Текст книги "От Бузулука до Праги"

Автор книги: Людвик Свобода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

3. Эшелон № 22904

"Докладываю Вам, что вместе с первым батальоном чехословацких частей в СССР уезжаю на фронт. Наш милый город Бузулук сопровождает нас на этом пути в бой девизом: "Смерть немецким оккупантам!", который написан на ленте, подаренной городом и прикрепленной к нашему боевому знамени. С этим девизом и твердой волей последовать прекрасному примеру героической Красной Армии мы пойдем в бой. Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы заслужить доверие Верховного Главного Командования Красной Армии и жизнь в свободной Чехословацкой Республике. В этом своем решении мы будем неустанны до тех пор,пока не победим".

Такой рапорт мы послали Советскому Верховному Главнокомандующему, когда наш эшелон № 22904 следовал на фронт. 979 воинов, из них 38 женщин, которых Лондон категорически запрещал нам брать на фронт, в раскрытые двери вагонов смотрели на советскую землю, еще недавно находившуюся под фашистской оккупацией. Следы пожарищ, разрушений, варварского разбоя. Мы вспомнили свою родину, стертые с лица земли Лидице и Лежаки{9}, 42 тысячи убитых фашистами мужчин, женщин и детей за год господства Гейдриха. И когда мы вспоминали все это, нам казалось, что эшелон идет слишком медленно. Большинство личного состава 1-го Чехословацкого отдельного батальона, сформированного в СССР, впервые увидело войну так близко. Некоторые – преимущественно политические эмигранты и военнослужащие из бывшего лагеря в Броновицах – пережили ожесточенные бомбардировки гитлеровской авиации, которой подверглись города Польши в течение семнадцати сентябрьских дней польской трагедии 1939 года, участники испанских боев еще не забыли ужасов гражданской войны и фашистской интервенции в Испании. Однако опустошенная советская земля – это было страшнее. Следы хозяйничанья оккупантов взывали к мести, звали на решительную борьбу, предупреждали против малейшего промедления. Они говорили о том, что фашистская угроза смерти нависла не над тысячами и сотнями тысяч людей, а над целыми нациями, прежде всего над славянскими народами. И мы рвались на фронт, чтобы схватиться с врагом, чтобы громить его, бить, карать. Нашим девизом было – не щадить врага, как это делало войско Яна Жижки 500 лет назад.

Снег прикрыл глубокие раны на земле Украины, десятки Лидиц и Лежаков, могилы повешенных, замученных, расстрелянных. Он запорошил и то, что осталось от разбитых немецких дивизий. Фашисты познали силу советских войск, о которых агенты Пики и офицеры Андерса не раз нам твердили, что они не устоят и капитулируют.

В одиночку или группами по дорогам тащились пленные: немцы, итальянцы, венгры. Их направляли в лагеря для военнопленных, где своим трудом они должны были хотя бы частично возместить ущерб, нанесенный ими стране.

2 февраля 1943 года по радио было передано сообщение Советского Верховного Главнокомандования о ликвидации на Волге фашистской группировки. Было взято 91 тыс. пленных во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом. Восторг и ликование охватили воинов 1-го Чехословацкого батальона. Разгром немецко-фашистских войск на Волге знаменовал крупное поражение вермахта и решающий поворот событий не только на советско-германском фронте, но и в ходе всей второй мировой войны! Советские войска стремительно и победоносно продвигались на запад, сражаясь за себя, за нас, за Европу, за весь мир. Под впечатлением победы советских войск и той страшной картины, которую мы увидели из дверей наших вагонов, личный состав батальона по инициативе работников просвещения приступил к сбору денег на собственные, чехословацкие танки.

Первый решили назвать "Лидице", второй – "Лежаки". Рудольф Ясиок отдал все, что имел.

– Что значат эти деньги для фронта? – сказал он и достал из кармана последние 10 рублей. Однако вдруг отвел руку. Что такое?

– Я вношу деньги с условием. Да, с условием, что в первом танке буду я!

Условие принято, скреплено рукопожатием командира. Славный танкист вышел позднее из нашего Рудольфа Ясиока. Смертью храбрых пал он осенью следующего года на Дукельском перевале, в 100 метрах от чехословацкой границы.

Эшелон подходил к Острогожску. Чем ближе к фронту, тем больше развороченных, сожженных фашистских танков, бронетранспортеров, автомашин, самолетов. И тут же трупы, множество трупов оккупантов.

Острогожск!

Нас встретил командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Ф. И. Голиков. В день прибытия батальона в Острогожск взвод ротмистра Франтишека Ружички, усиленный отделением станковых пулеметов, провел занятие: "Наступление на Острогожский вокзал". Командующий фронтом, внимательно наблюдавший за атакой, остался очень доволен умелыми действиями наших воинов. Он крепко пожал руку Ружичке и сердечно поблагодарил его.

Обращаясь к личному составу батальона, генерал-полковник Голиков сказал:

– Вы являетесь представителями чехословацкого народа. Вам выпала честь быть первыми мстителями за злодеяния, совершенные фашистами в вашей стране. Я убежден, вы не словами, а делом докажете, что являетесь достойными сынами своего народа.

Чтобы дать нам освоиться с фронтовой обстановкой, генерал-полковник Голиков решил направить наш батальон на менее опасный участок, где действовали венгерско-фашистские части.

– Вот там и привыкнете понемножку, – сказал командующий.

Я весьма решительно возразил:

– Нашим главным врагом являются нацисты, гитлеровцы. Прошу направить батальон против них. – Я знал, что выражаю настроение всего батальона.

Генерал-полковник Голиков согласился с моими доводами и пожал мне руку.

– Значит, против нацистов... Это правильно. Командующий фронтом подчинил наш батальон 3-й танковой армии, которой командовал генерал-лейтенант П. С. Рыбалко, в прошлом советский военный атташе в Варшаве, наш знакомый. В 1939 году П. С. Рыбалко помогал чехословацким военнослужащим перейти из Польши в СССР; позднее он был одним из участников освобождения Праги.

Наше стремление сражаться с немецкими фашистами понятно. Тысячи казненных в период власти Гейдриха, сожженные Лидице и Лежаки, разрушения, которые мы видели всюду, следуя в Острогожск, не позволяли нам поступить иначе.

19 февраля 1943 года 1-й Чехословацкий отдельный батальон прибыл на станцию Валуйки. Выгрузившись из эшелона, он сразу же начал готовиться к маршу. Было 16 градусов мороза. В 20.00 следующего дня, уже в темноте, походные колонны батальона начали свой 350-километровый переход по степи. Сначала у наших воинов было ощущение потерянности – так действовала на них необозримая, покрытая снегом степь.

Первые три ночи шли легко, по-спортивному. На рассвете останавливались на привал, роты и взводы размещались в уцелевших зданиях сел и деревень. Но как следует отдохнуть не удавалось. Подготовка к очередному маршу, приготовление пищи, уход за оружием занимали много времени. День проходил быстро, а с наступлением темноты батальон продолжал марш. Командиры спали меньше, чем подчиненные; они обходили подразделения, докладывали об их состоянии, получали приказы и распоряжения, изучали карты. Мало приходилось спать и нашим просветителям. Они обрабатывали полученные по радио сводки и сообщения, готовили материал для нашей газеты. Но меньше всех отдыхали медицинские работники: они обходили хаты и оказывали помощь всем нуждающимся, а таких было немало.

Следующей ночью наш путь проходил через легендарный Муром – родину богатыря Ильи Муромца. Если судить по карте, мы уже достигли его окраины, но города не увидели: Муром лежал в руинах.

Подул резкий встречный ветер, поднялась снежная вьюга, температура упала до 20 градусов. Недосыпающим и утомленным походом бойцам наши прежние усложненные переходы в районе Бузулук, Сухоречка теперь казались легкими прогулками перед спокойным сном. Некоторые стремились, как в марафонском беге, как-то преодолеть "мертвую точку" и продолжать идти "на втором дыхании"; те же, что особенно устали, использовали малейшую возможность, чтобы хоть на несколько минут подсесть на сани и вздремнуть. Но они моменталыно соскакивали на землю, когда к ним подходили наши девушки-санитарки и спрашивали, например:

– Тебе плохо, Франта, да? На, попей немного и дай мне твою винтовку.

Маленькая Тобиашова, Власта Павланова, Аничка Птачкова, Акерманова или Маркета Ольшанова, в своих больших полушубках больше похожие "а медвежат, чем на девушек, решительно брали у переутомленных бойцов винтовки и несли их до тех пор, пока те не начинали ворчать и требовать отдать оружие. При этом солдаты уверяли санитарок, что чувствуют себя гораздо лучше.

– Стой! Десять минут отдыха стоя! – раздается команда.

Мороз пробирает до костей, пурга слепит глаза, в голове стучит и шумит, глаза непроизвольно закрываются, мучительно клонит ко сну. Здесь два, там четыре, а то и целое отделение сначала приседают на корточки, потом садятся или валятся на снег и крепко засыпают. Так легко и замерзнуть; но наши санитарки идут по рядам и энергично помогают командирам будить коченеющих воинов:

– Встать! Встать! Не спать! Нельзя лежать! Встать, говорю! Слышишь? Выспишься, когда придет время!

Марш продолжается.

На следующий день мы встречаемся с воинами советского гвардейского полка. Гвардейцы, как их называют, – это люди, которые никогда не отступают. Всегда, при любых условиях выполняют они свои боевые задачи. Именно такими должны быть все подразделения, части, соединения. Это организованная доблесть тысяч советских воинов, возникшая и развивающаяся без шума и громких слов, как закономерное явление советской действительности.

– Ну как вы? – спрашиваем гвардейцев.

– Да ничего, только небольшая переформировка, а потом – обратно. Там сейчас трудновато...

Тогда мы узнали, что такое переформировка. Оказывается, полк понес большие потери и направляется в прифронтовой тыл, чтобы там пополнить личный состав своих батальонов, и "давай обратно". Когда нам говорили: "Там трудновато", слово "там" означало фронт, передовые позиции. О подробностях узнать не удавалось. На наши вопросы гвардейцы отвечали:

– Куда торопишься? Дойдешь – узнаешь!

Они говорили правду. Скоро наши воины действительно много узнали, и им самим пришлось отвечать на множество подобных вопросов.

– Чехословаки – с нами!

Эта встреча была как бы предвестником той нерушимой боевой дружбы, которая закалилась в последующих боях. Взаимные пожатия рук, приветствия, дружеские объятия. От усталости не осталось и следа.

– Чехословаки – с нами!

– А вы, дорогие товарищи, вы тоже с нами, а мы среди родных, дома! Вы с нами, как и в сентябре тридцать восьмого, – говорили мы нашим боевым друзьям.

Возможно, гвардеец, который беседовал с нашим десятником Гинеком Ворачем, служил в одной из тех 130 дивизий, что в 1938 году стояли на западных рубежах Советского Союза, подготовленные к немедленным действиям, которые последовали бы, если бы правительство и президент приняли предложение Советского Союза о помощи и не предали наш народ.

Мы уже прошли 160 километров и начинали шестой день, вернее, шестую ночь марша. Таял снег, особенно на склонах, обращенных к солнцу, все более обнажая технику, брошенную фашистами в недавних боях за Харьков.

Все чаще встречаются останки убитых солдат среди оставленных врагом пушек и гаубиц, танков и самоходных орудий, среди автомобилей и ящиков от всевозможного пехотного снаряжения и оружия, среди павших лошадей и крестьянских повозок с награбленным оккупантами и брошенным при бегстве добром.

Шестая ночь марша была одной из самых трудных. Отакар Ярош, командир 1-й роты, шедший в голове походной колонны, сам нес винтовки своих обессилевших воинов. Так поступали командиры и других рот и взводов, да и вообще все наиболее выносливые и крепкие. Повозки застревали в занесенных снегом оврагах, и в такие минуты слышалось или наше: "Гей руп!", или русское: "Раз, два – взяли!" Обоз батальона отставал чаще в тех местах, где походная колонна, изменив направление движения, шла по бездорожью. Когда отставал обоз, продовольствия не хватало, а горячей пищи не было совсем. Подразделения батальона шли в колонне по четыре, и нередко можно было наблюдать, как двое крайних следили за дорогой и поддерживали двух других своих товарищей, которые спали на ходу. Через полчаса или час они менялись местами.

Тишину нарушал лишь скрип снега под ногами 974 человек. Потеплело. Ртутный столбик термометра поднялся до 10 градусов ниже нуля. Улеглась вьюга, она не била больше нам в лицо жесткими, колючими снежинками. Степные горизонты терялись в тусклом свете луны.

Послышался гул самолета. Злобно и зловеще нарастал он с юго-запада. В темном небе повис яркий "фонарь". На парашюте медленно спускалась, ярко освещая все вокруг, огромная осветительная ракета, за ней – вторая, третья... Команда: "Стой!" – и походная колонна застыла продолговатой дугой. Маленькая Маркета Ольшанова зябко прижалась к сухопарой серой в яблоках лошади, которая, боязливо отфыркиваясь, стояла так же недвижимо, как и весь батальон. Ракета за ракетой приближается к земле; вражеские самолеты кружат над нами на высоте 200-250 метров. Ни один наш воин не выдал себя ни малейшим движением руки или головы; их лица склонены к земле, руки – в карманах. Дуга, конечно, кажется гитлеровцам подозрительной. Люди? А может быть, кустарник или деревья? В тишине лунной ночи слышатся очереди бортовых пулеметов, разрывы наугад сброшенных бомб. Прошло более получаса, прежде чем погасла последняя ракета и на смену реву четырех вражеских самолетов, взявших наконец курс на юго-запад, снова пришла тишина. Потерь у нас нет, никого не задело.

К утру на степь опустился туман, кое-где довольно густой. Однако скоро порывы холодного ветра прояснили темный горизонт, и грязновато-серая пелена уступила место ослепительно светлому дню. Идем еще около двух часов. С восходом солнца идти стало легче. Колонны подтянулись, воины зашагали быстрее и бодрее. На пути батальона оказалось большое и, к нашему удивлению, почти не разрушенное село. Мы заметили его издали, когда просматривали местность в бинокль. Все оживились в предчувствии скорого отдыха в тепле. Головной взвод 1-й роты вступает в село. Здесь на широкой площади стоит здание, на нем вывеска: "Начальная школа". Над ней, во всю длину фасада школы, на немецком языке написано: "Где стоит немецкий солдат, там никто не пройдет!" А на деле вышло иначе. Если раньше здесь стоял гитлеровский солдат, то теперь здесь мы. Однако следы его пребывания видны повсюду. Брошенные гитлеровцами танки и автомобили, среди них – немало вполне исправных. Тут же валяются бутылки из-под жидкости для "поднятия духа" перед началом так называемых психических атак. Сколько раз с пьяным ревом и оглушительной пальбой шли фашисты во весь рост, волна за волной, на русские позиции, надеясь сломить волю советских бойцов. Однако у советских пехотинцев крепкие нервы. Психические атаки захлебывались в крови гитлеровских вояк.

"Где стоит немецкий солдат..." Здесь его уже нет, однако он еще стоит на Украине, в Белоруссии, стоит в Центральной, Северной, Южной и Западной Европе. Кованые сапоги эсэсовцев топчут нашу родину. Но придет час, и захватчиков выбросят оттуда советские войска, рядом с которыми будут сражаться чехословацкие части. Только бы скорей... Страшно подумать о том, что произойдет, если наши войска придут слишком поздно. Гитлеровская разбойничья машина может истребить десять – двенадцать миллионов чехов, словаков и закарпатских украинцев.

Эти мрачные мысли, возможно, были навеяны тем, что в селе нам показали обрубленные деревья, на каждом из которых еще совсем недавно гитлеровцы вешали советских людей. А на месте того вон колодца будет сооружен памятник. В колодце нашли целую семью: деда, бабушку, мать, двоих детей; туда же была брошена и их собака – черная лохматая Жучка, с которой любили играть дети. Фашисты заживо бросили в колодец всех этих людей и забросали их гранатами, потом закрыли колодец крышкой и запретили к нему подходить. В живых остался только один член семьи – отец, он на фронте.

Наши воины молча слушали страшный рассказ о дикой расправе. Их лица словно окаменели, руки крепче сжимали оружие. Им вспомнились длинные списки людей, замученных оккупантами в родной Чехословакии, стертые с лица земли Лидице и Лежаки. Усталость пропала. Бойцов охватила такая неистовая злоба и лютая ненависть к врагу, какой они еще никогда не испытывали. Ненависть и неутомимая жажда мести. Правда Яна Жижки из Троцнова живет и поныне! Ныне, как и 500 лет назад, черной реакции на все ее злодеяния должен быть лишь один ответ: мстить, мстить беспощадно! Убивать преступно, тем более преступно убивать безоружного, но убивать беззащитных детей – это настолько гнусное преступление, что ему не может быть никакого оправдания.

А потому только вперед! Сегодня отдых будет коротким, так как мы должны быть в Харькове точно к назначенному сроку. Предстоит за три дня пройти еще сто километров.

Большая часть пути осталась позади. Батальон выдержал это испытание. Он преодолеет и оставшуюся часть пути; многим тяжело, но воины, женщины и мужчины, идут вперед и только вперед.

По приказу командующего фронтом генерал-полковника Ф. И. Голикова, полученному нами два дня назад, мы должны выйти к населенному пункту Бродек, оттуда по бездорожью, напрямик, идти до Бессоновки, а затем – по направлению к Белгороду, а не на Борисовку, как было приказано раньше.

И вот мы в Пушкарном, остался один переход до Белгорода. Но здесь нам долго задерживаться нельзя. Связной вручил мне новый приказ командующего фронтом: во что бы то ни стало прибыть в Харьков – один из самых крупных городов Левобережной Украины – к 1 марта. Усталость? Но ведь все видели те обрубленные деревья-виселицы и тот колодец... Теперь никого не приходится торопить. Наш батальон становится на-, стоящей боевой частью, крепко сплоченной, дружной. Авторитет солдата и командира вырос, самые трудные задачи выполняются сознательно и инициативно, у всех одно стремление – идти вперед и покарать врага за миллионы казненных и замученных, за разрушенные города и сожженные деревни, за детей, брошенных за колючую проволоку в Кобылицах и в тот колодец, который мы видели вчера. Мы уже сблизились с советскими воинами и стали, в полном смысле слова, а не только по приказу командующего Воронежским фронтом, неотъемлемой частью 3-й танковой армии, которой командует генерал-лейтенант П. С. Рыбалко. И к нам относятся как к людям, которых уважают и которым рады, словом, как к близким родным. И здесь, на фронте, нас тоже всюду горячо приветствуют.

– Здравствуйте, чехословаки! Привет чехословацким воинам! Чехословаки идут! Чехословацкому батальону ура!

Слово "чехословак" здесь склоняется во всех падежах, в единственном и множественном числе. Для советских людей не имеет значения малочисленность нашей части. Важно, что мы на фронте, вступаем в бой за общую цель плечом к плечу с ними. Не мешало бы видеть все это Бенешу, Ингру и Пике!

Завершен последний, почти стокилометровый переход – 1-й Чехословацкий отдельный батальон, созданный на территории СССР, вступает в разрушенный Харьков.

В полутора километрах от города стоит Отакар Ярош. Он ждет, пока мимо него пройдет последний солдат его роты. Вот проходят, тесно прижавшись друг к другу, двое. Один едва держится на ногах, второй одной рукой поддерживает его, в другой несет две винтовки. На спине у него два мешка. Это братья Томаны. Томан-младший выбился из сил. Неподвижное лицо Яроша заметно дрогнуло. Он спешит к братьям и, не говоря ни слова, забирает у старшего Томана винтовку и мешок. Томаны глубоко тронуты. Вот идут еще двое – та же картина. Ярош берет еще одну винтовку и еще один мешок. Осматривается. Все?

– Ну что же, идемте, ребята, осталось совсем немного.

И большими энергичными шагами Ярош направляется к голове своей роты.

Харьков...

Когда-то цветущий, один из крупнейших промышленных центров Советского Союза, он оказался во фронтовой полосе. Большинство зданий разрушено, в городе много войск и боевой техники. 1 марта 1943 года, 14.30.

4. На фронт

В Харькове 1-й Чехословацкий батальон разместился в средней школе, одном из немногих уцелевших больших зданий города. Нам предложили отдохнуть. Однако обстановка на фронте заставила существенно изменить наши первоначальные планы. Именно в это время немецко-фашистские войска предприняли широкую наступательную операцию, основная роль в которой отводилась танковым и моторизованным дивизиям СС. Замысел операции был таков: прорвать фронт северо-западнее и южнее Харькова и, развивая наступление, окружить и уничтожить группировку советских войск в данном районе. Гитлеровцы возлагали большие надежды на эту операцию. Им нужно было воскресить и в самой Германии, и у своих союзников, и во всей порабощенной Европе развеянный под Москвой и на Волге миф о непобедимости гитлеровского вермахта. Правители фашистской Германии пытались использовать этот миф в своей захватнической политике. Не мудрено, что наступлению под Харьковом, которое, по твердому убеждению гитлеровского командования, не могло дать осечки, придавалось большое политическое значение.

На харьковском направлении против войск левого крыла Воронежского фронта противник развернул 10 пехотных, 6 танковых и 1 моторизованную дивизию. Врагу удалось создать на этом направлении значительное превосходство в силах и средствах: в людях – в 2 раза, в артиллерии – в 2,6 раза и в танках – в 11,4 раза.

Вечером 2 марта меня вызвали в штаб Воронежского фронта. В штабе я и прибывшие со мной заместитель командира батальона капитан Ломский и начальник штаба надпоручик Рытирж были приняты заместителем командующего фронтом генерал-лейтенантом Козловым, который по карте ознакомил нас с обстановкой, сложившейся к тому времени на фронте. Из информации генерала Козлова нам стало ясно, что противник, сосредоточив крупные силы танковых и моторизованных войск, рвется к Харькову с юга и уже подходит к важным узлам обороны советских войск – Змиеву и Мерефе.

– Обстановка сложная, – сказал я скорее сам себе.

– Да, очень серьезная, – подтвердил генерал Козлов.

– Наши дивизии преследовали противника от самой Волги. Темп наступления был настолько высок, что они оторвались от своих тылов на 180 километров и более. Коммуникации разрушены. Снабжение войск осуществляется преимущественно по воздуху. Упорно обороняясь на каждом рубеже против превосходящих танковых сил противника, наши войска вынуждены отходить. Резервы уже введены в бой, а новые дивизии с тылами подойдут только через восемь – десять дней. Тогда мы получим возможность нанести контрудар. Как видите, речь идет всего о восьми – десяти днях, которые мы обязаны выиграть во что бы то ни стало. Такова наша задача.

– Понятно, – ответил я. – Разумим.

Советские войска, оборонявшиеся на этом направлении, понесли значительные потери. Так, от батальона НКВД осталось чуть больше роты. Численность личного состава некоторых полков уменьшилась до батальона. В такой обстановке на данном участке фронта наш отдельный батальон, разумеется, был наиболее свежей и хорошо вооруженной частью.

Нам выдали топографические карты, на которые мы тут же нанесли обстановку. Наконец-то мы получили первую боевую задачу.

– Сегодня же ночью вам нужно выйти из Харькова и прибыть вот в этот район. – Генерал Козлов красным карандашом обвел названия населенных пунктов, до того времени нам неизвестных: Тимченков, Миргород, Артюховка, река Мжа, справа – Мерефа, слева – Чемужовка и Змиев.

– Как у нас на Бероунце, – заметил кто-то из чехов, не помню теперь кто.

– На южном берегу реки Мжи расположено село Соколово. Удивляемся тому, что название села очень понятно и легко произносится по-чешски. Генерал Козлов словно нарочно выбрал этот пункт.

Но времени для рассуждений о сходстве чешского и русского языков нет. Этой же ночью надо выйти в указанный район, не пропустить к Харькову через реку Мжу ни одного вражеского танка... Такова суть приказа. Нас информируют, что Мжа покрыта льдом и не является препятствием для танков. Тем труднее и ответственнее наша задача – вместе с советскими войсками преградить путь немецким частям к центру Левобережной Украины. Боевое охранение нужно выдвинуть к перекрестку дорог, примерно на два километра юго-западнее Тимченкова и Соколова. Генерал Козлов еще раз повторяет задачу:

– Не пропустить к Харькову через реку Мжу ни одного вражеского танка. Ясно?

– Все ясно, товарищ генерал-лейтенант.

– Желаю успеха!

– Спасибо!

Мы в батальоне. В небольшой классной комнате собираются офицеры штаба батальона и командиры подразделений. Они в напряженном ожидании: предстоит получить первую боевую задачу. Богумир Ломский, Отакара Рытирж, Ярослав Згор, Мирослав Шмолдас, Войта Эрбан, Франтишек Энгель, Борис и Костя Гибнеры, Антонин Сохор, Павел Скалицкий, Отакар Ярош, Владимир Янко, Ян Кудлич, Ярослав Лом, Вацлав Дрнек, Карел Новотный. Здесь и оба советских офицера связи – подполковник Загоскин и капитан Камбулов, прошедшие с нами весь путь от Бузулука. Все в сборе. Движения и слова спокойны и решительны, внимание обострено. Шелестят карты, ставятся боевые задачи, уточняются вопросы. Между тем подразделения батальона покидают здание школы и, соблюдая тишину, выстраиваются на улице.

В этих краях более неприятной погоды, чем в мартовские ночи, наверное, не бывает. Пронизывающий холодный ветер, лужи, покрытые непрочным льдом; с черного как сажа неба падает густой снег вперемешку с дождем. Такая погода стояла и в ту ночь, когда мы вышли из Харькова. Нас предупредили о возможности встречного боя.

3 марта в 2.30 1-й Чехословацкий отдельный батальон двумя колоннами вышел из Харькова; одна – через Бабай и Тимченков на Миргород, вторая через Безлюдовку и Константинову на Артюховку, то есть восточнее первой. Низко, над самым горизонтом, то и дело вспыхивали разноцветные ракеты характерные признаки близости фронта. Изредка до нашего слуха доносились глухие звуки артиллерийской перестрелки. Да еще тишину этой холодной, сырой ночи нарушало хлюпанье грязи под сотнями ног и колесами. Дорога раскисла. Не было слышно позвякивания фляг и оружия, воины хорошо подготовились к ответственному маршу. Только временами слышались приглушенные ругательства: кто-то, оступившись, провалился по колено в холодную воду. На нашем пути все чаще встречались ямы и воронки от бомб и снарядов, разрушенные противотанковые препятствия, мотки колючей проволоки, перевернутые автомашины, подбитые танки с развороченной броней.

От головных подразделений по колонне идет предупреждение: "Внимание! Справа мины!" Днем такой сигнал не нужен, так как ограждения неразминированных участков и так видны. А пока темно, надо всемерно соблюдать осторожность, к тому же перед рассветом поднялась метель, через несколько минут перешедшая в слепящую вьюгу. Она утихла, когда стало совсем светло. Впереди мы увидели лес. Что-то нас ожидает в нем и за ним? Мимо нас с фронта проходят три санитарные машины с ранеными. Успеваем заметить повязки с темными пятнами просочившейся крови; лица раненых давно не бриты, сапоги и плащ-палатки в грязи. Нас обогнала колонна какого-то истребительно-противотанкового полка на машинах с 76-мм пушками.

Высокий человек в белом маскировочном халате соскакивает с коня. Это капитан Чуканов из батальона НКВД. Он достает карту, знакомит нас с обстановкой, в частности в районе деревни со своеобразным названием Тарановка, расположенной южнее Соколова.

– Я был там вчера до самой ночи. Тарановку удерживает гвардейский полк.

– А удержит? Как долго?

Капитан задерживается с ответом всего на мгновение.

– Как долго? – переспрашивает он. – День, может быть, два, трудно сказать. Но... – капитан спокойно улыбается, – но пока гвардейцы там, они не отступят. Это гвардейцы, понятно? Их, правда, осталось не так много. Они слышали о вашем батальоне, знают, что удерживают подступы к вашему рубежу обороны, и очень надеются на вас. А вы, чехословацкие воины, можете полностью положиться на них: они гвардейцы! – подчеркивает капитан еще раз.

Надо признаться, что в те минуты до нашего сознания почти не доходил смысл слова, которое несколько раз подчеркнул капитан Чуканов. Мы стремились быстрее выяснить конкретные данные о положении как противника, так и гвардейского полка, удерживающего Тарановку. Из ответов капитана и подъехавших вместе с ним товарищей мы сделали вывод, что благодаря стойкости советских бойцов в Тарановке встречного боя можно не опасаться. Но сколько они продержатся там против превосходящих сил врага? Сам Чуканов, донской казак, командир роты, занимавшей оборону под Мерефой, несгибаемый, как сталь лучшей закалки, допускает всего день или два. Если падет Тарановка, на очереди река Мжа, а она не является серьезной преградой для танков противника.

Для рассуждений времени нет. Необходимо быстрее, как можно быстрее идти вперед и немедленно, не теряя ни минуты, приступить к организации обороны на указанном рубеже. Может быть, и два дня! А если один – это значит завтра. На секунду содрогаешься при мысли, что уже завтра... А если бы в Тарановке не было советских гвардейцев, мы уже сейчас где-нибудь здесь вели бы ожесточенный бой с гитлеровцами.

Походная колонна растянулась на километры; обоз с продовольствием отстал; роты идут и идут, но уже заметно, что от почти 400-километрового марша, прерванного лишь непродолжительной остановкой в Харькове, люди сильно устали. Это подтверждает и начальник медсанслужбы батальона, всегда жизнерадостный поручик доктор Энгель. Он только что догнал нас вместе с начальником снабжения подпоручиком инженером Борисом Гибнером. Тут же, рядом с нами, идут Ванда Биневска из медицинского взвода и Мария Лялькова, обе с винтовками за спиной. У Марии снайперская винтовка с оптическим прицелом.

Медленно, напрягая последние силы, идет к Соколову Ярослав Достал, коммунист. Он потерял здоровье на трудной и опасной партийной работе в условиях домюнхенской республики. Он страдает удушьем, это видно по его посиневшему лицу. Доктор Энгель окликает Достала, предлагает помощь, но Достал энергичным взмахом руки отвергает предложение и молча продолжает идти вперед, опираясь на самодельную трость. Его тяжелое дыхание глохнет в шуме движения 3-й роты надпоручика Владимира Янко. Да, Досталу следовало бы остаться в тылу. А он еще в 1941 году, зимой, когда стояли лютые морозы, ушел добровольцем на фронт под Москву и защищал ее в рядах Красной Армии. Позже, прибыв в Бузулук, он настойчиво добивался отправки его на фронт. И вот теперь Достал, несмотря на астму, с винтовкой и полным снаряжением решительно шагает вперед, чтобы вместе с другими воинами занять оборонительный рубеж под Миргородом, чтобы ночью рыть окопы в мерзлой земле, потому что завтра, всего через несколько часов, может начаться бой. Разве товарищ Достал не такой же гвардеец, о каких рассказывал нам капитан Чуканов? Здесь не применишь обычную оценку сил и возможностей людей. Какой силой обладает Ярослав Достал? Огромной. Ее неисчерпаемым источником является самоотверженность и убежденность коммуниста в правоте своего дела. Это дает Досталу, пожилому и больному воину 3-й роты, силу рыть окопы после почти 400-километрового марша.