Текст книги "По Южной Индии"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Через несколько дней через Риасат мне было передано приглашение посетить Шах Джахан. Ее дом находился на одной из центральных улиц города. По неширокой каменной лестнице мы поднялись наверх и в большой, несколько мрачноватой комнате были встречены хозяйкой. На низком столике перед ней стояла коробка с паном. Во время разговора Шаx Джахан все время готовила себе пан и жевала его. Пан был крепкий, с табаком. Какой-то отпечаток неустроенности и неуверенности лежал на этом доме. Что-то неуловимо напоминало атмосферу жилищ Низамуддина и Ашрафа. Хотя в доме и сохранилась богатая обстановка, но уже чувствовалось, что она доживает последние дни.

Шах Джахан жаловалась на дороговизну.

– Очевидно, – сказала она, – нам придется покинуть этот дом. Он мне не по средствам, надо найти что-нибудь другое.

Да, но зачем держать столько слуг, если тебе не хватает денег, заметила Риасат.

– Но это традиция нашего дома. Да и обходиться без них мы не можем, ведь дом – большой.

Пора отказаться от традиций, если они тебе не по карману.

Шах Джахан отправила очередную порцию пана в рот и задумалась.

– Да, – прервала она молчание, – деньги текут. Очень много приходится платить и за образование детей.

– Ты, конечно, не привыкла и не умеешь считать деньги, ― возразила Риасат. Сама она работала, и вместе с мужем они содержали большую семью.

В лице Шах Джахан мелькнула какая-то полупокровительственная улыбка.

Меня ведь этому не учили. Денег было всегда достаточно. Ты, конечно, другое дело…

– Ты бы занялась чем-нибудь, – посоветовала Риасат.

– Что ты! Я ведь ничего не умею делать.

В это время в комнату вошел пожилой мужчина в феске. Его небольшие глазки воровато перебегали с предмета на предмет.

Мир вам, мэм-сахиб, – сказал вошедший. – Я пришел навестить вас…

Человек изогнулся в подобострастном поклоне.

Хорошо, хорошо, пойди пока подожди на кухне.

Человек, пятясь, вышел.

– Это мой старый слуга. Многих из них я не могу сейчас взять, но мне им приходится помогать.

– Но ведь они работают в другом месте, – рассмеялась Риасат. ― И им, очевидно, платят.

– Да, но существуют наши семейные традиции. Видно, к этой, по-своему неплохой, но беспомощной женщине, вернee, к ее деньгам присосался не один мелкий паразит. Физиономия «старого слуги» больше напоминала о продувном мошеннике, чем о преданности и бескорыстии.

– Мне кажется, что деньги не могут кончиться, поэтому я их и трачу без оглядки.

Риасат иронически усмехнулась.

А я вспомнила мистера Низамуддина. Он, наверно, тоже не верил, что деньги могут кончиться. Психология всех этих «бывших» людей, очевидно, одинакова. Им трудно поверить, что наступят и наступают дни, когда им придется считать каждую ану, потому что в их прежней жизни не было таких дней. И каждый из них думает о том, что свершится чудо и былое вернется. Но чудес даже в Индии сейчас не бывает, а деньги уходят…

Я возвращалась домой поздно вечером. Город еще не затих. В теплом ночном воздухе стоял разноголосый шум толпы. Главную улицу заливали цветные огни реклам, фонарей, ярко освещенных окон. И этим шумным, живущим напряженной жизнью улицам не было абсолютно никакого дела до стареющей, непрерывно жующей пан женщины, бессильного и никчемного потомка крупного феодального рода…

Феодалы разоряются… Но есть среди них и особая группа. Эта группа очень небольшая, но она существует. Это те, кто не поклоняется бессмысленно своему прошлому и былым традициям, кто смог разглядеть новые возможности для себя: и своих денег в мире капитала и наживы. Некоторые навабы и раджи, ловко пустив в оборот оставшиеся деньги, превращаются в дельцов капиталистического толка. Один из таких людей – раджа Гирджи. Капиталистическое предпринимательство оказалось для него тем целебным вливанием, которое возродило феодальный блеск его дома, но только на несколько иной основе.

Раджа занялся торговлей, приносящей значительный доход, и продолжал жить на широкую ногу. И эта его жизнь удивительным образом сочетала былую феодальную роскошь, и традиционный уклад с напряженной атмосферой капиталистического бизнеса.

Дворец Гирджи – один из богатых в Хайдарабаде. Это большое здание с мраморными колоннами. Перед парадным входом огромный английский парк со статуей Геркулеса в центре. Просторные комнаты обставлены по-европейски. Мебель, обитая гобеленами, ковры, картины. Лепные потолки расписаны. На столах и в шкафах множество фарфоровых статуэток. Они тоже европейские. Буколические пастухи и пастушки, маркизы, амуры… Среди фарфоровых безделушек бронзовые фигурки императоров и полководцев: Нельсон, Наполеон…

Все содержится в порядке, нигде ни пылинки. Каждая-комната по существу выставка. Хозяева, собрали в них много дорогих, но чуждых им по духу вещей и расставили так, чтобы все было видно. И выбор вещей и их размещение свидетельствуют о кичливой и тщеславной гордости феодала и безвкусице торговца. То же напыщенное тщеславие звучит в словах молодого раджи, когда он говорит: «Наш род аристократический, мы одни из тех, на ком держалось государство».

Хозяин обращает мое внимание на портреты предков. Вот Салар Джанг I.

– Это самый знатный человек Хайдарабада. Он – второй после низама. Правда, он не прямой наш предок, но мы связаны с ним родственными узами.

У первого Салар Джанга мужественное лицо, телосложение воина. А молодой раджа небольшого роста, изнеженный и хилый. Он скорее похож на слабую девушку, чем на мужчину.

– А это последний премьер-министр низама.

– Мой отец, – вступает в разговор молодая рани. У нее очень светлая кожа и тонкие злые губы. В ее голосе иногда слышатся повелительные нотки. Повелевать она училась с детства. И сейчас слуги в доме ее мужа покорно опускают глаза под холодным взглядом молодой хозяйки. А слуг во дворце много, они неслышными тенями скользят в комнатах, и парке. Их больше пятидесяти.

Через множество комнат мы проходим во внутренние покои дворца, а оттуда попадаем на большую веранду с мраморными колоннами. На веранде накрыт чайный стол. Мы садимся. Перед верандой небольшой сад-двор. Это уже не английский парк, а индийский внутренний дворик. Около небольшого водоема журчит несколько фонтанов. Вдоль каменной стены сада растут розовые кусты. Вечерний воздух напоен прохладой бьющей воды и запахом чудесных персидских роз.

– Чем вы занимаетесь? – спрашиваю я хозяина.

– О, я так же, как мой отец и брат, бизнесмен. Видите ли, когда еще существовало княжество, мы владели крупным джагиром. Потом его отобрали. Вместо дохода с джагира мы имеем теперь тысячу рупий ежемесячно в качестве компенсации. На эти деньги мы в основном содержим дворец. А постоянный наш доход – другой. Теперь это бизнес, Он приносит тоже немало. Многие из аристократии теперь разоряются, а наш род всегда отличался устойчивостью.

Устойчивость – качество хорошее. Ну, а если времена бизнеса и наживы за счет миллионов нищих пройдут, чем тогда займется этот хилый раджа?

…Когда спускается на город вечер, у ярко освещенных подъездов дорогих отелей и европейских ресторанов выстраиваются, блестя лаком, автомобили новевших марок. Это городские дельцы и предприниматели приехали приятно закончить свой день. Новая знать старого Хайдарабада сорит деньгами… Когда-то этим же самым здесь занимались низамовские раджи и навабы. Теперь деньги ушли, но привычки, или, как говорила Шах Джахан, «традиции», остались.

Обедневшая феодальная знать приезжает в рестораны и отели не на собственных «шевроле» или «адмиралах» и даже не в экипажах, а просто на велорикшах. Расплачиваясь с рикшей, наваб в несвежем ширвани долго торгуется из-за аны. И в этом сказывается тоже старая привычка – желание оттягать у человека, честно заработавшего свои пять-шесть ана, хотя бы часть этих денег. Но рикши – народ стреляный, они знают навабов и держатся с ними настороже.

Закончив «дела» с рикшей, наваб входит в ресторан. Так он входил и 10–15 лет назад. Деревянная прямая фигура, надменно вздернутый подбородок, взгляд сквозь человека. Только встречают его по-иному. «Бои» не спешат навстречу, не распахивают перед ним двери, не гнутся в почтительном поклоне, не отводят на лучшие места. Они хорошо знают, что у надутого, как индюк, наваба в кармане пусто. На чаевые рассчитывать не приходится. Их усердие и преданность теперь отданы владельцам «фордов» и «кадиллаков». Наваб садится за столик, и «бои», скаля белые зубы в насмешливой улыбке, ставят перед ним стакан холодной воды. Навабу не удалось вытащить у «несговорчивого рикши» ану, и поэтому он не может заказать чай, а вода – бесплатно. Наваб сидит в ресторане весь вечер. Но здесь он уже не хозяин. Оркестр не будет играть по его заказу, а гастролирующая певичка не повторит для наваба понравившуюся ему песню. В ресторане хозяйничают другие. Торговцы, владельцы банков, промышленники. Те, которых наваб в «старые добрые времена» не считал людьми, а если иногда и прибегал к их помощи, то твердо верил, что оказывает им «честь». Теперь в их распоряжении оркестр, певичка и изысканная кухня. Это им заискивающе смотрят в глаза «бои». «Проклятые телинги, хинду, – ворчит наваб. – Они не понимают, что такое настоящая жизнь». Но все-таки остается за своим столиком со стаканом чистой воды. Лучи чужих развлечений и чужой власти греют наваба, создают иллюзию ушедшей «настоящей жизни».

Вечер кончается, уходят последние посетители, а с ними и наваб. Двери снова приходится открывать самому… На затихшей улице он подзывает рикшу и снова начинает ожесточенно торговаться. А завтра наступит вечер и опять будет то же самое…

Уходят из жизни города навабы, раджи, джагирдары. Они еще цепляются за жалкие обломки старой жизни, но их ничто не спасет.

Город принадлежит развлекающимся хозяевам лакированных автомобилей.

НЕТ БОГА, КРОМЕ БОГА. ИНДУСЫ И МУСУЛЬМАНЕ

Самые разные люди в Индии меня спрашивали: «Верите ли вы в бога?» Я отвечала, что нет. Одни удивлялись, другие не верили, третьи старались направить мою заблудшую душу на путь истинный. Когда первое замешательство проходило, обычно задавали вопрос:

– Так во что же вы верите?

– Во что я верю? Верю в науку, в лучшее будущее человечества, верю в коммунизм и, наконец, в мир.

– А! Так, значит, мир, наука, коммунизм – это ваш бог?

– Почему бог? Это вещи отнюдь не божественного происхождения.

И разговор заходил в тупик.

Как-то в Османском университете один студент мне сказал:

Если вы не верите в бога – вы верите в Дарвина.

Тут в замешательство пришла я. Я знала одного Дарвина, английского естествоиспытателя, но никак не предполагала, что мой собеседник имеет в виду именно его. На всякий случай я сказала ему об этом Дарвине.

– Да! – воскликнул студент. – Конечно, Чарльз Дарвин.

– Тогда, простите, какое отношение…

– О, самое прямое, – перебил меня юноша, – ведь он был первым коммунистом!

Я почувствовала, что мой лоб покрывается крупными каплями пота. И если бы я не знала хорошо этого неглупого парня, я бы решила, что передо мной сумасшедший. И все же этот странный ход мыслей заинтересовал меня.

– Почему вы решили, что Дарвин был коммунистом?

– Как почему? Ведь он не верил в бога, как и коммунисты.

– Откуда вы знаете, что Дарвин не верил в бога?

– Это совершенно ясно. Он утверждает, что человек произошел от обезьяны. Хотя всем известно, что первых людей создал бог. Вы, например, верите, что человек произошел от обезьяны?

– Конечно, верю.

– Значит, вы считаете, что ваш дедушка был обезьяной?

Меня поразило такое понимание эволюционной теории Дарвина.

– Мой дедушка, как и мы с вами, был человеком. А эволюционный процесс превращения обезьяны в человека занял многие сотни тысяч лет, – пыталась я образумить студента.

Он подумал, а затем выпалил:

Если не ваш дедушка, то уж наверно ваш прадедушка был обезьяной.

Убедить его было трудно.

– Хорошо, пусть мой прадедушка был обезьяной… сказала я, внутренне содрогаясь от мысли, что приношу ни в чем не повинного прадедушку на алтарь атеизма. – Но я все же считаю, что Дарвин прав в этом своем глубоко материалистическом учении о происхождении человека.

– Вы говорите, что процесс превращения обезьяны в человека занял многие тысячелетия. Как же Дарвин смог об этом узнать, ведь, по-вашему, тогда еще и людей не существовало?

Я коротко рассказала ему, как Дарвин «узнал» об этом процессе, и спросила:

– А как вы узнали, что бог сотворил людей? Надеюсь, вы при этом не присутствовали?

– Да, конечно, – смутился он, – но об этом написано в священных книгах.

– А кто, по-вашему, написал эти книги? Ведь люди, не правда ли? А они могли ошибиться. Может быть, вы нашли там научные доказательства божественного происхождения людей?

– Нет, таких доказательств я не нашел…

– А вот у Дарвина есть эти доказательства…

– Да, но ведь все знают… – пытался возражать студент.

Разговор мог затянуться до бесконечности и ничего не дать спорящим сторонам. Его можно было прекратить, тем более что он уже дал пищу для раздумья и моему «противнику» и мне.

Через несколько дней я зашла в университетскую библиотеку. Мой знакомый студент сидел над какой-то английской книгой.

– Что вы читаете? – спросила я. Он смутился и прикрыл книгу рукой.

– О, простите, если это секрет, я не буду настаивать.

– Да нет, конечно, не секрет, – и развернул передо мной титульный лист. Я прочла: «Ч. Дарвин, Происхождение видов».

– Ну и как?

– Интересно. Но все равно он безбожник.

– Ну, читайте… – и я отошла.

Религия пропитала каждую клеточку жизни народа. Миллионы людей находятся в ее власти. Религию использовали англичане. Они раздували вражду между индусами и мусульманами и тем укрепляли свое господство. Религию сейчас использует реакция в борьбе против нового. Пережитки религиозной вражды и нетерпимости нередко помогают капиталу сдерживать революционную энергию трудящихся. Путь людей к атеизму в этой стране тернист и труден. В сложной и напряженной обстановке растущих классовых противоречий религия подчас приобретает ярко выраженный политический оттенок, выливается в воинственные формы. Последнее в значительной степени относится к современному индуизму.

Есть в Индии организация «Ария самадж», что значит «общество ариев». Это общество возникло еще в XIX веке и одной из своих задач считало возрождение забытых народом традиций индуизма. В то же время «Ария самадж» стремилась уберечь и защитить индуизм от влияния мусульманства и христианства. Постепенно общество из культурно-просветительного стало превращаться в реакционную общинную организацию. «Ария самадж» сейчас пользуется значительным влиянием на юге Индии и особенно в штате Андхра Прадеш.

На юге страны я нередко замечала флаги «Ария самадж» – красное полотнище с оранжевым солнцем в центре. Такой флаг однажды я увидела и в Хайдарабаде. Потом мне пришлось воочию убедиться, что представляет собой эта организация. В один из индусских религиозных праздников по городу разнесся слух, что состоится процессия «Ария самадж». Этой процессии предшествовала бурная кампания «в защиту священных коров». Везде висели лозунги и плакаты, призывавшие запретить «убийство коров». Надо сказать, что такие кампании еще в колониальной Индии нередко предшествовали крупным индусско-мусульманским столкновениям. И когда я увидела на стенах домов «прокоровьи» лозунги, я поняла, что силы общинного раскола и воинствующего индуизма продолжают действовать в стране. Подойдя к месту, где должна была пройти процессия, я увидела тесно стоящую толпу горожан. Первое, что меня поразило, – какая-то напряженная тишина, висевшая над улицей, и полицейские патрули, оцепившие дорогу. Я протиснулась сквозь толпу и остановилась у края тротуара. Гнетущая атмосфера молчаливого ожидания, казалось, давила людей.

Но вдруг резкие звуки барабанов оборвали тишину. В их надрывном завывании было что-то зловещее. И это зловещее приближалось и приближалось… Какое-то смутное и темное предчувствие овладевало толпой. Оно передалось и мне. Звуки барабанов становились все ближе и четче. На пустой дороге из-за поворота показалась группа полуобнаженных парней. Их длинные волосы в беспорядке падали на голые плечи. Глаза бессмысленно блуждали поверх голов стоящих на тротуаре. Короткий свист тяжелых бичей – и из разорванных ран на мостовую брызнула кровь. Тяжелый вздох пронесся над толпой. Кровь застывала на камнях бурыми пятнами. Это была не кровь священных коров, а кровь людей, истязавших и избивавших себя туго сплетенными бичами. Вжих, вжих – свистели бичи. Внезапно над окровавленными телами взмыл пронзительный крик: «Кровь священных коров взывает к отмщению!» И как бы в ответ на это загудела мостовая под множеством ног. Затрепыхалось под ветром оранжевое солнце на кровавом полотнище-небосклоне. За ним стремительно понеслись маленькие солнца на флажках мотоциклов. Оранжевые блики заиграли на голубоватой стали обнаженного меча высокого всадника. Человек на лошади держал меч прямо перед собой и смотрел пустым взглядом вперед. Толпа всколыхнулась и подалась вглубь. Полицейские заволновались. Показалась голова колонны. Замелькали лозунги, транспаранты. Седобородые люди в оранжевых балахонах индусских жрецов и святых двигались по мостовой. Судорожно сжатые поднятые кулаки, безумные глаза фанатиков и раздираемые в исступленном вопле рты. «Запретить убийство коров! Спасти святыню индуизма от неверных! Долой мусульман из Хайдарабада! Стереть с лица земли мусульманский Пакистан!» Крики, как магнетические токи, передавались из колонны в колонну и захватывали процессию. Удушливый и смрадный чад фанатизма пополз над ярко освещенной заходящим солнцем улицей. Толпа судорожно дышала. Люди, стоявшие на тротуаре и наблюдавшие процессию, были мусульманами. Атмосфера накалялась. Зловеще выли барабаны, щелкали бичи, текла кровь, и над всем этим адом стоял фанатический вопль: «Долой мусульман! Уничтожить их! Они убивают коров!» Все ясно понимали, что достаточно какой-нибудь небольшой случайности и произойдет непоправимое. Люди, идущие под гром барабанов, были готовы, пожалуй, на все. Одурманенные бессмысленной верой, распаленные собственными криками и вдохновленные реакционной идеей о превосходстве индуизма, они потеряли контроль над собственными поступками и чувствами.

Процессия ползла длинной ядовитой змеей через город. Шли пожилые мужчины, в домотканых дхоти с грубыми крестьянскими одеялами через плечо, шли девочки-подростки с кривыми саблями, шли юноши, одетые в форму хаки, вооруженные длинными палками, а некоторые и винтовками. Над колоннами качалась разукрашенная голова слона, на котором восседал глава «Ария самадж». Тучное тело и квадратный подбородок «чифа» медленно плыли над головами демонстрантов. За «чифом» следовали военизированные отряды общества, частью пешком, частью на грузовиках. В процессии были представители всех дистриктов штата Андхра Прадеш. Это значит, что «Ария самадж» действует везде в штате и что она хорошо организована. «Ария самадж» имеет большие связи и влиятельных покровителей в штате. Ее финансируют крупные дельцы и промышленники. Возникает только вопрос: зачем все это и кому это нужно? Ну, а если существует и укрепляется такая организация, как «Ария самадж», значит, кто-то в этом заинтересован, кому-то она нужна. Кто-то хочет, чтобы ее военизированные отряды проходили регулярное обучение и были наготове.

И еще одно мне стало ясным в этот чреватый крупными опасностями день. Я поняла, что народу этой страны глубоко чужды религиозная нетерпимость и вражда. А если она и возникала, то это результат усилий колонизаторов и таких общинных организаций, как «Ария самадж».

Индуизм исповедуют не только члены «Ария самадж» или «Хинду махасабха». Индуизм – религия миллионов трудящихся. Глубокие социальные сдвиги, происходящие в широких массах народа, определенным образом влияют и на их религию. Воинствующий и ортодоксальный индуизм находит немного сторонников. Обветшавшие догмы индуизма, затемненные изречениями на труднодоступном санскрите и запутанные противоречивыми толкованиями ученых – «пандитов», подчас порождают в душах паствы ростки сомнения и неверия. Самые умные «пандиты» начинают понимать одно важное обстоятельство: чтобы сохранить эти души для религии, необходимо упростить последнюю и, может быть, даже в какой-то степени приспособить ее к тому новому образу мыслей, который формируется у миллионов индусов под влиянием изменений, происходящих в стране, под воздействием передовых идей, проникающих в Индию. И умные «пандиты» не откладывают дела в долгий ящик. Происходит нечто удивительное. Ортодоксальный и малопонятный индуизм, его философия начинают трансформироваться очень своеобразно. Конечно, это пока не всеобъемлющий процесс, а только начало. Но это начало имеет своих идеологов и «святых».

Я не раз слышала о свами [6]6
  Свами – святой.


[Закрыть]Чинмайе. Мне говорили, что Чинмайя – один да популярных в Индии толкователей Упанишад [7]7
  Упанишады – древние религиозно-философские сочинения на санскрите.


[Закрыть]. Его лекции об Упанишадах собирают тысячи слушателей. А во многих городах Индии свами имеет сотни почитателей.

В один из февральских дней, вернувшись из университета, я обнаружила на своем столе открытку. «Чинмайя комитет, вилла Анасуйя, Химаятнагар, Хайдарабад, извещает о том, что лекции об Упанишадах читаются его святейшеством свами Чинмайя в зале Сароджини Деви, Султан-базар, с 22 февраля по 24 марта с 6.30 до 8.30 вечера, ежедневно. Пожалуйста, не приводите с собой детей моложе двенадцати лет». Вилла Анасуйя… Я вспоминаю, что, вилла принадлежит моей хорошей знакомой, редактору журнала «Уша» («Рассвет»), Лакшми Редди. Значит, я могу попытаться с ее помощью договориться о встрече с Чинмайей. Я звоню Лакшми.

– Да, свами уже знает о вас, я ему говорила.

– Ну и как?

– Он с удовольствием вас примет. Он еще не встречался с русскими.

Я кладу трубку, и меня начинают одолевать противоречивые чувства. Круг моих знакомств обычно ограничивался простыми смертными. А тут святой… Я представила себе: вхожу к святому и… мое воображение иссякло. Вспомнилась только унизительная церемония поклонения, через которую должен пройти обычный человек, чтобы предстать пред «святые» очи. Одно было совершенно очевидным: делать этого я не стану. Скажу свами только «намасте» и как можно вежливей. Пусть знает, что я уважаю традиции и обычаи моих гостеприимных хозяев.

Я так и сказала: «Намасте, свамиджи». А в ответ прозвучало энергичное английское «хэлло!». В небольшой комнате на низком диване сидел чернобородый человек. Могу сказать, что он был красив и не стар. Правильный овал лица, орлиный нос с горбинкой, твердо очерченный рот и, наконец, черные живые глаза, с хитринкой смотревшие на меня. «Святого» в этих глазах было мало. На свами были традиционные оранжевые одежды. На полу у его ног сидели почитатели и слушатели. Каждый вновь входящий «брал прах» у ног святого. Чинмайя предложил мне место рядом с собой. Я поняла, что свами знает и уважает традиции и обычаи моего народа. Но сесть рядом с Чинмайей – значило оскорбить чувства людей, сидящих на полу и поклонявшихся свами. На мое счастье, в комнате оказался стул, и я села на него.

– Вы умеете уважать наши обычаи, – произнес Чинмайя.

– Так же, как и вы наши.

Первая неловкость прошла, и все заулыбались. Свами продолжал прерванную беседу. Он говорил на хорошем английском языке. Члены комитета внесли в комнату магнитофон. Беседа Чинмайя записывалась. Свами посмотрел на магнитофон и спросил:

– Американский?

До сих пор я считала, что святые современной техникой не интересуются. А свами, оказывается, даже знал, что Индия не производит магнитофоны.

Ему ответили утвердительно.

– Не советую покупать американские вещи. Лучше покупать китайские и японские. Русские магнитофоны у нас не продаются? – и свами повернулся ко мне.

Разговор явно приобретал политическую окраску, а свами разрушал мои представления об индусском святом.

Но вот беседа вернулась в свое прежнее русло, и я услышала, наконец, то, что ожидала услышать от святого. Чинмайя говорил о йоге.

«Высокая духовная культура, – на лицо свами легла явная печать „святости“, – приобретается только через йогу. Путем постоянных упражнений и самосовершенствования йога получает возможность общаться с богом. И в этом общении с высшим он совершенствует свою внутреннюю культуру. Эта духовная культура не имеет ничего общего с материальным миром, с его суетными радостями и ничтожными печалями. Только уход от мира и его пороков, только общение с богом принесут человеку истинное наслаждение, истинное познание и истинную культуру». Затем свами еще долго развивал эту мысль. «А не поспорить ли с ним?..» – подумала я. Но свами торопился на какой-то прием. Я спросила, сможет ли он меня принять еще раз, и получила согласие.

На следующее утро я приехала на виллу Анасуйя и застала свами одного.

– Свами, – сказала я ему, – прошлый раз я слушала вашу лекцию о йоге, и мне хочется с вами об этом поговорить. Вы утверждали, что истинная духовная культура формируется вдали и в независимости от материального мира. Не думаете ли вы, что наша духовная культура в значительной мере все же связана с этим материальным миром и ее уровень в первую очередь зависит от него?

Я с вами согласен, – как-то испытующе глянул на меня Чинмайя. – И более того, я разовью вашу мысль.

В течение десяти минут Чинмайя толково изложил мне марксистскую теорию о соотношении материального мира и также о свободе и необходимости. При этом святой довольно удачно оперировал основными положениями «Капитала» Маркса. Оказывается, он его читал в подлиннике. Вот тебе и святой! Спорить с ним было не о чем. Но меня теперь удивляло другое, как может человек, хорошо разбирающийся в марксизме и соглашающийся с его теорией, заниматься тем, чем занимался Чинмайя.

– Свами, вы почти марксист. Я говорю «почти» потому, что вы еще и святой. И в то же время вы говорите людям то, во что сами, возможно, не верите.

– Все это намного сложней, чем вы себе представляете. Вот послушайте.

– Вы не станете отрицать, – начал Чинмайя, – что люди должны подняться выше своих мелких личных желаний и работать на благо общества, во имя счастья всего человечества. Возьмите Америку. Эта страна обладает высоким уровнем материальной жизни. Но, с моей точки зрения, ее духовная культура довольно низкая. Там люди поклоняются одному богу – доллару. Во имя личной наживы и собственно богатства они забывают об общем благе, о благе всего народа. Там личные интересы стоят выше интересов общества, и такого рода обстоятельство препятствует социальному прогрессу, мешает людям думать о будущих судьбах своей страны.

У вас в России иное. Ваш народ обладает высокой внутренней культурой. Ваши люди сумели отказаться от личного во имя блага всего общества. Они считают разумной деятельность государства, которое обеспечивает общие интересы, если это даже и ущемляет их индивидуальные стремления и желания. Такой высокий уровень духовной культуры стал возможен постольку, поскольку люди в России вдохновлены великой верой в свое государство, считают своей основной задачей дальнейший социальный прогресс в стране. Для вас Родина – своего рода бог. В Индии же нет долларов, наша страна бедна. У нас нет социалистического отечества. Короче говоря, для нас нет бога, кроме бога. Вы хорошо знаете, каким огромным влиянием пользуется в Индии религия. Поэтому необходимое для социального прогресса страны воспитание людей и их самосовершенствование, их подготовка к служению Родине и к отказу от индивидуальных желаний во имя общего блага должны идти в сфере религии. Мы должны для этой цели всемерно использовать наши старые культурные традиции и, в частности, йогу. В период занятий йогой люди общаются с богом, и это дает им возможность приобрести необходимые качества, а именно: дисциплину, умение отказываться от личного во имя общественного, трудоспособность и т. д. Одним словом, те качества, которые характеризуют людей высокой внутренней культуры. Через йогу и через нашу религию должны быть подготовлены новые национальные лидеры. Они будут руководить созданием нового общества. Я считаю, что нынешние руководители Национального конгресса не годятся для этой роли. Ни для кого не секрет, что они погрязли во фракционной борьбе, стремятся к личной власти и даже не брезгуют взятками. И только люди, обладающие совершенной духовной культурой, подготовленные через йогу, смогут повести страну к социализму. Только наши религиозные традиции дают нам возможность идти к социализму и совершать социальные изменения ненасильственными методами. Вот почему я считаю, что служение религии – это по существу служение интересам социального прогресса и тем же идеям марксизма.

Я хорошо знала и видела, как буржуазные политики и теоретики, учитывая огромное влияние социалистических идей на массы индийских трудящихся, стараются использовать эти идеи в своих интересах и тем самым увести трудящихся от подлинной классовой борьбы. Но то, что этим начинают заниматься и индусские святые, для меня было новостью. А что можно сказать о взглядах Чинмайи? Его «теория» была насквозь идеалистической. Свами не видел или не хотел видеть того класса, который без всякой йоги и индуизма сделает то, что ему положено историей. Он сделал это в других странах, он сделает это и в Индии. В своих рассуждениях о социализме свами остался «святым», но только более умным, более образованным и хитрым, чем сотни другиx «святых», и поэтому более опасным. Чинмайя, будучи неплохим политиком, сумел увидеть то новое, что захватывает сейчас людей Индии. Он хорошо понял, что индуизм начинает утрачивать былое влияние. Такие «святые» и проповедники, как Чинмайя, стараются сохранить и укрепить это влияние, но используют уже другие методы. На бога они уже не надеются. Они призывают на помощь популярные идеи социального прогресса, толкуют их по-своему, приспосабливают для своих целей. Чинмайя – явление сложное и противоречивое в современном индуизме. С одной стороны, он безусловно способствует распространению передовых идей среди самых народных гущ. Его симпатии к Советскому Союзу не оставляют сомнений. Его вера в лучшее будущее страны заслуживает всяческого поощрения. Но, с другой стороны, несомненно и то, что он старается заставить служить эти идеи интересам религии. Выступая против господства капитала в целом, он своими проповедями о переходе к социализму через религию уводит людей от действительной борьбы за социальное раскрепощение и тем самым объективно способствует укреплению этого господства.

– У меня немало последователей, разделяющих мои взгляды, – сказал Чинмайя. – Мы хотим в Бомбее создать специальный колледж, который смог бы готовить таких людей. Вечером я решила пойти послушать лекцию свами. Перед внушительным зданием, носящим имя известной поэтессы телугу, одной из основателей Национального конгресса на юге Индии, Сароджини Найду, было людно: старики, молодежь, женщины. Особенно много женщин. Когда появился Чинмайя, стоявшие во дворе люди запели приветственную песню. Несколько брахманов в традиционных одеждах подвели свами к шесту со спущенным флагом. Флаг был оранжевый с изображением священного знака «ом» в центре. Чинмайя приблизился к шесту. Вспыхнули светильники-дипаки. Началась церемония открытия лекции. Оранжевый флаг пополз вверх, один из брахманов начал молитву. Остальные стояли тесным полукругом, сложив руки в «пранаме». Затем приступил к молитве свами и, прочтя ее, направился в зал. Многие подходили к Чинмайе и «брали прах от его ног».