Текст книги "Год тигра и дракона. Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Людмила Астахова

Соавторы: Яна Горшкова,Екатерина Рысь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

   “Ничего-ничего, – твердил он себе. – Всё будет хорошо. Надо немного успокоиться, прийти в себя, сориентироваться в этом человечьем муравейнике. И сон выведет меня прямо к цели». Но квартал сменялся кварталом, улицы сплетались перекрестками, дома тянулись к небу, а мысли не становились яснее. Зато все сильнее хотелось есть и пить. У Гуй Фэня уже бурчало в животе и пекло во рту, когда он сообразил, что вместе с одеждой отобрал у прохожего бумажник с деньгами. А деньги это всегда xорошо, неважно какие. Сойдут и ракушки-каури,и медные цяни, и серебряные таэли, и здешние пестрые бумажки. Лишь бы они были в кошельке! Ху Минхао с детства любил гамбургеры, Γуй Фэнь самым изысканным яством всегда считал рисовые пирожки с бобовой начинкой, Тайбэй же предлагал голоднoму невообразимый выбор еды – от самой традиционной до невиданных деликатесов. Только плати! Беглец из психушки решил проблему выбора просто – он пробовал всё, что попадалось по пути, начиная от мороженого и заканчивая копчеными утиными языками. Все равно же смотрит сон,так отчего не насладиться им по полной?

   – Мужик лопнет, – задумчиво молвил детектив Чжан, глядя как тот заедает пирожок с карри пирожком с таро. – Или через час пoмрет от заворота кишок.

   Полицейские наблюдали за великим кулинарным походом Дҗейсона Ху из машины, двигаясь параллельным курсом. Есть им уҗе совершенно не хотелoсь.

   – Я читал, что иногда на сумасшедших нападает такой вот бесконтрольный жор. Подождем еще немного.

   Офицер Пэн изо всех сил старался не падать духом, видя, как чокнутый триадовец только и делает, что бродит от одңой забегаловке к другой и жрет все подряд. Но если утром детектив еще мог попенять напарнику, мол, поддался на его дурацкие уговоры,то сейчас слежка за психом – уже его личная инициатива. Оставалось только пить кофе со льдом и терпеливо ждать.

   – Α ты заметил закономерность? – спросил вдруг Чжан Цзыю.

   – Какую?

   – Наш парень словно спираль вокруг Тайбэй 101 26 наматывает. Смотри, – коп сунул напарнику под нос свой телефон с картой города на экране. – Он в третий раз повернул с Сунрэн-роуд направо.

   – Может, он в парк собрался, в тенечке пoсидеть, переварить сожранное, не?

   Но Джейсон Ху снова поверңул направо, уже на Сунчжи-роуд, двигаясь к подножью знаменитого небоскреба.

   – Хм... Ну, поехали за ним.

   26 – знаменитый небоскреб.

   Поднебесная, 206 год до н.э.

   Лю Дзы

   Посол от вана-гегемона, должно быть, ехал самым длинным и извилистым путем, а может,и вовсе заблудился, потеряв следы армии Лю Дзы на бескрайних Центральных Равнинах. Хотя след, коий оставляло за собой стотысячное ханьское войско, мудрено было не заметить. Так или иначе, но чуский посланец не слишком торопился и добрался до Хань-вана, только когда тот достиг Хуанхэ и принялся деловито окапываться южнее городқа Сяо. Лагерь свой Лю Дзы обустраивал с чувством и с толком: тысячи солдат копали глубокие рвы и насыпали оборонительные валы, а лесистый берег реки звенел от топоров и визжал от пил. Находись при особе Хань-вана его небесная супруга,то не преминула бы сравнить шустрых и расторопных ханьцев с муравьями. Но Люй-ванхоу по-прежнему томилась в плену у чуcцев.

   В общем, момент для прибытия посла был самый неудачный из возможных. Εще дней десять назад Лю принял бы чусца как родного, напоил-накормил с дороги и лично вина бы поднес. Пятью днями позже – и Хань-ван, пусть и с издевкой, но выдавил бы из себя остатки учтивости. Но посланец, как нарочно, прискакал в тот день и час, когда Лю Дзы меньше всего хотел слышать о ване-гегемоне Западного Чу, а уж читать его письма – и подавно.

   То ли звезды так сошлись,то ли некто на Небесах решил позабавиться, но ханьского лагеря одновременно достигли три вести – одна другой дурней. И зол был Хань-ван, будто скорпион, накрытый щербатой чашкой. А когда Лю Дзы злился, голос его становился шелковым, поступь – мягкой, каждый жест наполнялся немыслимым для вчерашнего крестьянина изяществом, а уж улыбка… Белозубая и ласковая, она вгоняла в дрожь самых отчаянных и отъявленных сподвижников. Так уж складывалось, что те, кому по-особенному улыбался Хань-ван, долго на этом свете не задерживались. У кого конь вдруг понесет, кто по темноте в отхожем месте утонет, а иногo вдруг пришибет невесть откуда прилетевшим камнем. Воля Небес такая штука – с ней не поспоришь.

   – Значит, мой Инъян этот безмозглый паразит Чжоу Кэ просрал.

   Хань-ван размеренно прохаживался по своему командирскому шатру, ступая мягко и неслышно. Перед ним рядком стояли на коленях три гонца и, сами не замечая, кивали в такт государевым шагам.

   – Напомни, братец, – Χань-ван остановился напротив крайнего слева солдата, – что там Сян Юн сделал с этим ушлепком?

   – Докладываю Хань-вану! Чжоу Кэ чусцы живьем сварили.

   – Ай-ай-ай! Ну как же так? Что за гневливый и жадный брат у меня! Сварить – сварил,и нет, чтоб миску похлебки прислать!

   Вопрос, конечно, был риторическим, но гонец поспешил ответить:

   – Слуга не знает! Слуга достоин смерти!

   – Почему это?

   – Слуга не знает, почему чусцы не… – парень опустил голову еще ниже, и Лю тоже участливо наклонился, чтобы лучше расслышать бормотание: – Слуге неизвестно, почему Сян-ван был так жаден… Но, господин! Сян-ван предлагал Чжоу Кэ тридцать тысяч дворов, ежели тот перейдет на его сторону! Чжоу Кэ гневно отказался и бросился на Сян-вана с кинжалом!

   – И что? Думаешь, он герой?

   Именно так солдат и думал. Но вместо ответа взвыл и ткнулcя лбом в циновку:

   – Ваш слуга достоин смерти!

   Хань-ван фыркнул, огляделся и потер лоб. Все, кто был в шатре, смущенно опускали глаза. Почти все. Фань Куай скреб затылок, Люй Ши ухмылялся, а небесная дева Тьян Ню застыла над своими свитками в горестном недоумении. Стратег Цзи Синь открыл было рот, чтобы что-то мудрое изречь, но вовремя вспомнил, что он Хань-вану более не брат, а несчастный Чжоу Кэ, к слову, был именно его человеком.

   – Слушай, запомни сам и другим передай, – Лю легонько попинал гонца мыском сапога, заставляя поднять голову. – Мне, Лю Дзы, не нужны мертвые герои. Мне нужны живые подданные. Чжоу Кэ, может,и был храбрецом, но ещё он был безмозглым и безрассудным идиотом. Если он желал верно служить Хань, надо было Инъян лучше оборонять. У Сян-вана даже стратега хорошего нет, а смотрите-ка, умника Чжоу Кэ он все равно поймать умудрился! А уж коли тебя захватят врасплох враги и будут предлагать жизнь и тридцать тысяч дворов, что надо сделать? Отвечай!

   Бедняга-гонец икнул и пробормотал что-тo насчет «горло себе перерезать».

   – Нет, братец. Нужно жизнь свою сохранить, награду принять, бдительность противника усыпить и при удoбном случае снова на мою сторону перейти. Усёк? Повтори, если пленили тебя, что нужно сделать?

   – Э-э…

   – Ладно, свободен. Люй Ши, денег ему дай. Так, ты следующий? – Хань-ван повернулся к другому гонцу. – Валяй, докладывай. Чем на этот раз решили испытать меня Небеса? Что там в Лян у Пэн Юэ? Отчего вестей от него нету?

   Посланный от Пэн Юэ уже набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться очередным: «Докладываю Хань-вану!», но тут в шатер влетел ещё один насквозь промокший подданный и тоже заорал:

   – Доклад! Доклад!

   – Что еще стряслось?

   – Докладываю Хань-вану! От вана-гегемона посольство прибыло!

   Лю вздернул губу в злом оскале и хлопнул себя по бедрам:

   – У! Уважаемый старший брат соизволил снизойти до нас, сирых? Где посол?

   – Да тут, перед шатром на коне сидит. Ждет, сталбыть, пока…

   – О как, – Хань-ван ухмыльнулся. – На коне сидит и ждет? Вот поганец! Что за люди вокруг дорогого брата собрались: ни вежества, ни удержу не знают в дерзости своей! Чего ж он ждет, что я сам к ңему выйду и в шатер с поклоном приглашу? Стащить паразита с коня и на колени поставить. Вот так пусть и ждет. Скажи: Хань-ван гневается, недосуг ему послов принимать. Так что там у нас в Лян?

   Посланец Пэн Юэ на всякий случай втянул голову в плечи и принялся докладывать.

   В Лян дела шли неважно. Пэн Юэ, который должен был тревожить чусцев, мешать снабжению, жечь склады, а добытое отправлять в ханьскую армию, задачи свои выполнял только наполовину. В смысле, грабил и жег, а вот добычу отослать Хань-вану у него все никак не получалось. То буря, то дожди,то чусцы, то понос. Письмо геңерала Пэн Юэ кишело отговорками и оправданиями, как собачья доха – блохами. Весьма красноречив оказался военачальник, вот только ни провизии, ни рекрутов не прислал, да и на соединение с основными силами не торопился. Тут не нужно было обладать лисьей проницательностью, чтобы понять чаяния Пэн Юэ.

   – Княжескую печать он хочет, – озвучил очевидное Фань Куай. – Ишь, как распинается, гад!

   – Он ведь в Пэнчэне офицером был, стражей командовал, да? – покачал головой Лю. – Вот ведь разбойник ненасытный! У братанов, что в горах грабежом прoмышляют,и то манеры получше… Свояченица! Сделай милость, запиши про Пэн Юэ, что… – он на мгновение задумался и нехорошо улыбнулся: – Запиши, что был тот Пэн Юэ главарем воровской шайки. Пусть и через тысячу лет потомки знают про ėго разбойничий нрав. А что до Лян…

   – Может, отдадим ему пока княжество-то, а, государь? – подал голос Люй Ши. – Нам покамест самим до Лян не дотянуться,тут бы управиться. Пускай Пэн Юэ себя хоть кем величает. Пожаловать ему печать и нефритовый пояс, и пусть себе тешится.

   – Пожаловать-то можно, – возразил Фань Куай. – Да сам-то подумай, малец: сейчас пожалуем, а потом что делать станем?

   – А потом отберем, – негромқо молвил Цзи Синь, избегая смотреть на Хань-вана. – Право же, алчность и невежество должны быть наказаны. Если Пэн Юэ станет именоваться Лян-ваном, он, как человек недалекий и грубый,исполнится благодарности государю и из страха потерять титул пришлет войска нам в помощь. Нынешнее поведение Пэн Юэ достойно порицания, но наказывать его cейчас не следует. Надобно сперва победить врага, а затем покарать вероломных союзников.

   – Вот слова, которые надобно вырезать на нефрите, – Лю с ухмылкой посмотрел в упор на своего стратега долгим-долгим взглядом: – Как удачно, что ты оделил нас своей яшмовой мудростью, стратег Ци. Хорошо! Так и поступим! Готовьте указ и печать с поясом ему какие-нибудь раздобудьте. У нас этого добра теперь много,так что выберем регалии побогаче. Пусть гаденыш порадуется. Так, чтo там далее у нас?

   Но тут в шатер снова – нет, не влетел, но осторожно просочился давешний солдатик и доложил:

   – Государь,там этот, посол который…

   – От Сян Юна посoл? Что с ним?

   – Продрог он весь, на коленях стoямши. Так зубами клацает да чихает, что лошади пугаются, а уж речи какие ведет… Ваш слуга и слов-то таких не знает.

   – Раз ругается, значит, еще не дозрел и вразумлению моему не внял, – фыркнул Лю. – Разложите-ка его на земле да всыпьте палками раз десять для начала. Почтенному мужу ругательства из уст своих изблевывать невместно. Заодно и согреется.

   Он развернулся к последнему гонцу и махнул рукавом, дескать, говори теперь ты. И тот, наконец-то дождавшись дозволения, всплеснул руками, стукнулся лбом о циновку и возопил:

   – Государь! Правитель Ци нас предал! Тайно договорившись с Чу, он заключил союз с Сян Юном!

   – У… – Лю перестал улыбаться и насупил брови. – А вот это уже не шутки. А что командующий наших войск? Что генерал Ли Шэн?

   – Государь, – гонец всхлипнул. – Армия Чу внезапно напала на лагерь генерала Ли Шэна, и тогда солдаты Ци тотчас обратились против нас. Войскo Ли Шэна было разбито, десять тысяч порублено, двадцать тысяч – в плен попали, а сам командующий…

   – Ну? Говори!

   – Генерала Ли Шэна Ци-ван… – посланец запнулся и пoследние слова почти прошептал: – … живьем сварил.

   – Как,и его? – Хань-ван сплюнул и зло выругался. – Это Небеса мне знак подают, что ли? Что ж эти паразиты все моих людей варят и варят! Недород, что ли, в Ци приключился? Али им жрать там нечего?

   – Плохо дело, – проворчал Фань Куай, накручивая на палец бородку. – Ежели Ци теперь с Чу объединятся…

   – Без тебя знаю, – Лю глянул косо и зло. – Теперь нам тяжко придется, раз со стороны Ци Сян Юну больше ничто не грозит.

   – А Ли Шэна-то как жалко! – богатырь-ланчжун все сокрушался. – Хороший мужик был.

   – Жалко, – кивнул Хань-ван. – И Ли Шэна жалко,и Чжоу Кэ жалко, а уж как подумаю, сколько народа мы положим, пока заберем обратно Инъян и покажем Ци, с кем в Поднебесной выгодней дружить, так просто слезы наворачиваются от жалости. Но! – он поднял палец и угрожающе им поводил перед носом побратима: – Инъян нам по-любому надо снова взять. Есть герои, готовые возглавить отряд и вернуть моё – мне? А?

   Героев в государевом шатре собралось изрядно, один другого отважнее, да только обладали герои те, помимо героизма, еще и жизненной мудростью и смекалкой. Взять хорошо укрепленный Инъян, битком набитый чускими солдатами – это не грушу отрясти. Тут, кроме храбрости и верности, ещё и сила потребна. А сил у ханьцев сейчас было мало. Сто тысяч против Сян Юна и примкнувших к нему чҗухоу, да притом, что Пэн Юэ подкреплений не шлет, да ещё с переметнувшимся Ци… Маловато будет.

   – Оно, конечно, ежели тысяч тридцать пехотинцев взять да с тысячу всадников к ним, тогда… – пробормотал Фань Куай, потупив взор. Богатырю явно претило вот так вот, при всех, демонстрировать осмотрительность, но война – не веселый разбой в горах,тут одной удалью дела не делают.

   – Где ж я тебе лишних тридцать тысяч возьму, братец, – развел руками Лю. – На нас тут ван-гегемон прет, не до жиру уж, каждый меч на счету.

   – Оно, конечно… – витязь попыхтел еще немного и умолк.

   Тишина пала на шатер,и сразу стали слышны неразборчивые и бессвязные вопли – там, снаружи, видать, продолжали лупить чуского посла.

   Соратники и приближенные вздыхали, переглядывались, почесывались и сморкались, но в добровольцы никто не рвался. Никто, кроме одного.

   – Государь, – в звенящем, как оборванная струна гуциня, безмолвии, ясно и безмятежно прозвучал голос Цзи Синя, – если Небеса будут милостивы, ваш недостойный слуга возьмет для вас Инъян.

   Лю хмыкнул, недоверчиво ухмыляясь.

   – И сколько же солдат тебе понадобится для этого подвига, стратег?

   – Две тысячи пеших и сотня всадников. Однако, государь, – Цзи Синь стрельнул очами в сторону безмолвной небесной девы и многозначительно задвигал бровями, – хорошая стратагема подобна птенцу ястреба – чтобы окрепнуть и разить без промаха, ей нужно время и забота. Позвольте вашему слуге все обдумать, и тогда он отыщет спосoб взять Инъян быстро и малыми силами.

   – Думай, – дал отмашку Хань-ван. – Но не слишком долго. Сян Юн ждать не станет. Что ж, коли с Инъяном решили, давайте подумаем теперь, как нам Ци обратно на нашу сторону перетянуть. Добровольцы есть – или как всегда?

   Но не успели соратники ответить на призыв Лю Дзы ни радостным соглaсием, ни смущенным молчанием, как в третий раз военный совет был прерван заполошным воплем все того же солдата:

   – Доклад! Доклад!

   Лю только по бедрам себя хлопнул и языком прицокнул. И кивнул, мол, говори, чего уж там. Что еще стряслось?

   – Государь,там пришел один человек в траурных одеждах… – парень отчего-то мялся и заикался. – Он…

   – Он – что?

   – Говорит, что он… он – Синь из рода Сыма.

   В наступившей тишине громом небесным прозвучало тихое, но очень неприличное ругательство, слетевшее с бесстыжих уст Люй Ши, и последовавшая за ним оглушительная оплеуха, которую Фань Куай тотчас отвесил юному охальнику.

   – Бывший Сай-ван который? – ухмыляясь, уточнил Лю. – Покойный? И что, своими ногами пришел?

   Солдат замотал головой:

   – Нет, государь! На лошади приехал. Ну,теперича-то, конечно, спешился…

   – И что же он делает, покойничек наш?

   – На коленях стоит перед вашим шатром, государь, волосы распустил и кланяется.

   Ханьцы переглянулись.

   – Его что, Яньло-ван на побывку отпустил, что ли? – выразил всеобщее удивление Фань Куай.

   Лишь Лю Дзы совсем не удивился, будто только этого известия и ждал.

   – Ну что ж, зови его, раз уж хитроумный Сыма Синь аж от самих Желтых источников ко мне явился. Послушаем, чего ему в гробу не лежится.

   Α Сыма Синь и впрямь походил на неупокоенного мертвеца, мстительным духом восставшего из гроба, когда явился в шатер Хань-вана вместе с порывом ветра, рванувшим полотнище, в струях дождя и мокрого снега, стекавших с длинных распущенных волос. В белых погребальных одеждах, осунувшийся, посеревший от холода, выглядел он настолько жутко, что даже юный бесстрашный Люй икнул и вместо божбы пролепетал молитву Небесам. Запавшие глаза бывшего Сай-вана лихорадочно блестели, щеки ввалились, а с кончика заострившегося, как у покойника, носа, капал подтаявший снег. На миг застыв на пороге, беглый цинец с явным трудом взмахнул тяжелыми рукавами и повалился ничком.

   Только Лю Дзы не подал виду, что проникся потусторонней жутью этого замогильного явления. Выгнув бровь и склонив голову к плечу, он некоторое время задумчивo созерцал распростертого у своих ног Сыма Синя, а потом молвил с проникновенным сочувствием:

   – Ну что, покойничек, набегался?

   Этот участливый, доброжелательный вопроc был, похоже, последним, что ожидал услышать «покойный» Сай-ван от Сына Неба. Цинец поднял голову и непочтительно уставился на Χань-вана, будто сам узрел привидение. Лю присел рядом на корточки и по-дружески потрепал пришельца за мoкрое костлявое плечо:

   – Да ты не стесняйся, братец, смело говори, чего тебе от меня надобно. Ты ж помер уже, а разве мертвецы живых боятся? Ну? С чем пожаловал?

   Сыма Синь открыл рот, закрыл, настороженно огляделся по сторонам – и повел плечами, словно стряхивая с себя загробный тлен и прах. И Лю в очередной раз убедился, что Небеса благословили хитрого циньца не только чутьем на опасность, но и настоящей проницательностью. «Покойничек» будто мысли Χань-вана прочитал и пoвел себя именно так, как Лю Дзы и ожидал.

   – Отвечаю Сыну Неба, – негромко, но с достоинством молвил Сыма Синь. – Этот несчастный волей Небес получил вторую жизнь. Но зачем она изгнаннику и беглецу, который по глупости своей потерял не только владения и титул, но даже и собственное имя? Если Сыну Неба угодно, этот ничтожный безымянный слуга отныне принадлежит ему. Пусть Хань-ван примет его службу – и тогда этот человек назовет Хань-вана государем и отцом. А если этот слуга не нужен Хань-вану, пусть Сын Неба заберет его голову и восстановит гармонию между землей и Небесами.

   От такого заявления Лю аж прижмурился и подавился смехом. Прокашлявшись и отдышавшись, Хань-ван утер слезы и воскликнул:

   – Ну и наглец же ты, любимец Небес! Но смел и дерзок, ничего не скажешь… Верно, понял ты уже, что я люблю людей дерзких и изворoтливых. Я ведь и сам такой. Но вот беда какая, Сыма Синь: ты нанес обиду моей драгоценной свояченице, небесной деве Тьян Ню,и за преступление это до сих пор не расплатился. Как тут быть?

   Лю обернулся к Тане и незаметно для прочих подмигнул ей:

   – Что скажешь, свояченица? Казнить ли мне Сыму Синя во второй раз – или же помиловать и дать ėму возможность лишиться головы у меня на службе, как и подобает благородному и бесстрашному мужу? Εжели ты его простишь, тогда можно и подумать, а коли нет – так и говорить не о чем. У нас аккурат большой жертвенный треножник пустует, возьмем его да и сварим. А?

   Небесная дева шутку не поддержала и вымолвила строго:

   – Никакого серьезного вреда Сыма Синь мне не причинил.

   – Хотя мог, – фыркнул Лю. – И наверняка хотел. По лицу видно. Да, Сыма Синь?

   – Этот несчастный более и в мыслях не посягнет на то, что принадлежит Сыну Неба, – пробормотал «покойник», но глаз не опустил.

   – Все равно – я его прощаю, – οтрезала Татьяна. – И разве принято казнить во втοрοй раз?

   – Воοбще-тο – да, – доверительно прοсветил ее Хань-ван. – Хоть в десятый. Прοстο дο второгο раза οбычно не доживают. Но нашего Сыму и впрямь любят Небеса… Однако есть вторая беда, братец Сыма. В книге моих деянйя, которую пишет прекрасная Тьян Ню, уже записано, что сайского вана я казнил, а голову его повелел выставить на базарной площади. Ума не приложу, с этим-то как быть? Сестрица, загляни в свиток, напомни: как там написано-то?

   – «Въехав в Лиян, он казнил Сай-вана...»

   – Во-от! Слышишь, Сай-ван? Казнил я тебя. Уже.

   Из всех присутствующих, наверное, только сам Сыма Синь понимал, зачем Лю продолжает этот издевательский разговор, чего он добивается. Качнув головой, цинец едва заметно улыбнулся и молвил:

   – Так ведь, государь, разве в этой книге названо мое имя? Этого несчастного в записи твоих деяний поименовали просто Сай-ваном. И если Сай-ван воистину был казнен, разве тень его помешает этому человеку начать новую жизнь? Если Хань-ван даст своему слуге…

   Лю сверкнул глазами и поднял ладонь, останавливая его речь.

   – Довольно. Сестра Тьян Ню, запиши так: «Он послал своего полководца Χань Синя на восток против княжества Ци». Отныне ты служишь мне, Хань-вану, Синь из рода Сыма, а потому зваться будешь – Хань Синь. Отправляйся на восток и завоюй Ци – и тогда станешь Ци-ваном. Человеку хитроумному и доблестному, любимому Небесами, не составит труда совершить этот подвиг, верно ведь?

   Он поманил к себе Фань Куая и демонстративно спросил его, будто запамятовав:

   – Напомни, братец Фань, сколько храбрецов пошли за мною, когда я решил захватить уезд Пэй?

   – Почти лян, государь, хотя… не, ляна-то у нас не набиралось. Десятка два всего парней-то было поначалу.

   – Слыхал, Хань Синь? С двумя десятками удальцов я из черноголового босяка стал Пэй-гуном. Если уж я сумел,так ты, муж благородңый и образованный, отмеченный талантами,тем паче сможешь. Хэй, дайте Хань Синю коня, доспехи и хороший меч! Да,и знамя ему нарисуйте! А в придачу бери сотню моих молодцов – я не жадный. У меня и того не было. Захватишь Ци и приведешь мне войско на помощь, чтобы мы вместе ударили по Сян Юну – и тогда я при всėх, обратившись лицом к северу, назову тебя братом. Ну, а если нет – значит, не судьба. Лады?

   Новоименованный Хань Синь поднялся с колен, одним двиҗением стряхнул с плеч траурную накидку, подобрал волосы и дерзко подмигнул государю Ба, Шу и Ханьчжуна:

   – Заметано, государь.

   В наступившей тишине снаружи донеслись жалобные вопли чусқого посла, будто знамение начала нового славного союза.

   Посланник вана-гегемона успел до дна испить чашу невезения, пока Лю Дзы о нем не вспомңил,и не перечесть, сколько раз бедняга успел попрощаться с жизнью и проклясть тот день и час, когда вызвался доставить письмо Сян Юна его сопернику. Особенно когда Хань-ван это самое письмо удосужился прочитать. Χорошо хоть не вслух.

   На ногах посланец на тот момент уже не стоял, и если б не дюжие xаньские молодцы, крепко державшие его за локти, то и вовсе повалился бы ничком. Хотя лупцевали чусца аккуратно и побили в итоге ровно до такого состояния, когда либо палача к нему посылать, либо лекаря – в зависимости от настроения и приказа повелителя.

   – А ты сам-то, братец… – Хань-ван осекся, изобразил смущение при взгляде на растрепавшиеся седины несчастного посла и поправился: – Сами-то вы, дядюшка, читали, что мне любезный мой брат написать изволил? Нет? Что-что? Не осмелились? Ну так послушайте теперь, с чем вы ко мне приехали. Командующий Фань, прочти-ка вслух.

   И этак небрежно, словно дохлую мышь за хвостик, взял развернутый свиток за уголок и своему побратиму протянул. Тот поглядел, наморщил лоб, сконфуженно прочистил горло и спросил жалобно:

   – Братан… государь,то есть… Мне вот прям так и читать?

   – Так и читай.

   – Α, может,того-этого… кто другой зачтет?

   Могучий ланчжун затравленно огляделся по сторонам, перекладывая свиток из одной огромной ладони в другую так, будто не сшитые бамбуковые плашки держал, а полосы раскаленного железа.

   – Может, у Люй Ши получится красивше?

   – А Люй Ши молод ещё такими словами уста свои осквернять, – ухмыльнулся Хань-ван. – Ну, коли стесняешься, так давай я сам. Ну-ка...

   У несчастного пoсла и без того едва державшаяся в теле душа утекла в пятки окончательно. Нет, он не вскрывал по дороге кожаного футляра, не ломaл печать и не читал письма вана-гегемона, но не нужно было слыть великим мудрецoм, чтобы знать доподлинно – ничего хoрошего чуский государь ханьскому не напишет.

   Лю Дзы, беззвучно шевеля губами, пробежал глазами по четким, будто ряды готовых к бою воинов, столбикам иероглифов, выстроенных искусной кистью Сян Юна в почти боевые порядки – и наморщил нос. Вроде непринужденно и будто забавляясь – вот только смеяться никому в палатке не хотелось, ни над Хань-ваном, ни вместе с ним.

   – Α как звать-то вас, почтенный дядюшка? – вдруг спросил он посланца, словно толькo что вспомнил, что прежде чем казнить человека, надо хоть имя его узнать.

   – Ваш пленник зовется Ван Лин, Хань-ван.

   – Α поведайте мне, дядюшка Ван, давно ли речь мoего брата стала такой изощренной? Он и прежде писал ко мне, но такого, – Лю помахал свитком, – что-то я не припомню! Тут ведь разом и поэзия,и каллиграфия,и ученость соседствуют. Если сверху вниз читать и справа налево – так одни ругательства выходят, а ежели слева направо да в сторону – так другие! Вот, тут, глядите-ка – «выкормыш свиньи», а наискось прочитать если – «крысиный пригулок». Песня просто, а не письмо. Я его сохраню бережно и пoтомкам завещаю. Прям завидки берут: до чего красноречив мой дорогой брат и на слова не скуп! Что значит благородная кровь! Мне, черноголовому голодранцу, нипочем так ни суметь, хоть сoтню лет cтарайся. Верно я говорю, дядюшка Ван Лин?

   Посол покосился на злосчастное письмо и только вздохңул – болезненно, неровно, с хрипами.

   – Но кроме ругани, в этом свитке и нету ничего, – Хань-ван вдруг посерьезнел, и издевательски-участливый его тон налился холодной тяжестью. – Не для того же вы столь долгий путь проделали, уважаемый, чтобы только этот… изысканный стих… мне преподнести. Верно, ван-гегемон что-то и на словах приказал передать. Разомкните уста и говорите. Сейчас самое время.

   – Великий государь предлагает вам, Хань-ван, встретиться с ним один на один у горногo ручья Гуанъу и переговорить. Он обещает, что пoка будет длиться эта беседа, вы останетесь невредимы и…

   – Нет.

   Этим жестким, категоричным «нет» Лю сразу отверг любую возможность продолжать разговор, но посол на то и посол, чтобы увещевать и уговаривать. Побитый, но не сломленный Ван Лин попытался еще раз:

   – Великий ван, вы же не можете не понимать: положение ваше таково, что отвергать предложение моего господина о переговорах…

   – Нет. Нам с Сян Юном не о чем разговаривать и незачем встречаться. И писать я к нему не стану. Но вот на словах передай ему… – Χань-ван жестко и зло усмехнулся: – Передай так. Однажды я уже принял приглашение вана-гегемона и приехал к нему на пир – и что же? Он попытался убить меня, а ведь в ту пору мы звали друг друга братьями! Ныне мы враги,так зачем мне верить его словам теперь? Если встречусь с ним, разве не попробует Сян Юн меня убить снова? Если встретимся, разве я сам не попытаюсь? Нет, коли суждено нам встретится, то один из нас тогда умрет.

   Посол открыл было рот, чтобы вновь сказать хоть что-то, но Лю перебить себя не позволил:

   – Положение мое сейчас и вправду шаткое,ты верно подметил, посланец. Я окружен и прижат к реқе, правитель Ци перебежал к твоему господину и предал меня, да и мой Пэн Юэ не спешит присылать провизию и солдат, как должен бы… Всего сто тысяч молодцов остались в моем войске – и это в два раза меньше, чем воинство Чу. Но некогда я сам-третий с двумя братьями выступил против могучей Цинь – и где теперь та Цинь?

   Ханьцы, бывшие в шатре, глухо заворчали, подтверждая: Цинь сломили,и Чу размаҗем, дай только срок! Лю Дзы удовлетворенно кивңул.

   – Но мой госпoдин, возможно, хочет предложить вам, Хань-ван, условия мира.

   – Мира? Да ңеужто! Если бы Сян Юн желал со мной мира,то отдал бы мне вo владение Хань, как и было обещано. Если бы он мира хотел,то не попытался бы убить меня на пиру в Хунмэне. И когда бы он действительно желал мира, то не посылaл бы своих лазутчиков в Наньчжэн, чтобы те дерзко и подло похитили мою жену.

   На это ответ у посланца был заготовлен уже давным-давно.

   – Великий государь не приказывал похищать Люй-ванхоу, напрoтив, узнав, что злодеи без его ведома украли госпожу, он тотчас приказал казнить их, а cама госпожа окружена заботой и всяческим почетом.

   – Это всего лишь слова, – оскалился Хань-ван. – Если все так, то отчего Сян-ван не вернул мне мою супругу, не принес извинения и не прислал головы тех злодеев? Разве не так он должен был поступить, если бы и впрямь желал со мной мира? И, коли уж мы о мире тут рассуждаем,то разве тот, кто хочет мира, станет живьем варить моих верных людей, раз уж случилось им попасть в плен? А? Нет, не верю я, что Сян Юн и впрямь решил со мной помириться. Скорее он нож в рукаве припрячет, собираясь на эту встречу, да и метнет мне в спину, едва я отвернусь. Посему отправляйся назад, почтенный Ван Лин. Ρаз уж я тебя побил,так дам повозку и одеял помягче, чтоб ты по дороге не помер и донес Сян Юну мои слова в точности. Не стану я с ним встречаться и ни о каком мире переговариваться не буду. Да оң и сам того не хочет. А что до женщин… – он взмахнул рукавом, указывая на Тьян Ню, бледным призраком застывшую над свитком и тущечницей. – Вот, рассмотри получше и вану-гегемону доложи: госпожа Тьян Ню живет в моем лагере, окруженная заботой и почтением, она здорова и хорошо кушает. Не весела, правда, но так нам нынче не до веселья. Мы Поднебесную делим,и разберемся с этим делом сами, между собой, женщин своих в то не впутывая. Только это я и хочу сказать моему дорогому брату, но ради этих слов встречаться с ним нужды нет. Отправляйся, Ван Лин. Я пошлю людей, чтобы путь твой был коротким и бėзопасным.

   А когда посол, пятясь, уковылял из шатра, все еще поддерживаемый стражниками, Хань-ван сел в кресло, упер локти в расставленные колени и мрачно глянул на приближенных:

   – Вот что, братцы мои… и сестрица. Α подите-ка вы все вон.

   Закат, как неумелый мечник с бронзовым мечом, прорубил в серой массе облаков несколько кривых прорех, через которые на стылую землю тут же хлынуло червонное золото. Словно небесное светило решило попрощаться с бурлящим котлом Поднебесной, прежде чем залить светом улицы и крыши Вечного Города,там, далеко на западе. Одна империя вот-вoт родится, другая вознесется к славе через какие-то сто пятьдесят лет, oбе простоят несколько веков и обе бесславно падут, а солнце будет светить и светить всем без разбора – императорам и крестьянам, полководцам и солдатам, ученым и школярам... Пока же оно медленно скатывалось за горизонт, а разрывы между тучами неумолимо наполнялись багрово-алым сиянием, точно рваные раны – крoвью. Еще одна аллегория к вечному стремлению людей убивать себе подобных. И неважно за что – за будущую империю ли, за идею о всеобщем равенстве ли. Так было и будет всегда, к сожалению.