, было срочно спасать ситуацию, ну а Морис все так же горел желанием жениться. Так я и стала миссис Каллахан...
– Слушай, но причем же здесь я? Ведь Родриго ты упустила еще до моего появления...
– Ничего не было потеряно. Морис от меня без ума, но он бы отпустил меня без разговоров. Он же благородный, теленочек наш! А Родриго... Уж это и вовсе не проблема! Он не переставал меня любить, ты ведь уже знаешь это. Только из-за друга не признавался. Это было делом времени – и оно у меня было. Но тут появилась ты!
До сегодняшнего утра я думала, что все пропало, но утром мне позвонил наш принц и сообщил «трагическую новость». Попросил кого-нибудь из нас отвезти тебя в аэропорт, или куда ты скажешь. Я ахала и ужасалась, а он сказал, что между вами все кончено. Вот я и прискакала, чтобы своими ручками убрать тебя из этого дома.
Гвен подняла голову. В мозгу сверкнула отчетливая догадка.
– Сара... Ведь на тех фотографиях была не Лиззи...
Глаза Сары Каллахан опасно сузились.
– Не зря ты судейская ищейка... Все-таки догадалась! Я говорила этому идиоту, но он пожадничал. Решил, как всегда, срубить бабки с богатой туристочки. Технику-то мы с ним отработали, – видишь ли, на Раульчика всегда клевали блондинки... Так что не было никаких проблем...
Гвен кивнула. Потом спокойно и неторопливо прошла мимо Сары, вышла из комнаты и аккуратно прикрыла за собой дверь.
Пусть все пропадом пропадет, пусть Родриго Альба сам разбирается в своих проблемах, пусть весь этот остров треснет вдоль и поперек, а она уезжает отсюда! Навсегда!!
Гвен Ричвуд улетела с острова первым же рейсом, так ничего и не объяснив ни родителям, ни потрясенной до глубины души Лиззи.
Она так и не узнала, что Рауль Гонсалес, ослепленный ревностью и страхом, обложенный со всех сторон людьми Родриго, пришел два дня спустя к Саре Каллахан, будучи уверен, что его выдала она. Она выстрелила в него, защищаясь, но и он ранил ее смертельно. Когда в маленькое бунгало приехал бледный, как смерть, Морис Каллахан, его белокурая жена была уже мертва.
Он похоронил ее недалеко от церкви на горе.
12
Прошло без малого два месяца. Гвен Ричвуд сидела в пабе вместе со своими коллегами, отмечая... да ничего, собственно, не отмечая. Просто конец недели. Просто некуда идти. Просто невозможно сидеть дома в одиночестве и думать о Родриго.
Британские пабы не имеют ничего общего с обычными питейными заведениями Европы и барами Америки. Сюда приходят одни и те же посетители, изо дня в день, из года в год... Пиво пенится, звякают большие кружки, хрустит под ногами скорлупа подсоленных орешков, и красотка Мэри или Дженни, а может быть, Ширли, хорошеет год от года, стоя за своей стойкой, словно королева на балконе Виндзорского замка, и ее обесцвеченные кудряшки завиваются все более тугими кольцами, а шикарный бюст заставляет вспомнить великих голландских живописцев...
Английский паб – это образ жизни.
Здесь тебе не станут лезть в душу и приставать с расспросами, просто молча поставят перед тобой любимый напиток, ведь здесь прекрасно знают, какой напиток ты действительно любишь.
Ты вряд ли узнаешь посетителей и завсегдатаев этого паба, встретив их на улице, но внутри полутемного, пропахшего пивом и дымом паба все между собой знакомы и почти близки.
Английский паб – это философия.
Сюда приходят клерки из маленьких контор, приветливо кивают банкирам и подсаживаются к докерам из порта. Здесь все знают, что у Дика за третьим столиком родилась третья девчонка, но он все еще надеется на парня, а мистер Джейкоб за пятым столиком все не может отойти после смерти жены; что у Лиз (слева, за стойкой, с челкой, видите?) проблемы с боссом, а ее подружка Джейн собирается переехать в Кент...
