Текст книги "Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны"

Автор книги: Люсьен Лаказ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

В тот день после этого отступления от темы, я во время обеда со Шмидтом снова вернулся к моей основной теме – к плану, как наладить систему связи с агентами. Моя система очень маленьких групп («ячеек») и водонепроницаемых переборок обязывала меня поддерживать прямые связи с почти совсем моими сотрудниками. Я знал по опыту, в какой степени деформируются сведения, как искажается информация, каждый раз, когда она проходит через человеческий мозг. Чем больше «посредников» – тем больше искажений, потому я всегда старался получать сведения из первых рук. Но тут была определенная опасность, так как, будучи уверен в лояльности моих эльзасцев, я сомневался в платных агентах. И у самых лучших из агентов могут быть неожиданные слабости, они могут поддаться страстям Бахуса или Венеры – ведь мы просто люди, мы сами не знаем себя, как же мы можем знать в полной мере нашего ближнего? Отсюда этот принцип: мои агенты не должны знать мое имя и мой адрес.

– Давайте, – сказал я Шмидту, – я назначу вам постоянное место и время следующих встреч. Итак, моя следующая встреча с вами состоится в 10 часов 30 минут утра, у центрального почтамта в Базеле. Не приходите туда ни на пять минут раньше, ни на пять минут позже. Я приду точно в условленное время, вы его знаете, и если вы тоже придете точно, ни мне, ни вам, ни придется ждать, тогда мы не будем привлекать внимание. Что касается дня встречи, которого я сам еще не знаю, я вам сообщу его простой почтовой открыткой, всего с несколькими словами: «С наилучшими пожеланиями, Луиза» – (предупредите вашу жену!) это все; но вы обратите внимание на дату. Если я пишу: Цюрих, 24 сентября, это не будет значить, что я пишу эту открытку 24-го, а что я хочу встретиться с вами 24-го при условиях, которые мы уже оговорили. Поняли?

– Да, но если мне самому понадобится вас увидеть? – спросил Шмидт.

– Вот, это большой вопрос. Так как я постоянно в дороге, я не могу дать вам какой-то адрес. Нужно придумать что-то, чтобы вы могли меня предупредить. Есть ли у вас какая-то старая мебель, которую можно продать?

Он посмотрел на меня ошеломленно:

– Да, у меня действительно есть старая кухонная плита, которой я уже не пользуюсь.

– Чудесно! Тогда вы пойдете в газету «Националь Цайтунг» и дадите там объявление: «Продается плита, бывшая в употреблении, в хорошем состоянии», потом имя и адрес. На следующий день я увижу объявление и тут же отправлю вам открытку с датой, если не могу приехать сразу. Если же смогу, то ожидайте меня в тот же день.

Он рассмеялся: – Ага, тогда вам придется постоянно читать газеты!

– А что делать? Я не вижу ничего более точного и более быстрого. Таким образом, имейте в виду, как только немецкий горный корпус зашевелится, вы выставите на продажу вашу печь.

Эта система очень хорошо функционировала до самого конца войны. Каждое утро я читал объявления в базельской газете «Националь Цайтунг», в цюрихской «Ла Нувель Газет», в бернском «Бунде», а также в местных газетах Люцерна, Аарау, Бьенна и Солёра. Это была не легкая работа. Но где бы я ни был, даже во Франции, три главные газеты доходили до меня так же быстро, как письма. Я был абсолютно свободен во всех моих передвижениях; никто из моих агентов даже не подозревал, в каком городе я находился, а так как они знали только мой псевдоним, который для всех их был разным, я не рисковал ничем, за исключением возможной ловушки, специально приготовленной мне агентом в сотрудничестве с полицией. Однако Эмиль однажды доставил мне немало хлопот, о которых я расскажу позже.

Глава 14. Шпионка, сбросившая маску

Вечером 9-го, я очень поздно ужинал в Лозанне с Мюллером. Истории о знаменитом капитане Бернаре были основной темой разговора. Мюллер не забыл также о мадмуазели де Маковски: – Тебе действительно следовало бы передать ее мне, она, если верить твоему рассказу, из тех женщин, которые любят, когда их укрощают. Но, если только ты увлекся ею? Нет? Уверен? И я действительно тебя буду завтра сопровождать на вокзал; посмотрю, возможно, впрочем, что я знал ее под другим именем. Я легко знакомлюсь с женщинами. Достаточно их рассмешить, и они обезоружены. А ты их принимаешь чересчур всерьез.

Я провел ночь с 9-го на 10-е в отеле. И вот мы оба уже стояли на перроне вокзала, ожидая появления с востока поезда из Монтрё.

Наконец-то, высунувшаяся из окна купе 2-ого класса голова, обрамленная светлыми волосами, рука, выдающая ее волнение, рука, которая машет мне несколько раз. Я поднялся в вагон, в то время как Мюллер, стоя на перроне, напрасно пытался привлечь внимание красивой путешественницы; она смотрела, я мог уже твердо это сказать, только на меня. Она не больше ни сурова, ни мужиковата, любезная улыбка смягчила ее несколько волевые черты и заставила забыть о как бы незаконченном, немного вырубленном топором лице, что так типично для многих тевтонских физиономий, как если бы эта раса не утончилась со времен Лукаса Кранаха. На ней был очень легкий белый тонкий батист, подчеркивавший пышность ее форм; короткая юбка обнажила восхитительные ноги и совершенные лодыжки, и я должен сказать, что ее сильные, немного толстоватые ноги меня больше не шокировали, так как «феномен кристаллизации» уже произошел во мне за дни ее отсутствия. Я не смогу описать этой поездки, которая промчалась с быстротой молнии. Баронесса болтала с неиссякаемым воодушевлением; она обладала, когда расслабилась, кошачьей грацией и славянской прямотой, и я подумал, что она полька по натуре и пруссачка по воспитанию: вулкан под ледяной кирасой. Но, зная, какие тонкие актрисы эти славянки, я воздержался от того, чтобы принимать ее кокетство всерьез.

В Женеве мы гуляли вокруг озера, видели странную и помпезную могилу герцога Брунсвикского, дошли до цветущих садов Арианы. Мы позавтракали в «Короне». Затем мы бродили по городу; дошли до памятника Реформации и я воспользовался случаем, чтобы вовлечь ее в религиозный спор, который мне доказал, что хоть моя подруга и называет себя католичкой, она не знает религии, которую исповедует, а для чистокровной польки это довольно странно. Она почуяла ловушку, ухватилась за мою руку, используя всю свою нежность, чтобы отвлечь мое внимание. – Давайте возьмем машину, – сказала она, – и доедем до корабля. Я не мог и желать лучшего, и мы совершили на катере «турне по Маленькому озеру». Затем мы пообедали.

– А теперь? – спросил я. – В «Курзааль»! – ответила она, и я почувствовал, что она об этом думала с самого с утра.

Я позволил ей вовлечь меня в игральную комнату; она вначале поставила десять, потом двадцать франков и выиграла только один единственный раз.

– А вы, почему вы не играете? – говорит она, – Может быть, вам повезет больше, чем мне. Я колебался, боясь показать, что я совсем новичок в игре, но благодаря рекомендациям, которые мне дал Мюллер, я выпутался из этого с честью, проиграв за короткое время двести франков.

Теперь, – сказал я красивой искусительнице, – я рискну еще на сто франков и это все. Я должен признать, что вчера в Лозанне сильно проигрался одному англичанином и двум русским.

– Тогда вы почти «пустой»?

– Боже мой, да.

– Я восхищаюсь вашей невозмутимостью, – сказала она радостно. – Хорошо, тогда хватит, лучше сохраните ваши сто франков. Вам не может повезти сейчас, это вполне естественно. Почему? Может быть, – жеманно продолжила она, – потому, что вы слишком счастливы в любви. А раз вы не богач, пойдем в кино.

Но в кинозале она вдруг резко встала. – Давайте уйдем отсюда! Здесь так душно, в этом зале!

Она взяла меня за руку, повлекла меня к пивной, из открытых окон которой распространяются звуки гармони. Там, проходя мимо стола, занятого тремя наголо бритыми немцами, я увидел, как она бросила понимающий взгляд, как будто для того, чтобы сказать: – Вот! Что вы об этом думаете?

Мы оставили этот зал в числе самых последних.

– Теперь действительно слишком поздно возвращаться в Монтрё, – сказала она. – Что мы будем делать?

– Давайте останемся в Женеве, – ответил я простодушно.

Отель, расположенный между улицами Рю де Альп и Рю де Монблан, увидел, как мы вошли в него каждый с чемоданчиком в руке, которые мы только что забрали из камеры хранения отеля «Корнавен»; я попросил два номера, обязательно по соседству друг с другом.

Вечер закончился с шампанским в ее комнате; она, вытянувшись на диване, а я в кресле.

– Пейте, – сказала она с отблеском иронии в глазах, – вы нуждаетесь в том, чтобы поместиться в поезд!

– Я слишком много играл вчера и сегодня. Я проиграл все, что заработал на американцах.

Она подошла ко мне:

– Не беспокойтесь; я для вас найду здесь занятие намного более доходное, чем ваша работа на дом «Рюмоне и Компния» из Дижона.

Я притворился, что сомневаюсь.

– Но да! Это легко, даже очень легко. Нужно только довериться мне.

Но прежде чем попасться на крючок, она еще поколебалась; вот для нее опасная минута, которую я хорошо знаю, неизбежный момент, когда надо сбросить маску, момент, когда мы можем обжечься, выдать себя, если мы неправильно интерпретировали слова или жесты противника. Я пытался разгадать все мысли, которыми занят разум этой красивой девушки; я разделяю даже ее недоумение, спрашивая себя, как я бы действовал на ее месте.

– Я вам скажу это завтра. Давайте не будем говорить больше о делах, было бы жаль….

И она, мечтательница, с трогательным акцентом искренности продолжила:

– Завтра вы будете сомневаться во мне; но слушайте очень внимательно, я совершенно искренна в этот вечер, я вам клянусь. И поэтому я не хочу вам ничего больше сообщать. Скажите только, что вы мне верите.

Я повернулся к ней и увидел в глубине ее глаз зеленые отражения, подобные отражению стоячей воды.

Я довольствовался тем, что ответил:

– Давайте пойдем, очень поздно, не пора ли идти спать? – и она тут же позволила мне уйти.

Но я решил утром ускорить ход событий.

В восемь часов утра я постучал в дверь, которая отделяла наши две комнаты: – Я собираюсь заказать завтрак. Вы не против?

– Да, попросите доставить его в мой номер и приходите, – ответила она радостным голосом.

– Я размышлял над тем, что вы мне предложили вчера вечером, – сказал я ей спустя четверть часа, опустив глаза и намазывая масло на кусочек жареного хлеба. Я согласен, у меня нет выбора. Но нужны ли специальные знания?

– Нет, вы вполне достаточно образованны, чтобы делать это очень хорошо. Я вас представлю сегодня же господину, который вам все объяснит. Он вас, возможно, удивит, но выслушайте его до конца.

– Это придется сделать. Как я поступил бы? Если бы речь шла только обо мне, я бы из этого выпутался, но я надеюсь еще очень часто встречаться с вами, и я не хотел бы вам предложить удовольствия, недостойные вас.

– Какой вы милый! – ответила она, склонив свою голову к моему плечу.

– Я вас оставляю, – произнесла она чуть позже в зале отеля; – я собираюсь устроить вашу встречу с господином, о котором мы говорили. Подождите меня здесь.

Я углубился в чтение моих ежедневных объявлений, когда портье подошел ко мне, чтобы сообщить, что «Мадемуазель де Маковски просила меня присоединиться к ней в отеле «Берг»».

Она меня ожидала там, куря сигарету, с озабоченным видом, и две вертикальные морщины прорезали ее лоб.

– Ах, вот вы, – сказала она без оживления, – пойдемте.

Лифт нас поднял на третий этаж. Моя подруга шла впереди меня и без стука открыла дверь номера, в котором я узнал, удобно развалившегося в кремле, одного из трех немцев, которых видел накануне. Большой, крепкий, светловолосый, со свежим румяным лицом, он меня тоже тотчас узнал. Затем на несколько «дубовом», но правильном французском языке он рассказал мне, что один парижский банкир задолжал ему значительную сумму на операциях еще довоенного времени. Этот финансист, казалось, воспользовался обстоятельствами, чтобы скрыться. Не согласился бы я отправиться в Париж, чтобы напомнить этому банкиру о долге и сообщить об его ответе?

– Вы не рискуете ничем, потому что вам не понадобится ничего везти; только маленький незаметный листочек с несколькими цифрами, который вы вручите по необходимому адресу. Взамен вам там дадут совершенно безобидное письмо, которое будет для меня подтверждением получения. Самое позднее, через две недели, я узнаю в моем банке в Женеве, заплатил ли банкир по своим обязательствам и вы тогда получите свои комиссионные в размере шести тысяч франков, не считая двух тысяч, которые я вам собираюсь выплатить прямо сейчас.

И он бросил на стол, прямо передо мной, связку банкнот по пятьдесят швейцарских франков.

– Подпишите мне расписку, – добавил он.

Я так и сделал; он сравнил мою подпись на расписке с подписью в паспорте и отсчитал мне деньги.

– Теперь я дам вам адрес банкира, – продолжил он, – с напечатанной на машинке маленькой запиской, которую вы должны ему вручить. Бумага тонкая и гибкая, как вы видите, носите ее при себе скрученную в маленький бумажный шарик, который в случае опасности вы просо уроните на землю. Но прежде изучите ее наизусть.

Затем, играя с моей распиской, которую он все еще держал между своими пальцами, он уставился на меня своими маленькими светло-голубыми глазами, белки которых казались съеденным раздутыми веками любителя пива, и сказал, отчеканивая каждое слово:

– Я уверен, что вы преданно выполните вашу миссию. Речь сразу идет о вашем испытании. Если я буду вами удовлетворен, мы будем работать вместе на протяжении всей войны, и вы станете богатым человеком, когда она закончится. Но если вы начнете нечестную игру, вспомните, что у меня есть то, что сможет вас погубить. Вы уедете еще на этой неделе. Сразу после вашего возвращения предупредите Мадемуазель, которая сделает все необходимое. Nicht wahr Fräulein Makowsky?[28]28
  Не так ли, Мадемуазель Маковски? (нем.)


[Закрыть]

– Jawohl! Herr Ritt…[29]29
  Да, господин ротмистр (нем.).


[Закрыть] – она ответила оглушающим голосом, но большой полный весельчак грубо перебил ее, встав с грохотом; он бросил на нее возмущенный взгляд, от которого, несмотря на всю свою самоуверенность красивой девушки, она заколебалась. Затем он проводил нас до двери, не произнося ни слова.

На улице она посмотрела на меня и натянуто улыбнулась:

– Вот видите, вам надо было бы продать много вина, чтобы заработать восемь тысяч франков за две недели.

Я не ответил, и мы заговорили о всяких пустяках. В Лозанну мы вернулись после обеда. В момент расставания она спросила, когда я собираюсь уезжать.

– Завтра вечером. Я вернусь как можно раньше. Как мне вас предупредить?

– Напишите мне в Монтрё, – ответила она. – У вас есть мой адрес.

Но она задержала меня, обхватив мою руку между своими:

– Вы плохо думаете обо мне, не так ли. Вы не верите больше в мою искренность. Но я не играла с вами комедию, клянусь вам.

– Давайте признаем, – я ответил ей со смехом, – что вы без отвращения сыграли роль, которая вам была навязана.

Она тоже засмеялась, обнажая свои великолепные зубы и свежесть розовых десен.

Тотчас же после ее отъезда я спешно составил отчет и сразу отправился искать Мюллера, но нашел его только намного позже. Он посмотрел на меня пристально:

– Ну, значит, ты не преуспел с ней? Я в этом был уверен. У тебя не восторженный вид. Когда ты меня представишь красивой баронессе?

– Сейчас она далеко, – ответил я ему, – но речь в настоящий момент не об этом. Надо, чтобы завтра вечером ты уехал в Париж; там ты навестишь капитана Дюма, передашь ему привет от меня и сообщишь ему все то, о чем я тебе собираюсь рассказать и что, впрочем, является темой доклада, вот этого. Ему принимать решение. Так как маловероятно, что моя служба позволит мне самому вести эту интригу, мы изучим возможность, чтобы ты меня заменил. Вот, возьми мой паспорт и не забудь хорошо его изучить.

Затем я вручил ему машинописный листочек, передав точно и почти в тех же словах инструкции, полученные мною от немца.

Решение капитана Дюма подтвердило мои прогнозы. Вот ответ, который сообщил Мюллер четыре дня спустя: капитан решил пропустить письмо банкира, который и так уже был подозрением, а теперь за ним нужно было следить еще пристальней, чем прежде. Что касается меня, то моя инструкция состояла в том, чтобы продолжать принимать участие в игре баронессы и ее шефа: получать от них задания и суммы, которые они платили, а потом вносить эти деньги в счет поступлений моей кассы.

Я заставил Мюллера дать мне подробное описание банкира, его бюро и дома, улицы и квартала; все это для того, чтобы суметь ответить на вопросы, которые шеф баронессы уж точно не упустил бы поставить. Я написал в Монтрё в тот же вечер и встретился с Мартой в Лозанне. На следующий день вечером, большой светловолосый немец встретил меня в отеле «Уши Палас». Он взял у меня из рук письмо, на первый взгляд, абсолютно незначительное, которое банкир вручил Мюллеру в открытом конверте. Немец рассмотрел бумагу, водяные знаки на ней, прочитал и перечитал ее внимательно и сказал мне:

– Я вас поздравляю, если только вы продолжите работать таким образом, вы будете одним из моих наилучших агентов.

Как видно, он больше не стеснялся.

– Были у вас проблемы на границе? Могу я взглянуть на ваш паспорт? Я протянул ему официальный документ, переданный мне Мюллером, со всеми печатями, подтверждавшими въезд и выезд из Франции.

Потом немец повернулся к баронессе и произнес по-немецки: – Вот, три миллиона спасены! Я настолько доволен вашим человеком, Марта, что я не буду ждать две недели, пока придут переводом те шесть тысяч франков, которые я пообещал ему. С этими словами он вытащил из своего портфеля шестьдесят банкнот по сто швейцарских франков, едва ли не только что вышедших из-под печатного станка Швейцарского Федерального банка, и протянул их мне, не забыв при этом, как и полагалось по правилам, взять с меня расписку.

– Вы довольны?

– Да, – ответил я. – Я вижу, что вы держите слово. Вы тоже можете рассчитывать на меня.

– Я вполне полагаюсь на вас, сударь, – ответил он, – и как раз сейчас я собираюсь доверить вам новую миссию, но уже более деликатную.

– Во-первых: мне сообщили о концентрации в районе Люра французских войск для создания противовеса нашему баварскому горному корпусу – а баварский горный корпус, как вы наверняка слышали, это наши самые лучшие войска, который мы перебрасываем из Карпат в Верхний Эльзас. Я хотел бы точно знать, что это за части и насколько они сильны. Речь идет обо всем регионе между Монбельяром и департаментом Вогез.

Во-вторых: американцы организуют учебные лагеря в тылу фронта. Я хотел бы знать – где именно и на сколько человек рассчитан каждый. Следует узнать, сколько американцев уже находятся во Франции и в каком темпе они продолжают прибывать. Вам следует постараться доехать до Бреста и Сен-Назера. За все эти сведения вам заплатят в соответствии с их ценностью. Напоминаю вам, что особенно хорошо мы платим за подлинные документы. Я дал две тысячи франков за официальное боевое расписание всей французской артиллерии на фронте. Устанавливайте нужные связи, но будьте осторожны. Пообещайте мне, что у вас все получится, ведь мне будет очень жаль потерять вас!

Эта беседа, должен сказать, не дала мне повода слишком высоко оценить как способности, так и профессиональную добросовестность этого господина. Он очень хорошо объяснил мне свои желания, он дал мне указания, но не дал ни одного совета, ни одной профессиональной инструкции, ни одного предостережения. Образно говоря, он с абсолютным равнодушием отправлял меня на смерть, что меня возмущало. И сравнивая мои методы и его, мою осмотрительность и его беззастенчивость, вспоминая предостережения, которые я буквально вдалбливал в головы своих агентов, я мог бы сказать как библейский фарисей: «Благодарю тебя, Боже, за то, что я не такой, как он!»

После указаний более общего плана незнакомец отпустил нас и, будучи на этот раз весьма благосклонным, соблаговолил пожать руку мне и галантно поцеловать руку Марте де Маковски.

Моя очаровательная сообщница держалась с подчеркнутой сдержанностью. Она играла немного оскорбленную богиню, как если бы вспомнила, что расточала мне авансы, на которые я не возлагал особые надежды. И она, казалось, на всякий случай решила ничего больше не делать. Тогда в Женеве, я пошел с ней в казино «Курзааль», чтобы оставаться в ее глазах верным своей роли. На этот раз, уже с тугим кошельком, я решил сам попытать счастья, и удача, последовавшая за победой, принесла мне еще четыре сотни франков.

– Вы говорили, Мадемуазель: кто счастлив в любви, тому не везет в игре. Увы, оказалось как раз наоборот: я несчастлив в любви, но счастлив в игре!

– Почему вы так говорите? – спросила она.

– Не надо прикидываться наивной, вы прекрасно знаете, почему.

– Э, а чего бы вы хотели, – ответила она с легкой иронией. В природе есть те, у которых ожидание усиливает желание, но есть и другие, у кого оно его убивает. Главное, чтобы не ошибиться.

– Скажите еще, что вы меня презираете, вам просто нужно было использовать меня, чтобы я предал свою страну. Это в равной степени лживо и отвратительно, ах, считайте, что я возненавидел самого себя.

Эти слова произвели немедленный эффект.

Она приблизилась ко мне:

– Но нет, нет же! Успокойтесь! И она взяла мою руку в свои. – Знаешь ли ты, что я сама не изменяю своей стране, своей расе? Что ты об этом знаешь? Почему я это делаю? Из-за денег? Из-за нужды и из страха!

– Да, но ты же полька!

– По отцу, – сказала она со вздохом, – но он умер молодым, а моя мать пруссачка. Она привила мне свои взгляды, свои чувства и свою религию. Ах, как же! Я хорошо чувствую грубость и жесткость этих людей, их спесь, их самодовольство меня коробят. Но что остается делать девушке из разорившейся семьи? Тут, по крайней мере, я еще могу жить в своей среде. Да, мы предатели, мы мерзавцы, мы оба, ты и я.

И эта странная девушка как-то необузданно дико обняла меня и крепко поцеловала. Потом продолжила, в игривом тоне, как будто сбросив одним махом с себя всю тяжесть своих угрызений совести и страхов:

– По меньшей мере, нам это хотя бы приносит выгоду! В этот вечер давайте наслаждаться жизнью! Я хочу отужинать с тобой в самом лучшем ресторане Женевы, а потом мы пойдем танцевать и пить шампанское. Я хочу захмелеть, пить, пить, а потом ты сделаешь то, что ты хочешь!

Что за варварский романтизм в этом народе, который никогда нас полностью не понимал!

Баронесса де Маковски выполнила всю свою программу. Я не знаю, каким чудом она добралась до своего номера, но и там снова шампанское и несколько рюмок водки довели ее до того, что мне пришлось раздеть ее и уложить в постель.

Она тут же погрузилась в глубокий сон, пока следующим утром ее не разбудили яркие лучи теплого осеннего солнца. Я думаю, для любого нормального человека то, что произошло, было бы жестоким разочарованием. Но можно ли шпиона считать нормальным человеком? Я сам спрашивал себя об этом, потому что меня в тот час очаровал вид не этой спящей красавицы, а ее сумочка, которую я нашел в углу ее номера. Она была открыта, и в ней лежали ее паспорт, бумаги и ключ от чемоданчика. И как бы по требованию моей службы я почувствовал, как удивительным образом успокоились мои мысли, возбужденные в ожидании этого часа. Я перерыл все, я прочел все, я скопировал, время от времени поглядывая на спящую даму, все бумаги, которые у нее были, например, ее записную книжку, не пропустив ни одной страницы, ни одной пометки, даты или цифры.

Еще до этого она изобличила себя устно, выдав и свою подлинную личность и назвав настоящее имя своего шефа – ротмистра фон Шнайда.

– А, этот, это Шнайд, пруссак, жесткий и скрытный, как я его ненавижу. Будь с ним осторожен, понял? Когда кто-нибудь из его агентов, мужчина или женщина, больше его не устраивает, Шнайд отправляет его во Францию и сам же на него доносит, чтобы того расстреляли!

Сведения, которые я получил, позволили нам вскоре раскрыть всю шпионскую сеть, управляемую из немецкого консульства в Женеве.

На следующий день я отправился в К…ньи, где меня забрал Бертон.

– Я очень вами доволен, – сказал мне майор, – вы предупредили нас о баварском горном корпусе на следующий день после его прибытия, и вы были правы. Этот корпус действительно расположен именно там, где вы сказали, для нас это очень важное доказательство. Если вам говорил об этом фон Шнайд, то с достаточным основанием. За это время немецкая тяжелая и легкая артиллерия резерва на нашем фронте начала движение на восток в неизвестном направлении. Сейчас задача состоит в том, чтобы не упустить горный корпус, который вероятно, в один из дней исчезнет, как по волшебству. Направьте всех ваших агентов на выяснение этого вопроса и на уточнение направления перебросок артиллерии. Нужно, чтобы Юбер вернулся как можно быстрее. Я собираюсь отправить шины в Невшатель к Симону; вам нужно будет только представиться ему, чтобы забрать их. Продайте их Юберу по себестоимости, выручку от операции пусть он оставит себе. Глядите в оба, я полностью полагаюсь на вас.

Затем он продолжил:

– Сейчас давайте немного займемся делом фон Шнайда. Я позвоню в Главный штаб главнокомандования, и там подготовят ответы на вопросы, которые он вам поставил: концентрация войск, американские лагеря и т. д. Мне даже предложили сфабриковать официальный документ о прибытии американцев, но я отказался. Я, конечно, не поверил бы, и вы тоже, если бы агент, тем более, еще новичок, из первой своей поездки привез бы подлинный документ. Шнайд, естественно, не глупее нас. Впрочем, мы все равно не сможем долгое время сбывать ему сфабрикованные сведения. Такие вещи раскрываются довольно быстро. Нужно будет придумать что-то получше. Но в любом случае, этим заниматься вы не будете. Мюллер – да, если вы хотите. Как поступать? Довольно просто. Вы завтра вернетесь в Швейцарию, остановитесь в Базеле или в Цюрихе и не будете посещать франкоязычные кантоны, пока я не перешлю вам ответ Главного штаба. А если фон Шнайд напомнит вам о себе, то вы пожалуетесь на болезнь, и когда он захочет посетить вас, чтобы поручить новую миссию, вы попросите баронессу приехать к вам, больному, а там представите ей Мюллера. После этого оставьте эту милую парочку в покое, вы слышали?

И шеф, строгий к самому себе и ко всем остальным, усмехнулся в свои рыжие галльские усы и отечески положил мне руку на плечо:

– Может быть, то, что я сейчас прошу, это для вас жертва, но мне совершенно необходимо ее у вас потребовать. Я никогда не допущу, чтобы в разгар войны один из моих офицеров, проще говоря, позволил бы себе развлекаться с женщиной, которая служит нашим врагам, из-за неблаговидных действий которых на фронте гибнут наши солдаты. Это вопрос сердца и чести! О, я вовсе не хотел вас упрекнуть; наоборот, я должен вас поздравить с тем, что вы разоблачили двух немецких агентов. Но сейчас предоставьте это дело контрразведке. Поняли?

Эти приказы следовало выполнить неукоснительно.

На следующий день я был в Невшателе, где попросил доставить мне комплект из четырех автомобильных шин. Получив шины, я отвез их в Базель и оставил на хранение у Шмидта. Юбер днем позже забрал две из них и повез во Фрейбург. В это время, благодаря соучастию некоторых швейцарских таможенников, уже давно подкупленных немцами, Эмиль каждые два дня вывозил из Швейцарии в Германию свои пакеты с товарами. Для этого он взял себе в помощь двух безработных и занимался этой коммерцией, пусть скромной, но выгодной. Его сведения совпадали с информацией, которую сообщал мне Юбер.

Теперь я мог доложить майору, что баварский горный корпус никуда не двигался, а 2-я гвардейская дивизия заняла район Кольмара. А артиллерийские колонны и транспорты с боеприпасами на пяти или шести поездах в среднем за день проходят по мосту через Рейн между Кольмаром и Баденским герцогством. Они также проезжают, но не так часто, через мост на линии, идущей из Мюлуза. Все эти эшелоны отправляются на восток, но о точном направлении ничего не известно, даже сами солдаты в поездах не знают, куда именно их везут.

Шесть дней я дожидался ответа Главного штаба, который застал меня в Берне. В ответе содержался полный доклад об организации американских экспедиционных войск и прочая информация, направленная, скажем так, не на то, чтобы обмануть противника, а скорее на то, чтобы направить его внимание в нужном нам направлении. Все секретные службы выполняют такие задачи, и всегда эти действия требуют очень большой тонкости. Легко обмануть одного отдельно взятого агента, который не знает ничего, кроме своего участка на протяженном фронте. Но если дело касается целой разведывательной службы, в центр которой ежедневно стекаются полученные разными путями сотни самых разнообразных сведений, где их потом сравнивают и анализируют, то такой обман, можно сказать, почти невозможен. Потому агент, предоставивший сфабрикованную информацию, всегда рискует быть разоблаченным после первых же попыток. Что касается меня, то Главный штаб все подготовил хорошо; там вполне представляли весь путь, который мне пришлось бы совершить для получения информации, и снабдили меня дополнительными сведениями, которые укрепили бы уверенность в достоверности предоставленной информации.

Мне понадобился один день, чтобы выучить всю мою историю, запомнить даты и маршруты, потому что я знал, что фон Шнайд не упустит возможности задать мне коварные вопросы, как он это сделал после «моей» поездки в Париж, которую на самом деле совершил Мюллер. Он сам в тот раз поправил одну из деталей в моем рассказе и если он тогда не стал допрашивать меня более глубоко, то возможно, лишь из-за своей радости оттого, что, благодаря мне, он лично для себя заработал крупную сумму денег. Я сразу же связался с баронессой и назначил ей встречу на следующий день.

Она пришла, надменная и самоуверенная, как обычно. Однако я заметил какую-то неловкость в ее поведении, в чем было что-то комичное. Она спросила меня, что произошло в нашу вторую ночь в Женеве. Я благоразумно удержался от того, чтобы сознаться ей в том, что она невольно предоставила мне огромное количество сведений и следов, которые оказались удивительно интересными для нашей контрразведки. – Я был, – объяснил я, чтобы снять все ее опасения, – в том же состоянии, что и вы, и не знаю, спал ли я в кровати, на диване или на ковре. Мне стыдно, я еще никогда в жизни так не напивался.

– Ах, что вы хотите, – ответила он, – бывать моменты в жизни, когда просто необходимо выпить. У меня такое случается раз в два-три месяца. Это не слишком часто, не так ли?

Фон Шнайд принял нас тем же вечером в отеле «Уши Палас». От моего доклада он, похоже, был в полном восторге. Он снова похвалил меня за прекрасную память и с невинным видом подверг меня допросу с множеством вопросов-ловушек. Затем он компенсировал мои расходы согласно счетам, предоставленным Главным штабом, и отсчитал гонорар в тысячу швейцарских франков. Он расплачивался со мной куда щедрее, чем я со своими агентами. Вечер я провел с Мартой, но очарование пропало.