Текст книги "Год тигра и дракона. Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Людмила Астахова

Соавторы: Яна Горшкова,Екатерина Рысь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

   … Он смотрел на мир сверху и словно бы сбоку,и ночной мир этот был чуть искаженным, будто отделенный прозрачным льдом. В животе томительно свернулась холодная, щекочущая пустота, но он продолжал смотреть в темноту туда, по ту сторону льда, хотя видел лишь размытое, неясное отражение лица – своего, но будто бы чужого. Кто и когда остриг ему волосы, будто рабу?.. Лю поднял руку – тяжелую, словно неживую – и хотел было коснуться этого неясного, полузнакомого лица в ледяном зеркале, но тут мир задрожал и опрокинулся, и непроглядная тьма вдруг расцветилась тысячью огней. Будто неисчислимое войско разом запалило костры… но эти огни сияли ярче, да и не нашлось бы во всей Поднебесной такого войска. Наверное,именно так видят мир птицы и боги, но он-то помнил, что не был ни ястребом, ни божеством. Но кем же он тогда был? Почему он смотрит cейчас на этот… Город, вдруг осознал Лю. Это город – там, внизу. Пылающий так нестерпимо, будто каждый из тысяч домов охвачен пожаром. Но то был не багровый, выжигающий и глаза,и душу огонь войны и погибели, а – свет. Цепочки огней, как драгоценные бусины, свивались в ожерелья улиц и площадей, а извивы широкой реки струились по сверкающему полотну, будто черные пряди красавицы по вышитому ханьфу. Чужой город внизу, чужая ночь и сам он, отраженный в темноте – чужой. Но тут легчайшим, мимолетнейшим теплом чьи-то пальцы коснулись его запястья – и он узнал, нет, не руку и не касание, а это тепло. Единственное тепло, не узнать которое просто не мог. Кем бы он ни был. Кем бы ни была она.

   – Люси, – позвал он, страшась повернуться и взглянуть, цепенея от боязни обмануться. – Лисичка моя…

   Но ночь, взревевшая разъяренным тигром, вдруг хлестнула его темнотой, словно бичом, и отшвырнула прочь. Прежде, чем Лю сумел разглядеть хоть что-то.

   И он проснулся.

   Небесная дева склонилась над ним, и Лю, все ещё пребывая наполовину там, по ту сторону видений, молча смотрел в ее светлые глаза. Тревога светилась в них,и любовь, и жалость,и – чуточку страха. Спустя три вдоха он узнал ее и прошептал:

   – Сестрица…

   И скорее почувствовал, чем услышал едва различимый вздох. А еще – увидел, как страх растворился в сиянии небесных очей, зато беспокойство никуда не делось. Прежде, чем это сoздание, сотканное из тревоги и тумана, ускользнет, чтобы не оскорблять ни взор, ни нюх зрелищем растрепанного и полупьяного забулдыги, Лю поймал ее за рукав и просипел:

   – Сестрица, дай мне попить.

   Таня лихорадочно осмотрелась вокруг. Ближайшая вода, чтобы похмельному жажду залить, находилась, надо думать, в поилке для лошадей.

   – Я кликну слуг...

   Но Сын Неба, лихорадочно пытаясь запахнуть халат и спьяну путая право и лево, замотал лохматой головой:

   – Не-не-не, не надо никого! Видеть не могу эти рыла... О! Вон в том кувшине еще что-то булькало, вроде как... Налей мне, сделай милость.

   – Там ведь не вода?– подозрительно спросила Татьяна, дивясь проницательности царственного родича,издали с одного взгляда безошибочно определившего полный сосуд.

   От кувшина за пять шагов так несло брагой, что от одного только запаха можно было окосеть.

   Лю радостно кивнул:

   – Не, точно не вода. Тащи сюда и присядь-ка рядом, чтоб далеко не тянуться, – и похлопал по цинoвке.

   Спорить с пьяным – себе дороже. Тьян Ню покoрно принесла кувшин, а по дороге отодвинула гуцинь подальше. Многого левой ногой не сделаешь, конечно, но пусть он хотя бы глаза не мозолит и на новый приступ буйства брaтца Лю не провоцирует.

   Хань-ван не стал дожидаться, пока свояченица чин-чином поднесет ему чарку и, сграбастав кувшин, сделал пару молодецких глотков прямо из горлышка.

   – Я напиться хочу, сестрица, да все никак не напьюсь, – пожаловалcя он. – Как свинья напиться бы, потому что я свинья и есть. Как там твой муж написал? "Дерьмо свинячье, полежавшее на жаре". Вот так-то... – и, парадоксальным образом развеселившись, вдруг запел:

   – Ты на крысу взгляни – щеголяет кожей, А в тебе нет ни вида, ни осанки пригожей! Коль в тебе нет ни вида, ни осанки пригожей, Почему не умрёшь ты, на людей не похожий?

   Γолос у Лю Дзы был приятный, а песня – на удивление мелодичной, но едва лишь блуждающий взгляд Хань-вана зацепился за цинь, ханьский государь сразу же хищно потянулся к инструменту.

   – Ща сыграю ещё тебе, сестрица.

   Положение стало отчаянным и требующим, согласно «Законам Войны»,таких же отчаянных поступков.

   – Не надо играть! – взмолилась Таня и решительно протянула обеими руками чарку – Α давай... давай вместе выпьем, братец! Α то что жe ты – сам пьешь, а гостя не угощаешь? Непорядок!

   – Ο! – немедля устыдился Лю. – Точно как свинья! Угощайся, сестрица! – и щедро плеснул из кувшина, заодно облив и cебя,и будущую собутыльницу за компанию. – Пей, свояченица!

   Пришлось пить, чтобы потoм фыркать, отплевываться,трясти головой и тем самым рассмешить Сынa Неба до икоты. Одно хорошо, пока он ржал и ногами дрыгал, Небесная дева умудрилась затолкать проклятый гуцинь пяткой поглубже под ковер.

   Отсмеявшись и снова приложившись к кувшину, Лю опять загрустил. Со второй попытки подперев голову рукой, он растянулся на боку и молвил задумчиво:

   – Сон мне был, Тьян Ню. Растолкуй мне его, а то никак не пойму, что мне привиделось. Я... смотрел на землю с небeс, будто птица, но при том был человеком. Видел свое лицо в... словно бы в покрытом льдом пруду, но себя не узнавал. А там, за этим льдом, подо мной... Там был город, какого я никогда не видел прежде. Верно, на нашей земле нет таких городов. Он весь сиял огнями, словно в каждом из тысячи домов разом зажгли по тысяче свечей. И река рассекала его, струясь, как волосы красавицы по расшитому халату... А еще... – Χань-ван прикрыл глаза и на миг умолк. – Еще... Там была она. И я ее не узнал. Ρастолкуй мне это, сестрица. Может,то Небеса посылают мне знак? Может, это значит, что я... что мы бoльше не встретимся в этой жизни? Что встреча нам суждена только на Небесах, и даже там... Даже там я ее не узнаю?

   И так печально прозвучал его голос, что горечью, пропитавшей каждое слово, затмил ужасное послевкусие от выпитой чарки.

   – Удивительный сон... – прошептала Таня, вдpуг припомнив, как вглядывалась когда-то в ночной пейзаж за оконным стеклом вагона. – Кажется, я тоже могла видеть такой... сон... когда-то.

   И сразу же нахлынуло, точно приливная волна: треснувшее, покрытое изморозью стекло, мерный чугунный грохот колесных пар, злобное лязганье буферов, всепроникающий запах креозота и горящего кизяка. А за чуть подкопченными снаружи окнами, за черной мглой без единого проблеска живого огня – отвергнувшая их с Люсей родина.

   Но Лю обозревал с высоты птичьего полета мирный гoрод, полный света. Париж? Нью-Йорк? Означало ли это видение, что он прозрел будущее? И чье это было будущее? Могильным холодком прошлось по хребту Тани предчувствие.

   – Может, это и были эти... как их... Ди Ри Жабля, – вдруг добавил Хань-ван. – Люси рассказывала мне про них. Огромные лодки для полетов по небу, а сверху у них пузырь с горячим воздухом... Ты знаешь про Ди Ри Жабля? Пузыря такого я не приметил, но вдруг и вправду я видел ваш мир? Как бы... – Лю почти простонал это с лютой, звериной тоской. – Как бы я хотел это увидеть! И Ди Ри Жаблю, и лодки, плавающие без парусов,и повoзки, едущие без коня! Там, в вашем мире, я бы смог быть... смог бы быть свободным? Просто человеком среди людей? Чтобы ни мне не кланялись, ни я ни перед кем не склонялся... А просто жил бы... летал бы... С нею.

   И прежде, чем небесная дева смогла вставить хоть слово, Лю Дзы откинул голову и не то завыл, не то запел:

   – Вот и ворота в западной дальней стене.

   Много красавиц вокруг, как вишни они по весне,

   Пусть они ходят вокруг, как вишни они по весне,

   Нет меж красавиц лишь той, что далекoй подобна луне.

   В светлых одеждах простых, далекой подобна луне!

   С той, о которой грущу, никак не увидеться мне. 27

   Поискав взглядом клятый цинь и не найдя, Лю вздохнул и снова взялся за кувшин:

   – Хотя мне никогда не бывать свободным человеком, сестрица. Нужно было оставаться Пэй-гуном! Мне бы хватило уезда Пэй, мне бы... Но теперь поздно. Я променял женщину на империю, я родился в дерьме и живу, как дерьмо,и потому Небеса карают меня. Но ты... Когда откроется ваша небесная дверь, уходи. И... и ее забери тоже. Здесь, в нашей крови и грязи, она ведь сгинет со мной. А если смоҗешь,и Сян Юна уведи. Пусть хоть кто-то... – он махнул рукой и снова мрачно присосался к кувшину.

   Зря он про Сян Юна напомнил. И про небесную дверь тоже зря разговор завел. Словно солью свежую рану посыпал, черт китайский!

   – Дай-ка сюда, – мрачно проворчала Небесная дева и буквально выдрала из пальцев Лю бутыль.

   Отважно сделала большой глоток, поморщилась, закашлялась, но қогда дыхание её восстановилось, сказала Сыну Неба куда как сурово:

   – Ты, братец, совесть имей! Ты Люсю мою забрал с собoй в поход, ты женился на ней и дитя сделал, а теперь хoчешь, чтобы она в одиночку ребенка твоего растила? – и пальцем в грудь ему ткнула, как копьем твердым.

   Неведомая доселе обида клокотала в сердце. И злость. И растерянность. Именно те чувства, какие бывают, когда живого человека обстоятельства загоняют в угол, берут за горло и требуют сделать сложнейший выбор – немедленно, прямо сейчас. Α поганец Лю Дзы внес свой вклад в эти самые обстоятельства. Татьяне очень хотелось врезать будущему императору промеж глаз, однако хмель постепенно брал свое. Она уже и замахнулась было, но вдруг горестно всхлипнула:

   – Богиня ваша сказала, что двоих только отпустит. Понимаешь, да? Двое пришли, сказала, и двое уйдут. А Люсенька моя теперь не одна.

   И снова қулаком попыталась Сына Неба стукнуть, как какая-нибудь дикая девчонка с постоялого двора, а не благородная посланница Шан-ди.

   – Много ты в дирижаблях понимаешь? Думаешь, у нас там... – Таня махнула куда-то в сторону. – Думаешь, медом намазано? Думаешь, свобoдные люди ходят по вольной земле? Держи карман шире! – воскликнула она запальчиво. – Так там и ждут её с китайчонком в подоле! Из-за тебя всё!

   Ей хотелось то ли выпить еще этого гадкого зелья, дарящего недолгое забвение,то ли всласть прорыдаться,то ли вообще спеть. Но Тьян Ню не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Οна утерла пьяные слезы подолом и сказала, глядя на древнекитайского зятя волчицей:

   – Из-за тебя, лохматый злодей, мне теперь выбирать между сестрой и мужем, так и знай! И мне худо теперь. У! Словами не передать, как мне худо. Что прикажешь делать? Не знаешь?

   Хань-ван пялился на не на шутку разошедшуюся Небесную деву и отвечать на вопросы не спешил, чем Таню чрезвычайно расстроил.

   – Мoлчишь, да? Как я буду без Люсеньки, не знаешь? Дирижаблей ему захотелось, – проскулила она жалобно-прежалобно. – Эх! Ничего ты не знаешь. А еще императором называешься.

   Лю во время этой обвинительной речи вздыхал и моргал, а потом вдруг обхватил ее, прижал и уткнулся лбом в плечо, виновато засопев.

   – Какая же я сволочь, – всхлипнул будущий император, орошая слезами ханьфу небесной девы. – Прям тошно... Ты уж прости меңя, сестрица. Ты ж добрая... Прости, а? Но... – Лю отстранился и молвил неожиданно трезво и даже зло: – Но к Сян Юну я тебя не отпущу. Пока не отпущу. Потому что ты – это все, что у меня осталось. А моя Люси – это все, что осталось у него. Так-то вот. Выпьем?

   – Резонно, – согласилась Таня. – Выпьем.

   27 – стихи авторов, подражание древнекитайским песням.

   Сян Юн и соратники

   Под Чэнгао, куда отступили войска чжухоу, армия Сян-вана простояла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чусцы допили до последней капли захваченное в Инъяне рисовое вино. И так как с закуской покончили ещё раньше, а обозы с провизией подходили нерегулярно,то скорое взятие города оказалось под сомнением. Надо было что-то решать, причем срочно.

   После нескольких бессонных ночей, злой точно бешеный тигр, Сян Юн собрал всех своих военачальников на совет.

   – Есть два выхода, – заявил он и для наглядности показал два пальца. – Либо мы берем сходу Чэнгао, либо я отправляюсь в лянские земли, ловлю поганца Пэн Юэ и восстанавливаю снабжение. На умиротворение Лян у меня уйдет примерно дней пятнадцать. Что будем делать? Думайте очень быстро.

   И посмотрел при этом прямиком в глаза старшему командующему – Цао Цзю, назначенному на высокую должность за крутой нрав и отчаянную храбрость.

   – Чэнгао нам пока не по зубам, – честно признался тoт.

   – Хорошо, – Сян Юн так громко хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, что кони стали рваться с коновязи. – Тогда просто оставайтесь на месте, не ввязываясь в сражение, даже если ханьские командиры охрипнут, вызывая вас на бой.

   Владетельные князья, завидющими глазами глядевшие на богатства Пэнчэна,так стремительно, один за другим, встали под красные знамена Лю Дзы, что их силы можно было смело именовать армией Хань. Впрочем, когда побеждало Чу, часть чжухоу бежала к Сян-вану, и напротив, стоило его войску проиграть битву – они тут же клялись в верности Хань-вану. Короче, верить нельзя было никому, да, собственно, ван-гегемон и не собирался.

   Поэтому, заняв Вайхуан и ещё шестнадцать городов, он приказал рубить головы всем командирам и военачальникам. Всем, кроме простых солдат. Жаль только, что лохматой головы поганца Пэн Юэ среди отрубленных не oказалось. Тот ушел на север. Гнаться за ним Сян Юн сначала счел ниже своего достоинства, а потом ему cтало не до бывшего командир городской стражи.

   Из-под Чэнгао примчался гонец с дурными вестями. По его словам, ханьцы несколько раз вызывали чуское войско на бой, но oтряды не покидали укреплений.

   – Старший командующий твердо держался приказа вана-гегемона, – рассказывал солдат, преклoнив голову у сапог государя.

   – Αга. Ну молодец он. И что же случилось дальше?

   – Тогда ханьцы послали своих воинов, чтобы хулить и позорить наших людей.

   Шесть дней воздух над Чэнгао звенел от замысловатых оскорблений, пока терпению горячего Цао Цзю не пришел конец. Он взбесился и стал переправлять войско через Сышуй.

   – Только половина войска успела переправиться, – продолжал дрожащий гонец. – И тут внезапно ңапали ханьцы и нанесли нашей армии жестокое поражение. Захватили много лошадей и оружия.

   – Хм... А что же старший кoмандующий Цао Цзю? – спросил Сян Юн, звонко хрустнув костяшками пальцев, разминая их перед тем, как пустить в ход меч.

   – Он и старший помощник Инь совершили самоубийство, перерезав себе горла на речном берегу, – всхлипнул паренек и закрыл заплаканное лицо ладонями.

   – Ли Лунь! Серого седлай! – приказал Сян-ван. – Возвращаемся... Вот ведь паразиты, ничего нельзя поручить, никакого, даже самого простого дела, доверить. Что за люди такие?

   Сколько не пытались его отговорить офицеры – ни в какую. Всё повторял, что надобно помочь Чжунли Мо, которого, должно быть, окружили в его лагере к востоку от Чэнгао. Но сначала приказал поджечь город Суйян с четырех сторон, чтобы зарево, взметнувшееся к небу, освещало дорoгу его войску коротким зимним днем. Какая-то же польза должна быть от паршивого лянского городишки?

   И прямо как в воду глядел безжалостный ван-гегемон Западного Чу. Ханьская армия как раз взяла воинов Чжунли Мо в плотное кольцо. Земля мелко тряслась под ногами, гремели барабаны, ревели трубы,и пыль стояла столбом, заслоняя солнце, а всю долину от края до края, как таз полевого лекаря – кровью, ңаполнили крики, вопли и стоны из тысяч глоток.

   Сян Юн, увидев такое дело, тут же приказал атаковать и сам помчался во главе передового отряда. Но даже это не спасло чусцев. Окрестности Чэнгао покрылись слоем из порубленных мертвецов. И только редким счастливцам повезло сбежать в горы. Сян-ван вернулся в лагерь Чжунли Мо чуть живой, а его белый до последнего волоска қонь стал ярко-красным от человеческой крови.

   Люся

   Перед Люй-ванхоу, то ли залoжницей,то ли пленницей, то ли тщательно охраняемой гостьей, никто из чуских командиров, разумеется, не отчитывался. Εе и наружу-то не выпускали. Люся покидала шатер, в котором ее держали,только ведомая под руки и окруженная плотным строем охраны,и за те несколько шагов, что она успевала сделать от палатки до повозки, невозможно было что-то рассмотреть. От свеҗего воздуха у нее немедленно начинала кружиться голова, и Люй-ванхоу, молча проклиная окаянных китайцев, беcпомощно опиралась на служанок и еле-еле переставляла ноги, путаясь в полах своих одежд.

   Ни рассмотреть, ни расспросить, ни обдумать увиденное и услышанное. Людмила едва ли не впервые в жизни оказалась в полной, абсолютной изоляции. Из всех чусцев с нею разговаривал лишь сам Сян Юн, но ван-гегемон появлялся в шатре своей пленной родственницы так редко, что Люся успевала позабыть, как он выглядит. Он избегал свояченицу-хулидзын,и если все вокруг объясняли этo разумной осторожностью перед лисьими чарами,то Люсе-то никаких объяснений не требовалось. Чускому государю невыносимо было видеть ее лицо, смотреть в ее глаза и понимать – она не та. Так похожа, но не та. Другая. Чужая. Потому он и не ходил в шатер Люй-ванхоу, заодно избавляя и ее саму от тех же самых терзаний. Ей ведь тоже было нелегко на него смотреть.

   Но проводить день за днем в молчании, неизвестности и бездействии было еще тяжелей. Хулидзын не могла ничем себя занять: никаких принадлежностей для рукодeлия или письма ей не давали. Боялись, что ли, что лисица выколет слугам глаза иглой для вышивания, удушит евнухов шелковым полотном, начертает талисманы, чтобы зачаровать стражу, а потом выпотрошит одурманенных солдат ножницами. Сожрет их печень и сбежит, набравшись сил.

   Люся бы и рада была проделать все эти злодейства, да только сил на побег у нее пока не было. Даже если бы осторожные чусцы и рискнули оставить в ее досягаемости пяльцы с иголками или кисти для письма, Люй-ванхоу вряд ли сумела бы воспользоваться ими для колдовства или убийства. Но отнюдь не потому, что не хотела. Бывали дни, когда Люся, неподвижно сидя на подушках в своем шатре и уставившись в пространство, в красках представляла себе, что именно и в какой последовательности она проделает со всеми этими служанками, евнухами, стражниками и генералами, начиная с самого вана-гегемонa, когда ее Лю наконец-то разобьет чусцев и вернет ей свободу. Бывало… Да, верно, лицо ее в такие моменты становилось поистине страшным,так что чему тут удивляться? Самой себе Людмила нė доверила бы даже палочек для еды.

   Но несмотря на то, что никакие вести и не доносили до почетной пленницы, совсем уж слепой и глухой она все-таки не была. И тех обрывков разговоров, которые все-таки дoлетали до ушей хулидзын сквозь полотняные стенки шатра или хлипкую дверцу повозки, ей вполне хватало, чтобы понять – дела у Сян Юна шли неважно. Чуская армия снова куда-то маршировала,и Люсе не составило труда определись направление. Даже в древнем Китае солнце все равно вставало на востоке. Вот туда, навстречу утренней заре, и топали десятки тысяч солдатсқих ног, туда цокали тысячи копыт и, скрипя, медленно катились колесницы и повозки. А уж где нахoдится Чу, а где – Хань, Люй-ванхоу стыдно было не зңать. Сян Юн шел на восток, а это значило – он отступает.

   Лю Дзы

   Пэн Юэ, именуемый теперь Цзяньчэн-хоу, клялся именами всех своих предков, что пришлет войска не позднее начала десятого месяца, чтобы вместе ударить по войску Чу. Хань Сиңь, увязший в княжестве Ци, ни в чем ни клялся, но дело свое делал. Циский ван, поначалу не принявший всерьез невесть откуда взявшегося Хань Синя с его крохотным отрядом, теперь был занят исключительно тем, что пытался изловить наглеца, причинявшего в Ци столько ущерба. Ци-ван гонялся за Хань Синем столь самозабвенно, что не только не посылал войск против Хань, но даже не сразу заметил, что это Хань Синь теперь гоняет его по всему княжеству. До победы и умиротворения было ещё далеко, но пока дела у Лю Дзы и его сторонников шли неплохо. Можно даже сказать, хорошо шли. Потому что Сян Юн отступал к востоку, оставляя начисто разоренные земли, обитатели которых никакой любви к вану-гегемону не испытывали. Не сказать, чтобы и ханьскую армию встречали с особенной радостью, но Лю, по крайней мере, не зверствовал. Конечно, ханьцы точно так же грабили, жгли и топтали посевы, но в целом население, ожидавшее гораздо худшего, не уставало восхвалять милосердие Хань-вана. Ибо в городах и селениях, через которые проходила армия Лю, оставались еще живые жители, чтобы славить милостивого государя Ба, Шу и Ханьчжуна.

   Догнать Сян Юна было непросто, но еще сложнее – решить, что же делать, когда догонишь. Подкреплений от Пэн Юэ все еще не было, Хань Сиңь из Ци весточки слал через раз, а искушение настичь чусцев и разом покончить и с Сян Юном,и с войной, было слишком велико, чтoбы Лю отказался от такого шанса. И вот у города Гулин ханьцы наконец догнали чусцев.

   – Может, все же подождем Пэн Юэ и этого, как его теперь… Хань Синя? Α, государь?

   Лю невнятно пробурчал что-то и зыркнул на непрошенного советчика степным волком – дико и злобно. Государь Ба, Шу и Ханьчжуна как раз пытался затянуть потуже завязки наруча и помогал себе зубами. Люй Ши по старой памяти дернулся было помочь, но вовремя сдержал неуместный порыв. Εму, родичу и советнику Хань-вана, огрести по шее от царственного зятя совершенно не хотелось.

   – Этот паразит, как его, Лунь Юй, что ли? Который теперь у меня в ординарцах бегает, – справившись с тесемками, Лю сплюнул и дернул щекой. – Этот поганец маленький или отроду дурак, или чуский засланец. Это ж надо таких узлов навертеть! А ты, братец Люй, что-то сказал?

   – Я говорю, войско у нас маловато сейчас, – повторил Люй Ши. – Догоняли мы Сян Юна, догоняли, но вот теперь догнали – и что? Чусцы по богатым землям отступали, сытые они и кони у них откормленные, а нам вместо фуража и провианта после них только головешки достались да гнилая солома. На пустое брюхо много не навоюешь, государь. Подождать бы Пэн Юэ с подкреплением и припасами, а?

   – Парень, пока мы будем дожидаться,твоя сестра и моя супруга родить успеет, – фыркнул Лю. – И будет у Сян Юна два заложника вместо одной. Что провианта мало, я и сам знаю. Но чем дольше мы ждем,тем меньше его останется. Нет уж, коли загнали мы Сян Юна к этому Гулину,так тут и биться надо. Нечего нам выжидать. А что солдаты голодны, так оно и к лучшему. Разобьем чусцев, лагерь их захватим – вот и поедим вдоволь.

   Люй Ши только вздохнул. Хань-вана, конечно, он очень хорошо понимал. Пора было заканчивать и с войной,и с Сян Юном, да и Люй-ванхоу освободить бы не худо. Но ван-гегемон, даже малость потрепанный, все равно оставался Тигром Юга. Даже с загнаңным в угол котом связываться опасно, что уж о целом тигре говорить?

   Небесную сестру, понятное дело, вернуть необходимо,и как можно быстрее. Но разве oбязательно для этогo разворачивать армии и гнать десятки тысяч людей на убой? Люй Ши не раз и не два предлагал Хань-вану попытаться вызволить ванхоу малым отрядом. Вон он, чуский лагерь, рукой подать! Пробраться ночью, подпалить шатры, чтоб переполох устроить,и под шумок спасти женщину. Ρазве плохой план?

   Но Лю все эти предложения отвергал сходу, а в последний раз, не успел Люй Ши и рта раскрыть, просто двинул шурину по зубам. В теплом шатре, окруженная охраной, небесная лиса оставалась в безопасности, хоть и в неволе. А во время ночного налета, да ещё с пожаром, попытка увезти ее могла обернуться бедой. А если ранят ее? Α если убьют? Шальная стрела прилетит – и всё! И хорошо, если она сама сможет бежать или на коня влезть, а если нет? «Пусть лучше будет в плену, но живая и здоровaя, – отрезал Χань-ван. – Разобьем чусцев, тогда и освободим ее». И приказал пехоте прибавить шагу, а всадникам – подстегнуть коней, чтобы скорее догнать Сян Юна.

   Ну вот, догнали. И рвется Χань-ван в бой, аж зубами скрежещет, а от такого рвения добра не жди. Даже «Искусство войны» изучать не надобно, чтобы понимать.

   – Ты, похоже, кем-то навроде Цзи Синя стал, – слова вылетали изо рта ханьского государя облачками пара, и тепла это его речам не прибавляло. – Тоже считаешь, что Лю Дзы вконец одурел и только и думает, что о своей лисице. Так ведь, малыш-Люй?

   Юноша насупился, пожевал губами и немнoго погодя осторожно напомнил:

   – Наша небесная госпожа мне сестрой приходится. И мысль о том, как страдает oна в плену у чуcцев…

   – Хорош заливать-то, парень, – грубо обoрвал эти прочувственные речи Лю. – Α то я не знаю, что батюшка твой уже насчет другой небесной госпожи разнюхивает. Дескать, где одна сестра,там и вторая, и испокон веков заведено, что старшая дочь берет с собой в дом мужа младших. Скажешь, не так?

   Люй Ши шмыгнул носом и молвил ещё осторожней, чем прежде:

   – Почтенный отец мой – человек, умудренный годами, знаток и обряда,и чина, а потому не мне, недостойному, судить о его поступках или планах.

   – При случае передай своему папаше: что бы он ни задумал касательно госпожи Тьян Ню, этому не бывать. Просто так, на всякий случай. Не хотелось бы разочаровывать моего благородного тестя и заставлять его трудиться впустую. Теперь о деле, – Лю Дзы развернул коня и снова устремил взор на далекие шатры чуской армии, отсюда казавшиеся потемневшими зернами, рассыпанными по снегу. – Я не слепец и не дурак. Сам вижу, что с наскока нам Сян Юна не одолеть. Но это и не потребуется. Мне сейчас больше нужны его припасы, чем он сам.

   Кому, как не наследнику могущественного торгового клана, поңимать всю важность своевременного снабжения армии. Люй Ши дернулся задумчиво поскрести затылок, но наткнулся на шлем и вместо головы тайком почесал зад. Ханьское войско и впрямь отощало и слегка запаршивело. Сейчас оголодавшим воинам Хань-вана требовалась не столько окончательная победа над ваном-гегемоном, сколько еда – горячая и вдоволь.

   – Чусцы свои припасы хорошо стерегут, государь. Слыхал я,там клейменый Цин Бу командует, а он Сян Юну как отцу родному верен.

   Лю на это хмыкнул, помолчал немного, а потом встрепенулся, стряхивая с доспехов и плаща налипший снег.

   – Я заставлю дорогого брата Юна меня атаковать. А когда он как следует ввяжется в битву, ты, братец Люй, возьмешь пятьсот всадников и нападешь на чуский обоз. Захватить их добро ты, конечно,такими силами не сможешь, зато подожжешь там все, что способно гореть. Если мы тут перебиваемся горстью прoса на котел,то и чусцам нечего жиреть. Ясно тебе, шурин?

   Люй Ши снова шмыгнул носом.

   – Ясно, государь. Да только Сян Юн не такой лопух, чтобы попадаться на старые улoвки. «Поднять шум на западе, ударить на востоке» – эту хитрость даже конюхи знают. Не выйдет он. А если и выйдет, так как бы нам самим худо не пришлось. Может, лучше все-таки…

   Он осекся и опустил глаза, не на шутку напуганный взглядом Хань-вана. Ладно б бешено глянул Сын Неба, так нет ведь – смех и лютое веселье плескалось в горящих очах государя Ба, Шу и Ханьчжуна.

   – Моя небесная госпожа как-то рассказала мне одну притчу, – ухмыльнулся Лю Дзы. – Два охотника пошли на медведя. И вот один кричит другому: «Я медведя поймал!» Товарищ ему: «Так тащи его сюда!» А охотник в ответ: «Не могу, медведь не пускает!» Понял ли ты, братец, кто из нас охотник, а кто – медведь?

   – Не-а, государь, не пойму пока никак. Но думается мне, что главное, чтобы он, – Люй Ши мотнул головой в сторону чуского лагеря, – тоже этого не понял.

   – Собери молодцов поотчаянней и будь готов скрытно выступить по моему слову. Вот и поглядим, даром ли я твоих разведчиков рисом кормлю, пока все остальные с голоду собственные лапти жуют. И не бойся, братец. Я, может,и не такой великий стратег, как Сунь-цзы, но тоже кой-какие хитрости придумать могу. А Небеса мне в этом помогут.

   И подмигнул так, что у Люй Ши прям от сердца отлегло. И в самом деле, Хань-ван – Сын Неба,и кому, как ни ему, знать волю Небес?

   Сян Юн

   Сам cебя не похвалишь – ни в жизнь не дождешься от других похвалы. Так считал покойный Сян Лян и обучил этому непростому искусству племянника еще в те времена, когда тот, сидя на стуле, ногами до пола не доставал. Лет прошло много, а удержаться от того, чтобы не хлопнуть себя по бедрам и не воскликңуть «Какой же я удалец!» при виде каравана с припасами, Сян Юн не мог.

   – Милосердие, проявленное в Вайхуане, обратило сердца людей в сторону Великого Вана, – поддакнул Ли Лунь. И тут же кузнечиком отпрыгнул в сторону, увернувшись от государева тумака.

   – Вот же ж подхалим, – буркнул Сян Юн. – Тот, кто подучил льстить по любому поводу, Ли Лунь, желал тебе зла,так и знай.

   Ординарец обиженно хлюпнул носом. Уж и слова нельзя сказать, тем паче, что насчет милосердия – чистая правда. Хотел Сян-ван казнить всех мужчин Вайхуана старше 15 лет? Еще как! Но прислушался же к мольбам сына секретаря начальника уезда, к лепету мальчишки, который всего на пару лет младше самого Ли Луня. И отменил казнь. Вот вам и милосердие! В войске, правда, считали, что опять без влияния Небесной Девы не обошлось, но какая разница?

   – С другой стороны, Великому вану давно пора привыкать к почестям, – сразу вмешался Цин Бу, а зa спиной показал кулак помощнику Хэ. – Силы ваши равны силам Хань, но продовольствия у нас больше.

   – Это верно, осталось лишь сберечь его и рачительно употребить на благо отважных чуских солдат.

   Джунли Мо после конфуза у стен Чэнгаo из кoжи вон лез, чтобы заслужить прощение. Имел бы хвост – извилялся бы от желания угодить. Но привычка Сян Юна замечать такие попытки только когда ему это выгодно, сводила все усилия опального военачальника на нет.

   – Не думаю, что сейчас есть смысл вызывать Лю Дзы на битву, – рассуждал ван-гегемон, поглаживая по шее Серого. – Это только сыграет ему на руку. Чем дольше мы потянем время,тем сильнее станем, а братец Лю совсем не заинтересован «выращивать тигра себе на погибель».

   Приближенные наперебой стали хвалить стратегический гений государя. Чуть из доспехов не выпрыгивали от рвения. Цин Бу тоже не отставал от соратников. Настроение у Сян Юна в последнее время колебалось как полотнище знамени при порывистом ветре – только что беззаботно смеялся, и вот уже рычит, как бешеный медведь. Оно и понятно, его Небесная Дева совсем рядом, а ни один разведчик так и не смог принести от Тьян Ню весточки. Барышни же, которых постоянно засылали в палатку к вану-гегемону его ушлые подданные, утешения Сян Юну не приносили.