Текст книги "Единственный вдох"

Автор книги: Люси Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26

Сол останавливается у дома, отец сидит рядом на пассажирском сиденье. Пятнадцать лет он не был на Уотлбуне.

Сол выходит из пикапа, открывает дверцу и помогает отцу выйти.

– Какой воздух! – вздыхает Дирк, осматриваясь. – Невозможно забыть.

Легкий мятный аромат эвкалиптов с примесью соленой воды и насыщенного запаха почвы.

– Вот здесь я припарковался на своем «Форде», когда впервые привез сюда Линн и вас с братом. Тогда и дороги нормальной не было, только колея, по которой пришлось подниматься на первой передаче.

– Тут многое изменилось, – соглашается Сол.

Он расширил и засыпал гравием подъездную дорожку, срубил несколько деревьев, которые закрывали обзор, поставил ограждение, от старых пней избавился, а скважину обновил.

Дирк не спеша, осторожными шагами обходит дом. Проводит рукой по дереву, проверяет крепления и замаскированные стыки. Постукивает по стене костяшками.

– Отличная хуанская сосна[12]12
  Хуанская сосна – считается одним из наиболее древних деревьев на земле; ее древесина легко поддается обработке и высоко ценится.


[Закрыть], – комментирует отец. – А какой вид!.. Из-за этого вида я и купил здесь участок земли много лет назад. Мы с мамой любили смотреть, как вы, ребята, вместе бегаете к заливу.

Сол улыбается.

– Пойдем, хочу еще кое-что показать.

Они идут в дальний угол сада, Дирк тяжело ступает по неровной земле.

– Ты как? Можем сходить попозже.

– Я за неделю в больнице всю задницу отсидел, – отмахивается отец. – Лучше свежего воздуха лекарства еще не придумали.

Они пробираются сквозь деревья, останавливаются, и Сол показывает вперед.

Дирк замирает, не веря своим глазам. Нервно дергает воротник рубашки.

– Господи! Наша хижина!

Изумление отца заставляет Сола улыбнуться.

– Поверить не могу. Но как?..

– Разобрал ее и перенес.

Дирк качает головой.

– Помню, как строил эту хижину: ставил основу, обшивал досками, клал крышу в жаркий безветренный день. И ты все собрал заново… Зачем?

Конечно, жизнь идет вперед, и многое остается в прошлом, однако Солу хотелось сохранить эту частичку семейной истории, показать, что это важно для него.

– Было бы неправильно взять и снести ее. К тому же подумал, вдруг ты захочешь бывать у меня – тебе понадобится личное пространство.

Дирк пожимает плечо сына.

– Спасибо, – искренне благодарит он.

Прошло еще три дня. Ева в спальне, с бокалом красного вина. Что же надеть? Сол пригласил ее поужинать с ним и Дирком. Ева нервничает, внутри все сжимается.

Знакомство с Дирком прошло ужасно; как теперь пройдет этот ужин? Интересно, захочет Дирк извиниться или будет все так же недоволен ее приездом в Тасманию? Только отцу Джексон рассказывал о своей жизни в Англии, только Дирк знал о существовании Евы. Он должен помочь ей найти ответы. Ева одновременно и боится, и жаждет услышать от него правду.

Она делает глоток вина. Странно, когда она писала Дирку из Англии, то думала, что тот хорошо к ней относится. При личной встрече все было по-другому.

А вдруг Дирк вообще не получал от нее писем? Он ведь не хотел, чтобы Джексон женился на Еве, так зачем писать? Ева крепче сжимает бокал. Наверное, письма тоже были частью обмана. Теперь понятно, почему Джексон всегда сам посылал их с работы и почему она нашла в его ящике два неотправленных письма.

Значит, ответы от имени отца писал Джексон. От этой мысли становится тошно: выходит, ее муж изменял почерк, специально покупал бумагу для авиапочты, подкладывал Еве поддельные письма… Поразительно, на что он пошел ради своего обмана.

Гнев разливается по всему телу. Да как он мог! Как он мог так поступить с ней? Унизить, уничтожить ее воспоминания, снова и снова повторять, что любит ее…

Громкий треск стекла.

По ладони и груди течет вино. Повсюду осколки.

В вытянутой руке не осталось бокала, темно-красная жидкость стекает с пальцев. Ева осматривает руку: ни пореза, ни даже царапины.

Вино испачкало одежду, пролилось на пол. Ева застывает на месте, изумленно глядя на пятна и битое стекло.

Наконец она достает щетку и совок, подметает осколки из лужицы вина, затем берет пачку салфеток и вытирает пол.

Вино попало на надпись в полу – выцарапанное имя Джексона. Ева представляет, как Жанетт, еще подростком, сосредоточенно вырезает его имя в деревянной половице: берет перочинный ножик, наклоняется, вырезает буквы одну за другой, сдувая стружку. Едва не касается губами имени Джексона. По словам Сола, Жанетт с детства была влюблена в Джексона, и когда они встретились много лет спустя, ее чувства снова вспыхнули.

А Ева была частью жизни Джексона всего два года. Два года, полных лжи. На что она вообще может претендовать?

Ева вытирает капли, однако вино уже просочилось в надпись, и имя Джексона стало кроваво-красным.

* * *

– Пап, это Ева, вы встречались.

Дирк приподнимается, с улыбкой протягивает руку:

– Рад встрече, Ева.

– Я тоже.

Затем молчание.

– Ну, как вы себя чувствуете?

– Здоров как бык. – Дирк любуется заливом: ярко-красное солнце уходит за горизонт, подсвечивая облака розовым светом. – Лучшее место для восстановления сил.

– Действительно, – соглашается Ева.

Сол спрашивает:

– Ева, тебе принести попить?

– Да, воды, пожалуйста.

Когда Сол выходит, Дирк обращается к Еве:

– Я хотел бы извиниться: в нашу прошлую встречу я вел себя не лучшим образом.

– Ничего страшного.

– Думаю, никому из нас не хочется вдаваться в подробности случившегося, так что я просто скажу – мне жаль, что тебе пришлось столько пережить.

– Спасибо.

– Здорово вернуться на Уотлбун после стольких лет, – вздыхает Дирк.

– Сол рассказывал, что у вас здесь была хижина, да?

– Верно, лет двадцать назад построил. Не ожидал, что она еще стоит.

– Как это? – удивляется Ева.

– Сол тебе не говорил о своей задумке?

– Нет…

– Старая хижина стояла на месте этого дома. Сол разобрал ее и заново построил в дальнем углу сада. Будет мой летний домик!

Сол возвращается со стаканом воды для Евы.

– Это правда? Ты заново отстроил хижину?

– Не хотелось просто ее сносить.

Когда-то Джексон говорил о том, что намерен восстановить хижину. Эту мечту он тоже украл у Сола?

– И долго ты это планировал?

– Несколько лет, все руки не доходили.

Ева нервно сглатывает.

– Можно посмотреть?

– Конечно, – кивает Сол. – Слева, за деревьями.

За минуту Ева доходит до хижины: простой домик, железная крыша. Проводит рукой по состарившейся древесине, чтобы почувствовать ее текстуру.

Джексон часто вслух мечтал однажды вернуться сюда и восстановить хижину для отца. Напрасные обещания, ведь он и не думал возвращаться в Тасманию.

Это была мечта Сола. Это Сол втайне ее осуществил. Это он снова привез отца на Уотлбун после стольких лет.

Горят свечи и мини-факелы, отпугивающие комаров, громко стрекочут сверчки. Сол вносит огромное блюдо.

– Что у нас тут? – спрашивает Дирк.

– Плоскоголов, начиненный рисом, – нежирный, без специй, легко усваивается. Тебе в самый раз.

Сол раскрывает фольгу, выпуская аромат запеченной рыбы.

Ева подает тарелки и приборы, и каждый, позвякивая большой ложкой о фарфоровую тарелку, кладет себе по куску.

Слегка приправленная перцем и лимоном, рыба получилась невероятно вкусной. Дирк медленно пережевывает, перед тем как проглотить. Он болтает с Солом о том, что интересного случилось за день, а Ева слушает и вдруг чувствует резкий укол вины. Что бы подумал Джексон, увидев их всех – жену, брата, отца? Что, если бы заметил, как Сол держит Еву за руку под столом? Сомнения в собственной верности тревожат ее, вызывают противоречивые чувства.

Чуть позже, когда уже убрали посуду, Сол приносит целый дуршлаг клубники и черники – с местной ягодной фермы. Ева неохотно ковыряется в своей порции, вглядываясь в темноту сада.

Боковым зрением она замечает какое-то движение. Тогда Ева моргает и сосредотачивает внимание на кустах, за которыми скрывается тень – непонятно чего. Или кого. Мурашки пробегают от шеи до самых кончиков пальцев.

Сол с Дирком все болтают и, похоже, ничего не заметили. Ева напрягает глаза: в темноте трудно разглядеть, что это, но оно явно темнее сероватой тени куста.

Ева расслабляет руку, пальцы выскальзывают из ладони Сола. Во рту пересыхает, трудно глотать. Надо подняться и подойти к этим кустам, но Дирку и Солу это покажется странным. Ну же, Ева, успокойся. Там никого нет – просто тень от деревьев или какого-нибудь животного. Но как объяснить странную дрожь по всему телу?

Ева подергивает ногой под столом – хочется пойти и убедиться. Неожиданно она встает, подходит к краю террасы и спускается по ступенькам в сад.

Вдалеке от света свечей так темно, что Ева прищуривается. Тень по-прежнему там, и Ева подходит ближе.

– Ева…

Она отскакивает, сердце колотится от звука знакомого голоса. Непонятно, откуда ее зовут – сзади или спереди.

– Ева?

Она оборачивается: это Сол. Он привстал и смотрит на нее с террасы.

– Все нормально?

Ева снова вглядывается в деревья, отчаянно ищет глазами тень, но та исчезла. Ева качает головой. Так было там что-то, или это снова игра воображения?

Ева поднимается на террасу, руки дрожат.

– Валлаби, – говорит она. – Мне показалось, там кенгуру-валлаби.

Дирк, похоже, поверил: говорит, ночью их здесь немало, однако Сол не отрывает от нее пристального взгляда.

Ева возвращается за стол, переводит дыхание. На руку падает свет от свечи: кожа покрыта мурашками.

Глава 27

Сол с Дирком продолжают разговаривать. Ева прячет трясущиеся руки, подкладывает ладони под бедра. Надо сосредоточиться на дыхании и избавиться от странного ощущения, будто Джексон здесь, наблюдает за ними.

Чувство вины, вот почему ей видится всякое. Чем больше Ева привязывается к Солу, тем сильнее ощущает себя виноватой. На виски что-то давит, весь лоб стягивает, и даже глаза напрягаются.

– Ева?

Дирк что-то у нее спрашивает. Ева поворачивается к нему, качает головой.

– Что, простите?

– Я говорю, скучаешь по работе? Ты ведь акушерка?

– Да, скучаю. – Ева ерзает, складывает руки на коленях. – Очень скучаю, – добавляет она, осознавая, что это действительно так. – Но мне нужно было отдохнуть.

– Ты всегда хотела стать акушеркой?

– Нет, если честно. Сначала я училась на парамедика, но поняла, что это не мое.

– Почему? – спрашивает Сол.

– Парамедик входит в жизнь пациента в некий критический момент. Привозишь его в больницу – и все. – Ветер развевает волосы, и Ева заправляет их за ухо. – Кое-что в этой работе мне нравится, например, что надо быстро принимать решения и к тому же в стрессовых условиях, однако я поняла, что хочу узнать о пациентах больше, узнать, что с ними случилось. Как-то я дежурила ночью в районе Поплар: срочный вызов, женщина рожает. Я тогда была простым стажером, но парамедик, которому я помогала, понял, что до больницы мы доехать не успеем. Пришлось принимать роды. Я мало чего успела, через несколько минут приехала акушерка и взяла все под контроль, но я никогда раньше не видела, как рождается новая жизнь, и это меня потрясло. Я смотрела и думала: «Вот чем я хочу заниматься».

Впрочем, может, дело не только в этой истории? Сестра Евы умерла во время родов – из-за осложнений, которых можно было избежать. Смерть сестры разделила жизнь ее матери на до и после. Как знать, не пытается ли Ева, став акушеркой, как-то исправить случившееся?

Она гонит эти мысли: довольно копаться в себе.

– Джексон говорил, что ты потрясающая акушерка, – делится с Евой Дирк.

При упоминании его имени перехватывает дыхание.

– Правда?

– Говорил, все женщины в больнице хотели попасть именно к тебе.

В голове, как по замкнутому кругу, бесконечно крутятся вопросы о прошлом Джексона. Нужно кое-что узнать у Дирка, и хотя сейчас, в присутствии Сола, не самый подходящий момент, Ева не сдерживается:

– Джексон рассказывал вам о своей жизни в Лондоне?

– Звонил раз в пару недель. Он не баловал меня деталями и, полагаю, о многом умалчивал. – Дирк откидывается на спинку стула, складывает руки на коленях. – Про тебя я узнал сразу: Джексон сказал, что познакомился с девушкой. Мы ведь вроде говорили по телефону?

Ева кивает. Да, еще до свадьбы, она взяла трубку, пока Джексон был в душе. Ева знала, что звонок международный, и разговор вышел коротким.

– Но вот о том, что он сделал тебе предложение, он промолчал. Я узнал уже после того, как вы поженились, через несколько недель. – Дирк кладет руки на стол, смотрит на Еву. – Я не дал бы ему этого сделать. Так поступить с тобой.

– Я писала вам. Регулярно. – Дирк удивленно смотрит в ответ. – Джексон ничего вам не отправлял?

– Нет, никаких писем.

Хотя Ева ожидала услышать такой ответ, у нее все равно вспыхивают щеки: унизительно быть обманутой во всем.

К пламени свечи слишком близко подлетает мотылек, опаляет крылья и, кружась в смертельном танце, падает в растекшийся воск.

Сол откидывается на стуле; слышно, как шуршит ткань одежды. Пора закрыть эту тему, но Ева не в силах остановиться.

– Зачем он женился на мне?

Дирк тяжело выдыхает.

– Джексон сказал, что ничего не планировал, что просто взял и сделал предложение. А потом понял – именно этого ему и хочется.

Гроза застала их с Джексоном в парке Клэпхэм-Коммон, град бил по ногам, и они спрятались под деревьями, прижались друг к другу. В его теплых объятиях Ева забыла о холоде, о синяках от градин, о ревущем ветре.

Тогда он сказал: «Я хочу провести с тобой всю свою жизнь». Ева взглянула на него и ответила: «Я тоже». И Джексон попросил Еву выйти за него замуж. Он не дарил кольца, не становился на колено – ни на минуту не хотел выпускать ее из объятий. «Да, тысячу раз да», – согласилась она. Может, и это было обманом?.. Глаза наполняются слезами, и Ева прикусывает изнутри щеку, лишь бы не заплакать.

– Знаю, Джексон причинил тебе боль, – говорит Дирк. – Бог его знает, почему он вот так женился на тебе. Нет бы сначала получить развод, сделать все как полагается… Впрочем, мужчины часто совершают глупости, когда влюбляются.

От Сола, сидящего рядом в темноте, идет волна жара.

Глядя Еве прямо в глаза, Дирк продолжает:

– А Джексон действительно тебя любил, иначе не пошел бы на такой риск. Ты была для него всем.

Ева не двигается с места. К горлу подкатывает комок.

– Да, он врал, много врал. Но то, что он любил тебя, – правда.

Ева так давно хотела это услышать. Внутри будто ослабла связанная в тугой узел тревога. Несмотря на все, он любил ее.

Сол резко встает, бормочет, что идет попить, и его тяжелые шаги затихают внутри дома.

Зря Ева расспрашивала обо всем при Соле, и все же благодаря словам Дирка ее брак снова кажется настоящим событием из прошлого, а не призрачным воспоминанием.

Возле уха жужжит комар, Ева отмахивается. Берет со спинки стула плед, накрывает плечи.

– Солу сейчас тяжело, – говорит Дирк. – Трудно терять родного человека, особенно если расстались так нехорошо.

– Я знаю про их вражду.

– Два упрямых осла, черт побери! У меня от их ссоры сердце разрывается. А ведь когда-то были не разлей вода. Сол, может, и забыл об этом, но я нет. Видела бы ты их на фотографиях: рыбачат на пристани, прячутся в укромных уголках, катаются на серфе – везде вместе.

– Хотелось бы посмотреть, – говорит Ева.

– Правда? Ну, тогда я поищу.

Дирк достает из кармана рубашки лекарство, вытряхивает на ладонь две таблетки обезболивающего. Глотает их, запивая водой, потом отставляет стакан и кладет локти на стол.

– Знаю, Джексон натворил дел. Хотя он ужасно поступил с тобой и Солом, не надо плохо о нем думать. В глубине души он был хорошим парнем – и брата своего любил, очень сильно. Сол оборвал все связи, даже имя его слышать не хотел, а Джексон постоянно интересовался: чем Сол занимается, куда ездит, счастлив ли он. Пусть Джексон не извинился, но свою ошибку осознал.

Оркестр сверчков вдруг замолкает, словно дирижер опустил палочку. Внезапная тишина давит – может, уши заложило? Через секунду сверчки вновь вступают.

– Солу вот не нравится, когда я говорю про Джексона. Однако я старею, Ева, я осознал это, когда был в больнице. Не хочу, чтобы Сол жалел о прошлом, как я, хорошего в этом мало. Лучше бы простить Джексону все его ошибки.

– Не мне решать.

Ева и Дирк оборачиваются: в дверях стоит Сол. Выражения лица не разглядеть – падает тень.

– Не мне решать. Простит ли Ева обман? Простит ли Кайл уход отца? То, что было между нами, – ерунда. Может, я и забуду об этом, может, уже забыл. Но я не стану помнить лишь добро только потому, что он умер.

Дирк качает головой.

– Ладно тебе, сынок. В душе Джексон был…

– Хорошим? Прости, если расстрою тебя, пап, – и тебя, Ева, тоже, – но Джексон был обманщиком. Он всем врал, всех подвел. Как можно взять и бросить собственного ребенка?

– Все не так просто, – тихо возражает Дирк. – Ты многого не знаешь.

– Так расскажи мне. – Сол спускается на террасу. – За все это время ты едва ли произнес имя матери, а теперь вдруг опомнился, решил поговорить о наших чувствах… А о ней не хочешь поговорить? – повышает он голос.

Дирк с трудом сглатывает.

– Ты прав. Я не мог говорить об этом, потому что от одного ее имени в груди у меня все разрывается. Думал, надо поставить точку, забыть – так будет лучше, – но почему-то не вышло, да? Сколько раз ты поднимал меня с пола по ночам. – Дирк меняет позу, слегка вздрагивает и уже более мягким тоном добавляет: – Прости меня, за все прости. Наверное, сейчас уже ничего не изменишь, но я хочу для тебя другой судьбы, Сол. Я понял это, вернувшись на Уотлбун. Взгляни в глаза своим демонам, иначе они победят. Хочешь узнать о брате больше? Хочешь узнать, как он посмел бросить Кайла, просто взять и уйти?

– Хочу.

После паузы Дирк продолжает:

– Джексон узнал, что Жанетт лгала ему. Кайл – не его сын. В самом начале их отношений она крутила с каким-то парнем из Таруны. Это он отец Кайла, а не Джексон.

– Почему ты раньше не сказал?

– Джексон просил не говорить. Не хотел, чтобы об этом знали, – он ведь любил Кайла, – вздыхает Дирк. – Теперь его тревоги вряд ли имеют значение.

Шлепая босыми ногами по деревянной террасе, Сол спускается в залитый лунным светом сад, идет по мокрой от росы траве, по твердым и холодным каменным ступеням, которые ведут к заливу, и наконец выходит на пляж – стопы проваливаются в мягкий песок.

Он стаскивает с себя футболку, расстегивает джинсы. Отбрасывает одежду и бежит в воду, ныряет на небольшую глубину; от холодной хватки воды сводит мышцы. Сол энергично плывет вперед, шумно выдыхая ртом.

В центре бухты резко становится глубже, до дна метров тридцать – здесь Сол и останавливается. Делает вдох – грудная клетка высоко поднимается, – наполняет легкие кислородом и ныряет.

Темная вода окутывает его покровом ночи, все мысли отступают.

Он погружается туда, где снуют рыбы, раздувая жабры и помахивая плавниками; проплывает мимо рифов, где замерли морские ушки, покачиваясь вместе с течением; кожи просвечивающими, будто призрачными, щупальцами касаются кальмары.

Над ним струится серебристый лунный свет, зовет к себе, и Сол плывет к нему.

Он ложится на спину на поверхности воды, широко раскинув руки, любуется усыпанным звездами небом. Не стоило бросать отца с Евой, но слушать дальше не было сил. В душе зарождались такие чувства, о которых Сол прежде не знал.

Всем заметно, как страдает Ева из-за обмана Джексона. За это Сол ненавидит брата, но сегодня он понял: несмотря ни на что, она по-прежнему его любит. И, наверное, всегда будет любить.

Дирк остается сидеть у дома, а Ева уходит к заливу, прогуливается вдоль берега. Воздух почти соленый на вкус, из леса тянет землистым запахом.

На песке разбросана одежда. Ева разглядывает темное море, пытаясь увидеть Сола. Улавливает какое-то движение – вроде бы лунный свет выхватил на поверхности руки. Ева садится рядом с его вещами и ждет. Прислушивается к плеску воды: небольшие волны накатывают на берег, затем едва слышно, плавно отступают вместе с песком и ракушками.

После рассказа Дирка ее представление о Джексоне снова меняется. Теперь хотя бы понятно, почему он сел на самолет и отправился искать новую жизнь.

Сол плывет к берегу. Ева поднимает его джинсы – с них сыпется песок, – расправляет и аккуратно складывает. Вытряхивает футболку, тоже сворачивает и кладет на джинсы. И прижимает руки к футболке, будто через нее можно почувствовать, как бьется сердце Сола. Их отношения осторожно развиваются; хотя чувство зарождающееся, еще хрупкое, сомнений в том, что их тянет друг к другу, нет.

Но как же Джексон? Ева убирает руку с футболки. Дирк сказал, что Джексон любил ее. Он уехал из дома, оставив позади всю свою жизнь, и пошел на немыслимый риск, чтобы жениться на ней.

Ева не в состоянии разобраться в своих чувствах, и поэтому, когда Сол наконец вернется на пляж, ее там уже не будет.

Нашим любимым баром в Лондоне был «Олсвин». Старинная обстановка, всякие штучки в стиле ретро – и любую можно было купить. Мы часто ходили туда по воскресеньям, заказывали выпить и разглядывали классную мебель, мысленно обставляя наш будущий дом.

Ты мечтала о небольшом домике, но чтобы с садом и залитым солнцем газоном. А мне нравилось представлять, как ты кладешь на траву покрывало и ложишься почитать.

Как-то мы увидели в «Олсвине» старый набор для крокета, в деревянной коробке с надписью «КРОКЕТ У ЖАКА. ЛОНДОН». Ржавые петли коробки, сглаженные края искусно сделанных молотков… Мне так понравилось, что я предложил: «Давай купим!» «Что, набор для крокета?» – удивилась ты. «Для газона». Ты сказала, что я сошел с ума – только место в квартире займет, но когда я пошел расплачиваться, то увидел, как ты рада.

Глупо, конечно: цена заоблачная, мы вовсе не жаждали играть в крокет, и мне пришлось тащить коробку через весь Лондон. Мы пришли домой, ты поцеловала меня – на губах остался вкус грушевого сидра – и сказала: «Ты мой прекрасный мечтатель».

Увы, ты оказалась права: наше будущее всегда было лишь мечтой.